Качалка
Качалась,
Качалка
Качалась:
– Ах, если бы
жизнь
никогда
не кончалась!
Высыпал снег. Поднялось солнце. Лес сиял.
А потом вдруг хлынул такой дождь, что смыл весь снег, и будто не было ни мороза, ни солнца, ни зимы.
Потом на лес, на гору налетел ветер.
Он раскачивал высокие сосны, будто это были не сосны, качающиеся меж облаками, а тонкие прутики.
Такого ветра Ежик с Медвежонком не помнили.
На светлом небе дымом летели облака, а ветер всё дул и дул, и за полчаса высушил весь лес.
Ежик с Медвежонком сидели по своим домам.
Заяц забился в зимнюю нору под летним домом.
Белка спряталась в самый дальний угол дупла.
А Хомячок завалил дверь сундуком, табуреткой, шкафом, потому что дверь скрипела, качалась и вот-вот, как ему казалось, слетит с петель и улетит незнамо куда.
Лес стонал, охал, вздрагивал; тонкие осинки звенели; еловые крепкие шишки стучали по земле; а ветер все дул, не стихая, и к вечеру выдул в лесу длинную узкую тёмную дыру и дудел в неё, как в трубу, на широкой басовой ноте.
«У! У! У!» – выл лес.
Потихоньку все привыкли к этому вою, и каждый у себя дома стал подбирать мелодию.
– У-у! – пел Медвежонок.
– У-у-у! – за горой, в своем доме, тянул Ёжик.
– У-у, у-у! – пищал Хомячок.
– Уй, уй! – верещал 3аяц.
А Белка взяла деревянные ложки и деревянными ложками стала бить в таз.
– Бу-бу-бу! Бу-бу-бу! – бубнила Белка.
Проспав день, к ночи проснулся Филин.
«Что за Филин прилетел в лес? – проворчал он. – Вон как ухает!»
Но только высунул клюв, как ветер затолкал его обратно.
– Ух! Ух! Я – Филин! Я – тоже Филин! – заухал в щёлочку Филин.
Но ветер не выпустил его из дома.
А тучи летели, сосны гудели, шишки падали.
Скоро стемнело совсем.
И тонкому молодому месяцу, скользящему меж облаками, лес, наверное, казался огромным серым волком, лежащим под горою и воющим на луну.
Когда старшему сыну было двенадцать лет,
У нас были с ним одинаковые голоса.
«Борода, - кричали мне в трубку, - ты чё, выходи!»
И пугались: «Ой, тёть-Марин, извините, я спутал».
Когда младшему сыну было двенадцать лет,
У нас были с ним одинаковые голоса.
«Слышь, Серый, - шептали мне в трубку, -
встречаемся там же…»
А теперь в моём доме цветут два бархатных баритона,
В телефонной трубке звучат басы и сопрано,
А я и рада бы выйти, я собралась бы за пару минут,
Но меня уж ни с кем не путают и никуда не зовут.
Двенадцатилистовая тетрадь
Ещё лишь начата, и всё возможно:
Случится ли страничку измарать –
Ты скрепы отгибаешь осторожно,
И грязь – долой. Затем листок двойной
Вставляешь из тетрадки запасной
И пишешь вновь. Учитель не заметит.
Ай, молодец! Тебе пятёрка светит.
И так – до середины. А уж там –
Всё набело, и строгий счёт листам.
По какому-то тайному плану
Снег засыпал и лес и поляну,
Берега водоёмов и рек.
Скоро кончится нынешний век,
Век двадцатый с рожденья Христова…
А пока половина шестого
Или где-то в районе шести.
И, часы позабыв завести,
Занят мир увлекательным делом:
Тихо пишет по белому белым.
Был ярко-красный человек
Весёлым
И здоровым,
Но встретил:
Тёмно-синего –
И сразу
Стал лиловым.
А тёмно-синий человек
В лесу,
Под старым клёном,
Вчера увидел
Жёлтого -
И сразу
Стал зелёным.
Не веришь
Этой сказке?
Смешай
На блюдце
Краски.
Зимой у лопаты
Не было дела,
От горя и грусти
Она заржавела.
Весной
Огород
Она стала копать
И заблестела
Опять.
Ванна - море.
Я - пароход.
Полный назад!
Полный вперёд!
Право руля!
Лево руля!
Мчусь я по морю,
Ногами бурля.
Я бы доплыть
До Австралии мог,
Но у Петровых
Протёк потолок.
Петербургский писатель Святослав Сахарнов с гордостью называет себя учеником Виталия Бианки. Он написал немало взрослых книг . Но большинство юных читателей знают его как автора рассказов про животных, – рассказов очень ценных, потому что в них нет ни слова выдумки, за ними стоят подлинные сюжеты и наблюдения. Его «Леопард в скворечнике» – одна из моих любимых книг, «Подводные приключения» в библиотеках зачитаны до дыр, а сказочная повесть «Гак и Буртик в стране бездельников» выдержала 15 переизданий.
Я вошла в его мастерскую – обыкновенная однокомнатная квартирка, никаких украшений и знаков отличия. Сели пить кофе. Я смотрю на Святослава Владимировича – он говорит что-то простое, житейское, рассказывает, как был моряком во время войны, как потом ходил по морям – Черному, Балтийскому, «Тихий океан весь излазил – от Японии до Чукотки». И вдруг… Фрр – мелькнул у ног панцирь краба. Нет, почудилось. Он говорит, а я чувствую: откуда-то сквознячок. Форточки закрыты, а здесь ветер гуляет. Настоящий, морской, с запахом соли и йода, и голос Святослава Сахарнова доносится как будто сквозь приглушенный шорох волн. И тут я понимаю: сидит передо мной не кабинетный писатель, а странствующий рыцарь моря и суши, вместо шлема – бескозырка, вместо копья – фотоаппарат. И никогда, никогда не увидеть мне того, что повидал этот обычный с виду человек уважаемого возраста, от которого так и веет диковинными приключениями.
Но как просто он об этом рассказывает! «Я шел по тундре на острове Беринга. Серые низкие кочки, и больше ничего. Потом начинается непонятный шум, потом запах хлева, и вдруг видишь море, выходишь на обрыв, тундра оборвалась – под тобой каменистый пляж и сто тысяч котиков, ревут секачи, блеют коричневые самочки, пищат смешными голосами черные детеныши, собранные в детские сады. Запах хлева и неумолчный рев. Такая мощь, сто тысяч животных. Час, два, три лежишь, смотришь».
Не знаю, сколько мы просидели над чашками остывшего кофе. Не знаю, потому что не было меня в Питерской квартире с книжными стеллажами по стенам. Я бродила по саванне в Танзании, ныряла на Кубе с аквалангом к затонувшим кораблям, лежала в засаде под деревом на озере Мадьяра, наблюдая за слонами и львами. Африка, Индия… Надо мной перелетали с ветки на ветку обезьяны, кричали попугаи. И перенес меня туда тихий голос Святослава Владимировича Сахарнова, не голос – волшебный ковер-самолет. Очнувшись, я спросила:
– А как вы запоминали мелочи? В ваших рассказах все очень достоверно, словно вы вели подробный дневник.
– Нет, – отвечал Святослав Владимирович, – никакого дневника. Все – здесь, – и с улыбкой постучал себя по голове.
В гостях у Странствующего Рыцаря Святослава Сахарнова побывала Дина Крупская.
Ночью кто-то ходил по дороге.
Сначала слышалось осторожное шуршание в кустах. Раздавался негромкий плеск, таинственный незнакомец вступал в воду, – сотни маленьких лужиц сохранились после дождя в лесу. Затем еле слышно поскрипывал песок, – гость преодолевал последние метры, которые оставались ему до дороги. И, наконец, слышалось осторожное царапанье и пощелкивание: он крался по асфальту. Вот покатился задетый им камешек. Вот чавкнуло в канаве. Ночной посетитель перешел дорогу. Снова зашуршали сухие листья: шаги удалялись в сторону моря…
Это было перед самым моим отъездом с острова. Я прощался с Кубой.
Лежа в постели, я слушал эти звуки и, в конце концов, не выдержал, встал, оделся и, крадучись, вышел из дома. Небо было затянуто облаками. Ни луны, ни звезд. Чернильная тьма. Я сделал наугад несколько шагов, почувствовал ногой неровный асфальт, присел на корточки и стал слушать.
Ночь была полна звуков. Ровно, как метроном, отбивало удары о берег море. Звук медленно нарастал, превращался в рокот и обрывался. В кронах деревьев мерно тенькали цикады. Они не заводили, как наши, долгой песни, а коротко притрагивались каждый к своему колокольчику – тень! Крикнул и замолчал. С другого дерева ответное – тень! Подала голос птица, жалобно, отрывисто.
На дороге снова послышалось осторожное постукивание. Кто-то в деревянных башмачках торопливо перебежал ее.
Я сделал несколько шагов, осмотрелся, послушал. Никого. Снова прислушался. Тихо. И тогда я отправился по асфальту прочь от деревни, на ощупь находя ногой продолжение дороги, спотыкаясь и едва не срываясь в канаву. То и дело я останавливался и слушал. Невидимые путешественники не дали себя перехитрить: они тоже притаились. Сбив ноги и поняв бесполезность своих попыток, я повернул обратно. На повороте дороги лежал ствол сейбы, я присел на него. Облачная пелена редела, пассат растягивал ее и рвал на части. В разрывах появились звезды, слабый, неверный свет упал на дорогу, она возникла из темноты, как река, покрытая островами, – черные провалы ям и светлое течение асфальта.
За моей спиной послышалось осторожное шуршание. Кто-то пробирался через кусты. Шорох дошел до канавы, опустился в нее, превратился в поскрипывание и шум песчинок. Я осторожно повернул голову. На сером асфальтовом островке появилась тень. Покачиваясь и постукивая, она пересекла дорогу и поспешно скрылась в лесу.
Я сидел неподвижно и молчал. И тогда шорохи стали возникать со всех сторон. Они приближались, на дороге возникали прозрачные тени. Тени с легким стуком перебегали асфальтовую реку и скрывались все в том же направлении – к морю. Я видел тени, но не видел тех, кто их отбрасывает! Чудеса.
У самых моих ног послышалось пощелкивание и возникла очередная тень. В слабом звездном свете я с трудом разглядел ее хозяина. Зеленовато-серый, под цвет асфальта, большой краб крался, осторожно переставляя ноги. Приседая, он выбрасывал вперед очередную пару, и при этом его панцирь задевал асфальт. Ритмично постукивая, краб плыл по асфальтовой реке.
Дома я разглядел добычу. Краб был бледного молочно-желтого цвета. Серым и зеленым он казался только при свете звезд. У него был массивный толстый панцирь и длинные, приспособленные для пешего хождения, ноги. Я перевернул животное на спину и присвистнул: так вот оно что! На брюшке, прижатая подвернутым хвостом, чернела гроздь икры. Это была самка, которая направлялась к морю, чтобы оставить там свою ношу – тысячи икринок, которые должны дать продолжение ее роду.
Так вот в чем разгадка упорного движения крабов через дорогу!
Я поднял крабиху, отнес ее к тому месту, где поймал, и, положив на асфальт, отнял руку. Животное приподнялось на суставчатых ногах и, не останавливаясь, не пытаясь спрятаться, продолжило путь, прерванный полчаса назад.
Один краб… второй… третий… Их были тысячи. Постукивая панцирями и волоча за собой тени, животные, которые когда-то покинули океан и стали жить в лесу, вновь, повинуясь могучему инстинкту продолжения рода, торопились к воде.
Над равниной висел зной. Каждое слабое движение воздуха поднимало желтые тучи пыли. Они вытягивались по ветру и медленно оседая, исчезали, гасли.
Неподвижный розовый воздух лежал над выгоревшей саванной. Он лежал тяжелой раскаленной плитой. Травы пожухли и полегли. Дно пересохших небольших рек покрылось, как паутиной, сетью трещин.
Одинокие черные грифы кляксами висели в побелевшем небе. Они парили над равниной, высматривая трупы павших животных.
На пыльных глинистых дорогах, которые в разных направлениях пересекают равнину, стоят автомобили с туристами. Осоловевшие от зноя, до пояса раздетые, с зелеными от защитных козырьков лицами, обвешанные фотоаппаратами, с видеокамерами на плече, люди ждут.
И вот, наконец, на востоке поднимается медленное коричневое облако. Слышится неясный, похожий на рокот прибоя, шум. Люди в автомашинах сразу же зашевелились. Заурчали моторы. Автомашины выкатываются вперед, занимая места на вершинах холмов и над обрывами.
Показались первые стада антилоп. За ними – все более плотные и протяженные. Стада смыкаются, накатываются друг на друга. Живой вал катится по равнине. Ручейками текут огненно-рыжие импала. Плотно, без промежутков, касаясь друг друга боками, плывут иссиня-черные гну. Полосатые запыленные зебры маршируют рядами, как кавалерия. Остро пахнущий живой поток стремится на запад. Первые ряды давно уже скрылись за горизонтом, а конца движению все не видно.
Пораженные невиданным зрелищем, люди в автомашинах притихли, они перестали щелкать фотоаппаратами и стрекотать камерами. Они стоят в автомобилях навытяжку и молчат.
Засуха гонит обитателей саванны на запад к воде, к устьям не пересыхающих рек Нгуаби и Мбаланкета.
Время медленно движется. Оно тянется, как слюна. Наконец, проходит несколько часов, и ток животных начинает иссякать. Сквозь коричневое облако, висящее над равниной, пробивается радужное солнце. Оно висит, окруженное зелеными и оранжевыми кольцами, над выбитой, перемешанной с соломой и испражнениями землей.
И тогда люди приходят в себя. Но они уже увидели что-то новое и заволновались. Снова жужжат видеокамеры, все объективы направлены вниз. В долине показались хищники. Львы, шакалы, гиены бредут следом за ушедшими стадами. Они идут, с трудом неся отвисшие, полные пищи животы.
Первые хищники смешались с больными и отставшими антилопами. Звери сыты и не торопятся. Они знают: несколько дней еды будет в избытке.
В нашей машине, кроме меня и моего друга смотрителя заповедника Джека Оуена, сидят еще немцы, две семьи. Обессиленная, хромая зебра, подломив ноги, рухнула в пыль. Около нее прилегло семейство львов.
– Они ее разорвут, надо что-то делать. Ну, сделай что-нибудь! – говорит немка, обращаясь к мужу. У мужа лицензия на право охоты и двуствольный винчестер с оптическим прицелом. Женщина не перестает умолять. Мужчина нехотя поднимает ружье. Джек отводит его ствол в сторону.
– Не вмешивайтесь, – говорит он. – Не пытайтесь в один миг изменить то, чему звери научились за сотню тысяч лет. Законы саванны нельзя сделать лучше или хуже. Они такие, как есть.
Начинает дуть слабый восточный ветер. Он поднимает над равниной оранжевые столбы смерчей. Кренясь и падая, они движутся следом за ушедшими стадами. Туда, где антилоп ждут спасительные воды двух рек.
Есть, ребята, у меня
Два выносливых
Коня.
Их конюшня в уголке,
В уголке
На чердаке.
Не нужна коням еда,
Не важна для них вода, -
Лишь бы были
Холода,
Да ещё –
Побольше льда!
Вот когда зима придёт
И покроет речку лёд –
На коней моих
Вскочу
И по речке
Полечу!
Почему ты,
Воробей,
Не боишься
Стужи?
- У меня
Секрет простой:
Я и летом,
И весной
Закалялся в луже!
В городе Петербурге появилось много лошадей. Дети даже могут прокатиться на них верхом. И с одной девочкой, которую зовут Даша, недавно произошел такой случай.
Как-то раз в воскресенье ей папа и говорит:
– У мамы сегодня работа, а мы пойдем гулять на Дворцовую площадь. Там в хорошую погоду много чего интересного.
Взял он ее за руку и повел по Невскому проспекту.
А там, на главной площади города, и в самом деле интересного много. Зимний дворец, в котором цари жили, и высоченная каменная колонна с ангелом наверху. На открытой сцене веселые артисты поют… Но больше всего Даша любила смотреть на живых коней. Их сюда взрослые девушки приводили и разрешали на них кататься. Только за деньги. Даше очень хотелось поездить верхом. Взобраться на красивое седло, взять в руки поводья и скомандовать коню: «Но! Полный вперед!»
– Нет, Дарья, – грустно говорил папа, когда она тянула его к лошадям. – Сегодня у нас денег только на два хот-дога. Да и лошадь очень высокая, еще свалишься!
Но в этот раз, едва они вышли на площадь, как увидели совсем маленькую лошадку – пони.
У нее были маленькие копытца, а когда пони подняла ногу, Даша разглядела на копытце крохотную железную подковку. И седло тоже было небольшим – как раз для девочки. С такой бы лошади Даша ни за что не упала. А раз она маленькая, значит, и денег нужно платить меньше, чем за большого коня.
Даша думала про все про это и смотрела на пони. На ее гриву из толстых волос, на ее длинный хвост.
– Что, девочка, покататься хочешь? – спросила взрослая девушка, которая стояла рядом и держала пони за поводья.
Даша даже облизнулась в ответ, будто ей вкусное мороженое предлагали, и молча кивнула.
– Она не хочет, не хочет! – испугался папа. – Это она просто так смотрит. А кататься мы придем в другой раз.
– Я вижу, девочка хочет, – не согласилась взрослая девушка. – Давай, я тебя подсажу. – И она взяла Дашу за руку.
– Нам не надо, у нас денег нет! – еще больше испугался папа.
– Вы не волнуйтесь, это будет бесплатно. Рекламное катание.
Девушка подняла Дашу, посадила ее в седло и пошла рядом с пони.
Лошадка послушно зашагала вперед, а Даша устроилась в седле поудобнее и стала гордо смотреть на прохожих. Ей и в самом деле было совсем не страшно. Но тут неожиданно девушку остановил какой-то человек, наверно, студент. Они стали громко разговаривать, смеяться и про пони забыли. А пони постояла-постояла с Дашей с седле и пошла сама в сторону Невы. Все быстрее, быстрей. Сначала по тротуару, а потом как побежит прямо через дорогу, где полно машин и троллейбусов!
Даша вцепилась в седло, чтобы не упасть под колеса движущегося транспорта. Машины засигналили, стали тормозить, водители высунули головы в окна. И кто-то даже закричал:
– Хватайте эту сумасшедшую девочку с ее бешеной лошадью!
А Даша уже мчалась верхом на пони по улице прямо на пешеходов. И корчила им страшные рожи, чтобы они поняли: это она не специально на них едет, а потому, что не знает лошадиных команд.
Только пешеходы об этом не догадывались, они сердились, что какая-то девочка направляет свою лошадь прямо на них.
И Даша стала кричать грубым голосом:
– С дороги! А ну с дороги! – и мчалась на своей пони прямо к Неве, потом вдоль Невы по аллее среди деревьев. Там тоже прохожие едва успевали отскочить с ее пути.
А сзади следом за Дашей бежали уже папа, взрослая девушка, ее студент и два милиционера. Только им было никак не догнать быстроногую пони.
– Помогите! – Кричал папа. – Остановите кто-нибудь лошадь!
– Эта лошадь бешеная! Ее надо застрелить! – командовал один милиционер другому.
Он достал пистолет набегу и хотел стрелять в воздух, но передумал. Потому что кругом было много людей.
А Даша продолжала мчаться вдоль Невы в сторону Медного всадника, крепко вцепившись в лошадиную гриву из толстых волос.
И вот уже памятник Петру Великому, который зовут Медным всадником, близко! Пони снова перебежала через широкую улицу и повернула прямо к этому памятнику.
И все тоже с криками перебежали через улицу к памятнику.
И Даша неожиданно увидела другую точно такую же пони. Другая пони стояла рядом с Медным всадником с другой взрослой девушкой. И Дашина пони подбежала прямо к ним, а потом встала рядом, и нежно-нежно положила свою голову на спину другой пони.
Тут же к ним подбежал милиционер с пистолетом.
– Сейчас я застрелю эту бешеную лошадь! – объявил милиционер. – Чтобы она не воровала девочек посреди города.
Но взрослая девушка, хозяйка другой пони, встала перед ним и засмеялась.
– Это Машка! – сказала девушка. – Она никакая не бешеная. Просто она дочка моей лошади, очень скучает по своей мамочке. И вот – прибежала навестить. А если хотите кого-нибудь наказать, то накажите меня и подругу.
И люди стали громко удивляться, радоваться, что все так благополучно кончилось.
– Молодец, девочка, что удержалась на всем скаку! – хвалили они Дашу.
А Даша уже стояла рядом с папой, потому что папа, как прибежал, сразу схватил ее, прижал к себе, а потом сказал:
– Пойдем-ка лучше домой, ну его, это рекламное катание.
Только Даше снова хотелось сесть на свою пони и снова помчаться по улицам города Санкт-Петербурга.
Первоклассник Вася Белкин из школы добрых волшебников придумал снежинки с мандариновым вкусом.
Никто в городе об изобретении не знал. Мандариновые снежинки падали себе и падали с неба просто так. А люди шли по делам, и ни один не догадался хотя бы поймать снежинку на язык.
Васе Белкину немного даже обидно стало. Он ведь не для себя старался, мандариновые снежинки изобретал!
От обиды первоклассник начал изобретать… яблочно-грушевый иней! Вот, хотя бы!
Но тут к Васе подошел соседский противный серый кот и громко произнес:
– Фу, какое возмутительное безобразие! Прекратите немедленно эти глупости!
Начинающий добрый волшебник несказанно удивился:
– Разве вы…простите…кот говорящий?!
– Вовсе нет! Просто не могу смолчать! – гордым и даже вызывающим тоном отвечал серый кот, да еще дернул хвостом. – Это от возмущения!
Наверное, он хотел добавить, что лучший на свете вкус совсем другой. К примеру, как у вареной морской рыбы минтай. Или у селедки…
Но кот ничего больше не сказал и с достоинством удалился.
Вася Белкин расколдовал снежинки и тут же придумал, что все в городе сосульки имеют вкус пепси-колы…
Стоп! Остановитесь! Нет, нет и еще раз нет! Забудьте! Об этом вообще лучше никому не знать, хоть и это чистейшая правда! Ангина не дремлет, друзья!.. Кхе-кхе! Кхе…
Зверь бегемот не опасен -
Наслушались в детстве басен.
Он не обидит и мухи…
Да и неплохо тут, в брюхе.
Просыпался Глеб Петров
По утрам,
Просыпался Глеб Петров
Тут и там.
Просыпался он везде -
Где ни есть.
Так в конце концов и высыпался
Весь.
Я родился каннибалом,
Но со временем прозрел!
И теперь мне жалко стало
Всех,
Кого когда-то
Съел.
Перевод с английского Григория Кружкова
Прохожий! Молча поклонись
Печальному надгробью:
ОН
БЕГЕМОТА
ЗАСТРЕЛИТЬ
ХОТЕЛ
УТИНОЙ
ДРОБЬЮ
Маленьким девочкам,
Маленьким мальчикам –
Всем полагается спать!..
Спят на кроватках
Пушистые зайчики,
Мышки бегут отдыхать…
Бэтманы спят,
Покемоны, зубастики,
Рейнджеры дремлют в тени.
Спят спайдермены
И монстры-ужастики…
Спи, моя радость, усни!..
В подвал я спуститься
вчера захотел.
Но дед мой на это
иначе смотрел.
– В подвале – Кхехека! –
он строго сказал.
И тут же решил я
спуститься в подвал.
Еще бы! Я взрослый
уже человек,
А в жизни не разу
не видел Кхехек!
Я час или больше
возился с замком –
С конструкцией этой
я не был знаком.
Я каждый внутри
осмотрел уголок,
Я все отодвинул,
все, что только смог.
Я звал эту Кхеку,
конфеткой манил,
И клею я ей предлагал,
и чернил.
Рогатку, крючок я
давал ей, и мяч…
Кхехека не вышла.
Обидно, хоть плачь!
И вот уж совсем
собирался уйти,
Как кто-то возник
у меня на пути.
– Здорово, Кхехека!
– Здорово, Иван!
А я уж подумал,
что это обман!
Однажды, когда семья Карнопелевых обедала, на скатерть капнуло что-то красное.
Слава поднял глаза кверху и побледнел. Как туча на небе, набухало на потолке огромное багровое облако. Капли крови стали всё чаще стучать по столу, а потом полились уже тонкими струйками. И тогда папа позвонил в милицию.
Было ясно, что этажом выше разыгралась страшная трагедия. Пятно крови на потолке становилось все шире.
Постепенно струйки крови снова превратились в капли, а потом совсем перестало литься. Видимо, жертва уже полностью истекла кровью.
Через несколько минут раздался звонок в дверь. Папа, мама и Славик затряслись от страха, они поняли – это убийцы перемещаются в их квартиру.
И все-таки храбрый папа посмотрел в дверной глазок. На площадке стояли милиционеры. Папа открыл дверь.
– Это вы нас вызывали? – спросил милиционер.
Папа утвердительно кивнул.
– Ничего страшного не случилось, это просто ваши соседи опрокинули ведро с клюквенным морсом.
– Эх, – расстроился Славик, – надо было подставить кастрюльки.
Славик очень любил клюквенный морс.
Кричала мама: – Просто безобразие!
Сплошные тройки! Где разнообразие?!
Когда же я принёс разнообразие,
Она опять кричала: – Безобразие!
Ты что, не видишь, мы тут вверх ногами ходим?! Переверни журнал!
Какая у меня обновка!
Мне даже выходить неловко.
Но пусть обрадуется Вовка
И обзавидуется Лёвка.
Пусть малышня меня обступит,
Все эти Гарики-Валерики.
Такое здесь никто не купит,
Такое продают в Америке.
Пусть я, торжественность храня,
Закаменею, как на фото.
Увидев, скажут: – «Это что-то!»…
Я два часа шагами метил
Наш двор, зверея от тоски,
Но так никто и не заметил
Мои неотразимо новые,
Мои почти полуметровые,
Мои малиново-лиловые,
Мои шикарные шнурки.
Как спросили, так Васька и ответил
Васька, у моего папы выпадают волосы. Может быть ты знаешь, как их сохранить? Лена Писклявина
Конечно, знаю. Подари папе красивую коробочку.
Что делать, если я залез в чужой сад, а меня застукали на яблоне?
Скажи, что ты поднял яблоко с земли и пытаешься повесить его обратно.
Ужас! Мой ребенок ругается. Как узнать, кто его научил? Мама Пети Букина
Почему обязательно научили? Бывают и врожденные способности.
Вот так. Пишите.
Ну?! Ты чего?! А теперь:
Спаааааать!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Эй, эй! Ты куда?!!! Ну что за читатель пошёл?! Это шутка такая. Нам тебя что, за пятки ловить? Кто же ложится спать так рано – в два часа ночи?!!! Быстро садись к столу и пиши, пиши, пиши… Присылай нам: страшилки, вопилки, всякое хулиганство и озорство. И быстро, быстро, быстро, быстро…
Моя семья очень большая. Ее поголовье насчитывает больше миллиона голов.
Моя мама работает инженером. Целый день она носится в поисках пищи. Тут ягодку клюнет, там зернышко стащит, а если повезет, то и червячка съест.
Мой папа работает врачом. Когда в его кабинет приходит больной, мой папа одним ударом вспарывает ему брюхо, ловко орудуя своими красивыми, острыми рогами.
Мой старший брат учится в ПТУ, но растет очень плохо, потому что все его поливают чем попало.
Мой дедушка своими корнями уходит глубоко в землю. А из болота торчит только его макушка. По утрам он распускается. И уже от одного его запаха все вокруг пьянеют.
Моя бабушка часто болеет. В животе у нее нашли отложение солей, камни, уголь, нефть, газ, железную руду и другие бесполезные ископаемые. Поэтому если по ней стукнуть палкой, из нее сыпется песок. Причем — сахарный.
Моя тетя берет свое начало в горах Кавказа. Вверху она узкая, а внизу широкая. Много смельчаков пыталось ее покорить, но все они опустились на дно.
Кроме моего дяди, потому что он в воде не тонет. Мой дядя весь покрыт щетиной. Морда у него толстая, а лапы короткие, кривые, с длинными когтями.
Самая маленькая в нашей большой семье — моя сестра. Она ходит в детский сад и каждый год приносит в дом по 10-15 детенышей. Таких же, как она, усатых.
Вот и все члены моей семьи. С наступлением холодов моя семья подымается в небо и, весело курлыча, летит на юг».
Записал Константин Мелихан
Т-ссссс! Мы специально спрятали этот Совершенно секретный журнал для непослушных в самую серединку, чтобы никто не увидел!!! Не говори никому из взрослых!!! Прочти и передай другому! И, Главное: прячь его, прячь, прячь, прячь!!!…
Неслухи всех стран – соединяйтесь!
Лучше быть кудрявым двоечником, чем лысым отличником.
Васька Бякин
Первый в мире совершенно секретный журнал
Для двоечников, троечников и просто неслухов
(Троечники тоже читают журналы. Только нехотя.)
Домашнее сочинение обычно пишут за столом. Некоторые пишут за чашкой чая. А Васька Бякин всегда писал за телевизором. Вот и в тот раз, когда он писал сочинение на тему «Моя семья», он одновременно смотрел «Клуб путешественников». Про всякие там реки и деревья, какие там проживают млекопитающие, кровососущие, воздухоплавающие, землеползущие, навозокопошащие и морковогрызущие.
А какое у него сочинение вышло, он узнал только после того, как учительница тетрадки проверила. А сочинение у него вышло такое:
Ездил к бабушке предъявлять родственные чувства
Я не всегда знаю, что мне делать, но зато всегда точно знаю, что делать мне нечего.
Я думаю с утра до вечера. С утра я просто так думаю, а вечером пытаюсь вспомнить, о чем думал с утра.
После смерти всяких великих людей остаются мемуары. Я тоже начал писать, а то не успею. Даже название придумал: «Когда я был живой».
Мама ругает меня за то, что я так быстро моюсь. Ну как она не понимает, что я такой маленький, чего там мыть-то?
Последняя страница секретного журнала! Давай, шевели глазами. Дочитывай быстрее, другим тоже хочется. Новость от Вячеслава Лейкина, Васька Бякин легко ответит на письма и…
Новость про обновость!!!
Кричала мама: – Просто безобразие!
Сплошные тройки! Где разнообразие?!
Когда же я принёс разнообразие,
Она опять кричала: – Безобразие!
Ты что, не видишь, мы тут вверх ногами ходим?! Переверни журнал!
Какая у меня обновка!
Мне даже выходить неловко.
Но пусть обрадуется Вовка
И обзавидуется Лёвка.
Пусть малышня меня обступит,
Все эти Гарики-Валерики.
Такое здесь никто не купит,
Такое продают в Америке.
Пусть я, торжественность храня,
Закаменею, как на фото.
Увидев, скажут: – «Это что-то!»…
Я два часа шагами метил
Наш двор, зверея от тоски,
Но так никто и не заметил
Мои неотразимо новые,
Мои почти полуметровые,
Мои малиново-лиловые,
Мои шикарные шнурки.
Как спросили, так Васька и ответил
Васька, у моего папы выпадают волосы. Может быть ты знаешь, как их сохранить? Лена Писклявина
Конечно, знаю. Подари папе красивую коробочку.
Что делать, если я залез в чужой сад, а меня застукали на яблоне?
Скажи, что ты поднял яблоко с земли и пытаешься повесить его обратно.
Ужас! Мой ребенок ругается. Как узнать, кто его научил? Мама Пети Букина
Почему обязательно научили? Бывают и врожденные способности.
Вот так. Пишите.
Ну?! Ты чего?! А теперь:
Спаааааать!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Эй, эй! Ты куда?!!! Ну что за читатель пошёл?! Это шутка такая. Нам тебя что, за пятки ловить? Кто же ложится спать так рано – в два часа ночи?!!! Быстро садись к столу и пиши, пиши, пиши… Присылай нам: страшилки, вопилки, всякое хулиганство и озорство. И быстро, быстро, быстро, быстро…
Второй день Андрей влюблен в Ёлкину, а она и не догадывается. Признаться? Но как? Что-то мешало подойти и сказать: «Ёлкина, я тебя люблю». Наконец, его осенило.
На большой перемене Андрей вынул из портфеля горсть «Батончиков» и подозвал Серёжу. При виде конфет глаза у того радостно заблестели.
– Отнеси Ёлкиной, – попросил Андрей. И Серёжин взгляд мигом потух, как пламя спички от сквозняка.
– А сам-то ты чего? – насупился Серёжа.
Андрей не ответил. Он продолжал напутствовать друга.
– Слышь, Серёга! Она начнет есть, а ты спроси: «Ёлкина, ты любишь «Батончики»?» Она ответит: «Люблю». Тогда скажи: «А Андрей любит тебя». И слово в слово запомни, что она тебе на это скажет. Понял?
Серёжа вытаращил глаза, ничего не понял, но согласно кивнул.
Андрей облегченно вздохнул:
– Ну, дуй! А я тебя здесь подожду.
Ёлкина доедала последнюю конфету, когда Сережа уныло спросил:
– Ёлкина, ты любишь «Батончики»?
– Не-а. Терпеть не могу! – и облизнула выпачканные конфетами губы.
Серёжа возвращался не спеша.
– Ну что? – едва не задохнулся вопросом Андрей.
– Все слопала, – и Серёжа сглотнул слюну, – в пять секунд. И ни одного не оставила.
Андрей досадливо отмахнулся.
– Сказала что? Любит?
Серёжа покачал головой:
– Терпеть, говорит, не могу.
Андрей ничего не ответил, только крепко сжал кулаки.
А после уроков он нагнал уходящую домой Ёлкину, забежал вперед и торжественно громко сказал:
– Ёлкина, и я тебя ненавижу!
Есть на свете классики -
Леpмонтов и Пушкин.
Есть в четвеpтом классе "А"
Двоечник Кукушкин.
Всем известен Леpмонтов,
Всем известен Пушкин,
А кому известен
Двоечник Кукушкин?
А известен двоечник
Абсолютно всем,
И известен двоечник,
Как ни стpанно, тем,
Что не знает начисто
Двоечник Кукушкин,
Чем известен Леpмонтов,
И чем известен Пушкин.
Боpзые pусские
Такие узкие,
Что веpите - не веpите,
Их не видно спеpеди!
У таксы - так себе житье,
Хотя и тонкое чутье.
Над ней смеются многие
Собаки длинноногие.
Но pазве такса виновата
В том, что она - пpодолговата?
Яков Лазоревич, дорогой наш Поэт, от имени редакции, авторов и художников «Кукумбера», от самого Кукумбера и от всех наших читателей позвольте обнять Вас в Ваш день рождения! Долгих и нескучных Вам лет и неутомимого пера!
Я родился на зеленой улице,
В деревянном, тихом городке.
А по улице гуляла курица
И коза паслась невдалеке.
Там, за окнами чернела осенью
От колес тележных колея.
А зимой скрипучими полозьями
Распевала улица моя.
Я гляжу на лошадей распаренных,
На подрагивающую дугу-
Рукавицы в руки, ноги – в валенки,
И к дверям на улицу бегу.
Мимо занесенных палисадников,
За санями весело бежать,
И возница, бородаты дяденька,
Может, даст мне вожжи подержать.
Сергею Седову
Не просто вырастить охотничью собаку. Вот наша такса Кит. Сейчас он уже в летах. А лучшие годы жизни он посвятил уничтожению ВСЕГО вокруг себя, и все это он ел!
Мы страшно боялись, что он заболеет и умрет. Но Кит жил припеваючи. Только однажды он впал в меланхолию, когда проглотил мою резиновую галошу. Месяц ходил печальный, а потом опять взялся за своё.
Если положить в кровать рыжего пса, который сторожит тетинюрин огород, он быстро вскочит и удерет. А Кит ляжет, устроится поуютней и будет пыхтеть, чтобы пожарче сделать своему товарищу по кровати – мне.
Я даже представить не могу, что у нас когда-то не было Кита. Я помню, как у него нос вытягивался, уши, туловище, он рос хоть и незаметно, а прямо на глазах, как идут минутные стрелки.
Когда мы первый раз привели его на выставку, он оказался лучшей собакой в Москве. Все были начесанные, причесанные, а Кит вышел с папой на ринг, и судья сказал:
– Кобель Антонов! Первое место по красоте.
Когда он подошел к двухметровому барьеру, мы ужаснулись: он никогда не прыгал такую высоту. Забор сплошной. Никто никого не видит. Папа встал за барьером и крикнул:
– КИТ!
Кит взвыл – это было тоскливое коровье мычание – и перепрыгнул.
А как он охотился! Механический заяц в штаны наложил, когда Кит появился на горизонте.
Из уважения к Киту папа приобрел ружье и подал заявку на охоту на ворон, как на вредных животных. Но Кит так весело на них кидался, что все вороны просто улетели из нашего двора.
С тех пор у Кита во дворе хорошая репутация.
Когда к нам пришла отравительница крыс и мышей, тихая женщина в серой шапочке, увидела Кита – испугалась, то наша дворничиха сказала ей:
– Не бойтесь! Это самая лучшая собака на свете.
Тихая женщина в серой шапочке пришла травить крыс и мышей, но у нас их не оказалось. И все-таки папа взял телефон этой тихой женщины и ее визитную карточку: «Плахова – крысы-мыши». И мы забыли про эту карточку, совсем забыли.
Летом я и Кит гуляли в полях. Он давал круги, зависая над маленькими зелеными елками. Он так хорошо себя чувствует в полете. И я себя тоже! А когда шел дождь, мы бежали домой под дождем. Впереди, задрав хвост, шпарил Кит. И я думал: «Вот как надо счастливо жить».
И вдруг – ни с того ни с сего – как гром среди ясного неба: у нашего Кита завелись блохи. Блохи очень приспособлены к жизни. Они пришли к нам из тьмы веков и, наверное, будут прыгать и скакать, когда погаснет Солнце, и наша цивилизация исчезнет с лица Земли.
– Выше нос! – сказал папа псу.
Он схватил Кита, как орел курочку, сунул в ванну и намылил дегтярным мылом. Блохи обалдели. У них был такой ошалелый вид! Мы думали: никто не уйдет живым, все найдут себе тут могилу. Но они проявили самообладание и дружно перебежали к Киту на нос. Я поймал несколько штук.
– Где ты их находишь, где?! – кричал папа.
– Сейчас я тебе покажу, – отвечал я,– и ты запомнишь.
– А что? Какое чувство, – кричал папа,– когда ты поймал блоху?
– Чувство радости, – отвечал я.
Тут они взяли и перескочили на папу. Папа бил их газетой, крича:
– Андрюха! Они скачут по моей груди!
Он гонял их с места на место, пока вся компания почти без потерь снова не оказалась на Ките.
– Только такое веселое животное, как блоха, – сказал папа, – не станет предаваться унынию после таких сокрушительных ударов судьбы.
И вызвал ветеринара.
Ветеринар приехал на «газике».
– Поменьше гуляй, – сказал он мне. – Ваш двор полон инфекции.
Я поглядел в окно. Двор был пуст. Как странно устроен мир! Один человек смотрит и не видит. Другой же видит не глядя. Тогда я представил себе толпу ИНФЕКЦИЙ, похожих на слоноедов, свирепо разгуливающих по двору.
– На что жалуемся? – спросил ветеринар.
Кит лежал у меня в постели. Я боюсь: если не пускать на кровать Кита, он может не понять, в чем дело, и подумает, что его разлюбили.
– Кто это? – спросил ветеринар, осмотрев Кита.
– Это блохи, – ответил папа. И беззаботно добавил: – Что за собака в наше время без блох?
– А кто вам сказал, что это собака? – спрашивает ветеринар.
Я знал, я давно подозревал, что Кит не собака, а четвероногий человек.
– Это короткоухая такса, – твердо произнес папа, – купленная мной и Андрюхой на птичьем рынке.
– Вас обманули, – сказал ветеринар. – Это крыса. Циклопическая американская крыса. Вид найден в городе Бостоне, штат Массачусетс, во время ремонта канализационных труб. Бостонцы привозят их в клетках на птичий рынок и продают в качестве такс.
– А-а-а! – закричала мама и грудью заслонила меня от Кита.
Все сразу вспомнили его странное поведение: как он любит пожевать папино ухо, ест подчистую все на своем пути и как он в овраге – первый – покинул тонущий в луже плот…
– Значит, наш Кит – это крыса? – задумчиво сказал папа.
– Да, – вздохнул ветеринар. – И среди этих крыс встречаются людоеды.
Мама закачалась.
Почуяв неладное, Кит сделал вид, что он глубокий старик, и стал доканывать нас своими печальными вздохами. Я хотел к нему подойти, чтобы он знал, что мне неважно его происхождение, но мама вцепилась в меня, как медведь коала в эвкалипт.
– Так вот почему на даче, – задумчиво сказал папа, – он в окне выгрыз форточку и вылетел в огород.
– Это настоящий крысиный поступок, – сказал ветеринар.
– А я его понимаю! – говорю. – Я-то по опыту знаю, что такое одиночество.
– Но все равно, – говорит папа, – зачем же окна грызть?
А я говорю:
– Потому что оно ему мешало! Его неведомая сила влечет. Он ничего с собой не может поделать.
– Вот именно – неведомая сила, – зловеще произнес ветеринар. – Он дома гадит?
– Никогда!
– Уникальный случай! – Ветеринар вынул фотоаппарат и нацелил на Кита объектив.
Кит дико затрясся.
– Видите, – сказал ветеринар. – Не хочет фотографироваться. Боится, что его разоблачат.
– Раз крыса, так крыса, – говорю я. – Подумаешь!
– Если Кит съест папу, – сказала мама, – я не переживу.
– А не надо его злить, – говорю. – В случае чего я запру его в комнате.
– Люся! – вскричал папа. – Люся! Как же нам быть?
Он воздел руки к небу, и в этот момент из его кармана выпала визитная карточка: «Плахова – крысы-мыши».
Все молча уставились на нее, окаменев.
– Нет! – крикнул я. Я думал, у меня разобьется сердце.
Бедный Кит. Он, умевший уходить отовсюду, где ему не нравилось, и удирать ото всех, кого он не любил, в мгновение ока очутился в лапах ветеринара. Тот сжимал его цепко, профессионально. И уже уходил от нас, бормоча:
– В доме ребенок… опасно… внизу спецмашина… эти крысы такие коварные…
Он еще что-то бормотал, унося Кита, но я не слышал. Я орал:
– КИТ! КИТ!!!
Я рвался к нему, но мама держала меня. И папа меня держал.
– Это катастрофа, – растерянно шептал папа. – Это катастрофа!
Но держал крепко.
И тогда я понял, что уйду из дома. Буду бродить, вспоминая Кита и родителей. Но, конечно, никогда не вернусь. Никогда. Они поймут, что значит потерять САМОЕ БЛИЗКОЕ СУЩЕСТВО. Тогда они ПОЙМУТ.
Ветеринар уходил. А я ничем не мог помочь Киту! Наши взгляды встретились. В последний раз. В полной тишине.
И тут Кит сказал:
– ВЫ ЧТО, ПСИХИ? Слышал бы мой дедушка ТАКС КЕНТЕРБЕРИЙСКИЙ эту белиберду! Ветеринар ненормальный. Он сбежал из сумасшедшего дома… Андрюха! – сказал Кит. – Положи меня в кровать.
Это было первый и последний раз в жизни. Больше Кит ничего не говорил.
И ветеринар тоже. Но прежде чем исчезнуть из нашей жизни навсегда, он обернулся на пороге и сказал:
– От блох хороша черемичная настойка.
Зинаида Алексеевна проснулась. Было два часа ночи. Ей показалось, что в комнате кто-то есть.
– Кто здесь? – спросила Зинаида Алексеевна.
– Муравьёв, – послышалось из темноты.
«Муравьёв, – с ужасом подумала Зинаида Алексеевна, и холодный пот выступил у неё на лбу. – Из трубки будет стрелять».
– Нет, – сказал Муравьёв, прочитав мысли Зинаиды Алексеевны. – Я не мстить пришёл, а наоборот, сказать, что вы самая справедливая учительница на земле. Правильно Вы меня головой в ведро – за дело.
Зинаида Алексеевна растрогалась. Она нащупала кнопочку и включила настольную лампу. В комнате никого не было.
– Муравьёв! – позвала Зинаида Алексеевна.
– Что? – отозвалась Зинаида Алексеевна.
– А какой у тебя самый любимый предмет? – спросила Зинаида Алексеевна.
– Ваш, – ответила Зинаида Алексеевна.
– Ну, хорошо, – сказала Зинаида Алексеевна. – Я посплю.
– Спите, – сказала Зинаида Алексеевна. – А я тут с краешку посижу.
Два смелых варёных куриных яйца
Решили сражаться с любого конца.
Боец подставлял свою щеку, другой
Решил, что сражаться он будет ногой.
И тут же ударил с тупого конца,
И хрупнула ножка, и жалко яйца.
А тот, победитель с тупою щекой,
Сказал, что и сам размахнется ногой.
И он как ударит по бедной щеке,
И быть бы второму яйцу вдалеке,
Но злая судьба наказала бойца,
И хрупнула ножка, коснувшись лица.
И оба немного побитых яйца
Решили сражаться с другого конца.
И грянула бойня, и первый боец
Нашел свой могучий и славный конец.
Дальнейшая участь яичных бойцов
Осталась неясной в конце-то концов.
Покинувши латы свои на столе,
Они погрузились в салат оливье.
Обширен страус и высок,
Но при огромной силе
Он прячет голову в песок:
- А чтоб не откусили!
Катает лошадь на себе людей,
Хотя она совсем не дура.
Просто у них, у лошадей,
Широкая натура.
Утром первого января все спят. Уж и солнце светит, и снег блестит, и восемь часов или даже целых пол-девятого, а все спят.
Но только не мы с Арчиком. Чего мне спать? – под ёлку-то бегом сбегать надо? Я рысью, в одних трусах, прямо с закрытыми глазами в гостиную устремился, нырнул в хвойный колючий запах и нашел там все, что полагается. К чему я целый год присматривался и пристреливался. Молодец, всё-таки, Дед Мороз. У него детей – знаете сколько? А он ничего не путает. «Всем сестрам по серьгам», – так бабушка говорит.
Но только я встал с постели, наш овчарец стал на дверь бросаться: веди, говорит, меня скорее гулять, а то я не успею первый снег новейшего года унюхать, до того, как его все затопчут.
Ну, хорошо.
Вышли мы из подъезда, а там – Катька со своей бассеткой Басей. И на этой толстой ушастой зверюге новая новогодняя попонка. Бася с Арчиком припустились за гаражи, а мы с Катькой, как обычно наши родители, прогуливаемся по оврагу из конца в конец. Я её спрашиваю:
– Тебе Дед Мороз что подарил?
А Катька повернулась ко мне, и глаза у неё – такие ясные, какие, наверно, бывают только первого января при солнышке.
– Ты, – говорит, – знаешь, что у папы моего машину угнали неделю назад?
Я кивнул: само собой, кто ж не знает. А Катька ко мне заговорщицки наклоняется:
– Так вот. Я под елку Деду Морозу записку положила: ничего мне не надо, дедушка, только верни папе нашу машину. Хорошо, буду даже пешком в школу на Динамо ездить, но пусть только она под окном стоит, а то папа систему охлаждения там сменил и очень расстраивается.
Я поёжился:
– Катька, а ты давно здесь ходишь?
Она мне деловито:
– Только вышла.
И стали мы с ней методично все тротуары у подъездов осматривать. Ведь неизвестно, вдруг Дед Мороз у нашего подъезда припарковаться не смог. Праздники, забито всё. И так долго мы присматривались к заиндевевшим машинам, что собаки наши даже бегать перестали, а плелись следом гуськом.
Но когда ноги вконец окоченели, пришлось остановиться. Я на руки дую и осторожно спрашиваю:
– Скажи, Катька, а ты всё-таки под елку утром заглядывала?
Она глазами захлопала, а щеки у неё загорелись, хотя на морозе и так дальше некуда.
– Там новая скрипка лежит, – говорит она тихо, даже как бы про себя. – А записки моей нет.
Я её по плечу хлопнул:
– Здорово, Катька! А у меня машинки всякие на управлении и бинокль. Но скрипка – это клёво! Куда до неё – машинкам.
И мы Арчика с Басей свистнули и домой пошли. К переливающейся звезде на ёлке, к биноклю, к джипу «Мицубисси» на управлении! Мы ведь в одном подъезде живём. Поехали себе по разным этажам, потому что я характер Деда Мороза давно изучил: если под ёлкой уже скрипка лежит, то искать дальше машину на улице совершенно бесполезно.
Ну почему она сразу про скрипку не сказала?
Я только на минутку к Кате зашёл.
Бережно взял скрипку и отнес её к мусоропроводу. И поставил так, чтобы никому не видно. И пока ждал лифт, выглянул вниз, на улицу.
И я видел, как медленно подъехал синий Катькин жигуль и встал точнёхонько под окнами.
Это было… давно это было. Это было, когда Лёля научилась летать.
Она летала теперь каждый день и всегда старалась приземляться в мамины руки. Так было надёжней и приятней.
Летала она, когда выходила на улицу, но и дома хотелось иногда полетать.
– Что с тобой поделаешь, – смеялась мама. – Летай.
И Лёля взлетала, но в комнате летать было неинтересно – мешал потолок, взлететь высоко не удавалось.
Но всё-таки она летала и летала. Конечно, если нет возможности летать на улице – надо летать в доме.
– Ну всё, хватит летать,– говорила мама.– Ночь на дворе, спать пора. Летай теперь во сне.
Ничего не поделаешь – Лёля ложилась спать и летала во сне. А куда денешься? Если нет возможности летать на улице или в доме – надо летать во сне.
– Хватит летать,– сказала однажды мама.– Научись как следует ходить. Иди.
И Лёля пошла. А куда пошла – она не знала.
– Иди смело. Не бойся ничего.
И она пошла. И только отошла, как над головой у неё что-то глухо зазвенело:
– Дон! Дон!
Лёля испугалась, но тут же не испугалась.
Она подняла голову и увидела: высоко на стене висит какая-то штука с золотым носом. Она качала этим носом, а лицо у неё было круглое, белое, как у Марфуши, только уж очень много глаз.
«Это что за штука с золотым носом?» – хотела спросить Лёля, но спросить не удалось. Язык как-то пока не поворачивался. А поговорить хотелось.
Лёля набралась духу и спросила у этой штуки:
– Летаешь?
– Так,– ответила штука и махнула носом. Страшновато махнула.
Лёля снова напугалась, но тут же снова и не напугалась.
«А не летаешь – ну и ладно»,– хотела сказать Лёля, но сказать ей это опять не удалось. Она просто махнула на штуку рукой, а та в ответ – носом. Лёля снова рукой, а та – носом.
Так они и махали некоторое время – кто носом, а кто рукой.
– Ну ладно, хватит, – сказала Лёля. – Я пошла.
Она пошла дальше, и вокруг неё стало темно. Она шагнула в темноту, прошла два шага и раздумала идти дальше. Всё-таки неловко было перед этой штукой, которая не летает, а только качает золотым носом. Может, она всё-таки летает?
Лёля вернулась назад, постояла, посмотрела: нет, никак не летает. Качает носом – и всё.
И тут Лёле самой захотелось взлететь к этой штуке и схватить её за нос, чтоб зря не болтался.
И она взлетела и схватила за нос.
И нос золотой перестал качаться, а Лёля опустилась вниз, к маме на руки.
– Это – часы, Лелесь, их трогать нельзя.
«А чего они всё время носом болтают?» – хотела спросить Лёля, но язык снова не повернулся. А поговорить о часах хотелось.
– Летают? – спросила она.
– Нет, они не летают,– засмеялась мама.– Они ходят или стоят.
Побывал в Зоопарке и сделал рисунки наш замечательный художник детской книги Лев Токмаков. Послушайте его рассказ.
Первое, что бросается в глаза, – средних размеров вольер с искусственной горкой и каменистым рельефом. Для кого же сделаны эти причудливые нагромождения? Никого нет. И только присмотревшись хорошенько, я вдруг обнаруживаю, что и «горка», и «каменистый рельеф» состоят из сотни гигантских черепах. В жару они неподвижны и лишь иногда флегматично перемещаются с места на место.
Группки посетителей двигаются от вольера к вольеру или лежат на газонах в самых непринужденных позах. Иногда на газоне пасется целый детский садик, одетый в красные ползунки. Однако не на всех газонах уляжешься: некоторые, окруженные бетонным барьерчиком, – затоплены водой и превращены в болото. Постоянно кто-нибудь улетает, прилетает. Иногда кажется, что дикие птицы с дальних болот сюда приводят своих детишек – специально показать им человека.
У бегемотового бассейна всегда народ. Оказывается, есть прекрасный способ полюбоваться на раскрытую пасть: бегемот очень любит кока-колу, которую продают тут же.
Африканская слониха узнавала меня всякий раз, как я приходил в зоопарк. Связь была установлена и закреплена при помощи трех коробок «Восточных» вафель, привезенных мною из Москвы. Характер у моей приятельницы был недоверчивый: когда коробка кончалась, она обыскивала меня хоботом, требуя, чтобы я отдал «заначку». Я заметил, что многие посетители обходят газоном мою слониху и вовсе не жаждут ощутить на своей щеке горячее дыхание гиганта. Вероятно, тут какие-то давние счеты.
На клетке с бурым медведем строгая надпись: «Do not feed this animal!» – «Животное не кормить!» Клетка установлена за дополнительным барьером, и сначала даже чудно: наш мишка здесь содержится куда строже, чем, скажем, лев или леопард. Неужели его считают таким опасным? Потом приходит догадка: не посетителей зоопарка охраняет эта толстая решетка с барьером, а наоборот – медведя от посетителей.
Жирафов зато никто особенно не бережет. Их девять шей в загоне. Они любопытны и тоже любят вафли. Кормушки у них по фигуре – длинноноги, и ноги у кормушек, как и у обедающих жирафов – слегка врастопырку. Но стоит пошелестеть бумагой, как вдруг вам на плечо тихо-тихо ложится откуда-то с неба взявшаяся молчаливая голова с такими красноречивыми прекрасными глазами! Черно-синее небо где-то у горизонта прочерчивает другая голова и внезапно оказывается у вашего лица. Тот же пушок на верхней губе, те же кроткие бездонные глаза шамаханской царицы. Через небесный свод, как ракеты сказочного салюта, уже направляются к вам еще две головы. Потом еще, еще! Попробуйте скучать в таком обществе! В дневнике я в этот день сделал запись: «Жираф – это человек!»
Мне разрешили подержать в руках льва. Льву два месяца, размером он со взрослого спаниеля. Уже с норовом: уперся лапой мне в нос и урчал, не желая, чтобы незнакомый белый дядька держал его. Силенок у льва не было никаких, под толстой, песчаного цвета шкурой переваливалось из угла в угол какое-то рагу из львиных костей. Когда я во второй раз взял беднягу на руки, он решил что сможет отделаться от меня, лишь отъев мне кисть правой руки. С урчаньем лев принялся за дело, и вскоре мое запястье покраснело и покрылось липкой слюной. Потом льва унесли. Аудиенция с принцем зверей окончилась.
Попробуй разобраться в этой путанице. Но помни – в каждом стишке можно изменить только одну букву!
Поливал я шоколадку -
Это было очень сладко!
Холодной водою без мыла
Художница кости промыла!
Не топайте, ребята! -
Ругаются котята!
Во сне я видел глубину -
Там краны ползают по дну!
Видишь, вилки за кустом?
Убегай, зайчонок, в дом!
Очень любит шутки Жора! -
Много в мальчике забора!
Мама марки постирала
И в воде прополоскала!
Боксёры поединок начинают!
Удавами друг друга осыпают!
Ответы:
Полизал, Пугаются, Кисти, Крабы, Волки, Задора, Майки, Ударами
Чудеса бывают.
Особенно в детстве.
Одно такое чудесное происшествие я всегда вспоминаю под Новый год.
В те годы еще не было искусственных елок. Зато настоящие продавались повсюду. Праздник начинался с прихода елки в дом. Конечно, ее приносил кто-то из взрослых. Но в памяти почему-то осталось: елка приходит сама. Припорошенная снегом, с оледеневшей ножкой – нижним концом ствола – и восхитительным запахом хвои и смолы. Этот запах становился крепче и острей, когда елка оттаивала и обживалась в доме.
С этой минуты рядом со мной поселялось живое существо. Мечты о щенке, котенке, ежике, птичках и рыбках забывались до поры.
Я никогда не верил в Деда Мороза. В нашей семье его всегда изображал отец или дед. Как бы они не наряжались, я узнавал их по голосам и движениям.
Но я всегда знал, что елка – живая. Что она приходит к нам под Новый год, а потом уходит обратно в лес.
Да, новогодние елки долго не живут. После старого Нового года ветки провисали под тяжестью игрушек, хвоя редела, осыпалась. Елку разоблачали, и она становилась особенно жалкой. Ее, полуживую, уносили. Странно, но я никогда не видел, кто и как это делает. Потом игрушки убирали, опавшие иголки выметали – и в доме становилось пусто, а на душе грустно.
Не помню, рассказал ли мне кто-то из взрослых, утешая меня, или сам я придумал, что новогодние елки ночью уходят в лес, на свои прежние места. И там оживают и зеленеют вновь. А на следующий Новый год опять приходят к нам.
И вот однажды – мне уже было лет пять-шесть – елку пришлось выносить мне. Она была небольшой, с меня ростом. Я ухватил ее за ствол, примерно за талию, и понес на улицу. Мне вослед надавали советов:
– Старайся не прижимать к себе, чтобы не испачкаться смолой. – Не задевай за стены и дверные косяки, чтобы лишних иголок не натрясти. – Отнеси подальше, а то дворник ругаться будет.
И я понес. Двери комнаты и квартиры я миновал благополучно, потому что двери передо мной распахнули. А вот дверь из подъезда во двор открывалась туго, а закрывалась стремительно. Я приоткрыл дверь плечом, потом пихнул ногой, чтобы распахнуть пошире, и бросился в образовавшийся проем. Но дверь захлопнулась со скоростью мышеловки и зацепила ветки елки.
Когда я рассмотрел свою ношу при свете дня, сердце мое сжалось от горя. Это был почти скелет былой красавицы.
«Как она дойдет до леса, такая?..» – подумал я. И тихо заплакал.
Я нес елку через весь двор. Мела метель, и я ругал ветер за то, что он мог сорвать еще уцелевшую хвою с моей несчастной елки.
В дальнем углу двора в высоком сугробе торчали еще несколько полуголых елок. Они стояли вкривь и вкось, как кресты на старом деревенском кладбище. И слезы с новой силой покатились по моим щекам.
И вдруг кто-то произнес:
– Не плачь, мальчик.
Я обернулся и увидел старика с седой бородой. Почему-то я подумал, что это и есть настоящий Дед Мороз, а не ряженый. Хотя старик был без мешка и посоха, в обычном драповом пальто с каракулевым воротником и в такой же шапке. У него не было большого красного носа, и белая борода – скорее бородка – едва прикрывала воротник. Но именно его непохожесть на Деда Мороза убедила меня в подлинности. Ведь праздник прошел, подарки розданы, и Дед Мороз одевается в обычную одежду и становится обычным стариком.
– Не плачь, мальчик, – сказал Дед Мороз.
Странное дело – вокруг мела метель, но там, где мы стояли, было тихо.
Он не спрашивал меня ни о чем, он все знал наперед.
– Поставь елку рядом с другими. Не волнуйся, к ночи они оживут.
– А что будет ночью? – то ли подумал, то ли спросил я.
– Завтра узнаешь, – то ли сказал, то ли подумал Дед.
Я полез на сугроб и воткнул ствол своей елки поглубже в снег. А когда спустил вниз, огляделся – старика уже не было.
Остаток дня я не находил себе места. Я не мог рассказать о своей встрече взрослым, потому что и сам не был уверен, что встретил настоящего Деда Мороза и говорил с ним.
Но мысль о моей убогой елке не шла из головы. За вечерним чаем, посреди разговора взрослых, я вдруг спросил:
– Как елка дойдет до леса?
Все переглянулись.
– Вспомни, как шла Русалочка на искалеченных ногах, – сказала мама.
– Так бывает: нет сил идти, но ты идешь, – сказал отец.
– Нету мочи жить, но ты живешь, – добавил дед.
Всю ночь я решил не спать, таращил глаза в темноту. Мне казалось, что если я не буду спать, то чем-то помогу своей елке и ее подругам… Но крепился недолго, и меня сморил сон.
Утром, сунув босые ноги в валенки и застегивая пальто на ходу, я бросился во двор. Вчерашних елок как не бывало. После метели наш дворник-татарин насыпал сугроб еще выше.
Он на цыпочках
Приходит,
И на цыпочках
Уходит.
У кого
Закрыты глазки,
Тем
Рассказывает сказки.
(Сон)
По знакомой по тропинке
Побежали две росинки.
Если б нас не обижали,
То они б не побежали.
(Слезы)
(Прежде чем отгадывать, послушайся нашего совета: не доверяй рифме!)
Хвост веером, на голове корона.
Нет птицы краше, чем …
(павлин)
Весь запас мышей и риса
От мышей спасает …
(кошка)
Простой вопрос для малышей:
Кого боится кот? …
(собак)
В норке холодно и сыро.
С неба валят хлопья …
(снега)
Сказка Полли КАМЕРОН, пересказка с английского Вадима ЛЕВИНА и Ренаты МУХИ
Это история о Коте. Вернее – о КОТЕ-КОТОРЫЙ-НЕ-УМЕЛ-МУРЛЫКАТЬ.
––––––*––––––
У него был довольно приятный голос и неплохой слух, и мяукал он не хуже других. Он умел пускать голубые искры и никогда не забывал вовремя говорить «спасибо» и «пожалуйста» (по-кошачьи, конечно). А вот мурлыкать не умел.
Он ловко закатывал под шкаф карандаши, в свободное время прогуливался по крышам и, если нужно было, лазил по деревьям. У него были хорошие манеры, и, если его приглашали на обед в культурный дом, он всегда прилично вёл себя под столом. Он умел почти всё. Но не умел мурлыкать.
Когда он был котёнком, мама и папа учили его ловить солнечных зайчиков, кушать что дают и умываться без напоминаний. Они учили его показывать когти и прятать их обратно в мягкие подушечки на лапках, неслышно ступать, по-взрослому выгибать спину и молчать, когда говорят старшие. Они учили его всему, что нужно котёнку, чтобы стать взрослым котом. Он даже научился читать и писать (по-кошачьи, конечно), когда был ещё совсем маленьким. И мама с папой им очень гордились.
Но он был до того занят тем, что
учился катать карандаши,
ловить солнечных зайчиков,
пускать искры,
неслышно ступать,
прогуливался по крышам,
лазить по деревьям,
умываться,
вовремя молчать,
к месту приятно мяукать,
выгибать спину,
показывать когти и прятать их обратно,
прилично вести себя под столом
и говорить «спасибо» и «пожалуйста» (по-кошачьи, конечно), –
он до того был занят всем этим, что так и не научился мурлыкать.
––––––*––––––
Вот почему из него получился КОТ-КОТОРЫЙ-НЕ-УМЕЛ-МУРЛЫКАТЬ. Хотя сам он считал себя вполне образованным и был уверен, что у него всё в порядке. Поэтому он всякий раз удивлялся, когда время от времени ему начинало казаться, будто что-то с ним всё-таки не совсем так. Он удивлялся, огорчался и даже сильно расстраивался. И ему делалось очень грустно.
– Нужно заняться серьёзным делом, – подумал он однажды. – Отправлюсь-ка я путешествовать.
––––––*––––––
Так он решил и вышел из дому. Мама с папой сказали ему «до свиданья, сынок» (по-кошачьи, конечно) и долго глядели с холма перед домом вслед сыну. А он шагал по длинной и тёплой дороге и не оглядывался назад.
Он шёл один через неведомые страны. Взбирался один на неизвестные горы. Плыл один по незнакомым морям. Он даже открыл один необитаемый остров, назвал его своим именем и стал на нём жить.
––––––*––––––
Может быть, за своим серьёзным делом он так больше и не вспомнил бы, что с ним что-то не совсем так, если бы однажды не произошло вот что.
Он шёл по острову, который сам открыл когда-то, и нечаянно – первый раз в жизни – остановился послушать, как поют птицы. Они пели: «Тюррр-тюррр». И это было приятно.
Тогда он прислушался к шуршанию ветра в траве и пиликанью кузнечика. Ветер пел: «Шуррр-шуррр». А кузнечик: «Тиррр-тиррр». И эти песни ему тоже понравились.
Потом он услышал, как поскрипывает дерево и журчит ручей. «Скррр-скррр», – пело дерево. «Журрр-журрр», – пел ручей. И это звучало так приятно, что ему самому захотелось петь вместе с птицами, кузнечиком, деревом и ручьём.
– Муррр-муррр, – подумал он. – Сейчас я спою: «Муррр-муррр».
Он стал поудобнее. Приподнял голову. Глубоко вдохнул. Широко открыл рот.
Но никакого «муррр-муррр» у него не получилось.
Он выдохнул. Выгнул спину дугой. Показал и спрятал когти. Пустил голубые искры. Снова глубоко вдохнул. Но не спел ничего, похожего на «муррр-муррр».
Тогда он чисто умылся и расчесал усы. Приятно мяукнул и сказал «спасибо» и «пожалуйста» (по-кошачьи, конечно). Вдохнул немного воздуха и попробовал негромко зарычать… И тихое рычанье у него получилось!
Но это было совсем не то, чего он хотел.
И тут он наконец понял, что же с ним всё-таки не совсем так!
Он немедленно закрыл остров, который сам открыл когда-то, и отправился в обратный путь.
––––––*––––––
Он снова плыл по чужим морям. Снова взбирался на чужие горы. Снова шёл через чужие страны.
Он шёл и думал о том, как скажет своим родителям (по-кошачьи, конечно):
– Мама! Папа! Все вокруг умеют петь. Почему вы не научили меня?
Но когда через много дней он узнал вдали знакомый холм, КОТ-КОТОРЫЙ-НЕ-УМЕЛ-МУРЛЫКАТЬ забыл слова, которые повторял по дороге. Он вообще забыл, что собирался что-то говорить. Он даже забыл, что умеет говорить (по-кошачьи, конечно), и молча побежал к родному дому через знакомый холм по мягкой и тёплой дороге.
––––––*––––––
Мама и папа тоже ничего не сказали. Втроем они молча поднялись на крышу, чтобы ещё раз взглянуть на знакомый холм, которого один из них так давно не видел. Весь вечер, всю ночь счастливые мама и папа просидели с сыном на крыше. Они слушали песню кузнечика и сами напевали что-то вроде «веРРРнулся– веРРРнулся– веРРРнулся». И сын так радовался их мурлыканью, которого не замечал раньше, так радовался знакомому холму и кузнечику, который здесь пел гораздо веселее, чем на необитаемом острове, – он так радовался всему этому, что не заметил, как тоже запел.
Сначала он пел про себя: «Мр-мр».
Потом замурлыкал потихоньку вслух: «Муррр-муррр».
А потом у него получилось громко и приятно:
– Муррр-муррр, муррр-муррр, муррр-муррр!
Так он и муРРРлычит с тех поРРР – гРРРомко и пРРРиятно, – этот КОТ-КОТОРРРЫЙ-ТЕПЕРРРЬ-УМЕЕТ-ПРРРЕКРРРАСНО-МУРРРЛЫКАТЬ. Только так!
МУРРРРРРРРРРР,
что в данном случае означает (по-кошачьи, конечно)
КОНЕЦ
Каждый знает, что белорусы – это почти то же самое, что русские, только белого цвета, потому страна и называется Белоруссия.
А велико британцы – это тоже самое, что британцы, только ездят на великах . Потому страна и называется Велико британия: куда ни бросишь взгляд – везде кто-нибудь на велике . Даже велико британская королева, и та с велика практически не слезает, хоть лет ей уже совсем не так мало! Но делать нечего: в Велико британии всем, включая и саму королеву, запрещено передвигаться любым другим способом. Так что если у тебя в Велико британии нет велика – сиди дома и носа на улицу не показывай! Не то полицейские сразу же тебя схватят и строго спросят: «Вы почему это не на велике ? Не велико британец, что ли?»
По внешности велико британцы очень сильно отличаются от британцев: велико британцы по размеру гораздо больше. Велико британцы почти все вели каны: там человек четырех метров в высоту считается карликом. Это потому, что настоящие велико британцы порой достигают в высоту десяти метров: приезжие их иногда даже с памятниками путают – подходят и спрашивают: «Вы, простите, человек или памятник?»
Памятники обычно ничего на этот вопрос не отвечают, а люди – сразу отвечают: «Конечно, я человек… сами Вы памятник!»
И тогда – по их ответу – становится видно, что перед вами и правда человек… Велико британец…
Говорят, где-то поблизости от Великобритании есть еще Малобритания – и что в этой Малобритании живут одни лилипуты… Но их никто почти не видит: они неразличимы невооруженным глазом. Впрочем, речь у нас не о них – речь о велико британцах.
Итак, велико британцы достигают в высоту десяти метров и ездят на великах . Велики у них, конечно, тоже необычных размеров: простому смертному такой и с места не сдвинуть!
На государственном флаге Велико британии изображена танцующая кобра , а под ней – слова: « Order cobra dancing !» – что в буквальном переводе означает: « Вели кобре танцы! » Считается, что из этого выражения, когда-то использовавшегося при обучении юных жителей Великобритании обращению с распространенными здесь кобрами , и произошло сначала название населявшего страну племени – « великобританцы », а потом и название самой страны – Великобритания . С тех пор в Великобритании это пресмыкающееся считается священным. Едва завидев кобру где-нибудь на улице, великобританцы спрыгивают с великов и падают перед ней ниц. Убить кобру в Великобритании – страшный грех: виновного в таком преступлении сразу на всю жизнь лишают велика – а тут уж полицейские останавливают его на первом попавшемся перекрестке и незамедлительно направляют в тюрьму!
Все великобританцы всегда чисто выбриты . Многие думают, что это объясняется их цивилизованностью. Но оно, конечно, отнюдь не так: на самом деле, если бы великобританцы не брились , они с ног до головы сразу же заросли бы рыжей шерстью – причем как мужчины, так и женщины. И тогда бы все в мире подумали, что никакие это не великобританцы , а огромные хищные звери – и, может быть, даже бросились бы их убивать и убили всех до одного. Чтобы этого не случилось, великобританцы поминутно бреются , не оставляя на лице и теле ни единого волоска.
Чтобы показать всем, насколько чисто они выбриты, великобританцы даже придумали особый национальный костюм – брительки . Костюм этот почти не прикрывает тела и дает возможность всем желающим полюбоваться его гладкостью: это две тонки полоски ткани, свободно накидываемые на плечи и завязываемые в нижней части живота бантиком. Кстати, именно из-за пристрастия великобританцев к своей национальной одежде их считают распущенными. Но это, как мы теперь видим, совершенно напрасно!
Впрочем, есть у великобританцев один действительно страшный порок, о котором часто забывают. Это их страсть к приобритательству . Любого великобританца хлебом не корми – позволь ему только приобритать все подряд. В Великобритании прямо на улице то и дело можно услышать, как один великобританец говорит другому великобританцу: «Пойдём скорее приобритать что ни попадя!»
А между прочим, в Великобритании есть что приобритать ! Попробуйте просто зайти в любой великобританский магазин – прямо глаза разбегаются! Тут тебе и сыр в масле, и нос в табаке, и рыльце в пуху… чего только не увидишь! Великобританец всего этого приобритет сколько хочет – и скорее домой… А дома уже и места нет для приобритенного : всё до последнего уголка занято. Говорят даже, что скоро Великобритания вообще под воду уйдет и затонет: настолько в ней много барахла накопилось!
Во всём мире великобританцы известны как люди творческие: их национальное хобби – это великолепие. Великолепием в Великобритании называют искусство ваяния, которое в некоторых других странах иногда называют «лепкой». Однако великобританцы ни за что не хотят называть своё великолепие «лепкой», потому что считают такое слово унизительным. По их мнению, лепкой занимаются любители, – профессионалы же исключительно великолепием. И в этом великобританцы правы: достаточно взглянуть на их скульптуры! Все они великанских размеров – подстать самим великобританцам ! Если уж великобританец решил великолепить муху, можно быть уверенным: муха эта будет побольше любого слона. Потому туристы со всей земли и приезжают в Великобританию – вволю насладиться образцами местного великолепия .
Всемирную славу принесли стране также народные умельцы – в Великобритании их называют изобритатели . История изобритательства началась с того, что в Великобритании был изобритен велосипед. А потом так и пошло: сразу после велосипеда был изобритен паровоз, потом радио… ну, и потом уже всякое разное, без разбора, – даже и не упомнишь что!
Ещё надо сказать, что Великобритания знаменита своими бритуалами : этих бритуалов тут пруд пруди – и ничего вообще без бритуала не делается. А если кто-нибудь какого-нибудь бритуала не знает, то для таких на каждом шагу существует Бюро бритуальных услуг: там вмиг объяснят, какой бритуал когда используется! Например, есть особый бритуал знакомства: незнакомого нежно тянут за брительки и говорят: «Будемте с Вами запанибрита !». При этом брительки обязательно должны развязаться…
Забавная, в общем, это страна, Великобритания ! И жалко, конечно будет, если она действительно затонет в пучине вод… Правда, есть надежда на одну партию – партию бритоголовых , которая недавно выступила со спасительным лозунгом: « Великобританцы , хватит приобритать всякое барахло и изобритать разные глупости!»
Так что, может быть, великобританцы еще и одумаются – как знать?*
________________________________
•
На следующем уроке странноведения речь пойдет о прекрасном острове Крета.
Мишка Рябинкин, ученик пятого класса, сидел на скамейке возле своего дома и, презрительно поглядывая на портфель, который стоял перед ним на этой же скамейке, сердито бормотал:
– Что? Боишься?! Только попробуй сказать мне хоть слово поперек, я тебе так вмажу! Вот скажи: зачем ты сбросил мои учебники с парты? Зачем? Ну, чего молчишь? Отвечай, когда тебя спрашивают!
Этот воображаемый собеседник, с которым Мишка проводил свой поучительный монолог, был никто иной, как Витя Палочкин – гроза всей школы.
– Знаешь ты кто? Ты – трус и ябеда! Ты думал, я не смогу отплатить тебе тем же? Как бы не так! – с этими сло¬вами Миша Рябинкин влепил затрещину своему молчаливому собеседнику. Портфель покачнулся, но у стоял, только тяжело вздохнул и весь как-то сьежился.
Поведение противника утихомирило Мишкин пыл, и с видом полного превосходства он добавил:
– Только попробуй списать у меня домашюю по математике! Я тогда тебе…
Внезапно на его плечо опустились тяжелая рука.
– Это ты с кем воюешь? – услышал он за спиной. Рябинкин обернулся и увидел рядом с собой Витю Палочкина.
– Да это я так… сам с собой… – пролепетал он в ответ.
– А, это бывает! – хрипло усмехнулся Палочкин. – Домашнюю сделал по математико? Ну-ка, доставай скорей!
«А почему бы и не дать, если люди просят?» – подумал Мишка и торопливо полез в свой портфель. Сердить грозу всей школы ему не хотелось. А драться – тем более.
Ёрш – ершится.
Петух– петушится.
Лайка – лает.
Змея – змеится...
Что ж получается:
Лягушка –
Лягается?
Сказал бульдог,
Почесывая тело:
- Простите,
Мне немножко поблохело!..
Блоха бульдогу
Кротко улыбнулась:
- Простите,
Мне немножечко вскуснулось!..
– Ну-ка, мясо, в мясорубку!
Ну-ка, мясо, в мясорубку!
Ну-ка, мясо, в мясорубку,
Шагом... марш!
– Стой! Кто идёт?
– Фарш!
Утром пыль вскричала:
– СОС!..
И попала
В пылесос.
Рыбачили пять рыбаков ПОД МОСТОМ.
У первого - клюнул башмак с каблуком.
Второй подцепил бескаблучный башмак,
Каблук безбашмачный - третий рыбак.
Что там у четвертого?
Велосипед!
Вот только у пятого клева все нет...
Тс-с!!! Кажется, клюнул?
Смотрите-ка, СОМ?!
Ну - трактор!
Ну - фара!
Ну - руль с колесом...
Но разве ТАКОЕ клюет ПОД МОСТОМ?
Серега мне коробище,
Здоровую коробище,
Здоровую-огромную
В подарок подарил.
И тотчас я, не выдержав,
И тотчас я, не вытерпев,
И тотчас я немедленно
Коробище открыл.
Гляжу – а в той коробище,
Здоровой той коробище,
Коробка помещается –
Коробка от сапог.
В коробке той – коробочка.
В коробочке – коробонька.
В коробоньке – гляди-ка ты –
От спичек коробок.
А в нем – коробочесенька!
А в ней - коробосюнечка!
А в ней - коробосюсечка!
Глазами не видать!
А там – ну что за фокусы?
А там – ну что за покусы?
Здоровая коробище
Лежит себе опять!
(Из книги «Жизнь и приключения корабельного кота Пушки»)
Рыжего корабельного кота звали Пушка. Не потому, что он мог стрелять, а потому, что он был пушистым. Пушка жил на корабле давно и, хотя был котом, считал себя старым морским тигром, не признаваясь даже самому себе, что больше всего на свете боится воды.
Он знал в лицо каждого моряка: уверен был, что они его дальние родственники, потому что носили полосатые тельняшки и напоминали двуногих тигров. Но близкими родственниками он считал трех членов экипажа. Первым – командира корабля. И вовсе не потому, что он командовал кораблем, а потому, что в его каюте висела фотография маленькой девочки с котенком на руках.
Вторым был кок – корабельный повар. Он считался близким родственником не потому, что кормил Пушку всякими вкусными кусочками, а потому, что кок, по мнению кота, был самым большим чистюлей на корабле, носил белоснежный фартук, и на камбузе у него все блестело. А коты, если они еще вдобавок и моряки, очень уважают чистоту и порядок.
Третьим близким родственником Пушка считал Васю, рыжего матроса. И не потому, что тот был с Пушкой одной рыжей масти (ну повезло человеку, родился рыжим), и не потому, что носил широко известное кошачье имя (опять-таки повезло – навали Васей), а потому, что этот Вася был самым догадливым матросом и однажды при помощи кранца спас Пушку от большой беды.
Если бы у Пушки спросили, что такое кранец, он бы ответил, что это большая, сплетенная из пеньки подушка, которую свешивают с борта, чтобы смягчить прикосновения к другому кораблю или к причалу во время стоянки.
Но коту никто не задавал вопросов, потому что никто не сомневался в его морских знаниях. А с кранцем у него установились особые дружеские отношения.
Произошло это так.
Стояла холодная зима. Якорные цепи покрылись корочкой льда. Рядом с кораблем, на котором плавал Пушка, стояло другое судно, чуть пониже, и кот, выходя на палубу, смотрел на соседских моряков сверху вниз, всем своим видом показывая, что его корабль выше стоящего рядом.
В тот день кот появился на палубе не потому, что решил прогуляться. Вовсе нет. Холода, как все коты, Пушка не любил. У него было «зимнее» местечко возле белой горячей трубы, идущей из машинного отделения, где он проводил почти все свободное от еды время, а летом перебирался в шлюпку – она служила ему дачей.
Правда, в шлюпке трубы не было, но кому летом нужна горячая труба?
Так почему в тот холодный зимний день Пушка покинул свое теплое местечко и вышел на палубу? А потому, что до его тонкого нюха донесся откуда-то запах свежего мяса. Пушка очень удивился и разволновался: до обеда далеко, и вдруг – такие ароматы! Вот он и вышел на палубу узнать, в чем дело.
На палубе он увидел вахтенного, и, хоть тот был в шубе, валенках и черной шапке-ушанке, Пушка сразу же признал в нем рыжего матроса Васю.
Корабли медленно, почти незаметно расходились и так же тихонько сходились, прижимая кранцы, спущенные с обоих судов. Мягкий толчок – и вновь между кораблями расширялось небольшое расстояние, открывая внизу узкую полоску черной ледяной воды. Ко всему этому Пушка давно привык, но привыкнуть к запаху свежего мяса он никак не мог и даже не старался.
Кот повел носом в сторону соседнего корабля и увидел огромную свиную тушу, подвешенную за крюк под ходовым мостиком.
Пушки напружинился, прицелился, рыжей молнией перелетел с одной палубы на другую и с разгону вцепился всеми четырьмя лапами в свиную тушу. Он вгрызался в мясо, победно урчал, и ему казалось, что в это время он не корабельный кот Пушка, а настоящий тигр, поваливший в бою огромного дикого кабана.
В пылу сражения с врагом кот потерял бдительность и не заметил бегущего к нему охотника на тигров – соседского кока, вооруженного большой разливной ложкой под названием чумичка.
– Пушка! – крикнул рыжий матрос Вася. – Полундра!
Но было поздно: охотник прицелился и огрел тигра своим поварским оружием. Пушка взвыл, отцепился от дикого кабана, упал на голову охотника и с перепугу вцепился в нее всеми лапами. От неожиданности охотник тоже взвыл и помчался по кораблю с рыжей шапкой а голове. По дороге он чуть не сбил с ног боцмана и побежал дальше. Боцман ничего не успел понять и закричал коку вслед:
– Почему шапка не по форме?! Трое суток без берега!
Перепуганная боцманским басом рыжая ушанка отделилась от чужой головы и прыгнула в сторону своего родного корабля. И все бы для Пушки закончилось благополучно, если бы как раз в этот момент корабли, оттолкнувшись от кранцев, не стали расходиться в разные стороны. Кошачьи когти царапнули родной борт, и кот шлепнулся в ледяную воду между двумя кораблями.
– Все! – подумал рыжий матрос Вася. – Коты плавать не умеют!
Он глянул вниз, и в ту же секунду из воды вынырнул Пушка. Он заорал диким голосом и, колотя передними лапами по воде, поплыл в сторону обледеневшей якорной цепи. Пушка царапал ледяной металл, пытаясь зацепиться за него когтями, не понимая, что якорная цепь не ствол дерева, и в нее когти вонзить невозможно. Именно в этот опасный момент рыжий матрос Вася и проявил свою моряцкую смекалку. Он подтянул один из кранцев и стал его поднимать и опускать, чтобы привлечь внимание кота.
– Пушка! Пушка! – отчаянно кричал матрос Вася.
Кот на мгновение поднял голову и увидел кранец. Он оставил в покое якорную цепь, вцепился четырьмя лапами в плетеную пеньковую подушку, и рыжий матрос Вася вытащил охотника за кабанами на родную палубу. Подбежавшие матросы пытались отцепить Пушку, но кот упорно сопротивлялся, не желая расставаться со своим пеньковым спасителем, и рвался из матросских рук, чтобы снова вцепиться в кранец.
Наконец, кота окончательно отцепили, вымыли в теплой пресной воде и положили сушиться возле белой горячей трубы.
Пушка обогрелся, высох, вылизал себя до каждой шерстинки и, как ни в чем не бывало, вышел на палубу. Вахта рыжего матроса Васи еще не закончилась, и Пушка, подойдя к нему, благодарно потерся об валенок.
В это время на палубе соседского корабля появился кок. Но Пушка сделал вид, что не узнал его, а, может быть, и в самом деле не узнал, потому что охотник за тиграми был разрисован зеленкой и заклеен белым медицинским пластырем.
Потом кот не спеша сошел по трапу на берег. Не потому, что решил подразнить кока, а потому, что не был наказан боцманом, не получил «трое суток без берега» и имел полное право на небольшую прогулку перед обедом.
Как ты думаешь, что такое гололедица ? Слой льда на земле после оттепели или дождя? Ну это слишком скучное (хотя и правильное) определение. Мне больше нравится другое объяснение: гололедица – это женская баня для аристократок в Англии. И правда, из самого звучания этого слова ясно, что речь идет о голых леди. Теперь уже понятно, что головотяп – это на самом деле палач, курятник – место для курения, а изверг – действующий (извергающийся) вулкан.
А что, это неплохая игра – вслушиваться в слова и давать им новые, неожиданные и смешные их определения. Придумал ее лет тридцать назад молодой филолог Аркадий Спичка. С его легкой руки эта словесная забава прижилась на 16-й странице тогдашней «Литературной газеты», а потом уже проникла и в другие издания. Всем сразу понравилось переиначивать привычные слова, давая им совсем не те объяснения, что даются в толковых словарях. Именно поэтому в газете «Московский комсомолец» раздел с такими необычными определениями давно знакомых слов назвали «Бестолковый словарь». Посмотри как весело играют в слова «бестолковые» объясняльщики из «Литературки» и «МК»:
баранка – овца;
буханка – Анка упала;
привратник – любитель приврать;
самокрутка – вечный двигатель;
неряха – тонкое, одухотворенное лицо;
заморыш – совершивший кругосветное путешествие;
свинец – самец свиньи;
стриж – парикмахер;
попадья – женщина-снайпер;
неудачник – человек, не имеющий дачи;
четвертовать – выставлять оценки за четверть.
Конечно, не все слова так здорово перевираются. Зато с некоторыми это можно проделывать даже разными способами. Например, для одного шутника парилка – это дельтаплан (он же парит в небе), а для другого – место, где заключаются пари. Или, скажем, кому-то покажется, что подлокотник – это галантный кавалер (ведет дам под локоток), а другому, очень не любящему животных, что это шкодливый кот.
Когда-то и меня так увлекло это радостное переиначивание, переодевание слов, что я придумал штук двести таких «бестолковых» объяснений. Некоторыми из них мне не терпится с тобой поделиться: портянка – работница порта; тушканчик – юный пожарник; безделушка – женщина-лентяйка; окурок – цыпленок; интернет – международная акция протеста; раскладушка – любительница пасьянсов; сморчок – человек, страдающий насморком; огрызок – строптивый человек; обломок – человек, ушибленный ломом; недотрога – раскаленный утюг; козявка – маленькая коза; кукиш – самец кукушки; букашка – маленькая книга (почти на англ.); сыроежка – любительница сыра и т.д.
В общем, стоит только увлечься этой игрой, и она уже тебя не отпустит. И тогда ты
поймешь, как много самых разных слов ждут не дождутся, когда ты наконец увидишь, как они лукаво подмигивают тебе, и разукрасишь их новыми значениями. Ну а для начала попробуй объяснить – но по-нашему, весело и необычно – такие словечки: застенок, весельчак, лягушка, сиделка, горилка, ползунки, тычинка, челобитье, селезенка, лодырь.
Счастливое детство:
Цветная метель,
Фантазий соседство.
Забав карусель;
Друзья и подружки,
Качели, батут...
Коснешься подушки –
И сны набегут.
Сплошные мистерии...
Бал на коньках...
«Конец первой серии».
- Ах!!!
Лохматый лес не знал расчески
И ножниц не видал -
Ему апрель менял прически.
Сережки надевал.
Намылит облако макушку,
Отмоет пену дождь.
А солнце запихнет под сушку
Вихры косматых рощ.
Лохматый лес не знал расчески
И ножниц не видал -
Но каждый день менял прически.
Идя на жизни бал.
Статуя стояла в парке годами. И ей было очень скучно. Ведь статуя не может сойти со своего постамента!.. Обычная статуя. Но наша была не совсем обычная: раз в три года она могла сойти на землю. Это было так редко, что она всё равно грустила.
Однажды настал срок, и статуя тихо сошла на газон и села на лавочку. В парке никого не было. Стояла такая тишина, что было слышно каждый звук и шорох. Вдруг в парк пришли дети. Они очень удивились статуе, которая сидит на лавочке! Но вскоре забыли про неё. И статуя осталась вне внимания. Только одна девочка с косичками не убежала. Присела она к статуе и говорит:
— Как тебя зовут?
— На табличке написано! — угрюмо сказала статуя.
Девочка прочла: «Ниилей».
— Значит, тебя так зовут? Ну, хорошо. А меня зовут Катя. Давай дружить!
Статуя только отрицательно покачала головой.
—
Я не могу.
—
Почему? — спросила Катя.
Статуя ничего не ответила. Она знала, как здорово заводить друзей; но знала и то, как тяжело прощаться с ними на три года…
Соль вдруг переделала своё название, как человек, на имя — и потребовала писать его с большой буквы. Все её соседи на кухонной полке начали возмущаться, так как даже самые первоклассные продукты писались с маленькой буквы! Но соль категорически отказывалась называться с маленькой буквы. Тогда сахар и перец тоже заявили о себе: потребовали, чтобы и их писали с большой буквы.
Впрочем, сами-то писать они не умели. Писать умеют только люди. А разве люди будут писать так, как захотели продукты? Так что про бунт соли, сахара и перца так никто и не узнал.
ТАНЯ МОШКОВА, 10 ЛЕТ
ДЮЦ «Пресня» Объединение «Журналистика и риторика»
