Пруд замёрз. Каток открыт!
Вальс гремит. Фонарь горит.
Подо льдом вздыхает рыбка
И подругам говорит:
«Поздний час, пора в кровать,
Я детей устала звать,
От фигурного катанья
Их никак не оторвать!»
Всю ночь выл ветер, и домик Зайца скрипел и трясся.
Стонали сосны, падали шишки и дребезжало окно.
К утру ветер стих и пошёл меленький дождь, и не верилось, что было так тепло, и идёт дождь в феврале.
Лес стоял чёрный, сырой, и Заяц подумал
«Вот было бы весело, если б лес вдруг взял и встряхнулся, как собака!»
И Заяц представил себе, как лес присел на задние лапы и затряс хвоей: фрр!.. Во все стороны полетели брызги, и тут же стало сухо и светло.
Эта картина так развеселила Зайца, что он закричал на весь лес
— Э-гей!
И тут же из-под крыльца выпрыгнул Лягушонок.
— Ты кто? — спросил Заяц.
— Я — твоя собака.
— Таких собак не бывает!
— Я — ранняя собака. Остальные все спят.
— А почему такой маленький?
— Я — щенок. Мне ещё расти и расти.
— А что умеешь делать?
— На задних лапах могу.
— А ещё?
— Много всего, — сказал Лягушонок.
— Палку принесёшь?
— Кидай!
И Заяц бросил щепочку, и Лягушонок принёс её в передних лапах.
— Не по правилам, — сказал Заяц. Собаки носят в зубах.
— Так ты же какую дубину бросил!..
Заяц задумался.
— Лаять умеешь? — спросил он.
— Ква! Ква!
— Хорошо, — Заяц о чём-то думал, но ещё сам не знал, о чём. – Мне кажется, ты — лягушка, — наконец сказал он. – Собаки лают не так.
— Хороших собак не видел, — обиделся Лягушонок. — Хорошие ещё не так лают.
«А что, если он и впрямь собака? — вдруг подумал Заяц. — Такой необыкновенный сорт собаки, похожий на лягушку?»
И спросил
— Ты какой породы?
— Австралийская пегая.
— Австралийская пегая?..
— Ты не сомневайся, — сказал Лягушонок. – Я — хорошая собака. У меня и медаль есть. В Веллингтоне дали, — и он достал из-под крыльца ошейник с поводком, и показал крохотную золотую медаль на ошейнике.
«Что же мне с ним делать? — размышлял Заяц. – Пойти, что ли, погулять?»
И он взял из лап Лягушонка поводок и пошёл по лесу.
— Ты давно из Австралии?
— Вчера, — сказал Лягушонок.
— Морем?
— На дирижабле, — сказал Лягушонок.
— А где дирижабль?
— Уплыл.
— Ну, как у вас там, в Австралии?
— Просторно, — сказал Лягушонок. — Свету много.
— А страусы?
— Этих дополна.
Они шли рядышком и дышали сырым лесом.
— А почему ты выбрал меня? — Заяц остановился.
— У собаки должен быть хозяин.
— А почему — я?
— Ты весёлый, — сказал Лягушонок. — С тобой и попрыгать, и поиграть.
— Давай я тебя отстегну.
И они запрыгали по поляне.
Ёжик проснулся в это хмурое утро, посмотрел на небо и раздул самовар.
Пришёл Медвежонок.
— Ну что за зима? — сказал он. — Льёт и льёт.
— И снег уже не помню, когда был, — сказал Ёжик.
Попив чаю, они вышли на крыльцо и задышали сырым лесом.
И тут, прыгая и хохоча, выкатился Заяц.
— А так умеешь? — кому-то кричал он.
— А так? — тоненько кричал кто-то.
— А так? — завопил Заяц и пошёл на ушах.
— Так не могу, — сказал кто-то. — У меня ушей нет.
— Ушей? У собаки? Так не бывает!
— Смотря какая собака, — говорил невидимый кто-то. — А мы — безухие.
— Австралийские пегие?
— И Новозеландские — тоже.
— А ты и в Новой Зеландии был?
— А как же! — сказал кто-то. — Мы туда купаться летаем.
— На дирижабле?
И тут Ёжик разглядел у ног Зайца маленького Лягушонка.
— Эй! – крикнул он. — Заяц! Ты с кем это говоришь?
— С моей собакой, — важно сказал Заяц.
— Иди к нам! — позвал Медвежонок.
— Сами идите, — Заяц пристегнул поводок.
Ёжик с Медвежонком подбежали, и Медвежонок тоже увидел Лягушонка.
— Привет, Лягушонок! Разве ты — собака?
— Австралийская пегая, — важно сказал Заяц.
И Лягушонок с крохотной медалькой на шее кивнул.
— Где ты его взял? – изумился Ёжик.
— Зимой! — Медвежонок не сводил глаз с Лягушонка.
— А он на дирижабле, — небрежно сказал Заяц. — Из Австралии.
Ёжик с Медвежонком переглянулись.
— На каком дирижабле? — упавшим голосом спросил Медвежонок.
— На каком дирижабле? — будто поправляя поводок, склонился к Лягушонку Заяц.
— На трансатлантическом, — сказал Лягушонок. – Мы из Австралии летаем на континент на трансатлантическом.
Ёжик не знал, как быть. Ему вдруг почему-то стало грустно-грустно. И он сказал
— А-а-а…
— Вот так, — сказал Заяц. И повёл Лягушонка на поводке.
— Может, чайку попьём? — вдруг догадался Медвежонок.
— Ага! У нас и варенье, и… А что любит твоя собака? — обрадовался Ёжик.
— Ты что любишь?
— Манго, — шепнул Лягушонок.
— Чего?
— Манго, — вслух сказал Лягушонок. — Дерево такое, а у него — плоды.
— А-а… — сказал Медвежонок. — А я бы тебе медку дал…
— Ладно. Идёмте чай пить, — сказал Заяц. Ему вдруг отчего-то стало обидно за Ёжика с Медвежонком, и он сердито спросил у своей собаки
— Чай будешь?
— Ага, — кивнул Лягушонок.
«Вот это по-нашему», — подумал Ёжик. И они пошли в дом.
Запыхтел самовар. Опустились густые сумерки. Ёжик, Медвежонок и Заяц с собакой, причмокивая, пили чай, и весь вечер собака 3айца рассказывала друзьям про Австралию — далекую страну, про Новую Зеландию, куда они летают купаться на дирижабле, и никто не догадался, что маленький Лягушонок никогда нигде не был, а просто проснулся в эту тёплую зиму раньше всех и так захотел подружиться с Ёжиком, Зайцем и Медвежонком, что стал Австралийской пегой собакой Зайца.
Весёлым зимним солнышком
Дорога залита.
Весь день хлопочет Золушка,
Делами занята.
Хлопочет дочь приёмная
У мачехи в дому.
Приёмная-бездомная,
Нужна ль она кому?
Бельё стирает Золушка,
Детей качает Золушка,
И напевает Золушка -
Серебряное горлышко.
В окне - дорога зимняя,
Рябина, снегири.
За серыми осинами
Бледнеет свет зари.
А глянешь в заоконные
Просторы без конца -
Ни пешего, ни конного,
Ни друга, ни гонца.
Посуду моет Золушка,
В окошко смотрит Золушка,
И напевает Золушка:
"Ох, горе моё, горюшко!"
Все сёстры замуж выданы
За ближних королей.
С невзгодами, с обидами
Всё к ней они да к ней.
Блестит в руке иголочка.
Стоит в окне зима.
Стареющая Золушка
Шьёт туфельку сама...
А я рано утром залез на сосну,
Я видел вдали голубую страну.
Голубых людей,
Голубых лошадей
Голубых-голубых индюков.
А я поздно вечером влез на сосну.
Я видел вдали золотую страну.
Золотых людей.
Золотых лошадей,
Золотых-золотых индюков
А если б я ночью залез на сосну,
Увидел бы я никакую страну.
Никаких людей,
Никаких лошадей,
Никаких-никаких индюков.
Ложка – это ложка,
Ложкой суп едят.
Кошка – это кошка,
У кошки семь котят.
Тряпка – это тряпка,
Тряпкой вытру стол.
Шапка – это шапка,
Оделся и пошел.
А я придумал слово,
Смешное слово – плим.
И повторяю снова:
Плим, плим, плим!
Вот прыгает и скачет
Плим, плим, плим.
И ничего не значит
Плим, плим, плим!
(глава из повести «Дятел на берёзе»)
К нам пришёл сосед Вася. Когда Вася приходит, сразу становится весело. У него кнут, и он этим кнутом громко хлопает. Мы с Игорем так не умеем. И ещё Вася говорит грубым голосом и только самое главное. Он приводит козу и говорит:
– Пошли вязать!
Это значит – привязывать.
У козы доброе лицо, белая бородка и жёлтые глаза. А зрачки не круглые, а четырёхугольные.
Если хотите знать, у всех коз такие, но мы думали, что только у нашей Бемки.
Бемка давала молоко и Васе, и нам с Игорем, и мы все трое ходили в овраг её привязывать. Овраг был сразу же за нашим домом. Было вот так: наш дом, кусты, кусты – и овраг. И там тоже – кусты, и деревья, и лопухи, а дальше – лес. Большой. Возле нашего дома не было забора, а возле Васиного был.
Вася спрашивал:
– Что ли, значит, весь овраг ваш?
Мы пожимали плечами. Мы не знали, как лучше.
Иметь свой овраг хорошо, но там водились лисы. Они прибегали по ночам в наш маленький городок и таскали кур. И у нас тоже чуть не утащили белого петушка. Это было рано утром. Мы услыхали крик: «Ко-о, ко-о!» – да такой отчаянный: «Ко-о, спасите!» И куры тоже стали звать: «Квох! Квох! На помощь!»
Мама выбежала, мы за ней, а лиса, видно, испугалась, метнулась в кусты, только рыжий хвост мелькнул.
– Вон она! Вон там! – закричал Игорь. Но никто догонять лису не стал. Потому что мы увидели: наш белый петушок лежит в траве и перебирает лапами, будто бежит. Потом он куда-то девался.
Это случилось ещё раньше, до грозы. А теперь вот пришёл Вася. Он сказал
– Пошли вязать! – и покрутил концом Бемкиной верёвки.
И тут вдруг мама закричала.
– Пион! Пион!
А это Бемка подобралась к пиону. Он всего-то один у нас на участке и ни разу ещё не расцветал. Но коза как придёт, сразу глянет искоса на несчастный цветок и незаметно, боком, боком подходит к нему.
– Вы смотрите, – сказала мама, – чтобы Бемка не сломала пион. Он с бутоном, может, в этом году расцветёт.
Мы подошли и посмотрели на бутон. Он был маленький, плотно сжатый, как злой кулачок.
– Не, не расцветёт, – сразу определил Вася.
Игорь немного обиделся и сказал
– А у нас свой дятел.
– Где? – быстро спросил Вася.
– На берёзе.
– В красной шапочке?
– Ага.
– Это наш.
– Почему это ваш?
– Потому что у нас живёт.
Игорь, по-моему, опять немного обиделся
– Ну и возьми его, если он твой.
– Захочу и возьму, – ответил Вася. – А сейчас не хочу.
И мы пошли в овраг привязывать козу.
Детский поэт Юрий Вронский перевёл с норвежского много стихов, и вы наверняка их слышали. Помните песни «Жили-были трое троллей на вершинах дальних гор», «У Пера когда-то корова была»? Музыку к ним написал замечательный композитор Григорий Гладков, а слова как раз Юрия Вронского.
– Юрий Петрович?
– Он самый. – Голос в трубке улыбался.
Сразу захотелось в гости к хозяину этого голоса. И я пришла.
Хозяин был в свитере, с седой бородой и весёлыми глазами. Настоящий капитан! – почему-то сразу подумала я. Он, несомненно, много лет отстоял за штурвалом корабля. Впрочем, корабля не настоящего, а игрушечного или из мультфильма, поскольку настоящий капитан должен держать матросов в строгости, а человек с такими глазами и улыбкой вряд ли умеет повышать голос.
«Капитан» провёл меня в свою «каюту». Там на самодельных полках, на столе и тумбочках, вперемешку с книгами, жили своей жизнью самовары, старые медные лампы, ступки, в которые когда-то насыпали тлеющие угли и через дырочки раздували жар, какие-то штуки из дерева и берёсты. Были и дары океана – кораллы, окаменевшие триста миллионов лет назад, и камни, насквозь проеденные морскими червями. Наверно, по ночам они рассказывают ему истории, накопленные за несколько веков, а он записывает.
Юрий Вронский бывал на Валдайских озёрах, ездил в Сибирь – «на Енисей поглядеть», на Белом море ходил с поморами под парусом и на вёслах, купался в четырёх морях – в Чёрном, Белом, Балтийском и Каспийском, путешествовал по всей стране, когда в одиночку, а когда со своим другом Львом Алексеевичем Токмаковым, прекрасным художником детской книги. Вот как говорит о нём Лев Токмаков:
«Вронский – человек беспокойный, впутывается в драки, если ему кажется, что необходимо установить справедливость или помочь другу. Как-то однажды в дни нашей юности на Театральной площади он влез на памятник Островскому, чтобы поцеловать любимого драматурга. Тут мимо как раз проходили два молодых человека и один из них гневно закричал: «Я герой Советского Союза и не позволю, чтобы оскверняли памятник врагу мещанства Маяковскому!» Назревала драка. Вронский и не подумал отсидеться на коленях у Островского – стал поспешно слезать на землю. Я «беседовал» с героем Советского Союза, а Вронский – с его спутником. Дело кончилось тем, что Вронский сломал оба костыля об голову своего «собеседника» (у Вронского, как у Джона Сильвера или у Стойкого оловянного солдатика, всего лишь одна нога), и мне пришлось везти его на себе до троллейбуса, а потом до дома.
У него свой способ запоминания некоторых вещей. Чтобы запомнить новые географические названия, он придумывает к ним рифмы. А название станции Уртам запомнил с помощью Маяковского:
Я видел места,
Где инжир с Айвой
без труда
У РТА Моего.
Любит заводить разговоры с местными жителями и записывает незнакомые слова, например «палига» – костёр или «заувей» – место, которое всегда в тени. А раз в глухой провинции он спас из металлолома пару колоколов, обречённых на переплавку, и, как только начали снова открывать церкви, подарил их в ближайшую возрождённую церковь».
О себе Юрий Петрович рассказывает:
– Я был вынослив, как верблюд, мог идти бесконечно. Прыгал на ходу на подножки трамваев и поездов, пока начальство не догадалось сделать их закрытыми. Однажды в Карелии пришёл по заболоченной тайге к морю с тяжёлым грузом, бросил груз в карбас, хотел карбас в воду столкнуть, а он даже не шевельнулся. Я был отчаянии. Ничего себе, думаю, как ослабел за дорогу! Глядь, а карбас-то к берёзе привязан.
Юрий Вронский любит и уважает моря, озёра, реки, любую чистую воду. Потому и норвежцев переводит, у них, говорит, большинство стихов про море. Нет, не зря я его капитаном окрестила. Так и хочется попросить: «Возьми меня с собой, капитан! Хоть на карбасе, хоть в деревянном башмаке!»
Дина Крупская
Норвежская песенка, перевод Юрия Вронского
Ты да я да мы с тобой
В деревянном башмаке
При попутном ветерке
Выйдем к морю по реке.
А потом,
А потом
Море мы переплывём,
В Англию приедем –
Музыканта встретим,
Музыкант сыграет нам
Что-нибудь такое,
Чтоб ногам,
Чтоб ногам
Не было покоя!
А потом опять домой
Ты да я да мы с тобой
По морю да по реке
В деревянном башмаке.
Издалека, из-за леска
Он вынырнет сейчас,
И подмигнёт тебе слегка
Его горящий глаз.
Всё ближе, ближе гул колёс,
И вот, сбавляя ход,
Огромный потный паровоз
У станции встаёт.
Он молча постоит с тобой
И тяжело вздохнёт,
И белым дымом над трубой
Приветливо взмахнёт,
И загудит, пускаясь в путь,
За семафор, во тьму:
- Когда-нибудь куда-нибудь
Я и тебя возьму!
На дороге след лосиный.
В нём прозрачная вода.
Лист, оброненный осиной,
Только что упал туда.
Горькая калина
Сама себя хвалила:
- Скажу вам, не греша,
Я с мёдом хороша!
А мёд ответил:
- Ты не врёшь!
Но я
И без тебя хорош!
Ходит окунь в глубине,
В глубине, на самом дне.
Я кричу ему из лодки:
- Зря таишься, дурачок!
Не в твоей ли жадной глотке
Скоро будет червячок?
Ходит окунь в глубине,
В глубине, на самом дне,
Равнодушным круглым оком
На червя косится окунь.
Чтобы лучше он клевал,
На червя я поплевал
И тихонечко сижу,
Вниз на окуня гляжу
И крючок ему с наживкой
Прямо к носу подвожу.
Ходит окунь в глубине,
В глубине, на самом дне,
Равнодушным круглым оком
На червя косится окунь.
Ходит окунь, не клюёт,
На червя и он плюёт.
Тут от нас невдалеке
В чёрном-чёрном чердаке
Вот уже сто первый год
Проживает чёрный кот.
Он сметану не ворует,
Как положено котам,
Но ужасно озорует,
Озорует по ночам.
Если выйдешь очень поздно,
То увидишь, если звёздно,
Как, вскочив на небосвод,
Ловит звёзды чёрный кот.
Вы, наверно, замечали -
Было больше их вначале?
От соседей сам я слышал,
Что в минувшую весну
Чёрный кот на крышу вышел
И облизывал луну.
Вы заметили, наверно,
Что с тех пор ей очень скверно?
Наша бедная луна
До того теперь бледна,
Что и в самый ясный полдень
Совершенно не видна!
В комнате у бабушки -
Верная лошадка.
Сколько б ни пахала,
А на пашне - гладко.
Как бы ни спешила,
А стоит, как башня.
Но зато под нею
Быстро едет пашня.
* * *
Перед попом стоял огромный мужик с густой всклокоченной бородой. На верёвке он держал маленькую собаку.
– Ты что, хочешь продать её мне?
Мужик что-то замычал, и, выпучив глаза, отрицательно покачал головой.
– Отдать, что ли, решил?
Мужик наклонил голову немного набок, постоял так минуты полторы, будто прислушиваясь, а потом стал махать перед своим лицом правой рукой.
Мужик приблизился к попу почти вплотную, и тот учуял необычайно крепкий сивушный дух. Мужик стал тыкать концом верёвки в толстое поповское брюхо. Тогда поп показал пальцем на собаку, начавшую жалобно скулить, а потом на свой живот. Мужик радостно закивал. Поп взял у него верёвку, и тот, широко улыбаясь, повернулся, чтобы уйти, но собака перешла на визг и бросилась к мужику. Он нагнулся, погладил её по спине, и из глаз его выкатились две огромные слезы. Потом он, покачиваясь, ушёл. Собака завизжала ещё истошнее, но мужик уже не оборачивался.
– Хорошо Герасиму, – сказал сам себе поп, – глухой он, повернулся – и не слышит, и не ведает тоски Мумушкиной.
Он вздохнул и потащил упиравшуюся собаку в дом. В сенях он снял с собаки верёвку, и та немедленно забилась в дальний угол.
. . .
Три дня лежала собака в тёмном углу в сенях, а на четвёртый день на брюхе приползла к попу в горницу. Она жалобно скулила, и её умоляющие глаза смотрели прямо в его круглое румяное лицо.
– Понимаю, сердечная, как тебе плохо, да что поделаешь? Привыкай теперь жить у меня.
Он нежно потрепал её по шее. Собака слабо завиляла хвостом.
– На, поешь, родная, – он дал ей кашу с костью.
Собака нерешительно подошла к миске, посмотрела на кашу, потом на попа, потом опять на кашу и стала есть.
. . .
Два месяца уже жила собака у попа и сильно привыкла к нему. Но грянул гром.
Однажды в разговенье, придя домой, поп зашёл в кладовку, чтобы захватить на кухню славный телячий окорок, припасённый именно к этому дню. Каково же было его изумление, когда он увидел, что собака, к которой он так привязался, и которая привязалась к нему, уже расправилась не только с окороком, но и почти со всеми запасами. Он пошёл во двор, и, ни слова не говоря, убил собаку лопатой. Потом той же лопатой он выкопал в саду ей могилу, трясущимися руками опустил туда маленькое, ещё тёплое тело, а сверху заложил дощечкой, где нацарапал: «Боже, прости тварь глупую и меня грешного» и пошёл заливать горе водкой, которую собака не тронула.
. . .
За много верст, в жалкой лачуге своей беззвучно трясся Герасим. По лицу его катились крупные слёзы.
. . .
«Судьба», – сказала вдруг барыня лакею, подававшему ей умываться.
Стоял дом в лесу. Хороший дом, стены у него есть, крыша, труба. Хороший дом, а – без сверчка. В доме хозяин жил – человек. Хороший человек, руки у него есть, голова, борода. Хороший человек, только молчит. Спит – молчит, ест – молчит.
У него котелок был, глиняный. Хороший котелок: суп варишь – супом пахнет, кашу варишь – кашей пахнет. Хороший котелок – а не звенит. Стукнешь по нему ложкой, а он не звенит.
И все-то вокруг человека такое. Вот дождь за окном – хороший дождь, летний, так – ш-ш-ш по крышам, по стенам. Хороший дождь, а без грома. И ночь за окном – хорошая ночь, летняя, все травы ночные пахнут, которым надо ночью пахнуть, все птицы ночные поют, которым надо ночью петь. Хорошая ночь, а без звёздочки.
– Ох-хо-хо! – сказал человек и заходил по комнате. Ходил-ходил, потом подошёл к стене, снял со стены ружьё, вышел на крыльцо, постоял, постоял и – бах! – в небо. Просто так, в небо.
Вдруг – бац! – звезда. Откуда-то выпала. И засветила тихонечко.
Стала ночь со звёздочкой.
Разрезали арбуз – а там тыква.
Разрезали тыкву – а там дыня.
Разрезали дыню – а там огурец.
Разрезали огурец – а там морковь.
Разрезали морковь – а там карандаш.
Разрезали карандаш – а там игла.
Разрезали иглу – а там… Ой! Страшно даже сказать!
Обратно все сложили.
Закрыли. Будто не разрезали!
Мама уходила и говорила:
– Только не рви тот огурец. Он еще маленький. Ему ещё расти надо.
Он пошёл и сорвал тот огурец, принёс домой. Разрезал на две половинки. Потом – на четыре. Потом – на восемь.
Семечки вынул. Поиграл.
А потом думает: «И, правда – маленький. Пусть растёт».
Вложил семечки обратно, сложил восемь огуречинок, потом – четыре, потом – две, опять целый огурец вышел.
Отнес обратно на грядку – огуречик так и вцепился в стебель.
Пришла мама и ничего не заметила. Не заметила даже, что одну-то семечку он в траве потерял.
Вячеслав Лейкин, который, напомним, 20 лет вёл детскую литературную студию в Санкт-Петербурге, решил тебя сегодня развеселить, дорогой читатель. Кукумбер, например, хохотал так, что чуть не лопнул. Читайте очередную главку из книги «Каждый четверг в Четыреста Сорок Восьмой». Начало найдёте в Кукумбере № 1 за 2003 год.
Пожалуй, лишь один вопрос мог бы тебя слегка смутить: откуда появлялись в Четыреста Сорок Восьмой эти одержимые Поэзией дети?
Дело в том, что Ленинградская Детская газета, за пазухой у которой пригрелась и, счастливо повизгивая, существовала по четвергам Четыреста Сорок Восьмая комната, вела обширную переписку со своими читателями. И немалую долю редакционной почты составляли письма со стихами.
И почти все завсегдатаи этой поэтической комнаты оказались в ней после того, как очаровали своими стихами людей, читающих письма…
Как вы, наверное, догадываетесь, писем с хорошими стихами было совсем немного. Большинство «почтовых вирш» производило самое унылое впечатление. Впрочем, некоторые строчки и даже целые стихи оказывались так нелепы и забавны, что удержаться от смеха не было никаких сил.
Нелепости эти тщательно переписывались в специальные тетради, хранились, пылились, постепенно старели, но ждали, терпеливо ждали своего «звёздного часа». И, кажется, этот час настал.
Мы хотим предложить тебе, читатель, в качестве развлечения некоторые «извлечения» из наших «потешных тетрадей»… «Извлечения» эти сразу же имеет смысл разделить на три группы.
И первую группу составят стихи, посвящённые природе.
Природа, звонко пробуждаясь,
Теплом и радостью полна.
И громко солнцу улыбаясь,
Повисли дети из окна, —
пишет семиклассник Леня К. И если «громкую улыбку» представить себе довольно непросто, то дети, «повисшие из окна», поражают воображение мгновенно. И весьма сокрушительно.
Тему весны продолжает десятилетний Андрей И.:
Хорошо на дворе весной:
Красно солнышко лопает почки.
Хорошо, что хоть птичек не «лопает».
Птички щебетают,
Песен им не жаль, —
радостно свидетельствует Марина Н…. Следующее стихотворение называется «Осень». И сочинила его Света И., двенадцати лет:
Пора дождей и листопада,
Уборки хлеба, винограда,
Отлёта птиц и смех детей,
Бегущих в школу сквозь дождей.
Довольно вольному обращения Свете с язык делает этот стихи несколько необычный, не так ли?
Ещё одна «Осень», принадлежащая перу Игоря Ф.:
Мчат на юг перелётные птицы,
Чуть журча, ручеёк бежит,
Роют нору бобер и бобрица,
Чтобы там им всю зиму бы жить.
С «бобрицей» познакомились. Очаровательное, должно быть, существо. И с птицами отлично рифмуется.
Таня З. (6 класс), объявляя о начале зимы, заводит традиционного для зимне-весенней поэзии Мишку в такие грамматические дебри, что ни о каком сне для бедняги и речи быть не может:
Зима-красавица пришла,
И Мишке спать давно пора,
Но бедному не с сосанною лапой
Никак уснуть.
А вот как простенько и со вкусом пишет о зиме третьеклассница Таня Д.:
Зима идет и все мы рады
В снежки играть и строить бабы.
Если уж существует в русском языке выражение «строить куры», то отчего же нельзя «строить бабы»?
Ещё про «баб»:
Бабу снежную леплю,
Страшную, с метлою:
Нос морковью послужи,
А глаза – углёю.
Света Т. (4 класс)
Содрогнулись?
Где зима, там и Новый Год.
Вот поэтическое поздравление с этим замечательным праздником, исполненное мрачного оптимизма:
Поздравить с Новым Годом вас я рада,
И всем я шлю привет из Ленинграда,
Чтоб в полночь вы бокалы все держали,
А не в могилах вы сырых лежали.
Таня Р. (6 класс)
И завершает зимний цикл стихотворение пятиклассницы Ирины Н., человека, по-видимому, серьёзного и убеждённого:
Много сулит это утро морозное:
Песни, катанье на льду и с горы.
Как много сделано нашим правительством
Для детворы.
От этой взволнованной строфы мы сможем довольно легко перейти к следующей группе наших «извлечений». Легко, потому что стихи про «правительство» отнюдь не случайны в нашем собрании. Революция, войны, праздники, пионерские и комсомольские ритуалы и традиции - вся эта барабанная дребедень, пропитавшая сознание мальчишек и девчонок таких уже сейчас далёких семидесятых годов, естественно, проникла в их простодушные и, кстати, весьма искренние сочинения.
Комсомолец я, комсомолец!
И как радостно думать мне:
За такой вот билет комсомольский
Погибали мальчишки в огне.
Игорь Д. (7 класс)
Странная радость.
Спасибо, лето, за сплочённость
Твоих немеркнущих костров,
Где нет мальчишек и девчонок,
А только есть - «Всегда готов!»
Саша Ш. (8 класс)
Довольно своеобразная «сплочённость».
Наш друг Корчагин
И вот однажды ночью тёмной
Пришли к тебе два палача.
Убить тебя они хотели,
Увы, убили не тебя.
Оля В. (6 класс)
Интересное «увы»...
О войне писали как о чём-то живом, ярком, волнующем, писали так, словно сами были свидетелями этих картин и сцен.
...И станет она оплакивать тело,
Которое до Победы дожить хотело.
Юра В. (5 класс)
Но помнят о войне, но помнят о войне
Седые волоса на голове.
Валерий Р. (6 класс)
А вот стихи будущего солдата, исполненные сурового восторга всё тех же семидесятых:
Сегодня нам ведь восемь, а завтра восемнадцать,
А послезавтра двадцать, а скоро сорок пять.
Сегодня мы мальчишки, а завтра мы солдаты,
А послезавтра мамы, а также и отцы.
Андрюша К. (2 класс)
Сегодня они - «мальчишки», а послезавтра - «мамы». И кто угодно, если Партия прикажет, если Родина велит.
Ты - Родина моя,
И все же ты прекрасна!.. -
пишет девятилетняя Галя М. -
Вот тот шалаш прославленный,
Работал где Ильич.
Он здесь сдружился с многими -
Стреляли вместе дичь.
Александра Л. (4 класс)
А добивали эту «дичь» школьники начала восьмидесятых:
Ты, Ленин, нам заветы дал
На все года, на все века.
Ты был везде, и нет нигде,
Чтоб не было тебя.
Андрей Н. (5 класс)
Как клялась десятилетняя Рита Г. -
...И жизнь отдам я за тебя,
И постою я головою...
Последняя группа «извлечений» посвящена теме трепетной, насущной и тоже весьма популярной. «Дорогая редакция, я сочинила стихотворение на тему «мать»:
Оберегая нас от зноя,
Укутывая нас в мороз,
Порой нередко забывали,
Что холод уж по ним пополз.
Алеша М. (6 класс)
От этих строк «холод уж» по кому угодно поползёт. По счастью, не всегда они так беспощадны:
Мать я люблю, как растенье,
Мать берегу, как себя.
Мать отдаёт всю заботу,
Чтоб воспитать мне меня.
Саша И. (3 класс)
И, наконец, стихи про дедушку, который хотя и не мама, но в нижеследующем сочинении странным образом её напоминает:
Дедушка - это тот, кто родил меня.
Дедушка - это тот, кого вижу я.
Дедушка - это символ земной доброты.
Дедушка - это целое: я и ты.
Дедушка - это друг мой и это брат.
Как бы отдать я рад свою жизнь для тебя подряд.
Витя Б. (5 класс).
Великий Царь
Построил Великий Корабль,
Великому Полководцу
Даёт он приказ:
Великое Войско
Скорей на борт погрузить,
Великое Знамя своё
Водрузить на носу.
(Но была на том Великом Корабле
маленькая-маленькая
дырочка.)
«Бум-Бум!» — прогремел
Отплытья Великий Салют,
Великий Парус
Над Мачтой Великой взлетел,
С Великим Скрипом
Великий двинулся Руль —
Вот так начинался
Этот Великий Поход.
(Но была на том Великом Корабле
маленькая-маленькая
дырочка.)
Великий Царь
Оглядывает горизонт,
Великого Полководца
К себе зовет,
С Великою Важностью
В этот Великий Час
Великую Тайну
Он открывает ему.
(Но, конечно, не про дырочку,
потому что про дырочку Царь ещё не знает.
А говорит он так)
«Великий Океан
Перед нами лежит,
Великие Звёзды
Нам освещают путь,
Великие Страны
Мы завоюем с тобой,
Великий Орден
Тебе я повешу на грудь.
(А знал бы про дырочку,
не загадывал бы так далеко.
Но он продолжает)
Великую Добычу
Захватим себе,
Слонов и Верблюдов,
Золото, Жемчуг и Медь.
Великие Владыки
Великих Племён
С Великою Завистью
Будут на нас глядеть».
(Но была в том Великом Корабле
маленькая-маленькая,
просто крошечная дырочка...)
И вот наступает над морем
Великая Ночь,
И всеми овладевает
Великий Сон.
Великий Царь,
Где твой кораблик, ау?
Молчит и не может в ответ
Аукнуться он.
(Ведь была на том Великом Корабле
маленькая-маленькая,
просто незаметная
и тем более опасная
дырочка.)
Самая лучшая рыбалка – утром.
Ещё петухи не пропели, туман над городом не разошёлся, а дядя Вова уже за баней червяков ловит.
Поймал Первого, к бане прижал и спрашивает
– Анекдоты любишь?
– Нет, – испугался Червяк.
– Эх ты! – говорит дядя Вова и начинает за другими бегать.
Поймает, к бане прижмёт и спрашивает
– Анекдоты любишь?
– Люблю! – расплывается в улыбке Второй.
– Отлично! – говорит дядя Вова. – На рыбалку со мной пойдёшь!
– Меня мама не отпустит, у меня удочки нет, – вздыхает Червяк.
– Ну и что! – говорит дядя Вова. – Меня самого жена не пускает! Но удочка нам не понадобится, а с женщинами всегда договориться можно, только рыбу пообещай!
– Правда? – удивляется Червяк Второй.
– Правда, правда! – говорит дядя Вова. – Если вру – провалиться мне на этом месте.
И ногой топает.
Червяк Второй видит – дядя Вова не проваливается. Значит, честный человек, с таким хоть куда.
Отпросится Червяк Второй у мамы, наденет штормовку, намотает на шею шарф – и за дядей Вовой.
Придут к речке. Дядя Вова банку с вареньем достанет. Червяк – мешочек с сухариками.
Сидят, сухарики с вареньем хрумкают, анекдоты друг дружке рассказывают. Над рекой хохот стоит.
Рыба слышит – на берегу деревья ходуном ходят. Вынырнет посмотреть, рот от удивления откроет, тут ее дядя Вова сачком из воды и вытаскивает. Одну за другой.
Наловил два ведра и спрашивает
– Ещё порыбачим или домой?
– Ой, домой! – говорит Червяк Второй. – А то у меня от смеха живот заболел.
Подхватил дядя Вова ведра коромыслом – и вперед.
Червяк Второй сзади сачок волочит.
Идут по деревне, а из домов сонные мужики выглядывают, улову удивляются.
– На что ловил? – спрашивают.
– На червяка! – отвечает дядя Вова.
– На меня, на меня! – подтверждает Червяк Второй.
– Ты смотри! – удивляются мужики. – А у нас на червяка не берет!
– Да я не на всякого ловлю! – говорит дядя Вова. – А только на такого, который посмеяться любит.
– Верно, верно! – подтверждает Червяк Второй.
И ну мужикам анекдоты рассказывать!
Не слышал чуднее историй,
Хоть знаю в историях толк.
В посёлке у самого моря
Живёт удивительный волк.
Он зайца не видел ни разу.
Зато очень часто – акул.
Он плавает кролем и брассом,
А то бы сто раз утонул.
Он дружит с малышкой мартышкой,
Фуражка на нём набекрень,
А хвост у него – из мальчишек,
Что бегают следом весь день.
Он курит старинную трубку
И носит седые усы.
Приезжих катает на шлюпке
До дальней песчаной косы.
Не страшно на улице волка
Вдруг встретить порою ночной:
Ведь знают все дети в посёлке,
Что он совершенно ручной.
Ах, как он рассказывать может
Мальчишкам под шелест волны
О плаваньях дальних, похожих
На летние яркие сны!
Расскажет, и смолкнет надолго,
И в дымку посмотрит с тоской…
Добавить осталось о волке,
Что он не лесной, а морской.
Жил-был шарф, который воровал деньги. Обычно он делал это в автобусе, троллейбусе или в метро – там, где люди тесно прижимались к его хозяину.
Тогда одним концом он свешивался с плеча и залезал в карман стоящего рядом человека.
Хозяин никак не мог понять: откуда у него появляются лишние деньги. Вроде и зарплата должна уже кончиться, а – глядь! – в кармане ещё ползарплаты…
Так продолжалось полтора года. Но вот однажды хозяин гулял со своей невестой, а шарф стал вытаскивать у неё из кармана деньги. А невеста в этот момент случайно сунула руку в карман и поймала шарф на месте преступления.
Ой, какой же был скандал! Невеста решила, что это её жених научил шарф воровать деньги. И тогда тот выбросил шарф на улицу и ушёл со своей невестой.
Шарф очень обиделся на хозяина. От отчаяния он забрался на какую-то высоченную мачту, привязался к ней, развернулся во всю ширь и стал государственным флагом.
Уходя на работу, мама сказала Ире:
– Доченька, видишь эту шкатулку? Так вот, ни за что её не открывай. Ни за злато, ни за серебро, ни за «Орбит» без сахара. Какие бы яства тебе не предлагали, какие бы богатства не сулили, всё равно не открывай.
Как только мама ушла, девочка тут же бросилась к шкатулке. Она подняла крышку, но ничего интересного там не обнаружила. Только на самом дне лежала записка: «Ирочка, не забудь вынести ведро и сходить за хлебом».
Мы продолжили раскопки портфеля Васьки Бякина и выудили ещё одно сочинение. Вот оно, это безобразие
Тема:
«Что такое искусство»
Машка Булкина думает, что искусство это то, что в музее на стенах висит. Лично я считаю, что искусство это когда сам участвуешь в этом. В искусстве.
Только не всегда твоё искусство понимают. Вот когда поёшь – это искусство? Искусство!
Почему в таком случае, когда я пою, все кричат: «Заткнись!»?
А я музыку очень даже люблю. И этим летом играл на Китайском бубне и даже сам его сделал.
Отдыхал я этим летом в деревне у бабушки с дедушкой, даже дрова колоть дедушке помогал. Пока погода была хорошая, я на речку купаться бегал, а потом дожди пошли.
Нашёл я у деда в сундуке журнал «Нива» за тысяча девятьсот десятый год и прочитал про бубен, который широко используют в Соединенных Штатах Китая.
Берут, значит, кольцо большое, натягивают на него бычью шкуру. Потом лупят в этот самый бубен руками и ногами, и получается Китайская музыка.
Решил тоже изготовить такой бубен. С кого взять бычью шкуру, я знал, обруч решил снять с бочки, которая возле погреба стояла, на ней этих обручей много было. Но бочка возьми и развались. Огурцы солёные так во все стороны и покатились. Один мне под ноги попал, я поскользнулся — и в погреб, а сверху меня крышкой прихлопнуло.
Вытащила меня оттуда бабушка.
За уши.
Она у меня строгая и решительная, решила, что я это нарочно с бочкой сделал, а в погреб от неё спрятался.
Мой рассказ про Китайский бубен ей не понравился, и она сурово покарала меня за бочку крапивой.
Отлежался я на животе и пошёл добывать шкуру. Посмотрел на быка Мишку через загон, и как-то мне расхотелось шкуру добывать.
Но если я за что-то взялся, я кого хочешь до конца доведу. Вспомнил я, что у бабушки есть совсем ненужная корова Милка.
А что от неё толку, кроме молока? То ли дело – кура. Кура яйца несёт, цыплят даёт, а корова – только молоко. На фига она нужна? И сколько полезная кура ест, и сколько бесполезная корова?
Решил я бабушке про это объяснить. Только она меня слушать не стала. И сразу же заявила, что корова ей дорога как память, и если я что удумал с ней сотворить, то…
Понял я, что бабушка в сельском хозяйстве ничего не понимает. Решил взять у коровы на бубен кусок шкуры. Но оказалось, что шкура к ней крепко приделана. Я ущипнул Милку, она такой мык подняла, что бабушка из магазина домой прибежала, и пришлось мне самому мы… крик поднимать.
Понял я, что придётся ждать терпеливо, когда корова своей смертью помрёт. Я вспомнил, что попугаи и черепахи живут лет по сто, а то и по двести. Так они маленькие, а корова вон какая здоровая, сколько же она живёт?
Посмотрел я пристально на Милку и решил, что корова она, конечно, вполне здоровая. С виду. Но это только с виду, а так больше двух-трех дней никак не протянет. Съест что-то плохое, допустим, гвозди, запросто может помереть, а я выпрошу у бабушки шкуру.
Нарвал я охапку клевера, который Милка обожала. Перемешал с клевером кучу гвоздей и дал Милке. Она схряпала всё подчистую и мумукает, добавки просит…
За неделю я скормил ей сотни три гвоздей, два шила, дверную ручку, молоток, мешок махорки и старые сапоги, а она, вместо того, чтобы сдохнуть, сено перестала жрать, только мычит целый день. Бабушка волнуется, ничего понять не может, а я знаю, что Милка гвоздей просит, но молчу.
Только бабушка догадалась. Стала Милку гладить и руку исколола. Присмотрелась: из коровы кругом гвозди торчат.
Ну, покричал я немного, и решил, что надо бросать эту затею. Я из-за этого искусства сплю исключительно на животе, даже кушаю стоя. Может, выкосить крапиву вокруг дома?
С коровой помог случай. Дал я ей кусочек докторской колбасы, она съела и померла…
Хороший получился бубен!
Еле дождался я вечера. Вышел во двор, сел на завалинку, положил бубен на колени и кааак трахну по нему ладонью…!
Первой на этот грохот прибежала бабушка
— Ты что на ночь глядя, шум устроил?!
— Я, бабушка, музыку Китайскую играю! – обиделся я. – Это же искусство, понимать нужно!
— Ну, если искусство, — отступила бабушка и пошла спать.
Она ушла, а я стал играть на бубне. Сижу, глаза закрыл, играю в два кулака, и ногой иногда кааак поддам!
Когда я глаза открыл, чуть не свалился с завалинки. Вокруг стояли десятка три белых фигур. Жители деревни покинули кровати и прямо в исподнем пришли на музыку Китайского бубна.
Желание играть у меня как-то само собой сразу же пропало. Сосед Гришка Хромой подозвал моего деда и говорит
— Если внук твой болен, мы его вылечим, поможем в больницу положить, в которую он заслуживает. Если он здоров, мы ему тоже можем помочь тишину соблюдать. У Ивановской церкви место есть.
Видел я это место у Ивановской церкви. Ничего там интересного нет. Одни кресты…
Больше я бубен в руки не брал. Не понимают люди искусства. Не ценят. А я теперь точно знаю, что такое настоящее искусство.
Это сплошные страдания.
Песни-бякушки
Из большущей чашки Слон
Громко чавкает Бульон.
По ушам течет слеза –
Очень мало показа.
Говорит ему Собак:
— И тебе не стыдно так?
При такой слонявости –
Такие вот слюнявости.
Жила-была на свете девочка с косичками по имени Света. В классе, где Света училась, ни у кого косичек не было. Светины одноклассницы считали это немодным.
А теперь догадайтесь, что делают мальчишки с единственными в классе косичками? К сожалению, вы правы: мальчишки за них дергают. Удивительно, какой вредный народ, эти мальчишки!
А самым вредным из мальчишек был Колян. Не только на переменах Свете проходу не давал, на уроках тоже. Пользовался тем, что сидит сразу за Светой. И еще тем, что она ябедой никогда не была, и на Коляна учительнице не жаловалась. Просто плакала себе тихонечко. А Колян ухмылялся, дурак такой!
От этого Коляна никакого житья Свете не стало. Однажды она даже в школу решила не пойти. Утром взяла портфель, поцеловала маму и отправилась куда глаза глядят.
Шла она, шла. Вдруг видит – парикмахерская. Вспомнила Света уговоры подружек и зашла в парикмахерскую.
Парикмахерши ее окружили. Ахают, косичками Светиными восхищаются. А Света говорит:
– Стригите меня поскорее! И покороче! Прощайте, милые косички…
Парикмахерши переглянулись. «Все понятно, – говорят. – Типичный случай. Баба Настя, к вам клиент пришел».
Вышла к Свете самая старшая парикмахерша. Почти старушка. Покачала головой. Потом Свету по голове погладила и прошептала:
Растите, косички,
Косички-сестрички,
На зависть мальчишке,
Мальчишке-коротышке.
– А теперь ступай, – говорит Свете. – Не буду я тебя сейчас стричь. Позже приходи.
Делать нечего. Пришлось идти в школу.
Колян, как Свету увидел, тут же подкрался сзади и дерг за косичку!
Обернулась Света. А тот стоит и рожи корчит.
Только какой-то не такой сегодня Колян. Что-то в нем изменилось. Ростом как будто меньше стал.
Прозвенел звонок на урок. Перед дверью в класс Колян опять подбежал к Свете и за другую косичку – дерг!
Света даже оборачиваться не стала. Лишь зубы стиснула, чтоб не заплакать. Больно ведь! И обидно…
Начался урок. Конечно же, Колян не унимается. Сразу за две косички Свету дернул. Но почему-то слабенько очень, неуверенно. Света удивилась, оглянулась… И не увидела Коляна. Под парту, наверно, спрятался.
Вдруг учительница Коляна к доске вызывает. А его и нет. Вместо него вышел к доске какой-то малыш ростом с портфель.
– Ты, мальчик, как здесь оказался? – спрашивает учительница. – Тебя как зовут?
– Колян, – тот отвечает.
– Он, наверно, из соседнего детского сада, – говорят ребята. – Наверное, заблудился.
А малыш ногой топает и кричит:
– Вы что! Обалдели совсем? Я же Колян! Колян я!
Ребята смеются:
– Вот юморист! Такой маленький, а в школу пришел!
– Тише, ребята, – говорит учительница. – Мальчику надо помочь. Света, пожалуйста, отведи его в детский садик.
– Не хочу в садик! – орет малыш. – В школе хочу учиться!!!
Встала Света, взяла его за руку и вывела в коридор.
Вы, конечно, догадались, что старая парикмахерша заколдовала Светины косички. Кто за них дернет, тут же уменьшается. Света тоже догадалась. А когда догадалась, очень захотела Коляна отшлепать. Но взглянула на него и передумала.
Стоит маленький Колян. Одну ладошку в Светиной ладони держит, другой слезы по щекам размазывает. Такой несчастный, беспомощный.
Пожалела его Света.
– Ну, что, – спрашивает, – додергался? Ладно, пошли со мной.
Парикмахерша баба Настя ничуть не удивилась, когда ребят увидела. Лишь проворчала, глядя на Коляна:
– Такой маленький, а зарос, как орангутанг!
Посадила его в кресло, окутала белой простыней и принялась стричь. Замелькали в воздухе ножницы с расческой, загудела машинка. Пять минут прошло – и готово! Хоть на доску почета вешай Коляна.
Сняла баба Настя с него простыню. Встал Колян с кресла и оказался опять ростом со Свету. Даже выше на полголовы. Обрадовался Колян! Заулыбался и весь покраснел от смущения.
С тех пор он ни разу Свету за косички не дернул. Поначалу, конечно, трудно ему было. Но потом ничего, привык. И Света с ним помирилась, стала звать его не Коляном, а Колей. Как тут за косички дернешь? Его ведь с первого класса никто Колей не называл.
Видно, Иву давит что-то,
Гнётся Ива до корней.
Стайка местных бегемотов
Свила гнёздышки на ней.
Паровозик бежит по кругу,
Паровозик ищет подругу
Вагонеточку. Вагонеточки
Нигде нетучки, нигде нетучки.
Бредёт из гастронома Гном.
Несёт мешок с дырявым дном.
Сосиски падают на снег.
Бредут собачки, как во сне.
Бредут собачки, как в бреду.
Сосиски цокают по льду.
Как хорошо в краю родном
Брести за Гномом перед сном!
Гуляя по дорожкам сада
Нашла собачка колбасу.
«Съем здесь, домой не понесу…»
И тут проснулась. Вот досада!
1
Речная дельта,
как зимняя берёза,
бороздила мёрзлый грунт корнями.
Морской окунь плыл к дельте,
подпрыгивая, окунаясь в пригорки
волн.
Речной окунь
тоже плыл к дельте,
шевеля плавниками — красными
парусами.
— Здорово, старик!—
закричал речной окунь
и хлопнул морского окуня
хвостом по плечу. —
Чего молчишь? —
Закричал речной окунь. —
Зазнался, старик?
Ведь и ты, и я — рыбы.
И ты, и я пьем воду.
— Правильно,— сказал морской окунь. —
И ты, и я — рыбы.
Только ты пьёшь воду,
а я пью
океан.
2
За столом сидели змеи.
Чешуя, что черепица.
Злоязычная семейка
занималась чаепитьем.
И беседовали с жаром
змеи
(О, змеиный жар!):
кто кого когда ужалил,
кто кого когда сожрал.
За веселым чаепитьем
время голубое смерклось.
Застучала черепицей
миловидная семейка.
Обнялся клубочек милый —
спать на дереве сторогом.
Дурень-кролик ходит мимо
змей.
А надо бы —
сторонкой.
Баба Варя жила одна, правда, не совсем – у нее был любимый кот Васька, красавец с бандитскими наклонностями, но иногда ласковый. Сын Варвары Петровны умер десять лет назад, а невестка с внучкой жили далеко-далеко и бабу Варю уже много лет не навещали. Варвара Петровна все время разговаривала с котом – и когда что-то делала по дому, и когда предавалась воспоминаниям.
Через два года кот Васька научился разговаривать, а баба Варя – мяукать.
Гном колпак
и рукавицы
надевает.
И карманы брюк
мышами
набивает.
Из комода
гном косыночку
берет
и откуда
дует ветер
узнает.
На нос
вафельный рожок
надевает.
…Да, дружок,
чего на свете
не бывает!
Как-то бегая по лесу
От медведя с кабаном
Я подумал: «Интересно,
Убегу, а что потом?
Ради жизни невесёлой
Разве стоит убегать?
Чтобы в школу и из школы,
Чтобы в школу и опять:
То – туда, а то – оттуда:
То есть в школу и из шко:
Нет, – подумал я, – не буду
Убегать – пойду пешком».
Однажды Зинаиде Алексеевне, прямо перед самым входом в школу, перебежала дорогу чёрная кошка. Зинаида Алексеевна повернула направо: она решила пройти в школу потайным ходом – через буфет. Но кошка разгадала этот план и кинулась влево, тем самым отрезав дорогу к буфету. И Зинаида Алексеевна потеряла последнюю возможность попасть на урок земными путями. А она была учительница.
Оставалось по воздуху – через окно восемнадцатого этажа.
Летать Зинаида Алексеевна не умела.
Для очистки совести, она постояла немного, помахала руками, пробуя взлететь, но не взлетела. Тогда Зинаида Алексеевна плюнула – тьфу! – и пошла домой.
Перевод Бориса Заходера
Дедушка Рох
Посеял горох,
Землю пахал —
Тяжко вздыхал,
Когда убирал —
Пот утирал.
Когда молотил —
По пальцу хватил.
Зато, когда ел,
Язык проглотил —
До того было вкусно!
— Что ж ты, пани Дятлова,
Из дупла, из дупла,
Ничего не стряпала,
Не пекла, не пекла?
— Было мне, бедняжечке,
Недосуг, недосуг!
Муж стучал над самым ухом
Стук да стук, тук да тук;
И внучата плакали
Целый день, целый день…
А сказать по совести —
Одолела лень!
Очень многие
Считают,
Что Коровы не летают,
Так что я
Беру с вас слово:
Кто увидит, что Корова
Пролетает в вышине,
Тот,
Договорившись с мамой,
Пусть сейчас же телеграммой
(Лучше — срочной телеграммой!)
Сообщит об этом мне!
Переводы Вадима Левина
Из Майкла Розена
Я нос уткнул в оконное стекло.
Осенним ветром муху принесло.
Она снаружи на окне сидит
и на меня внимательно глядит.
Я думаю, что мухе повезло:
и интересно, и ногам тепло.
Из Элизабет Флеминг
«Замок. Всё ясно: никого нет дома!»
- Такое рассужденье нам знакомо...
Ну, важно ли, что на дверях - замок? -
из-под кровати проворчал Щенок.
- Ничуть! -
решил Котёнок на ковре.
- Ничуть! -
Мышонок подтвердил в норе.
- Ничуть! -
сказала Муха на стене.
- Ничуть! -
вздохнула Бабочка в окне.
- Ничуть! -
шепнул Паук на потолке.
- Ничуть! -
пропел Сверчок на чердаке.
- Что за нелепость: «Дома - никого»?!
Да все мы дома! Все до одного!
Весной все ребята ловили майских жуков и сажали их в спичечные коробочки.
Витька с Колькой тоже поймали таких жуков и назвали их как себя: Колька своего – Коля, Витька своего – Витя.
На первом уроке Римма Андреевна Колькиного жука забрала, потому что Колька, вместо занятий, развлекался со своим Колей. А Витька своего Витю из кармана не доставал, терпел. Но терпел, правда, не долго. Он и без жука не особенно стремился к знаниям. За первый год своей учёбы Витька полностью разочаровался в школе. Кроме того, Римма Андреевна была очень строгой учительницей, все ребята ее боялись.
Но сегодня она была весёлая и добрая. Она после уроков собиралась к кому-то на свадьбу. Пришла в нарядном бардовом платье и даже немножко опоздала, задержалась в парикмахерской. Римма Андреевна сделала такую высокую и пышную причёску, какую Витька видел только в кино про старое время.
Он потихоньку достал из кармана коробочку и приоткрыл её. Жук сразу высунул в щёлочку лапки и усики и попытался выбраться на свободу. Витька не стал его мучить, и выпустил на парту.
– Зайцев! – сказала Римма Андреевна, – перестань отвлекаться и смотри на доску!
Витька испугался и поступил, как ему было велено – стал смотреть на доску. Но сделал это зря. Пока он на неё смотрел, его Витя расправил крылышки, взлетел и стал накручивать круги по классу. Ребята дружно за ним наблюдали, Витька боялся, что Римма Андреевна оглянется и увидит что происходит. Ещё ему было страшно за жука, он переживал, что тот разобьётся о стекло.
Но случилось то, чего Витька уж никак не ожидал – жук Витя не разбился о стекло, он благополучно приземлился Римме Андреевне на голову. Из-за пышной причёски она этого не заметила. А ребята стали перешёптываться и оглядываться. Только Виться сидел печальный и никуда не оглядывался.
Никто не слушал, что говорила Римма Андреевна, все рассматривали жука, который копался в ее волосах. Это было очень некрасиво. Римма Андреевна кокетливо сказала:
– Перестаньте рассматривать мою причёску, там нет ничего интересного.
«Есть»,– подумал Витька.
На перемене ребята, особенно девочки, обступали Витьку и требовали, чтобы он признался и извинился перед Риммой Андреевной, а Витька орал на всю школу:
– Это не мой!
– Твой! – говорили ребята.
– Не мой!
– Тогда покажи своего!
– Не покажу!
– Значит твой!
– Не мой!
На втором уроке ребята сразу принялись высматривать жука на голове Риммы Андреевны. Но его там уже не оказалось. Витька обрадовался и решил, что после уроков пойдёт к лесу и поймает там другого Витю.
В это время Колька зашептал со своей парты:
– Витька! – он показывал пальцем Римме Андреевне на голову. Из копны волос, как ни в чём не бывало, выбрался жук.
– Вот гад! – сказал Витька.
Девочки оглядывались и угрожающе на Витьку смотрели. А он сидел и думал:
«Наверно теперь она и жука раздавит, и родителей в школу вызовет. Как будто я виноват».
Жук прямо издевался над Витькой. Он все время взлетал, но упрямо садился на прежнее место.
На девочек Витьке было наплевать, он бы им на зло не стал извиняться. Но ему стало жалко Римму Андреевну. «Вот придет она на свадьбу, – думал Витька, – а у неё из головы жук вылезет».
На большой перемене Римма Андреевна на школьном дворе разговаривала с другой учительницей. Витька ходил вокруг них и всё не решался подойти. А ребята стали его подталкивать:
– Давай, иди!
Подошёл Витька к Римме Андреевне, смотрит на неё и молчит. Она спрашивает:
– Тебе чего?
Витька набрался смелости и говорит:
– Римма Андреевна, у вас жук на голове сидит.
– Какой жук? – удивилась Римма Андреевна.
– Майский!
Тут другая учительница начала хохотать и показывать Римме Андреевне на голову.
– Риммка! Риммка! – кричала она.
Римма Андреевна завизжала и стала бить ладонями по своей причёске. От этого причёска съехала на правую сторону, и из неё посыпались шпильки. Но жук держался очень крепко, и слезать ни в какую не желал. Другая учительница была смелая, она запустила руку в волосы Риммы Андреевны, вытащила жука и бросила его в клумбу. Лохматая Римма Андреевна раскраснелась, схватила Витьку за воротник и стала кричать:
– Кто посадил? Я спрашиваю, кто посадил? Витька разревелся и заголосил:
– Я принес! А он сам сел!
– Мерзавец! – закричала Римма Андреевна, – Чтоб в класс не приходил! Карапуз стриженый!
На уроке Римма Андреевна была рассеянна. Все ребята шептались и баловались, а она и не замечала. Какое-то время она смотрела в окно, потом резко развернулась и вышла из класса.
Заплаканный Витька стоял возле пожарного ящика. Римма Андреевна подошла к нему и сказала:
– Витя! Ты, пожалуйста меня прости. Я перед тобой виновата.
Витька не ожидал такой развязки. Если сначала он плакал от обиды, то теперь ему захотелось заплакать от чего-то другого. Он молча досидел до последнего звонка и сразу пошел к лесу.
Вечером на Витькином носу сидел другой майский жук. Витька его гладил и всё время повторял:
– Витюшка, Витюшка.
Вышел месяц из тумана,
Вынул ножик из кармана,
Откусил… И зуб сломал, -
Вот он! Я его поймал!
Если хочешь, покажу,
А не веришь – ухожу.
Колобок купил штаны Необъятной ширины И уже недели две Носит их на голове.
* * *
Листья медленно падали вниз головой.
* * *
Велосипедист ехал так быстро, что заднее колесо обгоняло переднее.
* * *
Дождь бывает грибной, проливной, мелкий и крупнокалиберный.
* * *
В тройку были впряжены две гнедых и одна борзая.
* * *
В душе у меня было пусто по самое горло.
* * *
Как и Всадник без головы, Вовка думает не тем местом.
* * *
Ворона подпрыгнула и полетела, зажмурив ноги.
Тики-Тики-Ток, маленькая птичка, чьи предки когда-то прибыли из далекой Бенгалии, очень скучала в клетке. Не потому, что клетка была плохая: клетка была красивая, золотая, с разноцветными стеклянными шариками по углам. И не потому, что в клетке плохо жилось: каждое утро туда ставили блюдце с отборным зерном и другое — со свежей водой, а на дно насыпали мягкий песок, ведь птичьи лапки такие хрупкие. И не потому, что там было тесно: клетка была огромная, просторная, занимала весь широкий подоконник. И не потому, что там было одиноко: вместе с Тики-Тики-Ток жили её братья и сёстры, такие же хорошенькие, как она сама, — с ярко-красными клювами, хвостиками и крылышками, блестящим серым тельцем, сверкающими глазками-бусинками. Такие же хорошенькие и всегда весёлые, оживлённые.
А Тичи-Тики-Ток была грустной. Она не играла с братьями и сёстрами. Она усаживалась одна-одинешенька на палочку, прикреплённую под куполом клетки, прятала головку под крыло и делала вид, что спит. Но она не спала — она скучала. День и ночь она думала о своей прекрасной солнечной родине, о своей Бенгалии, где все птицы резвятся на свободе среди высоких красивых деревьев, среди ярких цветов и больших добрых животных, каких никогда не встретишь здесь. Что тут хорошего? Одни решётки — куда ни глянь. За решётками — крыши и трубы, из которых идёт противный чёрный дым. А из животных — только злая, вредная кошка, что так и норовит весь день просунуть в клетку лапу с жуткими когтями. Тики-Тики-Ток была не довольна жизнью. Она думала-думала и, наконец, решилась.
— Завтра, когда клетку будут чистить, — сказала она братьям и сёстрам, — я вылечу на свободу. И отправлюсь в Бенгалию. Кто со мной?
— Что ты? Что ты? — закричали все птички разом. — Что ты?! Так далеко! Мы даже не знаем, где это! Это безумие, безумие, безумие! У нас слабые крылья! Нет-нет-нет, что ты, что ты! Нам и тут хорошо, оставайся с нами!
— Ни за что! — отрезала Тики-Тики-Ток. – Я решила!
И на следующий день, стоило чуть приоткрыть дверцу клетки, птичка вырвалась на свободу и вылетела в открытую форточку.
Скорее, скорее в Бенгалию!
А где она, в самом деле?
— Простите, пожалуйста, — вежливо обратилась Тики-Тики-Ток к Воробью, который прыгал по дорожке. — Не хотите ли вы сопровождать меня в Бенгалию?
— Фью! — присвистнул Воробей. — В Бенгалию? 3ач-чем? Ч-чем тут-то плохо? Хоч-чешь искупаться, — давай сведу тебя к руч-чью. Хоч-чешь есть, — вот тебе ч-чудные крошки.
— Я не ем крошек, — гордо сказала Тики-Тики-Ток, — и не принимаю холодных ванн. Я собираюсь в путешествие и…
— Ну и лети куда хоч-чешь, — обиделся Воробей. — Только лучше бы не на зиму глядя!
Толстый Голубь опустился на землю рядом с растерянной птичкой.
— Могу ли я помочь вам? — спросил он.
— Да! Да! Да! — радостно закричала Тики-Тики-Ток. — Вы ведь голубь? Вы знаете, как лететь в Бенгалию? Вы-то, наверное, знаете, ведь голуби носят почту…
— Нет, — покачал головой Голубь. – Я домашний… Но, мне кажется, мой двоюродный брат когда-то что-то говорил об этом. Кажется, там есть большая река… Кажется, Ганг… И леса, и цветы… И там всегда тепло…
— Да! Да! Да! — опять закричала птичка. — Это Бенгалия! Конечно, Бенгалия! Где она? Куда лететь?
— Кажется, очень далеко, — сказал Голубь. — Очень-очень далеко… Я вам не советую лететь туда на таких маленьких крылышках. Кажется, лучше будет найти какое-нибудь дупло, вы там перезимовали бы…
Тики-Тики-Ток не стала слушать дальше и улетела от Голубя, который продолжал бормотать, все так же покачивая головой: «Кажется, мне кажется…»
Был один из тех последних дней золотой осени, когда так ласково светит солнце, что забываешь о близкой зиме, и только холодные ночи напоминают о ней. Но до ночи было еще далеко, и Тики-Тики-Ток порхала, купаясь в солнечных лучах и раздумывая:
«Что это они все о зиме да о зиме? Как сговорились! Такое солнце, так хорошо! Вот только куда лететь-то? Бенгалия, а Бенгалия, ау-у!»
И вдруг она увидела прямо перед собой площадку, где росли пышные яркие цветы, а вокруг шелестели золотыми листьями высокие красивые деревья.
Сердце птички отчаянно забилось: Бенгалия! Вот она! Совсем не далеко — совсем рядом! Нашла! Нашла! И она опустилась на площадку, которая, по правде говоря, была самым обыкновенным балконом дома, соседнего с тем, где жила Тики-Тики-Ток. Но птичка никогда прежде не видела этого балкона, и, оказавшись среди буйно цветущих гераней, петуний и ноготков в горшках, ничуть не усомнилась в том, что обрела, наконец, свою родину.
Облетев балкон, Тики-Тики-Ток уселась на листок одной из гераней, и та, удивленная ее внезапным появлением, спросила:
— Ты кто? Цветок, бабочка или птичка?
— Ясно, птица! — гордо ответила Тики-Тики-Ток. — Видишь, какие перья!
— А откуда ты взялась?
— Вернулась на родину из плена. Ведь это Бенгалия, да?
— Бенгалия? – переспросила Герань. — Не думаю… Хотя всё может быть…
— Да как же не Бенгалия?! — воскликнула птичка. — Вот змея! И лес недалеко.
— Где змея? Какой лес?
— Какой лес? Обыкновенный. Вот там деревья, видишь? А змея, — птичка захихикала, — да вот же она, у тебя в горшке!
— Конечно, всё может быть, — сказала Герань, — но, по-моему, это просто червяк. Дождевой. Они всегда так извиваются.
— Дождевой! Нет, вы только послушайте! Ну, откуда, откуда в такую сушь может взяться что-нибудь дождевое! Змея, я тебе говорю! Ты, наверное, не знаешь: в Бенгалии полным-полно змей и других больших животных. Например, слонов. Где слоны? Бенгальские принцы в роскошных нарядах ездят на слонах в праздничные дни, мне бабушка говорила… Ну, где же слоны? А! Наверное, сегодня не праздник… А вот и гавиал! Значит, близко Ганг! Такая большая река, где…
— Что еще за гавиал?
— Так называют крокодилов, которые живут в Ганге, этой большой реке, где…
— Бедная птичка! Что ты выдумываешь? Конечно, всё может быть, конечно, в Бенгалии могут быть и крокодилы, но у нас тут сроду не было таких злых тварей.
— Вовсе они не злые! Ну, смотри, смотри, вот же он — греется на солнышке, а ты говоришь!
— Это же ящерица! Её выпустили погреться.
— Нет, это маленький гавиал. Когда он вырастет и станет настоящим крокодилом, я назову его Эсперанца, что значит Надежда. Красиво, правда? И очень подходит… Но ты-ты, конечно, можешь звать его Ящерицей, это не имеет значения.
И Тики-Тики-Ток без сожаления рассталась с бестолковой Геранью: вокруг было столько интересного. Целый день она исследовала свою Бенгалию, осмотрела её всю-всю и, хотя не нашла большой реки Ганг, осталась очень довольна. Она поздоровалась со всеми цветами, попробовала побеседовать с ящерицей и, хоть у той явно не было желания вести эту беседу, не стала унывать. Она кружилась над балконом, распевала весёлые песенки и радовалась солнцу. А к вечеру, когда солнце зашло, так устала, что обессиленная заснула, упав на ветку дерева. И даже не заметила, как эта ветка протянулась к соседнему дому и постучалась в окно квартиры, где на подоконнике стояла золотая клетка с братьями и сестрами Тики-Тики-Ток.
Хозяева квартиры, которые везде искали пропавшую птичку и очень печалились о ней, услышали стук. Они открыли окно, увидели беглянку, осторожно, чтобы не разбудить, сняли с ветки и вернули на место — к семье.
…С этого дня Тики-Тики-Ток больше не скучает. Она без устали рассказывает братьям и сёстрам, как путешествовала в Бенгалию. Какое там солнце, какие цветы, какие змеи и какой прекрасный крокодил Эсперанца ждёт — не дождётся новой встречи с ней. А хозяева птичек очень внимательно следят за тем, чтобы дверца клетки всегда была хорошо закрыта.
Веду весь день я
наблюденья:
А верен ли закон природы?
Похоже, правила
паденья
Не соблюдают бутерброды…
В груди стучало сердце гулко,
Пока надежда не угасла:
Как ни бросал я
с сыром
булку,
Не появлялось снизу масла…
И тепло, и солнечность
Дарят людям фрукты.
Что ж ты, груша, кончилась?
Разве мне не друг ты?
Я сижу и думаю,
Молчанья не нарушу,
Жалко мне судьбу мою —
Я грущу о груше.
Медленно,
Медленно
Ходят черепашки,
будто
Переносят
Блюдечки и чашки.
С места на место
Чашки и блюдца
Носят осторожно:
А вдруг разобьются?!
Неряха,
Неряха,
Неряха,
Неряха,
В кармане пальто у неряхи -
Дыряха.
Пропала конфетка,
Но рада подкладка:
Теперь наконец-то
Живется ей сладко.
Я бука, я бяка,
Я злая собака,
С цепи я бросака,
За пятки кусака.
Гоняю я кошек,
Давясь от слюны,
А с Гришек и Гошек
Срываю штаны.
Я бяка, я бука,
Я жуткая злюка,
И чую я драку
По стуку и бряку.
Узнав мою кличку,
Со мной не шути,
Ты лучше табличку
При входе прочти.
Читать не желаешь -
Узнаешь из лая:
Я злая!
Я злая!
Я злая!
Я злая!
Рита исправно ходит на почту, и почтовый ящик у неё – понятное дело – есть. На рисунках мы видим Риту чаще всего на четырёх лапах, с длинными ушами и чёрным носом. Но нельзя торопиться с выводами – Рита наша может носить юбочку и есть при помощи ножа и вилки. Она любит груши и грушевый сок. Где живёт Рита, точно не известно. Может быть, в Йошкар-Оле.
В каком-то старом журнале без обложки и фотографий Рита наткнулась на статью под названием «Типы склонения имён существительных в ненецком языке». Прочитав статью, Рита так и не поняла, где живут эти ненцы, зато узнала, что «самолёт» по-ненецки дословно означает «птица-лодка». Как интересно! – подумала Рита, – хорошо бы выучить этот язык. Заглянув в энциклопедию, Рита выяснила, что ненцы живут в тундре на огромных пространствах у Ледовитого океана от Белого моря до полуострова Таймыр. В ненецкой земле – полярная ночь и северное сияние, много оленей и много собак, а в океане плавают моржи и касатки. В «Сказках народов мира» ненецкие сказки, оказалось, составили целый раздел: там старуха-пурга – у нее нет глаз, а только огромный рот и маленькие уши – она дует во все стороны; там ползающий под землей мамонт; там полёты над тундрой – и люди, и чудовища подолгу кружатся в сероватом небе. Надо же так назвать самолёт! Летающие машины всегда забавляли Риту: она глядит на них со смехом и недоумением. А если кто-то на Севере ещё и называет такую машину птицей-лодкой!.. Нет, язык этих людей определённо надо знать. «Самоучитель ненецкого языка или хотя бы маленький учебник», – попросила Рита в книжном магазине. «Нет ни того, ни другого, и никогда не было», – ответили ей. Это очень долгая история, как Рита записывалась в научную библиотеку, как, наконец, нашла по каталогам один единственный “Очерк грамматики ненецкого языка”, как, купив толстую синюю тетрадь, часами сидела в читальном зале и выписывала в неё правила склонения, спряжения и построения предложений. Изучение ненецкого языка – Ритин секрет. Вынггана иле пяв. Ниданда хабэвкоми нгаворциетадм. – произносит Рита, обращаясь к своему отражению в зеркале – что означает «В тундре стану жить. В ней буду питаться куропаткой». Собеседника у Риты пока что нет. Няньм юркана нгамдад! (Съешь хлеба с маслом) – говорит она, приступая к завтраку. Сармикахат пыдами нгэбада сарёмда ваертамбидамзь (Защищаясь от волков, пережидал я дождь), – бормочет Рита и глядит в окно в дождливое воскресенье.
Недавно Рите кто-то сказал, что на норвежском языке «бабочка» значит «летняя птичка». Это было большой неосторожностью. Рита так любит бабочек, и ей так понравилось это название! Теперь она хочет изучить и норвежский язык, чтобы читать книги о бабочках – летних птичках. Но это потом. После того как достигнет определенных высот в ненецком. Сейчас же Рита только проверила по каталогу и убедилась, что учебник норвежского языка в библиотеке есть.
Спят в орешниках колдуны,
поветруля баюкает дочь,
скоро на заколку луны
застегнётся новая ночь.
Покраснели солнца усы,
их мышонок держит в руке,
у овечек теплы носы,
языки собак в молоке.
Белой шерсти тянется нить,
курочка идет по горам,
кукурузных зёрен сварить
обещает звёздам и нам,
И своих цыплят накормить,
а цыплят-то не сосчитать.
Если вдруг оборвётся нить,
будут все ужасно страдать.
В эту ночь не станем гулять,
эту ночь оставим луне,
пусть висит себе, мы будем спать,
керосина в лампах - на дне.
Лер, лер, лер, от страха не плачь,
этот мир ничуть не велик,
под подушку ты себе спрячь
в синих огоньках базилик.
«Гранит науки грызут – крошки летят»
кто-то из Умных Древних
«Дым костра создаёт уют» – из песни
Как здорово сидеть у костра, смотреть на танец ярких язычков огня, слушать уютное потрескивание дров… «Вот только дым! – скажет кто-то из наших читателей. – Дым всегда глаза щиплет до слёз. Никакой пользы от него нет!»
И в самом деле – какая польза от дыма? Поднимается столбом к небу – говорят, что это к хорошей погоде – и всё.
«Поднимается к небу… Вот что главное! Нельзя ли использовать эту чудесную силу горячего дыма?» – так, наверное, думал владелец бумажной фабрики из французского городка Аннон господин Жозеф-Мишель Монгольфье. Он не привык откладывать свои дела в долгий ящик, и вот уже вместе со своим братом Жаном-Этьеном, архитектором по профессии, мастерит первый воздушный шар.
Солнечным днём 5 июня 1783 года все жители Аннона собрались на площади, где вовсю дымила большая жаровня. Кое-кто из пришедших недовольно морщит нос – фу, ну и запах… А всё потому, что братья Монгольфье сжигают влажную солому и овечью шерсть. Они считают, что шерсть обладает особым «электрическим свойством», облегчающим подъём в небо.
Клубы густого дыма наполняют холщовую оболочку шара, обклеенного бумагой. И шар расправляется, растёт, шевелится, словно живой, и рвётся ввысь. По сигналу отпущены верёвки, и под ликующие крики зевак шар взлетает в небо… Потом такие шары в честь их создателей назовут Монгольфьерами.
Вскоре братьев Монгольфье приглашают в Париж, чтобы они продемонстрировали своё удивительное изобретение королевскому двору и учёным из Академии Наук.
– Ах, неужели этот огромный шар, наполненный дымом, взлетит под облака? Смотри! К шару привязывают клетку с барашком…
– А я вижу ещё петуха и утку!.. Говорят, какой-то смельчак хотел лететь на шаре… Это же безумие!
– Смотрите, господа! Шар взлетает!
Так переговаривалась нарядная публика, заполнившая дворцовый парк Версаля. В этот день – 19 сентября 1783 года – в небо Парижа впервые в истории воздухоплавания на воздушном шаре братьев Монгольфье поднялись необычные пассажиры – баран, петух и утка. Вместо них совершить полёт на шаре хотел парижский химик Пилатр де Розье. Но король Людовик XVI запретил ученому рисковать жизнью.
Полёт прошёл успешно. Единственная неприятность – при посадке опрокинувшаяся клетка придавила петуха.
Спустя два месяца перед замком Ла-Мюэт вновь дымила жаровня, и крепкие канаты удерживали наполненный горячим воздухом шар. Но на этот раз Людовик XVI разрешил неугомонному Пилатру де Розье совершить путешествие в небесах. Хотя вначале планировали для испытания поднять на шаре двух злодеев из темницы. Но де Розье сумел убедить короля: «Ваше величество! Неужели честь первыми подняться в небо будет предоставлена преступникам? О нет! Первым лететь должен я!»
Вместе с Пилатром де Розье в полёт отправился и маркиз д’Арланд. …Воздушный шар поднимался всё выше и выше. Люди с земли видели, как воздухоплаватели махали им шляпами, платком. Через полчаса смельчаки благополучно опустились за городом, на поле, совершив воздушную прогулку на расстояние в 9 километров.
Так начиналась эпоха воздухоплавания – «искусства подыматься на воздух и плавать в нем на воздушном шаре», как сказано в одном старинном словаре.
Отважный Пилатр де Розье погибнет через полгода при попытке перелететь на воздушном шаре из Франции в Англию через пролив Ла-Манш…
Но история воздухоплавания знает не только трагедии, но и блестящие победы, и удивительные достижения. Об этом мы расскажем в другой раз.
КОТ+ЛЕС=
МЕЛ+КАСКА=
ГАЗ+МИНА=
ТОН+МЕЧ+ТИР+ОСЬ+ЕЛЬ+САД+ПОТ=
ОТВЕТЫ:
стекло, смекалка, магазин, достопримечательность
На дереве оранжевый растёт,
Его сорвёшь и съешь по долькам…
А буквы переставишь только –
И вот он косточку грызёт!
ОТВЕТ:
апельсин – спаниель
Звук, издаваемый тогда,
Когда нам нечего сказать.
Второе – не совсем гора.
А третье – я не буду лгать! –
У древних скандинавов бог грозы.
На целом из метро поедешь ты.
ОТВЕТ:
э+скала+Тор= эскалатор
На мне растёт трава одна,
И как солдаты, вся ровна.
Местами буквы поменять –
Здесь любят козы погулять.
ОТВЕТ:
газон – загон
Есть ещё среди нас люди, которые думают, будто остров Крета на самом деле называется Крит! Стыд и позор им: острова Крит в мире не существует. Спросите у самих жителей острова: как, дескать, остров ваш называется? И вам, не задумываясь, с раздражением ответят: «Наш остров называется Крета – запомните это, пожалуйста, раз и навсегда!»
Кстати, многие из тех, кто только понаслышке знает об острове Крета, убеждены, что он назван так в честь человека, имя которого Крет! И приводят в своё оправдание, скажем, Землю Франца-Иосифа, которая, дескать, называется так в честь человека по имени Франц-Иосиф… Оправдание это никуда не годится, потому что такое имя, как Франц-Иосиф есть… даже два имени есть: Франц и Иосиф. А вот такого имени, как Крет, нет ни одного – стало быть, нечего и придумывать!
На самом деле остров Крета получил свое имя из-за названия коренного населения, издавна обитавшего на этом острове. Коренное же население на этом острове называлось « кретины ». кретины жили здесь раньше – кретины живут и по сей день. Спросишь их:
– Вы кретины ?
А они охотно отвечают:
– Конечно, кретины , кто же ещё может жить на этом острове?
Так вот сразу всё и становится понятно.
Кретины ужасно любят свой прекрасный остров и считают, что лучше на земле места нет. И их на самом деле очень легко понять: если бы мы с вами были кретины , мы бы, конечно, тоже так думали. А это потому, что все – особенно кретины – очень любят свою родину. Тем более что остров Крета и в самом деле заслуживает большой любви – причем как кретинов , так и не кретинов : не случайно в последнее время на остров зачастили туристы со всех уголков земли и, что самое интересное, некоторые из гостей задерживаются здесь навсегда, с удовольствием выдавая себя за кретинов .
Такое положение дел, между прочим, даже начало раздражать урождённых кретинов , которые справедливо считают, что места на их прекрасном, но небольшом острове Крета всем не хватит. На этой почве даже возникло национальное движение против засилья иностранцев. Его лозунг: «Только кретин может по-настоящему любить остров Крета». Движение это получило название полного кретинизма .
Наиболее бросающаяся в глаза черта кретинов , которую даже можно считать их национальной чертой, – это конкретность. С кретинами бесполезно вести разговоры на отвлеченные темы, потому что кретины вообще никогда не отвлекаются. Их ум навсегда привязан к конкретным вещам. Задашь кому-нибудь из них, например, вопрос: «Скажите-ка мне, кретин , сколько у человека ног?» – и услышишь встречный вопрос: «Кого конкретно Вы имеете в виду?» Начнёшь уточнять: «Конкретно я имею в виду кретина Папандопулоса»… И только тогда собеседник глубоко задумается, вспоминая облик кретина Папандопулоса, после чего скажет: «У кретина Папандопулоса, если я не ошибаюсь, потому что давно его не видел, – только две ноги. А сколько ног у человека вообще, я не знаю».
Жизнь на острове Крета регулируется особым образом: тут на каждый случай существует специальный декрет . Есть декрет о том, как закрывать глаза перед сном, есть декрет о том, как подносить ложку ко рту, есть и декрет о том, какой носок надевать на правую, какой – на левую ногу… Приезжие зачастую ничего об этом не знают и потому то и дело попадают в нелепое положение. Начнёт кто-нибудь из приезжих, например, лысеть, а все кретины просто со смеху покатываются, потому что лысеет приезжий совсем не так, как предписывает специальный декрет о правильном облысении! И тогда кретины ему говорят: «Вы бы сначала декрет о правильном облысении выучили и уж потом лысели! А то ведь смотреть на Вас без смеха невозможно!» Местное население знает декреты наизусть – разбуди любого среди ночи и спроси его номер декрета о том, как завязывать шнурки, – тут же получишь ответ: «Это декрет номер восемь тысяч двести сорок девять прим!» Но всех кретинских декретов обычному человеку не запомнить никогда: для этого надо родиться кретином !
На острове Крета существует только один вид деятельности: каждый кретин работает секретарём/ или секретаршей . Чтобы работать секретарём , надо быть кретином , чтобы секретаршей – надо быть кретинкой: на работу тут принимают в зависимости от пола – и поэтому очень легко с первого взгляда отличить мужчину от женщины. Секретари и секретарши с утра до ночи бегают по всей стране в разные стороны, то есть всё время страшно заняты. Работа такая считается крайне вредной, поскольку приводит к телесным повреждениям: достаточно бросить беглый взгляд на любого кретина – и вы сразу увидите, что у него одна нога здесь, другая – там. Впрочем, этот физический недостаток ничуть не портит кретинов , а только делает их ещё привлекательнее. Чем дальше у кретина отстоят друг от друга ноги – тем более красивым считается телосложение. Многие за границей не согласны с таким кретинским взглядом на пропорции человеческого тела, но кретинам нет дела до того, что другие думают об их красоте! И в этом кретины , надо сказать, правы, потому как загадочный они народ! Правительство у загадочного этого народа, разумеется, секретное – так оно и называется: Секретная служба. Эту Секретную службу свою кретины держат в таком секрете , что даже сами не знают точно, кто именно управляет островом. Время от времени приходится слышать, как один кретин спрашивает другого:
– Простите, пожалуйста, это не Вы управляете островом?
Но, поскольку сведения такие принято держать в секрете , в ответ обычно только загадочно улыбаются и ничего не говорят. А если все-таки говорят, то что-нибудь странное – типа:
– Какой же кретин признается в том, что он управляет островом?
Всё остальное на острове засекречено так же строго. Мужья- кретины никогда не знают о том, кто их жёны, дети- кретины не знают, кто их родители, – и, конечно, ни один кретин не ответит вам на вопрос о том, где именно на острове он живёт и на какие деньги. Не говоря уж о том, что совершенно бессмысленно спрашивать кретина , который, например, час. Кретин тут же блаженно заулыбается и скажет примерно так:
– А вот это, дорогой мой, большой секрет !
Так что, находясь на острове Крета, приезжий никогда не знает, который час, утро сейчас или вечер, день или ночь… Между прочим, ходят слухи о том, что сами кретины тоже далеко не всегда в курсе всех этих вещей, и потому часто ложатся спать прямо посреди дня, считая, что уже глубокая ночь. А поставишь им это на вид – так обязательно услышишь народную пословицу: « Кретина учить – легче мёртвого лечить!» И в этом они, видимо, правы.
_____________________________
*На очередном уроке странноведения мы познакомимся с далекой Аляской.
Музыка Григория Гладкова
По Северу ехал один Эскимос,
Везли его десять собак и Барбос.
А сам Эскимос, несмотря на мороз,
На нартах весёлую песенку вез!
Припев: Э ге гей, э гей, ге гей !
Собаки хрипели, трясли языком,
Весёлый Барбос был у них Вожаком.
А сам Эскимос, несмотря на мороз,
На нартах весёлую песенку вез!
Припев: Э ге гей, э гей, ге гей !
Та песенка с паром из тёплого рта
Ушла, прославляя родные места.
А сам Эскимос, несмотря на мороз,
На нартах весёлую песенку вез!
Припев: Э ге гей, э гей, ге гей !
* * *
Верх жестокости: в апреле
Заставлять людей учиться.
Как не стыдно, в самом деле!
Вы вглядитесь в наши лица.
Солнце льдом хрустит со смаком,
Вид у всех шальной, весенний.
Небо солнечной собакой
Жмурится от наслаждений.
Расправляет ветки тополь,
И из нашей серой школы
Раздается буйный вопль,
Вольный, дикий и веселый.
О, судьба, не будь жестока.
Чтобы зря не киснуть в классе,
После третьего урока
Отпусти нас восвояси.
Оля Сёмченко, Санкт-Петербург, 12 лет
Мини-небо,
Мини-солнце,
Да, у нас над головой.
Мини-кошка,
Мини-стол,
Мини-мама,
Мини-сон.
Это город мини-всё!
Мини-бабочки, цветы!
Это мир для мини-лялек,
Мини всё в нём, Мини-мы.
Медведева Маша, 7 лет, г. Курск
* * *
Хочу быть похожей на Артемиду,
Лук свой иметь и стрелы,
С нимфами дружбу водить, с богами,
Верных собак хочу.
Тюль полей предо мной расступится,
Станет доступным все, а главное –
Быстрая буду, как лань,
Красивая, как небосклон.
Маша Дубровская, Санкт-Петербург, 9 лет
Пальмы хлопают в ладоши,
Кипарисы, как колонны.
Этот дождь такой хороший,
Долгожданный и зеленый.
Море нежится под душем,
Улыбаясь соснам диким,
Капли прыгают по лужам,
Как лягушки-невидимки.
Только горы до подножий
Зябко кутаются в тучи...
Этот дождь такой хороший,
Может, даже самый лучший.
Хорду я привязываю прочно.
Вот стянулась тонкая дуга, -
Это лук из миллионов точек,
Хорда - тетива его - туга.
Биссектриса пронизала дуги,
Как стрела она умчалась в даль...
На доске начерчен лук упругий,
Но никто его не увидал.
Таня Гаенко, Санкт-Петербург, 12 лет
Нет, это не солнце на листьях,
А осени первая тропка.
Здесь она пробежала белкой,
Пробежала пока еще робко.
Здесь она осой пролетела,
Оставив смертельное жало…
Нет, это не солнце на листьях,
А первые искры пожара.
Убор золотой саркофага,
Кинжал золоченый в теле…
Нет, это не солнце на листьях,
А просто они пожелтели.
