Жил на свете один человечек,
И пошёл человечек гулять.
И нашёл он двенадцать дощечек,
И решил себе домик собрать.
И сложил он сначала крылечко,
Чтобы каждый войти к нему мог.
К сожаленью, тому человечку
Не хватило на стены досок.
Небо крышу ему подарило,
И стеной был кудрявый лесок,
Ничего, что ему не хватило,
Не хватило на стены досок!
По утрам к нему солнце входило,
Выпивало росистый квасок,
Хорошо, что ему не хватило,
Не хватило на стены досок!
И пришли к нему птицы и звери,
Майский жук заглянул на часок…
Хорошо, что на крепкие двери,
Не хватило на двери досок!..
Я был на счастливом острове,
там я катался на ослике.
И там грузовик мой валялся,
который давно потерялся.
Была там чашечка белая
опять совершенно целая.
И лампа там неразбитая.
И мама там
несердитая!
Этот удивительный случай произошёл с одной женщиной – тётей Риммой.
Был у неё большой рыжий кот по имени Лёша. Тётя Римма любила гулять с Лёшей в парке культуры и отдыха и сидеть с ним на садовой скамеечке.
Вот сидят они вдвоём на скамеечке и культурно отдыхают: тётя Римма читает журнал «Крокодил», а кот Лёша сладко дремлет под мерное чириканье воробьёв.
Стало сильно припекать. Тётя Римма оторвалась от журнала и говорит:
– Ну и жара! Давно такой жары не было, года три. Правда, Лёша?
Тут Лёша потянулся и сказал:
– Да.
Тётя Римма ойкнула и выронила из рук «Крокодил». Потом она внимательно посмотрела на Лёшу:
– По-моему, кто-то сказал «да». Это ты Лёша?
– Да, – ответил Лёша.
– А может, это мне показалось?
– Нет, – сказал Лёша.
– Но ведь ты раньше не умел говорить?
– Нет.
– А сейчас научился?
– Да.
– Что ты заладил – «да, нет»! Ты что, других слов не знаешь?
– Нет.
– А может, всё это мне приснилось? Ну конечно приснилось! – успокоила себя тётя Римма.
Ярко светило солнце. Шумно чирикали воробьи. Кот Лёша по-прежнему сладко спал, свернувшись большим рыжим клубком.
– Надо же, какой странный сон мне приснился! – сказала тётя Римма. – Разве коты умеют разговаривать?
– Нет, – сказал Лёша.
Дверь открыла пожилая старушка, которая тихо заскрипела.
Я пришел омой и стал делать скворечник для собаки.
У Пети волосы на голове росли дыбом.
На этой картине мы видим Илью Муромца, который выглядывает из-за горизонта.
В одной маленькой квартире жила большая страшная Бука. Она была такая большая, что еле умещалась под кроватью. И когда на кровать ложились, то Буку даже немного придавливало к полу. И она страшно вздыхала.
— Вылезай, — говорили ей, — живи в ванной, там просторнее.
— В ванной я не такая страшная, потому что там пыли нету, — отвечала Бука.
— Пошли, пошли, — настаивали все. И в конце концов вытащили Буку из-под кровати. Она, действительно, оказалась довольно страшная: лохматая, грязная, голодная. Взяли Буку за руки, вытащили во двор, повесили на перекладину и немного похлопали выбивалкой. Бука ужасно вопила, но зато сразу стала поменьше размером — столько пыли в ней накопилось.
Потом Буку повели в ванную и хорошенько помыли сначала со стиральным порошком, а потом с детским мылом. Бука стала еще меньше и выла уже потише, потому что мыло могло попасть в рот.
— Отпустите меня обратно под кровать! — жалобно ныла она.
— Подожди еще минуточку, — уговаривали ее, переодевая в новую ночную рубашку, подстригая ногти, подравнивая и расчесывая волосы и завязывая на них бантик. А потом дали Буке яблоко и принесли Буке зеркало. Посмотрела она на себя и раздумала быть страшной и лезть под кровать. Хотя теперь могла бы вполне там поместиться.
Однажды Буке приснился страшный сон. Бука со страху упала на пол, забилась под кровать, свернулась калачиком в самом дальнем и тёмном углу. Лежит, дрожит от страха.
— Вылезай, — позвали мы Буку. — Это же не правда, это же просто сон.
— Ага, неправда, — прошептала Бука, — это было такое лохматое чудище!
— Подумаешь, лохматое, — успокаивали мы Буку. — Мы вон тоже утром все такие лохматые, пока не причешемся.
— А ещё оно было такое чумазое! — продолжала бояться Бука.
— Чумазое?! Тоже удивила! Дедушка с дачи вон какой чумазый приезжает и никто его не боится. Вылезай, трусишка!
— И зубы у него были такие, такие…
— Как у бабушки? Вставные? — поинтересовались мы. — Что же здесь такого страшного? Без зубов-то куда страшнее. Вот видишь, это совсем нестрашно! Вылезай!
И тут вдруг из-под кровати как вылезет чумазое, лохматое, зубастое чудище с дрожащими руками и ногами. Мы закричали и все друг за друга спрятались. Только папе не за кого было прятаться. Но он у нас самый смелый. Он почти не дрожащим голосом сказал:
— П-правда, ужас какой-то. П-присниться же такое.
Напоминаем!
В конце курсов везунчикам, честно выполнившим все домашние задания, выдаются дипломы профессиональных счастливчиков с пожизнен-ной гарантией!
ЗАНЯТИЕ N 3:
БАБЫ ЯГИ, ПОЛОМАННЫЕ КАРАНДАШИ И «ВСЁ ХОРОШО», КОТОРОЕ ЕЩЁ НАДО СДЕЛАТЬ.
Утро началось с того, что кто-то тихонько постучался в двери.
– Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне? – громко спросил главный редактор.
– Это я, Вася, – грустно сказал наш старый знакомый, просачиваясь в комнату.
– А-а! – разочарованно ответили мы, на мгновение отвлекаясь от поглощения невкусного тортика. – А мы думали, что это почтальон принёс новый мешок писем от наших счастливых читателей.
И мы опять занялись тортиком. Вася посмотрел на подтаявшие кремовые розочки, сглотнул слюну и присел на краешек стула в самом дальнем углу помещения. В воздухе повисла тишина, нарушаемая не-громким, но дружным чавканьем.
– Стыдно, коллеги! – сказал вдруг главный редактор, отрываясь от компьютера. – У нас гость, а вы чавкаете. Могли бы и ребёнку кусочек предложить…
– Конечно, могли бы, только он же написал в своем дневнике, что тортиков не любит! А ни единого килограмма мороженого у нас нет, – сказал кто-то, а кто-то другой добавил:
– И вообще мы уже сделали для него почти всё, что могли.
Вася вздохнул и опустил голову. Редактор задумался.
– Ты второе домашнее задание выполнил? – спросили мы.
– Выполнил, – кивнул Вася и протянул нам листик в клеточку, исписанный вдоль и поперек.
– Счастье почувствовал?
– Почувствовал…
– Точно почувствовал?
– Точно.
– Ну и как?
– Ещё хуже! – тихо-тихо сказал Вася и виновато отвёл глаза в сторону.
Мы растерялись.
– Понимаете, – объяснил Вася, – маленькое-то счастье я по-чувствовал. Только оно было чересчур маленькое: раз! – и кончи-лось. А когда оно кончилось, стало ещё обиднее. Хорошо, когда всё хорошо. А у меня ничего хорошего в жизни нет. Ведь «всё хорошо» – это ещё надо сделать!
– О! – сказал главный редактор, подняв вверх указательный палец. Мы поняли, что Вася попал в точку. Но тут в дверь опять постучали. Это был почтальон. И мы вместе с Васей принялись читать письма, пришедшие от наших счастливых читателей.
ПИСЬМА НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ (ИЛИ ОТВЕТЫ НА ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ)
Больше всего на свете я люблю возиться в гараже с папой. А моя сестра любит играть в куклы, пока мы делом занимаемся. Раньше я думал, что она дура, а теперь думаю, что она бывает счастлива не так как я. Кирилл.
***
У меня много приятностей. Например, я люблю начинать писать в новой тетрадке и дописывать её до последней строчки, да ещё так, чтобы на этой строчке не осталось места даже для самого короткого слова. Потом я листаю эту тетрадь, и думаю, какая я умница, что столько написала. Наташа.
Один раз я накупил себе целый пакет конфет, а потом быстро-быстро их съел по дороге домой, чтобы мама не заметила, а то бы она ругалась. А мамы дома не было, и, в общем, оказалось, что я капитально промахнулся. И денег у меня тоже уже не было. А суп, как говорит мой папа, меня «не вдохновлял». Но тут я нашёл одну конфету, которую случайно не съел. Сначала я её развернул. Она была шоколадная, а на шоколаде были прожилки, и в руках она таяла. Вообще-то жалко было её есть, тем более, что она была последняя. И я дер-жал её во рту, как будто самую последнюю конфету, тем более что я был последним человеком в космосе, который может спасти Землю от одноглазых пришельцев. А в этой конфете была космическая энергия, которую нельзя съесть сразу, а надо растаять во рту. И вот энергия в конфете таяла, а во мне росла, а иногда в начинке попадались орешки, как метеориты, и это было что-то! А когда я перебил всех монстров, то пришла мама, и принесла ещё таких же конфет! Мак-сим.
У меня есть «приятность» в виде котёнка по кличке Отпад. Он с самого рождения такое творил, что наша соседка по даче, глядя на него, говорила: «Отпад, чо творит!» Так его и назвали. А потом оказалось, что это девочка! Теперь это моя собственная маленькая пушистая приятность. Скоро она вырастет и станет большой приятностью. А когда она вырастет, то я могу поделиться котятами с другими везунчиками. Эля.
Я люблю есть сладкую вату, чтоб всё лицо было липкое. Ещё я люблю ездить на велосипеде и брызгаться лужами, особенно когда вокруг тихо, и слышно: «Ш-ш-ш», а потом – шлёп! – во все стороны. Ещё классно качаться на стуле на двух ножках, жевать жвачку, играть в теннис и когда гости. Ярослав.
Вообще-то я люблю солнце и лето. Когда я читала журнал, то было пасмурно и противно. И ещё мне кажется, что ничего хорошего в жизни нет. Всё время надо делать уроки, чистить зубы и всякое та-кое. Просто противно. А тут ещё бабушка. Увидала журнал, и говорит: «Ну и что, что пасмурно. А ты возьми карандаш, и нарисуй солнышко!» А как я его возьму, когда у меня карандаши поломанные? И потом. Ну, нарисую я солнце, а дальше-то что? Опять чистить зубы? Карина.
Мы обрадовались. Ну, почти обрадовались. Нас только послед-нее письмо огорчило.
– У моего друга Коли, который ещё несчастнее, чем я, тоже вечно карандаши поломанные… – задумчиво сказал Вася. – И ручки не пишут.
– Это ужасно! – простонал главный редактор, хватаясь за го-лову. – Ужасно. Понимаете, как раз из таких замечательных, но ничего не понимающих в счастье девочек и получаются в конце-концов настоящие бабы Яги!
Мы вопросительно посмотрели на главного редактора. И тогда он рассказал нам душераздирающую историю.
(ДУШЕРАЗДИРАЮЩАЯ ИСТОРИЯ ОТ ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА)
Жила-была на свете одна маленькая девочка. Машенька. Или Настенька. Хорошая была девочка, только зубы чистить не любила. Совершенно их не чистила. Мама ей говорит: «Оленька, почисти зубки!» А Леночка отвечает: «Ага!» – и не чистит. Так вот у неё все зубы постепенно и повыпали. Один только остался торчать.
И еще эта девочка причёсываться не любила. Никогда не расчёсывалась. Мама ей говорит: «Светочка, расчеши волосы!» А Ирочка отвечает: «Угу!» – и не расчёсывает. Волосы у неё тоже выпадать стали. А те, которые не выпали, спутались, слиплись и стали висеть в разные стороны противными паклями.
А ещё эта девочка совершенно не любила умываться. От воды, как от огня шарахалась. Мама ей говорит: «Наташенька, вымой личико!» А Дашенька отвечает: «Да ну тебя!» и ходит немытая. Грязь на лице у Любаши высыхала корочками и трескалась, а про её шею даже говорить не хочется!
Сморкаться эта девочка тоже считала совершенно бесполезным занятием. Мама к ней даже и не приставала. А вот бабушка иногда просила: «Высморкай носик, Илоночка, будь добра!» Но Верочка носик не сморкала и бабушке не отвечала. И носик её всё наполнялся и наполнялся козами, всё рос и рос, и в конце – концов превратился не в нос, а в здоровый шнобель.
Кроме того, Аграфеночка постоянно сутулилась. Сидит, бывало, за столом, рисует или уроки делает, и всё кривится, гнется… Сама не заметила, как у неё на спине горб появился.
Характер у Юленьки тоже никуда не годился. Чуть что не по ней, она злилась и ногой топала. Да не просто так топала, а как следует. Что называется, со всей дури. Бедная нога от такого обращения однажды не выдержала и отвалилась. Пришлось её срочно костяной заменять.
Любые другие нормальные дети, как мы с вами, при таких обстоятельствах давно бы задумались над своим поведением, а Пенелопочка всё не унималась, кричала, капризничала, лучше всех себя считала. Чуть что не по ней, – она в позу: «Да Я, да Я…» Её и слушать-то уже никто не мог, одни гуси глупые и слушали. Она: «Я! Я!» А гуси: «Га! Га!» Она: «Я!» А гуси: «Га!» Так её и прозвали – девочка Яга. А как её по-настоящему звали, все постепенно забыли.
И стала эта девочка кривая, хромая, горбатая, носатая, беззубая, косматая, злющая и грязнющая (грязнущая). Стыдно в таком виде по городу ходить! Пришлось ей в лес перебираться. В избушку на курьих ножках. Так там и живёт по сей день. На обычные женские имена не откликается, на «Ягу» только. Она и на девочку-то давно не похожа, так, на бабку какую-то.
…Вот некоторые не верят, что разные бабы Яги в природе существуют. А мы с вами теперь даже объяснить можем, откуда они появляются!
– И что же делать этой девочке, чтобы не превратиться в бабу Ягу? – спросил Вася, когда рассказ был окончен.
– А то же, что и тебе!
– ???
– Вспомни, пожалуйста, что ты сказал перед тем, как пришёл почтальон?
– Я сказал: «Хорошо, когда всё хорошо».
– После этого!
– После я сказал, что у меня ничего хорошего в жизни нет.
– После!
– Да ничего я после не говорил!
– Говорил! Ты сказал: «Всё хорошо – это ещё надо сделать!»
Вася задумался. Он очень долго думал, а мы ему не мешали. Даже сбегали за мороженым, чтобы ему лучше думалось.
Пятое эскимо Вася отложил в сторону, вытер рот и сказал:
– Кажется, я понял, что надо делать Карине, чтобы стать счастливой и не превратиться в бабу Ягу. Для начала ей надо по-точить карандаши. А потом… Можно, я напишу ей письмо?
– Можно-то можно, – ответили мы, – да вот только обратного адреса она на конверте не написала. Но мы можем напечатать твое письмо в журнале, и она его прочитает.
И Вася сел писать письмо девочке Карине, у которой не было обратного адреса. Но мы тоже хотели ответить Карине! И Люба, и Ксюша тоже захотели ей написать. А может и вы, наши читатели, сможете что-нибудь ей посоветовать? Тогда вот для вас следующее
ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ
Представь себя на месте Карины (если ты девочка) или на месте Васиного друга Коли (если ты мальчик). Сидишь ты себе дома (ну, ясное дело не ты – ты-то не станешь сидеть сложа руки! – а эти самые несчастные и ленивые Карины с Колями) и скучаешь. И всё у тебя плохо. И погода нелетная, и карандаши поломанные, и уроки дол-банные, и даром что вся жизнь впереди, когда вчерашний день похож на сегодняшний как восклицательные знаки в конце этого предложения!!! Короче говоря, одна сплошная тягомотина, просто сил нет! Конечно, маленькие счастья в жизни у тебя есть, и ты уже научился их замечать и ценить, но тебе-то нужно большое счастье! Как быть? С чего начать? Учти, что тут мало понять, ЧТО нужно делать, надо еще подумать, КАК это делать, а потом и на самом деле ДЕЛАТЬ!
Мы ждём ваших писем и желаем вам быть самыми счастливыми и везучими!
Спеша к неведомой земле,
Емеля
Плыл на корабле,
Уж близко берег,
Близко цель.
И вдруг –
Емеля
Сел на мель.
И вдруг –
Емеля
Сел на мель
На девять дней
И пять недель.
Емеля пил,
Емеля ел,
Емеля на воду
Глядел.
Он говорил:
– Из всех мелей
Мне эта мель
Всего милей! –
И вдруг –
зашевелилась МЕЛЬ!
Плывет, пыхтя,
по морю МЕЛЬ!
Емеля на мели
Сидит.
А эта мель –
ОГРОМНЫЙ КИТ!
Я хочу покататься.
На ком? На слоне!
Я хочу покачаться
На могучей спине.
Я сижу на слоне.
Надо мной – облака.
Я ударю слона
Каблуками в бока!
Я пришпорю слона
И скажу ему:
– Но! –
Но слону не понять
Лошадиного «но».
– Эге-ге! –
Я скажу потихоньку себе.
Видно,
Слон понимает приказ:
– Цоб-цобе!
Цоб-цобе! –
Слон и ухом своим не ведёт.
– Цоб-цобе! –
Он стоит.
Не бежит.
Не идёт.
И тогда я скажу:
– Покатай меня, слон! –
И, качнувшись,
Пойдёт потихонечку он.
Наконец-то наш корреспондент Вася Пёрышкин признался, что за хитрая у него машина времени! Впрочем, наши читатели, конечно же, сами уже догадались. Догадался и Главный Редактор. На то он и Главный.
Когда Вася стал в очередной раз хвалиться своей таинствен-ной машиной времени, помогающей ему переноситься во времени и за-просто беседовать с героями книг, а вернее, их прообразами, прото-типами, Главный Редактор сказал:
– Что ты всё хвастаешься, Вася? Мы все давно знаем, что ты пу-тешествуешь во времени в библиотеке.
– Подумаешь! – обиделся Вася. – Догадались. Думаете, это так просто? Знали бы вы, как мне пришлось искать прототип Шерлока Холмса! Пришлось даже применить дедуктивный метод великого сыщи-ка!
– Это не опасно, Вася? – ахнула Лена Григорьева.
– И что это вообще за метод? Я что-то подзабыла, – вмеша-лась Очень Ответственный Секретарь Аня Немальцина.
– Это метод самого великого сыщика! Идём от частного к об-щему: сначала проанализируем всё, что нам известно о Холмсе, а по-том сделаем соответствующие выводы. Итак, мистер Шерлок Холмс — ча-стный детектив, проживает в Лондоне, в небольшой квартирке на Бей-кер-стрит, 221-б. Его отличительные особенности: острый ум, наблю-дательность, логическое мышление. Кроме того — превосходное вообра-жение и интуиция, помогающие ему распутывать самые безнадежные де-ла. Далее: прибыв на место преступления, он ставит на удивление точный диагноз… Стоп! А что, если потянуть за эту ниточку? Возмож-но, слово «диагноз» и приведёт нас к прототипу знаменитого сыщи-ка?!
Итак, во многих рассказах именно Холмс определяет причину смерти: будь то кровоизлияние в мозг, принятый яд или укус страш-ного морского чудовища. Сыщик ставит диагноз, причем делает это не хуже своего ближайшего помощника — доктора Уотсона, профессиональ-ного врача. И это не единственный доктор! В «Собаке Баскервилей» расследование помогает вести доктор Мортимер ???! Кстати, Холмс прекрасно знал анатомию и постоянно химичил в своей лаборатории. Со слов Уотсона, он окончил Университет, но вот какой факультет — не-известно. Стоп! Что если проверить, где учился создатель знаменито-го сыщика?
Итак, отправляемся в архивы. Ура! Я на верном пути! Сэр Ар-тур Конан Дойл в 1876 году поступил в Эдинбургский университет, на медицинское отделение. Среди его преподавателей выделялся некто Джозеф Белл, который ставил диагноз, едва пациент входил в каби-нет!
Эврика! К нему-то я и отправлюсь…
— Сэр, вы позволите поприсутствовать у Вас на приеме? – по-просил я вежливо.
— Отчего же, у меня в кабинете вечно толкутся студенты. Присаживайтесь. Следующий!
Пациент замешкался в коридоре, и я успел хорошенько разгля-деть доктора. Это был худой, смуглый человек, с орлиным носом и острым пронизывающим взглядом.
«Вылитый Холмс!» — невольно подумал я. Но тут в кабинет во-шел высокий мужчина в шляпе.
— Вы, я вижу, служили в армии и недавно демобилизовались? – спросил доктор.
– Да, сэр, – ответил пациент.
– Вы служили в Шотландском полку, унтер-офицером?
– Да, сэр.
– На Барбадосе?
– Да, сэр.
Пациент был потрясен.
— Чёрт возьми, док! Всё верно.
– Но как Вы догадались?! – воскликнул я.
— Очень просто: тренированный глаз! – усмехнулся доктор Белл. – Я всегда говорю своим студентам: для удачного медицинского диагноза необходимо внимательное наблюдение и оценка малейших дета-лей. Посмотрите на этого господина. Он вежливый человек, но не снял шляпу. Почему? В армии головной убор не снимают, но он бы привык снимать её, если бы демобилизовался давно. Далее. У него властный характер, и он явно шотландец. Но он пришел по поводу особого забо-левания — элефантиаза, которое встречается в Вест-Индии, но никак не в Англии. Теперь Вы понимаете, почему я назвал Барбадос?
– Да, это просто гениально! – воскликнул я. – Скажите, док-тор, не с Вас ли писал Конан Дойл своего Шерлока Холмса?
– Разумеется! – пожал плечами доктор. – И он не раз сам признавался в этом! Вам должно быть известно, что после учёбы Артур служил в Африке под моим начальством. Он собирался стать врачом-окулистом, но внезапно передумал. А причиной тому — да-да, не удив-ляйтесь! — была моя наблюдательность! Она так потрясла Артура, что он решил оставить медицину и заняться писательством. Без ложной скромности скажу, что мне достаточно было посмотреть на руки паци-ента, чтобы определить его характер, профессию и поставить диагноз. Кстати, именно моё внимание к мелочам и наблюдательность помогли полицейским поймать Джека Потрошителя — того самого, который наво-дил ужас на весь Лондон. Тогда-то Дойл и решил написать серию рас-сказов о сыщике, который распутывает сложные преступления при помо-щи внимательности. Согласитесь, что детективу она так же необходи-ма, как и хорошему диагносту. Каждый врач должен обладать четырьмя талантами: острым слухом и зрением, прекрасной памятью и воображе-нием, способным составить теорию из разрозненных фрагментов или, наоборот, распутать хитросплетение фактов.
— Скажите, а окружающие знали, что именно Вы стали прототи-пом знаменитого сыщика?
— А как же, конечно, знали! Встречая меня на улице, зеваки перешёптывались: «Вон идет Джозеф Белл — Шерлок Холмс!» Но я всегда говорил и повторю снова: Шерлок Холмс — это не только я!
– Вы хотите сказать, что у великого сыщика был еще один прототип?
– Именно это я и хотел сказать! Ищите, мой друг!
Итак, я продолжил расследование…
Я обратился к изучению родословной Конан Дойла и выяснил, что его предки были мелкими помещиками, выходцами из Ирландии, а бабушка — Марианна Конан — родилась во Франции. Мать старалась вос-питывать Артура в рыцарском духе, постоянно напоминая ему о принад-лежности к старинному французскому дворянству. Артур прекрасно раз-бирался в геральдике, обожал исторические книги и спорт…
– Как же ты всё это отыскал, Вася? – спросила Аня Немальци-на.
– Это было не так уж и сложно, – скромно ответил Вася. – Всё это я нашёл в воспоминаниях сына писателя, Адриана. А вот что он пишет о привычках отца: сэр Артур Конан Дойл работал в потертом, тускло-красном халате, любил глиняные трубки, собирал газетные вы-резки, держал на столе увеличительное стекло, а в ящике — револь-вер…
– Но ведь это же Шерлок Холмс! – воскликнула Лена Григорье-ва.
– То же самое подумал и я! – согласился Вася. – Его предки тоже мелкие помещики, а бабушка — француженка! Холмс прекрасно знал историю, был отличным фехтовальщиком и боксером. Дома он ходил в потертом халате, постоянно курил глиняные трубки, его стол был усы-пан вырезками из газет, а в ящике всегда лежал револьвер! Решено! Я отправляюсь к сыну Артура Конан Дойла — Адриану.
– И ты видел его? – ахнула Очень Ответственный Секретарь Аня.
– Конечно! Это же – библиотека! Я увидел немолодого, уже лысеющего человека, со щеточкой усов над верхней губой. Он сидел за рабочим столом своего отца и перебирал лежащие на нём предметы:
– Взгляните, господин Пёрышкин! – не оборачиваясь сказал он. – Вот древнегреческие монеты, а это кристалл, выросший в желудке ки-та; древнеегипетская статуэтка, зуб ихтиозавра, пули «дум-дум» не-мецкого снайпера, а здесь — медали бурской войны и маузеровские пу-ли. Мой отец был человеком широких интересов, прогрессивных взгля-дов и, кроме того, настоящим рыцарем! Сам он почти не расставался со своей загнутой трубкой, но когда я имел неосторожность закурить в присутствии дамы, он разнес мою трубку в щепки! Да, отец постоян-но говорил, что списал своего Холмса с Джозефа Белла, но ведь он сам обладал подобными способностями и даже в большей степени! Я не раз был свидетелем, как он давал характеристику незнакомому челове-ку, и как впоследствии она полностью подтверждалась! Отец владел методом дедукции в совершенстве! Мало кто знает, что он неоднократ-но находил пропавших людей, а однажды освободил от тюрьмы невинов-ного человека!
– Ваш отец был частным детективом?
– В том-то и дело, что нет! Он был писателем, создателем знаменитого Шерлока Холмса, но читатели настолько поверили в суще-ствование этого героя, что присылали ему письма с просьбой распу-тать то или иное дело. Некоторые письма адресовались непосредствен-но отцу, и тогда он откладывал все дела, запирался в своём кабинете и, пользуясь дедуктивным методом, случалось, разыскивал преступни-ка.
– Вы хотите сказать, что он находил его, не выходя из каби-нета?
– Вот именно! Всю необходимую информацию он находил в пись-ме. Отец до такой степени развил наблюдательность, что от его вни-мания не ускользала ни одна деталь! Он призывал молодежь учиться наблюдать. Смотрите, говорил он, ведь это так просто: по лицу можно отгадать национальность человека, по акценту — его родину. Татуи-ровка на теле матроса расскажет вам о местах, где он побывал. Мозо-ли на руках помогут определить профессию: у плотника они не те, что у каменщика.
– Так Шерлок Холмс — это сам писатель, Артур Конан Дойл?
— Вы угадали, молодой человек! Хотя мой отец не играл не скрипке, не палил в комнате из револьвера и не держал сигары в угольном ведре… Но в одной частной беседе он прямо заявил: «Если Холмс и существует, то, должен признаться, — это я и есть». Джозеф Белл послужил ему лишь моделью человека, чья проницательность пора-жает пациентов. Однако именно отец создал Шерлока Холмса — сыщика, который превратил розыск преступника в точную науку. Исследуя мело-чи: отпечатки ног, грязь, пыль, почерк, манеру говорить; используя знания из химии, анатомии, геологии он научился восстанавливать сцену убийства так, словно присутствовал там лично. Кстати, многие современные эксперты признавались, что пользуются в своей работе идеями знаменитого сыщика.
Библиотека закрывалась, я с сожалением распрощался с сыном Артура Конан Дойла, а про себя подумал: «Браво, Пёрышкин! Дедуктив-ный метод Холмса работает! Именно он помог мне найти прототип вели-чайшего сыщика всех времен и народов».
Он подмигнул всем и собрался улизнуть домой.
Но в дверях его остановил оклик Главного Редактора:
– Может быть, Пёрышкин, ты задашь «сыщицкие» вопросы нашим чи-тателям и дашь им проявить свои дедуктивные способности?
– Запросто! – сказал Вася. – Диктую!
Какими тремя качествами, по мнению Шерлока Холмса, должен обладать идеальный сыщик?
Как звали детектива в рассказе Эдгара По «Золотой жук» и что общего у него с Шерлоком Холмсом?
У Конан Дойла есть рассказ, в котором события разворачива-ются в лучшей начальной школе Англии. Как он называется?
На этом он распрощался, а Лена Григорьева вздохнула, и села перепечатывать каракули Васи Пёрышкина.
– Помоги, Медвединька, помоги!
– Что с тобой, Ёжик?
– Не знаю. Плохо мне.
Медвежонок обошел Ёжика со всех сторон, пощупал голову:
– Здесь не болит?
– Нет.
– А тут?
– Не-а.
Было раннее утро. Пели птицы. Все цвело.
– Посмотри, какое солнышко! – сказал Медвежонок.
– Вижу.
– Послушай! Слышишь, как птицы поют?
Ёжик кивнул.
– Ты мне расскажи поподробней, – сказал Медвежонок. – Вдвоем мы с тобой что-нибудь придумаем.
– Понимаешь, – сказал Ёжик. – Страшно мне.
– Да почему?
– Радости нет, – сказал Ёжик. – Бывало, проснусь, увижу солнце и радуюсь. А теперь – нет.
– Радости нет… Радости нет… – забормотал Медвежонок. – Да почему же это у тебя нет радости?
– Не знаю, – Ёжик закрыл глаза.
«Что же это может быть? – думал Медвежонок. – Что же это могло случиться, чтобы от Ёжика убежала радость?»
Он сказал:
– Не может такого быть! Это тебе показалось, и все. От кого-от кого, а уж от тебя ни за что не может убежать радость. Она где-то спряталась, понял?
– Где?
– В животе.
Они вдвоем внимательно осмотрели ежикин живот.
– Или вот под мышкой!
Ёжик поднял лапу.
– Или… знаю! – закричал Медвежонок. – Мы оставили ее на реке! Помнишь, когда солнце садилось, что-то радостное-радостное перебежало на тот берег?
– Солнечный заяц, – сказал Ёжик.
– Как же! Заяц! Это была твоя радость. Бежим!
И они помчались к реке, увидели ее всю-всю, сияющую в восходящем солнце, и огромная, горячая ежикина радость, вся в остреньких иголочках, как сам Ёжик, выскочила из кустов, перебежала по воде и вернулась к Ёжику.
Георгий Александрович Балл, мой старший товарищ, написал вместе с чудесной писательницей Галиной Демыкиной одну из моих самых любимых книг – сказку «АЛОШКА». А кроме того, он избавил меня от двух ужасных заблуждений.
Еще мальчишкой я был уверен, что вещество с непонятным длинным названием НИТРО-ГЛИЦЕ-РИН закладывают во все, что взрывается – в мины, снаряды и бомбы. А еще точно знал, что никогда не научусь ездить на велосипеде. Эти мои заблуждения, а вернее, иллюзии длились до тех пор, пока я не познакомился с Баллом, которого вскоре стал звать по-дружески Жора.
Однажды у меня случилась бессонница. Целую неделю я не мог заснуть на левом боку. И тут появился Жора Балл.
– Ага! – сказал мой старший многоопытный друг. – Нелады с сердцем. Пей… – и он назвал то самое взрывчатое вещество – НИТРО-ГЛИЦЕ-РИН.
Я изложил ему мою теорию насчет мин и снарядов. Но мой старший и мудрый товарищ только посмеялся и показал махонькую пробирочку с крохотными шариками.
– Во-первых, они не взрываются, – успокоил меня он, – во-вторых, от них и следа не остается в крови через десять минут, в-третьих, попробуй – сладкие. А, в-четвертых…
Но мне, сластене, понравилось его «в-третьих» и, не дослушав, я поспешил домой лакомиться мелкими шариками. И не пожалел. Крохотульки оказались такими сладкими, что я стал их глотать, как конфетки, раз десять в день. Через неделю я уже засыпал на любом боку, но на больничной койке. Меня привезли с подозрением на сердечный приступ.
К счастью, врач оказался не менее многоопытным и мудрым, чем мой старший друг Балл. Он быстро выяснил, что у меня какой-то ложный НИТРО-ГЛИЦЕ-РИНОВЫЙ синдром. Или что-то вроде этого. Иными словами, я переел этих крохотных шариков и впрямь начинил ими себя, как мину. Перед тем, как выпустить на волю, меня опутали проводами и посадили на стационарный велосипед. Я крутил педали с разной скоростью, а всевозможные датчики показывали работу сердца. Все оказалось в порядке. Особенно восхитило врачей мое умение крутить педали.
Я вышел из больницы и увидел мальчишку на велосипеде. Нет, нет, я не просил его дать прокатиться. Но теперь уж точно знал: коли придется сесть на велосипед, я не подкачаю! Правда, пока не довелось.
Многого еще в жизни я не умею и не знаю. Но у меня есть старший многоопытный, многознающий и многоумеющий друг Георгий Александрович Балл. На него я и надеюсь.
Да, чуть не забыл. Потом уж я узнал, что хотел сказать мне Жора Балл:
– В-четвертых, любое лекарство надо принимать ТОЛЬКО по назначению врача!
Леонид Яхнин
(Нескладуха)
Пошла Улица запирать двери, а то ветер сильно дует. Закрыла Улица двери в одном, другом доме — все равно откуда-то дуэт.
Думала-думала Улица, да вспомнила: окна я забыла закрыть. Пошла поскорее закрывать окна и форточки. Закрыла. Можно спать ложиться: нет, все равно дует ветер. Улица побежала вдоль всех домов:
— Эй, закрывайте крепко-крепко окна и двери.
А ветер все дует и дует …. Откуда?
Вдруг улица увидела: рядом с большими домами — малюсенький домик.
— Это чей?
— Мой.
Около домика стояла мышка. «Ах, вот откуда дует» — догадалась улица и попросила мышку закрыть все окна и двери.
«Некоторые любят собирать грибы, ягоды. А я вот собираю слова», – так начинается моя книжка «Зобенька и серебряный колокольчик». Зобенькой в вологодских деревнях называют плетеную берестяную корзинку с крышкой. А еще у меня есть ивовый прутик. На конце прутика я привязал маленький серебряный колокольчик. И зобенька, и колокольчик – волшебные.
Давно уже я понял, что в словах может прятаться и солнышко, и трава, и поле, и лес. Бывает, что слово пахнет нагретой земляникой или грибами. Слова текут, как река. Говорят: «речка петляет». Если ей встречаются на пути препятствия – камни, твердые глинистые берега, приходится их огибать. Зато берега зарастают ивой, малинником, травами, туда прилетают птицы. Каждая книжка состоит из слов, и они должны течь естественным путем, как река.
Слова бывают радостные, бывают и грустные. Однажды няня моего сына Андрея так сказала моей жене: «Что ж ты сгорилась, милая?». Неправда ли, как прекрасно она сказала? В этом слове можно услышать очень многое: и какое у тебя горе? И как ты сгорбилось, словно дерево, склонившееся под сильным ударом ветра. И я тебе сочувствую, – и ты не одна на земле, я рядом с тобой. Как много смысла в одном слове «сгорилась»!
В книжке «Зобенька и серебряный колокольчик» я нашел в поле летнее слово «кружавинка». Колокольчик зазвонил, и я сразу спрятал слово в свою волшебную корзинку и накрыл крышкой. Я иду и напеваю песню, которую сам придумал:
Оно в полях,
Оно в лесах,
Как зайчик прячется в кустах –
Попробуй-ка найди!
Оно летает в облаках –
Попробуй-ка поймай!
А может быть, уже давно,
А может быть уже давно,
Когда – не знаю я –
Спустилось вместе с солнышком
В далекие моря.
Но колокольчик зазвучит,
И к нам оно само спешит.
Оно – прекрасное,
Оно – чудесное,
Оно – удивительное СЛОВО.
А вы, ребята, не пробовали собирать слова? Если нет, попробуйте. Как найдете –пишите нам.
А я желаю вам удачи!
Эти удивительные йоги
Бантиком завязывают ноги.
Могут на гвоздях железных спать,
Могут шпаги острые глотать…
Только одного не может йог –
Проглотить сосиску поперек.
Мягкий знак похож на пень.
Ставят - где кому не лень!
Я озоном не дышу,
Упражнения пишу.
И об этот глупый пень
Спотыкаюсь каждый день!
Камбала лежит на дне,
Оба глаза на спине.
Чтоб никто
ни днем, ни вечером
Не подкрался
Незамеченным!
Однажды мне приснился сон:
Домой ко мне явился слон
И закричал с порога:
– Привет от носорога!
Он простынёю вытер нос
И грустным басом произнёс:
– В саду был страшный ливень,
Я промочил свой бивень…
Поставил бивень он к огню
И в комнате теснится.
Мне надо спать, я прочь гоню
Слона, а он всё снится.
Мне надо завтра рано встать,
Мне некогда с гостями,
А слон давай меня пытать
Вовсю слоновостями.
Он говорит, а я терплю:
Не спится – вот обида!
Тогда я сделал вид, что сплю,
А слон не понял вида.
Я стал ругать слона во сне:
– Проклятая слонина!…
А он слонаты начал мне
Играть на пианино.
В моём же сне какой-то слон
Резвится, будто дома!
И я прервал свой шумный сон,
Не вынес я содома.
Проснулся, посмотрел во тьму,
Опять поспал немного,
А днём всё думал: «Почему
Привет от носорога?»…
Завтрак съешь сам, обед подели с другом, ужин отдай врагу.
(Китайская поговорка, которую всё время повторяет моей маме тётя Лю-ся, уплетая за обе щеки то завтрак, то обед, то ужин и рассуждая о том, что хорошо бы похудеть).
– Завтрак съешь сам! – торжественно объявили мне, и на стол шлёпнулась тарелка с геркулесовой кашей. Я её тут же умял с преве-ликим удовольствием.
– Обед подели с другом! – на стол со свистом спикировал поднос с дымящимся, ароматным обедом. Я его схватил и поспешил в соседнюю квартиру к Павлику. Павлик, конечно, не такой уж мне и друг закадычный, но обедом с ним вполне можно поделиться. Только я выскочил за дверь, бумс! Нос к носу с Павликом столкнулся. А он то-же с подносом, таким же ароматным.
– Я, – говорит, – иду к тебе обедом делиться!
– Э, нет, – возражаю, – это я к тебе иду обедом делить-ся!
В общем, спорить долго мы не стали, вручили друг другу по половине обеда и разошлись по домам.
Не успел я съесть всё, что положено, как меня строго преду-преждают: «Ужин отдай врагу!». И бац! Снова откуда ни возьмись, еда на подносе!
«Кому бы это сбагрить? – соображаю. – Вроде врагов-то осо-бенных нет у меня! Разве только Петька Редькин. Он, конечно, не та-кой уж и враг заклятый, но ужин ему вполне можно доверить.
Я быстро оделся и – на улицу. И первое, что я увидел – Петька Редькин с подносом мчится прямо ко мне!
– Редькин! – бросился я к нему навстречу. – Вот тебе мой ужин!
– Не-е-етушки, Ручкин! – скорчил противную гримасу, притор-маживая, Петька. – Это тебе мой ужин причитается! – И язык ещё вы-совывает!
– А чего ты, собственно, возникаешь? – миролюбиво удивился я. – Одно другому не мешает. Тебе – мой ужин, мне – твой. Никому не обидно!
– Не пойдёт! – ткнул меня в бок подносом Петька. – Мне твой ужин не нужен! А ты мой возьмёшь, как миленький! – И стал совать мне свой поднос.
Я, конечно, отпихнул его и даже стукнул слегка Петьку под-носом по голове. Чтоб не задирался. Однако не теряю надежду уладить всё мирным путём, как меня мама учила.
– Давай, – говорю, – бороться. Кто победит, тот и заберёт второй ужин.
– Ладно, – неожиданно быстро согласился Петька. – Держись, Ручкин-Хрючкин-Оболдучкин!
Ну не может он без гадостей!
Мы поставили подносы на скамейку и ка-а-ак налетим друг на друга! Покатились мы по траве. То Петька одолевает: «Возьмёшь, – кричит, – мой ужин!». То я одолеваю и тоже кричу: «Вот тебе мой ужин, козёл!». Вдруг нас ка-а-ак окатят ледяной водой! Мы вскочили на ноги – Катька Плюшкина хохочет и ведёрком помахивает.
– Я, – заливается, – хотела проверить, разольёшь вас водой, или нет! Из-за чего это вы сцепились?
– Из-за ужинов, – объясняем. – Разбираемся, кому два ужина есть.
– Ха-ха-ха! – пуще прежнего закатилась Катька. – А мой Кузька запросто с этим разобрался! – И на скамейку показывает.
Смотрим, подносы наши пустые, ужинов нет и в помине. Зато улыбается нам со скамейки котёнок Кузька. По животу себя довольно похлопывает и, представьте, говорит человеческим голосом:
– Отлично подкрепился! В следующий раз без спора зовите меня на ужин! А я своих друзей бездомных захвачу! Желающих – полно! Главное, не забывайте поговорку: «Ужин отдай тому, кто хочет есть! Обед подели с голодным! И завтрак тоже!». Мяу!
Потом Кузька ка-а-ак прыгнет к Петьке на руки! Ка-ак нажмёт ему на нос своей лапкой и ка-а-ак зазвенит: дзинь-дзинь-дзинь! Ну совсем как наш будильник.
А потом… потом я услышал мамин голос:
– Вова, пора вставать! Завтрак на столе!
– Встаю, – потянулся я, зевая, – сейчас всё съем. Только Кузькиным друзьям немножко оставлю.
Сегодня Вовка прибежал ко мне с перекидным календарем и с по-рога закричал:
– Дядь Сереж, смотрите, у нас календарь неправильный! Мы с ба-бушкой его хотим в передачу послать, где про бракованные вещи гово-рят.
Я полистал календарь, но ничего особенного не обнаружил – ка-лендарь как календарь. Разве что изречения на каждый день, помещенные внизу каждой страницы, принадлежали явно не великим мыслителям. Чем же он так плох?
– Да вот, смотрите, тут все с ошибками, где восходы и заходы! Так же не бывает! Мы специально проверяли!
Я посмотрел, куда тыкал Вовкин палец: 1 января. Восход солнца 10.00. Заход солнца 16.06. Долгота дня 6.06. Действительно, что-то не так – я помню, что 1 января в 10 утра было уже совсем светло, я в это время с собакой гулял, и она все вынюхивала в снегу остатки петард, запущенных в новогоднюю ночь. Я перевернул еще несколько страниц нау-гад: 15 июня. Восход солнца 4.35. Заход солнца 23.25. Долгота дня 18.50. Действительно, не помню я такого, чтобы в Москве солнце в по-ловине двенадцатого ночи садилось.
– Погоди, Вовка, давай мой календарь посмотрим. – Я взял со своего письменного стола календарь, и мы стали сравнивать.
– Ну вот, видите, вот, вот, у вас же правильно, а у нас все не так написано!
Действительно, в моем календаре цифры были совсем другие: 1 января. Восход – 8.59. Это же почти на целый час раньше! А заход – 16.07 – почти так же. Ну-ка, а что 15 июня? Восход – 4.44, заход – 22.15, долгота дня – 17.31. Как же так? Я сам ничего не понимал – два календаря на 2001 год, и вдруг такое!
На всякий случай я заглянул в выходные данные на последней страничке. Мой календарь был издан Государственным унитарным изда-тельско-полиграфическим предприятием «Курск» по адресу г. Курск, ул. Энгельса, 109. Я заглянул в конец Вовкиного календаря: Производствен-ное объединение «Парус», Санкт-Петербург, г. Ломоносов, ул. Морская, 86… Все ясно!
– Вовка! Не стоит ваш календарь в передачу посылать! Он пра-вильный.
– А ваш?
– Тоже правильный! Только они в разных городах изданы. А в Петербурге и Курске солнце встает и садится по-разному. Питер намного севернее Курска или Москвы, поэтому там зимой дни короткие, ночи длинные, а летом – наоборот. Слышал по белые ночи? Там в июне ночью небо даже темнеть не успевает.
Вовка выглядит разочарованным: ему так хотелось уличить из-дателей календаря в ошибках! Он почему-то даже не спрашивает, отчего это на севере и на юге дни и ночи разные. Но зато Вовка спрашивает о другом:
– А у кого раньше зима кончается?
– Так ведь что зимой считать, Вовка? Месяц март к нам в одно время приходит, а теплеет у нас раньше. Знаешь, я как-то в одном году три весны встретил.
– Как это?
– А я был в двух командировках. В начале марта я попал в Ге-ленджик. Дома, в Москве еще снег лежал, а там уже деревья цвели – миндаль, кизил. А некоторое время спустя, когда март кончался и толь-ко-только наступал апрель, я был в Киеве, там как раз зацвели каш-таны. Ну, а потом уже, в конце апреля, ближе к маю, и у нас стали на деревьях цветы распускаться.
– Здорово. – Вовка подумал. – Значит, можно весну растя-нуть?
– Выходит, можно.
– А день можно растянуть?
– День-то теперь совсем просто. Если вылететь на самолете с востока на запад – например, из Сибири или Приморья, то через не-сколько часов прилетишь в Москву или Петербург, а там будет то же са-мое время, как при вылете. Например, вылетаешь в два часа дня из Вла-дивостока, шесть часов летишь и садишься в Москве, а там те же два часа дня. У меня так было.
– Значит, если так лететь или ехать, время отнимается?
– Да, Вовка. Если двигаться против вращения Земли, часы нужно переводить назад, а если по вращению – то вперед. А когда со-вершишь полный оборот вокруг Земли, то из прибавленных часов сложатся целые сутки, и тогда нужно в календаре перескочить через одно число. Или, наоборот, одно число два дня считать, если двигался в сторону вращения Земли.
– Я помню, вы рассказывали, как моряков Магеллана наказа-ли.
Действительно, как-то мы с Вовкой говорили про историю спутников Магеллана, которые, совершив кругосветное путешествие, от-стали от испанского календаря на один день. Когда священники поняли, что моряки постились и отмечали праздники не в положенные дни, они подвергли путешественников строгим церковным наказаниям. Вовка, когда узнал эту историю, очень расстроился за людей, впервые совершивших кругосветное плавание – вместо того, чтобы наградить, их наказали.
– А когда уже все поняли, как нужно дни считать в круго-светном плавании, чтобы не ошибаться?
– Так это – смотря кто понял. Даже в двадцатом веке похожая история вышла в советской Академии наук.
– Разве в двадцатом веке ученые не знали, как нужно дни при-бавлять и отнимать?
– Ученые-то знали. Но когда домой вернулась первая советская кругосветная экспедиция и ее руководитель подал отчет, возмутилась бухгалтерия. У них не сходилось количество дней, проведенных путеше-ственниками в море. Экспедиция двигалась с запада на восток, поэтому одно число стояло в судовом журнале дважды. В бухгалтерии не хотели два раза платить зарплату за одно и то же число, они считали, что пу-тешественники жульничают. А это было спустя четыреста лет после пла-вания Магеллана.
У Вовки появляются веселые искорки в глазах.
– И что, заплатили?
– В конце концов начальник экспедиции дошел до самого глав-ного бухгалтера в Академии наук, все ему разъяснил, и тот распорядил-ся деньги за лишний день выплатить. Но написал записку начальству, в которой рекомендовал в дальнейшем кругосветные путешествия отправлять с востока на запад: тогда морякам нужно оплачивать, наоборот, на одни сутки меньше.
Вовка поджимает губы:
– Вот вредный! – Потом думает какое-то время и спрашивает:
– А как же космонавты дни считают?
– Космонавтам такой счет не нужен. Поскольку они за 24 часа делают несколько оборотов вокруг Земли, у них за сутки случается не-сколько восходов и закатов Солнца, поэтому прибавлять или убавлять каждый раз число было бы бессмысленным. Они просто считают время по Центру управления полетами.
– А вообще много людей, которые совершили кругосветное путе-шествие?
– Сейчас много. Вот в девятнадцатом веке это была редкость даже среди профессиональных моряков. Видел фильмы про парусные кораб-ли?
– Видел.
– Помнишь, там некоторые матросы носили серьгу в ухе?
– Ага.
– Вот такая серьга и обозначала, что ее владелец обошел на корабле вокруг Земли. А сейчас техника позволяет совершать круго-светки даже неподготовленным людям, туристам. Ну, а опытные путешест-венники в двадцатом веке как только не огибали земной шар! И в оди-ночку на яхтах, и на воздушном шаре, и на подводной лодке, не всплы-вая. Про космонавтов и говорить нечего. Они за один многомесячный по-лет столько кругосветных путешествий совершают – ушей не хватило бы, серьги вешать.
– А Светка из второго подъезда кольца носит и в носу, и на губах, и на бровях.
– Вот и представь себе космонавта, который после приземления сдает рапорт своему командиру, а у него в носу и на губах – кольца. Как у Светки.
Мы с Вовкой дружно смеемся. Да, видок у космонавта был бы занятный, что и говорить!
У Пирата Нет зарплаты, И поэтому Пират Бродит по свету с лопатой И разыскивает клад.
Где же? Где же?
Нет покоя!
Целый год не ест, не спит,
Деревянною ногою
Очень жалобно скрипит.
Ищет по свету, бедняга,
Потому что позабыл,
Что на острове Тобаго
Эти деньги сам зарыл.
На улице пасмурно, сыро и гадко.
Охотник в пещере рисует лошадку.
Костер разгорелся, в пещере жара.
Рисует на стенке углем из костра.
Охотник совсем позабыл про охоту,
Уж больно лошадку закончить охота!
Вот шея и грива, спина и живот.
Рисует и от удовольствия ржет.
Я пальцем в небо тыкал
И вдруг… проткнул насквозь?!
Из дырки кто-то там листок
Возьми мне, да и брось!
С прилежностью великой
Написано на нём:
«ЭЙ, СНИЗУ ТАМ, НЕ ТЫКАЙ!
А ТО МЫ ТОЖЕ ТКНЁМ!!!»
Как-то раз
Водолаз
Ночью в ванной всплыл у нас.
В кухню ластами прошлёпал,
К сковородке сразу – Раз!
К ней скафандр склонил поближе.
Вилкой в темноте поскрёб…
– Макароны? Ненавижу!!!
И обратно – Шлёп!
Шлёп!
Шлёп!
Бултыхнулся в ванну задом,
Сжав в руках какой-то трал…
Ненавидишь – и не надо!
Хоть бы ласты вытирал!!!
В ужасно чёрном галактическом пространстве —
Не заведут куда маршруты дальних странствий,
И даже может чуть левее где-то,
Зияла чёрная-пречёрная дыра.
А в ней – ужасно чёрная планета.
На ней – ужасно чёрная гора.
Там в жерле чёрного-прёчерного вулкана
В дремучем чёрном-чёрном далеке
Виднелась чёрная-пречёрная поляна.
А там – на чёрном-чёрном стебельке,
От чёрной черноты вздыхая тяжко:
«Видала я вас всех в цветном гробу!»,
Сидела белая-пребелая букашка
С красивым чёрным пятнышком на лбу.
В одной школе мальчишки любили шапками кидаться. Как придут в школу, как начнут кидаться – всех учителей закидают. Только ноги торчат. А то еще в футбол ими играют. Здорово шапкам доставалось. Так здорово, что решили они от мальчишек улететь.
Дождались, когда в коридоре форточку приоткроют, да и вылетели на улицу. Сели на дерево, стали совещаться, как дальше жить, куда деваться.
– На Север лететь надо! – кричит одна шапка. – Там морозы злющие, никто нами бросаться не будет!
– Тогда уж лучше в соседнюю школу! – предлагает другая. – Там ребята повоспитанней, не то что наши!
– Может, лучше назад, в магазин сдаться? – предлагает третья.
– А в лесу-то, наверное, сейчас, ох, как хорошо! – вздыхает четвертая.
Как услышали шапки про лес, так сразу туда и полетели. Решили там жить.
А ребятам холодно без шапок домой идти. Хорошо, у них коты умные были. Узнали про ребячью беду, прибежали в школу, попрыгали хозяевам на головы и свернулись клубками.
Так ребята и ходили до самого тепла – с котами на головах.
А шапки осенью охотники подстрелили. Думали – утки, оказалось, шапки. Да еще ребячьи. Кто-то из охотников и вспомнил, что вроде бы весной в одной школе шапки исчезли. Отправили добычу в город.
Вот радости-то у ребят было!
Теперь все в пострелянных шапках ходят.
Я вывеску старался
Прочесть наоборот,
Но сколько ни пытался,
Читается: «ДОМ МОД».
Я просто неудачник.
Мне просто не везёт.
Раз повстречались две собаки.
Чуть дело не дошло до драки.
Одна, отлаявшись, ушла.
Другая?… Плюшевой была!
Кто сказал, что я горланю?
Кто сказал, что я кричу?
Я свою сестрёнку Таню
Новой песенке учу!
Однажды на даче я спросила у папы:
– Папа, а правда, что ты жил еще тогда, когда Санкт-Петербург назывался не Санкт-Петербургом, а по-другому?
– Да, – ответил папа. – Тогда он назывался Ленинградом.
– Это было очень давно?
– Да, в древности.
– А мамонты тогда еще водились?
– Мамонты? – папа сделал серьезное лицо. – Водились, конечно. И мамонты, и папонты. В непроходимых зарослях папоротника и маморотника.
Я посмотрела на него внимательно:
– Ты шутишь?
– Шучу, конечно, – папа улыбнулся. – Никаких мамонтов уже и в помине не было. Они вымерли тысячи лет тому назад.
Мне стало жалко мамонтов и я спросила:
– Все-все?
Папа вздохнул:
– Увы, как это не печально… Не грусти – пойдем лучше погуляем.
Мы пошли на берег и встретили мамонта.
Он стоял по колено в воде и пил. Огромный, волосатый, похожий на стог сена. Спереди у него торчали два длинных, загнутых кверху бивня, а сзади болтался смешной хвостик – ну точь-в-точь как соломенная метелка, которой подметают полы. Он пил и пил, и скоро воды в Москве-реке стало так мало, что все камыши оказались на суше. И среди камышей в нескольких шагах от берега спал водяной.
С этим водяным мы были уже знакомы. Когда я не слушалась папу и не хотела вылезать из воды, водяной выглядывал из камышей и грозил мне своим кривым пальцем.
Водяной заворочался и открыл глаза. Увидев, что вытворяет мамонт, водяной замахал на него руками и завопил:
– Кыш! Кыш отсюда!
Мамонт послушался. Зайдя на середину реки, пошлепал вниз по течению и скоро скрылся за поворотом.
Водяной проводил его взглядом и обернулся к нам:
– Купаться будете?
Папа поежился:
– Бр-р! Вода, наверно, ледяная.
– Могу подогреть, – предложил водяной.
– Нет, спасибо. Уже скоро семь часов – нам пора на станцию встречать маму.
– А меня с собой возьмете? – попросил водяной.
– Айда.
Водяной поглядел на свое отражение в воде и спросил у меня:
– А твоя мама не испугается моих рогов?
Я успокоила его:
– Не испугается. Она смелая. Только мышей боится. Но у мышей же нет рогов.
Папа почесал в затылке:
– Мама, может, и не испугается, но на этой электричке обычно приезжает много народу…
Водяной заволновался:
– Что же делать?
И тут мне в голову пришла мысль:
– А давайте наденем на рога мои резиновые сапожки. Все подумают, что это ноги.
– Гениально! – в один голос воскликнули папа и водяной.
Увы, до станции мы в этот раз так и не добрались. С берега пошли на дачу, чтобы взять сапожки, и вдруг увидели в окне маму. Она приехала пораньше, на предыдущей электричке.
Мы с папой стали уговаривать водяного: пойдемте, познакомитесь, она очень добрая и всегда что-то вкусненькое привозит. Но водяной застеснялся. Нет, говорит, без приглашения я не могу, да и поздно уже. И вернулся в реку.
Мы, конечно, все маме рассказали, и про мамонта, и про водяного.
Она ничуть не удивилась. Спросила только: «А динозавров вы случайно не встречали?» Нет, не встречали. А разве они еще есть? Папа говорит, что они все давным-давно вымерли. Тогда мама открыла на веранде окно и позвала:
– За-аврик! Ди-ино!
Мы с папой затаили дыхание и замерли, как две статуи.
Просидели так очень долго, у меня даже нога онемела, но за окном было тихи, только собаки лаяли в деревне. Уже совсем стемнело, и я немножко боялась.
– Где же твои динозавры? – спросил наконец папа.
Мама развела руками:
– Улетели, наверно.
– Куда?
– В Африку. Они всегда осенью улетают в Африку. Нынче осень ранняя – вот Дино с Завриком и улетели пораньше.
Мама закрыла окно и стала подпрыгивать и помахивать руками, показывая, как динозавры взлетают. Что она дальше говорила, я не помню – я заснула прямо в кресле.
И всю ночь видела во сне мамонта, динозавров и рогатого водяного, как он пришел к нам в гости и принес маме венок из кувшинок.
А утром в голове все перепуталось, и я теперь не знаю, что было на самом деле, а что мне только приснилось.
Мне подарили книжку на день рождения. Красивую, про разбойников. Когда гости разошлись, я заставил папу немного почитать вслух, ну – хоть первую страничку! Папа прочел. На первой же странице разразилась ужасная драка между двумя бандитами. Один другому даже так пригрозил:
– Я буду биться с тобой до последней капли крови!
Всю ночь мне снился несчастный злобный разбойник, в котором не осталось ни одной капли крови. Весь слабый и бледный, он был похож на вареную курицу. Он очень похудел, кольчуга на нем болталась. Но мечом он размахивал так же бойко.
Утром я спрятал книгу на верхнюю полку в задний ряд. Бесполезно – ночью разбойник опять вылез из книжки и напугал меня во сне. На следующий день я тайком засунул книгу в папин шкаф, стоявший в дальней комнате. И запер на ключ. Но и это не помогло. И на третью ночь бледный хулиган, пошатываясь, атаковал меня. Он хотел, чтобы и во мне тоже не осталось ни одной капли крови!
Кажется, папа о чем-то догадался. Я подслушал, как он озабоченно сказал маме на кухне:
– Однако, какое у мальчика живое воображение…
Пора было что-то делать. Выкидывать книги, как и хлеб – нельзя. Дарить дареное – неприлично. Я решил выбрать из двух зол меньшее и пренебречь приличиями. Как раз у Сашки Галеницкого намечался день рождения. Я подумал, что Сашка – парень выносливый и будет рад почитать что-нибудь захватывающее дух.
Саня, действительно, очень оживился при виде яркой обложки, повертел в руках и, почему-то покраснев, как бы между прочим сказал:
– Ну спасибо… Кстати – у тебя недавно день рождения был… Я болел тогда, а подарок приготовил. Вот, держи – отличная книга. Про войну!
Вернувшись из гостей, я попросил папу почитать мне Сашкину книженцию. Папа, вздохнув, надел очки и произнес первую фразу:
– Ага – попался! Да я с тебя шкуру спущу, мерзавец!
Я зажмурился. Все начиналось сначала…
У меня, Дракона, нет проблем:
Этой головой я пью и ем,
Этой вот - гляжу по сторонам,
Той вон - придаюсь блаженным снам,
Этой - после ужина мечтаю,
Этой - гадости изобретаю...
Но не предусмотрено, увы,
Для ума отдельной головы...
Рассмотрим картину широко неизвестного художника первой и второй половины XV века. На картине изображена сценка из времен Столетней войны. Идет страшная битва. Под натиском английских лучников смяты ряды французских наемников.
Еще бы! Ведь английские лучники прекрасно стреляют из пушек. Пушки, правда, заслонены конницей и пока не видны.
Не видны и французские наемники: они отступили в тыл к английским лучникам.
Сам художник тоже отступил, только – от исторической правды: на картине, к сожалению, зафиксированы не все участники Столетней войны.
Но в изображении отдельных военнослужащих художник опустился до большой глубины.
Очень живо изображен убитый воин. Это видно на двух фрагментах: один фрагмент воина находится в левом углу картины, другой фрагмент – в правом.
Большого сходства добился художник и в портрете пехотинца, обернувшегося к нам затылком: высокие сапоги, чистая рубаха, меч в спине.
Хорошо передана благодарность крестьян своим избавителям: радостно подбрасывают они вверх офицера и ловят его на деревянные вилы.
Мужество лучников подчеркнуто такой бытовой деталью. Английскому воину уже отсекли голову, но он все еще натягивает тетиву.
Гораздо слабей мастер кисти владеет светотенью. Так, французскому негру он сильно засветил между глаз.
Но взгляните, сколько человеческого тепла излучает боец, облитый кипящей смолой!
Высокая печаль звучит в песне солдата, падающего с башни.
А этот характерно длинный нос выхвачен прямо из жизни. Не важно, чей он. Да это теперь и невозможно установить.
А вот, опираясь на костыли, идут в бой французские наемники. Видно, что они не рисуются, не позируют художнику. Да им и некогда: они на работе. Так и слышишь их голоса: «Как жизнь, Жан? – Да ничего, помаленьку. А у тебя? – Все путем. Ногу вчера потерял. И опять левую. А француз без ног – сам знаешь – как без рук!» Обычная солдатская болтовня.
Но вот уже впереди забрезжил враг. «Па-а-аберегись! – кричит маленький воин, но с большим тараном, бегущий на ворота крепости, которые давно уже открыты. – Задавлю, с-собор парижской богоматери!» «Осторожно! – отвечают ему из крепости. – Двери закрываются!» Это уже по-нашему, по-хозяйски. Молодцы, ребята! Бей их, коли! По забралу! По забралу ему дай, чтоб не откупоривалось! Вперед! В атаку, друзья! За прочный мир! Нет войне! Руки прочь от Венеры Милосской! Да здравствует «Ура!» Шайбу! Шай-бу бы!
Центр нападения переместился на крайний фланг. Идет последняя минута битвы. А вот и отбойный сигнал английского рожка. Окончательный счет убитых 104:102. Убедительная победа хозяев поля.
Ну, а пока молоденькие санитарки перевязывают раны трупам, вернемся к самой картине. Все полотно в трещинах, порезах, дырах, перемазано чем-то красным. Веришь, что художник находился в самой гуще событий, писал кровью своего сердца. А может, и кровью других.
Жаль только, что он так рано ушел из живописи и еще раньше – из жизни, – как, впрочем, и все участники этого захватывающего зрелища.
Но тут уж ничего не попишешь: искусство требует жертв!
В одной маленькой квартире жила большая страшная Бука. Она была такая большая, что еле умещалась под кроватью. И когда на кровать ложились, то Буку даже немного придавливало к полу. И она страшно вздыхала.
— Вылезай, — говорили ей, — живи в ванной, там просторнее.
— В ванной я не такая страшная, потому что там пыли нету, — отвечала Бука.
— Пошли, пошли, — настаивали все. И в конце концов вытащили Буку из-под кровати. Она, действительно, оказалась довольно страшная: лохматая, грязная, голодная. Взяли Буку за руки, вытащили во двор, повесили на перекладину и немного похлопали выбивалкой. Бука ужасно вопила, но зато сразу стала поменьше размером — столько пыли в ней накопилось.
Потом Буку повели в ванную и хорошенько помыли сначала со стиральным порошком, а потом с детским мылом. Бука стала еще меньше и выла уже потише, потому что мыло могло попасть в рот.
— Отпустите меня обратно под кровать! — жалобно ныла она.
— Подожди еще минуточку, — уговаривали ее, переодевая в новую ночную рубашку, подстригая ногти, подравнивая и расчесывая волосы и завязывая на них бантик. А потом дали Буке яблоко и принесли Буке зеркало. Посмотрела она на себя и раздумала быть страшной и лезть под кровать. Хотя теперь могла бы вполне там поместиться.
Однажды Буке приснился страшный сон. Бука со страху упала на пол, забилась под кровать, свернулась калачиком в самом дальнем и тёмном углу. Лежит, дрожит от страха.
— Вылезай, — позвали мы Буку. — Это же не правда, это же просто сон.
— Ага, неправда, — прошептала Бука, — это было такое лохматое чудище!
— Подумаешь, лохматое, — успокаивали мы Буку. — Мы вон тоже утром все такие лохматые, пока не причешемся.
— А ещё оно было такое чумазое! — продолжала бояться Бука.
— Чумазое?! Тоже удивила! Дедушка с дачи вон какой чумазый приезжает и никто его не боится. Вылезай, трусишка!
— И зубы у него были такие, такие…
— Как у бабушки? Вставные? — поинтересовались мы. — Что же здесь такого страшного? Без зубов-то куда страшнее. Вот видишь, это совсем нестрашно! Вылезай!
И тут вдруг из-под кровати как вылезет чумазое, лохматое, зубастое чудище с дрожащими руками и ногами. Мы закричали и все друг за друга спрятались. Только папе не за кого было прятаться. Но он у нас самый смелый. Он почти не дрожащим голосом сказал:
— П-правда, ужас какой-то. П-присниться же такое.
Позвонили полвторого:
— Позовите Соколова.
— Вы ошиблись, — говорим, —
не знакомы мы с таким.
Позвонили нам в четыре:
— Соколов живет в квартире?
— Нет, и не жил никогда.
Вы попали не туда.
Позвонили полшестого:
— Позовите Соколова.
Отвечаем в третий раз:
— Соколова нет у нас.
Мы не знаем Соколова!
Нет и не было такого!
Я — Андрюша, он — Тарас,
Соколова нет у нас.
Есть еще у нас два Вити,
Вы нам больше не звоните.
Вдруг мне вспомнилось:
Друзья!
Соколов — ведь это я!
Мяли, мяли пластилин –
Получился круглый блин.
Блин на части разрывали,
Снова в пальцах разминали,
Скоро стали получаться
Лапы, туловище, пасть.
Страшно будет повстречаться,
Если вздумает напасть
Этот тигр, на льва похожий,
Этот лев, точнее, рысь,
Ягуар! Пантера тоже!
Кто бы ни был — берегись!
Чужие мальчишки
Возникли из мрака.
И Васька не струсил.
Обычная драка.
А Колька замешкался
Самую малость.
Он думал: что делать?
И Ваське досталось.
Потом он решился
И ринулся смело…
Но это значенья
Уже не имело.
Я обиделся на папу –
Он за лень меня бранил.
Я обиделся на брата –
Самокат не починил.
Я обиделся на маму –
Не купила хлебный квас.
Если станете смеяться,
То обижусь и на вас!
У меня уже, кажется, мускулы есть,
я не зря поднимаю гантели!
Вот пощупайте здесь...
Ну а здесь?
Ну а здесь?!
Очень странно...А здесь?
Неужели?!
Если шутите вы,
то прошу вас учесть:
надо мною смеяться опасно!
У меня уже, кажется, мускулы есть...
Только где –
Совершенно неясно...
Кто из вас, ребята, не мечтал хоть раз побывать в дальних краях, где живут нелетающие птицы киви, медлительные мишки коалы, и множество других невиданных зверей? Эти удивительные острова называются Новая Зеландия.
Как-то раз новозеландских детей спросили, что они думают о своей стране. «Я думаю, Новая Зеландия – замечательная страна, ведь здесь так здорово поют птицы, и так удивительно светит солнце», – ответила двенадцатилетняя Джессика. «Я люблю ее такой, какая она есть», – согласилась ее подружка Керима. А семилетний Люк, немного подумав, серьезно сказал: «Это отличная страна для исследований».
Новая Зеландия расположена далеко-далеко. На другом конце света. В Южном полушарии. Когда у нас день – там ночь, когда у нас лето – там зима. Все наоборот! Может быть, поэтому в сказках и забавных рассказах новозеландской писательницы Маргарет Махи – все шиворот-навыворот: дети познают мир, раскачиваясь вверх тормашками на ветках деревьев, коты пишут стихи, люди живут в курятниках, а куры в домах, торт сам про себя сочиняет сказку. Правда, здорово?!
Ольга Мяэотс
Перевод с английского Ольги Мяэотс
У мистера Солта было две любимых поговорки. Первая: справедливый обмен – не воровство, вторая: мужчине необходим сон.
Семеро детей Солтов были смыленными ребятишками, проворными, как иголки. Сам мистер Солт умел здорово петь грустные песни о несчастной любви и рассказывать сказки полные таинственных приключений. Но больше всего он любил поспать. Он спал и спал, а дом меж тем ветшал и разрушался. Вода сочилась сквозь дыры в потолке, бесцеремонно пробираясь в дом, также вели себя и одичавшие голодные куры. Они считали дом мистера Солта волшебным складом, полным чудесных припасов. Куры – создания робкие, но куры мистера Солта не знали страха, не боялись ни человека, ни зверя.
Джемери, старший сын мистера Солта, жаловался отцу на разруху и на куриные набеги, но мистер Солт неизменно отвечал: «Всего лишь дом! Всего лишь куры! Дайте же мне поспать!» и принимался мелодично, но весьма мужественно похрапывать. Мальчику становилось стыдно, что он потревожил отцовский сон из-за пустяков.
Но однажды, заслышав знакомое похрапывание, Джемери осмелился еще раз растолкать отца.
– Что, конец света? – поинтересовался мистер Солт, второй раз за утро открыв глаза, голубые как барвинок.
– Нет, отец. Но послушай! Оконная рама вывалилась, дверь ввалилась, а куры заняли кухню. Они гоняются за кошкой и нападают на младшего братишку. Не мог бы ты построить куриный загон и запереть их там?
– О, Боже! – возопил мистер Солт. Если бы только была жива ваша бедная мама! Уж она-то умела управляться с курами. Конечно, в свое время я много чего построил. Принесите мне гвозди, молоток и доски – два на два.
– Что такое – два на два, папочка? – поинтересовалась младшая девочка.
– Это размер бруса, моя дорогая, очень распространенный размер, два на два дюйма… из таких досок Ной строил свой ковчег.
– Какой ковчег?
– Ну разве ты забыла, тот, куда зверей пускали по двое – каждой твари по паре. А теперь, живо принимайтесь за работу. Тащите мне доски!
Дети что-то прикупили, а что-то заняли у соседей, и отнесли все добытые материалы в дальний конец сада. Куры с любопытством наблюдали за ними, покачиваясь на одной лапе и тараща желтые глаза.
– Надо и отца перенести в дальний угол участка. Нельзя позволить ему идти самому: он может переутомиться, – объяснил Джемери. Семеро маленьких Солтов как могли волоком оттащили отцовскую кровать к месту будущей стройки. Мистер Солт открыл один глаз и увидел молоток, гвозди и доски.
– Приступайте к работе, ребятки, – прошептал он. – Вот увидите, у вас получится, надо только постараться. В трудную минуту я помогу вам советом.
Позевывая, мистер Солт объяснил детям, как пилить, как и каким концом вбивать гвозди.
– Стройте загон побольше, – наставлял он. – Наши куры привыкли к свободе, нельзя их ограничивать.
По мере того, как рос курятник, дети все больше и больше увлекались строительством. Они покрасили дверь в синий цвет, а крышу – в красный. На окна повесили ящики с дикими цветами – тысячелистником, купавкой, подорожником и зверобоем. Из досок и металлической сетки они смастерили замечательный длинный загон.
Наконец все было готово. И тогда, оглядев постройку, дети загрустили.
– Какой замечательный домик, – говорили они друг другу. – Папочка, можно нам принести наши стульчики и немного посидеть в курятнике, прежде, чем мы пустим туда кур?
– Прекрасная идея, – одобрил мистер Солт. – Можете и мою кровать там поставить. После тяжелой умственной работы так приятно соснуть в тени.
Выглянув из окна курятника, дети увидели мир преображенным. Из этого конца сада им были видны холмы, за которыми синело море. На закате морская синь стала золотой, а вершины холмов – багровыми.
– Папочка, можно нам принести сюда нашу большую кровать и лоскутное одеяло, чтобы хоть один раз переночевать в курятнике? – взмолились дети.
– Конечно, – пробормотал мистер Солт сквозь сон.
Дети живо перетащили кровать и одеяло и улеглись спать в курятнике.
Утром они не услышали ни привычного царапанья куриных лап о дверной половик ни нетерпеливых ударов клювов о дверь. Куры бродили по пустому дому, недоумевая, куда подевались его обитатели. Когда же они в конце концов обнаружили переселенцев, то не смогли до них добраться: загон был устроен так ловко, что одинаково хорошо мог служить как оградой для кур, так и защитой от них. Впервые за много дней малютка Солт мог спокойно есть печенье, не опасаясь, что какая-нибудь нахальная жадная курица отнимет его.
– Папочка, – пролепетал малютка Солт, – давай уступим курам наш старый дом, а сами переселимся в прекрасный новый курятник.
– Замечательная идея! – согласился мистер Солт. – Справедливый обмен – не воровство. К тому же мы уже так далеко зашли в этом переселении, что у меня просто нет сил тащить все обратно. В конце концов – мужчине необходим сон.
Семья Солтов так и осталась жить в курятнике с синей дверью. А куры поселились в старом доме. Он постепенно ветшал, и вид из окон оставлял желать лучшего, но кур это не заботило. Они продолжали откладывать яйца с таким же усердием, как если бы из их окна тоже было видно, как морская синева сменяется на закате золотом, а затем серебрится в лунном свете.
(Продолжение. Начало в номерах: 6, 7, 8)
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Быстро перебраться в сектор «Изумрудный город» оказалось неожиданно сложно. В инструкции соседа было сказано кратко:
«От дома Людоеда пересечь Сказочный лес по диагонали, перейти дорогу, вымощенную жёлтым кирпичом, и в засаде поджидать Элли»…
Но несмотря на то, что уже стемнело, Сказочный лес кипел жизнью, папа и Леся постоянно сталкивались с кем-то, что вело к проволочкам и задержкам. Сначала они наткнулись на маленькую девочку в красной шапочке и с корзинкой.
– Куда ты идёшь, Красная Шапочка? – от неожиданности спросил её папа.
– Иду к бабушке, несу ей пирожок и горшочек масла, – пропищала та.
– А почему вечером?
– А я сегодня в ночную смену, – объяснило шустрое дитя и пошло дальше.
Потом нас чуть не раздавила карета, запряжённая шестёркой скакунов мышиной масти. Карета была в стиле модерн и слегка напоминала тыкву, из чего Леська заключила, что Золушка поехала на бал.
– Ну чего ты ругаешься, – сказала Леся папе, отряхивавшему брюки. – Эти кони полчаса назад мышами были, ещё не научились ездить как следует.
– Кому сказать, что меня мыши чуть не задавили, ведь засмеют, – проворчал папа.
Вскорости они наткнулись ещё на одну процессию – гномы несли куда-то Белоснежку в хрустальном гробу. Леська перепугалась: а вдруг они её зароют в этом гробу, и она там задохнётся.
– Минуточку, – схватила я за рукав замыкавшего шествие гнома. – Вы куда её девать собираетесь?
– На кладбище, – всхлипнул тот. – На наше тайное гномье кладбище, там закопаем под берёзкой, памятник поставим, оградочку…
Ну вот, Леся так и знала! Экие остолопы!
– Ни в коем случае! – возмутилась она. – Она же заколдованная, а не мёртвая. Принц приедет, поцелует её, она и оживёт как миленькая. А если вы её зароете, что ж бедному принцу все могилы в поисках перекапывать? Он же принц, а не терьер! Да ещё могут арестовать за злостное хулиганство и осквернение могил, об этом вы подумали?
– А что же делать? – захлопал ресницами гном.
– Поставьте ваш мавзолей куда-нибудь на видное место, чтобы принц его издалека заметил, – посоветовала Леся. – И дайте объявление в газету: «Требуется принц с хорошей родословной для оживления Белоснежки». Понятно?
– Понятно, – кивнул гном и помчался в голову процессии – изменять план захоронения.
Потом они наткнулись на костёр, у которого сидели Бременские музыканты. Это была единственная приятная встреча в лесу – нас (их – Лесю и папу) накормили, напоили и сыграли блюз в стиле кантри.
Словом, за всеми этими встречами Леся и папа чуть не разминулись с Элли и оказались на дороге, вымощенной жёлтым кирпичом, одновременно с ней.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Страшилы и Железного Дровосека не было видно за поворотом, по книге они увлеклись беседой и отстали. Элли и папа уставились друг на друга, а Тотошка начал яростно лаять. Но почему–то лаять он начал на Леську и даже попытался тяпнуть за ногу, Леська испугалась и бросилась бежать по дороге, вымощенной жёлтым кирпичом. Тотошка в восторге устремился за ней, папа схватил Элли в охапку и побежал за ними, крича:
– Вы куда? Меня-то подождите!
Леся не представляла, как отвязаться от треклятой псины, но вдруг вспомнила, что по сюжету Тотошка должен бесчувственно лежать на месте встречи с Людоедом, травмированный Людоедовым пинком.
– Ты что же это, цуцик, делаешь, – завопила Леська в праведном негодовании. – Ты текст забыл, пустолайка безмозглая! А ну марш на место встречи с Людоедом и лежи там без сознания!
Тотошка смутился, поджал хвост, вернулся и лёг на бок с видом умирающей Травиаты. Леся и папа перешли на шаг.
– Ну и куда её дальше тащить? – отдуваясь, спросил папа. – Я даже не знаю, где мой замок. Опоздали, с местностью не ознакомились.
– Уже скоро замок, – подала голос Элли, мешком висевшая на папиных плечах. – Вон за той сосной уже виден ров, наполненный водой.
– А ты помалкивай, ты должна от ужаса потерять сознание, – сказал папа.
– Вот ещё, сознание терять, – противно хихикнула Элли. – Мне интересно.
– Интересно ей, – проворчал папа, встряхивая свою ношу, чтоб не так давила. – Я когда «Волшебник Изумрудного города» читал, думал, что Элли – тоненькая, худенькая девочка из бедной американской семьи, лёгкая, как пушинка. А эта особа подросткового возраста в тяжёлом весе может выступать. Уф, ну и работка, ну, удружил сосед… Кажется, пришли.
Замок окружал живописный ров с водой. Через ров был перекинут подъёмный мост.
– Очень мило, – обрадовался папа. – Без моста вряд ли я допёр бы эту девчонку. Куда теперь?
– На кухню, – подсказала Леся.
На кухне папа привязал Элли к кухонному столу.
– Ты должна плакать и просить пощады, а я буду точить нож, – сказал он. – Где нож?
Ножа не было. Посмотрели в посудном шкафу, в сундучке, в ящике для специй, рассыпали перец, отчего расчихались вусмерть. Отвязали Элли, чтобы помогла искать. Она порылась в плите и в кастрюлях, заглянула за сундук. Ножа нигде не было.
– Наплевать, точи вилку, – сказала Леська. – Тоже острый предмет. Издалека и не разберёшь.
Опять привязали к столу хихикающую Элли, которая говорила, что ее еще никогда не закалывали вилкой и это, должно быть, щекотно. Папа взял вилку и начал ее точить об ложку.
– Давай проси пощады, – напомнил он. – А то у меня вилка не точится.
– О какое горе, о ужас, отпусти меня, дорогой людоед, я же тебе ничего плохого не сделала, – монотонно запричитала Элли. – О какая я несчастная, отпусти меня, разве тебя не трогают мои слезы…
Папа добросовестно заглянул Элли в глаза и сказал:
– Не трогают. Потому что никаких слез там нет.
– Достань вон в том мешке луковицу, – деловито сказала Элли. – Разрежь ее …э-э-э … вилкой и дай мне понюхать.
Лук был ядреный, через две минуты слезы лились уже и у Элли, и у Леськи. Папа тоже вытирал глаза, но стойко точил вилку.
– Очень трогательная картина, – заметила Элли. – Вообще-то мне надоело причитать, можно, я тебя ругать буду?
– Валяй, – согласился папа. – Все повеселее будет.
Элли с воодушевлением начала ругаться:
– Ах ты, поганый людоед, трухлявый слизняк, растоптанный лысым флоридским крокодилом. Ах ты, оживший труп паршивого барана, съеденный бешеным койотом. Ах ты, вислоухий бизон, из которого индейцы сделали тухлую колбасу и уже ее переварили!
Леське понравились Эллины ругательства, и она начала ей подсказывать:
– Ах ты, объевшийся комар, лопнувший от обжорства и размазанный по контрольной по алгебре! Ах ты, последний вздох взбесившейся египетской мумии с насморком! Ах ты…
– Минуточку, – удивился папа и бросил точить вилку. – Ты-то почему меня ругаешь?
– Извини, папочка, увлеклась, – смутилась Леська.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
За развлечениями они и не заметили, как на кухню ворвались Страшила и Железный Дровосек. Они давно бы уже были здесь, но папа забыл поднять за собой мост через ров, и эта парочка два часа топталась, не решаясь пройти по мосту и ожидая каверзы, ведь по сюжету мост должен быть поднят, а не опущен.
Леся с папой как-то совершенно забыли, что Страшила и Железный Дровосек придут освобождать Элли.
– Ага, вот и смена пришла, – с облегчением сказал папа. – Забирайте вашу барышню, а нам домой пора. Мама уже волнуется.
Но гости были настроены весьма агрессивно. Железный Дровосек чихнул от перца и замахнулся топором. Папа бросил в него наточенной вилкой. Вилка срикошетила о железную грудь Дровосека и угодила в глаз Элли, поставив огромный фингал. Элли взвыла от боли и неожиданности, что совсем разъярило Железного Дровосека, и он ринулся в ближний бой. Пока папа отбивался табуреткой, но против топора ему было не выстоять. Страшила тем временем кинулся папе в ноги, чтобы тот потерял равновесие, но поскольку в голове Страшилы была солома, то он перепутал ноги и подкатился под Лесины. Леська споткнулась об этот мешок соломы, ушибла коленку, разозлилась и швырнула Страшилу в Железного Дровосека. Конечно, лучше бы она швырнула чем-нибудь потяжелее, но и так вышло хорошо – Страшила налетел на топор, и лезвие застряло в соломе. Железный Дровосек не мог рубить топором, опасаясь повредить друга, и застыл в недоумении. Папа тоже застыл, опасаясь хитрости со стороны врага.
Леся оглянулась в поисках чего-нибудь тяжелого и увидела на стене нечто красное, знакомых очертаний и явно увесистое. Нечеловеческим усилием она стащила это со стены и бросила в Железного Дровосека.
Надо признаться, метание ядра никогда не было Лесиным любимым видом спорта. И вообще с физкультурой у нее были сложные отношения. Вместо того, чтобы точным ударом сокрушить Железного Дровосека, Леська попала этой тяжелой штуковиной на любимую папину мозоль. Он взвыл так, что в далеком Изумрудном Городе с башен попадали изумруды и контузили Дина Гиора и Фараманта, а один маленький изумруд отлетел аж к замку Людоеда, влетел в окно, и Леська его, конечно, подобрала.
Красный тяжелый предмет при соприкосновении с папиной ногой тоже взвыл и выбросил вперед струю белой пены. Конечно, это был огнетушитель.
Пена покрыла Железного Дровосека густым слоем, и он мгновенно заржавел. А Страшила у него на топоре превратился в симпатичного снеговика.
– Ура, – сказала Леся. – Мы победили.
– Ничего себе победа, – поморщился папа. – Я без ноги остался.
– Эй, а как мне их теперь в чувство приводить? – возмутилась привязанная Элли. – Дровосека надо маслом протирать, а какое тут масло, если он весь в каких–то взбитых сливках.
– Действительно, придется помочь, – спохватилась Леся. – Она одна ни за что не справится.
– У меня рабочий день кончился, – проворчал папа. – И кто тебя просил трогать огнетушитель? Вечно ты суешься куда не надо.
Вся ночь прошла в хлопотах. Сушили над камином Страшилу, обтирали и полировали Дровосека, прибирали в комнате после огнетушителевого буйства.
Когда уже все закончили и решили выпить чаю, пришел Тотошка и спросил, не надо ли чем-нибудь помочь. Вот ведь хитрая псина! Элли напекла оладьев, какие в Канзасе делала ее мама, и Леся съела их огромное количество, утешая себя тем, что мама не велела объедаться конфетами, а насчет оладьев она ничего не говорила.
Уже совсем рассвело, когда папа спохватился, что пора домой. Элли, Страшила, Железный Дровосек и Тотошка вышли их проводить. Элли освещала путь своим фонарем под глазом.
– Приходите еще! – помахала она платочком.– Очень весело было!
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ, она же ЭПИЛОГ
Дома мама и Стася разделили собранную Лесей землянику почти поровну. Маме досталось пять ягод, а Стасе – полное блюдо. Но мама сказала, что больше не хочет. Стася получила в подарок изумруд, отвалившийся от Изумрудного города. Она воткнула его в ухо любимой кукле, и сказала, что это – звезда во лбу, как у царевны Лебеди. Мама тоже хотела изумруд, но решила, пусть Стася пока с ним наиграется, а потом мама его на что-нибудь выменяет. Но шоколадку, например, или на какую-нибудь игрушечную собачку.
Сосед на следующий день принес папе перо Жар-птицы и очень благодарил за то, что папа его выручил. Леська сразу забрала перо себе и использует его вместо фонарика, чтобы читать ночью под одеялом, когда ее уже уложили спать. Словом, это мероприятие окончилось сравнительно благополучно.
Тихий вечер. Мама вяжет, Леся читает, Стася доедает кашу, папа увлекся газетой.
– Ну и какова мораль ваших приключений? – спросила мама.
– Зачем мораль? – изумилась Леська. – Нам и без морали было очень весело.
– В сказке обязательно должна быть мораль, – сказала мама. – Иначе это не сказка, а так… комиксы какие-нибудь. Итак, объявляю конкурс на лучшую мораль.
– Я уже придумала, – обрадовалась Леська. – Если ты куда-нибудь идешь, то оттуда надо что-нибудь принести младшей сестре.
– Ой, какая мораль замечательная, – развеселилась мама. – Но она слишком… как бы это сказать… Ха-ха-ха!
– Не понимаю, что тебя не устраивает, – с достоинством сказала Леся взрослым голосом.
– Я тоже придумала мораль: надо быстро есть кашу, – сказала Стася, скребя ложкой по тарелке.
– Тоже прекрасная мораль, – одобрила мама. – Если б ты еще это выполняла… Вот у меня самая моральная мораль: каждую работу надо делать хорошо…
– Даже контрольную, – закончила за нее Леська. – А ты, папа, что скажешь?
– Ты представляешь, какую чушь печатают в газете? – вдруг возмутился папа. – Нет, ты послушай, это ж надо было выдумать такую глупость! Вот: «Наш специальный корреспондент из Анапы сообщает: по Черноморскому побережью прокатилась волна странных нападений на людей. Очевидцы описывали, что высокая загорелая женщина с неправильным прикусом неожиданно набрасывается на пляже на отдыхающих и кусает их, пытаясь утащить с собой и съесть на приволье. Видные ученые утверждают, что…» -– ну, и так далее в том же духе. Наверно, эту ерунду выдумали для того, чтобы снизить наплыв отдыхающих на курорты Черноморского побережья, а иначе я и не знаю, зачем это надо… что с тобой?
– Папа… – еле справляясь со своими губами, пролепетала Леся. – Папочка… А ты помнишь, что мы отправили отдыхать на Черное море людоедку из «Мальчика-с-пальчика». Во-во-в отпуск…
Повисло молчание. Потом папа встал:
– Так. Я помчался в круглосуточные кассы Аэрофлота. Завтра мы с Лесей отправляемся на Черное море. Раз мы эту кашу заварили, значит, мы за эту людоедку ответственны. Леська, не забудь купальник.
– Нет уж дудки, – возразила мама. – Мы со Стасей тоже хотим на море. Летим все вчетвером. Мы, вчетвером, если не будем ссориться, весь мир спасем, не то что одно Черное море.
И утром они уже летели спасать черноморские курорты от людоедки с неправильным прикусом.
Но это уже совсем другая сказка…
Иногда Сережа давал Зубову подзатыльники.
Сначала Зубов привязывал к затылку подушку, потом вратарскую маску, а однажды привязал кактус и замаскировал его волосами.
– Зубов становится все хитрее и хитрее, – пожаловался Сережа своему другу Коле Кулакову. – Скоро вообще не смогу давать ему подзатыльники.
– А ты давай пинки, – посоветовал Коля, – пинки безопасней. Помнишь кактус?
– Еще как! – поморщился Сережа. – У меня тогда рука болела два дня.
– Вот видишь, – сказал Коля. – Переходи на пинки – верное дело.
– Я подумаю, – согласился Сережа.
На следующий день Зубов пришел с привязанным к затылку капканом. Он ходил по школе и свысока поглядывал на Сережу. Сереже даже показалось, что Зубов в него плюнул.
Тогда Сережа подошел к Зубову и дал ему пинка. Зубов побледнел и перестал поглядывать свысока.
– Ну как? Получилось? – спросил Сережу Коля Кулаков. – Ногу не повредил?
– Пока получилось, – озабоченно ответил Сережа, – а дольше не знаю.
– Будем надеяться, – сказал Коля.
– М-м-м, да, – согласился Сережа.
Наталья Дурова продолжает делиться секретами дрессировки животных
Часто, увидев кошку на спектакле, зрители удивляются и спрашивают: «Скажите, это обыкновенная кошка?»
Да, самая обыкновенная кошка. Очень хорошо дрессируется. Понаблюдаем за кошкой. Кошка свободно влезает на дерево, в комнате она легко перепрыгивает со шкафа на буфет, со стола на диван. Играя лоскутком или скомканной бумажкой, она переворачивается по полу. Это и можно использовать в дрессировке. Важно добиться, чтобы кошка прыгала и делала пируэты там, где вам нужно.
К тумбе наклонно подставьте доску с набитыми планочками. Заставляйте кошку взбираться на тумбу по этой доске, приманивая лакомством — маленькими кусочками мяса или рыбы. Вторую тумбу, на которую должна прыгать кошка, поставьте так, чтобы кошка могла свободно на неё перешагнуть. Когда она переходит с одной тумбы на другую, награждайте её лакомством, подавая при этом какие-нибудь сигналы (движение руки или возглас «ап!»).
Потом постепенно увеличивайте расстояние между тумбами. Если хотите, чтобы кошка прыгала ещё и сквозь обруч, надо с первых же репетиций помещать обруч между тумбами. Сначала — совсем близко к первой тумбе, потом, увеличивая расстояние, но таким образом, чтобы кошке было удобно проскочить сквозь обруч.
Ко мне приходит Угомон,
А я — Земная спячка.
Смотрю я вновь волшебный сон,
Я добрая чудачка.
Во мне всю зиму спит медведь,
А чуть весна – проснётся.
И станет топать сквозь листву,
Ломая, что придётся.
В серебристой темноте
Вдруг исчезла моя тень…
Не могу найти себя,
Хорошо бы мне огня.
Посветлеет моя тень,
Стану я видна теперь,
Словно днем, светло и ясно,
И ходить нам не опасно.
Маленькая девочка,
Ей четыре месяца.
Всё лежит она в кровати.
Скоро не поместится.
Много лет стоит осина,
Одевается в лосины,
По четыре раза в год
В модный дом она идёт.
Летом шьёт наряд зелёный,
В осень — красно-золотой,
В зиму шубу одевает,
Ножки пухом укрывает,
И, согретая теплом,
Спит она спокойным сном.
Вся прелестная она,
Пробуждается от сна,
Распускает свои косы,
И в зелёный свой наряд
Одевается опять.
Без природы мы б не жили,
Мы бы жили, но тужили,
А с природой мы живём
И по яблочку жуём!
Мусор ночью или днём
Загорается огнём,
А огонь там непростой,
Весь помойный, золотой!
(Прежде чем отгадывать, послушайся нашего совета: не доверяй рифме!)
Хвост веером, на голове корона.
Нет птицы краше, чем …
(павлин)
Весь запас мышей и риса
От мышей спасает …
(кошка)
Простой вопрос для малышей:
Кого боится кот? …
(собак)
В норке холодно и сыро.
С неба валят хлопья …
(снега)
Кто любит по ветвям носиться?
Конечно, рыжая …
(белка)
Он защищает наш участок от воров.
Из толстых досок он, и крепок, и здоров.
Но если мы собрались погулять –
Две первых буквы нам достаточно убрать.
Угадай животное:
ЛИРА+ГОЛ=
УС+РОК=
УС+КОЛЯ=
дело+пар=
Женя Жукова, 13 лет.
* * * Пуста канистра! Как шуруют быстро... Яна Мкртычева, 11 лет * * * Большинство лосей в лесу Покупают колбасу Саша Перевезенцев, 9 лет
