Одна принцесса ужас как боялась мышей. Она и видела-то живую мышку дважды или трижды в своей жизни, но всякий раз падала без чувств.

— Ах!

Мышиного же запаха принцесса и вовсе не переносила. Она даже велела все углы в чуланах и кладовках обрызгать самыми дорогими духами!

Однажды принцессе доложили, что ей предстоит принять целую делегацию самых знатных мышиных семей королевства по вопросу государственной важности.

— Ах, нет, только не это! — воскликнула несчастная принцесса.

— Никак невозможно отменить, Ваше Высочество, назначено время, — развёл руками королевский шут. — Официальная встреча!

— Я уже и без того трижды падала без чувств! — напомнила принцесса.

— А вы, Ваше Высочество, зажмурьтесь, когда мыши войдут в тронный зал, — посоветовал мудрый шут. — И заслоните лицо веером из страусиных перьев, чтобы никто ничего не заметил! А нос на время короткого рандеву можно просто зажать пальчиками, чтобы вообще не чувствовать никакого запаха!

Другого выхода у принцессы не было, и девица последовала разумным советам шута.

Вопрос, из-за которого мыши просили аудиенции принцессы, действительно оказался достаточно важным.

— Ваше высочество, мы просим вас стать нашей королевой! — без лишних предисловий начали мышиные старейшины. — Нас много, а должного порядка в делах нет! Главное — наши несметные богатства, золото и драгоценности, спрятанные в норках! Помогите нам! Сокровищ уйма, но мы не умеем с толком распорядиться ими!..

Принцесса приоткрыла один глазок и осторожно выглянула из-за страусиного веера.

— Ах!

На приём в тронный зал все знатные мыши пришли умытыми и гладко прилизанными, они надели свои праздничные одежды и надушились одеколоном.

— Если внимательно присмотреться… — шепнула принцесса королевскому шуту. — Если присмотреться, какие же они все лапоньки, эти мои добрые и славные мышки!..

Я вчера нагрубил маме. Она была сама виновата. Не пустила меня к папе в его законный выходной. Она сказала: «Были причины». Но я ей не поверил. И сказал:

— Знаешь, есть такое отличное имя – Дура. И оно тебе очень подходит.

У мамы стали огромные глаза. Она закусила губу, а потом закрыла рот рукой.

Я, конечно, не сам придумал эту фразу. Один пацан крикнул вслед девочке, которая шла мимо нашего дома и отказалась с ним знакомиться. Она у меня тогда застряла в голове, эта фраза.

И вот я сказал её маме. А она опустила голову, а потом снова посмотрела на меня и сказала:

— А ты никогда не думал, что там… высоко… на других звёздах есть цивилизация? И сейчас кто-то смотрит на тебя в телескоп. И думает, что все земляне такие, как ты.

— И кто на меня может смотреть?

— Не знаю. Какой-нибудь друг с далёкой звезды.

—  Есть люди гораздо хуже меня, — сказал я, но она промолчала.

«Друг с далёкой звезды» тоже крепко засел у меня в голове.  Я получил пятёрку за контрольную и подумал: «Что, друг, съел? Земляне умные!». Потом поделился с голубями  куском булки. И подумал: «Видал? Мы и добрые!». Я постоянно вспоминал об этом друге, когда совершал что-то хорошее. А когда совершал плохое, то иногда злился и показывал другу кулак. «Можно подумать, ты там не хулиганишь!». И иногда я надеялся, что друг не видел чего-то плохого. Он же не всегда смотрит в телескоп. Надо  и спать тоже.

А потом мне позвонил папа. Он спросил:

— Ну ты как вообще?

— Нормально, — говорю.

И забили с ним на субботу. На десять утра. На картинг! Я тогда вскочил на стул, со стула на подоконник и крикнул в форточку:

— Эй! Ты слышал?!

Но почему-то мне показалось, что он не смотрит на меня. Как в троллейбусе. Заходишь и  чувствуешь – на тебя все смотрят. А иногда наоборот – как будто никто и не замечает.

Так вот, мой друг меня не замечал. В такой момент! Он что, спать сейчас лёг?!  Нашел время. Или….

Я подошел к маме и сказал:

— Ты меня за ту фразу….

— Уже простила, — сказала мама.

— А причины, правда, были?

— Да.

—  Как же ты меня так легко простила? – не поверил я. — Без всяких извинений?

—  Просто у меня есть свой друг с далёкой звезды, — улыбнулась мама.

Единственное письмо от отца пришло, когда Саша учился в школе, в шестом классе. Он как раз бежал с уроков (пятёркой по русскому не терпелось похвастаться дома), заглянул в почтовый ящик, думая обнаружить там пару маминых газет… И увидел конверт. То есть газеты были тут же, но Саша на них не обратил внимания, поскольку, стоило ему повернуть ключик, в руки упал белый прямоугольник. Мальчик удивился.

Ему никто не писал писем. Дяде Юре тоже. Маме – подруги юности из города, где она выросла, — только по праздникам. «От всей души» поздравляли с Новым годом или Днём рождения, передавали привет Сашульке и обещали не забывать.

Но до праздников было далеко (как говаривал дядя Юра: «Надо ещё дожить»). Стало быть, письмо – не маме. Хотя… Саша вгляделся внимательнее: адресатом значится мама!

Погодите… что за странное совпадение?! После слова «отправитель» – Сашина фамилия!

И почерк такой же, как у Саши, — да-да, его почерк, за который нередко хвалили в школе: правильный, разборчивый, лишь слегка оторванный от тетрадной линейки… Как будто летящий.

Решив не рассуждать, хорошо это или плохо – читать чужие письма (и так ясно, что второе), мальчик бросил под ноги портфель и, усевшись сверху, надорвал конверт.

Строчки запрыгали перед глазами – в такт его пульсу:

«Молчал, потому что не хотел, чтобы ты металась… Зачем тебе слабый человек?»

«Новый брак не заладился – разбежались через три года… Психологи утверждают – это какой-то кризис… Да не кризис вовсе – просто не было любви».

«Постоянно думаю о сыне… Вижу его в соседских детях, в мальчишках своих знакомых… А ещё во сне».

«Понимаю, что не простишь… Только ответь, как Саша?»

«Как Саша? Как Саша?…» Строчки уже не прыгали – они расплывались.

Из первой квартиры вышла тётя Вера – за почтой. Что-то сказала Саше – он не расслышал.

Потом плакал полчаса, забившись под лестницей. Рыдал и рыдал – хуже девчонки, пока рыдания не превратились в жалкие, сиротливые всхлипывания. Только после этого – яростно скомкал и отшвырнул письмо. Надо было идти домой. Там ждала весёлая мама с котлетами на обед. Добродушный и такой родной дядя Юра (непременно, узнав о пятёрке, похлопает его по плечу, как равного друга, и назовёт молодцом). Вальяжный персидский кот, который обожал ластиться к Саше вечерами.

Мама, дядя Юра, кот – раз, два, три. Вот и вся Сашина семья. И причём тут летящий почерк?

Я смотрю на Луну сквозь большое окно,
О далёких мирах я мечтаю.
А во сне я всегда, а во сне я давно
До Медведицы Малой взлетаю.

Я ей глажу пушистый космический бок,
И она мне кивает спросонок.
Где-то рядом сопит, завернувшись в клубок,
Галактический зверь – медвежонок.

Вижу космос во сне, а потом, по утрам,
Просыпаюсь от маминой ласки.
Прокатиться мечтаю по дальним мирам
...На своей инвалидной коляске. 

— Звёзды – это звёзды, — негромко повторил Мих и зажмурился.

Кулак над ним был уже занесён, но удара мальчик не дождался. Тогда он открыл глаза. Тон стоял, задрав голову, и смотрел вверх. Там на чёрных просторах, похожих на ночное озеро, загорались белые, красные, жёлтые огоньки. А посреди неба небрежно брошенной сетью белела полоса, которую взрослые называли странным именем – Млечный путь.

— Не-а, — вдруг мечтательно протянул Тон. – Звёзды – это светляки. Днём они зарываются в землю и спят. А вечером летят на небо. Ты понял?

Тон был вспыльчивым, однако быстро успокаивался. Драться он теперь точно не будет, понял Мих. Но тут раздался вкрадчивый голос.

— Он спорит с тобой, Тон, — прошипел, будто превратившись в змею, Сим. – Он посмел с тобой спорить!

— Подумаешь, — растерялся Тон.

— Ерунда! – неожиданно загалдели мальчишки.

Они толпились вокруг спорщиков, не смея влезть в разговор самого сильного и самого умного из их команды. Но раз вожак опустил кулак, значит, можно немного и пошуметь, заступаясь за слабака. В конце концов, от него тоже есть польза.

— Мих не в себе! – выкрикнул кто-то из ребят. – Зато умеет придумывать сказки!

Тишина была недолгой. Потом Сим внушительно сказал:

— Его бабка – колдунья! Она уже дряхлая карга, а всё живёт…

— Ей всего шестьдесят! Раньше, пока мир не перевернулся, люди жили до ста. А кто мог, вообще покупал лекарства от старости, — возразил Мих, но тут же спохватился: изо всей ребячьей компании считать до ста умел он один.

— Это всё выдумки! – заявил Сим. – И про компьютеры она врёт, и про электричество, и про телевизоры…

Словно в ответ на его слова раздался резкий хохот. Это вылетел на ночную охоту пёстрый филин. От неожиданности мальчишки вздрогнули. За спором они забыли о том, что находятся за частоколом, окружающим деревню. А потому должны быть настороже. Поэтому ребята принялись озираться по сторонам, но вскоре успокоились.

И тут Мих, очень чувствительный к настроению окружающих, осмелел.

— Когда ходят в город, то видят там всё, о чём рассказывает бабушка. Когда мы вырастем, то тоже увидим.

Мальчишки дружно выдохнули. Все они мечтали поскорее попасть в старый город, о котором после каждого набега говорилось нечто невероятное. К сожалению, детей в такое опасное место не брали.

Внезапно, словно ставя точку в разговоре, Тон объявил:

— Ну, вы, достали меня болтовнёй! Гоним на озеро! – затем он посмотрел на Миха. – А потом у костра твоя бабка будет вспоминать…

Мих согласно угукнул. Он и сам любил слушать бабушкины воспоминания. И хотя она утверждала, будто бы рассказывает о том, что было на самом деле, но её истории казались ребятам волшебными сказками.

Резко сорвавшись с места, мальчишки рванули к тропе через заросли. Лишь Сим ненадолго задержался. Приблизив своё лицо к лицу Миха, он зло пообещал:

— Мы ещё встретимся, сопляк!

— За что? Я тебе ничего не сделал, — пробормотал Мих.

— Не нравишься ты мне. И бабка твоя тоже…

После чего растворился в темноте. Мих вздохнул. Эту неприязнь он чувствовал кожей, да и бабушка всегда просила его быть с этим мальчиком осторожным.

— И всё-таки звёзды – это огромные космические тела, такие же, как наше Солнце, — сказал Мих, оставшись в одиночестве.

Он поднял глаза к небу. Среди звёздной россыпи плыла одна звездочка. Бабушка называла такие беспокойные звёзды спутниками. Она говорила, будто их давным-давно сделали на земле, а потом запустили в космос. Люди были тогда могучими, словно волшебники. Они отправляли в небо ракеты, и на одной из них улетел бабушкин отец.

— Я родилась, когда он был уже в космосе, — обычно грустила она. – Ему сообщили обо мне, и он сказал, что обязательно вернётся…

* * *

Космонавты долго молчали, затем бортинженер, продолжая разговор, сказал:

— Моей дочери уже шестьдесят… Даже не верится…

— Для современных людей – это не возраст, — отозвался врач. – Наверняка на земле придумали средство, отодвигающее старость на неопределённый срок. Когда мы улетали, человечество стояло на пороге великих открытий.

— Нам всем далеко за восемьдесят. А мы выглядим и чувствуем себя сорокалетними, — улыбнулся штурман.

— Только почему, почему Земля молчит? – воскликнул бортинженер. – Уже пятьдесят лет.

В это время включилась громкая связь, и командир объявил:

— Друзья, поздравляю! Корабль пересёк орбиту Луны.

Все дружно повернулись к экрану, на котором едва помещался земной диск. Космонавты давно наблюдали за родной планетой, и не узнавали её.

— Везде – мрак! – вздохнул бортинженер. – А ведь прежде материки сияли электрическим светом.

— Может, теперь люди по ночам смотрят на звёзды? – предположил астрофизик.

Но его слова остались без ответа.

Дедушка

С дедушкой около новой скамьи
Смотрим устало на руки свои.
Я говорю: «Загорели!»
Он говорит: «Постарели…»

Выла ножовка. Рубанок жужжал.
Дедушка резал. Я доску держал.
Стружка струилась, как змейка.
Крепкая вышла скамейка!

Дедушка медленно к дому идёт.
Медленно солнце к закату идёт.
Пахнет печёной ватрушкой,
Скошенным сеном и стружкой.

Что я ему скажу?

Я ловко строил рожи,
Учителя дразня.
Но выгнали Серёжу
За дверь, а не меня.

Он помолчал с минуту
И лишь пожал плечом…
Учитель перепутал,
А я-то здесь причём!

Теперь на задней парте
Я тише всех сижу,
Материки на карте
Прилежно нахожу.

Но друг стоит за дверью.
Что я ему скажу?..

Машу в классе не очень любили. Всё ей было надо, всюду она критику наводила, всё она в виду имела и за всё в ответе была. Уж как злыдня Маша Базыкина уговорила Виталика кукольный театр с ней делать – неизвестно даже самому Виталику. Наверное, она настойчивость проявила, а он – мягкость характера и безотказность постыдную. Вот и стал Виталик пропадать на репетициях после уроков, летом в школу приходил выпиливать замок из фанеры, солнце картонное золотой фольгой обклеивать и патлы куклам чесать.

Друзья его по летним лагерям и по дачам разъехались и забыли про это безобразие. А в сентябре увидели, как далеко всё зашло, и набросились на друга.

— Это ж всё равно, что в куклы играть! – возмущался Бунин.

— Да ещё со злыдней такой! – вторил ему Шемякин.

Виталик мрачнел день ото дня, потому что возразить было нечем. А накануне премьеры не выдержал, подошёл к Машке и сказал нарочито уверенно:

— Давай мы с тобой выступим завтра, и не будем больше.

— Почему?! – искренне удивилась Машка. – Завтра младшим классам спектакль даём, а через неделю в детском саду выступаем. Анна Львовна договорилась уже. И вообще, если бросить хочешь, так ей говори, а не мне…

Кажется, в этот момент подбородок у Машки задрожал, но Виталик не был в этом уверен, потому что она развернулась и из класса вышла. Спина прямая, походка модельная. Воображала и злыдня, одним словом.

На следующий день Виталик, Машка и Анна Львовна ширму в актовом зале поставили, Виталик декорации надёжно закрепил, а Машка все куклы перебрала, в порядок привела, разложила удобно, чтобы искать во время спектакля не пришлось. Потом достала из пенала две булавки с красивыми бусинами и приколола сценарии к ширме: один для себя, второй для Виталика. Про вчерашнее не говорили вовсе.

Ширма хорошо смотрелась. Машка новую ткань на неё натянула, а ткань эта не простая была. Всё лето её Машка аппликацией расшивала: цветами, бабочками и пчёлами полосатыми. Хорошая ширма получилась, профессиональная.

После второго урока начальная школа стала в зале собираться. Им даже перемену продлили. Бегают, орут, за ширму норовят заглянуть – смешные, весёлые. А как Анна Львовна за пианино села и «Маленьких лебедей» начала играть, так притихли все, на ширму смотрят, глазами хлопают. Это через щёлку было видно.

Давали спектакль «Спящая красавица». Или «Мертвая царевна». Что-то вроде того. Машка сама сценарий писала «по мотивам» и «с использованием». Виталик Принца играл, стражников и Колдуна, а Машка Царевну, Мышку и Солнышко. И вот идёт Принц по лесу, герой героем:

— Пройду леса тёмные, переплыву моря глубокие, перейду горы высокие… — голосил Виталик распевно и даже басовито.

А тут Машка ему шёпотом громким:

— Ты рот открывай и руками маши одновременно, а не по очереди! Что застыл! Двигайся давай!

А сама тюлевым флагом над ширмой размахивает. Ветер изображает. Виталик огрызается:

— Да знаю я, знаю!

И продолжает:

— …только бы найти Царевну, освободить от чар злодейских…

— Выше давай, выше! – подсказывала Машка. – Да не гору выше, а Принца!

У Виталика в одной руке Принц, в другой гора. Он руки перепутал, и гора у него ходуном заходила, а принц камнем застыл.

Но вот Принц наконец до замка добрался, и тут Машка сама зазевалась, про гроб хрустальный забыла. Гроб они, кстати, вместе делали: из каркаса алюминиевого и полиэтилена.

— Гроб, гроб давай, что спишь! – шёпотом закричал Виталик.

Машка спохватилась, подняла гроб и Царевну в нём. Анна Львовна музыку торжественную поставила из «Титаника», потому что сцена кульминационная. Виталик аж заслушался. И тут Машка его бедром толкает и шепчет с отчаяньем:

— Ну целуй, целуй давай!

Виталик наклонился и поцеловал – то ли в щёку, то ли в глаз. Куда попал. Машка повернулась к нему, смотрит растерянно и пунцовеет. А музыка красивая-красивая звучит. И поднялась Царевна из гроба, хоть Принц и забыл её поцеловать. И захлопали в ладоши зрители, особенно девочки, и смахнула слезу Анна Львовна.

Маша и Виталик вышли из-за ширмы с куклами в руках, поклонились смущённо, но гордо. А потом Маша к Анне Львовне подошла:

— Анна Львовна, я сказать вам хотела…

— Что случилось? – почувствовала неладное Анна Львовна.

— Виталик не станет больше в кукольном театре играть.

Но тут Виталик подошёл и сказал, что станет. Иначе кто Принцем у Машки будет?

Когда ёлку принесли в дом, первым её запах услышал Большой Красный Шар с белой снежинкой на боку.

Он проснулся и закричал:

— Эй вы, сонные тетери! Бал!

Блестящие фонарики замигали:

— Бал! Бал! Бал!

И принялись начищать бока о старого ватного Деда Мороза. Он был глуховат, но когда захлопали флажки, открыл глаза.

— Снова Новый год?

— Ах, ну конечно! Бал! Бал! – ответили ему, подпрыгивая, матрёшки в цветастых платьицах.

— В этом году я снова буду королевой ёлки! – заявила Серебряная Фея с пружинками-завитушками на голове.

— Нет уж, позвольте! – стал, как обычно, спорить Картонный Домик.

Он не начищал бока о Деда Мороза, считая это вредным, а лишь пыхтел, отдуваясь от пыли. Ему больше всех нужно оказаться под потолком. Того и гляди помнут.

— Не позволю! Никому не позволю! – грозно прикрикнула Шишка. – Я – Шишка! А шишки у ёлок висят вверху!

— Подумаешь, шишка! – зазвенела стеклянная сосулька. – Мои сёстры растут на крышах, которые выше ёлок. Я буду королевой! Сегодня и всегда!

— А трещина?! – воскликнула Серебряная Фея. – Тебя в прошлом году уронили!

— Подумаешь! – Сосулька посмотрелась в сияющий белый шарик. – С одного бока немножко… Если правильно повесить, то и не видно.

— Опомнитесь, на вас и ниток-то нет! – заверещал разноцветный попугай на прищепке.

Он был немножко красный, немножко синий, немножко зелёный и очень этим гордился.

— Нитки привяжут, – важно ответил Снеговик. – Но Новый год – это я, а не вы.

Он поправил поролоновую морковку и подмигнул сосульке:

– Снег выше всего. Он над всеми домами кружится и даже над самолетами.

Снеговик принялся карабкаться к крышке, расталкивая соседей. Всем известно, что те игрушки, которые лежат сверху, вешают на ёлку первыми. За ним поспешил Картонный Домик, Серебряная Фея, Сосулька и Шишка.

— Выскочки! – заметил Большой Красный Шар с белой снежинкой на боку. Он был любимым шаром мамы и никуда не торопился.

Маленький Ослик забился в угол и думал только об одном: как сделать, чтобы его достали последним?

В прошлый раз он спрятался в ватной бороде Деда Мороза, но теперь к нему не пробраться. Все чистятся о красный потрёпанный тулуп. Все хотят сиять ярче, чтобы огни гирлянды танцевали в них золотыми искорками.

На балу, таком весёлом и коротком, каждой игрушке хочется быть самой красивой. Весь год, сквозь дрёму, они вспоминают праздник. Весь год мечтают о следующем. Весь год беспокоятся: каким он будет? Какую привяжут нитку? Как высоко повесят? Будет ли видно телевизор? Не разобьют? Удастся ли поболтать с новичками: мандаринами и конфетами, которые висят совсем недолго и никогда не ложатся в коробку?

Только Ослик ни о чём таком не думал. Он никогда не видел комнату сверху. Никогда не начищал бока, не боялся разбиться. И нитку к нему не привязывали. Он был пластилиновым осликом, которого слепил Павлик.

Вокруг синего туловища намотан жёлтый шнурок – великолепная попона, концы которой разлохматились и превратились в уздечку. Ослик может везти тележку из спичечной коробки и вообще всё, что привяжут. Его слепили, чтобы играть.

Ослик залез под серпантин и мечтал только об одном: оказаться последним, висеть пониже, чтобы Павлик увидел его и вспомнил.

Павлик – это мама. Павлик – это папа. У него тёплые ладошки и большие серые глаза. Он умеет всё на свете: читать вверх ногами книжки, строить башни, спасать принцесс и медведей. Он лепит шарики, змей и огурцы. А бегает так, что даже королева бала подпрыгивает на верхушке!

Ослик боится одного: только бы Павлик не вырос. Большой Красный Шар с белой снежинкой на боку рассказывал, что дети вырастают и забывают свои игрушки. Но не всегда. Мама Павлика не забыла Большой Красный Шар с белой снежинкой.

Когда открывают коробку, все игрушки жмурятся от яркого света.

Все, кроме Ослика. Он смотрит вверх и, затаив дыхание, ищет Павлика.

Он готов скакать к нему, только немного запутался в серпантине.

Много лет назад в холодный весенний вечер на военном аэродроме проверяли режим двигателей самолётов МИГ-21. Четыре истребителя-перехватчика стояли и газовали по очереди. Когда моторы выключили, после длительного рёва наступила такая тишина, что, казалось, от неё лопнут барабанные перепонки. И вдруг со стороны щита, что возле самолётов, раздался тихий непонятный писк. Сначала механики и лётчики подумали, что им это послышалось. Писк повторился. Люди переглянулись и замерли в ожидании. И вдруг выходит крошечный молочный поросёночек: пара полосочек, пружинка-хвостик и копытца. Отбившийся от стада и замёрзший малыш грелся за щитом, ошеломлённый рёвом моторов.

– Куда тебя девать? Что с тобой делать? Как же тебя угораздило потеряться от мамки? – наперебой спрашивали мужчины.

Поросёнок в ответ мелко-мелко дрожал и изредка подавал свой скрипучий писклявый голосок.

– Сейчас, наверное, около нуля градусов, жалко крошку, – посочувствовал молодой майор Валерий Шилов. Он наклонился, взял беднягу за шкирку, как котёнка, и понёс, визжащего, в казарму. Там маленького гостя снова все обступили. Откуда ни возьмись, появилось блюдце с молоком. Валерий приблизил мордочку поросёнка к блюдцу, и тот начал хлебать, сначала захлёбываясь и чихая, потом всё лучше приноравливаясь к еде. Поросёнок похлебал-похлебал, брык — и упал в молоко, уснув мордочкой в блюдце.

– Бедная крошка, – сказал майор, поднял поросёнка, вымыл его и положил на свою кровать. Хрюшка перевернулась на другой бочок, удобно устроив головку на подушке. Лётчики расценили это как добрую шутку и весело смеялись. Офицерам понравилось, как их сослуживец называет поросёнка, за которым сразу же и закрепилась кличка – Крошка, тем более что это оказалась самочка.

Когда свинка проснулась, её спустили с кровати на пол, что ей очень не понравилось. Она ходила вокруг кровати и жалобно пищала. Ночь она провела в казарме лётчиков, на кровати молодого майора. Он спал вместе с Крошкой.

Наутро хрюшку вынесли во двор. Смотрят, а свинка не уходит никуда, деваться некуда: разве бросишь в беде такое беззащитное существо?

Поначалу Крошке хватало стаканчика молока. Малышка быстро подрастала, пришлось открывать для неё холодильник, и она съедала всё, что только ей предлагали.

Крошка заставила себя уважать и вытребовала у лётчиков право всегда спать на кровати, на которую однажды положил её Валерий Шилов. Свинка стала сильной, и как только кто-либо ложился на «её» кровать или хотя бы присаживался на краешек, она издавала угрожающий хрюк, как рык, и сама запрыгивала на постель, сталкивая непрошеного гостя. Потом уляжется, спит – и храпит на всю казарму.

Пришлось майору ставить ещё одну кровать в казарме – для себя.

Заботились о Крошке все по очереди и чистили, скребли, мыли любимицу. Даже духами или одеколоном поливали, чтобы меньше от неё в казарме было неприятного запаха, да помещение чаще проветривали. Но более всех дорожил её дружбой майор Шилов.

Маленькую, её все жалели, а когда выросла, поняли, что она начала переходить границы дозволенного.

Выйдут лётчики на построение, командир зачитывает приказ. А Крошка сядет на пятую точку в первом ряду и внимательно слушает, не шелохнётся. Отогнать её от строя лётчиков не представлялось никакой возможности.

Свинья установила собственное расписание дня. Она бродила где-то на задворках аэродрома, ближе к лесу, что-то там вынюхивала, копала, но не очень усердно. Четыре армейских команды хрюшка выполняла строго: команду на построение и команды на завтрак, обед и ужин. Видимо, срабатывал закон стада.

Нужно отдать должное Крошке, со столов она ничего не хватала. И у лётчиков появилось новое негласное правило: от своей порции каждый выделял ей половину. Дарили шоколадки, полученные с офицерским пайком. Она так разбаловалась, что совсем перестала собирать на обочине леса жёлуди.

Услышит команду «на обед», вильнёт хвостом – и в столовую. Сюда Крошка заходила, как танк. Подойдёт к двери, и дальше уже не видит никого, всех расталкивает: ей нужно зайти первой.

Крошка росла, и уже как ни проветривали лётчики казарму, как ни мыли новую её обитательницу, как ни орошали духами, порой даже французскими, жить вместе со взрослой свиньёй становилось всё труднее.

Построили во дворе небольшой загончик, она в нём не желала сидеть ни минуты. Весь день ревела и визжала, как скаженная, потом подналегла, двумя-тремя мощными ударами проломила дыру в дощатой стене и вырвалась наружу. Больше её в загон не отправляли. А когда хрюшка наглела, Майор Шилов шутил:

– Смотри, Крошка, посажу тебя на гауптвахту.

Лётчики стали думать, как защитить свои жилищные права. Решили дверь, которая открывалась при нажатии на неё со стороны улицы, перевесить наоборот. Так и сделали. Теперь нажатием она открывалась изнутри.

Крошка, погуляв и измазавшись в луже, решила поспать на «своей» кровати. Ткнулась мордой несколько раз в дверь, но та не открылась. Тогда свинья разбежалась да так ударила в дверь, что выбила её вместе с коробкой, и опять, запрыгнув на кровать, уснула в казарме.

Никто не знает, сколько бы это продолжалось, но однажды из лесу на аэродром вышел огромный вепрь со свирепо закрученными вверх клыками.

Лётчики, ещё не видя зверя, по поведению Крошки поняли: что-то произошло. Избалованная и нахальная свинья вдруг превратилась в робкую и покорную. Она повернулась к лесу и тихо-тихо пошла в сторону кабана-великана. Прошла полпути, остановилась и задумалась. А майор Шилов возьми и позови её. Крошка повернула назад, сделала пару шагов в сторону своего хозяина и снова остановилась. Подумала, развернулась и сделала несколько шагов по направлению к хряку. Он стоял как вкопанный. Несколько раз меняла Крошка направление своего маршрута. Казалось, она не может сделать сложный выбор между старым другом, который когда-то спас её от холода и голода, и новым знакомым, близким по крови. Минут двадцать колебалась Крошка. Победил всё-таки зов крови. Свинья ушла с вепрем в лес. Но каждую весну она приходила на аэродром с избранником и полосатым выводком, чтобы показать лётчикам издали своих поросят.

Покормите белку зимой!

На ладони держу орех.
Заморозил уже мизинец...
Белка-белочка, рыжий мех,
Принимай-ка скорей гостинец!

Белка в лапки возьмёт орех
(Съест потом, ей сейчас не к спеху)
И посмотрит строго на тех,
Кто ещё не принёс ореха.

Лось

По болоту — чап-чап-чап —
Ходит вешалка для шляп.

Догадаться удалось?
Это длинноногий лось.

Рядом с ним пасётся тихо
Длинноногая лосиха.

Вместе с мужем — чап-чап-чап,
Но без вешалки для шляп…

Бурый медведь

У медведя бурого
Настроенье хмурое.
Почему весь белый свет
Говорит: «Превед, медвед!»??

Потеря

У дамы пропал очень важный предмет –
Под вечер хватилась: нигде его нет!
Ах, дама обшарила пол-Амстердама
— Ну что же мне делать? – воскликнула дама. —
Сидеть тут и ждать, может быть, прилетит?
Оставленный где-нибудь неосторожно —
В кофейне,
Где съела двенадцать пирожных?
А может, в пекарне? (Десяток ватрушек).
А может (два торта), в гостях у подружек?
В кондитерской? (Пудинг, суфле и бисквит)…
Как «что»? Аппетит! Аппетит!! Аппетит!!!

Телефон

Говорят, по телефону
Ну буквально целый день
Дама очень увлеченно
говорила дребедень.
Говорила, встав с кровати,
Говорила, умываясь,
Гово… надевая платье,
…рила дама, обуваясь,
И когда обед варила –
Говорила, говорила…
Выкипала-испарялась в медном чайнике вода.
Раскалялись-расплавлялись в телефоне провода.
Как-то к ней забрались воры,
Но услышав разговоры,
Пулей вылетели вон,
И с тех пор не переносят
Даже слово «телефон».

Пересказ-перевод с английского Ивана Мельника

Много лет тому назад в одном далеком королевстве умирал старый король. Он был добрым и справедливым, правил мудро, поэтому не только придворные, но и все жители королевства любили его и были опечалены, узнав, что он скоро их покинет. Все жалели короля, но ещё больше боялись за своё будущее.

И было отчего. Сын короля принц Рафаэль рос без матери. Отец дал ему прекрасное образование, но воспитанием сына не занимался. И принц вырос высокомерным, самовлюбленным, жестоким и жадным.

Перед смертью, в присутствии советников, вельмож и всего двора, король назвал Рафаэля своим наследником. Но старый король понимал опасения своих подданных.

— Я благословляю тебя, – заявил он сыну. — Но! Ты не наденешь корону до того дня, пока не женишься на женщине, равной тебе по красоте, уму и богатству.

Рафаэль от этих слов пришёл буквально в бешенство. Король без короны — всё равно, что лев без гривы, петух без перьев.

— Вот так благословение, — процедил он сквозь зубы. – Не благословение, а проклятие! Где я найду невесту во всех отношениях равную мне, такую же красивую, умную и богатую?

Старый король умер той же ночью. А Рафаэль был так зол, что даже не стал объявлять в стране траур по случаю смерти отца.

*

Приняв управление королевством, Рафаэль первое время был слишком занят, чтобы думать о короне. Он приказал убрать повсюду портреты старого короля и повесить свои. Принц велел закрыть школы.

— Ни к чему учить тупиц и бездельников, — заявил он. — Пусть работают с малых лет. Отныне я буду думать и решать всё за всех.

С особым удовольствием принц занялся сбором налогов у своих подданных. Он отбирал не только золото и серебро, но и домашний скот, и урожай, выращенный крестьянами.

Довольный Рафаэль любовался своим отражением в зеркале, когда вдруг вспомнил про корону и завещание отца, и утихшая было злость вернулась к нему с прежней силой.

Призвав советников, он разразился бранью:

— Вы ленивые дураки! Все слышали последние слова моего отца. Почему до сих пор не нашли мне жены?

Советников охватила дрожь с головы до ног. А принц продолжил:

— Даю вам срок до конца года. Если не найдёте невесты, достойной меня, будете гнить в темнице до конца своих дней. Вон с моих глаз!

Когда речь идёт о жизни или смерти, даже самый ленивый зашевелится. Советники отправили гонцов во все края, и скоро во дворец были доставлены три принцессы. У одной волосы были подобны солнечным лучам. У другой были прекрасные темные глаза. У третьей — фигура греческой богини и кожа белая, как алебастр.

Но посмотрел на них Рафаэль и даже плюнул с досады. Вот если бы взять чудесные волосы одной, волшебные глаза другой, прекрасное тело третьей, соединить вместе, может, и получилось бы что-нибудь хорошее. А так…

— В темницу дармоедов!

И снова советники задрожали от страха. А один осмелился напомнить, что до конца года ещё девять месяцев, и если советники будут сидеть в темнице, как смогут найти они для принца достойную невесту?

Такая речь Рафаэлю не понравилась, но королевское слово пришлось сдержать.

Снова советники разослали гонцов по всем землям и морям, и те нашли трёх принцесс, которых и доставили во дворец Рафаэля для экзамена.

Одна из них могла назвать столицы всех государств мира, другая умела перемножать в уме четырёхзначные числа, третья помнила всех императоров древней Византии… Но вот беда: первая не смогла без ошибки написать слово «птеродактиль», вторая запуталась в скороговорке «На дворе трава, на траве дрова», третья не имела представления об игре «трик-трак».

— Кого вы мне привели? – обратился принц к советникам. – Мало того, что эти девицы не знают простых вещей, они ещё и безобразны. В темницу всех!

Советников снова затрясло от страха, но один набрался смелости и напомнил:

— О, Принц! До конца года ещё шесть месяцев, а в темнице…

— Знаю, знаю, — перебил его Рафаэль, — пользы от вас никакой, но живите. Пока…

Советники заболели от переживаний. Но, проявив максимум старания, нашли ещё трех принцесс и представили их принцу.

У одной папаша владел несметным количеством земли, другая должна была унаследовать целую флотилию парусных судов, третья, дочка владельца алмазных шахт, явилась на экзамен, с ног до головы покрытая бриллиантами, и в туфлях, изготовленных их цельных кусков алмаза.

У принца разгорелись глаза.

— Женюсь на всех трёх! – заявил он.

— Это невозможно, Ваше величество, — прошамкал самый старый советник. — Закон предков запрещает нам иметь трёх королев.

— Ну, в таком случае, я не женюсь ни на одной, — пришёл в ярость принц. — Они глупы и уродливы. Отправляйтесь в темницу вместе с этими девками!

Но до конца года оставалось ещё три месяца, и Рафаэль вынужден был дать советникам последний шанс.

Однако, советники были уверены, что не найдут на свете созданий, равных Рафаэлю, и стали потихоньку приводить в порядок дела, чтобы не оставить жен и детей без средств, когда сами отправятся в тюрьму.

*

В то время вдалеке от столицы у самых гор жил крестьянин с дочерью. Жена его умерла, а дочь, которую звали Розамунда, девушка работящая, добрая и весёлая, взяла на себя заботу об отце и домашнем хозяйстве.

Когда умер старый король, и страной начал править Рафаэль, крестьянин понял, что даже то немногое, что он имеет, скоро отнимет жадный принц. Правда, была у бедняка только старая коза, но весной у неё родились два козлёнка, а это, по понятиям королевских чиновников, уже стадо.

Собрав для дочери все съестные припасы, что были в доме, крестьянин велел Розамунде увести коз на далёкое горное пастбище.

Девушка не хотела покидать отца, но он настоял на своём. Добравшись до пастбища, девушка поселилась вместе с козами в заброшенной хижине старого пастуха.

Козы питались сочной травой и резвились на лугу. Розамунда собирала ягоды, съедобные коренья, дикую пшеницу, заготавливала на зиму сено для животных. Она пила козье молоко, делала сыр, пекла хлеб.

Не в характере девушки было поддаваться отчаянию. Играя с козлятами, она часто напевала. Летом горы прекрасны, но зима там приходит рано. Когда выпал снег, коза стала меньше давать молока. Запасы сена скоро иссякли, и Розамунда делила с животными скудные запасы пшеницы.

В один из дней, когда козы рылись в снегу, надеясь хоть чем-нибудь наполнить пустые животы, а Розамунда, дрожа в лачуге, решала вопрос, пустить последнюю пшеницу на хлеб или скормить козам, с пастбища донёсся отчаянный вопль.

Схватив палку, Розамунда бросилась наружу. В снегу стоял огромный волк и держал в своей страшной пасти козлёнка.

— Как ты смеешь нападать на моих друзей! – закричала бесстрашная девушка.

Волк отпустил козлёнка и поглядел на Розамунду такими печальными и голодными глазами, что ей стало жалко зверя.

— Плохо дело, — сказала она. – Зайди с нами в хижину. Будем друзьями, разделим еду, которая у нас есть.

— Ты добрая девушка, — заговорил вдруг волк, и голос его звучал, как отдаленный гром. — Я обещаю, твоя доброта будет вознаграждена.

Розамунда никогда не встречала говорящего волка.

— Кто ты? – спросила она его.

— Я теперь твой друг, — ответил он.

Когда все вошли в хижину, девушка достала последнюю пшеницу и разделила ее на пять частей. Три из них она отдала козам, а две оставшиеся доли перемолола в муку, замесила тесто и испекла небольшую буханку хлеба, которую поделила с волком.

Ночью козлята не могли уснуть и блеяли от голода. Розамунда плакала от бессилия.

— Мне очень жаль, малыши, но зерно закончилось, мне нечего вам дать.

— Ты в этом уверена? — спросил волк.

— Вот кувшин, здесь была пшеница, теперь он пуст… — и Розамунда открыла крышку, чтобы показать волку. — Ой, здесь есть зерно!

И девушка снова накормила коз и испекла хлеб для себя и волка.

Так зерно в кувшине появлялось каждый раз, когда заканчивалась еда. День проходил за днём, и друзья не голодали.

— Почему, мой друг, ты так печальна? – спросил волк Розамунду однажды вечером.

— Я беспокоюсь об отце, – ответила она.

— С твоим отцом всё в порядке, – сказал волк.

И Розамунда поверила ему, потому что уже давно поняла: её новый друг не простой волк.

Девушка рассказала ему и о том, почему она оказалась в горах, прячась от слуг жадного и жестокого принца, который нисколько не заботится о народе.

— Я знаю, — усмехнулся волк. — Советники принца безуспешно ищут ему невесту – красивую, умную и богатую. Если такая найдётся, страна будет спасена… Ты хотела бы помочь своему народу?

— Да, но как? Разве я красива и умна? А уж бедна так, что умерла бы от голода вместе со своими козами, если бы не ты.

— Погляди на мою шею, – сказал волк. — Видишь этот золотой обруч? Сними его и надень себе на голову. Отправляйся в столицу и найди там Первого советника принца. Скажи ему, что ты принцесса, которую он ищет.

— Но ведь я не принцесса…

— Твоя мать умерла в ночь, когда ты родилась. Перед смертью она благословила тебя и сказала, что ты будешь равной королю.

Страшно было пойти в столицу и выполнить такое необычное задание. Но Розамунда подумала о своей покойной матери, любящем отце и всех терпящих нужду людях и решилась на отчаянный поступок.

Как только она надела обруч, крошечная лачуга наполнилась сиянием.

— Он волшебный? – спросила девушка.

— Подарок друга всегда волшебный… Но предупреждаю: когда пойдёшь в мир людей, не говори ничего о встрече со мной. Люди не поймут нашей дружбы.

Розамунда поцеловала козу и козлят, поклонилась волку и отправилась из заснеженных гор в столицу.

*

Наступил последний день года. Первый советник короля попрощался с женой и детьми и, собираясь во дворец, готовился к самому худшему. И тут раздался стук. Советник открыл дверь и увидел прекрасную девушку.

— Меня послали к вашему дому, — сказала она. — Отведите меня к принцу.

Советник, уже потерявший надежду, был добрым человеком.

— Я должен предупредить, — сказал он, — что принц очень жестокий человек. Если он не признает вас равной себе, пощады не будет никому.

— Я не боюсь, — отвечала Розамунда. – И вы не бойтесь. Обещаю, сегодня ночью вы будете спать в собственной кровати.

Советник подумал, что если эта девушка хотя бы наполовину так же умна и так же богата, как прекрасна, то ни один мужчина не в силах устоять против неё.

Когда они прибыли во дворец, принц уже кричал:

— Безмозглые идиоты, где моя жена? Прошёл год, а вы не нашли её! В темницу всех!

— Ваше величество, — низко кланяясь, выступил вперед Первый советник. — Позвольте представить вам принцессу Розамунду.

Перед троном стояла прекрасная девушка. И как только Рафаэль её увидел, сразу решил взять себе в жены.

— Ты прелестнейшее создание, которое мне довелось когда-либо видеть, – сказал он.

— Вы так добры, милорд, — отвечала кротко Розамунда.

Принц вспомнил слова отца: королева должна быть во всём равна королю.

— Сомнений нет, ты прекрасна, — сказал Рафаэль, — но умна ли? Так ли образована, как я?

— Решать вам, — сказала Розамунда. – Но я знаю одну вещь, которую больше не знает никто.

— Что можешь знать ты, чего не знаю я? – спросил надменно принц.

— Я знаю… — сказала Розамунда так тихо, что только принц мог её услышать. — Я знаю, что вы безмерно одиноки.

Принц посмотрел на неё с удивлением. Как могла эта незнакомая девушка знать его лучше, чем он знал себя сам? Он до этого момента и не подозревал, как был одинок.

— Очень хорошо, — сказал он грубо, — ты выдержала два испытания, но остается ещё одно. Как ты докажешь, что твоё богатство равно моему?

— Никак, милорд. Вы видите, у меня с собой ничего нет. Но, есть способ нас рассудить. Скажите, желаете ли вы в данный момент что-нибудь, чего нет у вас?

Мысли Рафаэля закружились вокруг обширных владений, парусных судов, алмазов… И, наконец – корона!

— Конечно, — ответил он сердито, — таких вещей немало.

— Тогда, — сказала Розамунда, — наверное, ыы беднее меня, поскольку нет ничего, что я желала бы иметь и чем ещё не обладаю.

— Равная королю! – не выдержал Первый советник. – Она найдена!

И все советники закричали: «Ура! Да здравствует Равная королю!»

Рафаэль был тоже доволен, он протянул Розамунде руку и сказал:

— Решено. В соответствии с древним законом и волей моего отца ты станешь королевой и моей женой.

Но Розамунда не взяла его руки.

— Я буду рада стать королевой, — сказала она, — но боюсь, ничего не получится, так как по вашему собственному признанию, я – самая красивая из тех, кого вы видели, имею знания, которыми не обладаете вы, и на свете много вещей, которые хотели бы иметь вы, но не имеете. Таким образом, вы сами объявили, что я более чем равна вам.

Рафаэль был разъярён. Теперь, когда эта девушка оказалась недосягаемой, он желал её более чем когда-либо.

— Что я должен сделать, чтобы получить тебя в жены? – воскликнул он.

— Высоко в горах есть пастбище и заброшенная хижина старого пастуха, где живут три козы, — ответила Розамунда. – Если вы действительно хотите, чтобы я стала вашей женой, то должны отправиться туда и прожить в хижине один год. Ровно через год вы вернётесь во дворец и приведёте с собой коз, целых и невредимых. Так вы станете во всём равны мне.

Не раздумывая, Рафаэль согласился и отправился в горы. А Розамунда осталась жить во дворце.

Едва Рафаэль скрылся, как девушка принялась за работу. Засучив рукава, она принялась исправлять всё то зло, что успел сотворить Рафаэль за своё короткое правление. И королевство никогда не знало такого веселого, трудолюбивого и мудрого правителя, как Розамунда.

Это был год хорошей погоды и обильного урожая. Дети вернулись в школы, и у каждого жителя страны появился достаток и время для отдыха.

Когда Рафаэль добрался до горного пастбища, козы приветствовали его радостным блеяньем. Однако оно превратилось в жалобные вопли, как только они поняли, что Рафаэль не принёс им еды.

Запах животных не понравился Рафаэлю, и он вытолкал их из хижины на холод. Не обращая внимания на крики, Принц попытался найти в хижине что-нибудь съедобное. Наконец, он наткнулся на кувшин с пшеницей и начал жевать твёрдые зерна.

Вдруг с заснеженного пастбища послышался отчаянный вопль. Рафаэль испугался. Если свирепый зверь напал на коз, он растерзает и его самого, и никто ему здесь не поможет. Он проклинал Розамунду, пославшую его в это дикое место. Но вспомнив, что должен сохранить коз целыми и невредимыми, принц схватил палку и выскочил из хижины.

В снегу стоял огромный волк и держал в зубах козлёнка.

— Негодяй! – закричал Рафаэль, размахивая палкой. – Это мой козлёнок. Оставь его и убирайся отсюда.

Волк отпустил козлёнка.

— Я не знал, что он твой, — сказал он.

Никогда прежде принц не слышал, чтобы дикий зверь разговаривал, как человек.

— Кто ты? – спросил он волка.

— Я друг Розамунды, — ответил волк.

— Тогда почему ты крадёшь козлёнка? – спросил Рафаэль, немного придя в себя.

— Я не краду его. Мы с козами друзья, живём вместе в этой хижине, и разыграли маленькое представление, чтобы избавиться от тебя — незваного гостя.

— Розамунда о тебе не упоминала, — сердито сказал Рафаэль.

— Она и не должна была этого говорить, – проворчал волк.

Он завёл коз в хижину и захлопнул дверь перед носом принца.

Теперь Рафаэль остался на морозе и сначала посчитал ниже своего достоинства просить милости у животных. Но день склонялся к вечеру, ветер пронизывал до костей, мороз крепчал, и Рафаэль стал стучать в дверь.

— Пожалуйста, откройте, я могу здесь замерзнуть насмерть.

— Так и быть, входи, — сказал волк, впуская принца в хижину. – Мы не откажемся от твоей помощи. Лапы и копыта не предназначены для того, чтобы разводить огонь, молоть муку и печь хлеб.

— Мне очень жаль, — смутился Рафаэль, – только я ничего этого делать не умею.

— Ну, не страшно, — заметил волк. – Было бы желание.

Волк научил Рафаэля всему, с чем легко справлялась Розамунда. И принц стал разводить огонь, перемалывать зерно в муку, печь хлеб.

Наступила весна, за ней лето. Рафаэль питался простой пищей, ухаживал за козами, заготавливал сено на зиму. Он загорел, его руки огрубели. Чудесная одежда принца превратилась в лохмотья, а нахальные птицы свили гнездо в его шляпе. Козы привязались к Рафаэлю и играли с ним. А по ночам у костра волк рассказывал принцу старые сказки и учил его песням, которые когда-то пела Розамунда.

Ни одного дня не проходило без того, чтобы Рафаэль в мечтах не видел Розамунду своей женой.

Наконец, пришла зима, и горное пастбище снова покрылось снегом. Рафаэль впервые в жизни чувствовал себя счастливым, потому что у него появились друзья.

— Пора, — сказал волк однажды вечером. — Пришло время тебе возвращаться во дворец.

Душа Рафаэля затрепетала. Он боялся встречи с Розамундой.

— Не согласишься ли ты пойти со мной? — обратился он к волку.

— Ты теперь мой друг, но я принадлежу этим горам, — ответил волк. – Иди и передай прекрасной Розамунде, что я её помню и люблю.

Спустившись с гор, в последний день года Рафаэль вошёл в ворота дворца, сопровождаемый тремя козами. Он выглядел как простой пастух и не стал ломиться во дворец через парадную дверь, а направился к чёрному ходу.

Собираясь с духом, у закрытой двери принц услышал знакомую песню гор. Потом толкнул тяжёлую дверь на кухню.

У печи, раскрасневшаяся от жара, стояла прекрасная Розамунда.

— Это ты, Рафаэль! — воскликнула она. – Неужели пролетел год?

— Я привёл твоих коз, – ответил принц.

— Да, — рассеянно сказала Розамунда. Она вдруг схватилась руками за голову: — Ой, я забыла свой обруч…

— Ты стала ещё прекрасней, чем прежде.

— Нет, — засмеялась Розамунда. – Может, это ты изменился?

— Да, — сказал Рафаэль. – Горы изменили меня. Я нашёл там друзей.

— Человек, у которого есть друзья, по-настоящему богат…

— Я многому научился, — продолжал Рафаэль. – Я понял, что на самом деле не такой красивый, не такой умный и не такой богатый, как думал. Мне нечего предложить тебе, кроме этих коз, да и они не мои.

Рафаэль печально повернулся, чтобы уйти.

— Совсем забыл, — остановился он. – Волк просил передать, что помнит и любит тебя.

— Подожди, — сказала Розамунда, задерживая руку принца. – Не уходи…

Той же ночью они поженились и стали коронованными королём и королевой.

Они и все их подданные жили счастливо много-много лет.

И каждой зимой под Новый год король Рафаэль и королева Розамунда, взяв с собой детей, отправлялись в далёкие горы, чтобы, как рассказывают, встретиться со своим старым другом.

10

«Русский медвежонок» — конкурс для тех, кто любит русский язык и интересуется наукой о языке — языкознанием. Конкурс существует более 10 лет, в нём может принять участие любой школьник. Желающих год от года становится все больше и больше, и не только в России, но и за рубежом. А «Медвежонок» не устаёт радовать своих друзей новыми интересными задачками о русском языке. Некоторые из них мы предлагаем твоему вниманию, читатель.

Задачи

1. Основная денежная единица Болгарии называется лев. А какую часть лева составляет стотинка?

(А) половину; (Б) четверть; (В) седьмую часть; (Г) десятую часть; (Д) сотую часть.

2. Какое из этих слов можно понять и как существительное, и как глагол?

(А) гнём; (Б) днём; (В) жнём; (Г) пнём; (Д) ткнём.

3. В юности А.С. Пушкин иногда подписывал свои стихи псевдонимом «Александр Н.к.ш._.». Какая буква стояла на месте пропуска?

(А) щ; (Б) в; (В) н; (Г) п; (Д) а.

4. Кто из русских поэтов в шутку жаловался, что его фамилия обозначается «буквой-раскорякой»?

(А) Е.А. Баратынский; (Б) А.С. Грибоедов; (В) В.А. Жуковский; (Г) А.Н. Плещеев; (Д) А.С. Пушкин.

* * *

Насекомое, ты залетело ко мне.
Изумрудные крылья сложи на спине,
Посмотри на меня изумрудным глазком —
Мне твой взгляд неподкупный знаком.

Хотя, в общем-то, ты, насекомое,
Мне как будто бы и не знакомое.

Петя Кошечкин никогда не врал. Во-первых, не умел как следует. А во-вторых, зачем? Двойки он получал редко, учителя всё больше ставили точки, надеясь, что Петя придёт и сдаст. Петя никогда не лишал их надежды, до самого конца четверти. Если дома в такие дни спрашивали об оценках, он честно отвечал, что ничего нет. В конце четверти точки каким-то образом складывались с парой четвёрок, и выходило «три», особенно по математике. Но и про табель не было смысла врать. Самым страшным наказанием в доме Кошечкиных считалось оставить ребёнка без компьютера на три дня. В таких случаях Петя тоже не переживал, ему всегда было что почитать. Кроме того, безотказно действовал младший брат Костя. По причине постановки пароля он лишался компьютера заодно с Петей и приставал к взрослым с такой силой, что не позже середины вторых суток компьютер снова оказывался в детском распоряжении. Правда, прежде чем снять пароль, мама каждый раз спрашивала у Пети, будет ли он теперь заниматься? И Петя честно отвечал, что да. Если бы мама спросила, будет ли Петя приносить по математике четвёрки, он бы честно сказал, что нет. Но мама почему-то никогда об этом не спрашивала.

Так что врать Пете было совершенно незачем. Только не подумайте, что Петя был круглый троечник. Вовсе нет. Лучше всего давалась ему литература, особенно с тех пор, как он стал писать в два раза больше сочинений, чем все остальные ребята. Всё началось в пятом классе. На дом задали сочинение «Мой любимый герой пушкинской сказки». Сочинение задали в понедельник, а литература была в пятницу. Поэтому совершенно не удивительно, что за столько времени Петя про сочинение забыл. В пятницу утром, когда он брёл по лестнице в сторону первого урока, его догнала Светка Гущина и ни с того, ни с сего выпалила:

— А у тебя кто любимый пушкинский герой?

Петя хотел было поинтересоваться, мерила ли Гущина сегодня температуру, но вовремя вспомнил, что это она про сочинение. Литература была пятой, причин для волнения, в общем-то, не было. Петя махнул рукой:

— А, забыл, на перемене накатаю.

Гущина уважительно на него посмотрела:

— Ты что, можешь сочинение за перемену накатать?

— Чего тут мочь? – пожал плечами Кошечкин.

На восемнадцатой минуте математики он получил записку без подписи: «Гущина врёт, что ты пишешь сочинение за перемену». «Не врёт», — написал Петя на обороте и, когда математичка повернулась к доске, кинул шарик назад.

На перемене его ждала небольшая очередь из забывших написать сочинение. За те две минуты, что Петька собирал портфель и искал укатившуюся ручку, они успели распределить, кому на какой перемене он будет писать сочинение. Такого поворота Кошечкин не ожидал.

— А я разве давал согласие?

— Так ты что, не можешь за перемену? – тихо спросил Виталик, второй в очереди. Он был самым тихим в классе, и при этом в любой очереди оказывался вторым.

— Могу, но …

— Жалко тебе, что ли? – поинтересовался двоечник Хвостов.

— Нет, не жалко, — честно ответил Петя. Если кто-нибудь из них спросил, хочет ли он писать сочинения, он бы честно ответил «нет», но никто его почему-то этого не спросил.

Вздохнув, Петя повернулся к Гущиной, которая, по праву первопроходчицы, претендовала на первую перемену:

— Ну, кто у тебя любимый герой?

— Царевна-лебедь, — чётко ответила Гущина. — У неё во лбу звезда горит. Красиво, наверное. – И она протянула Пете заготовленный листок. Он закончил за 2 минуты до звонка, и Светка ещё успела всё переписать, выяснив по ходу дела, что любит Царевну-лебедь, за то, что та «добрая, гордая, справедливая и довольно-таки мудрая».

На второй перемене была очередь тихого Виталика. Кто его любимый герой, Виталик не знал. Петя назначил ему дядьку Черномора, и Виталик не возражал.

Любимым героем двоечника Хвостова оказалась белочка. «Она орешки грызёт», — подсказал он обоснование Пете.

— Листок, — мрачно произнёс Кошечкин. К третьей перемене он и сам был непрочь что-нибудь погрызть, но перспективы не было. Все 15 минут он сосредоточенно раскрывал образ белочки.

Едва забрезжила четвёртая перемена, Петя стремглав бросился в столовую. На собственное сочинение у него осталось пять минут. К этому моменту он чувствовал себя полным Балдой — вопрос о выборе любимого героя не стоял.

Результаты сочинения стали известны в понедельник. Светка и Виталик получили по пятёрке. У Хвостова была четвёрка – переписывая, он умудрился сделать три ошибки, но всё равно остался доволен, это была его первая четвёрка за сочинение. Петя тоже получил четвёрку, поскольку Марине Викторовне любовь к Балде показалась недостаточно обоснованной. На литературе Петя привык к пятёркам, но нисколько не огорчился. Петя знал, что этой четвёркой спас себе жизнь. Признавайся он тогда в любви к Балде всю перемену, голодная смерть была бы ему обеспечена.

С тех пор в день сдачи сочинения кто-нибудь непременно прибегал к помощи Кошечкина, и, если Петя пробовал роптать, очередной забывший тут же интересовался, а почему это в прошлый раз такому-то Петя написал, а ему сегодня не хочет? Может ли Петя сказать, чем тот, предыдущий, был лучше? Этого Петя сказать не мог и покорно писал сочинение. Руководила процессом по-прежнему Гущина. Она тщательно следила, чтобы никто не прибегал к Петиной помощи больше раза в год. Так продолжалось до тех пор, пока за сочинением к Пете не обратился отличник Нефёдов. Разумеется, о сочинении он не забыл – Нефёдов никогда ничего не забывал. Но Нефёдова послали сразу на две олимпиады, и он не успел. Раскрыть же образ Хлестакова за одну перемену было не под силу даже ему. В отличие от всех остальных, Нефёдов не стал интересоваться, чем он, Нефёдов, хуже предшествующих, а сделал Пете неожиданное предложение:

— Ты мне сегодня пишешь Хлестакова, а я тебе в среду решаю четвертную по математике. Пришлёшь вариант.

В этот раз Петя впервые убивал перемену с удовольствием. Наконец-то от всех этих образов будет хоть какой толк.

В среду на математике Кошечкину достался третий вариант. Он показался ему несложным, Нефёдов был, в общем-то, ни к чему. Но отказаться от его помощи было как-то неудобно. Тогда получится, что, договорившись поменять сочинение на математику, Петя наврал. А этого, как известно, он никогда не делал. Без особого энтузиазма он отправил свои задания Нефёдову. На удивление Пети, бумажка с решением пришла всего за 10 минут до конца урока. Видимо, Нефёдов решал сначала собственный вариант. Петя сравнил своё решение с нефёдовским и обнаружил, что ответы, по большей части, не сходились. На размышление времени не оставалось. Петя переписал начисто то, что прислал ему Нефёдов, и еле успел к сдаче.

После контрольной обнаружилось, что всем другим работа лёгкой не показалась. Большинство не успело сделать все задания. Даже Нефёдов, к которому сразу же кинулись за правильным ответом второго варианта, выдал только четыре из пяти, заявив, что последнее задание он не успел. Почему – понимал только Петя. Нефёдов начал с Петиной контрольной, и решал её полчаса. 10 минут на свой вариант ему не хватило.

Результат, оглашённый математичкой через неделю, никого особо не удивил.

— Контрольную будем переписывать. Восемь двоек, остальные тройки. Четвёрки у Нины Лебедевой и Саши Нефёдова, что тоже не здорово. Меня порадовал один человек. У Пети единственная пятёрка в классе. Я всегда знала, что Кошечкин на многое способен, просто ему не хватает стабильности.

— Контрольную по математике выдавали? – спросила вечером мама, больше для порядка, чем в надежде что-нибудь узнать. Петя говорил только правду. Но не всегда ж её надо говорить. На этот раз, однако, мама узнала больше, чем рассчитывала.

— Почти все плохо написали, — сказал Петя. – Мы будем переписывать. У меня три.

Это была почти чистая ложь.

(сохранена авторская орфография)

Крыша моя возвышается над головой моей.
Онтэна глядит в даль, но я не знаю куда!
По-моему она глядит на меня!
А я гляжу на онтэну и вот что заметел: 
          что божя коровка корапкается по онтэне моей.
Ну вот и стих кончается, а зима начинается.
Облака плывут по небу, ну и птицы там литают, 
          и конечноже онтэна там видна со всех сторон.

Лёня Марченко, 8 лет, г. Тольятти

Праздник! У нас настоящая рождественская ёлка! Вы все, конечно, знаете, что это такое: в самом серд­це её, среди зелёных ветвей — Мама и Дитя. А к ним, как бы по новогодним гирляндам, поднимаются три чело­века —один старый, другой — помоложе, и третий — совсем мальчик. По секрету скажу вам, что зовут их Кас­пар, Мельхиор и Бальтазар. Это волхвы — они уви­дели Рождественскую звезду (вот она, на макушке ели) и спешат с подарками к Младенцу. Вместе с ними идут животные и люди.

С их лёгкой руки мы все дарим что-то на Рождество своим близким. А наша обложка напоминает театраль­ное действо. Это потому, что автор её любит театр и сама творит его.

Когда-то художница Саша Лунякова сделала малень­кий кукольный театр для своих троих детей. Он назывался «Театрик» и помещался в шкафу. Актёры его — из деревя­шек, тряпочек, бусин, кусочков фольги и кружева — пели, танцевали, летали…

Теперь Александра Викторовна Лунякова — автор раз­ных интересных спектаклей: «Тайна поющей жемчужины», «Раскаянье дона Карамбы», «Плавание вокруг Земли», «Возвращение Дракона»… Во всех из них заняты забавные, талантливые куклы. Как в «Золотом ключике»!