Из сборника «Что было бы, если бы…»

Звездное варенье

Вечером мы собрались ужинать. И случилось хорошее чудо: ни папа, ни мама не опоздали, и все сели за стол. А потом я стал просить клубничного варенья. И так уж опять чудесно случилось, что мама не сказала: «Много сладкого есть вредно».

В этот вечер мама просто подошла к буфету и достала большую банку клубничного варенья.

Когда я попил чаю, то стал придумывать замечательные вещи:

– Вот если бы я сразу вырос, то тогда…

– Так что бы было? – спросил папа.

– Сначала вытри лицо, – сказала мама и протянула мне салфетку.

Вечер был такой прекрасный, что я не стал спорить и вытер лицо, хотя ведь лицо от варенья не портится, а вот салфетка стала совсем некрасивая.

– Ну так что же? – напомнил папа.

– А вот что. Я бы тогда сразу пошёл туда, где запускают ракеты. И мне бы дали шлем с блестящими пряжками. И тёмной, тёмной ночью я полетел бы к далёкой планете.

– А мы бы остались дома… – вздохнула мама. – И тебе не было бы нас жалко?

– Да ведь я ещё не досказал… На той планете растут сладкие звёздочки. Я бы собрал их и скорей полетел бы домой. «Вот, возьми, мамочка, – сказал бы я тебе, – свари звёздное варенье».

– Какой же ты сластёна! – засмеялась мама.

– Нет, мамочка! Со звёздным вареньем у нас будет вечер ещё дружнее, ещё чудеснее.

– Спасибо, сынок, – сказала мама.

Когда я лёг спать, папа и мама долго сидели за столом, разговаривали и смеялись. А мне казалось, будто мы были ещё вместе, хотя я и лежал в постели.

Приехали

Что было бы, если бы поезда назывались домами, а дома – поездами? Мамы назывались не мамами, а кондукторами, папы назывались не папами, а машинистами? Может, тогда мы ездили бы прямо в домах? Я бы отдал кондуктору билет, машинист бы дал сигнал: «У-у-у! Поехали!». Мы бы объездили все города, все страны и приехали в деревню к тёте Наташе.

Тётя Наташа нас давно ждёт. Она написала, что у коровы Седанки родился телёночек. Зовут его Лыско.

«Тётя Наташа! – крикнул бы я прямо из окна своего дома. – Мы приехали!»

Вот бы тётя Наташа удивилась. И Лыско тоже.

Никогда я не забуду этот зимний вечер.

На дворе было холодно, ветер тянул сильный, прямо резал щёки, как кинжалом, снег вертелся со страшной быстротой. Тоскливо было и скучно, просто выть хотелось, а тут ещё папа и мама ушли в кино. И когда Мишка позвонил по телефону и позвал меня к себе, я тотчас же оделся и помчался к нему. Там было светло и тепло, и собралось много народу, пришла Алёнка, за нею Костик и Андрюшка. Мы играли во все игры, и было весело и шумно. И под конец Алёнка вдруг сказала:

– А теперь в прятки! Давайте в прятки!

И мы стали играть в прятки. Это было прекрасно, потому что мы с Мишкой всё время подстраивали так, чтобы водить выпадало маленьким: Костику или Алёнке, – а сами прятались и вообще водили малышей за нос. Но все наши игры проходили только в Мишкиной комнате, и это довольно скоро нам стало надоедать, потому что комната была маленькая, тесная и мы всё время прятались за портьеру, или за шкаф, или за сундук, и в конце концов мы стали потихоньку выплескиваться из Мишкиной комнаты и заполнили своей игрой большущий длинный коридор квартиры.

В коридоре было интереснее играть, потому что возле каждой двери стояли вешалки, а на них висели пальто и шубы. Это было гораздо лучше, например, кто водит и ищет нас, тот, уж конечно, не сразу догадается, что я притаился за Марьсемениной шубой и сам влез в валенки как раз под шубой.

И вот когда водить выпало Костику, он отвернулся к стене и стал громко выкрикивать:

– Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать!

Тут все брызнули в разные стороны, кто куда, чтобы прятаться. А Костик немножко подождал и крикнул снова:

– Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Я иду искать! Опять!

Это считалось как бы вторым звонком. Мишка сейчас же залез на подоконник, Аленка – за шкаф, а мы с Андрюшкой выскользнули в коридор. Тут Андрюшка, недолго думая, полез под шубу Марьи Семеновны, где я всё время прятался, и оказалось, что я остался без места! И я хотел дать Андрюшке подзатыльник, чтобы он освободил моё место, но тут Костик крикнул третье предупреждение:

– Пора не пора, я иду со двора!

И я испугался, что он меня сейчас увидит, потому что я совершенно не спрятался, и заметался по коридору туда-сюда, как подстреленный заяц. И тут в самое нужное время я увидел раскрытую дверь и вскочил в неё.

Это была какая-то комната, и в ней на самом видном месте, у стены, стояла кровать, высокая и широкая, так что я моментально нырнул под эту кровать. Там был приятный полумрак, и лежало довольно много вещей, и я стал сейчас же их рассматривать. Во-первых, под этой кроватью было очень много туфель разных фасонов, но все довольно старые, а ещё стоял плоский деревянный чемодан, а на чемодане стояло алюминиевое корыто вверх тормашками, и я устроился очень удобно: голову на корыто, чемодан под поясницей – очень ловко и уютно. Я рассматривал разные тапочки и шлепанцы и думал, как это здорово я спрятался и сколько смеху будет, когда Костик меня тут найдёт.

Я отогнул немножко кончик одеяла, которое свешивалось со всех сторон до пола и закрывало от меня всю комнату: я хотел глядеть на дверь, чтобы видеть, как Костик войдёт и как он будет меня искать. Но в это время в комнату вошел никакой не Костик, а вошла Ефросинья Петровна, симпатичная старушка, но немножко похожая на бабу-ягу.

Она вошла, вытирая руки о полотенце. Я потихоньку наблюдал за нею, думал, что она обрадуется, когда увидит, как Костик вытащит меня из-под кровати. А я ещё для смеху возьму какую-нибудь её туфлю в зубы, она тогда наверняка упадет от смеха. Я был уверен, что вот ещё секунда или две промелькнут, и Костик обязательно меня обнаружит. Поэтому я смеялся про себя, без звука.

У меня было чудесное настроение. И я всё время поглядывал на Ефросинью Петровну. А она тем временем очень спокойно подошла к двери и ни с того ни с сего плотно захлопнула её. А потом, гляжу, повернула ключик – и готово! Заперлась. Ото всех заперлась! Вместе со мной и корытом. Заперлась на два оборота.

В комнате сразу стало как-то тихо и зловеще. Но тут я подумал, что это она заперлась не надолго, а на минутку, и сейчас отопрёт дверь, и всё пойдет как по маслу, и опять будет смех и радость, и Костик будет просто счастлив, что вот он в таком трудном месте меня отыскал! Поэтому я хотя и оробел, но не до конца, и всё продолжал посматривать на Ефросинью Петровну, что же она будет делать дальше.

А она села на кровать, и надо мной запели и заскрежетали пружины, и я увидел её ноги. Она одну за другой скинула с себя туфли и прямо в одних чулках подошла к двери, и у меня от радости заколотилось сердце.

Я был уверен, что она сейчас отопрёт замок, но не тут-то было. Можете себе представить, она – чик! – и погасила свет. И я услышал, как опять завыли пружины над моей головой, а кругом кромешная тьма, и Ефросинья Петровна лежит в своей постели и не знает, что я тоже здесь, под кроватью. Я понял, что попал в скверную историю, что теперь я в заточении, в ловушке.

Сколько я буду тут лежать? Счастье, если час или два! А если до утра? А как утром вылезать? А если я не приду домой, папа и мама обязательно сообщат в милицию. А милиция придет с собакой-ищейкой. По кличке Мухтар. А если в нашей милиции никаких собак нету? И если милиция меня не найдёт? А если Ефросинья Петровна проспит до самого утра, а утром пойдёт в свой любимый сквер сидеть целый день и снова запрет меня, уходя? Тогда как? Я, конечно, поем немножко из её буфета, и когда она придёт, придётся мне лезть под кровать, потому что я съел её продукты, и она отдаст меня под суд! И чтобы избежать позора, я буду жить под кроватью целую вечность? Ведь это самый настоящий кошмар! Конечно, тут есть тот плюс, что я всю школу просижу под кроватью, но как быть с аттестатом, вот в чём вопрос. С аттестатом зрелости! Я под кроватью за двадцать лет не то что созрею, я там вполне перезрею.

Тут я не выдержал и со злости как трахнул кулаком по корыту, на котором лежала моя голова! Раздался ужасный грохот! И в этой страшной тишине при погашенном свете и в таком моем жутком положении мне этот стук показался раз в двадцать сильнее. Он просто оглушил меня.

И у меня сердце замерло от испуга. А Ефросинья Петровна надо мной, видно, проснулась от этого грохота. Она, наверное, давно спала мирным сном, а тут пожалуйте – тахтах из-под кровати! Она полежала маленько, отдышалась и вдруг спросила темноту слабым и испуганным голосом:

– Ка-ра-ул?!

Я хотел ей ответить: «Что вы, Ефросинья Петровна, какое там «караул»? Спите дальше, это я, Дениска!». Я все это хотел ей ответить, но вдруг вместо ответа как чихну во всю ивановскую, да ещё с хвостиком:

–Апчхи! Чхи! Чхи! Чхи!..

Там, наверное, пыль поднялась под кроватью ото всей этой возни, но Ефросинья Петровна после моего чиханья убедилась, что под кроватью происходит что-то неладное. Здорово перепугалась и закричала уже не с вопросом, а совершенно утвердительно:

– Караул!

И я, непонятно почему, вдруг опять чихнул изо всех сил, с каким-то даже подвыванием чихнул, вот так:

– Апчхи-уу!

Ефросинья Петровна как услышала этот вой, так закричала ещё тише и слабей:

– Грабят!..

И, видно, сама подумала, что если грабят, так это ерунда, нестрашно. А вот если… И тут она довольно громко завопила:

– Режут!

Вот какое вранье! Кто её режет? И за что? И чем? Разве можно по ночам кричать неправду? Поэтому я решил, что пора кончать это дело, и раз она всё равно не спит, мне надо вылезать.

И всё подо мной загремело, особенно корыто, ведь я в темноте не вижу. Грохот стоит дьявольский, а Ефросинья Петровна уже слегка помешалась и кричит какие-то странные слова:

– Грабаул! Караулят!

А я выскочил и по стене шарю, где тут выключатель, и нашел вместо выключателя ключ и обрадовался, что это дверь. Я повернул ключ, но оказалось, что я открыл дверь от шкафа, и я тут же перевалился через порог этой двери, и стою, и тычусь в разные стороны, и только слышу, мне на голову разное барахло падает.

Ефросинья Петровна пищит, а я совсем онемел от страха, и тут кто-то забарабанил в настоящую дверь!

– Эй, Дениска! Выходи сейчас же! Ефросинья Петровна! Отдайте Дениску, за ним его папа пришёл!

И папин голос:

– Скажите, пожалуйста, у вас нет моего сына?

Тут вспыхнул свет. Открылась дверь. И вся наша компания ввалилась в комнату. Они стали бегать по комнате, меня искать, а когда я вышел из шкафа, на мне было две шляпки и три платья.

Папа сказал:

— Что с тобой было? Где ты пропадал?

Костик и Мишка сказали тоже:

— Где ты был, что с тобой приключилось? Рассказывай!

Но я молчал. У меня было такое чувство, что я и в самом деле просидел под кроватью ровно двадцать лет.

Бабочки

Долго-долго
Бабочки летали,
А потом, наверное, устали –
Сели на обои
И сидят
Вот уже
Четвертый год подряд.

А потом
Я долго жил на даче,
Возвратился – 
Дома все иначе:

Пол в квартире
Белый от известки,
И на стенах –
Птички и полоски.

Брат

Плясали языки огня,
А я плясал
Вокруг костра,
Но вдруг пришла
Моя сестра
И увела домой меня.

И пожалел я
В первый раз
О том, что брата
Нет у нас –

Пришел бы он
Со мной к костру
И взял домой 
Мою сестру.

Летающая тарелка

Летающую тарелку
Я увидел
Вчера.
Случилось это
На кухне
В полвосьмого утра.

Садовой тропинкой 
Бежала скакалка, 
А следом за нею — 
Еловая палка. 
Кричала скакалка 
«Гип-гип!» и «Гей-гей!», 
И палка еловая 
Вторила ей.

И била копытом, 
И рвалась из рук, 
И гривой плескала, 
И ржала, 
И вдруг...

Умолкла скакалка, 
Застыла на месте, 
И палка еловая 
Встала с ней вместе, 
И тихо, 
И грустно 
Сказала:
— Как жалко!

— Ещё бы не жалко, — 
Вздохнула скакалка:
— Всегда так:
Едва
Разгорится игра,
Как тут же услышишь:
«Обедать пора!..»

И вот —
Запылили
По тёплой тропинке
За грустными
Туфлями
Следом
Ботинки:
Скакалка 
И палка — 
Подружка 
С дружком...

Да разве разлуку 
Заешь пирожком?

Папа сидел за столом и писал письмо тёте Дусе. Стол был раздвижной, из двух половинок.

Только папа написал: «Дорогая Дуся, здр…», – как его ручка попала в щель между двумя половинками стола, и письмо прорвалось. На месте неоконченного слова «здр» оказалась самая настоящая дырка.

Папа взял новый листок бумаги и снова написал:

«Дорогая Дуся, здр…» Др-р-рык! – дрыкнула ручка и снова застряла в щели.

– Это не письменный стол, – сказал папа, – а стол для делания дырок в письмах. Очень удобно, быстро и надежно!

Потом он лёг на пол и стал там писать письмо. Но в полу между досками тоже были щели. «Дорогая Дуся, – писал папа, – здр…» Др-р-рык! – дрыкнула ручка и снова проделала дырку.

Папа совсем загрустил и сидел на полу в полной растерянности.

– Не расстраивайся, – сказал я ему. – Хочешь, пиши на моей спине. Она гладкая и мускулистая.

Папа потрогал мою спину, сказал «Ого!» и начал писать на моей спине.

«Дорогая Дуся! – писал папа. – У нас дома полным-полно дырок. Поэтому все мои «здравствуй», предназначенные тебе, провалились неизвестно куда. Теперь я пишу на гладкой и мускулистой спине моего любимого сына, но боюсь утомить его. К тому же, ему очень щекотно. Поэтому письмо будет очень коротким. Возвращаю по назначению все провалившиеся «здравствуй» тебе: Здравствуй Дуся, здравствуй, здравствуй, здравствуй, здравствуй, здравствуй, здравствуй, здравствуй, здравствуй!.. До свидания, Дуся».

Скоро пришел ответ от тёти Дуси. Она признавалась, что никогда в жизни не получала такого замечательного письма с таким огромным количеством пожеланий здравствовать. Теперь она чувствует себя замечательно, здравствует без конца и посылает нам с папой миллион воздушных поцелуев: «Чмок, чмок, чмок, чмок, чмок, чмок, чмок, чмок!..»

Перевод Ольги Мяэотс

Неподалеку от королевского замка жил-был рыбак. Он ловил рыбу для королевского стола. Вот отправился он как-то раз на рыбалку, да неудачно. Хоть был он человек бывалый и ловко управлялся и с сетью, и с удочкой, но в тот день ни одна рыбёшка не шла к нему на крючок.

– Видно, придётся возвращаться ни с чем, – вздыхал рыбак, но вечером появилась вдруг из воды голова и проговорила:

– Отдай мне то, что твоя жена носит под поясом, и сможешь наловить рыбы сколько захочешь.

Рыбак не знал, что жена его ждёт ребёнка, и смело сказал:

– Согласен!

В тот же миг сети его наполнились рыбой. Но, когда поздно вечером он вернулся домой и рассказал жене о случившемся чуде, бедная женщина едва не лишилась рассудка от ужасной сделки, которую столь опрометчиво заключил её муж.

– Ведь я ношу под поясом твоего ребёнка!

Слух о волшебной сделке облетел всю округу и достиг королевского замка. Узнав, в какой беде оказалась несчастная рыбачка, король пообещал, что не даст в обиду младенца и постарается защитить мать.

Месяц шёл за месяцем, и в положенный срок женщина родила мальчика. Король сразу же забрал ребёнка в замок и воспитал, как собственного сына. Когда мальчик вырос, то решил стать рыбаком, как его отец. Король и слышать об этом не хотел, но юноша в конце концов настоял на своем. И вот он впервые вышел с отцом в море. Порыбачили они на славу, а когда поздним вечером пристали к берегу, юноша вдруг спохватился, что оставил в лодке платок, и решил за ним вернуться. Едва он ступил в лодку, та устремилась прочь, увлекаемая быстрым течением. Юноша попытался было грести против течения, но от вёсел было мало толку. Лодка плыла всю ночь, а к утру пристала к белому песчаному берегу в чужой стороне.

Молодой рыбак сошёл на берег, и не успел сделать и нескольких шагов, как перед ним появился седой старик с длинной белой бородой.

– Как зовется этот край? – спросил юноша.

– Белая страна, – отвечал незнакомец и в свою очередь поинтересовался, откуда прибыл путник и с какой целью. Юноша поведал ему о своих злоключениях.

– Охо-хо! – покачал головой старик и, помолчав, добавил. – Так и быть, помогу тебе в беде. Иди вдоль берега, скоро встретишь трёх принцесс, которые закопаны в землю по шею, так что только головы торчат из песка. Первая – старшая – станет умолять тебя помочь ей освободиться. Вторая станет молить о том же. Но ты не слушай их, а проходи мимо прямо к третьей, самой младшей, и делай, что она тебе скажет. Сумеешь исполнить её просьбу – найдёшь своё счастье.

Когда рыбак поравнялся с первой принцессой, та окликнула его, но он прошёл мимо, словно не заметил её. Так же обошёлся он и со второй принцессой. А у младшей юноша остановился.

– Если исполнишь мою просьбу, – сказала та, – проси, что пожелаешь.

Рыбак согласился, и девушка рассказала ему, что её и сестер закопали на берегу три тролля, а прежде они жили в замке, что виднеется за деревьями.

– Отправляйся в замок и позволь каждому из троллей пороть тебя одну ночь: выдержишь – освободишь нас.

Юноша согласился.

– Как войдёшь на двор, – продолжала принцесса, – увидишь двух львов, стерегущих ворота. Пройди ровно посередине между ними – и они тебя не тронут. Потом войди в маленькую тёмную комнату и укладывайся на ночлег. Ночью тролль придет пороть тебя, но ты не робей: стоит тебе натереться маслом из фляги, что висит на стене, и от рубцов не останется и следа. Как только тролль кончит свое дело – хватай меч, что висит на стене возле фляги и руби ему голову.

Рыбак выполнил наказ принцессы. В сумерках прошёл он между львами, даже не взглянув на них, вошёл в маленькую тёмную комнату и лёг спать. В первую ночь явился трехголовый тролль с тремя розгами и выпорол юношу, но тот натерся маслом из фляги, и рубцы сразу зажили. Юноша схватил меч и отрубил троллю голову.

На следующее утро, придя на берег, он увидел, что принцессы закопаны в землю лишь по пояс.

Ночью все повторилось. Только на этот раз у тролля было шесть голов, и порол он юношу шестью розгами с ушестеренной силой. Зато утром принцессы стояли на берегу закопанные лишь по колени.

На третью ночь пришел тролль с девятью головами, у него было девять розг. От его порки юноша потерял сознание. Тролль схватил его и швырнул об стену, но от удара с крючка упала фляга, и масло вылилось на спину бедняги, раны зарубцевались, и он ожил. Тут уж юноша не стал терять времени даром – сорвал со стены меч и отсёк все девять голов.

На следующее утро принцессы встречали избавителя на берегу. Он обручился с младшей, и они счастливо зажили в замке.

Но со временем рыбак затосковал по дому, захотелось ему до свадьбы повидать родителей. Молодой королевне это не понравилось, но юноша так мечтал увидеть родные места, что в конце концов она уступила, сказав напоследок:

– Обещай, что будешь слушаться только отца и выполнять только его просьбы, но не станешь делать того, что попросит твоя мать.

Юноша обещал.

Принцесса дала жениху перстень, который выполнял два желания владельца. Молодой рыбак пожелал оказаться в родном краю и вмиг очутился дома. Родители не могли надивиться тому, каким знатным и богатым стал их сынок.

Когда юноша пожил в родном доме несколько дней, мать сказала ему:

– Сходи-ка во дворец. Пусть и король тобой полюбуется.

– Нечего ему там делать, – возразил отец. – Уйдет – и больше мы его не увидим, поминай как звали.

Но мать не отступалась. Наконец она уговорила сына. Когда он пришел во дворец, то затмил нарядом и обличьем самого короля. Тому это, конечно, не понравилось.

– Глядишь-то ты молодцом, – проворчал старик, – но вот мою королеву все видели и знают, как она прекрасна, а какая у тебя невеста – нам неведомо. Уж верно, с моей и сравнить нельзя.

– Если бы вы её только увидели, то глаз бы не смогли отвести! – в запальчивости ответил юноша. И в тот же миг его желание исполнилось, и молодая королевна оказалась подле него.

– Зачем нарушил ты свое обещание, зачем ослушался отца? – воскликнула она. – Мне надо возвращаться назад, а у тебя не осталось больше волшебных желаний – кольцо утратило свою силу.

Понял юноша, что совершил ужасную ошибку, да поздно – сделанного не воротишь.

Прежде чем отправиться в обратный путь, девушка вплела в волосы юноши кольцо со своим именем, потом сняла с его пальца волшебный перстень, загадала желание и в тот же миг исчезла.

Сердце юноши было разбито. Дни напролёт ломал он себе голову, придумывая, как вернуться назад к своей невесте.

– Я должен узнать, где находится Белая Страна, – решил рыбак и отправился на поиски.

Долго странствовал он по свету и наконец на высокой горе повстречал Властителя лесных зверей. Стоило тому дунуть в волшебный рог, и звери мигом сбегались на зов. Юноша спросил Властителя, не знает ли тот, где находится Белая Страна

– Увы, нет, но я могу спросить моих подданных.

Он созвал всех лесных зверей, но никто не знал, где находится Белая Страна.

Тогда Властитель дал юноше лыжи.

– Надень их, и они домчат тебя до моего брата. Он Властитель птиц, а живет за сотни миль отсюда. Спроси его! Когда доберёшься до его дома, поставь лыжи на снег, повернув носами в обратную сторону, и они сами вернутся назад.

Юноша так и сделал, добравшись до дома Властителя птиц, он развернул лыжи, и те помчались назад.

Юноша поведал Властителю птиц, что ищет Белую Страну, тот подул в свой рожок, и со всех сторон стали слетаться птицы, но ни одна не знала, где находится Белая Страна. Последним, намного позже других, прилетел старый орёл, он проделал неблизкий путь, через море и горы,, но и он не знал ничего о Белой Стране.

– Что ж, – сказал Властитель птиц, – возьми мои лыжи, они донесут тебя до моего брата, который живет за сотни миль отсюда. Он Властитель рыб. Спроси его! Но как доберешься до места, не забудь отправить лыжи назад.

Юноша поблагодарил за помощь, надел лыжи и снова пустился в путь. Добравшись до Властителя рыб, он развернул лыжи, и те пустились в обратный путь. Юноша же вновь принялся расспрашивать о Белой Стране.

Властитель рыб громко свистнул, и все подданные приплыли к нему. Однако никто не слышал о Белой Стране. Наконец из дальних краев, с самого края света приплыла старая щука, и, услыхав, что юноша ищет Белую Страну, сказала:

– Я знаю, где это. Вот уже десять лет служу я там придворной кухаркой, и теперь мне нужно торопиться назад: молодая королевна, чей жених пропал в дальних странах, выходит замуж за другого принца.

– Что ж, вот тебе мой совет, – обратился Властитель рыб к юноше. – Видишь трех братьев на вересковой пустоши? Они стоят там уже добрую сотню лет и всё не могут поделить шапку, плащ и пару ботинок. Тот, кто завладеет всеми тремя вещами, сможет по своему желанию становиться невидимым и переноситься куда ему заблагорассудится. Скажи им, что хочешь примерить их одежду, а за это поможешь им разрешить спор.

Юноша поблагодарил Властителя рыб за совет и отправился на вересковую пустошь.

– О чём это вы спорите? – спросил он братьев. – Дайте-ка я примерю шляпу, плащ и ботинки, а потом помогу вам рассудить спор по справедливости.

Братья охотно приняли его помощь. Юноша надел шляпу и плащ и натянул на ноги волшебные башмаки.

– Я скажу вам мое решение в следующий раз, – заявил он братьям, и тут же загадал желание:

– Хочу оказаться в Белой Стране!

Волшебная сила подняла его в воздух и понесла прочь. По пути ему повстречался Северный ветер.

– Куда путь держишь? – проревел тот.

– В Белую Страну, – отвечал юноша и поведал Северному Ветру о своих злоключениях.

– Ты движешься быстрее меня, – заметил Северный Ветер. – Ты несешься прямиком к цели, а мне приходится задувать во все углы и закоулки. Как доберешься до места – подожди меня у ворот. Я налечу и задую в двери так, словно хочу снести замок с лица земли. А когда новоявленный жених, выйдет посмотреть, в чем дело, – хватай его за шиворот и толкай с крыльца. Тут уж я подхвачу молодца и доставлю куда следует.

Юноша исполнил все так, как научил его Северный Ветер. Он подождал у ворот. Северный Ветер налетел с таким ревом и гулом, что стены замка зашатались. Принц и впрямь вышел посмотреть, что происходит. Стоило ему объявиться в дверях, рыбак схватил его за шиворот и вытолкал взашей, прямо в объятия Северного Ветра, тот подхватил беднягу и унёс неведомо куда. А юноша пошел во дворец. Сначала принцесса не узнала его, такой он был бледный и худой после долгого и тяжелого путешествия, но, увидев кольцо, просияла от радости. Рыбак и принцесса сыграли свадьбу и жили долго и счастливо. Слава об их мудром правлении разнеслась далеко за пределы Белой Страны.

Урок летания на облаке

Я хочу познакомить вас с замечательным французским поэтом – мы дружили с ним долгие годы, до самых его последних дней. А увиделись впервые лет пятнадцать назад, когда Клод Руа приезжал в Ленинград. А до этого переписывались по почте – Клод присылал мне свои книги, и одна из них меня озадачила: по-французски она называлась «Enfantasques»: слово, в котором замечательным образом соединились два других – «ребенок» и «фантастическое». Как раз в то время я писал книжку для детей, которую назвал «Чудетство» – и внезапно понял, что мы с Клодом придумали, не сговариваясь, одно и то же название для своих книг.

Клод Руа (1915-1997) – один из тех французских писателей, чья проза уже долгие десятилетия переиздаётся и читается не только во Франции, но и далеко за её пределами. Он автор романов, книг о поэтах и художниках и дневников, в которых год за годом рассказывал о своей жизни, насыщенной путешествиями по миру и встречами с интереснейшими людьми.

Что до детской поэзии, то Клод Руа писал и для маленьких, и для ребят постарше, но во всех его стихах встречаются неожиданные обороты, забавные и забавно обыгрываемые словечки. «Быть поэтом, – считал Клод Руа, – значит быть способным удивляться языку».

Конечно, как и у других поэтов, у него много стихов про зверей. Больше всего Клод Руа любил кошек: сохранились замечательные фотографии, где он снят со своими любимицами, – кошками Минной и Уной.

Известный поэт Жак Шарпантро в большом стихотворении «Ковчег, или Искусство поэзии», где он перечислил многих французских поэтов и их любимых героев-зверей, последнюю строфу посвятил именно Клоду Руа:

Вот сад – а вот и Клод Руа,
И все животные – ура! –
Поют, кричат – и горя нет им
В раю, устроенном поэтом.

Михаил Яснов

Клод Руа

Перевод с французского Михаила Яснова

Про того, у кого ветер в голове

Если ветер, если ветер
В голове ученика,
Что ни утро, что ни вечер -
Он взлетает в облака.

Удержи его, пожалуй...
Вечно нужен глаз да глаз:
В небесах гарцует малый -
Возврати такого в класс!

С ним забот - ну просто бездна!
Весь его летучий вид
Говорит: "Сейчас исчезну!.."
Тут он! Там! Сидит! Летит!

Вот была б такая скрепка
Или специальный клей,
Чтоб они держали крепко
Улетающих детей!

Две мышки

Однажды в воскресенье
В окрестностях Сен-Лё,
Увидев мышку белую,
Окликнул я её.
Но мышка не сказала
Ни «Здравствуй!..», «Ни привет!» -
Увы, средь местных мышек
Любезных мышек нет.

Однажды в понедельник - 
История проста! -
Я встретил мышку синюю
От ушек до хвоста.
Она в Париж спешила
Тропинкой из Сен-Лё, -
Но я прошёл, как будто
Не увидал её.

И мышка пробежала,
Но вырвалось у мышки:
- Не слишком-то любезны
Местные людишки!..

Вопросы

	Спрашивает собака:

Почему коровы носят рога?
Почему они с фламандским акцентом
произносят своё "Му-у-у"?

Почему они всё жуют и жуют,
хоть и позавтракали ещё на рассвете?

Почему у них вымя полно молока?
И почему они любят вздыхать,
словно капризные дети?

	Спрашивает корова:

Почему на собаках густая шерсть?
Почему они с английским акцентом
произносят своё "Гав-гав"?

Почему им охота вертеть хвостом,
если нет ни мух, ни стрекоз?

Для чего им ошейник? И вот вопрос -
почему они всюду любят совать
свой любопытный нос?

Ура!

Зайчонок рад -
		танцует он
И прыгает с утра:
Закрыт охотничий сезон!
Каникулам -
		ура!

Золотая груша

Однажды на ярмарке груша одна
Сверкала под солнцем, гордыни полна.

На сочную грушу глазела толпа,
Но груша была, к сожаленью, глупа:

То этак себя выставляла, то так -
И грушу заметил... обжора-червяк!

Белое и чёрное

Ворон доволен -
			ему повезло:
Всюду на поле
			светло и бело.

Ходит он, гордо и
			весело глядя, -
Буковка чёрная
			в белой тетради!

Славка шагал домой, держа правую руку за пазухой.

– Что это у тебя? – спросил Васек, загораживая дорогу.

– Да ничего, – сказал Славка, с важным видом обходя приятеля.

– А ну покажи! Я тебе за это тоже что-то покажу. Но Славка только ускорил шаг. Васёк постоял в раздумье и увязался за ним. Очень уж хотелось узнать, что у приятеля за пазухой.

Вид двух молча и быстро шагающих мальчиков привлёк внимание других ребят. Вскоре за ними шла уже целая команда. Все с шумом ввалились в Славкину избу.

– Ну ладно уж, показывай, – заискивающе сказал Васёк. – Может, ничего и нету…

Ребята нетерпеливо смотрели на Славку. И тогда он не выдержал и сдался – вытащил руку из-за пазухи и разжал пальцы. В ладони оказался… жук.

– Подумаешь, козявка! – возмутился Васек. – Что мы их, не видали, что ли?

– Да ты лучше, лучше посмотри! – обиделся Славка. – Где ты встречал такого?

И вправду – жук был не совсем обыкновенный. Шоколадного цвета, с блестящими глазками, с крепким панцирем и острым, как полумесяц, рогом, он был величиной чуть ли не со спичечный коробок.

– Ой, рог-то, рог какой! – удивился кто-то.

– А борода, глядите!

– Вот это жучище! Может, из самой Африки прилетел! А то из Австралии!

Жук был и в самом деле удивительный: тяжёлое овальное тело держалось на худых и жёстких ножках, похожих на хлебные колоски, под массивными челюстями острой щёточкой топорщились волоски – настоящая борода, а усы, если глядеть сбоку, напоминали курительные трубки. Но поразительней всего был рог, великолепный, точёный, отполированный рог!

Жук до странности был похож на толстокожего африканского носорога. Ну просто настоящий носорог, только крохотный, словно из лилипутской страны!

– Надо учительнице показать, – сказал Славка с гордостью. – Может, это научная находка.

От зависти ребята вдруг потеряли покой. Все богатства, которыми они гордились и предлагали Славке взамен, – полустёртые старинные монеты, трёхзубые рыболовные крючки, цветные открытки с артистами и спортивные значки, – всё это потеряло всякую ценность, как только они хорошенько рассмотрели жука-носорога. Славка чувствовал себя чуть ли не Пржевальским, открывшим в Азии знаменитую дикую лошадь. Осторожно разжимая пальцы, он подносил жука к глазам ребят и осипшим от волнения голосом говорил:

– А ну-ка посчитайте, сколько у него шишек на лбу? Три. Были бы только две, я бы его задаром отдал. А с тремя шишками бывает раз в сто лет, а может, ещё реже. Вот я его в Москву пошлю, а мне за него из академии медаль пришлют. Может, ещё и сто тысяч отвалят.

Ребята притихли и крепко задумались: шутка ли – дадут медаль, да ещё кучу денег пришлют!

– А как ты денежки потратишь? – спросил Васек, преданно глядя Славке в глаза.

– Я уж найду, что с ними сделать! – важничал Славка.

– Ты купи «Жигули». А то и не углядишь, как расплывутся! А ещё корову.

– Да ну – корову! Мне наша Субботка надоела вот так! То встречай её, то навоз убери, то ещё чего… Я уж лучше дельфина.

– Чего-о?! – изумились ребята.

– Дельфина, вот чего! Я его языку учить буду, а он спасёт меня, если что.

Ребята не на шутку задумались: а что, всякое может быть.

Потом Славка смастерил из спичечного коробка тележку, наладил вожжи из ниток и под ребячьи крики и смех гонял носорога по полу, заставляя таскать различную кладь – щепки, горох и монеты – когда пятаки, а когда и копейки, чтобы не так надрывался. Но жук не чувствовал разницы: пустую тележку и нагруженную волочил, не сбавляя скорости. Правда, был в нём один недостаток – не признавал заданного направления, и Славке то и дело приходилось подруливать его соломинкой в нужную сторону. Но это был сущий пустяк в сравнении с его могучей тягловой силой.

На ночь Славка спрятал жука в спичечный коробок и оставил на подоконнике. И до самого рассвета в спящей избе скрипело и грохотало, как на войне, и Славке снилось всю ночь, что он танком давит врагов.

…Утром носорога на подоконнике не оказалось. Спичечный коробок валялся на полу и молчал, и Славка подумал, что жук улетел, а может, подох. Однако, раскрыв коробок, увидел, что жук был на месте – стоял на всех шести своих колосках, расставленных в стороны чуть шире, чем обычно, и дремал, еле поводя усами, обсыпанными древесной трухой. Одна из стенок коробка была разрушена – видно, жук всю ночь возился, пытаясь выбраться из неволи, но не успел до утра.

Вскоре в избу опять набились ребята, и жук снова покорно таскал на этот раз в картонке из-под лекарств различную кладь. И так почти весь день.

К вечеру в нём уже не было прежней резвости. Круги, которые он делал, становились всё меньше и меньше. Он часто отдыхал, и крошечные глазки его словно затуманивались раздумьем. Но ненадолго. Он стряхивал с себя оцепенение и снова тащил…

Часам к девяти, когда с пастбища возвращалось стадо, ребята побежали встречать коров. Вместе со всеми побежал и Славка. Носорог остался посредине избы, рядом с перевёрнутой тележкой и рассыпанным грузом.

Вернулся Славка поздно и жука не нашёл. Видно, мать выбросила его вместе с картонкой. Носорог, признаться, уже изрядно надоел, и Славка теперь с сожалением вспоминал о вещах, которые ему предлагали взамен. На другой день он и вовсе забыл о нём.

А через несколько дней, собираясь с ребятами на вечернюю рыбалку, Славка полез в чулан, где находились рыболовные снасти. Он долго возился там, натыкаясь на связки лука и острые грабли, обронил крючок и на четвереньках ползал по полу, переворачивая старые мешки и поднимая пыль. И вдруг наткнулся на тележку, ту самую картонку из-под лекарств, которую возил жук, знаменитый жук-носорог, прилетевший из далёкой Африки, а может, из самой Австралии. Под ней, запутавшись в нитках-вожжах, – Славка не поверил глазам! – лежал жук. Да, да, тот самый жук, которого он считал погибшим. Славка выпутал его из ниток и побежал в горницу, чтобы получше рассмотреть. Жук неподвижно лежал у него на ладони. Беднягу трудно было узнать. Одна из лапок наполовину стёрлась, сточилось крылышко, торчавшее из-под панциря. А куда девались великолепные усы с лопаточками на концах? На лапках совсем не осталось усиков-зацепок – теперь это были просто голые палочки, которыми ни ухватиться за что-нибудь, ни оттолкнуться.

Славка осторожно опустил жука на пол. И удивительное дело – носорог вдруг шевельнулся, ожил и пополз вперёд. Правда, сильно косолапил и часто отдыхал, и всякий раз, когда останавливался, казалось, что дальше не сдвинется. Но нет, он встряхивался и снова тащился в свой бесконечный путь, совершая круги, которые на этот раз были совсем уже маленькими, – их можно было обвести простым школьным циркулем. Выпуклые глазки были словно незрячие, но всё же, казалось, и сквозь пыль пробивался в них свет тихого упорства и силы.

В тот вечер Славка на рыбалку не пошёл. Он лечил жука: поил его валерьянкой, смазывал усики салом. Но жук не разжимал челюсти и только ждал, когда его опустят на пол, чтобы дальше ползти и ползти к своей неизвестной цели. Куда он стремился? Может, в поле, где Славка поймал его? Сколько жизни в нём было тогда! Удержать его в ладони было не так-то легко. Упрямый и цепкий, он продирался наружу, отталкиваясь мощными лапами, и, казалось, никакая сила не могла бы его остановить. Теперь же это был жалкий инвалид, в котором всё умерло, почти всё, кроме одного – непонятной и неистребимой воли к движению.

Ночью Славке приснилось, что пришёл почтальон, принёс медаль, много денег, целых сто тысяч,– прямо из академии, изучающей жуков, и за Славкой ходили ребята, предлагали значки и блёсны, но он кричал: «Не нужны мне ваши блесны! И деньги не нужны!»

На следующий день испортилась погода, низко опустились облака, стал накрапывать дождь. Однако Славку это не удержало: он схватил жука, выскочил из дома и долго бежал, едва различая сквозь дождь кустарники и стога. Он думал: вдруг в поле, где он когда-то нашёл жука, тот оживёт? Весь мокрый, Славка добрался до цели, остановился и раскрыл ладонь. Он почувствовал, как жук нежно царапает кожу, и резко подкинул его вверх… И – о чудо! – носорог тут же прошуршал в тумане: улетел! Но, может, Славке только так показалось? Может, это прошелестел порыв дождя?

Я редко вспоминаю бабушку зимой или в осенний сумрачный день. Я чаще вижу её летом: и синее небо, и наш огород, и мой шалаш, что я соорудил из веток, и гряды огурцов – всё залито солнцем. Шмель с басовитой песней сел на жёлтый огуречный цветок, покачался и улетел… Вот бабушка набрала целый подол огурцов, несёт их в дом. Крыльцо нашего дома тоже залито солнцем, и я босыми ногами чувствую теплоту разогретых досок. На крыльце – груда огурцов. Бабушка перебирает их: большие и пожелтевшие – на семена, маленькие и средние – под засолку. Я уже знаю, как солят огурцы. Сначала бабушка обмоет их холодной водой. Потом устелит дно кадушки укропом и листочками смородины. Затем рядами станет укладывать огурцы. А когда ряды дойдут до верха, зальёт в кадку рассол, накроет дощечками и положит на них небольшой камень. Через день или два я спрашиваю бабушку:

– Когда же попробуем огурцы?

– Не просолились ещё, потерпи маленько.

И вот через несколько дней, проснувшись, я вижу: на столе стоит чашка огурцов в рассоле, бабушка приносит чугунок дымящейся разваристой картошки, и мы с охотой едим её с тугими малосольными огурцами.

– Ну, как засол? – спрашивает бабушка.

Похрустывая огурцом, тоном знатока отвечаю.

– Засол, что надо, бабушка… Хороший засол!

Когда первые европейцы ступили на австралийский берег, то увидели там какое-то странное животное и спросили у местных, как оно называется. Аборигены, естественно, ответили: «Кенгуру», что по-австралийски – «Не понимаем вас».

Факт

…И побрел он в тоске и в тумане,
И очнулся на тех берегах,
Где скакали безрогие лани
Почему-то на задних ногах.

«Это что же, друзья-иноземцы?
Объясните мне эту муру!»
И ему отвечали туземцы:
«Извините, мы вас кенгуру».

«Но тогда почему же при этом…
Почему, почему, почему?..»
«Кенгуру», — ему было ответом,
«Кенгуру», — объяснили ему.

Он тряхнул головою, подумал:
Может быть, я в тифозном жару?
Что ни спросишь у них — кенгуру, мол,
Отвечают на все — «кенгуру».

И тогда он достал кошелёчек,
Из того кошелёчка — листок,
И свернул его ловко в кулёчек,
И стряхнул сигарету в кулёк.

И скакали безрогие лани,
Неизвестной свободы ища.
Терпеливые островитяне
Обступали его, вереща.

И стоял он в тоске и в печали
На великом вселенском ветру,
И туземцы ему отвечали:
«Кенгуру, кенгуру, кенгуру».

Набегают волны синие.
- Зелёные! 
- Нет, синие!
Как хамелеонов миллионы,
Цвет меняя на ветру.
Ласково цветет глициния,
Она нежнее инея.
А где-то есть земля Дельфиния
И город Кенгуру.

- Это далеко!
- Ну что же!
Я туда уеду тоже..
Ах ты боже, ты мой боже,
Что там будет без меня!

Пальмы без меня засохнут,
Розы без меня заглохнут,
Птицы без меня замолкнут.
Вот что будет без меня!
Да, но без меня - в который раз! -
Отплыло судно «Дикобраз», 
Как же я подобную беду
Из памяти сотру?

А вчера пришло, пришло, пришло
Ко мне письмо, письмо, письмо
Со штемпелем моей Дельфинии,
Со штампом Кенгуру.
Белые конверты с почты
Рвутся, как магнолий почки,
Пахнут, как жасмин. Но вот что
Пишет мне моя родня:
Пальмы без меня не сохнут,
Розы без меня не глохнут.
Птицы без меня не молкнут:
Как же это: без меня?!

Набегают волны синие.
- Зеленые?
- Нет, синие!
Набегают слезы горькие,
Смахну, стряхну, сотру.
Ласково цветет глициния,
Она нежнее инея.
А где-то есть земля Дельфиния
И город Кенгуру.

Однажды Витька Зайцев и Колька Пузаков выломали доску под подъездом и полезли посмотреть, что там лежит. И нашли кошачью мумию. Витька обрадовался и сказал:

– Давай похороним!

Колька тоже обрадовался:

– Ура! Давай!

Они стали копать яму прямо посреди Колькиного двора. Но палками яма не копалась, потому что прохожие всю землю утрамбовали. Тогда Колька сбегал в огород и принёс дедушкину лопату. Витька нашел кусок доски и гвоздем нацарапал: «Тут пахаронина кошка».

Они по очереди копали, копали и вырыли большую яму. Колька недавно присутствовал на похоронах какой-то бабушки и считал себя знатоком этого дела. Он принёс из дома большую шкатулку, будто гроб, и гармошку.

Витька шёл впереди и нёс на голове мумию в шкатулке, а Колька сзади играл на гармошке.

И только они собрались придать покойницу земле, как появился Колькин дедушка и стал ругаться:

– Что вы яму прямо на дороге вырыли?

А Колька приструнил дедушку:

– Тихо! Мы кошку хороним, – и снял шапку.

Потом он опустил шкатулку в яму и сказал:

– Спи спокойно, наш старый друг, мы тебя никогда не забудем!

Тут дедушка совсем рассвирепел, потому что он дарил эту шкатулку бабушке перед их свадьбой. Витька с Колькой сразу убежали. Хорошо хоть мумия не пострадала.

Они тогда пошли во двор к Витьке. А там были другие ребята и стали у них мумию выпрашивать, чтоб посмотреть. Витька сказал:

– Ага, вы ее сломаете, что мы тогда хоронить будем!

А ребята говорили:

– Ну, дайте!

Но Витька с Колькой пожадничали и не дали. Ребята обиделись и сказали:

– Подумаешь! У нас полно таких мумий!

А Колька спорил:

– Нет у вас ничего!

– Есть!

– Ну, покажите?

– Не покажем!

– Значит, нету!

– Есть!

Вот они спорили, спорили, а как Витьке с Колькой надоело, они ушли. А ребята стали за ними следить, чтоб посмотреть, куда они мумию закапают. Но Витька с Колькой от них всё равно убежали. И оказались возле своей школы.

Тут Витька вспомнил, что в классе у учительницы биологии он видел много таких мумий. И они решили подарить свою мумию этой учительнице.

В школе уже никого не было, и кабинет биологии оказался закрыт. Зато учительница географии что-то писала в своём кабинете.

– А давай ей мумию подарим, – сказал Колька.

– Ты что? Она же по географии.

– Ну и что, по географии тоже мумии есть.

И Витька согласился:

– Только ты сам дари.

– Я боюсь, – сказал Колька.

Они пошептались, пошептались, а потом тихонько положили мумию под дверь. Очень довольные, ребята спускались по лестнице. Только учительница географии вдруг как закричит. Витька с Колькой испугались, выскочили из школы и спрятались в кустах.

Колька сказал:

– А вдруг она испугалась и умерла?

Витька сам об этом думал. И ему было жалко эту бедную учительницу. Всю ночь ребята мучились. И думали, что теперь их посадят в тюрьму. А на следующий день увидели, что учительница географии ходит по школе живая.

Они от этого сильно обрадовались. Колька так радовался, что на последнем уроке получил двойку по поведению.

А после уроков, на всякий случай, стали искать мумию под окнами школы. Но не нашли и решили, что учительница географии подарила её учительнице биологии.

Из сборника «Запахи миндаля»

Две чаши

Однажды к мудрецу Лунь И обратился бедняк Цу.

–Добрый мой сосед, – печально проговорил бедняк Цу. – Горько вспоминать об этом, но целую неделю каждую ночь я видел во сне две огромные чаши дымящегося риса. И вот прошлой ночью чаша была лишь одна!

– Этому есть объяснение, – вздохнул в ответ мудрец Лунь И. – Прошлой ночью вторая чаша снилась кому-то другому.

Встреча с тигром

Однажды любимый ученик мудрена Лунь И по имени Па Сюнь спросил своего учителя:

– Скажи, добрый Лунь И, как бы ты поступил, неожиданно встретившись в лесу с кровожадным тигром?

– Гораздо важнее, как бы в таком случае поступил тигр, – отвечал мудрей Лунь И.

Ложь

Прогуливаясь по лесу, Дракон носом к носу столкнулся с солдатом.

Солдат сразу же выхватил меч из ножен и грозно закричал:

– Эй ты, Дракон! Только тронь меня! Только попробуй проглотить! Только сунься! Тогда узнаешь!

Дракон прислушался к совету и проглотил солдата. Но ничего нового не узнал.

Мальчик ловил рыбу с пристани. Я сразу заметил его живую фигурку среди малоподвижных старых любителей, которые, казалось, пытались и никак не могли наладить своими лесками телефонную связь с удачей.

Мелкая колючка быстро склевывала наживку, и мальчик то и дело вытягивал шнур, снова наживлял крючки и забрасывал снасть, стараясь закинуть её подальше от пристани. Вскоре у него кончились рачки, на которые он ловил рыбу, и он попросил наживку у одного из рыбаков. Тот хмуро посмотрел на него и протянул небольшую рыбёшку. Мальчик быстро распотрошил её, выскоблил ровные кусочки мяса и снова наживил свои крючки. Он ловко забрасывал шнур и с артистической непринужденностью тащил его наверх. Видно было, что он рыбачит не первый день.

Наконец, он подсёк рыбу и стал быстро вытягивать, сверкая тёмными прислушивающимися глазами.

— Что-то хорошее идёт, — сказал он мимоходом, заметив, что я за ним слежу.

Из воды высверкнуло широкое, плоское тело ласкиря. Это был крупный ласкирь, с хорошую мужскую ладонь. Мальчик даже слегка покраснел от удовольствия. Он выбрал леску и осторожно, чтобы не запутаться, отбросил в сторону её рабочую часть. Рыба забилась о пристань. Мальчик прижал её ладонью и вырвал крючок.

Рыбаки с завистливым равнодушием следили за ним. В этот день рыба у всех плохо ловилась.

Мальчик подхватил ласкиря за хвост и передал его тому рыбаку, у которого брал наживку. Тот стал отказываться, уж слишком высок был процент за одолжение. Но мальчик решительно бросил рыбу возле него и вернулся на свое место. Ласкирь неожиданно забился и стал передвигаться к краю пристани. Тогда рыбак взял его и сунул в корзину, как бы для того, чтобы он не упал в море.

У мальчика шнур зацепился за сваю, и он стал освобождать его, раскачивая из стороны в сторону. Леска никак не отцеплялась. Мальчик лег на причал и, вытянув руку, ухватил шнур ближе к тому месту, где он зацепился. Он держал шнур на самых кончиках пальцев. Конец шнура, намотанный на плоскую деревянную катушку, лежал у него за пазухой. Пока он ерзал, свесившись с пристани, катушка выскочила у него из-за пазухи и полетела в море. Он бросил шнур и попытался поймать её рукой, но катушка отскочила от пальцев и шлёпнулась в воду. Теперь шнур держался только на свае.

Мальчик встал, поглядел по сторонам и, видимо, не найдя более подходящего помощника, обратился ко мне:

— Дядя, подержите меня за ноги, а я сниму шнур.

— Не боишься упасть?

— Не, я не упаду.

— Плавать умеешь? — спросил я на всякий случай, хотя был уверен, что он плавает.

— А как же, — сказал он и, просунув голову между железными прутьями барьера, заскользил вниз. Я поддерживал его сначала за рубашку, потом за штаны, но штаны быстро кончились, потому что они были только до колен, и крепко уцепился руками за его скользкие, гибкие лодыжки. Тело у него было легкое, как у птицы.

— Подымайте! — крикнул он через некоторое время.

Мне не было видно, достал он шнур или нет. Я осторожно вытянул его наверх.

— Унесло, — сказал он, вставая и отряхиваясь. Катушка медленно отходила от пристани. Грузило задерживало её ход, но течение всё же было сильней. Пока мы с ним возились, волна сдернула шнур, и вся снасть оказалась в море.

Мальчик некоторое время следил за ней, потом махнул рукой.

— У меня другая закидушка есть, лучше, — сказал он, стараясь унизить упущенную снасть. Он достал из карманчика, застегнутого на пуговицу, запасную. Шнур был намотан на пробковую катушку. Мальчик размотал шнур в воду, стараясь быть подальше от сваи, и, когда грузило достигло дна, отпустил шнур ещё на несколько метров и сунул катушку за пазуху. Загорелый кулачок его юркнул под рубашку, как зверёк в нору.

Он стоял в независимой позе и делал вид, что не следит за катушкой упущенной снасти, которая всё ещё была на виду.

— Если бы эта моталка упала, — он хлопнул себя по груди, — я бы поплыл за ней. А ту не жалко.

Через некоторое время, когда мимо пристани проходила лодка, он сказал:

— Может, попросить их достать?

— Попробуй, — сказал я.

— Э, не стоит, — ответил он, подумав немножко, — грузило тоже слишком лёгкое. Чёрт с ней!

У него начало клевать, и он внимательно прислушался к леске. Потом быстро подсёк и стал выбирать. Большой ржавый ёрш висел на последнем крючке. Мальчик выхватил катушку из-за пазухи, прижал ею ерша и осторожно, чтобы не уколоться, высвободил крючок. Кулак его с зажатой катушкой опять юркнул за пазуху.

Ерш лежал, подрагивая, похожий на маленького злого дракона во всём великолепии безобразного оперения.

— Пригодится на уху, — сказал мальчик, объясняя, почему возится с такой некрасивой рыбой. Он снова забросил шнур и стал искать глазами упущенную снасть. Дощечка катушки еле заметно желтела метрах в пятидесяти от пристани. Течение уносило её всё дальше и дальше.

— Смотри, возле буйка, — сказал я.

— А, чёрт с ней, — сказал он. — Крючки тоже плохие. Только леску жалко.

— Я тебе дам леску, — сказал я, чтобы он успокоился.

— А у вас есть 0,3?

— Нет, — сказал я, — но у меня есть 0,15.

— Слишком тонкая, — сказал он. — Не импортная? — неожиданно добавил он.

— Нет, — говорю, — ленинградская.

— Ленинградская хорошая, — сказал он поощрительно. — Она тоже импортная.

Перед заходом солнца клёв улучшился, и он до вечера поймал ещё трёх ласкирей, две барабульки, одну ставриду и полдюжины колючек.

— Это что, — сказал мальчик, насаживая на кукан свой улов, — я больше ловил. Я все рыбы ловил. Только петух ещё не попадался. А вам петух попадался?

Я сказал, что и мне петух не попадался.

— Ничего, ещё попадется, — сказал мальчик, чтобы успокоить меня. За себя он был уверен.

Уже вечерело. Мальчик смотал свою закидушку, тщательно протёр крючки о штаны, тряхнул кукан, чтобы увериться, что рыбы хорошо держатся, и мы пошли. Мы с ним договорились, что в следующее воскресенье выйдем в море на моей лодке.

— У нас тоже была лодка, — сказал мальчик, — только утонула.

— Как так? — спросил я.

— Она была не настоящая, — признался он. — Брат её сделал из старых досточек. Но она была как настоящая, только потом утонула… Мы с братом ловили рыбу напротив дока. И увидели глиссер. Он гнался за нами.

— Почему?

— Я же сказал, лодка была не настоящая. На такой лодке не разрешают ловить рыбу. Когда мы увидели глиссер, брат закричал: «Давай, Павлик, сматывай шнуры!»

Я начал сматывать шнуры, а он — выбирать якорь. Он так перегнулся, что в лодку стала набираться вода, и она стала тонуть. Мы сначала сидели в лодке, а потом встали, но она всё равно тонула. Мы на ней стоим, а она тонет. Уже вода по шейку. Тогда брат сказал: «Плывём, Павлик!» И мы поплыли к берегу. Надо было рубить якорь, но нам было жалко верёвку, потому что это была мамина верёвка для белья.

— А глиссер?

— Они нас не догнали. Мы убежали. Потом мы спрятались у тёти Мани в огороде. Вы не знаете тётю Маню?

— Нет, — сказал я.

— Мы спрятались у тёти Мани, и они нас не нашли.

— За что всё-таки они хотели вас поймать? — снова спросил я у него.

— Так я же сказал, что лодка была не настоящая. Без паспорта. На такой лодке можно утонуть, а за это полагается штраф.

— А брат у тебя большой? — спросил я.

— Ещё бы, он учится в шестом классе. Он начал рыбачить ещё в Казахстане. А я только три года как рыбачу. А вы были в городе Казахстан?

— Казахстан не город, а республика, — сказал я.

— Нет, город, — возразил мальчик. — Я знаю, я же там родился.

Воспоминания о Казахстане, видно, возбуждали его. Он обгонял меня и заглядывал в лицо, полыхая напряжёнными глазами на чумазом большеротом лице.

— О, у нас в Казахстане был такой замечательный дом! Здесь нет такого красивого дома, — он махнул рукой в сторону гостиницы и всех прибрежных домов.

— Где вы его взяли? — спросил я.

— Сами построили, — сказал он гордо. — Папа и дедушка строили, а брат помогал. Но это другой брат, он сейчас в армии. Папа и дедушка строили, а он носил из леса прутики…

— Какие прутики? — спросил я, уже вовсе ничего не понимая.

— Ну, прутики. Знаете, такие маленькие-маленькие деревья.

— Значит, из них вы строили дом?

— Нет, еще были коровины лепёшки с глиной, — сообщил он доверительно. — А прутики были внутри. И доски тоже были. У нас был самый красивый дом в Казахстане…

Мы шли по прибрежной улице. Мальчик не переставая рассказывал о своих братьях, отце, дедушке. Они были самые ловкие, самые сильные и самые умелые люди на свете. Рассказывая, он успевал оглядеть все вывески, витрины магазинов, встречных собак.

— Это немецкая овчарка, — говорил он, прерывая свой рассказ. — А это бульдог, а это дворняжка…

Он смело проходил мимо бродячих собак, ничуть не сторонясь, как храбрый мимо храбрых. Чувствовалось, что он смотрит на собак, как на зверей, может быть, и опасных, но всё-таки из своего мальчишеского царства.

Какой-то мальчик, заметив моего спутника, разогнался с воинственным воплем: «Попался, гречонок!» Но в последнее мгновение, видимо, заметив, что тот не один, развернулся и пробежал мимо, как будто бежал по каким-то своим надобностям. Павлик не только не испугался, но даже и не посмотрел в его сторону.

Я решил выпить турецкого кофе и угостить мальчика конфетами. Мы зашли в летнюю кофейню, уселись за столик, и я заказал два кофе. Конфет не оказалось, и я решил купить их где-нибудь в другом месте.

— Папа говорит, что всю жизнь положил на этот дом, — сказал мальчик, оглядевшись и быстро освоившись с новым местом.

— Почему? — спросил я, хотя этот казахстанский дом начинал мне надоедать.

— Потому, что ему на ногу упало бревно, и он заболел. Мы думали, что он умрёт, но умер дедушка. А папа живой, только ему отрезали ногу.

Официантка принесла две чашки кофе. Становилось прохладно, поэтому кофе было особенно приятно пить. Но мальчик наотрез отказался от кофе.

— Что я, старик, что ли, — сказал он с достоинством, — такой кофе пьют только старики…

Старик с чётками, сидевший за соседним столиком, посмотрел на нас и улыбнулся. Потом он обратил внимание на кукан с рыбой. Он смотрел на рыбью гроздь, как на детские четки.

— Отчего умер дедушка? — спросил я, потому что понял: он должен, так или иначе, рассказать свою историю.

— У него разорвалось сердце, — сказал мальчик. — Ему было так жалко папу, что он всю ночь плакал, а потом у него разорвалось сердце…

— Откуда вы узнали, что он плакал всю ночь? — спросил я, не знаю почему. Может быть, мне хотелось, чтобы вся эта история оказалась его выдумкой.

— Так у него утром вся подушка была мокрая. Он думал, что папа умрёт, и ему было очень жалко папу.

Я вспомнил своего школьного товарища. Он тоже тогда уехал в Казахстан, и я о нём с тех пор ничего не слышал. Обычно переселенцы из одних мест старались, если это было возможно, держаться вместе. Я подумал, что, может быть, мальчик о нём что-нибудь знает или слышал.

— А он рыжий? — спросил мальчик, выслушав меня.

— У него отец каменщик, — сказал я. — Твой же папа тоже каменщик?

— А он с усами? — спросил мальчик настороженно.

На этот вопрос я ему не мог ничего ответить. Когда его увозили, он был вообще безусый.

— Мой папа не любит усатых, — сказал мальчик. — Он больше всего на свете не любит усатых.

— Почему?

— Не знаю, — сказал мальчик, радуясь моему удивлению и сам радостно удивляясь. — Так он добрый, но усатых не любит… Он даже с ними не здоровается на улице. Папа говорит всем нашим знакомым: «Если вы меня уважаете, не носите усы!» И никто не носит, потому что все уважают папу.

— Но почему же он не любит усатых?

— Не знаю. Он нам не говорит почему. Не любит, и всё. Брат мой, когда приезжал из армии, имел усы. Он не хотел их отрезать. Но потом он уснул, и папа отрезал ему один ус, другой не успел, потому что брат проснулся. Если б ему кто-нибудь другой отрезал ус, он бы его одной рукой убил на месте. А папе он ничего не мог сделать, поэтому сам отрезал себе второй ус. Но всё равно было видно, что у него были усы. Потом, когда мы обедали, папа ему сказал: «Выпьем за твои усы». А мама сказала: «Лучше выпейте за то, чтобы он жив-здоров домой воротился». — «Нет, — сказал папа, — мы выпьем за его бывшие усы». Они выпили, и брат совсем перестал сердиться на папу, потому что в армии он стал человеком.

Расплачиваясь за кофе, я случайно вытащил вместе с мелочью ключ от лодки. Когда официантка отошла, мальчик спросил:

— Что это за ключ?

— От лодки.

Он рассмотрел ключ и разочарованно вернул. Ключ был ржавый и старый.

— Если бы у моего папы был такой ключ, он бы его выкинул в море…

— А кто твой папа?

— Он чистильщик, — ответил мальчик. — Он работает возле Красного моста, у него очень хорошее место. До этого он работал сторожем в военном санатории, но его оттуда выгнали, потому что кто-то ночью вошёл в клуб и украл красную скатерть со стола. Папа не был выпивши и не спал, но начальник ему не поверил…

Тут мы подошли к лоточнику, и мальчик, неожиданно перескакивая на более приятную тему, предупредил:

— Здесь плохие конфеты.

Конфеты были и в самом деле неважные, самые дешёвенькие.

Мы вошли в кондитерскую. В буфете под стеклом рядами стояли пирожные, розовые, сочащиеся, с кремовыми финтифлюшками. Мальчик притих и уставился на витрину: так смотрят сухопутные дети на аквариум с разноцветными рыбками.

— Выбирай, — сказал я ему.

Он вздрогнул и улыбнулся застенчивой, милой, ждущей чуда улыбкой.

— Не надо, — сказал он и остановил руку, которая сама потянулась к тому месту витрины, где лежали пирожные с самым пышным слоем крема.

Я заставил его выбрать два пирожных.

— Кто он вам? — спросила буфетчица и проницательно посмотрела на мальчика.

— А что? — сказал я.

— Ничего, — ответила она и положила пирожные в тарелку.

Я заказал кофе с молоком, и мы уселись за столик. В кондитерской он чувствовал себя не так уверенно, как в кофейне. Может быть, потому что кофейня была под открытым небом. Он не знал, куда деть рыбу, и, наконец, осторожно уложил кукан на колени. Казалось, он хотел иметь как можно меньше точек соприкосновения с предметами кондитерской: сидел на краешке стула, кусал пирожное и прихлебывал кофе, стараясь не притрагиваться к столику.

Официантка разносила чебуреки, и, когда запах жареного дошёл до нас, я понял, что надо заказать ещё пару чебуречин. Надо было начинать с них, но и в этом порядке было видно, с каким удовольствием он ест. Я заказал ему ещё стакан кофе.

Я глядел, как он ест, и вспомнил, как однажды в детстве тётка привела меня в кондитерскую. Мы ели кулич и запивали таким же кофе с молоком. Тётка была с подругой, и я решил, что по законам приличия надо от чего-нибудь отказаться. Я отказался от второго стакана кофе, хотя мне хотелось выпить ещё один стакан. Сейчас даже трудно представить, до чего мне хотелось выпить ещё кофе с молоком. Но я отказался, и отказ мой был принят легко и даже, как мне показалось, облегчённо, поэтому я не решился попросить ещё один стакан. Кулич был очень вкусный, но есть его без кофе тоже было почему-то неприлично. Мне пришлось старательно растягивать свой стакан кофе, чтобы его хватило на весь кулич.

Когда мы вышли с мальчиком на улицу, было уже совсем темно, и я решил проводить его до автобусной остановки.

Всю дорогу он мне рассказывал какую-то бредовую историю, где эпизоды армянской резни в Турции перемежались с действиями партизан во время Отечественной войны. Я запутался и устал, пытаясь уловить смысл в его рассказе. Мне показалось, что он слегка опьянел от кофе. Видимо, он импровизировал свой рассказ. Так как до автобусной остановки было не очень далеко, он спешил, как бы торопясь полностью расплатиться за этот вечер.

В следующее воскресенье погода испортилась, и мы не встретились. С тех пор я его видел только один раз, и то с моря. Я проходил на лодке недалеко от пристани. Он там рыбачил. Узнав меня, он помахал рукой и побежал, провожая лодку до самого конца пристани. Я его не взял в лодку, потому что пристань не имела лодочного причала, а возвращаться к берегу было лень. К тому же, пограничники не разрешают брать не отмеченных при выходе пассажиров.

С тех пор я его не видел. Он живёт на окраине города и обычно рыбачит в тех местах.

Для чего нужна лыжная палка

- Мне, конечно, нисколько не жалко, 
Но зачем тебе лыжная палка? 
- Как ты глуп, 
Как ты глуп!
Чтоб мешать ею суп! 
Вот зачем нужна лыжная палка!

* * *

Надкусанное яблоко лежит.
А зубы, укусившие его,
Смеются где-то.

* * *

Кот задней лапкой почесал за ухом.
Передней не сумел, так задней исхитрился.
Проныра!

Барашки

Жили барашки у Пашки в кармашке
И выходили пастись по рубашке,
Густо заросшей красивой ромашкой
И васильками, и клевером-кашкой.

Если не верите, гляньте на Пашку:
Нет на рубашке ни клевера-кашки,
Ни васильков, ни единой ромашки —
Всё до травинки сжевали барашки.

Каша

Что за каша — объеденье,
Ничего вкуснее нет.
Слаще мёда и варенья,
И печенья и конфет.
Удалась на славу каша,
Аппетитна и вкусна.
Я попробовал бы даже,
Будь не кашею она.

Однажды, а точнее, 2 августа 1999 года, Боря подозвал меня к своему окну и показал на воронёнка, сидящего возле птичьего «бассейна»:
– Галя, не тот ли это несчастный, помнишь, ты мне показывала его недавно?

Боюсь, что тот самый. Я тогда с печалью наблюдала сцену, происходящую на нашем заборе: ворона клювом брала кончик левого крыла своего питомца, сидящего рядом и, приподняв все крылышко, заглядывала ему подмышку. Мне даже представилось, как она заботливо спрашивает малыша:
– Ну, мой дорогой, почему ты не летаешь, как все остальные ребятки? Что у тебя болит?

И эту сцену я наблюдала ещё пару раз. Судя по всему, птенец так и не поднялся на крыло. Родители покинули его, улетев воспитывать здорового подлётыша.

Действительно, если уже тогда вид у птенца был неважный, то теперь и говорить нечего. Лапа сломана, поэтому при ходьбе он опирается на хвост и крылья, отчего последние превратились в метёлки (подобными, помню, в моём далеком детстве бабушка сметала с печи мусор). И теперь, позабыт-позаброшен, ковыляет подкидыш в опасной близости от нашего Барри и соседского Агата.

Не раздумывая, кидаюсь его ловить, но он, довольно проворно для такого колченогого уродца, уклоняется. Боря наблюдает за моими попытками и, не выдержав, советует:
– Набрось на него что-нибудь, набрось юбку!

(У Бори собственный опыт по этой части – помню, он снимал свои трусы в лесу, чтобы спасти ежа от собаки).

Это мысль! Скинула легкую индийскую юбку и набросила на птенца.

День он просидел в клетке, опираясь крыльями в прутья и явно страдая от неволи. Пришла соседка Ольга с внучкой Машей. Они узнали, что мы уже успели назвать птенца в память о жившем у нас воронёнке, тоже Крашем, покормили его и внесли конструктивное предложение:
– А что, если поместить Краша в ограду колодца?

Между нашими домами общий колодец, окружённый забором и имеющий две калитки: одну во двор Ширяевых, другую – в наш. Мне эта мысль тоже приходила в голову, но без разрешения соседей занимать общий дворик нашей птицей я не посмела. Хорошее общее решение. Теперь и птица будет общей.

Внесла за ограду детский стол – он будет служить крышей в непогоду. Укрепила ветки для насеста. Уложила на бок корзину с ручкой (в таких привозят фрукты с юга), накрыла плёнкой, набила сеном – получилось отличное гнездо. Для развлечения – к колодезному вороту на бечёвке подвесила компьютерный диск, покачивающийся и поблескивающий всеми цветами радуги при малейшем ветре. Да, чуть не забыла сказать, что даже бассейн для водных процедур поставила. Поместье готово. Вселение прошло благополучно, если не считать одного события, произошедшего спустя некоторое время.

Мне захотелось запечатлеть птенца в несчастном виде, чтобы потом, когда он поправится – сравнить. Я решила его сфотографировать. И это оказалось серьёзной ошибкой. При виде камеры, нацеленной на него, Краш заволновался, даже попытался спрятаться за колодец. (Можно подумать, что он знаком с оружием, например, с ружьем). Но я всё-таки успела сделать два кадра, один даже со вспышкой.

ВСЁ!

С этого момента мне было отказано от дома! А так как я продолжала являться со своими услугами, то, завидев меня, хозяин поместья поспешно соскакивал с насеста и, громко хлопнув дверью перед самым моим носом, уходил за колодец, смешно ковыляя и помогая себе обтрепанными крыльями. Там, за колодцем, птенец начинал нервно подпрыгивать, нетерпеливо ожидая моего ухода:
«Тётка, уходи скорей, есть ведь хочется!»

Пока я шла к дому, он высовывал любопытный нос и глаз, затем появлялся сам, чтобы, дождавшись полного моего исчезновения, приняться за трапезу. Вот скотинка! Боря стал теперь его называть Пуганая Ворона.

Возвращение к нормальной жизни протекало хорошо. Я старалась скармливать ему самые полезные вещества. Боря даже смеялся, что я готовлю завтрак для Краша дольше и тщательнее, чем для него – рублю яичную скорлупу, зелень и яйцо, капаю масло…

Мы надеялась, что за оставшееся до холодов время птенец поправится, лапа срастется, и, перелиняв, он сможет улететь. Поэтому, чтобы не приучить его к людям (так мы обращались и с первым Крашем), мы не особенно интимничали с ним. Принося еду, я говорила:
– Краш, Краш! Кушать, птичка! – и уходила.

Лапка становилась всё лучше, чего, увы, не скажешь о крыльях. Но я не теряла надежду. Однако Борис, будучи по своему юношескому влечению биологом, которым и остался до конца своих дней, не был таким оптимистом. Он серьезно подошел к проблеме.

– Мне не нравится, что за два с лишним месяца такого хорошего, как у тебя, ухода, птица не оперяется. Пора бы уже.

Это было 13 ноября.

Он достал том энциклопедии про птиц и выяснил, что вороны линяют между июнем и сентябрём. Время безнадежно упущено. Боря созвонился с нашим другом Димой, точнее, с профессором университета Д.Н. Кавтарадзе, одним из главных экологов страны, который устроил Борису Владимировичу консультацию с самым крупным специалистом по семейству вороновых (Corvidae). Мы смеялись, что здоровьем Пуганой Вороны занимаются не просто хозяйка и сельский ветеринарный врач, а лучшие силы Союза Писателей, Университета и даже Академии Наук!

Академик подтвердил, что линять ворона будет только следующим летом. Далее посоветовал добавлять в рацион яичную скорлупу (что мы делали), а также изрубленные птичьи перья и лимонный сок.

Можете представить, во что превратилось приготовление завтрака для Пуганой Вороны после ученого консилиума? В священнодействие! Но Боря больше не насмешничал!

В вольере постоянно стоит кювет с чистой водой. К сожалению, мы не видим самого купанья, мы только догадываемся об этом по мокрому виду птенца, так тщательно он теперь скрывается от нас. Из окна спальни видна его «усадьба», но кусты малины мешают подглядывать за ним. Приходя поменять воду, обнаруживаю в бассейне камешки, травинки, песок. Я наполняю кювет чистой водой, выбрасываю мусор, а, придя вновь, обнаруживаю в нём новый. Это его игры. Догадываюсь, что Краш только что раскачивал компакт-диск, так как он ещё крутится. Нахожу оторванные от бечёвок пластиковые игрушки и погремушки, которые я для него покупаю и подвешиваю к забору.

Но что явилось совершенной новостью для нас – так это его способность к рытью нор и траншей. Ворона – птица, наделенная удивительным интеллектом. В свободной жизни у них много возможностей им пользоваться. Видимо, и наша пленница, понимая, что ей не перелететь через забор, начала искать путь к свободе, – так подумала я, обнаружив первую нору, вырытую под стенку сарая соседей, ограничивающего одну из сторон её поместья. Так вот откуда постоянные камешки в бассейне – можно подумать, что узница, скрывая свою работу от «тюремщицы» выносила вырытую породу и прятала её в воде. Нафантазировать можно что угодно. Но очевидно, что этот подкоп не принес бы ей желанной свободы – она могла попасть через него лишь в сарай соседей. Если сбежит – попробуй потом отыскать её среди сарайного хлама. Желая ей добра, я поступила жестоко, предотвратив побег. В траншею, вырытую с таким усердием, заложила банку, в которой принесла еду.

Второй тоннель был прорыт уже более обдуманно – под забор – и открывал путь к свободе прямо в сад. Но это с точки зрения невольницы. А с моей – так хуже и некуда, он мог вывести беглянку прямым путём в зубы Барри, который не одобрял мои визиты к посторонней птице: он таких ежедневно прогонял с нашего двора. Дальше я затрудняюсь найти логику в действиях птицы. Краш вырыл прекрасную траншею, почти закончил подземный ход и почему-то, достав банку из первой ямы, заложил её во вторую. Подражание?. Я только подивилась его сообразительности, как ловко он «замаскировал» второй подкоп. А первую траншею заполнил камешками и туда же отправил стеклянную розетку, служащую парадной посудой для его стола.

На следующий день банка из второго подкопа была удалена, а сама яма под забором сильно расширилась.

«Ну, – думаю, – значит, уже всё готово к побегу. Сейчас я должна это срочно ликвидировать!»

Но вдруг мне стало стыдно! Человек трудился. Фу ты, птица трудилась два дня, а я одним махом всё испорчу. В конце концов, она имеет право выбора – смерть на свободе или жизнь в неволе! Будь что будет. Хочет уйти – пусть уходит. Так велит судьба.

Но не тут-то было! Птица раздумала убегать. А может быть, я не так истолковала её действия? Может быть, это всё-таки была лишь игра?

Да, теперь она в эти ямы просто играла. Ямы углублялись, заваливались камешками, ветками и листьями или игрушками. В них отправлялись розетки, банки, в которых я приносила еду. Словом, жизнь кипела.

И тут внезапно нагрянул мороз, без предупреждения. Всего один день было прохладно, что-то около трёх-четырёх ниже нуля, как вдруг в ночь сразу – бац! И минус 20! У нас замерзла водопроводная труба, а Крашу хоть бы что! Зато утром я с радостью обнаружила, что листья малины облетели, и стало видно прямо из окна нашей спальни, как птица ходит по снегу, купается в нём, и вообще весьма оживлённая.

После ночного мороза наступил чудесный день. Идёт лёгкий пушистый снег. Ворона вышла на площадку перед калиткой. Подняла к небу голову и, разинув клюв, ловит снежинки. Вспомнив про бассейн, подошла «искупаться». Такое впечатление, словно она не поняла, что вместо воды в нём лёд, припорошенный снегом. Как всегда делают вороны, купаясь в мелком водоеме – присела, прижалась всем телом ко дну, тёрлась головой о снег, размахивала крыльями, стараясь, чтобы «вода» проникла во все пёрышки.

Теперь мы не упускаем случая понаблюдать за ней. Но не только мы. Скрытая до этого разросшейся малиной, наша гостья оказалась у всех на виду. Вороны, как и следовало ожидать, явились, чтобы наставить заблудшую на путь истины, сказать ей, что нельзя доверять этим, с руками вместо крыльев, а уж четвероногим и подавно. Ворона стала откликаться на зов сородичей. Мы впервые услышали, что она умеет каркать, да ещё как! Она кричала теперь часто – громко и отчаянно, особенно почему-то по утрам, не давая нам спать. Постепенно, пообвыкнув и оглядевшись, посторонние вороны перестали опасаться закрытого пространства её усадьбы и безо всякого приглашения усаживались за накрытый не для них стол. И я не могла этому воспрепятствовать, так как наша Пуганая Ворона не ест при мне – ждёт, когда я исчезну. Но ведь того же ждут и её сородичи. Я сочувствовала голодным воронам, но они вольные, найдут что-нибудь, а наша не выздоровеет, замёрзнет, если будет плохо питаться. Но что выглядело совершенно неприлично – наевшись, эти вольные птицы, лишённые элементарных моральных устоев, прихватывали с собой и посуду. Ничего себе родственнички! Уносят «столовое серебро»!

Они и меня ограбили.

Два раза в неделю к нам приходит молочница Нина Васильевна. Выставляю заранее на стол в саду трёхлитровую стеклянную банку, на дно которой кладу деньги, завернутые в пакет. Как воронам удалось опрокинуть банку и вытащить пакет? Они, несомненно, надеялись поживиться чем-нибудь получше. Бумажные деньги (две десятки) их не заинтересовали, видать, слышали о ненадёжности «капусты» – пересчитав, разбросали по траве. (Спасибо, что не расклевали!). А две монеты по 2 рубля (серебро надежнее!) – исчезли бесследно. Меня утешает мысль, что вороны на эти 4 рубля смогут купить батон белого хлеба, если немного добавят.

19 декабря. Неожиданный подарок от вороны – я получила индульгенцию. Вдруг – ни с того, ни с сего – не сорвалась в испуге, не убежала от меня, как обычно, а сидя на своей корзине, робко затрепетала крыльями (или тем, что вместо них), словно приветствуя меня! Это по прошествии четырёх месяцев после моего «выстрела».

Далее мои записи о вороне закончились. У меня появились другие заботы.

Я помню только, что она научилась, наконец, залезать по жёрдочкам, словно по стремянке, на забор и наблюдать с него за свободным полётом своих сородичей.

Наконец, однажды не выдержала и полетела. Полетела прямо на землю и заковыляла к дальнему забору. Я успела отловить беглянку, но она стала повторять свои «полеты» регулярно, пока не сбежала, простив меня за всё. Навсегда.

Надеюсь, она дождалась весны, перелиняла летом и стала к следующей осени Вороной.

1999 – 2004 г.