Тикают ходики, ветер горячий
В полдень снуёт челноком по Москве,
Люди бегут к поездам, а на даче
Пляшут кузнечики в жёлтой траве.
Кто не видал, как сухую солому
Пилит кузнечик стальным терпугом?
С каждой минутой по новому дому
Спичечный город растёт за бугром.
Если бы мог я прийти на субботник,
С ними бы стал городить городок,
Я бы им строил, бетонщик и плотник,
Каменщик, я бы им камень толок.
Я бы точил топоры – я точильщик,
Я бы ковать им помог – я кузнец,
Кровельщик я, и стекольщик, и пильщик.
Я бы им песню пропел, наконец.
Кузнечик на лугу стрекочет
В своей защитной плащ-палатке,
Не то куёт, не то пророчит,
Не то свой луг разрезать хочет
На трёхвершковые площадки,
Не то он лугового бога
На языке зелёном просит:
– Дай мне пожить ещё немного,
Пока травы коса не косит!
Жили-были бабки Ёжки
И была у них картошка.
Вдруг картошка ожила
И спросила: «Как дела?»
Бабки Ёжки говорят:
— Превратишься ты в салат!
КАТЯ КУПРИНА, 7 лет, ДЮЦ «Пресня»
Жило полотенце в ящике,
Было оно настоящее.
Разукрашено в полоску и в цветочки,
В середине — разноцветные точки.
Собиралось полотенце на улицу:
Сначала в ботинки обуется,
Потом в пальто оденется —
Полотенце никогда не ленится!
В магазин за хлебом идёт —
Интересные песни поёт:
Про ёжика, про зайчика, про птичку…
Потеряло в парке косметичку!
А пришло оно в магазин —
Попросило 10 корзин.
Положило в них хлеб, огурцы,
Творожок, пельмени, леденцы.
И пошло полотенце домой,
Говоря: «Ой-ой-ой, ой-ой-ой!»
НАСТЯ ВРЕНЁВА, 6 лет. ДЮЦ «Пресня»
Старая, разбитая тропинка,
Брошенный и одинокий сад…
Кем-то позабытая картина —
Больше ей никто уже не рад.
И сухие листья под ногами
Грустно и устало зашуршат…
Что же стало с ними, с миром, с нами?
Как нам красоту вернуть назад?
Катя Петренко, 14 лет. ДЮЦ «Пресня»
Вместе со мной в музыкальной школе учится Вова Сахненко. До чего смешной мальчик! В Новый год нарядился воином ниндзя: повязал на голову косынку, надел маску, прицепил к поясу меч и в таком виде играл на скрипке! Вова пока маленького роста. Когда он входит в класс зимой, его из-за вещей не видно: сначала появляется портфель, затем футляр от скрипки, потом ворох одежды – куртка, пакет с сапогами. Все это падает на пол, производя большой шум, и над грудой предметов возникает сияющая Вовкина физиономия с улыбкой до ушей.
Однажды наша учительница лишилась дара речи посреди урока, увидев кусок вафли, торчащий из Вовкиного сапога. Странно, что он туда чаю не догадался налить!
Как-то раз Вова подрался с одним мальчиком, а потом хвастался:
«Он меня ударил дневником по голове, а я у него кусок этого самого дневника откусил!»
«Ну и как тебе дневник на вкус?» – спрашиваю.
«Да я его толком не распробовал: кусочек маловат был!»
Смех, да и только! Много с ним случалось веселых историй, всего и не расскажешь.
Дарья БЕЛОКРЫЛОВА, 5 класс гимназии № 1542
Жили-были в комнате Стул и Пианино. А на Стуле жила-была Кофта.
Стул любил играть на Пианино. Подойдёт к Пианино, откроет крышку и по клавишам играет себе, играет… А Кофте не нравилось. И когда Стул начинал играть на Пианино, Кофта сердилась, уползала на крышу, ложилась там и загорала.
ЕГОР ЦАРЬКОВ, 4 года. ДЮЦ «Пресня»
– Когда входишь в дом, надо здороваться, – сказал Ёжик.
– А когда уходишь – прощаться, – сказал Медвежонок.
– Если ты сидишь, а мимо идет кто-нибудь старенький – уступи место.
– Где? – спросил Заяц.
– Где сидишь, там и уступи.
– Если кто-нибудь чихнет, скажи: «Будьте здоровы!»
– А если будет дуть, – Ёжик строго посмотрел на Зайца, – закрой окно.
– Ну, беги! – сказал Медвежонок. И Заяц помчался.
– Стой! Если тебе что-нибудь подарят, или поблагодарят – поклонись, – Ёжик показал, как надо кланяться, – и скажи: «Спасибо».
– Большое спасибо! – крикнул Медвежонок.
– Ага! – и Заяц пропал в кустах.
Первой, кого он увидел, была Белка.
Белка сидела на пеньке и грызла орехи.
– Привет! – сказал Заяц. – Тебе не дует?
– Нет, – сказала Белка. – А что?
– А то бы я закрыл окно.
– А где? – Белка вытаращилась на Зайца. – Где ты видишь окно?
– Нет, это я так… вообще. Пока, Белка! – и Заяц исчез.
«Теперь надо кому-то сказать: будьте здоровы!» – думал, прыгая, Заяц.
Возле норки, угревшись на солнышке, спал Хомячок. Он так сладко посапывал, что Заяц сразу понял, что ему надо делать: сорвал травинку, подкрался к Хомячку и пощекотал в ноздре.
– Ап-чхи! – сказал Хомячок.
– Будьте здоровы! – крикнул Заяц. И был таков.
«Что-то осталось еще, – вылетев к реке, соображал Заяц. – Поздоровался – попрощался, дует – не дует, будьте здоровы, ага!» – подпрыгнул и пошел, как канатоходец, по упавшей головой в воду сосне.
Теперь он был почти посередине реки.
Заяц сел.
Лениво шевеля хвостом, подошла старая Щука.
– Здравствуйте, бабушка! – обрадовался Заяц. – Пожалуйста! Садитесь! – Заяц вскочил и похлопал лалой по бревну.
– Дур-р-рак! – закашлялась Щука.
– Спасибо! – поклонился Заяц. – Большое спасибо!
И помчался к Ёжику с Медвежонком рассказать, как у него всё хорошо вышло.
Лидия Корнеевна Чуковская в своих «Записках об Анне Ахматовой» вспоминает такой занятный эпизод: дети, которым Осип Эмильевич Мандельштам подарил свою детскую книжку, попросили его:
– Дядя Ося, а нельзя ли эту книжечку перерисовать на «Муху-Цокотуху»?
Вспомните себя, когда вы были еще маленькими, – каждый мог сказать про себя так: я люблю то, что знаю, и всегда хочу иметь при себе то, что знаю и люблю.
Это относится и к стихам, если, конечно, стихи живут рядом с вами. Кому не приходилось быть свидетелем того, как начинающий любитель поэзии запоем читает стихотворение – отрывок из той же «Мухи-Цокотухи», или Маршака, или Барто, или Пушкина, – а на вопрос, кто эти стихи написал, гордо отвечает: «Это я придумал!» Или: «Это я сочинил!»
В раннем детстве мы не отделяем себя от понравившегося стихотворения: это – мое! А о том, что у стихотворения есть автор, мы и думать не думаем. Надо, чтобы мир вокруг раздвинулся, чтобы в него вошли многие абстрактные понятия, – тогда ребенок сможет представить, что такое поэт и как с ним общаться.
Двадцать лет назад два бельгийца – поэт Пьер Коран и педагог Робер Кюсс – выпустили книгу «Рожок для муз», в которой собрали ответы детей на вопросы: «Что такое поэзия?» и «Кто такой поэт?»
Поэзия… «это песня без музыки», – сказала маленькая Коринна; «это история, которая поет», – сказала Софи; «это словно мячик катится по земле», – ответил десятилетний Жан-Мари; «это радость жизни, которая заключена в тексте», – заметил умудренный жизнью Марсель; «это утешение, когда я одинока», – вздохнула чувствительная Ширли… «Если не будет поэзии, что нам останется?» – подытожила двенадцатилетняя Соня.
А кто же такой поэт?
«У поэта длинные волосы и широкие штаны» (Филипп, 10 лет). «Я его представляю красивым, любезным, усатым, высоким, пожилым. Он крепко держится на ногах, а они у него длинные» (Жерар, 11 лет). «Это холостой мужчина, умный, он труженик, он всех любит и часто у него не хватает времени, чтобы выспаться» (Анри, 11 лет). «Поэт красивый. Это мальчик с каштановыми волосами и голубыми глазами» (Анни, 10 лет) «Он размышляет с утра до вечера. Он мало спит и встает по ночам, чтобы писать стихи. У него черная борода. Поэт любит детей и с нежностью относится к своей жене» (Жоэль, 11 лет). «Поэт?.. Пожалуйста: это Виктор Гюго, он написал все басни Лафонтена!» (Жоан, 10 лет).
На основе этих и многих других ответов авторы книги создали особый «фоторобот» поэта – каким его видят дети. Прочитав «Рожок для муз», я часто задаю подобные вопросы и нашим младшим школьникам и получаю очень схожие ответы. И надеюсь, что хоть в какой-то мере соответствую тому образу, который складывается в сознании моих читателей.
Французский поэт Шарль Бодлер сказал: «Гений – это четко сформулированное детство». Хорошо бы об этом хотя бы изредка вспоминать.
Михаил Яснов
Ветер вихри закручивал,
Вьюга выла, визжала…
Одинокая варежка
На дороге лежала.
Одинокая варежка
Вся промерзла, промокла,
Вместе с вьюгою варежка
Билась в двери и стекла.
Подберу-ка я варежку,
В тёплом доме согрею,
Положу её, стылую,
На свою батарею.
Напишу объявление
На листке, посерёдке,
Потерявшему варежку
Сообщу о находке.
Пусть читают прохожие
На столбе, возле парка,
Где висит объявление:
«Потерялась овчарка…»
Мне грустно думать про сову,
Я так неправильно живу:
Я не дружу с совою —
Гуляю сам собою.
А каково ей там, в лесу,
В очках на стареньком носу
На ветке ждать заката,
Покуда спят совята?
Ты прилетай ко мне, сова,
На луг, где мягкая трава,
А хочешь, над рекою
Поухаем с тобою?
Мне говорят:
– Напрасный зов!
Теперь осталось мало сов,
Сова – лесная птица,
Она людей боится!..
Но я не верю, я зову
Мою очкастую сову.
Я сам в очках, не скрою, –
Я подружусь с совою!
Умер дедушка. Тихо в квартире.
Только мама нет-нет да вздохнёт.
Двину пешку е-2 е-4
И за дедушку сделаю ход.
И за дедушку гляну в окошко,
Посмотрю, что творится внизу.
И за дедушку утром картошку,
Встав пораньше, домой принесу.
Не читается новая книжка.
Не бежится к ребятам в подъезд.
И за дедушку младший братишка
Больше ложку овсянки не ест.
Бродячий кот,
Бродячий кот,
Он за углом кого-то ждёт,
Он на меня глядит в упор
С печалью и тоскою,
Но не желает разговор
Поддерживать со мною.
Влез, бедолага, на карниз.
Нелепо звать его «кис-кис!»
Не отзовётся он никак
На ласку и на кличку.
Глядит на вас, как на пустяк,
Брезгливо, как на птичку.
Уходит в ночь бродячий кот,
Но что-то нас томит и жжёт.
И мы, минуя тёмный двор,
Спешим до поворота,
И наш недавний разговор
Смолкает отчего-то.
Обидели.
Родителей покину.
Засуну две ноги в одну штанину
И буду, как русалочка с хвостом,
Передвигаться по полу
Ползком.
Пускай вопят родители от горя —
Я уползу!
Как долог путь до моря!
Там запах ила,
Грохот якорей…
Я доползу!
Хотя бы до дверей!
Обидели ребенка —
И не жалко.
Ползу и плачу в комнате пустой…
Вот стану
Настоящею русалкой,
Тогда и вы
Наплачетесь со мной!
В одном городе, в главном музее висит много картин, и среди них есть картина «Портрет неизвестного», её нарисовал то ли Ван Гог, то ли Ван Дейк, а некоторые говорят, что Репин.
Так вот, если про Ван Гога что-нибудь узнать можно, то про Неизвестного на портрете – вообще ничего. И по глазам пытались хоть что-то узнать про него, но так до сих пор никто ничего не знает.
А между тем это был портрет некоего графа: то ли Томпсона, то ли Кузина. А в те времена у графа Томпсона то ли из-за дамы, то ли из-за передела земель вышла неразбериха с этим неким графом Кузиным. То один побеждал, то другой. Кто побеждал, тот и позировал художнику. В результате художник и нарисовал неизвестно кого.
Висит себе портрет на стене музея и висит, но кому он понравится, к тому граф приходит ночью и говорит на ухо: «Я – граф Томпсон!» – и уходит. А чуть позже приходит другой граф и шепчет на то же ухо: «Я – граф Кузин!» И тоже уходит.
А если кому «Портрет неизвестного» не понравится, то приходит граф Томпсон и говорит: «Я – тщедушный граф Кузин» – и уходит. Потом приходит граф Кузин и хрипит: «Я — ничтожный граф Томпсон» – и исчезает.
Если же неизвестные графы придут одновременно, то всю ночь доказывают, кто из них – кто. Обзываются и рассказывают всякие гадкие кошмары друг про друга. И спящему приходится их выслушивать, и никак их не прогнать. А неизвестные графы будут приходить и приходить ночь за ночью, приводить и приводить свидетелей. Кого они приведут? Уж лучше об этом даже не думать. (Ведь кто-то из них дружил с палачом. А у того известно что на уме: чик – и готово.)
Поскорей бы узнали, кто же такой этот Неизвестный на портрете. И на табличке бы написали. А то эти графы уже всем надоели.
Очень многие Считают, Что коровы – не летают. В. Смит «Про летающую корову» Почему-то ВСЕ считают, Что коровы не летают. Но вчера, Даю вам слово, В облаках плыла корова. А за нею, По два в ряд, Двадцать рыженьких телят. Вы схватились за бока? Что ж! Спросите у быка! Он спешил за ними следом Вместе с кроликом-соседом И рассказывал о том, Как на днях летал с китом!
Рыдает горько крокодил:
– Ах, я лягушку проглотил!
Но ты не верь своим глазам
И крокодиловым слезам:
Он так рыдает потому,
Что очень голодно ему.
А ты бы рядом проходил,
Он и тебя бы проглотил!
У папы настроение
Зазавтракомчитальное,
У мамы настроение
Напапуобижальное,
У брата настроение
Кричальнопогремучее,
А у меня,
А у меня –
Покомнатампрыгучее.
Неизвестно, откуда Оловянная Ложка узнала о Барселоне. Может быть, кто-нибудь при ней произнес однажды это слово. Но теперь, стоило только Оловянной Ложке удариться о край тарелки, она чётко выговаривала: «Б-а-р-с-е-л-о-н-а». Конечно, будь она серебряной или хотя бы мельхиоровой, слово звучало бы еще красивее, хотя… красивее и так уже не бывает.
Впрочем, что касается Серебряной и Мельхиоровой Ложек, то они никогда не произносили слова «Барселона» – ударившись о край тарелки, они обычно провозглашали: «Завтрак-завтрак!» или «Обед-Обед!», или «Ужин-ужин!», в зависимости от времени суток. И – никаких других слов, Боже упаси! Любые другие слова за едой Серебряная и Мельхиоровая Ложки считали просто неприличными и страшно, страшно возмущались, когда Оловянная Ложка позволяла себе произнести «Барселона». Это было нечто из ряда вон… Серебряная и Мельхиоровая Ложки зажимали уши, чтобы не слышать этой непристойности ни во время завтрака, ни во время обеда, ни уж конечно во время ужина. Подумать только, Барселона, а? Ужас какой!..
Вот и сегодня, ударившись о края тарелок, подруги провозгласили: «Завтрак-завтрак!», после чего тут же зажали уши, а Оловянная Ложка произнесла своё «Барселона», чего зажатыми ушами, конечно, не услышишь.
– Что такое «Барселона», Оловянная Ложка? – в который уже раз спросила глупенькая Белая Салфетка, на лице которой по причине глупости не запечатлевалось ни одной морщины.
– Я не знаю, – терпеливо отвечала Оловянная Ложка. – Барселона – это просто моя мечта.
И всем уже давно и хорошо известный разговор начинался сначала.
– Как можно мечтать о том, о чем не имеешь ни малейшего представления! – воклицала Мельхиоровая Ложка. – Я вот мечтаю о Большом Куске Жирного Мяса… но я о-о-очень хорошо знаю, что такое Большой Кусок Жирного Мяса.
– Это и я знаю, – грустно соглашалась Оловянная Ложка. –Потому и не понимаю, как можно мечтать о чем-нибудь подобном…
– В мире нет ничего, подобного Большому Куску Жирного Мяса! Большой Кусок Жирного Мяса бесподобен! – взрывалась Мельхиоровая Ложка, а Оловянная вздыхала и тихонько оправдывалась:
– Но ведь мечта – это что-то далекое, что-то недосягаемое, как… как Барселона!
Хоть и поздно, но почти успев, Серебряная и Мельхиоровая Ложки, давно уже наученные горьким опытом, молниеносно зажали уши.
– Я знаю, что такое Барселона! – рассмеялся с дальнего конца стола появившийся на нем только сегодня Ослепительный Апельсин. – Барселона – это…
– Не надо, прошу вас! – взмолилась Оловянная Ложка. – Я не могу зажать уши: по отношению к вам, дорогой Ослепительный Апельсин, это было бы неприлично… Но и слушать вас я тоже не могу – иначе моё сердце разобьётся! Так неприятно узнать, что самая твоя большая мечта – это, например, невзрачное сооружение или, еще того хуже, какая-нибудь муха!
В ответ на это Апельсительный Ослепин… Ослепительный Апельсин вдруг повел себя совсем странно: он расхохотался и задрыгал ножками, которых у него не было!
– Но то, что называется словом «Барселона», – кричал он с дальнего конца стола, – ничуть не менее прекрасно, чем само слово!
Оловянная Ложка задумалась. И только после этого сказала:
– Всё-таки лучше… лучше не говорите! Я не хочу знать этого наверняка – иначе я не смогу жить без Барселоны.
– Как же это всё-таки глупо – мечтать! – фыркнула глупенькая Белая Салфетка. – Никогда не стану мечтать – мне гораздо больше нравится вытирать рты. Я занимаюсь этим с огромным, огромным удовольствием!
– А не надоедает ли это иногда? – осторожно поинтересовалась Оловянная Ложка, тут же смутилась и призналась. – Я вот тоже пыталась полюбить плавать в супе – и это так быстро мне наскучило… По-моему, самое печальное занятие на свете – плавать в супе. Ах, Барселона!
– До каких же пор! – теперь уже не на шутку рассердились Серебряная и Мельхоровая ложки: на сей раз они не успели зажать уши – вспомнив наконец, что у них вообще ушей нет.
На следующий день, когда Оловянная Ложка почему-то отсуствовала за столом, Серебряная и Мельхиоровая Ложки выведали у простодушного Ослепительного Апельсина, который пока еще не был съеден, что такое Барселона. Оказалось, что это город в Испании. Просто город в Испании – и ничего больше!
Вскоре все столовые приборы снова собрались вместе. «Обед-обед!» – звякнули Серебряная и Мельхиоровая Ложки, но ушей за неимением таковых не зажали, и… «Б-а-р-с-е-л-о-н-а!» – мечтательно прозвенела краем тарелки Оловянная…
– Барселона – это город в Испании! – в один голос выкрикнули соседки.
Оловянная Ложка ничего не успела ответить: её опустили в суп. Но там, в супе, представилось ей, что она большой корабль, который отправляется в Испанию… Вот её нагрузили картофелем, морковью, луком, петрушкой, вот её нагрузили рыбой – она отвезет всё это в Испанию!
– Ах Барселона, моя Барселона, я плыву к тебе! – крикнула она, вынырнув на поверхность и отчалила от берега – от края тарелки, в которую её окунули.
… А на следующее утро газеты сообщили, что никому не известная ложка без опознавательных знаков затонула вчера у берегов Испании под тяжестью груза.
И в этом не было ничего удивительного, потому что вчерашний рыбный суп впадал прямо в море.
Тихонько дни перетасую И тот найду, когда в косую Линейку чистую тетрадь Так сладко было открывать, Когда, макнув перо в чернила, Писала: «Мама Лушу мыла» — Все буквы в домике косом. А за окошком, невесом, Кружился лист. Смотри и слушай: Вот мать склоняется над Лушей, Трет губкой маленькую дочь, А ветер лист уносит прочь.
Такие сны бывают редко.
Bо сне моём любая ветка
Роняет лист, едва задену.
Сбивает ветер листья в пену
И эту пену золотую
Возносит на гору крутую.
И коль взойдешь на эту гору,
Откроется такое взору,
Что не расскажешь, как ни бейся.
Смотри и плачь. Смотри и смейся.
А мне туда и не пробиться,
Откуда родом дождь и птица.
И полевые сорняки
Такие знают тайники,
Какие для меня закрыты.
Дороги дождиком изрыты,
А дождик в сговоре с листвой.
И разговор невнятный свой
Они ведут. И дождь уклончив:
Стихает, речи не закончив,
И вновь летит наискосок,
Волнуя реку и лесок
Речами быстрыми. Как в душу,
Я в реку глянула: «Послушай»,
Прошу: «Поведай, покажи»…
А там лишь небо да стрижи.
Федору Левину,
и вправду ставшему палеонтологом
Жил-был игуанодон,
Весом восемьдесят тонн.
И дружил он с птицею
Птеродактелицею.
Ничего эта птица не пела,
Лишь зубами ужасно скрипела,
И хрипела она, и стонала,
И других она песен не знала.
Но в восторге хриплый стон
Слушал игуанодон,
Радуясь певице
Птеродактелице,
Ибо звуки ужасные эти
Были первою песней на свете,
Самой первою песней на свете,
На безлюдной, на дикой планете.
На рассвете, на рассвете Лучший лов у рыбака. На рассвете, на рассвете Лучший гриб у грибника. На рассвете, на рассвете Птичий звон со всех сторон. На рассвете, на рассвете У лентяя лучший сон!
Под забором у края степей
Сладко спал одинокий репей.
Спал и видел прекрасные сны,
Как он вцепится в чьи-то штаны,
В волчий хвост или в заячью грудь,
И в далекий отправится путь.
Мы продолжаем публиковать истории из вашей жизни. Присоединяйтесь! Каждому есть что рассказать. Почему бы не сделать это? Лучший рассказ в конце года ждёт приз. Почему бы не получить его именно ТЕБЕ? Жду. Дерзай!
Твой Кукумбер
г. Обнинск Калужской обл., 10 «В» класс, школа № 12
Три года назад, когда я училась в седьмом классе, я с папой поехала в Зауралье, в Курганскую область на восьмидесятилетие дедушки Вани. Он живёт в селе Шатрове. Я в первый раз увидела деревенскую улицу и хотела подойти к лошади около стога сена, но папа сказал, что к незнакомой лошади подходить нельзя. Она может лягнуть или укусить.
Папа с дедушкой и дядей Лёней вспоминали о своей жизни, и я с интересом слушала их рассказы. Многое мне было непонятно. Я не знала, например, что такое печная заслонка. Папа мне объяснил, что это такой музыкальный инструмент, на котором можно при помощи напёрстка извлекать плясовую мелодию. Заслонка может быть использована и для вспомогательных целей: закрывать устье русской печи, в которой пекут вкусные пироги. Папа мне также объяснил, что такое вечорки. Это, оказывается, почти то же самое, что дискотека. Только на вечорках музыкальное сопровождение было на гармошке и на балалайке, иногда добавлялась игра на печной заслонке. А вместо танцев была пляска. Наиболее отчаянные плясуны плясали вприсядку и пели частушки. Оказывается, на вечорках в деревне в рождественские ночи случались ужастики, или по-другому страшилки, но не книжные, и не по видаку, а взаправду.
Я из рассказов дедушки и папы узнала о такой истории.
Однажды после вечорок ребята и девчонки вышли на улицу, чтобы разойтись по домам. Луна светила так, что глазам было больно, а лес за деревней казался близким и пугал чернотой.
Вдруг все заметили, что за сугробом около чёрной стены нежилого дома с пустыми окнами торчит свинячья рожа. Все подумали, что это чучело или маска. Наиболее смелые начали с хохотом подходить к чудовищу. И вдруг из сугроба поднялся хряк величиной с большого телёнка. На загривке у него поднялась щетина, глаза засверкали, и он пошёл на ребят. По бокам его рыла торчали страшные зубы величиной с табуретные ножки. Девчонки завизжали, и бросились, кто куда. Ребята не осмелились стоять на месте, и тоже побежали. А страшная свинья кинулась за ними. Все бросились бежать – кто во дворы, кто в огороды. Были и такие, кто забрался на баню. Хряк носился то за одной группой, то за другой, и даже у кого-то зубищами сорвал валенок.
На другой день все пошли смотреть следы. Все сугробы были истоптаны ребятами. Свиных следов в этом снежном месиве не нашли. Никто не мог предположить, откуда взялось это страшилище. В деревне никаких свиноферм не было. Свиньи были в Мостовке. Но выяснилось, что оттуда не исчезала ни одна свинья. Так и осталась эта загадка неразгаданной в истории родных мест моего папы.
Мы погостили ещё немного у дедушки и поехали с папой домой в Обнинск. Дедушка говорил, что можно было ещё сходить в лес и услышать, как воют волки, можно увидеть лесных косуль, которые подъедают стога, увидеть лосей с огромными рогами. Перед весной можно увидеть медвежьи задиры на стволах деревьев, а также и глухариные токовища – это что-то похожее на птичьи дискотеки. Жителям Шатрова памятен случай, когда медведь пришёл во двор шатровской пекарни.
У меня кончались зимние каникулы, и нам надо было уезжать.
(В тексте использованы стихи Овсея Дриза в переводе Генриха Сапгира)
Есть такой удивительный поэт, мой любимый – Овсей Дриз. Удивительно даже его имя – Овсей, как овсяное семечко проросшее. Как мой пёс Тиль, пахнущий овсяным печеньем.
Овсей Дриз пришёл ко мне с песенкой о «Зеленой карете». Многие поют эту песенку, но не все знают, кто её написал.
В «Зеленой карете» Овсей Овсеич едет навстречу весне. Он любил весну, когда всё оживает, любил деревья – зелёное, красивое, крепкое дерево.
Деревом стану
И буду ждать и молчать,
Подняв руки,
Как ветви.
Из вороха листьев сшил он себе зелёный сюртук – зелёную старость.
Овсей Дриз был великий бродяга и большой специалист по башмакам. Он знал о своём ботинке всё, от шнурка до подошвы, они были живые, его башмаки. Пусть немного тесноваты, пусть жмут, но – живые. Для них он написал колыбельную песню:
Шляпа мятая уснула,
Расправляется во сне.
Мой пиджак скользнул со стула —
И не помнит обо мне.
Спит продрогший зонтик старый.
Спят усталые очки.
Под кровать я вас поставил,
Спите, спите, башмаки.
Вы со мной весь день ходили,
Вы порхали, голубки,
Прямо в лужу угодили…
Спите, спите, башмаки.
Расцветут во сне цветами,
Все распустятся шнурки,
Садом станете вы сами,
Спите, спите, башмаки.
Кожа вытерлась немного,
Но, как прежде, вы крепки.
А с утра опять – дорога.
Спите, спите, башмаки.
– Мы путники на рассвете, – говорил Овсей Дриз. И я его так понимаю: ты идёшь, и уже не важно, в ботинках ты, босиком, главное – в самом шаге.
Разве в том геройство,
Что, летать умея,
На юг собрались журавли?
Вот истинный герой:
Птица коростель
Пешком ушла.
Есть такие древние камни – «следовики», они хранят в себе след человека, долго хранят, тысячелетия.
Юрий Коваль у себя в Ферапонтово видел такой. Хотел было узнать, какого размера нога, оставившая след в камне, но приложить собственную ногу, чтобы примерить, – не решился.
Интересно, примеривался ли к «следовику» Овсей Дриз? Не знаю. Но зато теперь, когда иду, всегда помню о своём шаге, и о том, что, может быть, Овсей Дриз смотрит мне вслед.
Овсей Дриз был великий сказочник. Он просто смотрел на мир. И всё получалось.
На берегу реки сижу и вижу,
Как сумерки сгущаются во тьму —
И все покидают меня.
Солнце ушло.
За солнцем утята ушли.
За ними и лес ушёл в темноту.
За лесом ушли в черноту берега.
За берегами река.
Пожалуй, и мне пора.
Но
Куда?
Эй, портной, погляди,
Я принёс тебе листья,
Ворох зелёных листьев.
Сними с меня мерку
И сшей мне зелёный сюртук —
Зелёную старость.
Пусть удивляются птицы:
Ожило старое дерево,
Покрылось зелёной листвой.
Пусть они
Гнезда совьют на ветвях.
Пусть ведёт ко мне
Лесная тропинка.
Пусть в тени моей
Тихо качается колыбель.
Море.
Вдоль берега девушка шла.
Я глядел ей вслед,
Взглядом
Следовал по пятам.
Вдруг
Девушка остановилась,
Сняла свою туфельку
И вытряхнула мой взгляд,
Словно песок.
Наш Овсей Овсеевич шутит всё, конечно.
Но вчера бедняга чуть не уснул навечно.
Ай-люли!
Ай-люли!
Не от колотушек или злых пощёчин.
Тесные ботинки просто жали очень.
Ай-люли!
Ай-люли!
И Овсей Овсеич прыгал поневоле,
Словно серый козлик, и кричал от боли:
«Ай-люли!
Ай-люли!»
Но не снял ботинок, всё скакал, кружился.
Пусть считают люди, что он в пляс пустился:
Ай-люли,
Ай-люли!
Когда Юрия Коваля спросили, какой должна быть проза, он ответил: «Такой, что ты готов поцеловать каждую написанную тобой строчку».
Мудреца спросил я:
– В чём, скажи,
Заключён поэзии
Секрет?
– На ладонь
Ресничку положи,
Взвесь её, —
Последовал ответ.
Начну издалека… Несколько миллиардов лет тому назад жил на Земле печальный кит по имени Фло. И у него были огромные-преогромные крылья. Вы, конечно, скажете, что не бывает китов с огромными-преогромными крыльями. Но это же было несколько миллиардов лет тому назад. Тогда Земля имела форму чемодана и была покрыта сплошной Водой. Поэтому всем, кому не нравилось летать, приходилось плавать; а всем, кому не нравилось плавать, приходилось летать. Вот печальный кит Фло и летал… летал… летал…
– Послушай, Фло, – говорили ему другие киты – те, что плавали, – ну что ты всё время летаешь? Поплавал бы хотя б немножко.
Но Фло им твёрдо отвечал:
– Нет!
Он говорил им, что лучше провести час в воздухе, чем год под водой.
И вот однажды летел он, летел, и вдруг… уснул. И упал прямо в Красное море. И сразу же из печального кита превратился в красного. Покраснел как рак. Вы, конечно, скажете, что красных раков не бывает. Ещё как бывает, если их сварить.
К примеру, одна моя шустрая знакомая по фамилии Шустрова так и сделала. Наварила целое ведро раков, а потом их съела. Вместе с ведром. И теперь у неё в ведре живут варёные раки. Из-за этого ей срочно пришлось менять фамилию Шустрова на фамилию Рачкова и ехать в Польшу.
Вы, конечно, закричите:
– Тогда не было Польши! Тогда не было Польши!
Согласен. Ну а место, на которым потом появилась Польша, было?.. Вот она на это место и уехала. А на этом месте стоял действующий Вулкан. Нужно было только дёрнуть за верёвочку – и Вулкан тут же начинал действовать. Шустрова, став Рачковой, дёрнула за верёвочку, и Вулкан начал действовать!
Он отправился –
Сами Знаете Куда
. А там его поджидали – Сами Знаете Кто.
Они набросились на действующего Вулкана, связали его и посадили за решётку. А по другую сторону решётки поставили Охранника. Этот Охранник всё чего-то говорил, говорил, говорил… Прямо как собака. Вы, разумеется, скажете, что собаки не разговаривают. Ну, это смотря какие собаки. К примеру, мой пёс Леонтий просто рта не закрывает.
Я ему говорю:
– Закрой рот, Леонтий!
А он не закрывает.
Я ему опять говорю:
– Закрой рот, Леонтий!
А он опять не закрывает.
Тогда я в третий раз говорю:
– Закрой рот, Леонтий!
А он мне отвечает:
– А зачем?
Это очень интересный вопрос. Действительно, зачем Леонтию закрывать рот? Я-то свой не закрываю. Другое дело, что я и не могу его закрыть. Потому что у меня во рту находится Красное море. То самое, в которое упал печальный кит Фло. Я – дно этого моря. И это по мне ползали те самые раки, которых съела Шустрова до того, как стать Рачковой.
А дело было так:
Шустрова пошла ловить раков, поскользнулась, захлебнулась и опустилась на подводную почву. Вот на этой почве мы с ней и познакомились. А в это время
Сами Знаете Кто
перевернули Вулкан вверх ногами и дёрнули за верёвочку. И бедолаге Вулкану ничего другого не осталось, как снова начать действовать!..
Вода зубурлила-забурлила-забурлила… Мой пёс Леонтий проснулся, варёные раки в ведре проснулись, Рачкова тоже проснулась, а вместе с ними проснулись и другие Вулканы.
И тут такое началось!
Вы даже представить себе не можете. Суша начала подниматься, а вода опускаться. Суша – подниматься, вода – опускаться. Подниматься – опускаться, подниматься – опускаться… Как лодка на волнах. А в этой лодке сидел разговорчивый Охранник. Он смело грёб вперёд!
К Солнцу!
И чем ближе он подплывал к Солнцу, тем жарче ему становилось. А на Солнце стояли дети. Дети Солнца. Они пристально всматривались в даль, недоумевая: кто это там плывет? Не друг ли их Леонтий?.. Не враги ли их –
Сами Знаете Кто?
.. Не Рачкова ли с варёными раками в ведре?..
А это был Охранник! Молодой! Красивый! Разговорчивый!.. С голубыми глазами и бледными ногами; с бледными ногами и розовыми ногтями; с розовыми ногтями и резиновой душой… Его душа растя-а-а-а-а-а-а-а-гивалсь как жевательная резинка, а по вкусу напоминала земляничное мороженое.
О, какое это было мороженое!.. Печальный кит Фло, наверное, до сих пор облизывается, вспоминая о нём; Рачкова тоже, наверное, до сих пор облизывается; и мой пёс Леонтий, наверное… да что там пёс, я и сам порой нет-нет, да и облизнусь…
Ах, Фло, Фло… Ах, Рачкова, Рачкова… Ах, Леонтий, Леонтий… Где вы теперь, друзья мои?.. Теперь, через миллиарды лет, когда я из океанского дна превратился в твёрдую сухую почву, и по мне ходят миллионы ног, прокалывая меня своими острыми каблуками. Где действующий Вулкан?.. Где милый Охранник с резиновой душой?.. Доплыл ли он тогда до Солнца?.. Или, может, дети Солнца до сих пор ждут его, пристально всматриваясь в даль?.. Кто знает… кто знает… кто знает…
Навострите ваши уши,
Дураки и неучи!
Бей баклуши, бей баклуши,
А уроки не учи.
Зря, ребята, вы страдали,
Зря болела голова:
Трижды три ли, дважды два ли –
Всё равно в итоге «два».
Я учебники закрою,
Позабуду на столе,
А с пустою головою
Легче прыгать по земле.
Года два назад, когда ещё не было журнала «Кукумбер», в редакцию журнала «Наша школа» с футбольного поля принесли портфель. Судя по внешнему виду, его использовали вместо футбольного мяча.
Исследовав многострадальные останки, удалось установить, что портфель принадлежал некоему Василию Бякину, ученику шестого класса. Номер школы указан не был.
Содержимое состоит из школьных сочинений, множества записок и дневника, из которого вырваны страницы с оценками, а далее следуют записи личного характера. Кое-что мы тогда опубликовали, но потом о портфеле забыли. Наш непоседа Кукумбер нашёл портфель под редакторским столом и потребовал продолжить публикацию творческого наследия Васьки Бякина. Мы и продолжаем. Только приносим свои глубочайшие извинения за то, что исправили его грамматические ошибки. Стиль сохранён авторский.
Тема: «Как я провёл летние каникулы»
«Всякая работа трудна до времени, пока её не полюбишь».
Эпиграф:
«Праздник жизни – молодости годы –
Я убил под тяжестью труда,
И поэтом, баловнем свободы,
Другом лени – не был никогда»
Кажется, Некрасов
Мои трудные каникулы прошли в деревне. Приехал я туда поздно вечером, потому что ехал на электричках без билета и меня два раза ссаживали противные контролёры. Оба раза они велели сходить в кассу и взять билет.
Легко сказать: возьми билет. Пошли бы сами и взяли. Я хотел взять, но без денег не дают. А отдавать столько денег за такой маленький кусочек бумаги мне жалко.
Так и ехал.
Когда я пришёл в деревню, меня поколотил мой дедушка.
Это потому что я сразу же полез в погреб на улице, проверить, как у дедушки обстоят дела с запасами. Дед услышал, что кто-то в погребе шебуршит, взял полено и сел в засаду, а когда я вылезал из погреба, ударил меня по спине поленом.
Полено было хорошее. Жаль, сломалось.
А я от удара чуть не погиб. Едва не захлебнулся. Это потому, что во время нанесения дедушкой удара, я увлечённо кушал сметану из крынки. И от удара – прямо в неё носом…
Когда я проснулся, во дворе раздавался весёлый звонкий стук топора, который портило натужное дедушкино кряхтение.
Я встал, оделся и вышел во двор. Дед усердно колол дрова.
Я не могу смотреть, как старый человек занимается тяжёлым физическим трудом, и потому отвернулся, и боком пробежал к маленькому деревянному домику, где попытался сосредоточиться, но мне мешал назойливый стук топора и тяжёлое кряхтение.
Когда я вышел, старательно отворачиваясь от места колки дров, на плечо мне легла мозолистая рука деда. Он протянул топор и сказал, весело щурясь:
— Накось, внучок, поработай. Пособи деду. Ты малый молодой, здоровый, валяй, порубай эти полешки, а я пока на солнышке погреюсь.
Волоча за собой топор, я поплёлся к месту казни дров. Опозориться перед дедом мне не хотелось, я изо всех сил взмахнул топором и молодецки стукнул им по самому здоровенному полену.
Из-под топора вылетела щепка, ударила в лоб пробегавшую мимо кошку, которая жалобно мяукнула и зашипела на меня от обиды за такое оскорбление. Сам же топор вонзился возле моего правого ботинка.
Дедушка не смог усидеть на месте, вырвал у меня топор и с лёгкостью расколол пополам то самое здоровенное полено. После этого опять сунул топор мне в руки и ушёл в дом.
Я тщательно примерился, высоко вознёс топор и вонзил его точнёхонько в большое, сучковатое полено. Топор вошёл глубоко в дерево, но полено почему-то не раскололось. Я видел, как поступает в таких случаях дед, поднял топор вместе с поленом над собой, размахнулся и ударил обухом о колоду…
Когда топор опустился, полена на нем не было.
Я оглянулся и увидел бьющегося в пыли поросенка, зашибленного поленом…
Проходил час за часом, живности во дворе оставалось всё меньше и меньше, а я всё больше втягивался.
Для себя же я твердо решил, что главное – это найти работу по душе. Я, например, пойду в артисты.
Артистов не заставляют колоть дрова.
Собирал Васька Бякин
***
Исполняю электрические песни (пою в электричках)
***
Выведу тараканов. В любое удобное время. И место.
***
Продам сочинение: «Образ Анны Карениной с точки зрения паровоза».
***
Заведу злую собаку. Куда угодно.
***
Куплю чайник с носиком. И ротиком.
***
Нет в жизни счастья!
Му-Му
Посадил Дед Репку. Репка отсидела, вышла и убила Дедушку.
После долгих странствий сестрица Алёнушка отыскала братца Иванушку. И тут же поняла, что лучше бы она этого не делала.
…если Кремлевскую стену обойти 1339 раз, она окажется длиннее Великой Китайской Стены ровно на три метра.
Из Укусико Покусаи.
Подстрочники Перевёл Агнец Бартец
Русские слоны
Русские слоны – самые сильные слоны в мире
(все так говорят)
Русские хокку – самые лучшие хокку в мире, русский лимерик – самый лучший лимерик в мире… А что? Кто-то сомневается?!
* * *
К неприятным ощущениям
привыкаешь не сразу.
…Постигаю искусство харакири.
* * *
Не таит в себе Фудзияма
ни золота, ни руд.
Умный в гору не пойдёт!
* * *
Быстро растёт бамбук!
Только вчера
был застрявшей в зубах зубочисткой.
* * *
Совсем повзрослел мой сын!
Нет, пожалуй, скорее, дочь…
Надо чаще встречаться!
* * *
Переверну икебану
безжалостно вниз головой:
пора подметать полы…
Особа по имени Элла
так громко и страшно храпела,
что четыре подруги
убежали в испуге,
а одна, не успев, околела.
Подросток по имени Филя
мечтал о ручном крокодиле;
а сам крокодил
по Филе грустил,
приятно упитанном Филе.
Молодой садовод из Боливии
себе домик построил на сливе, и
за отсутствием дел
там упорно сидел
сливофил из далекой Боливии.
Деликатный старик из Финляндии
по Летнему саду гуляндилил.
У жуков и козявок
он просил извинявок,
что ему под башмак попадандили.
Охотник плыл по озеру. Это был одинокий индеец. Его лодка тихо скользила по заводи. Луна была полной и озаряла маленький островок, к которому и стремился индеец. Вдруг, когда лодка вплыла в полосу лунной глади, она обо что-то ударилась. Как во сне, увидел индеец огромную пасть с зубами по 2-3 дюйма, тело непонятного цвета и хвост, покрытый чешуёй. «Крокодил», – пронеслось в мозгу индейца. Он понял, что это конец. Лодка уже почти перевернулась, но жажда жизни подсказала ему, что делать. Он схватил копьё и ткнул крокодила, уверенный в неудаче. Крокодил странно съёжился и пошёл ко дну. «Надувной», – вздохнул индеец с облегчением.
Сяпала Калуша по напушке
и увазила Бутявку. И валит:
Калушата Калушатушки – Бутявка.
Калушата присяпали
Бутявку стрямкали
И подудонились,
а Калуша и валит:
Бутявки дюбые,
и зюмо зюмо не кузявые
Бутявок не трямкают,
от Бутявок дудонятся.
Калушата Бутявку вычучели,
Бутявка вздребезнулась,
соприсюкнулась
И усяпала за напушку. И валит:
Калушата подудонились,
Калушата подудонились
зюмо зюмо не кузявые
Пуськи бятые.
Жила-была девочка… ЗДОРОВАЯ такая БОЛЬШАЯ. А у неё был Ручной Волк… маленький.
– АГА! – скажете Вы, – эта ДЕВОЧКА была из рода Красных Шляпок!
– М-М-М, – отрицательно покачаю я головой, – эта девочка была СУМАСШЕДШАЯ. Она думала, ха-ха-ха, что она – ДЖЕК ЛОНДОН!
На подоконнике гнили бананы,
Солнце алело, как зад обезьяны.
Кто-то знакомый шёл по опушке,
В окно завопил я:
– Здравствуйте, Пушкин!
А он мне ответил, сплюнув окурок:
– Я – Гоголь, не Пушкин. Здорово, придурок!
– Внимание, класс! Лечь, встать, лечь, встать, лечь, встать. Стоим, не качаемся. Нравится стоять? Хорошо. Коробкин, что такое «До»?
– Название ноты, Вера Петровна.
– Отставить Веру Петровну!
– Есть отставить.
– Садись, Коробкин, за парту. Кулаков, что такое «Ре»?
– Название ноты.
– Отлично, садись. А теперь сложный вопрос. Кто мне скажет, что такое «Соль»? Ну-ка, Клеткина.
– Это такая… в еду кладут, чтобы вкуснее было, Вера, ой, извините, отставляю.
– Лечь, Клеткина, встать! А теперь подойди к пианино и подними его пять раз. Раз, два, три, четыре… Ну, давай, давай, Клетка, жми! Ну! Есть! Молодец! Потряси руками, расслабься. Вспомнила, что такое «Соль»?
– Да.
– Что же?
– Название ноты.
– Другое дело. Садись. Все остальные тоже садятся за свои парты и записывают: «Си» тире название ноты восклицательный знак.
В ночной беззвёздной копоти
Пролез Петров в окно,
Порвав коварно по пути
Рубашку о стекло.
Мелькнули тёмные штаны
На светлом кирпиче,
Блеснула в отблеске луны
Лопата на плече.
За страшной маскою цветной –
Из галстука отца –
Никто не видел ни одной
Из мрачных черт лица.
Злодей, крадясь вдоль мрачных стен,
Коварно мял газон,
Когда унёс соседей в плен
Полночный сладкий сон.
В неровном свете фонаря
Вдруг выступил забор.
Калитка хлопнула. Скрипя,
Откинулся запор.
Метнувшись хищною змеёй,
Злодей к кустам приник.
И в яме
Тёмной и сырой
Зарыл
Петров
Дневник!
Когда Маленькие Непослушные Детишки
Не засыпают –
К ним приходят
БОЛЬШИЕ СТРАШНЫЕ КРОКОДИЛЫ,
И ложатся на кровать,
И таинственно вращают глазами,
И ждут,
А Маленькие Непослушные Детишки
Боятся и плачут!
И просят КРОКОДИЛОВ уйти!
Но КРОКОДИЛЫ не уходят
И пугают Неразумных Детишек
Своей зелёной окраской!!!
Когда Маленькие Послушные Детишки
Засыпают –
К ним приходят
БОЛЬШИЕ СТРАШНЫЕ КРОКОДИЛЫ
И ложатся на кровать,
И ждут,
И клацают ЗУБАМИ в потёмках!
Но Маленькие Послушные Детишки
Совсем – совсем не боятся,
Совсем – совсем не плачут,
Ничуть,
Потому что спят
И КРОКОДИЛОВ
Не видят…
Последняя страница секретного журнала! Давай, шевели глазами. Васька Бякин быстренько выдаст несколько ответов на письма читателей, мы споём тебе колыбельную и…
Стоит мне выйти во двор, меня тут же все начинают обзывать. Что делать? Вова Кубиков.
Не гуляй там, где тебя хорошо знают.
Можно ли разрешать детям подходить к бультерьерам? Мама братьев Петровых
Можно. С условием, что дети ничего им не сделают.
Прошу купить обезьянку, а мама говорит: чем мы будем её кормить? Маша
Попроси маму купить обезьянку в зоопарке. Там на клетках написано: «Кормить животных строго воспрещается!».
Как узнать, горячий ли суп, не пробуя его? Витя Кошкин
Когда хотят узнать, горячий ли утюг – на него плюют.Попробуй то же самое проделать с супом.
Эй, эй! Ты куда?!!! Кто же ложится спать так рано — в два часа ночи?!!! Быстро садись к столу и пиши, пиши, пиши… Присылай нам: страшилки, вопилки, всякое хулиганство и озорство. И быстро, быстро, быстро, быстро…
Мальчишкой любил я ходить по берегу нашей речушки Меночки, на блестящих стрекоз смотреть да лягушек из-под берегов палкой выпугивать.
Подошёл раз к верше, что за старой баней стояла, и вижу: попалась рыбина. Вытащил я вершу на берег и вытряхнул щуку. Какая это была щука! Длинная. Плавники розовые, а на пятнистой, рыжеватой спине тёмная полоска, будто кто угольком провёл. Поднял я щуку за жабры и засмеялся от радости. «Вот бы маме показать», – думаю. Стою и не знаю, что делать… Ведь верша-то чужая… И только так подумал, как слышу голос с другого берега:
– Да уж возьми рыбину-то… Ишь залюбовался как…
Поглядел я, а это дядя Семён, сосед наш, в кустах стоит.
– Бери, бери, – говорит он. – Порадуйся.
Прижал я к себе щуку и побежал домой, даже спасибо забыл сказать.
Много с тех пор времени прошло, а щуку ту и дядю Семёна, соседа нашего, я и сейчас помню.
Вместо того чтобы пойти на урок русского языка, мы с одноклассником Ваней Бегунковым решили поиграть в салки на школьном дворе, поскольку домашнее задание по русскому сделать не удосужились. Бегал я за ним, бегал, и вдруг перестал бегать, передо мной вырос директор с пустым мусорным ведром в правой руке. Левой же он схватил меня за ухо и изуверски приподнял над землёй.
– Колбаскин!!! Опять лодыря гоняешь?
Я страдал и с трудом нащупывал землю ногами.
– Это Ваньку-то?
Директор огляделся, но Ивана не увидел – тот позорно бежал, оставив меня в беде.
– Нет, Колбаскин. Ваньку – валяют, а лодыря – гоняют. Какой у тебя сейчас должен быть урок?
– Русский, – простонал я, – опустите меня хотя бы на пару сантиметров.
– Я тебя и так уже опустил: ведь ты не знаешь, что значит «лодыря гонять». А ну-ка пошли на урок! – и директор потащил меня в школу.
И пока тащил, решил занимать меня разговорами про русский язык – видимо, чтобы отвлечь от уха и заодно подготовить к уроку:
– Тебе никогда не говорили: «Хватит лодыря гонять!», мол, пора браться за дело?
– Но если я просто лежу на диване и смотрю в потолок – я же никого не гоняю, – пытался я оправдываться.
Директор усмехнулся. Вряд ли он видел, чтобы я лежал на диване и смотрел в потолок.
– А ты знаешь, как появилось слово «лодырь»? И кто такой был «лодырь», знаешь?
Если бы не зафиксированное ухо, я бы отрицательно помотал головой. Директор продолжал, погромыхивая пустым ведром:
– В начале XIX века жил в Москве Христиан Лодер. И был этот Лодер совсем не ленивый. Он был профессором Московского университета. Кстати, ты пил когда-нибудь минеральную воду?
«Издевается», – подумал я и выдавил из себя:
– А причём здесь минеральная вода? Ну, пил… Боржоми, нарзан… Кока-кола мне больше нравится!
– Зато минеральная вода полезнее, – наставительно сказал директор. – Ею многие хвори лечат.
«Например, оторванные уши», – подумал я, но повторить это вслух не решился. А он всё бухтел:
– Раньше минеральную воду пили только из источников. Но не все могли ехать на курорт на Кавказ или за границу… Тогда её стали разливать по бутылкам и привозить в разные города и страны. Христиан Лодер и открыл в Москве «Заведение минеральных вод». Простой народ туда, конечно, не ходил. А богатые господа пили минеральную воду и гуляли по дорожкам сада. Как на курорте.
– Лентяи, – согласился я, приноравливаясь к широким директорским шагам.
– Было много желающих посетить заведение Лодера. Поэтому с раннего утра и до вечера москвичи могли видеть гуляющих господ. Минеральная вода и обязательная прогулка – такое было лечение. Но простой народ считал их бездельниками и по фамилии профессора Лодера называл их «лодырями». Так и появилось выражение «гонять лодыря».
Мы переступили порог школы. Дабы придать себе мужества, я пошутил вслух:
– Оказывается, лодырничать – полезно для здоровья!
Шутка не прошла:
– Лень никому ещё не помогала. Недаром есть народная пословица «Лениться да гулять – добра не видать!» Так что давай, учись.
С этими словами он втолкнул меня в класс, захлопнул дверь с той стороны и пошёл охотиться на Ваню. Моё ухо пылало как я не знаю что, впрочем, как и всё лицо. Учительница явно была мне рада:
– Колбаскин!!! Ты где был?
– Лодыря гонял.
– А Бегунков где?
– Всё ещё гоняет…
Вы не представляете, – сказала Маргарита Лукьяновна моему папе, – какие у вашего сына низкие способности. Он до сих пор не запомнил таблицу умножения, и это мне плевок в душу, что он «чаща» пишет с буквой «я».
— Низкие способности, — сказал папа, — это не Андрюхина вина, а Андрюхина беда.
— Главное — старание, а не способности, — смягчилась Маргарита Лукьяновна. — И добросовестное отношение. Чтобы он света божьего не видел, понимаете? А то я его оставлю на второй год.
Всю дорогу домой папу одолевали чёрные мысли. А тут ещё во дворе стали чистить канализационные люки. Из аварийной машины вышел шофёр и, как бы обращаясь к детям планеты, сказал:
— Если хотите здесь работать, плохо учитесь. ВСЕ двоечниками были! — и показал на бригаду в люке.
— Любой ценой, — сурово сказал папа, — ты должен из двоечника выйти в удовлетвористы. Тут надо так, — сказал он, — ставить себе задачу, чтобы пупок трещал. А то время — фьють! Смотришь — сил нет, а там и умирать пора.
И он стал разучивать со мной таблицу умножения.
— Шестью шесть! Девятью четыре! Пятью пять!.. Ух! — погрозил он нашей безмятежно спящей таксе Киту. — Лентяй! Бородавки только растит, ничего не делает. Трижды три! Дважды два!.. Люся! — закричал он маме. — Люся!!! Я не могу решать эти примеры. Я не могу их ни решить, ни запомнить! Чудовищное что-то! Кому это надо?! Только звездочётам!
— Может быть, возьмём репетитора? — спрашивает мама. Тут я закричал:
— Ни за что!
— Держись, Андрюха, — сказал папа. — Надо быть философом и бодро воспринимать всякое событие. Я предлагаю взять репетитором мясника или кассиршу нашего продовольственного магазина.
— Но это только по математике, Михаил, — возразила мама, — а по русскому? Как мы одолеем «ча-ща»?
— Ты права, — согласился папа. — Тут нужен широко образованный человек.
Решили посоветоваться с Маргаритой Лукьяновной.
— Есть у меня на примете, — сказала Маргарита Лукьяновна, — один, Владимир Иосифович. ГРАМОТНЫЙ педагог, у него все двоечники по струнке ходят.
Разные люди пахнут по-разному. Кто-то морковкой пахнет, другой помидорчиком, третий черепашкой. Владимир Иосифович не пах ничем.
Вечно он ходил озабоченный, и у него никогда не бывало блаженного выражения лица. К тому же он сильно пёкся о своём здоровье. Каждое утро пять минут он лежал в ледяной ванне, и, когда меня привели к нему под конвоем, Владимир Иосифович протянул мне свою ледяную руку помощи.
– Сколько ног у трёх кошек? — спросил он у меня с порога.
— Десять! — сказал я, помня завет Маргариты Лукьяновны: «Ответ пауза не украшает».
— Маловато, – уныло произнёс Владимир Иосифович.
— Одиннадцать, — предположил я.
Вид у Владимира Иосифовича стал такой озабоченный, что, если б его сейчас кто-нибудь проглотил, он бы этого даже не заметил.
— Прошу вас пить чай, — сказал он.
На кухне в целлофановом пакете он хранил приправу. Там перец, аджика, разные сухие травки — такая жёлто-оранжевая смесь. Он щедро ею посыпал бутерброды — мне и маме.
— Мальчик запущенный, но не пропащий, — сказал Владимир Иосифович. — Надо им заняться всерьёз, пока он мягкий как воск. Потом затвердеет, и будет поздно.
Мама с благодарностью пожала ему руку — так, что он присел. Приятно всё-таки, что твой единственный сын в свои неполные десять лет НЕ ЗАТВЕРДЕЛ.
— Кем хочешь быть? — спросил Владимир Иосифович, сохраняя паучью серьёзность.
Я не ответил. Не стал ему говорить, что я бы не хотел быть ни камнем, ни дубом, ни небом, ни снегом, ни воробьём, ни козлом, ни Маргаритой Лукьяновной, ни Владимиром Иосифовичем. Только собой! Хотя я не понимаю, ПОЧЕМУ я такой, какой я.
— Андрей, — говорил мне Владимир Иосифович, — я человек прямолинейный. Как пишется «ча-ща»? И сколько будет шесть умножить на восемь? Ты должен ПОЛЮБИТЬ эти слова: «гнать», «терпеть», «ненавидеть», «зависеть». Только тогда ты научишься ВЕРНО ИЗМЕНЯТЬ их по лицам и числам!..
А я отвечал:
— Давайте посвистим. Вы можете свистеть космическим свистом? Как будто не вы, а кто-то свистит вам из космоса?
— Андрей, Андрей, — звал меня Владимир Иосифович, — у тебя с каллиграфией не всё в порядке. Все буквы вкривь и вкось… А я отвечал:
— Старина Билл, когда ты ешь печенье, у тебя совсем исчезает шея, особенно сзади.
— Я буду фиксировать все твои минусы поведения, — говорил Владимир Иосифович. — А станешь делать успехи, я награжу тебя памятным подарком.
А я отвечал:
— У меня песни хорошо идут. Какая-то мелодия нагрянет, и слова сыпятся, как горох. Слушайте мою песню, Владимир Иосифович. «Шмакозявки»…
Шмакозявки удалые!
Шмакозявки полевые!
Шмакозявки, ройте норки,
Шмакозявки, жуйте корки!..
Хотите ещё? Мне это нетрудно…
— Ой, не надо! — говорил Владимир Иосифович.
— А можно, я уйду сегодня пораньше?
— У тебя что, очень важное дело?
— Да.
— Какое?
— Пока ещё не знаю.
— У меня такое чувство, — говорил Владимир Иосифович, — как будто я тащу из болота бегемота. Это уму непостижимо, — говорил он, — что существуют люди, которым не интересно правописание безударных гласных!..
А у меня зуб начал сильно расти! То там был признак застоя, а теперь он стал сильно расти! И я прямо чувствую, как у меня волосы на голове растут! Почему человек всё время должен быть в брюках или стоять на двух ногах?!!
— Ты весь ушёл в себя, — тряс меня за плечо Владимир Иосифович. — Сам процесс вычисления стал для тебя тайной. Проверь, как ты написал слово «тётя»!
— «Цёца»…
— Ты очень невнимательный! — говорил Владимир Иосифович. А сам даже не заметил, что у него прямо перед окном вбили в землю щит «Уязвимые места танка». Там был изображён танк в разрезе в натуральную величину, и стрелочками указаны его слабые места. Мы сидели у раскрытого окна, и я спросил:
— Отгадайте, что у вас нового?
— Где?
— Во дворе.
— Ничего, — ответил Владимир Иосифович.
И мы, как обычно, отправились на кухню поесть бутербродов с приправой.
Это были редкие минуты, когда мы полностью понимали друг друга.
Только за едой я не засыпал, когда его видел. А он не предлагал мне пересмотреть всю мою жизнь, для того чтобы выучить таблицу умножения.
Мы молча жевали приправу, принюхиваясь к южным травам, тоскуя о море, и, как говорится, «всеми фибрами своего чемодана» оба ощущали, как хорошо иной раз полодырничать.
Вдруг я заметил, что наша приправа уже не оранжевая, а серая, и поделился с Владимиром Иосифовичем своим наблюдением.
— Видно, она отсырела, — сказал он и высыпал её на стол посушить.
А она как пошла расползаться!
Он её — в кучку, в кучку! А она — вж-ж-ж! — во все стороны.
Я кричу:
— Владимир Иосифович, у вас есть микроскоп?
Он говорит:
— Нету.
— Как это в доме, — кричу я ему, — не иметь микроскопа?!
– Зачем он мне? — спрашивает.
Вместо ответа я вынул из кармана лупу – у меня ключи от квартиры и от почтового ящика прикреплены к лупе — и взглянул на приправу.
Это была кишащая масса каких-то невиданных прозрачных существ. Причём у каждого — пара клешней, шесть пар ног — волосатых — и усы!!!
– Мамочки родные… — сказал Владимир Иосифович. — Мамочки мои родные!..
С ним просто ужас что творилось. Жизнь микромира поразила его в самое сердце. Он стоял, вытаращив глаза с белыми ресницами, растерянный, как танк в разрезе…
— Андрей! — сказал он, когда я пришёл к нему в следующий раз. Он лежал на полу, такой задумчивый, в одних трусах. — Что ты мне посоветуешь вначале купить — микроскоп или телескоп?..
Он разучил мою последнюю песню «Стучат пружины за окном, чаёк попахивает салом» и распевал её с утра пораньше, устроившись на подоконнике и свесив ноги во двор.
Когда я уходил, он говорил мне:
— В другой раз не опаздывай, Андрюха! Если я уж жду тебя, так уж жду!!!
А как-то однажды он вдруг помрачнел и спросил:
— Андрей, мы не умрём?
— Нет, — ответил я, — никогда!
Больше я его не видел. Он оставил наши места. Случилось это так. Рано утром я забежал к нему перед школой, звонил-звонил — не открывает. А соседка выглянула и говорит:
— Нет его, не звони. Ушёл наш Иосич.
— Как ушёл? — спрашиваю.
— Босиком. И с котомкой.
— Куда?
— По Руси.
Дул настоящий такой весенний ветер. Я бегом в школу. А там на доске прикноплен плакат: «Граждане! В вашем классе учится удивительный мальчик. Он «ча-ща» пишет через «я». Другого такого замечательного в целом мире не найти! Давайте все брать с него пример!» И подпись: «В. И. Лепин».
В тот день я выучил всю таблицу умножения. До позднего вечера я, как зверь, умножал и делил многозначные числа. Я целую тетрадь исписал словами: «час», «чаща», «площадь», «щастье»!..
Я получил все-все тройки и с блеском перешёл в четвёртый класс.
— Только не надо меня поздравлять, — говорил я своим. — Не надо, не надо, подумаешь, какое дело…
Но они поздравляли, обнимались, плакали и смеялись, пели и дарили подарки. Жалко, Владимир Иосифович не видел меня в этот торжественный момент!
А что я мог дать ему, кроме того, чтобы позвать в дали?
Дальний лес стоит стеной,
А в лесу, в глуши лесной,
На суку сидит сова,
Там растет усни-трава.
Говорят, усни-трава
Знает сонные слова;
Как шепнет свои слова,
Сразу никнет голова.
Я сегодня у совы
Попрошу такой травы:
Пусть тебе усни-трава
Скажет сонные слова.
Здравствуй, Ветер!
Ветер, здравствуй,
Ты куда летишь, вихрастый,
Что поднялся до зари?
Погоди, поговори!
– Я спешу, осинки, в город,
Я несу приветов ворох,
Должен их сегодня сам
Разнести по адресам.
Площадям и переулкам,
Фонарям, тоннелям гулким,
Перекрёсткам и домам
Я приветы передам
От тропинок и дорожек,
От рябинок-тонконожек,
От калиновых кустов,
От малиновок, дроздов,
Чтобы город стал весенним,
Что пришло туда веселье,
Чтоб запахло там весной,
Светлой радостью лесной.
К нам весна шагает
Быстрыми шагами
И сугробы тают
Под её ногами.
Чёрные проталины
На снегу видны.
Верно, очень тёплые
Ноги у весны!
Один человек ходил на болото дразнить цаплю. Он то стоял на одной ноге, то кидал в неё ветками, то обзывал её.
Цапля долго терпела, но, в конце концов, не выдержала и улетела. Человек пошел её искать, но заблудился и сам застрял в большом болоте. Дул ветер, было холодно. Приходилось по очереди поднимать то одну, то другую ногу, выкручивать носки и выливать воду из ботинок.
А тут ещё к болоту подошла неизвестная вредная тётка. Она сразу стала дразниться: показывать, как человек дрожит от холода. Да ещё бросила в него фантик от жвачки.
Человек долго терпел, но, в конце концов, не выдержал и позвал маму. Мама пришла и помогла ему выбраться из болота.
А за тёткой пришла бабушка и сказала: «Гуляешь, а уроки не выучила!»
Цапля тоже вернулась, но стояла одна. За ней никто не пришел, потому что все у неё были на работе.
Бабушка так быстро и хорошо заштопала носок, что одержала победу в телевизионном конкурсе «Дырка-2000». С тех пор она знаменита: её фотографии мелькают в журналах и газетах. А на лестнице у квартиры день и ночь толпятся поклонники со свертками, из которых торчат потертые свитера и другие нецелые одежды…
И вот однажды из другого города бабушке пришла бандероль. В ней лежал воротник, кусок подкладки и две пуговицы. А сверху записка: «Помогите! Моль доела мое пальто. Есть ли надежда?» На что бабушка дала незамедлительный ответ: «Надежда есть. Помогу. Высылайте моль уточнить фасон».
Утром, как известно, глаза сами открываться не могут. Я имею в виду в будний день, в декабре, когда на улице сумерки с утра. Мне тогда кажется, я вижу всё с закрытыми глазами. Прямо через веки. И не только всё, но даже больше.
– Не спи! – кричит в этот момент мама.
Прибегает на минуту и включает. И там – не видно кто – раз пятьдесят кричит «привет», пока я не разозлюсь и не проснусь.
– Ну, привет-привет, – поплотнее укутываюсь в одеяло.
– Илюшич, привет, – мама кидает в меня брюки, водолазку и носки. Один носок, видимо, легче другого, поэтому падает значительно дальше от кровати. С огромным недолётом. Чтобы его достать, нужно хорошенько постараться.
А на экранном тряпичном лугу Дипси уже перебрался через стеклянную, что ли, лужу. Я ползу к носку на руках, ноги на кровати, и шмякаюсь животом об пол как раз в тот момент, когда Дипси кричит: – Ляля, привет!
Я заметил, если уж они там у себя падают, телепузики, у них до земли ничего не достает – ни лоб, ни коленки, ни ключицы. Они просто на животе вращаются. Они толстые. Вон и Тинки-Винки появился: – По, привет! – Привет, Тинки-Винки! – Привет, По!
Мама берёт телефонную трубку: – Оксан, привет, а по рисованию…
Я плюхаюсь за стол.
– О, о! Пузиблинчики! – радуется Ляля. – Пузиблинчики! – не отстает По. – Пузиблинчики! – Тинки Винки смотрит, как блин, больше похожий на огромную крепкую пуговицу, чудом попадает в тарелку.
– Привет тебе, а зубы?… – это мама промелькнула в дверях кухни.
Я тащусь в ванную.
– Пузиблинчики… – разочарованно тянет Дипси. Потому что к тому времени, как он притопал к пузиавтомату, пузипылесос – по имени Назойливый Ну-Ну – засосал всехние четыре блина и теперь опасливо вращал глазами, похожими на варёные яйца.
– Ты ещё не поел? – снова мелькнула мама.
– Пузиблинчики!… – воют голодные обиженные телепузики на четыре голоса.
У них ещё там кролики неповоротливые ушами поводят. Кролики откуда-то настоящие. На тряпочной траве. У какого-то инопланетного входа. Восемь десять, и мама отпирает входную дверь.
У нас в школе мы смотреть по утрам Телепузиков презираем. Это так, для малышни. Телепузики – это фу, отстой. Это только в детском саду такое смотреть. Ни тебе мертвецов, ни разрушений никаких. Покемоны – дело другое. Они – крутые. Клёвые, даже кого на карточках нету, Чикарита, например.
Мы с другом идём в школу вместе. Он хоккеист, за ЦСКА играет здорово так. У замёрзшего синего мерса он ловко поддает носком ботинка ледышку и кричит: – Пузиблинчик!
И искоса смотрит на меня. Ну а я – чего? Тем более что я их тоже не смотрю. Мы уже подходим к школе.
– Илюха, привет! Ванёк, привет! – кричат нам.
Их школьные рюкзачки, привязанные спереди вместо толстых животов, та-ак что-то напоминают!
– Выходи на пузибой! – кричат нам.
И мы с Ваньком принимаем вызов.
Большой корабль подошел к причалу столичного порта, матросы вбили причальный кол, бросили носовой канат на землю. Радостные путешественники пошли по трапу на берег.
Лишь один человек не радовался, грустил. То был важный вельможа, он не выполнил серьезное поручение фараона, и теперь ему грозила жестокая кара. Повелитель не прощал таких ошибок. Вельможа это знал лучше других, он долго служил при дворе. Настроение у него было плохое.
Рядом стоял спутник, тоже человек из дворца, почитаемый и уважаемый многими, даже суровым фараоном, который дал ему высокую должность «спутник фараона». Он совершил много путешествий, не раз попадал в безвыходные ситуации, но всегда с честью преодолевал трудности. Он посоветовал грустному вельможе:
– Говоря с царем, сохраняй присутствие духа, отвечай бодро, не запинаясь. Уста человека спасают его, и его слово вызывает снисходительное отношение к нему.
Вельможа словно бы не слышал своего спутника. А тот решил во чтобы то ни стало успокоить его и стал рассказывать страшную историю, которая случилась с ним несколько лет назад. Рассказчиком он слыл прекрасным.
Он плыл к рудникам царя. Корабль был новый, команда опытная. «Спутник царя» не опасался ни бурь, ни разбойников. Сто двадцать отборных матросов. Многие из них знали местность, предсказывали погоду. С такими людьми опасаться нечего.
Корабль вышел в открытое море. Внезапно нагрянула буря. Даже самые опытные мореходы не смогли предсказать резкое ухудшение погоды. Что-то тут было не так. Пристать к берегу не удалось, помешали острые скалы. Корабль, ломая крутую волну, смело шел вперед. Шторм усиливался. Волны вздымались на восемь локтей и с грохотом били по кораблю. Корабль был сто двадцать локтей в длину и сорок локтей в ширину, мог выдержать волну и побольше.
Но вдруг откуда-то из глубин моря вылетело громадное, остроносое бревно и с диким скрежетом пропороло насквозь корабль. Это произошло так внезапно, что никто даже не успел прочитать предсмертную молитву. Судно перевернулось и быстро пошло ко дну.
…Вельможа безучастно смотрел, как обнимаются на берегу люди, и, казалось, не слушал рассказ «спутника царя» или не верил ему.
Рассказчик, однако, говорил все быстрее и увлекательнее… Он оказался единственным человеком, кому удалось спастись. Штормовая волна выбросила его на берег необитаемого острова и резко пошла на убыль. Море успокоилось. Пришел вечер. Утром летнее солнце пригрело землю, потерпевший крушение очнулся, почувствовал голод, поднялся и отправился искать пищу, пытаясь определить, на какой же остров забросила его беда.
Остров оказался сказочно богатым, хотя ни одного человека и даже следов людей здесь обнаружить не удалось. «Спутник царя» нашел виноград, овощи, фрукты такие огромные и вкусные, будто кто-то их выращивал, следил за ними, удобрял почву… В полдень сытый путник смастерил «приспособления для получения огня, добыл огонь и свершил всесожжение богам». Настроение у него улучшилось.
Но вдруг он услышал грозный рокот, затем задрожала земля, застонали деревья. Человек увидел перед собой огромного в тридцать локтей змея с длинной кучерявой бородой. Вид у чудища был страшный. Он открыл зубастую пасть и спросил:
– Кто привел тебя, кто привел тебя, малыш? Говори, иначе я превращу тебя в пепел. Потерпевший крушение удивился: грозный на вид змей говорил хоть и громко, но совсем не страшно. В чем же тут дело?
– Я превращу тебя в пепел! – напомнило чудище, и человек, запинаясь, поведал ему о своих злоключениях.
Змей выслушал его, дрожавшего от страха, и сказал:
– Не бойся, малыш, не тревожься. Через четыре месяца за тобой придет корабль, ты прибудешь на родину, проживешь долго и счастливо и умрешь в кругу семьи.
Громадное страшилище уже совсем не пугало своим видом маленького человека. Змей горестно вздохнул:
– Как счастлив тот, кто может рассказать о том, что он испытал, когда все беды остались позади!
– Тебе тоже приходилось попадать в кораблекрушения? -участливо поинтересовался человек.
– Это было не крушение, а звезда. Они иной раз падают на землю, вот в чем беда, – сказал змей и, немного подумав, продолжил. – Здесь когда-то жило семьдесят змей. Все такие же красивые, как и я. В этом нет ничего удивительного, почему ты улыбаешься? Они все были моими родственниками: братья, сестры, дети, внуку. А еще была у меня дочь, красавица-змейка, каких не рождалось еще на земле. Я в тот день уполз по делам из дома. Вдруг слетела с неба звезда и попала точь-в-точь в наше жилье. Все семьдесят моих родственников и дочка красавица-змейка сгорели. Вот я и живу один.
– Очень тебе не повезло, – сказал сочувственно человек.
– Я чуть не умер с горя, когда увидел их всех мертвыми, – чудище уже совсем не казалось страшным. – И скажу тебе вот что: если ты мужественный, то смири свое сердце, успокойся. И ты обнимешь родных.
Человек выслушал его, обрадовался и обещал наградить.
Тот добродушно рассмеялся в ответ:
– Я же повелитель этого острова. У меня все есть. Гораздо больше и лучше, чем у всех повелителей-людей. К тому же, покинув меня через четыре месяца, ты уже никогда не найдешь мой остров. И не нужно благодарить того, кто делает тебе что-то от души. Хоть от человечьей, хоть от змеиной.
«Какой мудрый змей», – подумал путешественник.
Он хотел поговорить с ним, но… как-то очень быстро пробежали четыре месяца, прибыл корабль, и они попрощались.
– Возвращайся здоровым, возвращайся здоровым, малыш, чтобы снова увидеть своих родных, своих детей. Окружи мое имя доброй славой – вот чего я от тебя жду.
Змей дал человеку много подарков: мирру, хекену… черного притирания для глаз, хвосты жирафов, большую кучу ладана, слоновую кость, охотничьих собак, мартышек, павианов и разных других ценных вещей и зверей. Люди долго грузили дары змея, и наконец корабль отправился в путь.
Вскоре «спутник царя» возвратился домой, фараон ему очень обрадовался.
История подошла к концу. Важный вельможа глянул на рассказчика и раздраженно спросил:
– Разве дают на рассвете воду птице, которую зарежут утром? Зачем ты пытаешься меня успокоить?
– Почему ты так боишься фараона? – удивился спутник. -Меня страшный змей отпустил, обласкал.
– Потому что он знал, что такое горе, – сказал вельможа.
– Ты неисправимый горемыка, – ответил спутник. -Утомительно говорить с тобой…
На этом заканчивается «Сказка о потерпевшем кораблекрушение».
У мальчика заболел оловянный солдатик. Он был солдатик со знаменем, попросту сказать – знаменосец.
Он очень хорошо воевал, потому что шёл всё время впереди. И ничего не боялся, даже если сильно стреляли.
А когда он заболел, мальчик положил его в коробку с пластилином. Там была больница.
Вечером мальчик пришёл к папе и сказал:
– У меня заболел солдатик. Ему нужно лекарство.
– А что с ним? – спросил папа.
– У него всё болит: голова, ноги, руки. А руками он держит знамя. Помнишь, папа, как ты рассказывал? Был страшный бой. Стреляли пушки. А один солдат бежал впереди всех со знаменем. Другие солдаты увидели знамя и не испугались врагов. И победили.
– Помню,– сказал папа и достал конфету в красивой обёртке.– Вот, передай своему солдатику лекарство. Пускай быстрее выздоравливает.
Мальчик обрадовался и ушёл. А на следующий вечер сказал папе:
– Моему солдатику опять плохо, ему ещё надо лекарства.
– Ну что ж, ладно, – сказал папа и дал две конфеты в красивой обёртке.
Через день мальчик опять пришёл к папе:
– Беда! Солдатику совсем плохо. Ему ещё надо лекарства. Папа нахмурился, достал из коробки последнюю конфету в красивой обёртке и отдал мальчику.
Мальчик обрадовался и убежал. А утром он вдруг услышал:
– Что ж ты не заходишь меня навестить?
– Кто это? – спросил мальчик.
– Это я, твой оловянный солдатик.
– Мне было некогда,– сказал мальчик.
– А где моё лекарство?
– Какое лекарство? Зачем тебе конфеты? Ты же не настоящий, ты же оловянный.
Солдатик ничего не ответил.
Мальчик вскочил с постели, подбежал к коробке, а в коробке – пусто. Только на подушке из пластилина осталась вмятина от знамени.
Ушёл оловянный солдатик и унёс с собой знамя.
Верблюд Одногорбый Двугорбого встретил.
Известно, верблюды – ворчливый народ.
– Ты, братец, горбат, – Одногорбый заметил,
Двугорбый в ответ: – Помолчал бы, урод.
– Люблю колоть! – воскликнула Игла, —
Я всех бы, всех переколоть могла!
– Давай, – Топор ответил, – но сперва
Пойди в сарай, переколи дрова.
Спасаясь от Змеи, Воробышек скакал
И с Червем встретился, ни в чём не виноватым.
Он Червя клюнул, а Змее сказал:
– Вот так мы поступаем с вашим братом!
Лежал под лавкой Лапоть. Как-то в избе открыли дверь, Лапоть пошевелился, потянулся и – прыг! – за дверь.
И зашагал по дороге, молодецки потягиваясь и распевая молодецкие песни.
Шел, шел, видит – лежит на дороге брюква, толстая, с хвостом, землёй вся перепачкана.
– Куда идёшь, лапоть? – спрашивает брюква.
– Да вот, жениться хочу, ищу себе жену, – отвечает Лапоть.
– Возьми меня в жёны, – говорит брюква.
– Больно толста ты, да ещё – с хвостом, да немытая! Нет, не возьму!
И Лапоть зашагал дальше, молодецки потягиваясь и распевая молодецкие песни.
Проходил мимо пруда, сидит на берегу жаба пучеглазая, комаров ловит. Высунет язык, сядет на него комар, тут жаба и проглотит его. Шлёп-шлёп, шлёп-шлёп, только и слышно.
– Куда идешь, Лапоть? – спрашивает жаба.
– Да вот, жениться хочу, ищу себе жену! – отвечает Лапоть.
– Возьми меня в жёны! – говорит жаба.
– Больно ты пучеглаза! – говорит Лапоть. – Да и комаров на тебя не напасёшься! Вишь, как языком шлёпаешь!
И пошел дальше.
Проходил мимо болота, видит – сидит на берегу кикимора болотная, волосы лохматые костлявой рукой расчесывает.
– Куда идёшь, Лапоть? – спрашивает кикимора.
– Да вот, жениться хочу, ищу себе жену, – говорит Лапоть.
– Возьми меня в жёны, – говорит кикимора, – будем вместе в болоте жить, раков ловить.
– Уж больно ты страшна! – говорит Лапоть. – Мне бы жену покрасивее!
– Это можно, – говорит кикимора, – сейчас сбегаю к лесному озеру, окунусь, писаной красавицей стану!
Побежала вглубь леса, Лапоть за ней, прибежали к лесному озеру, кикимора нырнула в воду, и вышла – писаной красавицей.
– А надолго ли? – сомневается Лапоть. – Может, с утра ты красавица, а к вечеру опять кикиморой станешь! Мне бы настоящую красавицу, чтоб не сомневаться!
И пошёл от болота прочь, но дорогу к лесному озеру заприметил.
Шёл, шёл по дороге, дошёл до города.
Вошёл в ворота, видит – все в городе плачут. Старые, малые, мужики, бабы, купцы, солдаты.
– Отчего все плачут? – спрашивает Лапоть у прохожего.
– Как не плакать! Заморский мудрец, то ли лекарь, то ли купец, посватался к царской дочери, а когда она отказала, обратил её, голубушку, в собаку с косматым хвостом! Теперь она целыми днями во дворце лает! А такая красавица была!
– А точно, что красавица? – спрашивает Лапоть.
– Портрет её на воротах дворца висит, царь заказал сделать портрет заморскому художнику, полказны за работу отвалил! Стоит она как живая, смотрит глазами лазоревыми, лучше этой красы в мире нет!
Пошёл Лапоть во дворец, дошел до ворот, видит – да, висит портрет. На нём – красавица, как живая, глазки у неё лазоревые, щёчки румяные, смотрит ласково.
Вошёл Лапоть во дворец – и там все плачут. Сидит царь на троне, плачет, вокруг приближенные плачут, у ног царя лежит собака, с косматым хвостом, на вид – страшная-страшная, но глаза – ласковые, лазоревого цвета.
– Кто такой? – спрашивает царь.
– Лапоть я, хочу жениться, выдашь свою дочь за меня замуж? – спрашивает Лапоть.
– Если вернёшь дочери её прежний вид – сыграем свадьбу, моё слово царское, неизменное! – говорит царь.
Подошёл Лапоть к собачке, посмотрел в её глазки лазоревые и шепчет тихонько:
– Ночью выходи из ворот, буду тебя ждать, отведу к лесному озеру, окунёшься в него и опять красавицей станешь!
А эти слова услыхал слуга царя – министр. Он и сам давно хотел жениться на царской дочери, но, когда она стала собакой – расхотел. Этот министр любил ходить в туфлях с бантиками, вот его и прозвали – Туфель с бантиком.
Увидел этот Туфель с бантиком, что дело может повернуться по-другому, тихонько пересказал царю подслушанный разговор и обещал избавить царскую дочь от Лаптя, когда тот дело сделает.
И когда ночью собачка, то бишь, царская дочь, вышла из ворот царского дворца, её поджидал Лапоть, и повёл он её к лесному озеру, за ними следом, прячась в темноте, шел Туфель с бантиком, с солдатами.
И когда дошли до лесного озера, собака нырнула в воду и вышла оттуда красавицей.
Тут Туфель с бантиком вместе с солдатами набросились на Лаптя, связали его, привели во дворец, бросили в подвал.
– Ну, что ж, дочь моя! – сказал дочери царь. – Вижу, ты опять красавицей стала! Пора замуж. Да не за какого-нибудь королевича заморского, а за нашего человека, за министра, вот он стоит перед тобой, Туфель с бантиком, всем хорош, а особо – верностью мне! Завтра сыграем свадьбу!
– А как же твоё слово царское, неизменное? – спросила дочь. – Ведь ты обещался выдать меня замуж за Лаптя?
– Да какой отец захочет видеть свою дочь замужем за лаптем? – рассмеялся царь. – Не выдумывай! Мы этот лапоть завтра на площади сожжём, при всём народе, чтоб неповадно было всякому лаптю являться пред царские очи! Да ещё свататься к царской дочери!
Но не знал царь своей дочери, ох, не знал! Хоть глазки у неё были ласковые, тихие, лазоревые, а характер – кремень! Что решит – то и сделает! И царская воля для неё не указ.
И когда наступила ночь, все во дворце уснули, царская дочь спустилась в подвал, выпустила Лапоть и сказала:
– Бежим из дворца! А то батюшка обещался сжечь тебя завтра на площади перед народом!
Посмотрел Лапоть в её глазки лазоревые и говорит:
– Спасибо тебе, красавица, за помощь, но зачем тебе бежать вместе со мной?
– Буду тебе женой! – твердо сказала царская дочь. И как только она произнесла эти слова, так Лапоть и обратился в доброго молодца: ростом с дуб, косая сажень в плечах, румянец во всю щёку, а на голове волосы – снопом пшеничным, улыбка на лице.
Тут царская дочь чуть без памяти не упала, от радости, но сдержала себя, спрашивает:
– Ты ли это, Лапоть?
– Я, – отвечает Лапоть, – из-за твоих ласковых слов снова человеком стал. А обратила меня в лапоть злая соседка, Костылиха, когда я мальчонкой в её сад залез, яблоки рвать. Десять лет лаптем пролежал в избе под лавкой, спасибо, вызволила!
Ну, наутро предстали царская дочь и Лапоть перед царём, видит тот – жених молодец молодцом, согласился на свадьбу.
А своего министра, Туфель с бантиком, царь сослал в болото, к кикиморе болотной: мол, будет тебе там жена, будете с ней вместе в болоте жить, раков ловить.
Зажил Лапоть с молодой женой в царском дворце припеваючи. В дорогом кафтане, обшитом золотом, серебром, ходил, на ногах сапоги хромовые, сафьяновые.
Но порой говорил царь жене:
– А не надеть ли нам, голубушка, на ноги лапти из лыка? А не отправиться ли нам в лес за ягодой-малиной?
В такой день царь с царицей, и все приближенные, и жители царства надевали на ноги лапти из лыка и отправлялись в лес за ягодой – малиной.
Таков был теперь обычай.
Лапти в царстве очень почитали.
Говорят, царь с царицей жили долго и счастливо, чего и вам желаем!
Недавно я побывал в местах, где прошло моё детство. Мой родной посёлок стоит на берегу горной речки Аксу. И вода в Аксу прозрачная, ледяная, даже летом, а дно – всё в камнях-валунах. В жаркий полдень здесь всегда можно увидеть купающихся мальчишек и девчонок. В укромном же месте под кустиком тала непременно встретишь мальчишку-удильщика.
Не стерпел я, подошёл к одному такому рыбаку – белоголовому крепышу лет двенадцати. Полюбопытствовал:
– Что ловишь-то?
– Сами смотрите, – кивнул мальчишка на пластмассовое ведёрко. В ведёрке плескалось с пяток пескарей.
– И только? – удивился я.
Рыбак отложил в сторону удочку. Встал. Отряхнул пятернёй штаны.
– Вчера я майкой поймал трёх сомиков, – похвалился он. – Вот таких, – и он показал узкую, крепенькую ладошку. – Маленькие, усатые… Только большие почему-то не попадаются. Ничего, куплю крепкую леску и стальной крючок… А лягушек в лужах полным-полно.
– Ну, удачи тебе! – пожелал я.
Лет тридцать назад мне приходилось ловить вот таких же сомиков. Стянув узлом подол майки, часами бродил по скользким голышам. Но шла в мою ловушку почему-то мелочь…
Сначала я радовался, а потом загрустил.
– Почему мне попадаются только такие крохи? – досадовал я. – Где же крупные, как в книжках с картинками?
Отец, случалось, подзуживал меня:
– Опять недомерка приволок? Эх ты, горе-рыболов! Вот мы, бывало, с твоим дедом… Наслушавшись рассказов отца о гигантах-сомах, я со всех ног нёсся на рыбалку. А вечером плёлся домой с очередным недомерком. Однажды, отчаявшись, я выпустил нескольких сомиков в домашний аквариум.
– Буду ухаживать за ними, кормить до отвала. Должны же хоть эти вырасти в настоящих сомов.
Но через несколько дней сомики всплыли вверх брюхом.
«Наверное, – подумал я, – кормёжка была неправильной».
Только много позже, став взрослым, я узнал, что туркестанские сомики – так их называют в научных справочниках – не бывают крупными. Средний сомик в ладонь размером. Ну, может, чуть больше …
А те огромные сомы, на которых я рассчитывал, водятся лишь в больших реках – Сырдарье и Аму-Дарье. И ещё там, откуда я родом – в реках и озерах средней полосы России.
Давным-давно наша семья переехала жить в Среднюю Азию. Из средней полосы России – в Среднюю Азию. Помню, как я малышом удивлялся тому, какая жара стоит в Средней Азии.
– И ведь это ещё только Средняя Азия, – фантазировал я. – А есть ещё, наверное, Дальняя. Уж там-то жара…
Со временем я, конечно, привык к новому житью-бытью: палящему зною, невысоким деревьям, смуглой коже друзей-мальчишек. И сам стал смуглокожим, как узбек…
Спасибо Аксу, она сделала меня рыболовом, а потом – путешественником. И передо мной вскоре открылась та самая «Дальняя» Азия, о которой я мечтал в детстве.
Земляку-мальчишке я в тот раз ничего не сказал. Зачем торопиться? Вырастет, побродит по этой замечательной земле, сам узнает…
(Продолжение. Начало в номере 17)
Красив зелёный павлин! В его зёленом оперении – индийские джунгли, сочные плоды и заросли бамбука. Неверно думать, что это синий павлин, только перекрашенный. Нет! Не только. Зелёный мощнее. Грудь у него шире, лапы – крепче и шея выше. Гордая у него шея, а на ней сидит голова гордая и хохол на ней гордый. Не такой, как у синего, – ровный и аккуратный. А хохол – набекрень. Залихватский. Поглядишь на такой хохол и не пойдёшь к павлину клетку, даже на остальные гордые шею, грудь и ноги смотреть не станешь.
А главное – нрав. Подлый. Много в этом нраве нападения и драчливости. Засмотришься на изумрудный хвост. А там на конце каждого пера – луна. И взгляда оторвать не можешь. Кажется, множество этих лун плывёт в зеленом небе павлиньего хвоста. Заглядишься, а хозяин хвоста как подпрыгнет и даст в дыхало, чтобы на хвост без спросу не смотрел. А ты огреешь павлина веником на прощанье и бежишь вон из клетки. А сам про луну на конце каждого пера думаешь. Зачем она ему с таким характером? С красивыми всегда так.
Есть у нас в зоопарке моналы. Посетители подходят к клетке и начинают искать, кто же такие моналы? Что за зверь? Не козел ли? Однако никого не видно внутри. Ни козла, ни кого другого. А зверь монал сидит себе в углу, и смотрит на других, невидимый. Куст кустом. Только головой иногда крутит с хохолком черным и крыльями поводит серыми с желтыми пятнами. Потому что он – птица.
Есть у нас в центре зоопарка оранжевое здание. А в оранжевом здании есть оранжевый жираф. То ли здание под него строили, то ли жирафа уже потом под дом заводили. Неизвестно.
Однако выходит жираф Самсон каждое утро из дверей и кланяется. Я-то думал, здоровается, а оказывается – вход низок. У жирафа-то шея вон какая! Поневоле кланяться начнешь. Низка ему дверь оранжевого дома, потому кивает Самсон каждый раз, выходя на прогулку. Тесен стал дом жирафу. Жмёт.
Но как привыкаем мы к старым шапкам, так и Самсон с домом сроднился. Перевели его бывших соседей – жирафов – на новое просторное место, а оранжевый Самсон так и живёт одетый в свой Оранжевый дом. Как в шапку. Кажется, каждый раз выходя на прогулку, её вежливо приподнимает.
Все приходящие в зоопарк сразу спрашивают:
– А где у вас тут бегемот? Почему нет бегемота?
А бегемота нет. И начинаешь себя очень неудобно чувствовать по поводу такого упущения, будто это ты бегемота из Африки не привёз. А посетители укоризненно качают головой.
– На что же у вас тут смотреть, если бегемота нет? Не на обезьян же.
– Почему не на обезьян? – отвечаешь. – Как раз на обезьян. Они ведь тоже из Африки. И бегемота там, наверное, видели.
Приходят посетители Московского Зоопарка в Обезьянник. А там за стеклом различные наши родственники сидят – макаки, гиббоны, а главное – гориллы. Люди начинают в стёкла стучать и лица обезьянам корчить. А те смотрят и думают:
– Что же такое наши родственники хотят сказать? Не здоровьем ли интересуются?
Подходят к самому стеклу, улыбаются, чтобы показать, что здоровье ничего, Бог милует.
А посетители за стеклом этому радуются и начинают ещё сильнее лица кривить.
Тогда обезьяны отворачиваются от стёкол и говорят друг другу:
– Нет, не здоровьем они интересуются, лица корча. Потому что невоспитанные.
И воспитанно выходят на улицу.
Воскресенье наступило,
Мне малым мало спалось,
Только я глаза открыла -
Тут же все и началось:
Борщ сварила понарошку,
Погрустила у окна,
Напоила чаем кошку, -
Все на мне, а я одна!
Знаю, где лежит помада,
Пудра, тени, карандаш –
Мама будет очень рада
И оценит макияж!
Есть еще одно занятье –
Перемерить к лету платья!
Поскорей бы ночь настала,
Я за целый день устала…
Мы вдвоём
С муравьём
Строим загородный дом.
Он несет травинку,
А я – хворостинку.
На суку сидит сова –
Золотая голова!
И зимою к ней, и летом
Все приходят за советом.
Я надену лягушонку
Расписную распашонку,
Выйду с ним на улицу –
Пусть интересуются:
«Ах, какой у вас ребёнок!
Не широк он и не тонок,
Ладный да холёный…
Жалко, что зелёный».
Море качает слова начало.
Больше такого живого начала
Оно ещё никогда не качало.
Слову конец:
Хвойное дерево
– году венец.
Отгадка:
Совсем не мундир,
Но носит его командир.
(кит+ель=китель)
Первый слог:
Окружность
На диаметр дели…
Слог второй –
У носорога отбери
А теперь сложи их вместе.
Результат подсказан в тексте.
(Пи+рог=пирог)
Файндворд
В этом тексте «пасутся» шесть копытных животных. Попробуйте их найти.
— Я, — сказал Колька, — бананов не люблю. А вот яблоки, что растут у деда Кукушкина, это — сила! Но в сад к нему попасть нелегко: забор высокий.
Митька Носиков, облизнувшись, поддакнул:
— Высокий. Дело — труба.
— Раньше в заборе дыра была, — продолжил Колька, — но дед её заколотил, чтобы кто-нибудь, вроде нас, в сад не забрался. Что будем делать?
— Осталось одно — идти за лестницей, — сказал Митька.
Пошли за лестницей. Подняли и сразу бросили: больно тяжела.
— Придётся переходить на бананы, — вздохнув, проговорил Колька. И спросил: — А где они растут, не знаешь?
Гвозди и молоток дал деду Олег Тихомиров
Ответ: (кабан, коза, лось, бык, зубр, баран)