– Ежик! Медвежонок! Вы меня слышите?

Заяц стоял на холме, глядел на реку, на весёлый весенний лес, и нежный ветерок трепал ему уши.

– Молчат, – сказал сам себе Заяц и закричал ещё громче:

– Ежи-и-ик! Медвежо-о-о-нок!

– Ну, чего кричишь? – спросил Кто-то.

Заяц оглянулся: никого не было.

– Нечего кричать. Всё равно не услышат.

– А ты – кто? – спросил Заяц. – И где ты есть, если тебя не видно?

Кто-то прошёлся туда-сюда (Заяц слышал, как шелестит трава) и остановился перед Зайцем.

– Вот что, – сказал Кто-то и уставился на Зайца невидимыми глазами. – Медвежонок теперь спит, поел и отдыхает, а Ежик идёт к нему с песней.

– Что поёт? – спросил Заяц.

– Без слов.

– А ты откуда знаешь?

– Я всё знаю.

– А зачем я их звал?

– От радости. Солнцу обрадовался и кричишь.

– Верно, – сказал Заяц. – Уж больно хорошо! А что я им хотел сказать?

– Весна!

– Точно! А ещё?

– Давайте попрыгаем!

– А ещё?

– А больше – всё! Что ты ещё можешь сказать, если ветер в башке?

«Опять верно, – подумал Заяц. – Больше я ничего и не хотел».

Но Зайцу захотелось поговорить с кем-то, кого не видно, как-то по-другому, чтобы Кто-то как-нибудь сказал, кто он.

– А давай побегаем! – сказал Заяц.

– Со мной не интересно.

– Почему?

– Я – везде. Куда ни прибежишь, а я – тут.

– Не верю! – сказал Заяц.

– Беги!

И Заяц помчался с холма, прижав уши, и, долетев до реки, так прыгнул в сторону, что любой, будь то сама Лиса, или даже Волк, и тот бы не удержался, бухнулся в воду, а Заяц залетел в ельничек, скатился в овраг и, спрятавшись под вывороченную сосну, прошептал: «Где ты?»

– Да здесь я, не дрожи, – нехотя сказал Кто-то, и Заяц остолбенел.

– Кто ты? – тоненько заплакал Заяц. Его бил озноб. – Покажись!

– Не могу, – сказал Кто-то. – Не умею.

– Тебя заколдовали? – Зайцу сделалось так страшно, что он перестал дрожать.

– Заколдовывают в сказках.

– А мы – где?

Кто-то немного помолчал, потом заиграл на балалайке.

– Это – что? – спросил Заяц.

– Балалайка.

Балалайка тихонько тренькала, на лес надвинулись сумерки, а заяц сидел под вывороченной сосной, обхватив голову лапами и, раскачиваясь из стороны в сторону, мычал, будто у него болел зуб.

– Ничего, – успокаивал его Кто-то. – Это пройдёт. Ты только пойми, что есть Кто-то, кого никогда не видно.

– Что-то нашего специального корреспондента Васи Пёрышкина не видно, – задумчиво произнес Главный Редактор, просматривая статьи. – Задерживает материал.

– Наверное, занят, – робко предположила машинистка Настя Ярославцева. – Очередное сенсационное интервью берёт. Ушёл с головой в поставленную задачу, вот его и не видать.

– Слишком глубоко ушёл, – проворчал Главный Редактор, щелкая Большими Редакторскими Ножницами над очередной статьей. – А если не сдаст тему в срок? Что мы делать будем? А?

– Вас не поймешь, – вмешалась Очень Технический Директор Аня Немальцина. – Человек, можно сказать, всю душу в работу вкладывает, а вы еще и недовольны! А интервью он в срок сдаст, будьте уверены. И дня не пройдёт, обязательно объявится!

И тут на столе заливисто задребезжал телефон.

– Вот видите? Это он, я уверена! – торжественно сказала машинистка Настя и сняла трубку. Но в аппарате что-то хрюкало и пищало.

– Вася, это ты? – позвала Настя. – Вася, перестань хрюкать и говори, как человек!

Вслед за этим в трубке хрустнуло, словно маленький взрыв, и наступила тишина.

– Я и не хрюкаю! – обиженно произнёс Васин голос. – Это телефон неисправный, вот он и хрюкает. Я по нему долбанул кулаком, сразу все исправилось.

– Пёрышкин, ты где? И кто тебе разрешил стучать кулаками по телефону? – сердито спросил Главный Редактор взяв трубку на параллельном аппарате.

– А кто мне запретит, я же из будки звоню! – отмахнулся Вася. – У меня срочная информация! Записывайте: богатыри были на самом деле!

– Откуда такая уверенность? – засомневался Главный Редактор.

– Илья, вы, наверное, самый старший из богатырей?

– Нет, сынок, что ты. Мы все младшие – и я, и Добрыня, и Алёша Попович – мы все кто в конце десятого века жил, а кто и попозже.

– А что, были ещё и старше?

– Конечно, были. У кого бы мы богатырскую науку постигали? Старшие – это Святогор-богатырь, Волх-богатырь, Дунай-богатырь, Потык…

– Дунай – это река такая. Его в честь реки назвали, да?

– Что ты, что ты! Река Дунай – это и есть богатырь. Ты разве былин не читал? Он взялся состязаться со своей женой-богатыршей и убил её, а потом заколол себя копьем. Из его тела и потекла Дунай-река.

– Разве так может быть?

– В прежние времена всё могло быть, – вздохнул Илья.

– Но ведь наукой это не доказано!

– Какая наука, сынок! Это так давно было, что и доказать нельзя!

– А когда былины начали появляться?

– Первые былины (в них как раз о старших богатырях и повествуется) народ сложил уже к девятому веку. Их называют мифологическими. Второй цикл – былины киевские. А третий – Владимиро-Суздальские. Это уже про нас, про богатырей младших.

– Много же народ про вас насочинял! В жизни не прочесть…

– Скажешь тоже – «насочинял». Обидно это. Народ наши дела приукрашивал, не без того. Но мы все действительно существовали и действительно воевали за землю Русскую, за князя с княгинею. Меня за это даже к лику святых причислили…

– Не может быть!

– Почему же не может… Отправляйся в Киево-Печерский монастырь, под ним есть пещеры, там моя гробница. Если не испугаешься – проверишь.

– Вы в самом деле родились в земле Муромской, в селе Карачарово? И на печи вы тридцать лет просидели?

– И это было, не скрою. Вылечился я чудесным способом, потому что мне предназначено было стать богатырём, Русь-матушку от врага защищать, служить князю Владимиру.

– Какому Владимиру? Их же два было – Святой и Мономах!

– Верно, два… В былинах их образы слились в один – не очень хороший, я тебе скажу!

– Ага. Коварный, жестокий…

– Ты думаешь, легко государством править? Потруднее, пожалуй, чем палицей махать! Я служил не Киевскому князю, а Владимиро-Суздальскому – Мономаху. Это было в начале двенадцатого века.

– Неужели Соловьи-разбойники тогда еще водились?

– Разбойники всегда водились. Прятались на дорожках прямоезжих, с громким посвистом бросались на путешественников, грабили. Только в былине не конные дорожки имеются в виду. Это были пути по Днепру к Черному морю и по Волге – к Каспийскому. А по берегам рек засады устраивались на богатые купеческие корабли. Это и хазары, и печенеги, и половцы. С тринадцатого века – волжские и крымские татары. Вот мы, богатыри, княжие дружинники, эти дороги и очищали. Это был подвиг, на который не всякий смельчак решится.

– Тогда понятно, почему Соловей с родственничками на одно лицо были.

– Не совсем так. Татарина от татарина отличить можно. Это – отголосок другой истории – о маленьких диких лесных племенах, члены которых из поколения в поколение женились на своих сестрах. Мы встречали таких в наших странствиях. Но они не разбойничали, жили охотой, бортничеством (по-вашему, пчеловодством).

– А Добрыня – он тоже с вами служил?

– Нет, он на самом деле жил во времена Владимира Святого – того, что Русь крестил. Добрыня Никитич, посадник новгородский, а затем воевода киевский, был дядей Владимиру и даже помог тому в некотором роде занять престол. В 970 году Святослав оделял своих сыновей землями. Ярополка он посадил в Киеве, Олега – у древлян. Но тут пришли новгородцы, и пригрозили отделиться, если Святослав не даст им князя. Тогда Добрыня уговорил новгородцев попросить княжить Владимира – внебрачного сына Святослава и ключницы Малуши. Князь выполнил их просьбу и посадил Владимира в Новгороде. Об этом рассказывает Повесть Временных Лет, но в былинах не осталось этой истории.

Зато осталась другая – как Добрыня сватал князя Владимира. Действительно, дядя помогал князю, когда тот в 980 году решил жениться на полоцкой княжне Рогнеде.

– Его борьба со Змеем – тоже выдумка?

– Нет, тут скорее речь идёт о метафоре. Знаешь такой литературный прием? В 990 году, после того, как стольный град Киев был покрещён, а языческие идолы частью порублены, а частью сброшены в Днепр, Добрыня с Путятой (другой воевода князя Владимира) отправились крестить огнём и мечом Новгород. Жители не хотели расставаться с богами предков. Особенно почитали в торговом городе Велеса – покровителя скота, торга и подземных богатств. Велеса изображали в виде змея, поэтому народ изобразил поход христианина Добрыни против язычества, как борьбу со Змеем.

Летописи повествуют, что, порубив идолов, Добрыня обратился к новгородцам со словами: “Что, безумные, сожалеете о тех, кто сам себя защитить не смог, какую пользу вы от них ждали?” Так что на деле поход оказался не таким опасным, как его описывают, хотя новгородцы вполне могли подняться против богатырей.

– Путята в былины не попал?

– Напрямую – нет, но имя его народная молва сохранила. Оно преобразовалось в образ Забавы Путятишны, которую Добрыня освобождает от Змея.

– А третий ваш товарищ, Алёша Попович – при каком из Владимиров жил?

– Если верить былинам, Алёша покуражился при обоих князьях разом. При Владимире Святославиче он воюет против печенегов, а при Владимире Мономахе – противостоит половцам. Но на самом деле его звали Александр, и жил он в начале XIII века. Реальный Александр Попович был участником сражения между ростово-суздальскими и новгородскими войсками на реке Липице в 1216 году. Погиб он в сражении при реке Калке в 1223 году с семьюдесятью другими русскими богатырями.

Прототипом его противника – Тугарина – стал половецкий хан Тугоркан, ставший в 1094 году тестем Святополка и убитый киевлянами в 1096 году. Следствием этого слияния эпох и героев стал интереснейший былинный ход – Алеша Попович убивает своего противника не в чистом поле, а на пиру у князя, за то, что хан начинает приставать к жене Владимира, княгине Апраксе.

– Значит, никаких чудовищ богатыри не убивали?

– Нет, противники у нас были не о трёх головах огнедышащих. Но от этого они были не менее опасными. Это были хазары, печенеги, половцы, татарские орды. Так что княжеским дружинникам редко приходилось подолгу отдыхать на княжеских пирах в столице…

– Всё, – растерянно произнесла Настя, убирая трубку от уха. – Обрыв связи, наверное… Интересно, откуда он звонил?

– Из какой-нибудь библиотеки, наверное, – равнодушно пожал плечами Главный Редактор. – Не мог же он в древних временах телефонную будку найти…

– Не мог? – недоверчиво переспросила Настя, берясь за расшифровку стенограммы разговора. – Вася ещё не то может…

Внимание, ребята! В интервью Илья Муромец допустил одну историческую неточность. Какую?

Ответ:

Илья назвал Мономаха князем Владимиро-Суздальских земель, а в начале двенадцатого века это княжество называлось ещё Ростово-Суздальским. Владимиро-Суздальским оно стало при князе Андрее Боголюбском, перенесшем в начале 1170-х столицу из Ростова во Владимир.

Интервью расшифровала и исправила ошибки Настя Ярославцева

У половецких вод

Ну и луг!
И вдоль и поперёк раскошен.
Тихо.
Громкие копыта окутаны рогожей.
Тихо.
Кони сумасбродные под шпорами покорны.
Тихо.
Под луною дымятся потные попоны.
Тихо.
Войско восемь тысяч, и восемь тысяч доблестны.
Тихо.
Латы златокованы, а на латах отблески.
Тихо.
Волки чуют падаль,
приумолкли волки.
Тихо!
Сеча!
Скоро сеча!
И – победа,
только…
тихо…

Я всадник

Я всадник. Я воин. Я в поле один.
Последний династии вольной орды.
Я всадник. Я воин. Встречаю восход
с повёрнутым к солнцу весёлым виском.

Я всадник. Я воин во все времена.
На левом ремне моём фляга вина.
На левом плече моём дремлет сова,
и древнее стремя звенит.

Но я не военный потомок славян.
Я всадник весенней земли.

Представляете, Юрику этим летом купили санки. Всю зиму он на наших катался, а как лето пришло – ему сразу купили. Вернее, подарили на день рождения – ему четыре года исполнилось, а мне в это время уже шесть было.

Спим с Нинкой, вдруг дверь открывается, и крик на всю комнату:

– Хватит спать! Мне санки вчера купили – испытать надо!

Юрик, конечно же, забыл, что мы уже три дня не разговариваем после того, как он нам с Нинкой на своём велосипеде не дал покататься. Мы тоже забыли, что поклялись никогда в жизни не дружить с Юриком. Быстренько оделись и побежали к нему.

Прибежали, а он подводит меня к смородиновому кусту и говорит:

– Лезь! Я туда санки вчера спрятал, чтоб отец их до весны на чердаке не запер. А они за что-то зацепились – вытащить не могу.

Полезла я в кусты, вытащила санки, а Нинка моя и говорит:

– Ой! Какие разноцветные!.. Наверное, кататься на них лучше, чем на наших. Наши ведь зелёные.

– А где мы их испытаем? – спросила я. – Снега нигде нет.

– Ты самая старшая, вот и думай! – сказал Юрик.

– Твои санки – ты и думай, – заступилась Нинка.

– Ладно! Пошли, – приказала я.

– Куда? – в один голос спросили Юрик и Нинка.

– Пошли, не спрашивайте.

Я привела их на поляну в лесу. Мне показалось, что по мягкой зелёной траве без колючек санки обязательно поедут.

– Садись!

Юрик сел, а мы с Нинкой стали его тащить. Но санки не двинулись с места.

– Тяните сильней!

Мы потянули сильней, но санки остались на месте.

– Сильней! Ещё сильней! – ныл Юрик.

Но санки не ехали. Не оттого что Юрик был тяжёлый, а оттого что просто не ехали.

И тут мне в голову пришла другая мысль. Я потащила Юрика, Нинку и санки в сад, где было много пыли на тропинке. Не поехали санки по траве – по пыли обязательно поедут!

Но Юркины санки не поехали и по пыли. Я не знала, что же делать. Но тут Нинка говорит:

– Знаешь, а наши бы санки поехали, потому что они зелёные!

Мезинов Лёша, он же Леонид Антонович, родился 3 мая 1938 года в Москве, Рассказы отца, авиационного инженера, впоследствии генерала авиации, давали щедрую пищу мальчишескому воображению. На даче в Кучине хранились тёплые унты: в них летал над Гималаями отец. Сын играл с трофейной овчаркой Майкой – то в лётчиков, то в охотников. И не только с овчаркой. Многое из его забав попало потом в стихи:

… Все говорят о судаке,
что он живёт не так,
Зачем живёт он в сундуке,
Но очень любят судаки
Большие сундуки.
И часто ходят, чудаки,
Мечтать на чердаки.
…И сам бы жил на чердаке,
Да занят тот чердак.
И сам бы плавал в сундуке,
Но в нём живёт судак!

В сундук с судаком упала капля грусти о неповторимом, невозвратном детстве.

Некоторое время Мезинов в соавторстве с другом Ковалем писал сказки. А стихи… стихи у него многокрасочные, многослойные: своя мелодия, свой лад. Мечта, вырастающая из обычного быта. Вот мать просит сына поставить на стол кастрюлю со щами. Все, что происходит дальше, призвано преодолеть будничность:

Конь горячий в поле мчится,
Горячит его седок.
Он везёт не царь-девицу –
Щей горячих котелок.

Сказка и действительность причудливо соединяются, при этом сказка пародируется, а действительность обогащают романтические черты.

Мезинов-поэт вызывает уважение именно душевной честностью, Он живописал и прославил немало зверья. И дома вечно возится с животиной. У него на 13-м этаже на улице Судостроителей (а летом в Кучино) пять приблудных собак: Дуня, она же Дунда и Прохиндейка, похожа на пуделя, только хвост не купирован. Мышка, Лидочка, она же Линда, кобель Тоша и эрделька Фрося. Как говорит прекрасная Валентина, прожившая с Лёшей больше тридцати лет, «собаки – это последние ангелы на Земле. И всегда в настроении!»

К собакам примазались две кошки: Фрося Вторая и Плюшка по фамилии Черномырдина, брошенные под осень прежними хозяевами-дачниками.

И ещё припоминаю, как у Лёши целый год жила большая, необыкновенно белая курица. «Вот говорят, – это опять Валентина, – «куриная голова», «куриные мозги». Наша была умница. Она на даче втёрлась в дом и не захотела уходить. К осени стала как член семьи. Если зарезать, не поймёшь, ты ешь или тебя едят. Доброжелательная, разговорчивая. Не любит одна быть на кухне, просится в комнату. Сидит рядом и смотрит на меня, на Лёшу. Телевизор смотрела. Снесёт яйцо – несла огромные яйца – кудахчет и крыльями шумит. Мы боимся, что городские соседи услышат. Я её в чулан – и свет выключу. Так она перестаёт шуметь. Снесётся в передней за полой пальто – и ни звука. В конце концов со слезами отдали кучинским селянам. И скучали…»

Был бы у Мезинова слон… Впрочем, слон у него тоже есть. В стихах:

…И тогда я скажу:
– Покатай меня, слон!
И, качнувшись,
Пойдёт потихонечку он.

Кот и корова

Мой старый кот
Сбежал из дома,
Он у меня с рожденья жил,
Я сам кормил его соломой,
Морковкой свежею кормил.
За ним
Ушла моя корова.
Я сам прогнал ее взашей
За то, что глупая корова
Не шла в амбар ловить мышей.
Теперь я
Хлеб жую с водою
И не слезаю о сундука.
КТО МНЕ ВЕДРО МЫШЕЙ НАДОИТ?
КТО МНЕ НАЛОВИТ МОЛОКА? 

В самолете

Когда ты сядешь 
В самолет,
И он
Покатится 
Вперед, 
И вспыхнут 
На табло огни:
Вниманье!
Пристегнуть ремни!
Не спрашивай,
Зачем они,
А самолет свой...
Пристегни!
Иначе,
Видишь ли,
Малыш,
Один ты
В небо
Улетишь!
Ну и кому,
Скажи,
Охота
Лететь вот так...
Без самолета?

Тритоны

В водах тихого затона
Пели песни
Три тритона.
Первые звался ХАРИТОНОМ,
Пел
Красивым БАРИТОНОМ.
Славно пел
Тритон Антон,
Был он тоже баритон.
Но у третьего тритона
Голос ниже
На ТРИ ТОНА.
А уж если у тритона
Голос
Ниже
Баритона —
Значит, это МОЩНЫЙ БАС!
. . . . . . . . .
Вот и весь рассказ.

Сом

Жил в речке одной
Преогромнейший сом.
Он был так огромен,
Велик
И весом,
Что даже лягушки,
Увидев сома,
От страха
Сходили с ума!

Но был добряком
Преогромнейший сом,
Великий любитель
Купаться!
Любил кувыркаться
В воде колесом
И в тине усами
Копаться.

Еще он любил
По утрам собирать
Упавшие звезды
В речушке.
Поверьте!
Напрасно сходили с ума
От страха
Речные лягушки.
Сома-силача,
Великана сома
Не стоило им опасаться.
Был сом так огромен,
Велик и весом,
Что просто
Стеснялся
Кусаться!

Путник

Росла трава на косогоре.
За нею замаячил вскоре
Один приятный господин,
Один.

Он проявился понемногу
И молча вышел на дорогу,
Но испугались все вокруг
Вдруг.

Ведь, выделяясь из травинок,
Шёл без пальто он, без ботинок.
Ах, был, увы, совсем раздет
Скелет.

Пальто

На вешалке пальто висело.
Я подошёл – оно присело.
Я отскочил – оно привстало
И вновь висит, как ни бывало.

Я отвернулся – а оно
Тихонько сзади подошло,
Погладило, полой прижало,
Что-то, шутя, пролепетало
И обняло меня всего.

И я тогда простил его.

Я

Если быстро обернуться —
Можно на себя наткнуться,
Поздороваться с собой,
Удивиться, крикнуть «Ой!»
И свалиться как попало,
Потому что страшно стало.

*

Я – искатель приключений
В мире слов и их значений. 

*

Не раз глядели,
Не раз слышали…
Не разглядели,
Не расслышали.

*

Вот не плавает причал,
А сколько суден повстречал…

*

По-хорошему прошу:
Раскрывайся, парашют…

*

У меня ума палата,
Только толку маловато.

*

Кто-то
В небо
Пальцем
Тыкал:
«Вкл» —
И «Выкл»,
«Вкл» —
И «Выкл»…

*

Несмотря на все метания,
Утонул-таки в сметане я.

Вот было бы здорово изобрести вечный двигатель! Включишь его, а он никогда не останавливается. Правда, ученые говорят, что такой двигатель, который можно потрогать руками, создать невозможно. Зато поэты такой вечный двигатель придумали давно. Это – бесконечные стихотворения. Начнешь читать такое стихотворение, а оно не кончается, потому что всё время возвращается к своему началу. Одно из них ты наверняка знаешь:

У попа была собака,
Он её любил.
Она съела кусок мяса –
Он её убил.

И в землю закопал, И надпись написал:
«У попа была собака,
Он её любил…»

Вот ещё один старинный пример, на этот раз про ворону, которая с тех самых старинных пор никак не высохнет:

Шёл я как-то через мост –
Глядь, ворона сохнет.
Взял ворону я за хвост,
Положил её под мост –
Пусть ворона мокнет.
Снова шёл я через мост –
Глядь, ворона мокнет.
Снова взял её за хвост,
Положил её на мост –
Пусть ворона сохнет.

И так далее…

Бесконечные стихотворения любят и дети, и взрослые. Не удивительно, что они запоминаются почти сразу и на всю жизнь. Мне, например, очень нравится «тошнотворная» песенка Михаила Яснова из мультфильма про чучело-мяучело:

Чучело-мяучело
на трубе сидело,
Чучело-мяучело
Песенку запело.
Чучело-мяучело
с пастью красной-красной –
всех оно замучило
песенкой ужасной.
Всем кругом от чучела
горестно и тошно,
потому что песенка
у него про то, что:
Чучело-мяучело
на трубе сидело…

Когда надоест или силы кончатся, эту песенку можно закончить словами: «Чучело-мяучело, ты меня замучило!» Зато другая бесконечная песенка, эфиопская, закончится при исполнении сама собой, потому что её надо петь всё быстрее и быстрее. По моим наблюдениям где-то к третьему-четвертому кругу даже самые шустрые певцы выдыхаются. Так что это самое «короткое» бесконечное стихотворение:

А мы – э, а мы – э, а мы – эфиопы,
Мы в А, мы в А, мы в Африке живём.
Мы за, мы за, за прочный мир в Европе
И пе, и пе, и песенку поём:
«А мы – э, а мы – э, а мы – эфиопы…»

Но, конечно, «бесконечными» могут быть не только стихи. Прочитай, к примеру, вот эту смешную украинскую небылицу, которой больше ста лет:

Взлетела сорока на дерево, видит, что выбрался рак из воды и на дерево лезет. Лезет и лезет, лезет и лезет, а сорока смотрит и смотрит, смотрит и смотрит, а рак лезет и лезет. Вот лезет он, лезет, лезет, а сорока смотрит и смотрит. Вот смотрит она, смотрит и смотрит, а рак всё лезет и лезет. Лезет он, лезет и лезет… и т.д.»

И все-таки самые интересные «вечные двигатели» получаются у поэтов. Вот какой «кусающий себя за хвост» стишок придумал не так давно один из них, Герман Лукомников:

ла.
Не надо
Звать врача.
Начинай
читать
снача-

Закончить разговор про эти чудесные бесконечные стихотворения я хочу самой «сладкой», никогда не кончающейся историей, придуманной поэтом Игорем Жуковым:

Голодный чёрт
Купил себе торт,
В пять минут съел –
Очень растолстел.
Растолстел, ай-ай!
Не влез в трамвай.
Ни грудью, ни бочком –
Пошёл пешком.
До дома добрался –
Опять проголодался…
(Начинай сначала).

А может быть, тебе удастся придумать своё бесконечное стихотворение? Тогда не забудь прислать его нам.

Здравствуй дорогой, незнакомый читатель!

Просто удивительно, что я пишу тебе это письмо…

Меня зовут Дарья Герасимова. Я пишу детские стихи, хотя на самом деле я художник…

С детства мне очень нравилось рисовать. Летом, в деревне, я рисовала тёплых пыльных кур и старые, рассохшиеся лодки, похожие на складчатых, доисторических животных. Зимой рисовала вид из окна, где на фоне вечернего нежно-розового неба дымились трубы трех стоявших перед домом заводов, а у стены автобазы росло единственное на весь пейзаж дерево…

Мне нравилось придумывать сказочных зверей, птиц и насекомых. Но больше всего мне хотелось делать иллюстрации к детским книгам.

Учиться в обычной школе мне не очень нравилось, но с каким же восторгом я ездила заниматься в художественную школу! Затем я поступила в Полиграфический институт, на факультет, где готовили художников-иллюстраторов…

Моя мечта осуществилась — я начала работать и делать рисунки для детских книг…

Но при чем же здесь стихи? — спросишь ты.

Признаюсь, стихи я стала писать совершенно случайно.

Так получилось, что когда я уже училась в институте, мы завели хитрого рыжего котёнка с кисточками на ушах и солидным для столь маленького существа именем Савелий. А через неделю после него — пестренькую ушастую спаниельку Лушу, больше всего напоминавшую толстого, лохматого бегемотика. И вот, глядя на их игры и шалости, я написала свои первые стихи про котят и щенков…

Звери выросли, а стихи остались. И продолжали множиться в небольшой тетрадке. Это уже были стихи не только про собак и кошек, но и про драконов, и про слонов, и даже про трубы завода за окном…

Так что теперь я не только оформляю детские книжки, но и делаю рисунки к своим стихам, которые печатаются в разных журналах.

Вот вроде бы и всё.

Всего тебе самого доброго и радостного!

С уважением,
Дарья Герасимова

Вот так Даша Герасимова простыми словами рассказала о себе, да так хитро, что вроде как и добавить нечего. Но я всё же кое-что добавлю. Даша Герасимова человек одарённый – она не только пишет стихи и рисует, она ещё издаёт книги, пишет статьи и умеет ещё много такого, о чём мы с тобой, читатель, всегда будем узнавать с радостным удивлением. Вот недавно она принесла в редакцию новые стихи и маленький праздник. Даша и раньше приносила стихи. Красивые, ажурные. Но ими можно было только любоваться. А в её последние стихи можно войти! Можно ощутить горячую дорожную пыль под босыми ногами, почувствовать запах черники, запах травы и солнца. Не верите? Заходите!

Зимний сон

Дует ветер пушистый
Сквозь ночь в январе.
Самый маленький слон
Спит в мышиной норе.

Но во сне он шагает
сквозь чащу из трав,
И с восторгом трубит,
к небу хобот задрав,
И порхают вокруг
мотыльки и шмели,
И черникою пахнет
от теплой земли,
Начинается день,
как в клубочке тесьма…

И ещё не известно, 
Что будет зима…

Вот пес

Вот пёс,
который любит мир,
А в мире:
стол, где режут сыр,
и иногда
лежит паштет,
И никого с ним рядом нет,
Где белым облаком —
мука,
Где нету на двери
замка,
Где запах кур и колбасы,
Где рай,
в котором млеют псы,
Где чад и жар,
Плита иль печь…
Где в самом центре можно лечь,
Забыв,
весь этот мир любя,
Что здесь —
споткнутся об тебя…

Утром

Утром дом, как пароход,
Через двор плывет, качаясь,
И сидит на крыше кот,
В альбатроса превращаясь.

Гонит ветер от земли
Мокрых листьев
рыбьи стаи,
И плывут, как корабли,
Разноцветные трамваи.

Утром я —
это не я.
Я моряк, и врать не стану,
В неизвестные края
Я плыву по океану.

И вплывая важно
в класс,
Волк морской и одинокий,
Удивляюсь каждый раз,
Что давно идут уроки.

Летние наброски

Дача. Полдень.
Летний жар.
Облака так редки.
Кот, как пёстрый ягуар,
Спрыгнул с синей ветки.

Пыль — бела и горяча.
Мух ленивых стаи.
За рекой —
Грачи кричат,
Словно попугаи.

Достаю карандаши.
Собираю силы.
Спят, забравшись в камыши,
Лодки-крокодилы.

Так тихонько, наугад,
Я рисую лето.
И шумит, как водопад,
Электричка где-то.

Размышление

Относительно кота —
У бульдога нет хвоста.

Относительно слона —
Еле-еле моль видна.

Относительно жука —
Как гора моя рука.

Шелестит
Теплый сад.
Жук как тигр
Полосат.

Я смотрю
На жука.
Он свободен
Пока…

Он смотрит
Вопросительно…
Всё в мире
Относительно…

Говорящих снеговиков не бывает в природе. Если кому-то такой уж очень потребуется, нужно знать волшебство. Лепишь обыкновенного снеговика с ведром на голове и морковкой вместо носа, затем подпрыгиваешь три раза на левой ноге и громко, на весь двор, произносишь:

– Дрыгс-брыкс! Дрыг-брыкс! Дрыг-брыкс!

Потом хлопаешь снеговика ладошкой по плечу. И всё, говорящий снеговик готов.

Когда мы с дочкой Таней слепили говорящего снеговика, к нам подошел наш сосед Полуэктов и осуждающе сказал:

– Глупостями вы занимаетесь, дорогие мои! Ну как может снеговик разговаривать, подумайте сами! Снеговик – это три плотных комка снега, поставленные один на другой! Ему просто нечем разговаривать с вами, у него таких способностей не имеется!

– Бе-е-е-е! Ме-е-е-е-е! – ответил соседу Полуэктову наш снеговик и показал язык.

– Дрыгс-брыкс! Дрыгс-брыкс! – сосед Полуэктов в сердцах постучал себя кулаком по лбу, а затем покрутил пальцем у виска.

Я начал было извиняться, цыкнул на нашего глупого снеговика, мол, нехорошо говорить соседям «бе-е-е-е!», а уж тем более «ме-е-е-е!», но Полуэктов не стал ничего слушать, он отправился к себе.

– Вот уже и первые неприятности из-за тебя, – строго выговаривала снеговику Танюшка. – А ещё говорящий!

Снеговик насупился, сдвинул пустое ведро набекрень, качнулся и вдруг начал громко топать, приговаривая:

– Ать-два, ать-два, золо-тая голо-ва!

Грохот стоял такой, будто к нам во двор походным строем вошёл отряд солдат. Или стадо боевых слонов.

На балкон вышел наш сосед Полуэктов. С грустью понаблюдав за марширующим снеговиком, он, наконец, обратился ко мне:

– Послушайте, ведь вы же взрослый человек! Взрослый человек!

Наверное, этого Полуэктову показалось мало, и он заговорил с Таней:

– Ты такая умная девочка! Книжки читаешь! Подумайте хорошенько, люди, снеговик не может так громко топать! Он вообще топать не может, ему нечем! Он весь состоит из мягкого, рыхлого снега! У него морковь вместо носа!

Мы с дочерью не успели ничего ответить соседу Полуэктову. Снеговик оглушительно свистнул, а затем под маршевой грохот загорланил на весь двор старинную солдатскую песню:

– Соловей-соловей, пташечка! Канареечка жалобно поёт! Эх, раз поёт, два поёт, горе не беда!..

– Хорошо, – сказал с балкона наш сосед Полуэктов. – Найдём управу, если внимательно поискать! Мы таких в детстве горячей водой сверху поливали! Из тазика!

Танюшка ойкнула и жалобно посмотрела на меня. Нужно спасать нашего незадачливого снеговика, понял я.

– Это не он! Это мы с папой! – запрокинув голову, объяснила соседу Полуэктову Таня. – Это мы топаем и поём.

В доказательство она тоненьким голосом затянула:

– Соловей, соловей, пташечка!

Я неуклюже затопал ногами и подхватил:

– Канареечка жалобно поёт! Эх, раз поёт, два поёт!..

– Ну-ну, – хмыкнул с балкона наш сосед Полуэктов. – Не кисло это у вас получается! Шоу-группа «Доктор Ватсон»!

Снеговик тем временем вдруг развернулся через левое плечо и, чеканя шаг, с удалой песней пошёл прочь.

Мы с Танюшкой умолкли и замерли, глядя вслед уходящему снеговику.

– Что это с ним? – первой нарушила молчание Таня. – Может быть, мы его обидели?

– Обидели, как же! – рассмеялся сверху сосед Полуэктов. – Он не может обижаться, ему обижаться нечем! Снеговик – это просто гора нечистого городского снега! Это несчастье дворников! Это норма осадков на душу населения!..

– Извините, – сказал я соседу Полуэктову. – Извините, что так получилось. Мы вас, кажется, немного потревожили.

– Если хотите, можете горячей водой из тазика полить сверху нас, – храбро добавила Танюшка.

Сосед Полуэктов махнул рукой и ушёл с балкона. Никто нас поливать не стал.

Я же вдруг ни с того ни с сего подумал, что не бывает на свете нетающих снеговиков. До слёз жалко бывает, даже если растает обыкновенный снеговик, со старой метёлкой и дырявым ведром на голове. Как тогда забыть про говорящего, который топал на весь двор, говорил «бе-е-е-е!» и «ме-е-е-е!» и распевал песню про соловья-пташечку!

– Не бывает волшебства, чтобы сделать нетающего снеговика, – за чаем грустно сказала мне Танюшка.

Наверное, она думала про то же самое, что и я.

К вечеру наш говорящий снеговик вернулся во двор. И не один. Видно, за день он обошёл весь город, и теперь все городские снеговики собрались у нас.

– Здравствуйте, добрый вечер, – вежливо кивали головами всё новые и новые снеговики, большие и маленькие, аккуратные и кособокие. – Мы тут у вас во дворе немного постоим, хорошо?

Потом позвонил по телефону сосед Полуэктов.

– Вы знаете, что весной у нас во дворе будет потоп? Что наводнение у нас будет, когда растают снеговики? – поинтересовался он. – Это все знают!

И больше ничего не сказал. Снеговики слонялись по двору грустные и понурые, хотя до весны было ещё далеко.

– Я поняла, что нужно делать! – придумала вдруг Танюшка. – Волшебство здесь не годится! Нужна закалка! У зимнего жаркого костра! И чтобы с печёной картошкой!

… Это была волшебная ночь. Посреди нашего двора до небес пылал костёр. Искры от костра взлетали в черноту и высоко-высоко смешивались с горячими звёздами.

Вокруг костра сидели говорящие снеговики и прутиками вытаскивали из золы огнедышащие картофелины. Кто-то пел низким, оттаявшим снеговиковым голосом.

Последним к костру из темноты вышел наш сосед Полуэктов.

– Вы же разумные люди, – укоризненно обратился он к нам с Танюшкой. – Сидите у костра со снеговиками, песни поёте… а меня не позвали!

Мы подвинулись, и сосед Полуэктов присел у костра, прутиком выкатил из золы горячую картофелину.

– Я ведь сам в прошлом говорящий снеговик, – застенчиво признался сосед Полуэктов. – Только ото всех это скрывал.

Трещал костёр, и щекам было жарко от огня.

– Папа, – толкнула меня в бок Танюшка. – А мы с тобой? Мы с тобой тоже случайно не говорящие снеговики?

Я обнял дочь и ничего не ответил. В сущности, какое это имеет значение.

Дорогие ребята, мальчишки и девчонки. Должен признаться, я долго думал, прежде чем решился опубликовать стихотворение Михаила Яснова. Я думал: не травмирует ли оно вас? Я отложил его в сторону, но оно не давало мне покоя. И я понял, что , написав это стихотворение, совершил мужественный поступок.

Я был на одной маленькой войне. Я очень не люблю вспоминать об этом, честное слово. Это совсем не похоже на кино. Мы стояли в окопе и смотрели на приближающиеся фигурки. Мой сосед спросил меня: – Страшно? Я задумался и сказал: – Не знаю…

Потом был бой… А когда он закончился, я сидел на дне окопа, старался смотреть в пронзительно синее небо и не опускать глаза. Я боялся. Боялся потому, что рядом со мной лежал тот самый парень, который спрашивал, страшно ли мне. Мне было страшно, на его месте мог быть я. И тогда я понял, что война это всегда больно. Даже когда пули попадают не в тебя.

ВОЙНА – ЭТО БОЛЬНО. И вы должны, вы обязаны ПОМНИТЬ это.

Виктор Меньшов

Пятнадцать-двадцать лет назад я часто пере­водил стихи детских поэтов, живших в разных уголках нашей страны. Были среди них и поэты Северного Кавказа, в том числе и чеченцы. Как правило, это были весёлые и лирические стихи 一 в основном, о детях, живших в сёлах, собирав­ших урожай, помогавших взрослым и — хорошо помню! — очень любивших свой край. Герои этих стихов давно выросли, изменилась вся наша жизнь, а потом началась война. И вот я подумал: а что бы написал сегодня мой давний друг че­ченский поэт? Кто стал бы героем его стихов? Вот так получилось это стихотворение, которое я и назвал — «Перевод с чеченского».

Михаил Яснов

Перевод с чеченского

Пёс вбежал – и ткнулся носом,
На меня глядит с вопросом,
Что-то хочет мне сказать,
Подставляет морду:
– Гладь!

Следом кошка выбегала,
Кошка спинку выгибала,
Прыг пружинкой на кровать.
Подставляет спинку:
– Гладь!

Птица в комнату влетела,
Села, шейкой повертела,
Говорит:
– Фюить! Фюить!
Можно мне у вас пожить?

Все сидят, зажмурив глазки,
Все хотят любви и ласки,
Словно знают: я им – друг…
Как же мне-то быть с друзьями?
Чем погладить их —
Культями
Вместо рук?..

Вроде пса и вроде киски
Научусь лакать из миски,
Птицу буду с губ кормить,
Засвищу:
– Фюить!.. Фюить!..

Может, быстро дни пройдут?
Может, крылья отрастут?

Однажды в сочинении на тему «Как я провёл лето» я написал: копал червяков для рыбалки и нашёл глиняный горшок с золотыми монетами; отнёс горшок в милицию, и в милиции меня наградили значком «Молодец», – немного дофантазировал, как и положено в художественном произведении. Червяков для рыбалки я копал, и треснутый глиняный горшок находил, только без монет.

В тот же день – вечером – учительница по литературе позвонила моим родителям. «А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!» – кричали родители после её звонка. Тогда я понял, что художественная литература очень сильно действует на людей. А в детстве всё, что сильно действует – барабан, чеснок – мне нравилось. Поэтому художественная литература мне тоже понравилась.

Тогда мне так и не удалось убедить родителей, что горшок был пустой. Они всё спрашивали: «Может быть, осталась хотя бы одна монетка?» Поэтому в следующих сочинениях фантазию приходилось сдерживать: «Летом я собирал ягоды и грибы, помогал маме поливать огород, ловил бабочек, купался в речке «Сене» и т.п.» Но я мечтал, что когда вырасту, напишу опять что-нибудь сильнодействующее, как тогда.

Между прочим, даже сейчас, а ведь прошло уже двадцать пять лет, родители иногда меня спрашивают: «Может быть, осталась хотя бы одна золотая монетка?»

Артур Гиваргизов

* * *

Болеть мы любим. Только Света
Болеть не любит и Гаврилов.
Они сидят на задней парте,
И если б парта говорила,
Она б сказала: «Посмотрите!
Они – Ромео и Джульетта!»
К доске ушёл Гаврилов Витя.
«Я буду ждать!» – сказала Света.

Бывает

Коля подметает пол,
Моет, вытирает.
Просто он с ума сошёл.
Ничего, бывает.
Коле сделают укол,
Пристегнут к кровати.
Мол, не надо трогать пол,
Мыть и вытирать.

Колыбельная

Можно спать на математике,
На ботанике и русском.
На уроке физкультуры 
С непривычки, правда, узко,
Твёрдо и высоковато –
Давит всё-таки турник –
Я подкладываю вату
И почти уже привык.
Птицы спят на ветках, куры,
Мухи спят на потолке…
На уроке физкультуры
Спит Андрей на турнике.

И от дедушки

Как на дистанции сто метров,
Как шляпа, сорванная ветром,
Как от медведя, как от волка,
Как от хирурга, стоматолога
Бежит Серёжа по Сахаре –
Бежит, летит, несётся, шпарит,
Подбрасывая вверх колени,
Как по реке бегут олени,
Бежит, теряя килограммы,
От папы, бабушки и мамы.

Но

Уроки надо делать, но,
Поверь, совсем не обязательно.
Ты посмотри вокруг внимательно:
Аттракцион, кафе, кино,
Футбол, велосипед… Так вот,
Наплюй на всё, послушай папу,
Давай, бросай тетради на пол,
Смелее, мама подметёт.

Это я любя

Там, за окошком, кусочек неба,
Клубочек дыма и самолёт.
А здесь, в квартире, кусочек хлеба,
Клубочек пыли и серый кот.
Я дал бы Ваське одну сосиску,
Себе четыре, но их ведь нет.
«Сходил бы, Васька, купил по списку:
сосиски, масло и сигарет».
Не отвечает. Мол, сплю, не слышу.
Ну-ну, посмотрим, чья возьмёт.
Ах ты ленивый, глухой, бесстыжий,
Костлявый, пыльный, облезлый кот.

* * *

Встань, пожалуйста, в угол.
Ну что, тебе трудно встать?
Я хоть немножко, Колюша,
Должна тебя наказать.
Ведь ты разбил всю посуду
И шкаф с одеждой поджег.
Противно слушать? Не буду.
Ну, встань, ради мамы, сынок.

Не хочет, не надо

Однажды Колины мама, папа, бабушка и дедушка внимательно посмотрели на Колю.
– Коля, если не ошибаюсь? – спросил папа.
– Коля, – ответил Коля.
– Ну, хорошо, – сказал папа, – а какие у тебя отметки в этой, как ее…
– В поликлинике, – подсказала бабушка.
– В куртке, – подсказал дедушка.
– В середине, – подсказала мама, – в самой.
– Не то, не то, не то! – замахал руками папа, – не то. На «ш» называется.
– В шкафу, – сказали мама и бабушка.
– Шпинат, – сказал дедушка, – шпионаж, шрапнель, штаны, штопор, шу…
– Нет, – сказал папа, – вы мне только мешаете воспитывать сына, э-э-э-э…
– Колю, – подсказал Коля.
– Колю, – сказал папа. – Идите смотрите телевизор, я сам.
– В шапке! – обрадовался дедушка. – В шапке-ушанке! 
– Идите, – сказал папа, – идите, идите, идите. Не мешайте. 
– А нам обидно, – сказала бабушка, – мы, может, тоже хотим. 
– Мы имеем право, – сказала мама. 
– Да я тебя… Воспитатель нашелся! – закричал дедушка.
– Не ссорьтесь, – сказал Коля. – У меня в школе «пятерки» и «четверки», а поведение «примерное». – У-у-у-у, – огорчились мама и бабушка.
– Что ж ты так, – огорчился папа, – выходит, не надо воспитывать.
– Ладно, пошли телевизор смотреть, – сказал дедушка, – не хочет, не надо.
И мама, папа, бабушка и дедушка пошли смотреть телевизор.

«Гранит науки грызут – крошки летят»

кто-то из древних

Вы бывали на Гаити? А видели хотя бы по телевизору древние египетские пирамиды? Но уж наверняка каждый из вас рисовал мелом на асфальте…

Как вы думаете, что может быть общего между простым кусочком мела, египетскими пирамидами и целым островом?

Прежде чем ответить на этот вопрос, давайте начнем с простого, точнее, с «простейших».

Простейшие (от греческого «протос» – «первый» и «зоон» – «животные») – это один из древнейших живых организмов на Земле, которые стоят у истоков жизни на нашей планете. Появились они 1200 миллионов лет назад и насчитывают около 25 тысяч видов!

Первым человеком, заглянувшим в потаенный мир простейших, был голландский натуралист Энтони Левенгук. Однажды он стал рассматривать каплю перцового настоя под микроскопом, который сконструировал своими руками… Случилось это историческое событие в XVII веке. Вот отрывок из письма Левенгука в Лондонское Королевское общество: «24 апреля 1676 года я посмотрел на… воду под микроскопом и с большим удивлением увидел в ней огромное количество мельчайших живых существ». Левенгук назвал их анималькулями («анималькулюс» по латыни означает «зверушка»).

Это и были простейшие, как их потом назовут ученые.

«Ну и что? Об этом написано в каждом учебнике биологии», – скажет сейчас, наверное, нетерпеливый читатель.

А кто-то добавит: «Мы знаем, что многие приезжали к Левегнуку посмотреть на удивительных зверушек-анималькулей. Приезжала и королева Англии, и наш царь Петр Первый. Он потом в Россию микроскоп привёз… Но при чём тут школьный мел, пирамиды и целый остров?»

Ответ проще простого: у них общие родственники. Простейшие!

Живут простейшие на всей нашей планете. В морях и пустынях, горах и лесах, в почве и в самой крохотной луже… Многие простейшие, которые живут в морях и океанах, обзавелись персональными домиками-раковинками. Строятся эти раковинки из песчинок или материала, похожего на рог. Ученые сказали бы так – из кремнезёма или углекислого кальция. Раковинки морских простейших иногда принимают самые неожиданные, фантастические формы. Одни напоминают виноградную гроздь, другие – изогнутый рог изобилия или старинную амфору. Можно увидеть изысканные кружева, снежинки, сказочные замки… даже космические корабли!

Природа-архитектор потрудилась на славу. И человек учится у природы. Например, французский учёный Ле-Реколе, изучив строение некоторых простейших, разработал универсальные конструкции-ячейки. Эти конструкции можно применять при возведении мостов, перекрытий на потолках в больших залах. Конструкторы будущих межпланетных космических станций тоже могут использовать решения, подсказанные простейшими.

Но вернемся на Землю. А точнее, опустимся в морские глубины. Веками… тысячелетиями… миллионами лет накапливались на дне раковинки простейших. Их становилось всё больше и больше… И со временем они превратились в залежи мела, или известняка. Иногда этих отложений было так много, что вырастали целые острова. Например, остров Гаити в Карибском море.

И знаменитые египетские пирамиды сложены из известняка, который получился из раковинок простейших, этих крошечных «зверушек». Но откуда раковины в пустыне Сахара?

Когда-то давным-давно на месте пустыни Сахара плескались морские волны. А в море жили… правильно, они, те самые простейшие в своих домиках. Море со временем ушло, а раковинки остались…

И если посмотреть в микроскоп на обычный кусочек школьного мела, и тут мы увидим наших старых знакомых. И когда вы, ребята, держите мел – у вас в руке миллионы лет истории Земли и ее крохотных обитателей, простейших.

Фёдор Богданович Миллер (1818-1881) был известным писателем, автором романов и стихов. С годами позабылись его переводы, вряд ли кто перечитывает его прозу. Но в его поэтическом наследии нашлись шесть строчек, которые и сегодня живы, будто только что написаны! Вспомнив их, любой из вас согласится, что Фёдор Богданович стал автором, возможно, самого популярного в России детского стихотворения!

Впервые оно появилось в цикле «Подписи к картинкам» с подзаголовком – «Для детей первого возраста». «Подписи к картинкам» были написаны 150 лет назад, в 1851 году. Так что мы можем справить настоящий юбилей стихотворения. Вот этого:

Раз-два-три-четыре-пять,

Вышел зайчик погулять;

Вдруг охотник выбегает,

Из ружья в него стреляет…

Пиф-паф! ой-ой-ой!

Умирает зайчик мой!

В нескольких строчках поэту удалось совместить весёлый, завораживающий ритм детской считалки, грустную трогательность и сочувствие к маленькому герою. Стихотворение, едва появившись, стало героем многочисленных переложений. Сразу размножились фольклорные варианты: про больницу, про то, как «привезли его домой – оказался он живой» и так далее. Может быть, у вас в памяти тоже есть своё, неожиданное продолжение этой считалки? Присылайте! У нас может получиться замечательный «зайчатник».

Автора лучшего продолжения ждёт ПРИЗ!!!

О том, что Разбой убежал в волчью стаю, мне сообщила крестная, когда я печально бродил вокруг пустой собачей будки:

– Он, Витя, оборотень! Ты его не жалей.

В этот первый день моего приезда в Разъезджу, я наслушался множество историй о том, как Разбой стал вожаком стаи, как приводил волков в село, поскольку хорошо его знал, как они задрали нескольких телят и чуть не убили жеребенка. Жеребенка я видел, он действительно был весь рваный, но чем убедительней были эти рассказы, тем больше я сомневался в их правдивости, видно меня очень любили, раз так трогательно утешали.

Но в раннем детстве очень легко верится во все необычное, и я, в конце концов, решил, что мне говорят правду. Что мой Разбой жив-здоров и, что если пойти к лесу, то можно его встретить. Я представлял, как Разбой выбежит из-за сосен, обнимет меня лапами за шею, и так мы с ним будем стоять долго-долго, как это было раньше.

Сначала я его боялся, ходил по стеночке и старался громко не говорить. Потом осмелился и плотно сложенной ладошкой погладил по голове, а он стал протягивать мне лапы – то одну, то другую.

Через день мне сильно влетело от бабушки за то, что я скормил Разбою целую палку копченой московской колбасы. Бабушка поймала меня во дворе и отстегала прутьями. Я крепился, не плакал, но от обиды огрызался и кричал:

– Мы тебе полную сумку колбасы привезли, а тебе одной штучки жалко!

Уже через неделю я показывал своим братьям и сестрам цирковые номера: раскрывал Разбою пасть и пытался засунуть туда голову или садился на него верхом и, какое-то время он меня держал.

Бабушка все время нервничала:

– А где тот Витя?

Молчаливый крестный, вечно в какой-нибудь работе, не сразу отвечал:

– В будке с Разбоем сидит.

В будке я создал все удобства: повесил штору из драной бабушкиной кофты, нашел дедушкины кнопки и все стены украсил открытками, пытался даже умыкнуть из дома сломанные настенные часы, но бабушка отняла. Стоило мне залезть в будку, как Разбой следовал за мной. И так мы с ним сидели подолгу, иногда вместе засыпали.

Однажды дедушка сказал:

– Вот он всю жизнь на цепи сидит, так он либо сбесится, либо ослепнет.

Я сразу побежал к крестному и стал трепать его за штанину:

– Дядя Коля, а отпустите Разбоя погулять?

– Так он убежит.

– Не убежит, я его на веревочке водить буду.

Крестный ничего не ответил, он вытащил из клуни старую лошадиную сбрую, а потом быстро и ловко смастерил из нее длинный поводок. Радостно звякнула цепочка, и вскоре я уже фигурировал с Разбоем по селу. Гордо красовался перед бабками, под взглядами, насколько внимательными, настолько же и безразличными.

– Вот, такой большой собака, – сказала одна, – он тебя съест.

– Не съест! Я у него хозяин.

Сначала прогулка состояла из того, что я, беспомощно болтался на поводке между дворами, пока Разбой обнюхивал и описивал все сорняковые поросли под заборами или с зудящей резкостью начинал чесаться. Но, когда вышли за село, на безлюдье, он насторожился, выправил шею и стал затяжно принюхиваться. За компанию и я делал то же самое. Потом мы вместе валялись на горячем песчаном холмике возле посадки и видели зайцев, вместе купались в длинном торфяном озере. Поводок к тому времени я уже потерял, да и не нужен он был вовсе, – Разбой и так не отходил от меня ни на шаг. Даже, когда купались, все время стоял рядом, прислонялся ко мне шерстяным, щекотным боком. При этом, мы бесконечно разговаривали: я рассказывал о московской жизни, он о чем-то своем. Вернулись только вечером, и сразу ? в будку, оба.

Разрешения можно было уже не спрашивать. Каждый день с утра до ночи Разбой неотступно меня сопровождал: в поле, на реке, в лесу и даже в кино. Скоро я уже привык и прежний неуемный восторг угас.

Однажды в начале августа мы вертелись возле мужиков, они устанавливали столбы для телячьего загона. Разбой сидел рядом, а я то запрокидывался назад, то заглядывал ему в полуоткрытую пасть. Это было интересно потому что, как только я заглядывал, он сразу ее закрывал и поднимал верхнюю губу. У меня была возможность рассматривать крепкие передние зубы и длинные клыки. Внезапно из пасти дыхнуло жаром, вырвался короткий рык, и последовал резкий, жгучий удар. Я и не понял, что случилось. Опомнился только тогда, когда над Разбоем пролетела сначала одна, потом другая лопата, и подбежали мужики.

Крестный гнал по селу лошадей, а я подпрыгивал на возу потрясенный, все еще слабо понимающий происходящее. Пол-лица и руки, и воротник у рубашки, и рукав ? все было в крови. К счастью, медсестра оказалась дома, она обработала мне раны, залепила разодранную щеку пластырем и сделала укол в руку. Я помню, как у нее дрожали руки и голос:

– Трохи бы повыше, и был бы уже без глаза.

Прибежала крестная и села прямо на пол.

– Ой! Боженьки, боженьки! А на что ж мне все это надо? ? она тяжело качала головой и била ладонью по доскам.

Больно было недолго. Щека какое-то время ныла, а потом стала успокаиваться. Я был счастлив. Приблизительно такой же случай произошел со мной дома. Мне дверью прищемили большой палец на руке и достаточно сильно, пришлось накладывать шины. Это была блестящая возможность прославиться. Я выходил во двор с перебинтованным, гордо поднятым в небо пальцем, не обращая внимания ни на кого из соседских детей. Я считал презрительным не то что играть с ними, но даже и разговаривать.

Когда боль совсем утихла, я пошел по людям. Больше всего о своем ранении мне хотелось поведать девочкам. Я откуда-то внезапно появлялся и говорил:

– А меня собака укусила.

Девочки действительно удивлялись и затихали. Приходил мой брат Толя и другие мальчишки:

– Больно, Витя?

Я печально кивал и отвечал:

– Очень.

Но радость моя была недолгой, – бесследно исчез Разбой. Вероятно, он собачьим умом понял, что совершил, что-то безрассудное, нелепое и теперь боялся попадаться на глаза. Проходили дни, мои раны зарубцевались, а его все не было и не было. По вечерам я приходил на холмик, где мы с ним любили отдыхать, и подолгу стоял там, среди сосенок, перебирая босыми ногами остывающий песок. А потом бежал во двор, задирал бабушкину кофту в круглом окошке, прекрасно зная, что будка пустая.

Уже перед моим отъездом, когда докапывали картошку, со стороны озера показалась знакомая фигура. Разбой прибежал веселый и худой, в придачу от него очень дурно пахло. Мы счастливо обнимались, кувыркались на меже и вместе повизгивали.

Когда крестная нас заметила, она сразу всполошилась и со всех ног бросилась во двор. Вскоре оттуда появился мой старший брат, Саша Кучер. В руках у Саши была двустволка.

Меня не могли не унять, не оторвать от Разбоя ни крестная, ни бабушка. Я обхватил его за шею и так кричал, что люди на других огородах выпрямились и застыли. Разбой ничего не понимал, он все принимал за игру и радовался. Кучер, в конце концов, выругался и ушел. А я, повинуясь страшному предчувствию, весь грязный от слез и пыли, хватал из кучи картошку и швырял в Разбоя:

– Пошел отсюда! Уходи!

Он отбежал на безопасное расстояние, долго, изумленно на меня смотрел и скулил, но все время пытался вернуться. Я бросал комья земли, обрубки подсолнухов и кукурузы, не обращая внимания на бабушку и крестную, ругался матом. Наконец, Разбой развернулся и, в привычном собачьем изгибе по меже побежал прочь от своего села, от своей конуры, от меня. Больше я его не видел.

Мой отъезд был печальным. В поезде я всю дорогу смотрел в окно, надеясь где-нибудь в лесах увидеть Разбоя. Я лелеял надежду, что он прибежит в Москву, ко мне домой, ведь были такие случаи.

Только во взрослом возрасте, как-то мельком я услышал, что Разбоя Кучер все-таки застрелил. Но было это не очень внушительно. Так ли, нет ? неизвестно. Другие утверждали, что видели его в лесу, когда зимой ездили за сеном. Поэтому печальное известие меня не потревожило, я в него попросту не поверил. Я твердо знаю, что Разбой навсегда ушел из села и поселился на воле. Может быть, и действительно нашел себе волчицу. И до сих пор я до слез радуюсь, что тогда на огородах спас от смерти свою первую, самую дорогую в мире собаку.

* * *

В дачный домик на сезон
Въехал вспыльчивый дракон.
По соседству каждый житель
Приобрёл огнетушитель.

* * *

Непременно нужно норке,
Чтоб такси подали к норке.
Ясно – в норковом манто
Не пойдёт пешком никто.

Слон

Слон свой огромный хобот
Куда захочет протянет.
Был бы мой нос таким же –
Зачем задирать в облака!
Я бы его всё время
Держал у себя в кармане,
И мог бы легко сморкаться,
Не вынимая платка.

Гиппопотам

Долго шёл
Гиппопотам
За тамтамом
По пятам.
Дело в том,
Что для тамтама
Сняли скальп
С гиппопотама.

Як

– Як! –
Провякал
Яку Як, —
Ты, по-моему, —
Дурак!
Как! –
Обмяк
Бедняга Як, —
Что-то, видимо,
Не так?
– Так! –
Заверил
Яка Як, —
Ты же – Як!
Я тоже – Як!
И дурак ты
Потому,
Что мы –
Братья
По уму!

Осьминог

Осьминога просит спрут:
– Ты избавь меня от пут!
Осьминог не отвечает,
Только путами качает…

Как стать пингвином

Ты не летаешь
И ты не поёшь,
Зато предпочитаешь
Гордо ходить
в толпе
или строем.
Вот толпа,
Вот и ты
Тут как тут.
Все идут
Без песни
И без мечты о полёте.
Ну, ты уже пошёл?
Вот, ты уже
И пингвин!

Когда Вася Пёрышкин влетел в редакцию, взметнув ворохи бумаг, Кукумбер сидел на столе, на своём любимом месте, и собирался рассказывать Ирине Широковой новые истории.

– Подвинься, – бесцеремонно сказал Вася Кукумберу. – И я хочу послушать. – Он пристроился рядышком на столе и тоже стал болтать ногами.

Вежливый Кукумбер поймал несколько медленно оседающих листков бумаги и начал рассказывать.

Луковая астрономия

В Древнем Египте лук был объявлен жрецами священным растением и запрещён к употреблению в пищу. Всё потому, что луковица по форме напоминает Луну – символ вечности. По этой же причине лук использовали при спорах и тяжбах. Египтянин в качестве доказательства своей правоты клал перед собой луковицы и торжественно клялся на них. Обмануть значило лишить себя вечности – самое страшное наказание.

Луковица была также первым наглядным пособием по астрономии. Её разрезали поперек и объясняли ученикам строение Вселенной, состоящей из нескольких сфер-оболочек, окружавших землю. Теперь мы знаем, что строение Вселенной гораздо сложнее.

В средние века луковице приписывали необычные свойства, считая, что она предохраняет от стрел, ударов мечей и алебард. Главная же польза лука в том, что в нём великое множество полезных веществ, которые издавна использовали для здоровья человека. Кстати, в том же Древнем Египте, когда фараон узнал, что лук повышает работоспособность, он приказал добавлять его ежедневно в пищу строителям пирамиды Хеопса.

Лечебный талисман

«Чеснок» означает – расщепленный на дольки лук. Наверное, поэтому в Древнем Египте его обожествляли, а римские воины носили на груди, как талисман. Вместе с тем, целебные свойства чеснока были раскрыты раньше, чем свойства лука. Знаменитый Гиппократ широко использовал чеснок в лечебных целях.

Вся залень огородная

Сельдерей, петрушку и укроп не всегда можно было встретить только в салате. Листьями сельдерея греки украшали свои дома в дни праздников, венки из него доставались победителям в спортивных соревнованиях. Тогда как петрушка в Египте, а затем и в Греции являлась символом горя. Венки из неё одевались в знак печали. Укроп же считался просто красивым растением. Его аромат сравнивали с запахом роз. Поэтому им украшали букеты цветов. Только со временем эти растения стали использовать в кулинарии.

Жил-был на Арбате в домишке с окном
Старик бородатый по имени Гном.

Будильник у Гнома трезвонил чуть свет,
Он Гнома будил уже тысячу лет.

И Гном отправлялся на службу пешком,
Шаги шелестели в потоке людском.

Он поздно со службы домой приходил
И старый будильник опять заводил.

Ложился он спать, отвернувшись к стене,
Всегда улыбался чему-то во сне.

Хотел я об этом его расспросить,
Пришёл, а домишко
Кончают сносить.

* * *

Небо
Упало в пруд,
Как в невод!
Лебеди,
Лебеди,
Вы в небе
Или в неводе?

* * *

Ну, прощайте, что ли,
Перелесок, поле.
Шла корова замшева,
Говорит:
– До завтрева! –
И вздохнул кругами пруд:
– Я всё время буду тут.

* * *

Совы –
Суровы.
Совы –
Ни слова.
Сидят
Сова с совой,
Молчат
Между собой.

* * *

Сколько ног у осьминога?
Раз,
Два,
Три,
Четыре…

Много!

Для чего зайцу большие уши

Для чего зайцу
Большие уши?
Чтобы шорохи
Лесные слушать,
А услышав
Бежать без оглядки,
Оставляя
Морковку на грядке.
Для того зайцу
Большие уши,
Чтобы слушать,
И слушать,
И слушать.

Обед

Отрезал я горбушку,
Халвы насыпал груду,
Налил варенья в кружку,
Сейчас обедать буду.

Когда мне было тридцать лет

Когда мне было тридцать лет
Я был большим и сильным,
Готовил сам себе обед,
Катался на машине.

Играл с друзьями в домино,
Летал на лето в Сочи,
Смотрел я взрослое кино
До самой поздней ночи.

Я сам чинил велосипед,
Вбивал с удара гвозди,
Когда мне было тридцать лет,
Теперь мне только восемь.

Дудочка

Есть вечность у минуточки,
У вечности – привал.
На самой первой дудочке
Пел рыжий Иувал.

На солнце кудри выжжены,
И пел он, как умел,
Про низменно-возвышенный
Пастушеский удел.

И песня сребро-медная
Над золотом песка
Ко мне шла очень медленно
Сквозь быстрые века.

Под облачными пеплами
Сияла и плыла.
Ещё молитвы не было,
А дудочка была.

* * *

Земля дымится, небо тлеет,
Пылают волны и руда.
Не верьте мне! – всё уцелеет:
Земля, и небо, и вода.

Но человек, но зверь, но птица
Уже как уголья в золе…
Не верьте мне! – всё сохранится
На окровавленной земле.

Где мудрецы? где серафимы?
Стеною кровь идёт на кровь.
Не верьте мне! – неистребимы
Надежда, вера и любовь.

Посвящается моему горячо любимому мужу Борису Заходеру, под редакцией и с благословения которого, написана эта повесть.

(Продолжение. Начало читайте в номере 14)

Первой, правда, её увидел Борис.

Наступило то время года, когда мы с мужем поздравляли друг друга с годовщиной приезда в тихую когда-то деревенскую Комаровку, а заодно – с «переездом нашего дома на дачу».

Это означало, что дома-коробки, построенные на поле, где мы некогда подобрали рыжего Тишку, дома, всю зиму глядевшие на нас свысока, постепенно исчезают, задёрнутые занавесом из свежераспустившейся листвы. Этот занавес, с каждым днём становясь всё плотнее и плотнее, скоро совсем скроет нас от подступившего так близко города.

Борис сидел в своём кабинете и изредка поглядывал в окно, откуда была видна цветущая сирень. Он писал стихи, и отвлечь его от этого занятия могло только что-то чрезвычайно важное. И таковое случилось – в саду запел соловей.

Борис открыл окно, чтобы послушать певца, и увидел белую кошку. Она мелькнула на любимой тропинке Барри – у забора за кустами старинной сирени.

– Галя, скорее, скорее, – закричал он, – взгляни, какая красавица!

Мне пришлось поверить ему на слово, так как я успела увидеть лишь пушистый хвост, который тоже исчез вслед за его владелицей в зарослях спиреи.

– Чья же это? – потребовал от меня ответа супруг, твердо убеждённый, что я, как Тишкина мама, даже по хвосту могу определить любую местную кошку.

В этом он, пожалуй, прав. Я большая любительница не только самих кошек, но и кошачьих концертов. Знаю многих людей, отвергающих этот вид искусства, но мне кошачьи вокализы кажутся очень мелодичными, не говоря уже об их эмоциональности. Едва услышу первые ноты, бросаю все дела и выскакиваю из дома, чтобы полнее насладиться звуками и полюбоваться, если удастся, изысканными позами участников турнира. В кошачьих битвах хвост, как известно, играет не последнюю роль. Так что я хорошо знакома не только с местным кошачьим населением, но и с его хвостами.

Нет, такого хвоста у здешних кошек я прежде не встречала. Это был не хвост, а белое опахало!

На следующий день белая кошка появилась опять. На этот раз я её рассмотрела. Она и вправду была хороша: чисто-белая и очень пушистая. Я позвала её и даже бросила ей кусочек мяса, но она в испуге убежала, словно это было не угощение, а камень.

Я стала расспрашивать соседок. Оказалось, что никто не видел в нашей деревне никаких белых кошек.

Тем не менее, таинственная незнакомка продолжала регулярно появляться в нашем саду и так же таинственно исчезала.

Зацвела наша старая-престарая липа. Значит, наступило лето. Склонили к земле тяжелые головки белые и розовые пионы. Дуплистый пень, в котором поселились растунции – так у нас называются настурции, – превратился в веселую клумбу, всю покрытую жёлто-оранжевыми цветами. Лимонный лилейник, как некая редкость, привезённый в начале века прямо из самого Парижа (по крайней мере, так гласит легенда, доставшаяся нам вместе с домом), уже отцветал, и на смену ему готовился распуститься более поздний – терракотовый. Дикий виноград за стеклами нашей террасы так разросся, что редкий лучик солнца мог пробиться внутрь сквозь его плотную зелень.

Не успели нарадоваться лету, как соседи уже стали вспоминать, что «Пётр и Павел – час убавил», а вскоре, во время купания на Клязьме, кто-то сообщил, что «Илья-пророк – два уволок»… То есть, по народным приметам пора закрывать купальный сезон – уже и осень не за горами.

И правда – зацвели астры. А наш клумбо-пень чуть не за одну ночь покрылся опятами. Они росли прямо среди настурций, сбегая по толстым корням в траву. Опят было так много, что мы собирали их несколько дней.

Только управились с урожаем грибов, как ночной заморозок спалил все цветы.

Не удержались и наши «растунции». Пень, ещё несколько дней назад цветущий и плодовитый, внезапно превратился в дряхлого, облезлого старца…

Всё менялось в саду, и только тайна белой кошки оставалась для нас тайной…

Но однажды, выйдя на террасу, мы увидели таинственную незнакомку совсем рядом…

На террасе стоял диван. Это был даже не диван в полном смысле слова, а спинка от дивана, поставленная на деревянные козлы. Она знавала лучшие времена, – была даже когда-то обтянута кожей. Но когда какой-то пьянчужка предложил нам её «за бутылку», об этом можно было только догадываться…

По нашей тогдашней бедности мы радостно ухватились за эту антикварную вещь. Я обила её чем-то вроде гобелена, и она прижилась у нас навсегда. Одна из пружин провалилась, образовав уютное углубление. Его немедленно облюбовал наш любитель экзотических спален – Тишка. Это было его любимое лежбище.

Именно здесь – мы с трудом поверили своим глазам, – уютно устроилась белая кошка. А наш самоотверженный рыжий джентльмен скромно примостился в сторонке.

Эта идиллическая картина при нашем появлении быстро изменилась. Кошка стремительно взлетела на карниз. Тишка сгоряча кинулся в сад. Барри при виде всего этого безобразия попытался было навести порядок, но не встретив нашей поддержки, смирился с присутствием «чужой». Тем более, что она сидела вне пределов досягаемости – на карнизе.

В дальнейшем так и повелось: нас нет – парочка на диване. При нас – кошка на карнизах. Я не оговорилась – на террасе у нас четыре внутренних карниза. Три – над оконными ставнями, четвёртый – над входной дверью.

Для кошки это оказалось большим удобством: у неё получилась своеобразная тропинка под потолком на всю длину террасы. Видимо, там она себя чувствовала в такой же безопасности, как и на тропе за кустами сирени. На карнизах скопилась вековая пыль, поэтому ставень, служивший кошке трамплином, быстро покрылся чёткими следами кошачьих лапок, которые, как печать на документе, сохранялись много лет, пока не пришло время покрасить ставни.

Вопрос жилья для белой кошки, таким образом, был решен. Благодаря Тишке. Уж кто-кто, а он-то знал, что такое бродячая жизнь…

Мы уже считали гостью своей. Но она нас своими не считала. Даже накормить ее было нелегко. Как мы ни соблазняли её разными лакомствами, она отказывалась есть в нашем обществе. Приходилось блюдце с едой ставить на пол, а самим уходить. Тогда она снисходила – спускалась со «своих» карнизов на «нашу» террасу и ела.

(Окончание читайте в номере 16)

Когда мы гуляли в детском садике, меня с Сашкой поймали мальчишки и сказали, что мы будем их конями. На нас надели верёвки и заставили нас бегать. Мы покорно побежали.

Вдруг Сашка вырвался, стащил с меня верёвку, схватил за руку, и мы умчались от мальчишек. Мы забрались в кусты.

Сашка сказал неожиданно:
– Давай поцелуемся.

– Давай, – ответила я.

И мы поцеловались.

(Найди спрятанные слова)

*

Бундель Финдель съел обед,
На обед – сто котлет.
(дельфин)

*

Коле в парке не бывать,
Сладку вату не жевать.
(лев)

*

Мышка, плача, сыр просила
И за палец укусила.
(часы, запал)

*

Кобра к ёжику спешит,
Языком всё шевелит.
(рак)

Лес – это сплошные загадки и тайны.

Лес – это место, где тебя находят мысли о сказочных героях, о великих сражениях. Но это ещё мир, где можно увидеть себя изнутри, пробравшись за ограду собственного «я».

«Я» может быть очень тихим, тогда ты представляешь себе дебри. «Я» может быть очень весёлым и открытым, тогда ты представляешь себе светлую опушку леса, где цветёт множество цветов.

Вот какой смысл несёт в себе лес!

Шум машин и лай собак
не могут заглушить молчанье.
Молчание сильней всех звуков.
Только прислушайся к нему.

Заглянув в гости к Кукумберу, бывалый энтомолог Леонид Каабак рассказал ему о выдающихся, можно сказать, фантастических способностях бабочек.

Стремительные летуны и путешественники

 Лидера по скорости полёта надо искать среди бражников. Они могут летать со скоростью 54-55 км/час. За минуту бражники покрывают расстояние, в 23-25 тысяч раз превышающее длину их тела. Современные самолёты за минуту пролетают путь лишь в 1,5–2 тысячи раз больший, чем их длина. Кроме того, бражники совершают поразительно дальние перелеты. С огромной скоростью американский бражник Фолус лабруске летает из Канады в Патагонию, расположенную на юге Южной Америки.

Певунья зловещая и прекрасная

В семейство бражников входит и самая «голосистая» бабочка – «мёртвая голова». Такое зловещее название прекрасная бабочка получила за жёлтый рисунок человеческого черепа на своей спинке. Хоботок у неё слишком короткий, чтобы добраться до нектара цветков. Поэтому бабочке приходится лакомиться лишь вытекающим древесным соком. Зато этот крепкий хоботок может пробивать стенки в пчелиных сотах. Мёд «мертвая голова» обожает. Поэтому некоторые учёные думают, что своим пронзительным писком хитрая лакомка старается обмануть пчёл. Её писк похож на звук, издаваемый пчелиной маткой. К несчастью, на обман пчёлы не подаются и зажаливают до смерти проникшую в улей чудесную бабочку.

Кстати, издавать звуки может и гусеница, и даже куколка «мёртвой головы». Но «голоса» у них всех разные.

Из-за «вокальных» способностей и мрачного рисунка на спинке эта мирная и замечательная бабочка стала героиней многих жутких рассказов и легенд.

Бабочка-трещотка

Перу. Жаркий солнечный день. Опушка тропического леса в нескольких километрах от Амазонки. Вдруг над головой я слышу довольно громкое потрескивание. Оказалось, трещит очень быстрая пёстрая серовато-голубая бабочка. Узнаю феронию. Пожалуй, треск крыльев летающей феронии – самый громкий звук, издаваемый бабочками.