В феврале стояли такие морозы, что Ёжик целыми днями топил печь и все равно по утрам не мог вылезти из постели – так было в доме холодно.

«Что же это за наказание? – бормотал Ёжик, всовывая лапы в валенки и слезая с постели. – Ещё неделю постоят такие морозы – и у меня ни одной дровишки не останется!»

И он зашаркал к печке, отодвинул заслонку и развёл огонь.

Огонь весело загудел, и Ёжик стал обдумывать своё бедственное положение.

«В лесу теперь снегу – видимо-невидимо! – думал он. – И все тоненькие ёлочки занесло. А толстую одному не спилить… Хорошо, кабы Медвежонок наведался: у него и топор острый, и пила есть, и специальные саночки, чтобы дрова возить… Вот пришли бы они с Осликом и сказали: «Ёжик, у тебя, наверное, дрова кончились? Пойдем напилим и наколем новых!» А я бы их напоил чаем, и мы бы все трое пошли в лес, и тогда бы я ни за что не замерз. А теперь… Медвежонок, наверное, крепко спит и совсем забыл обо мне…»

И Ёжику стало так грустно, что он подкинул еще две дровишки и, уже ни о чем не думая, стал смотреть на пламя.

Печь разгорелась, и теперь в доме было тепло, и Ёжику уже не верилось, что дровишки могут кончиться, и он замерзнет. И он, незаметно для себя, размечтался…

«Вот, – мечтал Ёжик, – кончатся у меня дровишки, и совсем станет холодно, и начну я замерзать… И об этом узнает Слон в зоопарке. Он притворится спящим, а когда сторожа уснут, прибежит в лес, найдет мой домик, всунет хобот в трубу и станет тепло дышать. А я скажу: «Спасибо, Слон. Мне очень тепло. Пойди теперь погрей Медвежонка – у него, наверное, тоже кончились дрова…» И Слон будет каждую ночь убегать из зоопарка и дышать в трубу мне, Медвежонку и Ослику – и мы не замерзнем!..»

А морозы всё лютели и лютели. И действительно, скоро у Ёжика совсем кончились дровишки. Он в последний раз крепко протопил печь, сложил на постель все одеяла, а сверху положил полушубок и валенки. Потом залез под эту гору и стал ждать.

Сначала ему было жарко, а потом, когда печь остыла, стало холодно. И с каждым часом становилось всё холоднее.

«С-с-скорее бы п-п-пришел С-с-слон!..» – шептал Ёжик, свернувшись калачиком под одеялами. Он так замёрз, что у него давно уже не попадал зуб на зуб. А Слон всё не приходил…

– С-с-слон! – звал Ёжик. – Я з-замерзаю… П-п-приди, п-п-пожалуйста, Слон!

Ёжик звал Слона три дня и две ночи.

А на третью ночь ему стало так тепло, что он даже сбросил с себя полушубок и валенки.

Это в лес пришла оттепель.

А Ёжику казалось, что это огромный добрый Слон ходит меж сосен и дышит ему в трубу.

Пообедав, Валерик пришёл к Лёше поиграть в игрушки. А Лёша как раз обедал.

– Поиграй сам в комнате, – сказала Лёшина мама, – пока он поест.

Валерик пошёл в комнату играть в игрушки, а Лёша ему кричал из кухни:

– Ну, как? Хорошо играешь?

– Хорошо, – отвечал Валерик.

– А сейчас?

– Хорошо!

– Очень хорошо?

– Очень хорошо!

– И сейчас хорошо?

– И сейчас.

– А сейчас?

– Хорошо!

– И опять хорошо?

– И опять хорошо, – отвечал Валерик.

Но Лёша не унимался, продолжал спрашивать Валерика во всё горло, хорошо ли он играет, потому что ему ужасно хотелось играть вместе с ним.

Но вот Валерику тоже захотелось играть вместе с Лёшей, и он стал кричать ему из комнаты:

– Пообедал?

– Нет ещё, – отвечал Лёша.

– А сейчас?

– Тоже нет.

– И сейчас не пообедал?

– Пока нет.

– А когда?

– Ой, сейчас…

Валерик замолчал. А Лёша продолжал:

– Ну, а теперь?

– Теперь хуже, – отвечал Валерик.

– А теперь ещё хуже?

– Ещё.

– Совсем?

– Совсем.

– Ну, я сейчас приду!

Лёша очень спешил. Вылил суп на себя. Раздавил помидор на рубашке. И чуть не подавился огурцом.

– А я уже наигрался, – сказал Валерик.

– Ну вот и поиграли, – сказала мама.

Как хорошо!

Как у нас на этаже
Слон поселился,
Так у нас на этаже
Пол провалился.

Стали мы на потолке жить.

Как на наших потолках
Птицы поселились,
Так все наши потолки
Разом обвалились.

Стали мы на стенах жить.

Как под стенами у нас
Мыши поселились,
Так на улицу у нас
Стены повалились.

Стали мы на улице жить.

Если с неба не течёт,
Если солнце не печёт,
Так хорошо!

* * *

Шорох, 
Шептанье,
Шумок под окном,
Шлёпанье лёгкое… Кто это – гном?
Шшш! Там, за шторами,
			Нам не видна,
Шустрым мышонком
Шуршит тишина!

Сом

Жил в речке одной
Преогромнейший сом.
Он был так огромен,
Велик
И весом,
Что даже лягушки,
Увидев сома,
От страха
Сходили с ума!

Но был добряком 
Преогромнейший сом, 
Великий любитель 
Купаться!
Любил кувыркаться 
В воде колесом 
И в тине усами 
Копаться.

Ещё он любил
По утрам собирать
Упавшие звезды
В речушке.
Поверьте!
Напрасно сходили с ума
От страха
Речные лягушки.
Сома-силача,
Великана сома
Не стоило им  опасаться. 
Был сом так огромен, 
Велик и весом, 
Что просто
Стеснялся
Кусаться!

Про пирогу

Для тех,
Кто не видел индейских пирог, -
Пирога похожа
На длинный пирог!
Но этот пирог -
Необычный пирог:
В него не кладут
Ни мёд, ни творог,
В него не кладут
Ни капусту, ни лук...
А что же кладут в него?
Стрелы и лук!
Такую начинку
Дают пирогу,
Чтоб этот пирог
Не достался врагу!

Для меня музыка – это всё. Только не симфоническая, не «Петя и волк». Я её не очень. Я люблю такую, как тогда играл музыкант на золотом саксофоне.

Мы с моим дядей Женей ходили в Дом культуры. Он врач – ухогорлонос. Но для него музыка – это всё. Когда в Москву приехал один «король джаза» – негр, все стали просить его расписаться на пластинках. А у дяди Жени пластинки не было. Тогда он поднял свитер, и на рубашке фломастером «король джаза» поставил ему автограф.

А что дядя Женя творил на концерте в Доме культуры? Свистел, кричал, аплодировал! А когда вышел музыкант в соломенном шлеме, зелёных носках и красной рубашке, дядя Женя сказал:

– Ну, Андрюха! Толстое время началось.

Я сначала не понял. А как тот отразился, красно-золотой, в чёрной крышке рояля! Как начал разгуливать по залу и дуть, дуть напропалую в свой саксофон!.. Сразу стало ясно, что это за «толстое» время.

Зрители вошли в такой раж, что позабыли все приличия. Вытащили дудки, давай дудеть, звенеть ключами, стучать ногами, у кого-то с собой был пузырь с горохом!

Музыкант играл как очумевший. А я всё хотел и хотел на него смотреть. Там всё про меня, в этой музыке. То есть про меня и про мою собаку. У меня такса, его зовут Кит. Я за такую собаку ничего бы не пожалел. Она раз пропала – я чуть с ума не сошёл, искал.

– Представляешь? – говорит дядя Женя. – Он эту музыку прямо на ходу сочиняет. Всё «от фонаря». Лепит что попало!

Вот это по мне. Веселиться на всю катушку. Самое интересное, когда играешь и не знаешь, что будет дальше. Мы с Китом тоже – я бренчу на гитаре и пою, а он лает и подвывает. Всё без слов – зачем нам с Китом слова?

– И у меня были задатки, но их не развивали, – сказал дядя Женя. Он стоял в очках, в галстуке, с портфелем-дипломатом.

– Я в школе, – говорит, – считался неплохим горнистом. Я мог бы войти в первую десятку страны по трубе.

– А может, и в первую пятёрку, – сказал я.

– И в первую тридцатку мира!

– А может, и в двадцатку, – сказал я.

– А стал простой ухогорлонос.

– Не надо об этом, – сказал я.

– Андрюха! – вскричал дядя Женя. – Ты молодой! Учись джазу! Я всё прошляпил. А тебя ждёт необыкновенная судьба. Здесь, в Доме культуры, есть такая студия.

Дядино мнение совпадало с моим: джаз – подходящее дело. Но вот в чём загвоздка – я не могу петь один. Неважно кто, даже муха своим жужжанием может скрасить моё одиночество. А что говорить о Ките? Для Кита пение – всё! Поэтому я взял его с собой на прослушивание.

Кит съел полностью колбасу из холодильника и шагал в чудесном настроении. Сколько песен в нас с ним бушевало, сколько надежд!..

В Доме культуры навстречу нам шёл вчерашний музыкант без саксофона, с чашкой воды. Он наклонился и дружески похлопал Кита по спине. При этом у него из кармана выпал пакетик чая с ниткой.

Кит дико не любил, когда его так похлопывают, но от музыканта стерпел. Правда, мигом уничтожил пакетик чая. Он вообще всё всегда поедал на своём пути. Но делал это не злобно, а жизнерадостно.

Я спросил:

– Где тут принимают в джаз?

– Прослушивание в третьей комнате, – ответил музыкант.

На двери висела табличка: «Зав. уч. частью Наина Петровна Шпорина». Я постучал. Я так волновался раз в жизни, когда Кит изжевал и проглотил галошу. Я чуть с ума не сошёл, всё думал: переварит он её или нет?

Стройная красавица с длинным носом сидела у пианино и выжидательно глядела на нас с Китом.

– Я хочу в джаз!

Я выпалил это громко и ясно, чтобы не подумали, что я мямля. Но Наина Петровна указала мне на плакат. Там было написано:

«Говори вполголоса».

А я не могу вполголоса. И я не люблю не звенеть ложкой в чае, когда размешиваю сахар. Приходится себя сдерживать, а я этого не могу.

– Собаку нельзя, – сказала Наина Петровна.

– Кит любит джаз, – говорю. – Мы поём с ним вдвоём.

– Собаку нельзя, – сказала Наина Петровна. Вся радость улетучилась, когда я закрыл дверь перед носом у Кита. Но необыкновенная судьба, которую прошляпил дядя Женя, ждала меня. Я сел на стул и взял в руки гитару.

Мне нравится петь. И я хочу петь. Я буду, хочу, я хочу хотеть! Держитесь, Наина Петровна – «говори вполголоса, двигайся вполсилы»! Сейчас вы огромное испытаете потрясение!..

Наина стояла, как статуя командора, и я не мог начать, хоть ты тресни! Чтобы не молчать, я издал звук бьющейся тарелки, льющейся воды и комканья газеты…

– Стоп! – сказала Наина Петровна. Руки у неё были холодные, как у мороженщицы. – «Во по-ле бе-рё-зка сто-я-ла…» – спела она и сыграла одним пальцем. – Повтори.

– «Во по-ле бе-рё…»

– Стоп, – сказала Наина Петровна. – У тебя слуха нет. Ты не подходишь.

Кит чуть не умер от радости, когда меня увидел. «Ну?!! Андрюха? Джаз? Да?!!» – всем своим видом говорил он и колотил хвостом.

Дома я позвонил дяде Жене.

– У меня нет слуха, – говорю. – Я не подхожу.

– Слух! – сказал дядя Женя с презрением. – Слух – ничто. Ты не можешь повторить чужую мелодию. Ты поёшь, как НИКТО НИКОГДА до тебя не пел. Это и есть настоящая одарённость. Джаз! – сказал дядя Женя с восторгом. – Джаз – не музыка. Джаз – это состояние души.

– «Во по-ле бе-рё-зка сто-я-ла…» – запел я, положив трубку.– «Во по-о-ле…»

Я извлёк из гитары квакающий звук. Взвыл Кит. На этом фоне я изобразил тиканье часов, клич самца-горбыля, крики чаек. Кит – гудок паровоза и гудок парохода. Он знал, как поднять мой ослабевший дух. А я вспомнил, до чего был жуткий мороз, когда мы с Китом выбрали друг друга на Птичьем рынке.

– «ВО ПО-ЛЕ!!!»

Из мухи радости мы раздули такого слона, что с кухни примчалась бабушка.

– Умолкните, – кричит, – балбесы!

Но ПЕСНЯ ПОШЛА, и мы не могли её не петь.

…Дядя Женя удалял больному гланды. И вдруг услышал джаз.

– Джаз передают! – воскликнул он. – Сестра! Сделайте погромче!

– Но у нас нет радио! – ответила медсестра.

…Вчерашний музыкант заваривал новый пакетик чая, когда ему в голову пришла отчаянная мысль: сыграть «горячее» соло на саксофоне под паровозный, нет, лучше пароходный гудок!!!

…А в Новом Орлеане «король джаза» – негр – ну просто совершенно неожиданно для себя хриплым голосом запел:

– «Во по-ле берёзка стояла! Во поле кудрявая стояла!..» И весь Новый Орлеан разудало грянул:

«Лю-ли, лю-ли, сто-я-ла!!! Лю-ли, лю-ли, сто-я-ла!!!»

Дело было вот как. Звонок в дверь, а время уже позднее. Открываю, стоит незнакомый чудаковатый на вид парень примерно моих лет. Очки, волосы до плеч. Долго молчит, потом произносит: «Лион», – с заметным акцентом.

– Это город во Франции, – сообразил я. – Вы оттуда?

– Нет, – смутился незнакомец, – не «Лион», а «Леон». Так меня зовут. А сам я из Риги.

Я не знал, что и думать. То ли парень квартирой ошибся. То ли он какой-то неизвестный мне дальний родственник, переночевать попросится. Так я познакомился с Леоном Бриедисом. Вовсе мне оказался не родственник, и дверью не ошибся. А вот кто ему дал мой адрес, он позабыл. Поэт, что тут скажешь? Они все немного странные. Правда, считалось, Леон только учится на поэта в Литературном институте. Но его стихи славились уже по всей Риге, и даже её окрестностям. Они были не только детскими, некоторые вполне даже взрослыми. А я тогда только учился переводить стихи. Мы и нашли друг друга. Он писал на своем родном языке – латышском, я – переводил на русский. Честно признаться, возможно, наше с Леоном знакомство состоялось чуть иначе. Разве точно вспомнишь? Очень уж много лет прошло. Но мне оно запомнилось необычным. Каким ещё могло быть знакомство с поэтом, у которого в стихах на деревьях растут воробьи? А муравьи играют в футбол и, чихнув, могут сдуть медведя с лесной тропинки. Теперь родина Бриедиса, Латвия, уже отдельная страна. Давненько я ничего о нём не слыхал. Однако верю, что Леон жив, здоров и благополучен. Пользуясь случаем, передаю ему привет. Вдруг он читает журнал «Кукумбер».

Александр Давыдов

Леон Бриедис

Перевод с латышского Александра Давыдова

Что выросло на дереве

Двое братьев у крыльца
посадили деревца.

Целый день ребята ждали,
и другой ребята ждали,
ждали третий день – и вот
появился первый плод.

Очень сочный и душистый,
очень странный и пушистый.
Вишня? Груша? Мирабель?

Воробей!

Оркестр

Мишка, обливаясь потом,
по лесу идёт с фаготом.

А за ним лисица следом
по лесу идёт с кларнетом.

А за ней – волчонок хлипкий
по лесу идёт со скрипкой.

И верхом на барабане
катит заяц по поляне.

Комары шагают чинно
с тяжеленным пианино.

Пока не было улитки дома

Пока не было улитки дома,
ноги выросли у её дома.

Он по улице расхаживает,
об улитке всех расспрашивает.

Пока дом улиткин был в дороге,
появились у хозяйки ноги.

И она теперь расхаживает,
всех о домике расспрашивает.

Муравей

Огромный рыжий муравьище
тропинкою гулял.
Большой медведь ему навстречу
устало ковылял.

Медведь мохнатый недоволен:
не может он пройти –
огромный рыжий муравьище
встал на его пути.

Два великана на тропинке,
им некуда ступить:
один другому не желает
дорогу уступить.

Они вот-вот должны столкнуться –
беда, беда, беда!
Зверьё лесное с перепугу
несётся кто куда.

Огромный рыжий муравьище
разинул рот, и вмиг
медведя сдул с лесной тропинки
его свирепый чих.

Футбол с медведем

В муравьиной куче матч,
муравьи гоняют мяч.

Любопытно посмотреть.
По тропинке брёл медведь.

Прямо к куче подошёл
и уселся на футбол.

Бац мячом – какая боль!
Вскрикнул мишка:
«Один: ноль!»

К 300-летию выхода первой русской газеты (1703)

Триста лет тому назад, в 1703 году, в России была издана первая русская газета. Произошло это при царе Петре I. Вот как это было.

– Пора бы нам и свою газету иметь, – не раз говорил Петр своим приближённым. – От газеты и купцу, и боярину, и горожанину – всем польза.

И вот Петр как-то исчез из дворца. Не появлялся до самого вечера, и многие уже подумали, не случилось ли с царём чего дурного.

А Петр был на Печатном дворе, вместе с печатным мастером Федором Поликарповым отбирал материалы к первому номеру русской газеты.

Поликарпов, высокий, худой как жердь, с очками на самом конце носа, стоит перед царем навытяжку, словно солдат читает:

– Государь, с Урала, из Верхотурска, сообщают, что тамошними мастерами отлито немало пушек.

– Пиши, – говорит Петр, – пусть все знают, что желаючи можно сделать.

– А ещё, государь, сообщают, – продолжал Поликарпов, – что в Москве отлито из колокольного чугуна четыреста пушек.

– И это пиши, – говорит Петр, – пусть знают, что Петр снимал колокола не зря.

– А с Невьянского завода, от Никиты Демидова, пишут, – сообщает Поликарпов, – что заводские мужики бунт учинили, убежали в леса и теперь боярам и купцам от них житья нет.

– А сие не пиши, – говорит Петр. – Распорядись лучше послать солдат да за такие дела мужикам всыпать.

– А из Казани, государь, пишут, – продолжает Поликарпов, – что нашли там немало нефти и медной руды.

– А сие пиши, – говорит Петр, – пусть знают, что на Руси богатств край непочатый, не считаны те богатства, не меряны.

Сидит Петр, слушает. Потом берет бумаги. На том, что печатать, ставит красный крест, ненужное откладывает в сторону.

А Поликарпов докладывает всё новое и новое. И о том, что индийский царь послал московскому царю слона, и что в Москве за месяц родилось триста восемьдесят шесть человек мужского и женского пола, и многое другое.

– А ещё, – говорит Петр, – напиши, Федор, про школы, да здорово – так, чтобы все прок от этого дела видели.

Через несколько дней газету напечатали. Назвали ее «Ведомости». Газета получилась маленькая, шрифт мелкий, читать трудно, полей нет, бумага серая. Газета так себе. Но Петр доволен: первая. Схватил «Ведомости», побежал во дворец. Кого ни встретит, газету показывает.

– Смотри, – говорит, – своя, российская, первая!

Встретил Петр и графа Головина. А Головин слыл знающим человеком, бывал за границей, знал языки чужие.

Посмотрел Головин на газету, скривил рот и говорит:

– Ну и газета, государь! Вот я был в немецком городе Гамбурге, вот там газета так газета!

Радость с лица Петра как рукой сняло. Помрачнел, насупился.

– Эх, ты! – проговорил. – Не тем местом, граф, мыслишь. А ещё Головин! Нашел чем удивить – в немецком городе Гамбурге. Сам знаю: лучше, да чужое. Чай, и у них не сразу всё хорошо было. Дай срок. Радуйся малому, тогда и большое придёт.

Полицейско-патрульная сказка

Жил-был Полицейский. Однажды он отправился ловить рыбу, но забыл взять зонтик. И вдруг пошел дождь. Но Полицейский не растерялся. Он арестовал дождик, доставил его в полицейский участок, а сам снова пошёл ловить рыбу.

Но когда он добрался до озера, оказалось, что он забыл дома удочку. Ничего страшного, подумал Полицейский. Он немедленно арестовал две-три крупных рыбёшки и стал разводить костер, чтобы сварить из них уху.

А в это время в полицейском участке дождик, который поместили в камеру с толстыми прутьями, успел наделать дел. Он залил пол огромной лужей, которая подтекла по кабинет самого Полицейского Начальника. Начальник вышел и стал строго распекать своих подчиненных: «Что за безобразие! Откуда дождик? Как сюда попал? Ах, он шел в неположенном месте? Подумаешь, преступление! Оштрафовать и немедленно выгнать!» Дождик вывели из камеры, оштрафовали на пять капель и отпустили на все четыре стороны.

Но злопамятный дождик из всех четырёх сторон выбрал именно ту, куда пошел Полицейский. Он быстренько разыскал его на берегу озера и не только загасил костер, но и вымочил его самого до нитки. Полицейский хотел было снова арестовать дождик, но тот помахал у него перед носом квитанцией об уплате штрафа: мол, это вы видали? Не имеете права арестовывать за одно преступление дважды!

Полицейский рассвирепел. Тем более, что от сырости у него начался насморк и чих. Он арестовал свой собственный нос за чихание при отягчающих обстоятельствах и повез его в Полицейский Участок для допроса. Но по дороге шина автомобиля наехала на гвоздь и спустила. Полицейский сразу арестовал гвоздь, а заодно и шину – за недоносительство. Видно, он просто спутал недоносительство с недовозительством – ведь шина не довезла его до города.

И тут уже он стал арестовывать все подряд. Он арестовал дорогу, все деревья, росшие вдоль дороги, луг и коров на лугу, жуков на дереве и чаек в небе. Он арестовал даже запах травы, ветер и облака. Он хотел арестовать и солнце, но солнце, догадываясь о намерениях Полицейского, долгое время скрывалось за облаками. Наконец, из любопытства оно выглянуло – и тут же было арестовано, как и весь остальной мир.

Стало темно и тихо.

– Ага! Попались, голубчики! – воскликнул Полицейский. – У меня не пошалишь! Я – самый главный, я – самый сильный!

И вдруг он почувствовал, что очень устал. Сон – начальник всех Полицейских и всех Полицейских Начальников – арестовал его на месте. Он лёг, подложил под голову кобуру и уснул – прямо на краю дороги.

Когда он проснулся, коровы снова щипали траву, ветерок дул, солнце сияло, и крупная божья коровка ползла по кокарде его полицейской фуражки… Полицейский смотрел вокруг, недоумевая. Что-то непредвиденное произошло, пока он спал…

Мир сбежал из-под ареста!

И вдруг он понял, что это и есть Главный Закон природы. И называется он – Утро.

Кукумбер садится в машину времени и отправляется в Санкт-Петербурге, в не очень далекое прошлое. Он с любопытством заглядывает в щёлочку двери, за которой проходят занятия детской литературной студии а. Эти дети сейчас выросли, но тогда они были твоего возраста, дорогой читатель. Читайте очередную главку из книги «Каждый четверг в Четыреста Сорок Восьмой».

Волшебный мир сходств и подобий

Бывают такие странные дни, когда всё вокруг обязательно что-то напоминает: солнце в тумане напоминает яичный желток, яичный желток на сковороде подобен глазу пожилого игуанодонта, игуанодонт на картинке похож на подъёмную биомашину будущего, а будущее загадочно и расплывчато, словно солнце в тумане…

Способность обнаруживать и воплощать на листе бумаги бесконечное многообразие сходств и подобий – одно из самых удивительных свойств поэзии.

Сравнивая, сличая предметы и явления, порой невероятно далекие друг от друга, поэзия устанавливает взаимосвязь всего, что существует в наших ощущениях, в нашем воображении.

И тогда простые, привычные вещи открываются вдруг необычными новыми гранями. А сложные, невероятно сложные наши отношения с жизнью, друг с другом становятся вдруг простыми и ясными.

И обнаруживая в стихах этот завораживающий мир сходств и подобий, читатель не только удивляется: «Боже мой! Как я раньше всего этого не замечал?!», но и сам начинает смотреть вокруг более внимательным, более искушённым взглядом, он сам становится хоть немножечко, но Поэтом.

Жираф

Градусник испорченный на стене висит,
Клетчатым жирафом на меня глядит.
Уголок отломанный на его шкале,
Спирт в стеклянном шарике спит на самом дне.
Бегают жирафы в Африке гуськом,
О своем сородиче думают тайком:
“Где-то наш родимый градусник-дружок
С уголком отломанным, прибитый на гвоздок?”

Костя  Сидякин  (11 лет)

Заря

Надевает тишина
Розовые валенки
И гулять идёт она
В полушубке аленьком.
Голубые небеса
Красотой заштопает...
Удивляется Земля
И в ладоши хлопает.

Лена  Тукманен  (13  лет)

Поток

Он бежит, он несётся, он скачет,
Словно бешеный конь, в долину.
Он спешит к водопаду огромному,
Что глотает за льдиной льдину.

Его струи - что по ветру грива.
Разбиваясь о злые пороги,
Он роняет горячую пену - 
Не вставай поперёк дороги.

Ветер мчится за ним вдогонку
И взнуздать его ветер хочет,
А поток, на дыбы вставая,
И шумит, и рёвет, и хохочет.

Аня  Скосарева   (13 лет)

Ветер  на  дереве

Ветер запутался в ветках, 
Как пойманная птица.
Ветер шумит на ветках,
Но не может спуститься.
Ветер запутался в ветках, -
Никто не боится теперь его.
Помогите бедному ветру
Спуститься на землю с дерева.

Катя  Судакова  (11  лет)

Туман

Прилетел седой туман,
Спрятал всё себе в карман:
Спрятал поле, спрятал речку,
Спрятал домик и овечку;
Но лишь солнца луч блеснул
Он росой в траве уснул.

Света  Цветкова  (10 лет)

Солнечные  кони

Кони мчатся по пустыне,
Кони мчатся через чащи,
По камням, по чёрствой глине
Стук копыт всё чаще, чаще.
Кони мчатся по долине,
В два прыжка минуют горы.
Что за блеск в небесной сини? -
То ли шпаги, то ли шпоры.
Кони мчатся... Вот промчались...
Где они плутают ныне,
Эти солнечные кони
В этой огненной пустыне?

Коля  Угренинов  (12 лет)

Каменные  львы

В старом парке ветер влагой дышит,
Серый дождь шуршит среди листвы.
Все от стужи спрятались под крыши,
Лишь остались каменные львы.
Незаметные, уходят годы -
Львы стоят, вздыхая глубоко,
И лакают алые восходы,
Как котёнок лижет молоко.

Ира  Михайлова  (13 лет)

Бывают же...

Столбы на цыпочках стояли,
Когда мы мимо тихо шли,
И не светили, а сияли
И плыли, словно корабли.
А кто-то шёл и не заметил
Того, что замечали мы.
Бывают же ещё на свете
Такие черствые умы.

Виталия Дудинская (11 лет)

Вы думали, я – ленивец, а
Я-то ленивица!
Залезла на дерево –
Не брошу теперь его!
Чем слезать –
Лучше с него живицу слизать!
Всю сладость слижу –
И за вами еще послежу…
Надеюсь, вы мной пленились?
Не поленились?

В одном городе жила очень красивая девушка по имени Нина. У неё были золотистые кудрявые волосы, большие синие, как море, глаза, огромный нос и прекрасные белые зубы. Когда она смеялась, казалось, что светит солнце. Когда она плакала, казалось, что падает жемчуг. Одно её портило – большой нос. Однажды Нина собрала все деньги, какие у неё были, и пошла к врачу. Она сказала:

– В этом городе у меня никого нет, я сама зарабатываю себе на жизнь, а мои папа и мама живут далеко, и я не могу у них просить денег, они и сами небогатые. Вот все мои деньги. Сделайте мне маленький нос! Когда я родилась, мои родители совершили ошибку и не позвали на праздник старого колдуна, который жил в лесу. Как только он узнал, что его не позвали, он страшно обиделся и сказал, что сделает мне очень важный и ценный подарок. И с этих пор у меня стал расти нос. Когда мои родители пошли упрашивать колдуна, он сказал, что, если у меня будет маленький нос, и я стану красавицей, меня полюбит любой подлец, а так меня полюбит единственный человек в мире. И потом он сказал моим родителям: «Посмотрите на себя! Ведь вы нормальные некрасивые люди и никогда не заботились о своих носах!» Мои родители ответили: «Но она ведь у нас растет красавицей, её жалко!» Но волшебник ничего не сделал для меня. Теперь я выросла, я работаю парикмахершей, я хороший мастер. Ко мне стоит очередь. Но счастья у меня нет.

Врач сказал ей:

– Я тут бессилен. Поедете в другой город, там живет волшебник, может быть, он вам поможет.

Девушка поехала в другой город. В одном купе с ней ехал бедно одетый молодой человек, который читал толстую книгу. Он не обратил на Нину никакого внимания. Однако ночью поезд сильно тряхнуло, и во сне Нина упала с верхней полки. Она потеряла сознание и очнулась на руках у молодого человека. Он сказал ей:

– Хорошо, что я не спал и успел вас поймать.

– Спасибо вам, молодой человек, – сказала Нина вставая. – Если хотите, приходите ко мне в парикмахерскую, я работаю на главной площади, я вас постригу и побрею.

– Нет, я сам стригусь раз в полгода большими овечьими ножницами и подравниваю бороду. Спасибо.

– Ну, тогда, – сказала Нина, – приходите ко мне просто выпить чаю.

– Спасибо, чай я люблю пить в одиночестве, – ответил молодой человек и стал читать свою книгу.

– Ну тогда просто так приходите, – сказала Нина.

– Просто так я не приду, – ответил молодой человек, – мне некогда.

Тем временем поезд уже прибыл в другой город, и Нина отправилась к волшебнику. Это оказался симпатичный молодой человек с черной бородкой и в очень красивых темных очках. Он сказал, что может помочь Нине, но за это потребовал большой палец её правой руки. Нина согласилась, стала невероятной красавицей, но без одного пальца. Когда она вышла на улицу, прохожие начали останавливаться, машины загудели, а молодые люди пустились провожать Нину до самого вокзала. В поезде ей уступили нижнее место, принесли несколько букетов роз, лимонад и много коробок шоколада. Когда она приехала в свой город, повторилась та же картина, и за Ниной поехала машина графа, который, опустив стекло, умолял Нину из окна выйти за него замуж. Но Нина не села к нему в машину. Целыми днями она теперь бродила по городу, надеясь разыскать того молодого человека из поезда. Работать парикмахером она больше уже не могла, поскольку на правой руке не хватало главного рабочего пальца, но немного денег у неё было, так что она целыми днями ходила по городу, а за ней всюду следовала машина графа. Каждый день Нину приглашали на балы, она была объявлена королевой красоты города, а некоторые думали, что и мира. Но никто не знал, что у неё не осталось денег, и она ест один раз в день – вечером, на балу, кофе с мороженым. Наконец она не выдержала и устроилась работать уборщицей, скопила денег и поехала опять в другой город к волшебнику. Она сказала ему:

– Возьмите все мои деньги, но скажите мне, где найти моего милого, того человека из поезда.

– Хорошо, – сказал волшебник, – возвратите мой нос и возьмите прежний, тогда скажу.

– Нет, – ответила Нина, – просите что хотите, только не это.

– Ладно, – сказал волшебник, – придется взять у вас еще один палец на правой руке, теперь указательный.

– Хорошо, – ответила девушка не задумываясь.

– Адрес его такой: он живёт в вашем городе, улица Правой руки, дом два, на чердаке. Поторопитесь!

Нина помчалась на вокзал, приехала в свой город и разыскала тот дом. Она вошла к своему милому на чердак и спросила:

– Вы меня узнаете?

– Нет, – сказал он.

– Помните, вы еще меня подхватили на руки, когда я упала с верхней полки.

– Нет, это были не вы, – ответил её милый. – У той девушки было совершенно другое лицо. Она была такая смешная!

Нина не знала, что ей ещё сказать, и ушла. Но каждый день она приходила на улицу Правой руки, чтобы взглянуть на окошко молодого человека. Нина теперь постоянно носила перчатки, снимая их только ночью при мытье лестниц. Её по-прежнему приглашали на балы, дни рождения и городские праздники, машина графа всё так же ездила за ней, и граф два раза в месяц делал ей предложение выйти за него замуж. Но Нина не соглашалась и отвечала так:

– Мало ли какой вы окажетесь человек. Сейчас вы готовы сделать для меня всё, а потом вы окажетесь ревнивым или скупым, будете меня попрекать куском хлеба. Мало ли…

Но вот однажды ночью, убрав лестницы, Нина пришла взглянуть на окно молодого человека и увидела, что занавески задвигает какая-то старушка вся в чёрном. Не помня себя от страха, Нина взбежала на четвёртый этаж и позвонила в чердачную дверь.

Ей открыла та самая старушка в черном.

– Что вам надо? – спросила она.

– Что с ним случилось? – спросила Нина.

– С кем?

– Ну, с молодым человеком, не знаю, как его зовут. Он здесь живёт.

– А вы кто ему будете? – спросила старушка.

– Он меня однажды спас в поезде, – ответила Нина.

– Ну, тогда проходите. Он очень болен.

Нина вошла в комнату на чердаке и увидела своего милого, который лежал под одеялом и тяжело дышал.

– Кто вы? Я вас не знаю, – сказал он. – Вы не та, за кого себя выдаёте.

– Что с вами? – спросила Нина.

– Я заболел после тех занятий в подвале библиотеки. Я, видно, слишком много узнал. Но вас это не касается. Я скоро умру.

Старушка кивнула.

Нина выбежала вон, села в ночной поезд и приехала в другой город к своему волшебнику.

– Я ничем не могу вам помочь, – сказал волшебник.

– Я вас прошу, – заплакала Нина, – спасите моего милого! Возьмите что хотите, возьмите правую руку, я могу мыть полы левой.

– Я возьму обратно мой нос, – сказал волшебник.

– Берите и спасите моего милого, – ответила Нина. И в тот же момент она стала такой, как была. Выйдя на улицу, она не встретила ни одного восхищённого взгляда. Никто не остановился при виде её, никто не увязался провожать, ей не подарили ни одной розы. В поезде она не получила ни одной коробки конфет. Когда она приехала в свой город, она увидела автомобиль графа, но граф не заметил её, хотя она была одета, как всегда, в серое платье, и на ней были мягкие серые туфли и серая шляпа.

Нина побежала на улицу Правой руки, взлетела на четвёртый этаж и вошла в комнату своего любимого. Он сидел на кровати и пил пиво.

– А, это вы! – воскликнул он. – Приятно снова вас увидеть. А то тут приходила какая-то девица и выдавала себя за вас. Но меня не обманешь. Смешней вашего лица я не видел нигде. Вас так легко не забудешь.

Нина засмеялась и заплакала сразу. И в комнате как будто вспыхнуло солнце, и засияли жемчуга.

– Что вы плачете? – поинтересовался молодой человек. – Не хотите ли выйти за меня замуж?

Нина ответила:

– Я ведь не та, что была.

И она стащила серую перчатку с правой руки.

– Это? Это ерунда, – сказал молодой человек. – Меня зовут Анисим, и я врач. В той библиотеке я прочёл всё, включая самую последнюю книжонку на сыром полу подвала. Я не хотел бы прочесть её снова, – добавил Анисим и потянулся к полке, на которой стояли микстуры, капли и бутылки с таблетками. – Вот, примите.

Нина приняла маленькую ложку лекарства, и её правая рука стала такой же, как прежде.

– Я только возвращаю то, что было, – сказал Анисим громко, – и ничего больше.

И Нина вскоре вышла замуж за своего милого Анисима и родила ему множество смешных детей.

У дерева столько зелёных ушей
И ни одного рта.
Долго зреет в его душе
Солнечная мечта.
И когда-нибудь будет иначе:
Немота озарится улыбкой,
И зальётся дерево
	В смехе, в плаче,
Станет скрипкой!

Застенчивый трубач

Что, если голос твой громоподобен? 
Он слышен всем, но не для всех удобен:
И крадучись трубу несёт трубач 
Подальше от шоссе, ларьков и дач. 
Горит труба, гремит среди дубравы,
И слушают её цветы и травы.

Жар-птица

Чудесный свет увидя вдалеке, 
К нему рванулся юноша горячий. 
Перо Жар-птицы у него в руке 
Горит, переливаясь. Вот удача!

В тряпицу парень завернул перо, 
За славою отправился в столицу. 
Но, изумившись, молвил князь: "Добро! 
Сыскал перо - так добывай Жар-птицу!"

Кому блеснуло чудо, тот навек 
Обязан жить по сказочным законам... 
Он шел сквозь чащи, горы пересек, 
С Ягою чай пил, воевал с драконом.

Удача хороша, когда она –
Не дар судьбы, завернутый в тряпицу. 
Где есть перо, там птица быть должна. 
Сыскал перо - так добывай Жар-птицу!

Всех нас когда-нибудь учат тому, что называть Наталью Наташкой или Колю Колькой неприлично, но некоторые этого умудряются за всю свою жизнь так и не запомнить. И настолько забываются, что даже себя неприличным именем называть начинают. Спросишь: «Тебя как зовут?» – а в ответ услышишь: «Борька!»

Ну, сами посудите… куда ж это всё годится?

К сожалению, именно так и случилось с жителями Аляски. Много сотен лет назад они настолько забыли все правила приличия, что даже свою собственную землю стали называть Аляской. Хотя, конечно же, никакая она не Аляска! Её настоящее название звучит гордо и красиво: Аляса . А Аляска – это даже и не название, а противная какая-то кличка.

Поэтому мы с вами – будучи людьми хорошо воспитанными – давайте называть её как положено, а именно Аляса . Жителей же её мы будем вежливо называть алясеевичами и алясеевнами , а не аляскинцами , как они сами себя именуют.

Аляса находится далеко на севере, что уже само по себе достаточно грустно. Это значит, что здесь всегда ужасные морозы – и жители почти круглый год трясутся от холода. Что, впрочем, не мешает им сохранять присутствие духа и быть очень разговорчивыми – недаром здесь существует выражение точить алясы : оно означает «разговаривать о чем попало». Алясеевичи и алясеевны занимаются этим с утра до вечера – причем с неподдельным удовольствием! Как ни заглянешь к ним – все от мала до велика сидят и точат алясы ! Скажешь:
– Хватит Вам, алясеевичи и алясеевны, алясы-то точить !

А они только алясково улыбаются и делают вид, что не понимают. Кстати, улыбаться алясково – это на Алясе значит «почти ласково, как бы ласково», потому что тут, на Алясе , всё происходит вроде как понарошку. Этим Аляса и отличается от других поселений. Кстати, одна из версий происхождения названия Алясы гласит, что название это принадлежит остроумным французским первопроходцам: они, дескать, и дали местности имя «A la ?a» – «Как бы так». Впрочем, данную версию мало кто поддерживает. Большинство склоняется к другим, речь о которых у нас с вами впереди.

В связи с тем, что всё здесь происходит как бы понарошку, тем, кто впервые попадает сюда, прежде всего, следует знать, что ничего нельзя принимать за чистую монету. Например, алясеевичи и алясеевны улыбаются как бы ласково, а на самом-то деле – довольно грозно. Только повернешься к ним спиной – тут-то они на тебя и накинут аляссо : как бы лассо, да только потолще и покрепче! И считаешься ты отныне их пленником, а с пленниками тут особенно не церемонятся: пленников каждый день снег заставляют расчищать… Это несмотря на то, что снег тут идет беспрерывно: его что расчищай, что не расчищай!

Точа алясы , местные жители часто договариваются до полной окалясицы : тем, кому приходилось ее слышать, никогда этого не забудут. Мне, например, довелось однажды присутствовать при разговоре пяти пожилых алясеевичей о том, кому на Руси жить хорошо. Так они до того договорились, что оказалось, будто на Руси вообще всем жить хорошо! Ну, сами подумайте: разве лезет подобная окалясица хоть в какие-то ворота? Некрасов уж как в данном вопросе разбирался – и то сказал, что на Руси почти всем жить плохо!

Теперь настало время вернуться к происхождению названия Алясы .

Большая группа английских ученых считает, что слово Аляса непосредственно связано со словом Alas , а данное слово в переводе означает «увы!». И это очень похоже на правду, потому как чему ж тут, на Алясе , особенно радоваться-то? Снега да морозы… кому понравится? Если бы алясеевичи и алясеевны не точили алясы , то и вообще со скуки можно было бы помереть!

Впрочем, и с алясами дни тянутся долго. Вот почему на глаза алясеевен так часто наворачиваются горючие слезы.

– Ты что, алясеевна ? – нет-нет да и спросит сердобольный какой-нибудь алясеевич.

– Да так, алясеевич , не обращай никакого внимания, – слышится тихий ответ. – Скучно мне тут, среди снегов… хоть раненою волчицею вой!

Потому-то алясеевичи и придумали для алясеевен развлечение на славу! Когда алясеевнам становится совсем тоскливо, алясеевичи запрягают собак и в специальных таких калясках отправляются со своими алясеевнами в заснеженные ляса . Каляски сделаны у них из дерева и представляют собой огромные, что твои дома, сооружения, в которых может поместиться до ста аляссевичей и до пятидесяти алясеевен : это потому, что каждая алясеевна , как правило, в два раза толще каждого алясеевича. Каляски украшают балясинами , такими пузатыми столбиками: они идут по всему периметру каляски и придают ей вид какой-нибудь галереи.

Любят алясеевны поездки в ляса ! Занемевшими от стужи пальцами держась за балясины , они всю дорогу хохочут как сумасшедшие да бросают на своих алясеевичей взгляды, полные огня. И, кажется, забывают даже о денно и нощно гложущей их тоске по другой жизни…

В лясах жители Алясы устраивают ритуальные пляски вокруг костра. Для непосвященных пляски эти выглядят загадочными: наступают алясеевичи и алясеевны на костер и… тут же отступают от него на безопасное расстояние. А потом падают на снег и начинают кататься по нему взад-вперед, издавая при этом характерные щелкающие звуки. Только вот никому из исследователей местных нравов еще так и не удалось узнать, для чего они все это делают. Некоторые полагают, что таким образом алясеевичи и алясеевны заклинают своих старых богов. Но в точности, конечно, неизвестно, есть ли у них вообще какие-нибудь боги, – ибо подобные вещи никогда не предаются здесь огляске. Алясеевичи и алясеевны не любят посвящать чужаков в историю Алясы , и при достижении совершеннолетия каждый из них кровью своих близких подписывает клятву, корни которой уходят в седую древность: «Живешь на Аляске – избегай огляски !».

Потому-то жители Алясы и считаются одной из самых непостижимых народностей мира: по-настоящему в глубину души своеобразной народности этой так еще и не удалось заглянуть никому*.

________________________

•

Тема ближайшего урока странноведения – республика Чад.

Ходил я гулять в лес. В лесу тихо, только слышно иногда, как деревья от мороза трещат.

Ёлки стоят и не шелохнутся, на ветках подушки снега намело. Я ногой по ёлке ударил – целый сугроб мне свалился на голову. Стал я снег отряхивать, смотрю – идёт девочка. Снег ей по колено. Отдохнёт немножко и опять идёт, а сама вверх на деревья смотрит, ищет что-то.

– Девочка, что ты ищешь? – спрашиваю.

Девочка вздрогнула, на меня посмотрела:

– Ничего, так просто!

И дальше пошла. Сама маленькая, а валенки большие.

Вышел я на тропинку, с тропинки в лес не сворачиваю, а то и так полные валенки набралось снега. Погулял я немножко, ноги замёрзли. Пошёл домой.

На обратном пути смотрю – опять эта девочка впереди меня по тропинке тихо-тихо идёт и плачет. Я её догнал.

– Почему, – спрашиваю, – ты плачешь? Может, я помогу?

Посмотрела она на меня, вытерла слезы и говорит:

– Мама комнату проветривала, а Борька, скворец, в форточку вылетел и улетел в лес. Теперь он ночью замёрзнет!

– Чего ж ты раньше молчала?

– Боялась, – говорит, – что ты Борьку поймаешь и возьмёшь себе.

Стали мы вместе с девочкой искать Борьку. Спешить надо: темнеть уже стало, а ночью Борьку сова съест. Девочка в одну сторону пошла, а я в другую. Каждое дерево осматриваю, нигде нет Борьки. Хотел я уже обратно идти, вдруг слышу – девочка кричит: «Нашла, нашла!» Подбегаю я к ней – стоит она около ёлки и показывает наверх:

– Вот он! Замёрз, бедный. А на ветке сидит скворец, перья распушил и одним глазом смотрит на девочку. Девочка его зовёт:

– Боря, иди ко мне, хороший! А Боря только к ёлке прижался и идти не хочет. Тогда я полез на ёлку, чтоб его поймать.

Только долез до скворца, хотел схватить, а скворец перелетел к девочке на плечо. Она обрадовалась, спрятала его под пальто.

– А то, – говорит, – пока донесу до дому, замёрзнет.

Пошли мы домой. Темно уже стало, в домах огоньки зажглись. Я спрашиваю у девочки:

– А давно у тебя скворец живёт?

– Давно.

А сама быстро идёт, боится, что скворец под пальто замёрзнет. Я за девочкой иду, стараюсь не отставать.

Пришли мы к её дому, девочка попрощалась со мной.

– До свиданья, – только мне сказала.

Я на неё долго смотрел, пока она валенки на крыльце чистила от снега, всё ждал, что девочка мне скажет ещё что-нибудь. А девочка ушла и дверь за собой закрыла на щеколду.

Природа – странная вещь. Вот мама говорит: поедем на природу. А через час, когда я так и не вылез из-за компьютера, говорит: да… природа берет своё. Потому что она ни папу, никого в лес не вытянула. Отвернулась и ушла.

Получается, мы поссорились. А я ведь очень не люблю ссориться. Тишина такая противная начинается, стопудовая, что хоть из дома беги.

И сразу не интересно становится с компьютером рубиться, глядеть, как волшебники друг в друга магическими стрелами пуляются. Я нажал «Авадакидавра!» и остановил их всех прямо с поднятыми руками, потому что такое классное придумал!…

Прибежал на кухню: мама! А она молча книжку читает. Но я-то уже придумал, верно? Я-то уже знал, что выращу для неё – знаете что? – арахисовое дерево!

Это же так прикольно, если прямо дома можно будет орехи собирать. И, опять же, на природу ехать не надо.

Поэтому я обогнул её, пробрался к буфету, засунул руку в целлофан с арахисом и набрал побольше, штук двадцать, сколько сумел ухватить. Это же двадцать деревьев! И кинул в воду, в миску, чтобы они ожили. Бывает же польза от уроков, например, от природоведения!

А тут Дрон приходит, как всегда в такое время, когда быть ему положено на секции по каратэ. Довольно голодный.

– Эх, – говорит, – орехи – это хорошо, тем более вместе с деревьями. Давай скорей сажать.

Мы наловили из миски орехов – полные мокрые горсти! Только сажать – куда? Стоим, размышляем, а с рук-то течет.

И вдруг Дрон как заорет: Алахамора! – волшебное заклинание из компа. И мы сразу нашли – вот оно, сработало! – коробку пластиковую из-под яиц. Яйца вытряхнули, коробку распополамили, земли из-под маминой розы в горшке нагребли столовыми ложками, и так классно получилось: на каждую пару орехов – по гнезду. И стеклянной крышкой от сковородки накрыли. Прямо-таки теплица настоящая! Не зря воскресенье потратили. Мама так и сказала: вот это дело, это тебе настоящее чудо, а не выдуманное на компьютере.

А дальше вот что было. Криво как-то все дальше было. До этого места – хорошо, а дальше – криво. Крышка запотела, но я все равно сквозь неё видел: орехи пухнут, как свинюшки, а толку никакого. Вместо листьев – волосинки тонюсенькие. Потому что заплесневело всё. А Дрон, как назло всё время спрашивает в школе:

– Ну, как там наши деревья?

Хорошо хоть на ухо спрашивает.

Я тоже всё время сам себя спрашивал: неужели целое воскресенье потрачено, и ни одно, даже самое маленькое семечко, из целых двадцати! – не прорастёт? Честно это? Лучше бы я эти несчастные орехи дружку своему скормил. Или хоть морской свинке. Ну и где после этого справедливость на белом свете?

А мама пригляделась к нашим посадкам и говорит:

– Справедливость, видимо, в земле.

И как она её там разглядела? Она сняла сковородочную крышку, всю в каплях изнутри, и – ужас! – стала всё вытаскивать. Я даже зажмурился. А когда посмотрел, там – в комках земли – листья! Листья! Деревья мои родимые! – но только верх ногами. То есть корешками кверху. Все двадцать. И опять мама свое: вот оно, настоящее чудо, такого твои компьютерные волшебники не могут.

Я утром прибежал в школу, рюкзак скинул и кричу:

– Дрон, Дрон! Мы все двадцать кверх ногами воткнули. Без всякого исключения, что удивительно. Хоть бы раз в нужную сторону ошиблись. Но они – и вовнутрь выросли!

Утро, зима, темно, рань-прерань. Дрон нахохлившийся в раздевалке сидит, и в руках у него бумажка с заклинаниями из компа: «Авадакидавра» – смерть, «Алахамора» – открывание секретных дверей, «Инсиндио» – для увядания, «Флипендо» – толкающее, «Люмос» – проход в стене, «Спандифул» – прыгательное…

Сидит Дрон, переживает про наши деревья, про то прошлое воскресенье… Понимает, что надо было кроме «Алахамора» ещё и «Флипендо!» кричать.

Серёжа считал себя героем.

– Во-первых, – сказал себе Серёжа и загнул указательный, средний и безымянный пальцы на правой руке, – я спас жизнь Селезнёвой.

– Как это ты спас жизнь Селезнёвой? – усмехаясь, спросил себя Серёжа голосом Тарлычёва. – Это надо ещё доказать.

– Очень просто, – ответил Серёжа своим собственным голосом. – Селезнёва тонула в Северном Ледовитом океане, а я её вытащил за волосы.

– И, конечно, она потеряла сознание и ничего не помнит, – усмехнулся голос Тарлычёва.

– Помню. Всё помню до мельчайших подробностей, – возразил Серёжа голосом Селезнёвой.

– Слышал? – сказал Серёжа своим собственным голосом.

– Что ж, поздравляю, – ехидно сказал Серёжа голосом Тарлычёва. – Жених и невеста.

– Дурак! – сказал Серёжа голосом Селезнёвой.

– Сама дура! – сказал Серёжа голосом Тарлычёва.

Как Юля и Юра заблудились

Однажды Юля и Юра пошли в лес. И заблудились.

Юля стала плакать. А Юра не стал. Юра просто заревел во весь голос. Рядом спал Медведь. От страшного рёва он проснулся, испугался, тоже заплакал и кинулся прочь из лесу.

Медведь, конечно, дороги не разбирал, а мчался напролом. Хороший проход проломал. По нему Юля и Юра и вышли из лесу, и домой попали вовремя – как раз к ужину.

А Медведь потом в лес вернулся. Досыпать.

Баю-бай.

Как Юля и Юра кушали

Однажды Юля и Юра сели завтракать. Они завтракали так долго и вкусно, что дозавтракали до обеда.

Стали они тогда обедать. Да так долго и вкусно, что дообедали до ужина.

Тогда стали ужинать. Не так долго, но вкусно. Всё сужинали. И спать легли.

А в этот день ничего такого интересного не случилось.

Баю-бай.

Папа и мама попили водички холодной и тоже спать легли.

А-а, баю-бай.

Как-то раз зашла Марфуша в ванную, а там сидит в воде неизвестно кто. С зелеными усами, бородой, весь в тине. И вроде как на Водяника похож. Но Водяника Марфуша до этого ни разу не видела, вот и засомневалась.

– Здравствуйте, – говорит. – Вы водопроводчик?

– Да ты что, девочка! – возмутился зеленобородый. – Водяного Хозяина не узнала? Чему вас только в школе учат?!

– Ой, – заулыбалась Марфуша. – Извините, пожалуйста. Я вас узнала, просто глазам своим не поверила. Вы, и вдруг в городе.

– Это ты зря. Только своим глазам и надо верить. У тебя пары маринованных лягушек с комариным вареньем случайно не найдётся? А то я пока из своего царства по этим трубам пробирался, весь изголодал.

– Сейчас я в универсам сбегаю! – забеспокоилась Марфуша. – Там всё есть! Хотя… насчет лягушек с комариным вареньем я не уверена. По-моему, люди такое не едят.

– Тогда не ходи. Можно я из ванной вылезу?

– Пожалуйста. А хотите, я вам хлеба с сыром сделаю?

– С сыром? Сделай. Только краюху.

Вылез Водяной из ванны, прошлёпал перепончатыми ногами в комнату, сел в кресло, осмотрел комнату.

– Тесновато живёте.

– Зато весело, – отвечает из кухни Марфуша.

Сделала она Водяному две больших краюхи с сыром. Съел Водяной бутерброды, по животу себя погладил и говорит:

– Спасибо! Червячка заморил. А теперь, девочка, скажи мне, кем ты Сашке Ахряпову приходишься?

– Никем, – мотает головой Марфуша. – Вы просто этажом ошиблись, Ахряпов выше живет.

– Да? – удивился Водяной, достал из бороды записную книжку, вылил из неё воду, полистал и уточнил: – Двумя этажами выше?

– Точно. А зачем вам к нему?

– Уши надрать надо. В реку плевать выдумал и окурки с моста в воду бросать повадился.

– Это он может. У них в седьмом «Д» несколько человек таких. Дураки дураками. Но сейчас его и дома-то нет. Его с родителями в детскую комнату милиции вызвали. На учет ставить. Он недавно чуть школу не поджёг своими окурками.

Достал Водяной из усов карандаш, сделал пометку.

– Ладно, с ним я ещё встречусь. Небось, летом будет в речке купаться.

– Вы его утопите? – ужаснулась Марфуша.

– Попугаю для начала. Терпеть не могу, когда воду портят, а потом в неё же сами и лезут. Или там рыбу мелкой сетью ловят.

– А что, сетью рыбу нельзя ловить?

– Можно. Но только крупной. Взрослую рыбу. А мальков-недоростков таскать нельзя. Значит, нет Ахряпова дома. Ну, что ж, заглянем на химический комбинат. Где он находится? – Водяной полистал записную книжку. – Ага, на улице Индустриальной.

– А на комбинат вам зачем?

– Мстить буду. Неочищенные промышленные стоки в реку сбрасывают. А это не дело. Раки гибнут, рыба болеет.

Спрятал Водяной записную книжку назад в бороду, карандаш в усы, сунул в рот два пальца, да ка-ак свистнет.

На свист вышел из ванной Водяной Конь. Весь блестит, переливается, с ноги на ногу переступает. Красавец.

Поднялся Водяной с кресла, вскочил на коня и прямо с

балкона прыгнул на нем под дождь на противоположную сторону улицы.

– Спасибо за бутеоброды, Марфуша-а-а!..

– Пожалуйста.

Посмотрела Марфуша вслед Водяному, взяла телефонный справочник, нашла в нем телефоны химического комбината, набрала номер директора.

– Заботин у телефона.

– Директор химического комбината?

– Он самый.

– Здравствуйте. А я Марфуша. Хочу вас предупредить. К вам сейчас Водяной едет. Мстить будет. Немедленно прекратите сбрасывать в реку неочищенные промышленные стоки!

– Да мы бы рады, – вздыхает директор. – Но только деньги на строительство очистительных установок лишь месяц назад получили. Сегодня монтаж последних фильтров заканчиваем. Завтра в реку уже очищенная вода пойдет. Спасибо, что предупредила. Пойду за ворота, встречать-каяться.

– Покайтесь, покайтесь, – поддержала решение директора Марфуша. – Повинную голову меч не сечёт.

Положила трубку на рычаг, посмотрела на пелену дождя за окном, вздохнула, взяла тряпку и принялась вытирать лужи. А их по всей квартире натекло – жуть сколько.

Прогулка

Ветер в голубой рубашке
Над поляной пролетал.
Что-то нежное ромашке,
Улыбаясь, прошептал.

Звонко свистнул в оба пальца,
В небо ласточек взметнул.
Потрепал за уши зайца,
Лес притихший обогнул.

И исчез, пропал куда-то…
Но нашёлся вдалеке:
Парус натянул над яхтой
И – умчался по реке!

Эхо

Рябая кукушка сидит на суку.
С утра над опушкой летает: «Ку-ку!»
Вслед эхо задорное скачет,
Катает «ку-ку», словно мячик.

С опушки – в колючий малинник,
Потом, искупавшись в соку,
От старой берёзы – к осине,
Лягушку дразня на скаку.

В окошко ко мне постучалось,
Слетев с тополиных ветвей.
Вскочило на стол и осталось
В заветной тетрадке моей.

Противная задачка никак не решалась. Серёжа задумчиво смотрел на чистый тетрадный лист. Ему казалось, что решение само вот-вот проступит на бумаге. Но чуда не происходило.

Глаза от напряжения устали, и клеточки запрыгали, нарушая ровное тетрадное поле. Серёжа положил голову на руки и подумал: «Чего я так мучаюсь? Андрей наверняка давно всё решил. Пойду к нему и спишу. А потом и погулять можно».

Он зевнул, поёрзал на стуле, устраиваясь поудобнее, и задремал.

Серёжа позвонил в квартиру Андрея и прислушался.

– Маша, открой! – долетел из-за двери голос приятеля.

В прихожую Серёжу впустила симпатичная обезьянка шимпанзе в розовом платье, с большим розовым бантом на голове.

– Всё дрессируешь? – входя в комнату, спросил Сергей и кивнул на шимпанзе, которая, слегка переваливаясь, прошла мимо него в ванную.

– Не дрессирую, а провожу эксперимент, – поправил Андрей. Он лежал на диване, нога на ногу, и ничего не делал.

– Какой эксперимент? – округлил глаза Серёжа.

– Эксперимент по превращению обезьяны в человека, – торжественно объявил Андрей.

– Как это? – заинтересовался Серёжа.

– Ещё учёные открыли, что труд сделал из обезьяны человека. И я решил в этом убедиться.

– А как? – допытывался Серёжа.

– Поручаю Маше всякую работу, – объяснил Андрей. – В общем, заставляю трудиться. Надеюсь, человек из неё получится.

Серёжа осторожно заглянул в ванную. Шимпанзе как раз закончила укладывать бельё в стиральную машину, всыпала нужную дозу порошка и с помощью кнопок установила режим стирки.

– Во даёт! – восхитился Серёжа. Теперь, в свете эксперимента, ему всё казалось значительным. – И сдвиги есть?

– Да так, небольшие, – сдержанно ответил Андрей. – Ты-то чего пришёл? – поинтересовался он.

– Задачка не клеится, – ответил Серёжа, проходя в комнату. – А ты решил?

– Не знаю, – беззаботно сказал Андрей. Он приподнялся на локте и крикнул: – Маша! Ты математику сделала?

Серёжа улыбнулся: дескать, меня не проведёшь! Я шутки понимаю.

Шимпанзе не замедлила явиться на зов. Она подошла к дивану, протянула Андрею учебник и тетрадь.

– Смотри-ка, решила, – сказал Андрей.

– Ха! – не поверил Серёжа и взял тетрадь из рук товарища.

По листу разбегались неровные строчки. Но Серёжа не простачок какой-нибудь! Не обманешь!

– Небось сам решил, а на обезьяну сваливаешь! – ехидно заметил он. – Вон и написано коряво, как у тебя.

– Да, с почерком у неё пока неважно, – согласился Андрей, – прямо как у меня с математикой. Но зато никто не скажет, что я не сам решал.

Серёжа сверил ответ задачи с ответом в учебнике.

– Сходится! – обрадовался он. – Дай списать! – И направился к столу.

В соседней комнате натужно взвыл пылесос.

– У тебя что, предки дома? – отрываясь от задачи, шёпотом спросил Серёжа.

– С чего ты взял? – удивился Андрей. Серёжа молча кивнул на ровный гул мотора.

– А-а, это Маша ковры пылесосит. Наконец упрямая задачка перебралась в Серёжину тетрадь. Мальчик полюбовался ею и сказал:

– Всё! С математикой покончено. Можно и во двор идти.

– Сейчас пообедаем и пойдём, – отозвался Андрей. – Маша! Обед готов?

В кухне на плите что-то аппетитно шкварчало, а восхитительный аромат яичницы с ветчиной осторожно прокрадывался в комнату.

Серёжа присел рядом с Андреем на диван:

– Как ты думаешь, далеко ей ещё до человека?

– Спрашиваешь! Конечно! Ей сначала школу окончить надо, потом институт…

Тут в комнату заглянула девочка. Она расправила оборки розового платья и сказала:

– Мальчики, мойте руки. Обед готов! – И розовый бант на её голове согласно кивнул, приглашая обеду.

Серёжа глядел во все глаза на девочку. Он толкнул Андрея локтем в бок и спросил:

– Кто это?

– Я Маша, – улыбнулась девочка.

Серёжа долго непонимающе смотрел на неё, а потом вдруг засмеялся и сказал:

– Разыграли вы меня классно! Я и правда поверил, что обезьяна может стирать, готовить, задачки решать. – И он повернулся к Андрею. Улыбка так и застыла на его лице. На диване в Андрюшиных джинсах футболке, закинув ногу на ногу, лежал шимпанзе.

– А это кто? – испугался Серёжа.

– Андрей, – ответила Маша и пояснила: – Я – Маша, а он – Андрей.

Серёжа посмотрел на девочку, потом на шимпанзе, снова на девочку и опять на шимпанзе.

– Эксперимент удался! – наконец выдохнул он и опрометью бросился вон из квартиры.

– Куда ты? – удивилась Маша.

– Полы мыть! Ковры пылесосить! Бельё стирать! задачки!.. Задачки я сам решать буду! – выкрикнул он и… проснулся.

«Вот так сон! – подумал Серёжа. – А во всём противная задачка виновата! – И он погрозил ей кулаком. – Пойду к Андрею».

Серёжа захлопнул тетрадь, встал. Неожиданно его глаза встретились с глазами… шимпанзе. На ярком, красочном плакате, что висел над письменным столом, она рекламировала новый суперпылесос. Серёжа сел на стул, тихо вздохнул и снова открыл тетрадь.

– Обманем кого-нибудь! – сказал Вася первого апреля соседке по парте Даше Антоновой.

В перемену они пошли в коридор обманывать.

– Мы домой идем, нас отпустили, – сказала Даша знакомым второклассницам.

– Да-да, отпустили, – подтвердил Вася.

– С первым апреля! – поздравили знакомые.

– К нам на уроке в форточку попугай залетел! – сказал Вася своим знакомым. – Весь урок разные слова выкрикивал.

– Знаем, знаем! – обрадовались его знакомые. – С днём дурака!

– Тебя к завучу вызывают! – испуганным голосом говорили Вася и Даше вместе своим одноклассникам.

Но одноклассники тоже обманываться не хотели.

– Первое апреля кончается, а мы ещё никого не обманули! – жаловался Вася по дороге из школы.

И тут они увидели собаку, привязанную около магазина.

– Давай, хоть собаку обманем, – предложил он.

Но собака от них отворачивалась.

Тогда Вася подошел к ней совсем близко и сказал:

– Собака, собака, а я тебя сейчас укушу!

Собака поверила, да как зарычит!

Вася даже отскочил на всякий случай.

Тут как раз вышла хозяйка этой собаки. И очень удивилась:

– Первый раз вижу, что моя собака рычит на детей. Я думаю, она просто подшутила над вами. В честь первого апреля.

Кто же, всё-таки, кого обманул?

Белые ночи

Мне всё кажется:
Ночи белые
Восстановлены после войны.
По всеобщей памяти сделаны
Так,
Что трещинки не видны...

Светят радостью нам изначальною 
Ночи белые вновь у Невы. 
Реставраторов руки печальные, -
Ни о чём не забыли вы.

* * *

Шепчут листья сентября, 
Угасая:
«Зря. Всё - зря...» 
Гулко яблоко в ответ 
Ударяет в землю:
«Нет!»

* * *

...И снова я иду в мои леса,
В мои нетемные, за Тосною-рекою,
Где добродушно светят над ольхою
Белесенькие наши небеса.
Лишь тишина
Да клюква,
Да берёз
Не очень стройных
Робкое свеченье.
Но чувствуешь,
Как эта жизнь всерьёз,
И как светло земное притяженье.
Тут новый стих является на свет.
Он, как дыханье, прост и равномерен.
Так этот лес в который раз уверен,
Что ничего прекрасней жизни нет.

Ночное море

Ни звезды,
Ни маяка,
Ни души,
Ни огонька.
Только неба темнота,
Только моря маята.

Кони

Раздувая волнам гривы,
Подгонял своих коней:
- Кони, кони,
ну, дружней!

Ходики

По морю, как ходики,
Ходят пароходики.
Маятник качается –
Качка получается.

Эту фотографию, где меня семимесячного бабушка поднимает под потолок, и на мне надет беленький комбинезончик с тремя звёздочками на груди, делал друг дедушки, Генрих Аронович. Бабушка рассказывала, что он сам в тот день предложил придти и пофотографировать маленького меня. А несколько лет спустя, это я уже помню, Генрих Аронович пел мне песню про трёх танкистов. Мне так нравилось, что я потом выучил эту песню и тоже её пел. Я пел «Трёх танкистов», про аэродром, где «для кого-то просто летная погода, для меня же – проводы любви», но особенно часто – «Если друг оказался вдруг». Бабушка любит рассказывать, как я четырехгодовалый приходил к ней на работу в воинскую часть, заходил в комнату, где сидели машинистки, и громко начинал петь, раскатывая букву «р», которую научился выговаривать, наверно, даже раньше, чем слово «мама»: «Если др-руг оказался вдр-pyг…» И пел всю песню до конца. Бабушке было даже за меня неудобно, так я громко и правильно всё пел. Она на втором уже куплете, поглядывая на свою сослуживицу Спирину, которая притворно улыбалась, говорила мне: «Ну, Сереженька, всё, ты уже спел!» А я так бабушке и отвечал: «Как же я всё спел, если тут ещё два куплета?!» И продолжал: «Если пар-рень в гор-рах не ах, Если ср-разу р-раскис и вниз…»

А после бабушкиной работы мы часто заходили в булочную, которая была прямо в нашем доме. В булочной нас уже знали: там я себя тоже, видимо, неприлично вел, но продавщицы меня очень любили. Как только мы заходили в булочную, я сразу же со словами «пойду пр-роверю, всё ли у вас в пор-рядке!» шёл туда, где раскладывают хлеб, то есть туда, куда вообще-то покупателям заходить нельзя. Выходил я оттуда весь увешанный сушками и баранками и рапортовал, что «всё нор-р– рмально!» Только моей бабушке Тоне было ненормально, потому что в её планы не входило покупать столько баранок и сушек. Бабушке опять становилось за меня неловко, хотя продавщицы смеялись и говорили, что готовы подарить мне эти баранки. Но, поскольку мне нужны были не баранки, а «пр-роверить, всё ли в пор-рядке», я снимал с себя все вязанки, избавляя свою бабушку Тоню от необходимости всё-таки за них платить.

Третий венчик

Тётя Маша говорит: огурцы надо сажать, когда зацветёт третий венчик у калины.

Вот он и зацвёл, в деревне Коты, мы видели.

Коты – старая деревня, в ней никто не живет, но каждую весну все в Котах расцветает: черемуха, ирга, калина.

Сирень раскололась, – значит, будут петь соловьи.

– Соловей поет, пока соловьиха сидит на гнезде, – уточняет для меня тётя Маша.

Весной она в синем полупальто и вязаной шапочке распределяет по огороду овощи, как полководец Кутузов войска: на флангах – огурчики, на переднем крае – картошка, в тылу – капуста и кабачки… Семена, как новобранцы, в мисочке отобраны, укрыты мхом.

У меня ладонь как ладонь, обычная, рядовая. А у тёти Маши не просто ладонь – пясточка, в ней особая сила, чего ни коснётся – всё прорастает.

Торкнул семечки в землю – надо через грядку поцеловаться, чтобы огурцы были сладкие.

Пока мал огурец, он капельный, то есть маленький. Капельный поросёнок, капельный огурец. Вырастет – станет добрым. А добрый огурец можно и посолить. Но это ещё не скоро, осенью. Все лето ждать.

Яблочный ветер

Ветра не было, а яблоки падали, срывались, сбивались с насиженных мест, шлёпали, как бобры хвостами, по днищам перевёрнутых лодок.

Как будто деревья встряхнулись от осенних дождей, и яблоки разметало, как брызги.

Нам всем казалось, что ни ветерка, а ветер гулял в садах, невидимый и не слышный, яблочный ветер, его время пришло.

Яблоки раскалывались на лету и пропитывали яблочным соком землю.

Это был чистый день. Чистый – в смысле безоблачный. Жара и миражи, фата-морганы из нагретого воздуха.

Во дворе все были заняты. Отец чинил машину. Лёжа под «жигулями», он глядел в их нутро, как астроном в полное тайн звездное небо.

В окнах шестого этажа сверкали зарницы, солнечным водопадом лился хрусталь. Мама, стоя на подоконнике, протирала окна старой фланелевой рубашкой.

По пустырю, на котором мы резались в футбол, прогуливался хулиган Мочуляк, известный тем, что стоял на воротах в лакированных дамских перчатках и наколеннике из поролона.

На скамейке журчали бабули… В общем, все занимались делом.

Тут я обернулся взять мяч и застыл на месте.

Из-за дома вылетел ангел. Это был… ну такой, обыкновенный ангел. Обыкновенный – в смысле с крыльями, в белой хламиде. В руках он держал помятую золотую трубу.

Ангел обогнул гаражи и подлетел к жигулям. Отец высунулся из-под кузова и протянул ему руку. Мама приветливо замахала рубашкой.

Мочуляк, отвернувшись, курил и сплевывал.

Ангел летел над пыльным двором. В его трубе горело солнце.

Бабули посмотрели на него и опять зажурчали. С третьего этажа бормотало радио.

Последний раз обернувшись к нам, ангел взмахнул крыльями и оказался на раскалённой крыше. С крыши поплыл в сторону Яузы и вскоре скрылся за трубами.

К отцу подошел Мочуляк и спросил цигарку. Отец нахмурился, но в карман полез. Мама ушла готовить ужин.

Мир светился акварелью, как будто шёл первый день его сотворения. Все были заняты.

Одним прекрасным днём в родном Ташкенте, где мы жили в старом городе, далёком от центра и цивилизации, мы ожидали гостя из Москвы. Это был мамин брат дядя Закир. В честь столичного гостя после отчаянных споров было решено приготовить плов с курицей. Вскоре бабушка вручила моему отцу, который одновременно приходился ей сыном, деньги и подробный список того, что нужно купить на базаре, и самого лучшего качества! Остальные домочадцы принялись за праздничную уборку.

Незаметно пролетела половина воскресного дня. Квартира и двор сияли чистотой. На тахте под виноградником, с которого прямо на голову свешивались соблазнительные гроздья винограда, были разложены атласные курпачи. По углам красовались бархатные подушки. На подносе сердито шумел медный самовар. Дополнял восточную идиллию аромат кустов райхана. Все волновались, что отца до сих пор нет, потому что гость должен прибыть с минуты на минуту. Бабушка в национальном атласном платье, со свеженакрашенными бровями, не находила себе места. Она, как колобок, непрерывно выкатывалась на улицу и сердилась на всех без разбора. Давно остыли горячие лепёшки. Измученные и голодные, мы напились чаю с восточными сладостями, а мама всё доливала и вновь кипятила самовар.

Отец появился лишь к вечеру. Весёлый, возбуждённый и источающий запах алкоголя, чем привёл бабушку в негодование, он едва держался на ногах. Оказалось, по дороге на базар он встретил школьного друга, которого не видал 25 лет, и у того оказался лишний билет на футбол!

– Судьба! – решил отец и без зазрения совести поспешил с одноклассником на трибуны.

После матча друзья на радостях выпили бутылочку портвейна, ничем не закусывая. Когда, наконец, отец добрался до базара, уборщики усердно убирали мусор, прилавки давно опустели. Но курицу он всё-таки купил.

– Везёт же мне сегодня! – наивно радовался он, не замечая, что сам продавец радуется неизмеримо больше, поскольку за целый день никто, хотя бы из любопытства, не поинтересовался этим убогим созданием под названием «курица».

Теперь несчастная лежала со связанными ногами в сумке, и ей это очень не нравилось. Она то и дело решительно взмахивала крыльями и норовила выпорхнуть из сумки, осыпая наше семейство и всех соседей, сбежавшихся на шум, пухом и перьями. Намётанным глазом бабушка сразу определила, что это – старая, как мир, худая, как манекенщица, курица, и, обомлев от своего открытия, зажмурила глаза, а её румяное лицо исказилось трагической гримасой! Затем она округло всплеснула руками и запричитала фальцетом:

– Ох уж мне эти мужчины! Ничего-то им поручить нельзя! Ведь я велела купить ощипанную ЖИРНУЮ КУРИЦУ, а не ДОХЛУЮ–ЖИВУЮ!

Потом, придя в себя, она неожиданно спокойно и приветливо осведомилась:

– Ты случайно, сынок, не спросил, когда у курицы день рождения?

– Нет, – удивился он.

– Ничего! Я тебе сама скажу это! – мстительно пообещала она. – Сегодня! Именно сегодня ей исполняется ровно сто лет! Как раз самый подходящий для плова возраст! И тебе лично придётся зарезать её. Как жалко! Ай-ай-ай! – и она несколько раз печально покачала головой – туда-сюда.

– Ну, нет! – вспыхнул, как мальчишка, отец и вскоре как-то незаметно исчез, другие же и слушать об этом не хотели и сквозь сдерживаемый смех выражали расстроенной бабушке свои соболезнования.

– Что же я буду делать? Придётся уговорить деда зарезать курицу! Другого выхода нет, – жалобно запричитала она и решительно рванула с земли сумку с трепыхавшейся курицей.

Мальчишки с нашего двора давно наблюдали за происходящим с высоты балханы, где они сидели, свесив ноги, во главе с младшим членом нашей семьи Равилем. При последних словах бабушки он моментально скатился вниз по крутой лестнице и с воем вцепился в сумку со злополучной курицей, но бабушка не обратила на него внимания и продолжала бодро семенить к дому.

– Если вы убьёте курицу, я навсегда уйду из дома! Не хочу жить с убийцами, – пронзительно закричал он, и горючие слёзы выплеснулись из его глаз, оставляя на лице светлые полосы.

Все бросились успокаивать его и сразу решили судьбу обречённой: «Пусть живёт!», и развязали ей ноги. Но измождённая курица, не поверив своему счастью, отлетела в сторону и билась в истерике, кто бы ни пытался к ней приблизиться.

– Подумаешь, недотрога! ЦАЦА! – возмутилась бабушка, хотя в душе была рада такому исходу дела. С тех пор имя Цаца так и осталось за курицей.

Дядя Закир не приехал ни в тот, ни на следующий день, потому что был военным и неожиданно уехал в командировку.

Дело было в сентябре, когда Равиль пошёл в первый класс. К новой обстановке он привыкал с трудом, частенько сбегая с уроков домой. Цаца обожала его, ходила за ним по пятам, вертелась под ногами и даже залетала к нему на колени. Равиль тоже привязался к ней: кормил с рук хлебом, приносил траву «для витаминов», свежую воду, убирал в курятнике, хотя никто ему этого не поручал. Похорошевшая дородная Цаца всегда встречала его у калитки.

В один из дней Равиль пришёл из школы без портфеля, держа перевязанные верёвкой учебники и тетради подмышкой, а обеими руками прижимая к груди двух крошечных котят: чёрного и белого!

– Теперь Цаца не будет без меня скучать, – объяснил он потрясённой маме. – Я выменял их у соседа на портфель!

Ни имени мальчика, ни его адреса Равиль не знал или забыл. Вечером, однако, незнакомая женщина принесла злополучный портфель, но когда попыталась забрать котят, Равиль поднял такой отчаянный рёв, что перепуганная женщина замахала руками:

– Бери! Бери их себе! Это тебе в подарок!

Чёрного кота назвали Пиратом, а белую кошечку Принцессой. Цаца поначалу отнеслась к ним свысока, важно сторонилась, отгоняла от Равиля, раздражённо отталкивала от блюда с едой и начинала клевать сама. К весне котята подросли. Принцесса превратилась в изнеженную кошечку, она целыми днями лежала на подушке или грелась на солнце, а Пират – в сильного, коварного кота изумительной красоты, с гибким изящным телом и огромными глазами, которые светились в темноте, пугая слабонервных. Хитрый и осторожный, он стал грозой всех окрестных котов и монопольно царил на своём пространстве.

Цаца к весне облезла, похудела, сквозь редкие перья, едва покрытые пухом, просвечивало жалкое розовое тельце с гусиной кожей. Она целыми днями безучастно сидела на насесте и оживлялась только с приходом Равиля. Обычно, пообедав, он бежал к своей любимице, разговаривал с ней, пока убирал курятник, а Цаца слушала его и с обожанием заглядывала в глаза, так как больше решительно никто её не замечал.

Зато Пирата обожали все! Его носили на руках взрослые и дети, ласкали наперебой, угощали, зазывали в гости. Холодильников в те времена не было и в помине. Те, у кого не было погреба, обычно клали мясные продукты на холодную землю, накрывая тазом. Пират вскоре наловчился таскать из-под таких сооружений у соседей мясо. Он заметно растолстел и обленился, целыми днями спал, а по ночам уходил на промысел.

Наступило лето, и соседи уехали на дачу. Поживиться мясом стало негде. Он подурнел. Стал злющий, кусался и царапался, часто пропадал на несколько дней, проводя бурные ночи в обществе окрестных кошек. После очередной такой отлучки Пират вернулся весь грязный и ободранный. Людей он сторонился и только злобно шипел, не даваясь погладить, поэтому, придя однажды с улицы, Равиль обрадовался, что Пират трётся о его ноги и мурлычет, тем более что в футбольном матче улица на улицу победила его команда, и настроение у него было отличное.

Он быстренько переоделся, перекусил и побежал кормить Цацу. Потянувшись к двери, он насторожился – за ней было необычно тихо! Тогда он рывком распахнул дверь и обомлел… От курицы остались лишь пух да перья. Тут он вспомнил довольного Пирата и понял всё.

Потрясённый Равиль проплакал всю ночь, а чуть рассвело, засунул в портфель сонного кота и неслышно вышел из дома. Долго-долго он добирался до старого кладбища, путая следы, и там вытряхнул кота из портфеля. Пират домой не вернулся, а Принцессу отдали кому-то «от мышей», где она и осталась навсегда.

Анонимный автор

Перевод с английского Авессалома Подводного

* * *
Проворный старик из Турищева
гордился своей бородищею:
ею пол подметал
и бельё полоскал
плодотворный старик из Турищева

* * *
Подросток по имени Филя
мечтал о ручном крокодиле;
а сам крокодил
по Филе грустил,
приятно упитанном Филе.

* * *
Одна белокурая леди
каталась верхом на торпеде.
Две большие флотилии
кораблей не схватили её,
эту взрывоопасную леди.

* * *
Расторопный старик из Донецка
свою старость встречал молодецки:
он однажды на спор
поплыл на Босфор,
и теперь говорит по-турецки.

Наш боб таким горячим был!
Я папу в шашки победил!

Жаловался пчёлам гусь:
– Очень воска я боюсь!

Купаются две дочки
В оранжевом песочке!

Мы шляпки на воду спустили
И в них до берега доплыли!

Нёс булочку солдат.
Навстречу – генерал!
Солдат остановился
И часть ему отдал!

Бинтовать умеет медсестра
Всё – от подбородка до ведра!

Котик чая испугался
И на дерево забрался!

Какая крепкая гора! —
Устали зубы у бобра!

Я много рыбы наловил:
Сегодня клюв хороший был!

Ответы

Бой, Волка, Копаются, Шлюпки, Честь, Бедра, Лая, Кора, Клёв

Недавно один знакомый поэт пригласил меня на свой творческий вечер.

– Серёжа, – обратился он ко мне перед своим выступлением, – не могли бы вы открыть вечер и сказать буквально пять слов. Я согласился, вышел на сцену и сказал: «Меня просили сказать пять слов». После этого, довольный собой – ещё бы, в моем выступлении было ровно пять слов! – я собрался было вернуться на место. Однако, оглядев зал, понял, что зрители не оценили моей шутки. Пришлось говорить дальше.

А жаль! Ведь сказанная мной фраза была не простой, а самоописывающей. Судя по названию, так называются фразы, которые сами себя описывают (только не подумайте ничего плохого), то есть рассказывают не о ком-нибудь, а о себе. Вот, скажем, название этой заметки – в нём действительно 17 буковок. Значит, это тоже самоописывающая фраза! А можно и по-другому: ДЕСЯТЬ БУКВ . Или так (можешь проверить): ДЫК, ПОСЛЕДНЯЯ-ТО БУКОВКА ТРИДЦАТАЯ! Или даже так: В ЭТОЙ ДУРАЦКОЙ ФРАЗЕ СОРОК БУКОВОК И ОДНА ТОЧКА.

Но все эти мои примеры – только цветочки! Посмотри, какого самоописывающего монстра придумал неизвестный мне (и очень трудолюбивый) автор: В этой фразе двенадцать В, две Э, семнадцать Т, три О, две Й, две Ф, семь Р, четырнадцать А, две З, двенадцать Е, шестнадцать Д, семь Н, семь Ц, тринадцать Ь, восемь С, шесть М, пять И, две Ч, две Ы, три Я, три Ш, две П. Правда, проверять почему-то не хочется.

Однако самоописывающими (или самоописываемыми) могут быть даже отдельные слова. Полюбуйся:

ДВАДЦАТИОДНОБУКВЕННОЕ!

В этом замечательном «длинношеем» слове и впрямь 21 буква. Но его можно вытянуть ещё длиннее:
ДВАДЦАТИЧЕТЫРЕХБУКВЕННОЕ

И это не предел (попробуй придумать какое-нибудь свое самоописывающее словечище). А поэт Герман Лукомников наоборот, отыскал маленькое словечко, разговаривающее само с собой: ОДИННАДЦАТЬ. Он же однажды написал забавное стихотворение (скорее, стиховытворение), в котором строчки, как на перекличке, говорят о себе:
«я на самом на верху»
«я почти что наверху»
«я чуть выше серединки»
«я как раз посерединке»
«я чуть ниже серединки»
«ну а я почти внизу»
«а вот я совсем внизу»

Так и хочется пожалеть несчастную последнюю строчку…

Кстати, помнишь, в одном из прошлых выпусков «Словарёва» мы говорили о палиндромах – так называются фразы, одинаково читаемые в обе стороны. Оказывается, палиндромы тоже могут быть самоописывающими! По крайней мере, именно такой, полурусский-полуанглийский, пример придумал автор, укрывшийся под псевдонимом Willich:
LONDON – 2 «N», odno «L».

А ведь действительно, в слове Лондон две буквы «н» и одна «л», так что можно и по-русски: ЛОНДОН – 2«Н», одно «Л» . Да ещё и справа налево эта фраза читается так же. Здорово!

А ещё мы недавно говорили о разнобуквицах, то есть фразах, в которых ни одна буква не повторяется. Попробуем создать другого мутанта – самоописывающую разнобуквицу:
ЭЙ, ПОГЛЯДИ – 19 РАЗНЫХ БУКВ!

Здесь, как говорится, комментарии излишни – фраза сама всё о себе рассказывает. Вот бы научиться писать такие сочинения в школе, чтобы каждое предложение заодно ещё и объясняло, по каким правилам оно написано, почему в нём стоят запятые и так далее. Учительница, наверное, от восхищения в обморок упадет… Тут уж вся надежда на тебя – попробуй, может быть, получится.

Жил-был на витрине футбольный мяч. Он был красивый и мечтающий, что с него будут пылинки смахивать, и он будет стоять на каком-нибудь важном месте. И вдруг кто-то взял и понес его куда-то. Несли его так, несли и принесли каким-то людям. Он узнал в этих людях только одно. На них были новенькие кроссовки и майки. А кто такие кроссовки и майки? А кто такие кроссовки – мяч знал. Вдруг что-то зашумело. Какие-то люди кричали и визжали. Его понесли на огромное поле, покрытое зеленой травой. Его понесли на самый центр поля, и он подумал, что это и есть то самое важное место, где он будет стоять – все будут им любоваться и стряхивать с него пылинки. Но не тут-то было. Вдруг раздался свист. И он неожиданно почувствовал сильный удар в спину. Он подумал: «Наконец-то я птица – я лечу, только почему-то больно. Ой-ей-ей, я кажется теряю высоту. Что же дальше будет. Я же птица… Падать не хочу! Вдруг опять меня пнут». Он летел и старался изо всех сил удержаться, но у него не получилось и только в последний момент, когда он выложился на 100%, и был у самой земли, когда он упал – не остался на ней – а отскочил. Это было не очень приятно, но у него получилось – полететь снова. Но он полетел не на такое расстояние, как в первый раз, но тоже высоко. Вдруг, за несколько метров от земли чья-то голова его так сильно пинает – и он летит уже в другую сторону, но еще на большем расстоянии, чем в первый раз. И так он отскакивал от чьих-то ног, голов и земли много-много раз, даже несколько лет…

Через какое-то время он начал уменьшаться и сдуваться и превратился в маленькую кожаную тряпочку. Его выбросили на помойку. Он стал совсем грустным. И подумал, что жизнь его кончилась. На самом деле – это команда выкинула его не из-за того, что он сдулся, а потому что они проиграли. Они думали, что виноват мяч.

Однажды ранним утром подошел к тому месту, где он лежал, маленький, скромно одетый мальчик. Мяч подумал, что это последний луч надежды. И стал кричать изо всех сил. И весь воздух, который в нем остался, он выплескивал наружу. Он издавал странные звуки… Пых-пых-пых… И мальчик обратил на него внимание. И очень удивился – почему это сдутый мячик издает звуки сам по себе… Мальчик взял этот сдутый мячик, потому что у него не было мячика. На самом деле, если бы ему мяч был бы не нужен, то он бы уже давно убежал от страха. Принес он этот мячик к себе домой. А там сидел его папа, который писал книги и поэтому был настолько занят, что не обратил внимание на мяч. Мальчик подошел к нему и спросил:
– Папа, можно тебя попросить…

– Подожди, малыш, я должен закончить работу. Давай я сделаю то, что ты хочешь, завтра…

Так или иначе, но мячику надоело, что этот папа кормит его завтраками… И он решил помочь мальчику сам. Он стал часто дышать, стараясь вдыхать в себя воздух больше, чем выдыхать. Он трудился весь день. И вот наступил вечер. Маленький мальчик, уже немного забывший о мяче, проходя мимо, увидел большой круглый мяч – тот самый, который нашел. Он сначала его не узнал. Подошел к нему и сказал:
– Ой! Как здорово! Этого не может быть! Неужели папа и вправду его надул?

Он взял его в ручки и, радостный, подбежал к папе, который в это время писал.

– Папа! Как здорово! Большое тебе спасибо! А когда ты это сделал? Ты же все время работал…

Папа повернулся и посмотрел удивленно на мяч и на сына.

– Ты о чем, малыш? А, ты об этом… А откуда он у тебя?

– Я же тебя просил его надуть, я сам его нашел… на помойке… Извини…

– Да! – сказал папа. – Чудеса!… Бывает же такое! Спроси у мамы. Это, наверное, она надула.

Мальчик подбежал к маме, которая в это время готовила ужин.

– Мама! Мама! Посмотри, что я принес!

– Что, милый? Ой! Откуда он у тебя? Какой чудесный!

И тогда малыш понял, что ни мама, ни папа этого не делали, а это значит, что произошло чудо! Он вышел из кухни. Сел на свой любимый зеленый диван. И стал с удивлением разглядывать мяч. Он знал тайну, которую взрослые не поняли… Он погладил мяч. Улыбнулся. И позвонил своему лучшему другу Артему, чтобы пригласить его утром поиграть с ним в футбол. Довольный, он уснул. Ему снились замечательные сны о том, как он летал следом за мячом, и они оба были птицами.