Мы с дедом решили перейти улицу в неположенном месте. Дед сказал:

– Рискнём, – и посмотрел налево и направо.

Откуда нам было знать, что из боковой улицы выедет машина? Шофёр остановился и стал ругаться:

– Вон, видите, – сказал, – зебра. Вот там и переходите.

Шофёр громко хлопнул дверцей и проехал мимо нас, не помахав нам рукой.

– Всё дело в том, – сказал дед, – что он прав, но прав противно. Ты поняла?

– Конечно, – сказала я и вспомнила, что вот только вчера была противной, хоть и правой, после того как Генка Кобзев обозвал меня дурой. Зачем было кричать: «Ты сам дурак!»?

И когда мы увидели нищего, я сказала себе, что надо постараться быть не противной, а доброй. Дед дал мне денежку и кивнул в сторону замызганной шляпы на тротуаре. Я подошла и положила в шляпу деньги. Нищий наклонился вперёд и сказал:

– Спасибо!

А дальше он спросил:

– Вы счастливые?

Конечно же, мы были счастливыми. Особенно после того, как родился Лёшик. Он лежал в своей неправдоподобно маленькой кроватке и распространял счастье. Это обнаружил папа. Мама с ним согласилась. Голосом нежным и счастливым она проворковала:

– Ещё бы! Вы только посмотрите на это наше счастьице!

Но дед сказал, что надо немножко пригасить восторги: всё-таки это нагрузка на его старое сердце. И он стал пригашать: понюхал воздух и сказал:

– По-моему, он распространяет не одно только счастье.

Все рассмеялись, и от этих его слов стали ещё счастливей. А я так никак не могла остановиться в смехе. Смех этот был довольно противный, а на глаза мне навернулись слёзы. Все заметили, а я поняла про себя, что хотя я и счастлива, но немного побаиваюсь, что мама с папой будут любить меня меньше.

Дед догадался, какая неприглядная мысль меня посетила.

– Ты люби его больше, – сказал он.– Люби изо всех сил – и всё будет в порядке.

Я кивнула, и прибавилось любви в моём сердце.

Так что же мне было ответить нищему?

– Да, мы счастливые, – ответила я и смутилась. Дед, конечно же, заметил моё смущение.

– Всё дело в том, – сказал он, – что он с утра пьян, так что зря он попрекает. Ты поняла?

– Конечно, – сказала я.

С утра Пиф был в приподнятом настроении. Вчера с хозяйкой переехал в новую квартиру, и сегодня предстояло познакомиться с хвостатыми соседями. Пока спускался с третьего этажа, услыхал во дворе зычный лай и тоненько завизжал от волнения. Мячиком скатился вниз и пулей выскочил во двор. Но при виде потенциальных приятелей пыл в Пифе угас.

По дворовой площадке чинно расхаживали три мастодонта – доберман, шарпей и немецкая овчарка. Точно мамонты, паслись они мирно средь зелёной травы, их пастухи – трое мужчин средних лет – стояли чуть поодаль, курили. Пиф ощутил себя букашкой: все трое были слишком великолепны, слишком мощны и величественны. Ему захотелось домой.

– Не робей, Пифка, – ласково подбодрила хозяйка.

Как водится, собачники сразу приняли новенькую, стали знакомиться. Про псов сказать такое было нельзя: почуяв незнакомца, впились в него тремя парами мрачных гляделок.

– Здравствуйте, – предательски дрожащим лаем приветствовал собак Пиф, поджав хвостик.

Троица вежливость проигнорировала и, точно змей Горыныч, склонив к земле буйны головы, медленно наступала на новичка. Впереди – доберман; шарпей и овчарка держались чуть сзади, по бокам, образуя «немецкую свинью». Пиф закрыл глаза, решив принять смерть стоически, и, издав прощальный визг, упал лапами кверху. «Только бы не кусались».

– Не бойтесь, они не тронут, пускай знакомятся!

Действительно, шли секунды, но его никто не трогал. С опаской Пиф приоткрыл один глаз и увидел три мокрых носа.

– Пахнет терьером.

– Вы совершенно правы, – позволил себе вставить Пиф и тоже засопел носиком.

– Как тебя зовут? – хрипло пробасил шарпей. Он был молод, но уже меланхоличен.

– Пиф! – тот встал на задние лапки.

– Во дает! – изумился шарпей. – Ты недавно переехал? – вопросительно поднял он складки на лбу. Пёс оказался не столь мрачным изнутри, каким казался снаружи.

– Вчера. Мы в другом городе жили – мотаемся туда-сюда, – затараторил Пиф, осмелев.

– Будем знакомы, – улыбнулся шарпей, оскалив белоснежные клыки. – Я – Баффи, это – Тайсон – кивнул на добермана. – А это – Кора.

– Привет! – гавкнула немецкая овчарка, и в ушах Пифа зазвенело. – Добро пожаловать!

– Что-то не пойму, – вмешался в разговор Тайсон, глядя на новенького неласково. – Ты кто такой? На болонку не похож, да и не пудель тоже…

– Точно не знаю, – переминался Пиф с лапы на лапу, – хозяйка говорила, я дорого стою, ведь я королевских кровей!

– Как, бишь, тебя зовут? Пук? – съехидничал Тайсон.

– Пиф!

– Не важно. Слыхали? – обернулся доберман к приятелям. – Король объявился, а мы и не ждали! Здрасьте, ваше величество, – он сделал что-то наподобие книксена.

– Перестань паясничать, Тайсон, – мягко перебила Кора. – Быть может, Пиф и вправду необыкновенный. Откуда нам знать? Посмотри, какой симпатичный пёсик! Не обижай его.

От добрых слов Пифу стало приятно, он снова поднялся на задние лапки и немного покрутился вокруг своей оси. На сей раз складки Баффи поползли на затылок.

– Хватит выпендриваться! – с ноткой отвращения остановил его Тайсон. – Даже если он необыкновенный, мне дела нет! Настоящий пёс должен быть не симпатичным, а храбрым, сильным и преданным!

– Правда, – поддакнул Баффи. – Не обижайся, Пиф, он только с виду такой свирепый. Тайсон – герой! Прошлой весной хозяина спас. Тот купаться пошёл, а вода – холодная. Заплыл далеко, ноги судорогой свело, тонуть начал. Тайсон его чуть живого на берег вытащил!

– Ух, ты! – восхитился Пиф. – А вот у меня был случай…

– Ладно тебе, – смутился Тайсон. – Ты тоже молодец! Вспомни, как зимой дочку хозяина от хулиганов спас! Думали, раз медлительный, как улитка, и в складочку, как юбка, так издеваться можно. Стали к девочке приставать, но Баффи показал, почем фунт лиха!

– Какой Вы смелый! – Пиф с уважением смотрел на Баффи. – А вот я однажды…

– Кора тоже молодчина, – заговорил глухо шарпей, обращая на Пифа не больше внимания, чем на зыбь на воде. – Она с хозяином на границе служила, не одного нарушителя выследила. Даже медали есть!

– Да что мы всё о себе, – прервала его панегирик Кора. – Пифу, наверное, тоже есть что рассказать?

– Как раз один случай вспомнил, – заговорил Пиф, радостный, что ему дали слово.

– Что он может рассказать! – опять перебил Тайсон. – Гляньте – типичный представитель собаки домашней избалованной!

– Да что ж такое! – рассердилась Кора. – Дайте Пифу высказаться!

– Ладно, валяй, Пук, – неохотно разрешил Тайсон.

– Так вот, – в третий раз начал Пиф, – в прошлом году на хозяйку чудовище напало. Страшное! Огромное, как, как… – он заозирался в поисках подходящего сравнения, – как машина! – махнул лапой на припаркованный у подъезда джип. – Нет, как три машины! – немного подумав, уточнил и для большей достоверности выпучил глаза.

– Во даёт! – усмехнулся Баффи.

– Оно на дыбы встало и чуть хозяйку не раздавило! А у меня даже страха в тот момент не было. Бросился на чудовище, залаял громко-громко, оно испугалось и ушло!

– Где такие чудовища водятся? – издевательски поинтересовался Тайсон.

– У хозяйки на работе. Она меня всё время с собой берёт, чтобы защищал, – Пиф безмятежно почесал за ухом.

– Часто защищать приходится? – осведомился Баффи.

– Постоянно! Раз в неделю, как минимум.

– Потрясающе! Какой же ты милый, сладкоречивый пёсик! Прямо герой исторического романа! – восхитился Тайсон и деланно закатил глаза. – Может, и летать умеешь?

– Нет, чего не умею – того не умею.

– Жаль…

– Ты и вправду герой! – поразился Баффи. – К тому же скромник и местная достопримечательность, – подмигнул Коре.

Та молчала, внимательно глядя на Пифа.

– Можно у вас автограф попросить? – продолжая издеваться, Тайсон отвесил учтивый поклон.

– Что вы! – Пифу сделалось неловко. – Вовсе я не герой, хотя мною многие восхищаются. В прошлую пятницу я хозяйку из огня вытащил.

– Из огня?! – поразился Тайсон. – Вы только подумайте!

– Смотрю: горит – и руки, и ноги, и голова! – с увлечением стал рассказывать Пиф. – А я сам боюсь, думаю: что делать? Стал лаять, прыгать – пытался огонь сбить. На лай люди сбежались и пожар потушили. Потом ещё долго радовались, в ладоши хлопали.

– А что хозяйка? – с тревогой осведомился Баффи.

– Ничего! – без запинки ответил Пиф. – Я вовремя подоспел.

– А может, Пиф – это не настоящее Ваше имя, а боевой псевдоним? – еле сдерживаясь от смеха, поинтересовался Баффи. – Может, Вас на самом деле зовут Наполеон или, на худой конец, Бонапарт?

– Нет, в паспорте я записан как Белый Пиф Серое Ухо, но друзья зовут меня просто Пиф, – фатовски ответил тот и расправил усы.

– Хватит! – рявкнул вдруг Тайсон. – Не знаю как вы, а меня от вранья тошнит!

– Да-а, – протянул Баффи, – здорово ты по ушам ездить умеешь! Только военного оркестра и фейерверка не хватает.

– По ушам не умею, – не понял иронии Пиф. – А вот на велосипеде могу!

Кора издала нечто, настолько напоминающее презрительное фырканье, насколько допускается хорошим тоном:

– Я такого лгунишки в жизни не встречала!

– Вы мне не верите? – сделав бровки домиком, искренне поразился Пиф.

– Мои мрачные предположения получили блестящее подтверждение, – с серьёзным видом заявил Баффи. – Произошла ошибка, он – лгунишка, но не герой. Для героя у него слишком слезливая мордочка, не находите? – не выдержав, он прыснул.

– Ты за дураков нас держишь! Мы – уважаемые, заслуженные собаки – к нему со всей душой, а он?! – разгорячился Тайсон. – Я тебя на мелкие кусочки разорву!!

– Я не обманываю! Правду говорю, всё как было! Думал, интересно будет, – оправдывался Пиф, виновато прижав к голове ушки.

– Убирайся подобру-поздорову! – перестав смеяться, тихо зарычал Баффи.

Пиф застыл, словно маленький гранитный утёсик. Он с надеждой посмотрел на Кору – глаза овчарки обдали холодом.

– Лгунишка! Обманщик! Думает: умнее всех! – не мог успокоиться Тайсон, порываясь броситься на перепуганного Пифа. Кора и Баффи еле его сдерживали.

– Тайсон, фу! Ко мне!

– Твоё счастье… Ничего, в другой раз тебе устрою! – рявкнул ущемленный в достоинстве Тайсон и потрусил к хозяину.

– Мы пойдем, пожалуй, – беспокойно засобиралась домой хозяйка Пифа.

– Вы простите, что так вышло. Первый раз такое, он вообще-то пёс смирный, – оправдывался хозяин Тайсона.

– Ничего, – улыбнулась та. – Обязательно приходите в пятницу, буду ждать, – попрощалась она с собачниками и направилась к подъезду. – Пойдём, Пифушка.

Пиф грустно глянул на несостоявшихся друзей. Те стояли каждый рядом со своим хозяином и смотрели с презрением – гордые, они не терпели лжи. Пиф вздохнул и, понурив голову, поплёлся прочь.

– Молодец девчонка! – заговорил пожилой хозяин овчарки, когда новые знакомые скрылись в подъезде. – В двадцать пять лет – заслуженная артистка.

Собаки недоуменно переглянулись.

– Теперь ясно, с кого этот Пиф пример берёт. Хозяйка такая же вруша! – фыркнул Тайсон.

– Думаю, где я её раньше видел? – продолжал Корин хозяин. – Потом, когда она про цирк заговорила, вспомнил: на афише! Она там среди слонов горящими булавами жонглирует.

– И пёс у неё умница! – согласился с товарищем хозяин шарпея. – Со слонами выступает и даже на велосипеде ездит! Любопытно посмотреть…

– В пятницу всей семьей в цирк пойдём, – заявил хозяин добермана. – Понял, Тайсон, кто у тебя теперь соседи? – строго обратился он к виновато прячущему морду псу. – Настоящие артисты! А артистов обижать нельзя.

На этот островок у восточного побережья Индии мне пришлось добираться с помощью моторной лодки. Нанял её мой друг почтовый чиновник Буч.

– Ну что вы так рвётесь на этот остров? – удивлялся он. – Там же ничего кроме колючей травы нет. Ну – несколько пальм, ну – крабы. И всё!

– Крабы! Вот они-то мне и нужны – пальмовые воры. Я так много слы¬шал о них, что могу себе представить, как это будет. Приезжаем мы на остров, вылезаем, начинаем искать. Стоп – нашли одного! Огромные клешни, брюшко мягкое, подвёрнутое, как у рака-отшельника, десять ног. Бе¬ру осторожно за панцирь, подношу к пальмовому дереву. И тогда – как удивительно, как интересно! – краб, цепляясь крючковатыми ногами за ствол, стремительно бежит вверх на высоту десятиэтажного дома. Там, как ножницами, перерезает стебель, на котором висит орех, и тот летит вниз. Краб спускается и начинает разламывать его. Говорят, что если клешни не берут, хитрец находит камень и разбивает орех об него… Возвращаемся из поездки, и я сразу же в гостинице пишу рассказ об этом замечательном приключении. Ну, как?

Буч покачал головой. Он был большим знатоком птиц, но в крабах не разбирался.

Между тем наша лодка приблизилась к острову. Вытащив её до половины на берег, мы отправились на поиски. Долго искать не пришлось, вот они – крабы: красные колючие спины, пара поднятых вверх клешней, расставленные суставчатые ноги.

Выбрав самого большого, я поднёс его к дереву. Но вместо того, чтобы лезть по стволу, краб от него отвернулся!

Тогда я посадил его прямо на ствол. Но вор и тут оплошал: боком, неумело пополз вниз, не дополз, упал.

Я посадил его ещё раз – то же самое. Ну, что такое?

Тогда пусть разгрызёт орех. Искать упавший кокос долго не пришлось. Краб повозился, повозился около него, но вскрывать не стал, а начал выковыривать маленькие кусочки кожуры и отправлять их в рот. Правой, левой, правой, левой… Н-да!

Мы долго бродили по острову. Прямо под нашими ногами крабы шныряли по песку, ловко пробирались через заросли травы, то и дело ловили насекомых и ящериц. Ещё они ели всякую гниль.

– Убедились? Не ожидали? – спросил Буч. – Всё ясно? Пальмовые воры не лазают по деревьям и не воруют орехи. Возвращаемся назад?

С печальным выстрелом завёлся мотор. Лодка, гоня перед собой волну, отошла от берега. Поворот и крошечная полоска песка с частоколом зелёных пальм начала удаляться…

Вечером я обречённо сел за письменный стол. Рассказ о животном, которое грабит пальмы и разбивает великолепные кокосовые орехи, не получился. Я написал на чистом листе всего два слова: «Пальмовый вор».

Этот вор украл у меня рассказ.

Час молчанья

Вечерком у нас, в Пестравке,
Тихо-тихо, тишина...
Помолчим с тобой на лавке
У раскрытого окна.
Наступает час молчанья
И речного говорка,
Час коровьего мычанья
И парного молока.

Стирка

– Дождик лил?
– Лил, лил...
– Землю мыл?
– Мыл, мыл...
– Добела ли?
– Добела:
Стала чёрной, как смола!
Снег сказал:
– Доделаю –
Станет пашня белою... 

Небо в ладошке

Я на лесенке стою,
Небо горстью достаю
И родное, голубое
Всем прохожим раздаю...

Божьи коровки

Жучок с ноготок, 
                          с половину горошины,
Упал на листок, 
               словно с облака сброшенный.
Жучков этих много в траве на лужайке,
Мы их называем, любя, – обожайки.
Им в небо взлететь мы охотно поможем – 
Коровкам – не просто коровкам,
                                                      а Божьим.
На палец посадим, споём им о хлебе,
Хоть хлеба и нету ни крошки на небе.
За что же такая жучкам этим честь?
За что мы их любим?
                          Кто знает… Бог весть.

Закон земного тяготения

Сидели на ветке
Жучонок и жук.
Был жук кандидатом жучиных наук.
Жучок несмышлёный
Спросил у жука:
– Я с ветки ещё не спускался пока,
Но если я с дерева
Вниз упаду,
То где окажусь я,
Куда попаду?

Учёный жучина, подумав, изрёк:
– Окажешься ты на земле,
				мой дружок.
– А если я вверх
Полететь захочу,
Куда попаду я,
Куда прилечу?

Жучара на небо уставил глаза,
Подумал
И честно жучишке сказал:
– Хоть вниз полетишь ты,
Хоть вверх полетишь,
Окажешься ты на земле,
			         мой малыш.

Как-то раз, на Новый год, далеко-далеко за городом произошло такое событие. На лесной поляне из земли (вернее, конечно, из снега) что-то вдруг начало расти. Что-то очень белое. Если бы не зима, можно было подумать, что где-то глубоко из семечка проклюнулось дерево. А росток рос и стал похож на большую змею, высовывающуюся из снега. Змея даже извивалась. Но когда высунулась целиком – стало ясно, что это хобот. Слон отряхнул снег и вышел весь.

Надо сказать, что это был не простой слон, а из снега. Зимой такому слону не холодно, а даже весело. Сперва он чихнул снежной пылью. А затем побежал в город, где у слона были дела.

Публика на улицах под Новый год ко всему привычная: взорвут ли фейерверк, провезут ли медведей на тройке. И слона никто не заметил. Он даже несколько раз спрашивал дорогу. Но люди так торопились купить ёлку, что не успевали ответить. Только несколько мальчишек заметили слона и повисли у него на хвосте. Но слон, не замечая мелочей, бежал дальше.

Он прибежал на нужную ему улицу к нужному дому, поднялся по нужной лестнице на нужный этаж (слон не стал ждать лифта) и позвонил в нужную дверь. Но открыл снежному слону не нужный человек. А совершено посторонний.

– Вы, вообще, кто? – спросил посторонний.

– Я слон. А вы? – спросил запыхавшийся слон.

Посторонний завязал халат, допил чашечку кофе (которую держал в руках) и сказал, что слона они не заказывали.

– Попросите Колю! – просил слон, но посторонний в халате захлопнул дверь.

Слону, хотя он был весёлый, стало невесело. Но он снова позвонил.

На этот раз дверь открыл нужный человек – Коля. Посторонний (в халате) стоял рядом, являясь Колиным папой.

– Это я хотел на Новый год слона! – сказал Коля. – Где слон?!

Снежный слон, собственно, никуда и не уходил. И Коля с папой его рассмотрели внимательно.

– Этот слон в нашу квартиру не влезет… – сказал папа, рассмотрев.

– Хорошо! – кивнул Коля. – Пускай под дверью спит!

– Под дверью сквозняки… – тихо заметил слон и чихнул.

– Если под дверью будет слон спать – мы сами в двери не пролезем! – заметил папа. – Да он и жрёт, наверно, много!

– Нет! Совсем чуть-чуть! – воскликнул слон. – Тонну снега в день!

– Стоп-стоп-стоп! Почему снега? Слоны сено едят!!! – крикнул Коля.

– Это обычные слоны едят. А я – снежный слон. Белый. На Новый год загаданный. А НЕснежных на Новый год в подарок не шлют. НЕснежным слонам зимой холодно. А мне – хорошо. Весело… – вздохнул слон. – Пусти меня к себе, Коля!

– Стоп-стоп-стоп! – возмутился Коля. – Мы так не договаривались! Я нормального слона хотел, а не второй сорт! У тебя – и цвет не тот! И размеры не подходят! Хочу другого! – сказал Коля.

– Да! Вы, как слон, нам не подходите! – подхватил Колин папа.

И не успел слон заметить, что слоны обмену не подлежат, как Коля и папа захлопнули дверь.

Никакого другого адреса у слона под рукой не было. Он вышел во двор и хотел переночевать на скамеечке у подъезда. Но вовремя заметил, что на хвосте у него висят несколько мальчишек. Слон чуть не сел на них! Уфф!

– Привет! – сказали мальчишки, когда слон помахал хвостом, чтобы их стряхнуть, а они не стряхнулись. – Ты теперь куда? На ёлку?

– На какую ёлку? – удивился слон.

– Ты что, вчера родился? – так удивились мальчишки, что осыпались с хвоста.

– Сегодня! – пояснил слон. – Меня Коля на Новый год загадал – но я ему не понравился…

– Зато ты нам нравишься! – сказали мальчишки. – У тебя классно на хвосте виснуть – как на тарзанке!

– Пустяки… – потупился слон. – Я ещё на хоботе могу покачать – вот так!

И покачал.

Мальчики засмеялись. Слон опять повеселел. Так что он сперва пожонглировал мальчишками, потом посадил их себе на спину.

– Едем на ёлку! – кричали мальчишки.

И они поехали. Поскакали галопом.

Ёлка трепетала и дрожала всеми игрушками. Мальчишки со слоном катались с гор, и со слона катались (как с горы). Катались по катку на слоне, и катали слона (держа, чтоб не упал). Играли в снежки. Но недолго. Трудно со слоном долго в снежки играться. А потом слон устал, и мальчики устали. И все вместе они лежали в сугробе, под ёлкой. И смотрели на звёзды и лампочки.

– Как здорово! – сказал тогда снежный слон. – Как весело! Как я хочу сделать для вас что-нибудь приятное! – воскликнул он.

А когда снежный слон захотел сделать приятное – он встал, запрокинул голову, поднял хобот и… Из хобота забил фейерверк. Только не обжигающий фейерверк, а необыкновенный. И вместе с фейерверком лились на снег: конфеты, конфетти, игрушки и разное мороженное в коробочках. Для друзей.

…Наутро мальчик Коля, загадавший снежного слона, тоже приходил к ёлке. Только слона там уже не было, а лежало на снегу много-много конфетти и одинокая разноцветная конфета.

Однажды, когда я был уже в старшей группе, нас вывели на прогулку. У меня была крепкая лопатка на длинной ручке. Я её из дома принёс, потому что мне не нравилось копать песок детсадовским совочком. Пусть им девчонки копают. В тот день я выкапывал глубокую шахту для ракетной установки. После обеда я собирался выстрелить из шахты зелёной пластмассовой ракетой на палке с пружиной. Только я выкопал половину шахты и укрепил песчаные стенки, как подошёл незнакомый хмурый мальчик и ухватился за мою лопатку.

– Отдай, – сказал я. – Это моя лопатка.

– Я тоже хочу копать, – сказал мальчик.

– Возьми совочек и копай, – сказал я.

– Я хочу копать лопаткой, – сказал мальчик и с силой потянул лопатку к себе.

Я не отдавал. Мы долго толкались, пока я не провалился в пусковую шахту. Мне стало обидно.

– Шорохов, – спохватилась наша воспитательница, – ты, что делаешь в нашей песочнице? Немедленно иди в свою, я вот сейчас твоей воспитательнице скажу.

– Ну и пожалуйста, – сказал мальчик, сморкнувшись двумя пальцами. – Ей на меня все жалуются. Она привыкла.

– Как хорошо, что ты не в моей группе, – сказала наша воспитательница. – У меня все мальчики и девочки послушные.

– А вот этот непослушный, – Шорохов ткнул в меня кулаком. – Лопатку не отдаёт.

– Это моя лопатка, – закричал я. – Из дома.

– Не кричи, – сказала мне воспитательница, – копай свою яму, никто тебе не мешает.

– Это не яма, а пусковая шахта, – поправил я воспитательницу и косо посмотрел на Шорохова. – Для ракеты.

– Для ракеты? – недоверчиво спросил Шорохов.

– Для ракеты, – я важно склонился над своей шахтой.

Шорохов помолчал и сказал:

– У меня тоже есть ракета. И она взорвёт твою. Прямо в шахте.

– Ха-ха, – сказал я, – не попадёт.

– А вот посмотрим, – сказал Шорохов и быстро пошёл к своей песочнице.

– Слава богу, – сказала воспитательница, вынимая из кармана куртки книжку. – До обеда спокойно почитаю.

Я постепенно докопал шахту, и воспитательница построила группу на обед.

После обеда я натянул пружину на палке и осторожно опустил ракету в шахту. То, что надо – ракета полностью уместилась в шахте. Я протёр рукавом ядерную боеголовку. Для меткости. Ну, всё, можно начинать отсчёт.

– Внимание, – сказал я. – Объявляю минутную готовность. Начинаю отсчет. Раз, два, три…

До моего слуха долетело отдалённое жужжание.

…четыре, пять, шесть…

Жужжание приближалось.

…семь, восемь, девять…

Жужжание становилось громче и надрывнее.

…десять, одиннадцать, двенадцать…

Я покосился по сторонам. Никого.

….тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…

– Жжжжжуууу, – раздался за моей спиной голос. Я обернулся. Надо мной стоял Шорохов и держал в руке пустую пивную банку. Банка описывала зигзаги и кружила над песочницей. Шорохов перестал жужжать и, глядя на банку скомандовал:

– Приказываю уничтожить ракету противника. Есть уничтожить ракету противника. Залп! Ураааа!

Шорохов присел на корточки и с размаху ткнул банкой в мою шахту. И забил мою ракету в землю. По самую ядерную боеголовку.

– Товарищ командир, – сам себе рапортовал Шорохов. – Ваше задание выполнено. Цель уничтожена.

От ужасной обиды я взял лопатку и треснул Шорохова по башке. – Внимание, – произнес Шорохов, – на центр управления полетами совершено нападение. Приказываю отразить атаку противника. Есть отразить атаку противника. Уррраааа!

Мы сцепились и упали на песок. Мы возились как два бешенных крота, но никто не мог взять вверх. Шорохов был тяжелее и мог бы одержать надо мной победу, но он постоянно отвлекался на команды, которые отдавал сам себе:

– Первая батарея, пли! Вторая батарея, пли! Где танки? Где авиация? Вперёд, родные!

– Это что такое, а? – прибежала наша воспитательница, размахивая книжкой. – Господи, опять он. Да когда же ты угомонишься-то?

Воспитательница схватила Шорохова за шиворот и потащила в его группу. Шорохов не сопротивлялся, он трубил победный марш и отбивал такт ногой. И дирижировал себе пустой пивной банкой.

Жила змея. Деток растила, и однажды вылезла половить мышей.

А по дороге крестьянин шёл. Видит – змеюка. И замахнулся на неё клюкой.

А змея ему и говорит:
– Хочешь, в твоём доме будет богатство? Тогда не бей меня, а возьми с собой. Я дверь любую в твоём доме хвостиком трону, и будет у тебя богатство.

Крестьянин поверил и принёс змею домой.

Она махнула хвостиком и тронула дверь.

И через два дня случился пожар, и весь дом сгорел к чертям собачьим.

И сидит наш крестьянин на пепелище, детей своих в одеяла закутывает, чтобы не замерзли, и змею клянет всеми клятвами и руганью ругает: наобещала, а вышло вона что.

Тут змея опять приползла. Ступай, мол, за мной.

И он пошёл за змеей, и в развалинах та ему показала лаз.

И раскопал крестьянин тот лаз, и нашёл бочонок золота.

И не убил змею.

Хотя имел повод: чего она раньше-то молчала?

Приходит рыбак в ломбард:
– Вот, хотел бы сдать рыбку золотую.

Рыбка:
– Лучше сдай три желания, а меня отпусти…

Хозяин ломбарда:
– Мы желания не принимаем, только ценные вещи.

Рыбка:
– Желания ты не купишь, тогда загадай три желания, я их исполню.

Рыбак:
– Взвесьте рыбку.

Хозяин ломбарда:
– Двести пятьдесят грамм…

Рыбка:
– Неужели вы и мечту взвешиваете? Не всё же измеряется деньгами…

Рыбак:
– Не верю я, рыбка, в исполнения желаний… Повезло тебе, что ты золотая, а то бы я тебя съел…

В одном селе 
Один Барбос 
Залаял на луну. 
Не так уж сильно этот пёс 
Нарушил тишину, 
Да в это время, как на грех, 
Не спал его сосед. 
— Эй ты, потише, пустобрех, - 
Залаял он в ответ. 
И так как он рассержен был 
И не был безголос, 
То тут со сна заголосил 
Еще один Барбос. 
И тот соседа разбудил... 
Вот тут и началось!.. 
Пошло гулять по всем дворам 
— Не гавкать! 
— Тихо! 
— Что за гам! 
— Да прекратите лай! 
— Эй, будет вам! 
— И вам, и вам! 
— Ай-ай-ай-ай! 
— Гав-гав! 
— Ррр-гам! - 
Такой поднялся тарарам - 
Хоть уши затыкай! 
И каждый, главное, всерьёз 
Других унять желает. 
Не понимает он, Барбос, 
Что сам он - тоже лает!

Доска спросила:
- Слушай,
Гвоздь,
В тебе откуда
Эта злость?
Готов пробить ты
Всё
Насквозь!!

- Я! –
Гвоздь вскричал, -
Добра
Приют!
Но бьют…
По шляпке!!!
Сильно!!!
Бьют!!!

Жил был творог. Вернее так: жила была творожная масса весом двести восемьдесят грамм. Она лежала на самой верхней полке в холодильнике и потому взирала на всех свысока.

— Творог – это самая полезная еда, – утверждала она. – Я настолько нужна и полезна, что меня совсем не едят, приберегая для самых важных моментов. Когда кто-нибудь заболеет — про меня живо вспомнят! Ведь стоит откусить от меня кусочек, как всем сразу становится лучше. Вот увидите!

Но творожная масса лежала на своём месте уже очень давно, и всё так же была весом двести восемьдесят грамм. Больше всего на свете ей хотелось похудеть, хотя бы грамм на сто. Вот, например, сливочное масло, её сосед, каждый день упорно теряло в весе. Вскоре от него остался лишь маленький кусочек, и творожная масса ему очень завидовала, хотя виду не подавала. Ох, как ей хотелось похудеть, совсем немного!

Однажды в холодильник положили свёрнутый пакет. Всем обитателям стало безумно интересно, кого это к ним подселили. Оказалось – творожную массу! Новенькую, беленькую, совсем ещё молодую весом в двести восемьдесят грамм. Вот так удивилась старая творожная масса. Она сказала:

— Как это странно. Я здесь лежу уже так давно, что яйца на полке успели смениться три раза, а меня так ни разу и не попробовали. Видимо, хозяева по рассеянности поставили сюда творог помоложе. Неужели молодость в наше время важнее всего? А как же опыт? Ведь я давно здесь лежу, я знаю множество продуктов, их недостатки и достоинства. Я могу быть очень вкусным творогом! Ох, как я хочу похудеть!

— Глупости, — сказало яйцо.

Его скорлупу пересекала трещина, похожая на издевательскую ухмылку.

— Тебя никогда не съедят.

— Почему? – ужаснулась творожная масса.

— Потому что у тебя истёк срок годности, – радостно ответило яйцо. – Теперь тебе одна дорога – в мусорный бак!

— Неправда! – воскликнула творожная масса.

Она старалась изогнуться и посмотреть срок годности, что был написан на самом дне упаковки, но как ни старалась, увидеть дату было невозможно.

Следующие дни были просто мучительны. Злое яйцо смеялось над старенькой творожной массой и всё время твердило про мусорный бак. Никто уже не слушал рассказов творожной массы о полезности творога, потому что не верили ни единому её слову. Молодая творожная масса наоборот была в большом почёте, и это было крайне неприятно.

Даже когда яйцо выкинули в мусорный бак, потому что оно успело испортиться из-за трещины, творожной массе не стало легче. Хуже всего было чувство неопределённости. Она никак не могла узнать, кончился у неё срок годности или нет.

Но вот однажды, когда в очередной раз открыли холодильник, она услышала голос хозяйки:

— Бог мой, сколько здесь творога! Новый-то мы купили, а старый и не заметили! Завалялся на верхней полке.

Впервые за долгое время творожную массу подняли с полки:

— Как я вовремя приметила! — сказала хозяйка — Срок годности истекает завтра. Надо есть скорее!

И творожную массу съели за один присест. Надо ли говорить о том, как она была довольна?! Еще бы: шутка ли — похудеть сразу на двести восемьдесят грамм!

(Из книги «Мохнатый ребенок». Печатается с сокращениями. Другие рассказы про кота Марсика читайте в №№ 87, 68, 95)

Марсик величиной с ладошку не просто занял место собаки. Он занял место целого человека. С утра до вечера все только и говорили: «Где наш Марсик? Что он делает? Иди сюда, котик! Ах ты пушистик! Ах, Марсюлик! Ах, Пусюлик!»

А Марсюлик-Пусюлик рос, как князь Гвидон. Через неделю он уже был размером с две ладошки. Ещё через неделю – с три. А потом, глядя на Марсика, разлёгшегося на диване кверху пузом, лапы – в разные стороны, мы стали всерьёз подозревать: если дело и дальше так пойдёт, диван скоро будет ему мал.

– Может, его папа был лев? – с испугом спрашивала мама. – Как ты думаешь, насколько он ещё вырастет?

– Не думаю, чтобы под Загорском водились львы, – говорил папа, но смотрел на Марсика очень задумчиво.

Незадолго до майских праздников мама сказала папе, что у нас с зарплаты осталось немного денег, и можно было бы купить в дом какую-нибудь не очень дорогую вещь, чтобы обновить обстановку.

– Я тоже об этом думал, – сказал папа. – Об одной вещи.

Взял деньги и уехал в магазин.

– Вот, – торжественно сказал папа, вернувшись с покупкой. – Новая вещь для обновления обстановки.

– Что это? – изумилась мама.

– Догадайся с трёх раз!

– Похоже на корыто. Ты думаешь, это то, что нам надо?

– Без сомненья, – твердо заявил папа и развернул свёрток. – Вот. Новый туалет для Марсика. Импортный.

– Ой, – сказала мама. – Этот туалет займёт половину нашего коридора. Он похож на бездонную бочку. Ты правда думаешь, что Марсик будет ростом со своего папу-льва?

– Лучше перестраховаться, – уверенно заявил папа и насыпал в туалет три килограмма наполнителя «Чистые лапки».

Марсик заинтересовался происходящим, тут же влез в своё новое импортное корыто, стал там вертеться и всё обнюхивать.

– По-моему, он с комфортом мог бы тут жить, – заметила мама.

– Но ведь он ещё подрастет! Быть может, и этот туалет скоро будет ему мал.

Марсик, судя по всему, был солидарен с папой. Он обновил покупку и стал закапывать следы содеянного. «Чистые лапки» полетели во все стороны.

– Вот видишь, – удовлетворенно заметил папа. – Как раз то, что нужно! Бортики загнуты внутрь. По крайней мере, большая часть содержимого будет оставаться внутри.

Мама вздохнула и пошла за веником.

– Только не думай, что я поверю, будто ты самый чистоплотный кот на свете, – сказала она Марсику. – Вот скажи, когда ты в последний раз умывался?

Марсик, и правда, не любил вылизываться. Лизнёт пару раз свою манишку – и дело с концом.

– А кто будет содержать в чистоте попку? – безрезультатно взывала мама.

Как только Марсику купили новый туалет, он перестал расти с такой катастрофической быстротой. Мама сказала, что это импортное корыто, наверное, заговорённое. А папа сказал, что даже котам приятно пользоваться качественными вещами, сделанными с умом.

Но тут у Марсика в жизни начался новый этап. Окружающие стали подозревать его в странном происхождении.

Не успели мы освободиться от тревоги за местных жителей в связи с появлением львов под Загорском, как возникла новая гипотеза о происхождении котёнка. На этот раз её связывали с другими дикими животными.

Я мечтал о фотоаппарате, и бабушка Аня сделала мне подарок. Точнее, я этот подарок выпросил. В счёт будущего дня рождения. До дня рождения было ещё целых три месяца. Но я сказал бабушке, что фотоаппарат нужен мне срочно, прямо сейчас. Кто знает, что случится через три месяца. Может быть, я к этому времени уже умру от тоски. И подарок просто некому будет дарить. И тогда окружающим ничего не останется, как снимать новеньким, так и не попавшим в руки к хозяину фотоаппаратиком памятник на моей могилке. Бабушка решила не испытывать судьбу и выдала мне деньги на покупку.

Несколько дней я почти без остановки щёлкал всё вокруг: маму, папу, Гришку, столы, стулья, стопки книг, цветы на подоконнике, вид за окном, вид под окном, носки в тазу, немытую посуду на кухне. Но почти на всех моих снимках – на фоне книг, носков, посуды и цветочных горшков – оказывался Марсик. Вот Марсик сидит, вот лежит, вот лежит кверху животом, вот Марсик крупным планом, вот крупным планом Марсиковы усы, вот Марсикова лапа на столе и т.д. и т.п. Изведя кучу плёнок, я сдал их в мастерскую и стал ждать результата. Результат оказался неожиданным.

Девушка, выдававшая фотографии, взглянула на номер квитанции, заговорщически кивнула и скрылась за чёрной занавеской. Скоро из-за занавески появился длинный тощий парень с пакетом в руках.

– Это твои фотографии? С котёнком? – очень учтиво, с подчеркнутой внимательностью уточнил он.

– Да, – я почувствовал смутную тревогу. – Плохо получились?

– Да нет, нормально. Я тут знаешь что подумал? Может, эти фотографии послать куда-нибудь? В журнал какой или в научное общество?

Я встревожился ещё больше.

– Вы не отдадите мне мои фотографии?

– Да, нет, бери, – парень с явной неохотой протянул мне конверт. – Просто, я думал, может, у вас кот породы какой особой? У него взгляд необычный.

– Необычный?

– Ну, да. Волчий взгляд. Особенно вот тут, на этом снимке. Может, это не простой кот, а гибрид какой-нибудь?

Я пожал плечами и обещал поточнее узнать у мамы с папой.

– Узнаешь – заходи, расскажешь. Может, его на выставку куда послать? Я имею в виду, фотки? Редкость всё-таки. Можно денег заработать.

По дороге я несколько раз останавливался, вытаскивал фотографию из конверта и с подозрением на неё смотрел. Марсик на ней выглядел злобным и взъерошенным, с заострённой мордой и круглыми близко посаженными глазами. Глаза смотрели откуда-то из глубины и обещали при первой же возможности разорвать вас на кусочки. «Правда, на волчонка похож», – с удивлением подумал я.

– Вот, – сказал я дома, вынимая фотографии, – говорят, Марсик – гибрид.

– Гибрид? Какой гибрид? – не поняла мама.

– Вроде как кошки с волком.

– Что за глупости? С чего ты взял?

– Это не я. Это парень из мастерской. Хотел послать мою фотографию в какой-нибудь журнал. Или в книгу рекордов Гиннеса. Говорит, у Марсика волчий взгляд.

Гибрид кошки с волком в это время прокрался на кухню и, воспользовавшись замешательством, возникшим ввиду неясности его происхождения, стянул со стола салфетку.

Взгляды Марсика на жизнь почти целиком определялись фразой: «Вся жизнь – игра!» Все существа вокруг котёнка были призваны реализовывать эту философскую формулу, то есть играть с Марсиком: догонять его, прятаться от него, с помощью верёвочки изображать нечто среднее между ужом, мышкой и птичкой. А он, Марсик, был храбрым, страшным, хищным. Он дыбил шерсть, прижимал уши, выгибал спину, чтобы до смерти напугать противника – в смысле, верёвочку, чью-нибудь руку или ногу. Он прятался за холмиком из покрывала, выслеживая беспечную добычу, скачущую всего в десяти сантиметрах от его носа. Марсик был уверен, что добыча (верёвка) глупа и наивна, а его, Марсика, из-за холмика совершенно не видно, потому что он уткнулся в него носом, и наружу торчат только треугольнички его ушей и круглые жёлтые глаза – как у Гришкиного крокодила, часами стерегущего добычу в воде. Всё остальное – бурое, мохнатое и весьма заметное – не в счёт. Минуты две-три Марсик лежал тихо-тихо, прижавшись животом к дивану. Потом его зад приподнимался, а лапы, прикреплённые к этой части туловища, начинали выплясывать на месте странный танец. Остальной Марсик был как спортсмен, застывший в низком старте в ожидании команды «Марш!» Эту команду Марсик давал себе сам, прыгал на верёвочку, затем отскакивал и нёсся из одной комнаты в другую, топая по паркету своими толстыми, короткими, разъезжающимися в стороны лапами и рискуя не вписаться в поворот. В этот момент ему очень подходила кличка Бегемот.

Когда Марсик хотел играть, он приходил, выбирал кого-нибудь из нас, вставал на задние лапы, а передними мягко, лишь слегка выпуская коготки, похлопывал избранника по руке. Избранник в это время мог есть, или мыть посуду, или сидеть за компьютером. Не было никаких уважительных причин, освобождавших от почётной обязанности дергать за верёвочку.

Откупиться от Марсика можно было только салфетками.

Бумажные салфетки были его страстью. Из салфетки скатывался шарик, который подбрасывали в воздух. Марсик взвивался вслед за шариком, конечно же, промахивался и делал вид, что всё так и задумано: он с самого начала планировал схватить шарик после того, как тот приземлится. А прыгнул он с единственной целью – навести на жертву (на салфетку) ужас. После этого Марсик бросался на шарик и катал его по полу, пока тот не переставал быть шариком. После этого он ещё некоторое время таскал остатки салфетки в зубах, как мышь, пойманную во время трудной охоты в полевых условиях.

Но Марсик не всегда ждал, пока ему кинут шарик. Иногда он добывал салфетки без спроса. Например, приходил, когда все обедали или ужинали, усаживался на свободный стул и некоторое время делал вид, будто ему очень нравится сидеть в такой приятной компании. Настолько нравится, что он даже позволит себе положить передние лапы на стол – только кончики в белых перчатках. Все видят, что они белые? Вот и хорошо. А на них можно устроить голову. Вот так. Против этого компания, конечно же, не будет возражать. Хотя Марсик отлично знал: залезать на обеденный стол теми же самыми лапами, которыми он хотя и не общается с мышами и крысами, но всё же ходит по полу, ему категорически запрещено. И поскольку других лап у него не было, это правило почти никогда не нарушалось. Даже сейчас размещение передних лап на обеденном столе не могло в полной мере считаться нарушением, потому что Марсик клал их на самый краешек. А компания следила за ним с притворным спокойствием и любопытством. Через некоторое время, усыпив бдительность жующих, Марсик намечал себе жертву в виде недалеко лежащей салфетки. В какой-то момент он быстро вытягивал лапу, молниеносным движением подцеплял салфетку когтем, спрыгивал вместе с ней на пол и затевал борьбу, ради которой и было устроено всё это представление.

Но однажды ночью, когда никто не мог проследить за выполнением правила не лазить на обеденный стол, Марсик самым разбойным образом стащил со стола и растерзал на полу недельный запас новеньких, разноцветных салфеток. Приглушенный шум битвы заставил маму подняться раньше обычного. Она вышла в кухню и обнаружила, что весь пол усыпан рваными бумажками. И ещё мелкие клочки висят у Марсика на манишке, и несколько клочков – у хвоста. И он очень доволен жизнью, которая, как было уже сказано, есть игра.

– Ах ты, безобразник, – сказала мама, еле сдерживая смех, и принялась убирать мусор. Но салфетки на ночь больше не оставляли. А на кухонный стол некоторое время ставили три больших кастрюли – вместо ночных сторожей, охраняющих его поверхность.

И вот Марсик стащил со стола салфетку и принялся её трепать. А мы поглядывали на него и рассматривали фотографию.

– Ну, да. Что-то есть, – папа с интересом вертел снимок в руках. – Взгляд действительно волчий. Я, правда, думаю, что это случайный эффект. Так сказать, результат качества аппаратуры, помноженный на мастерство фотографа.

– Сынок, поставь фотографию на видное место, – сказала мама. – Всё-таки это один из первых твоих снимков. Да ещё такой оригинальный!

Я прислонил фотографию к полке для дисков и подумал, что Марсик – даже с таким взглядом – получился довольно выразительным.

Пришёл Гришка.

– Пойдём, я тебе кое-то покажу. Фотку с волчонком. На Марсика похож, – позвал я его.

Гришка заинтересовался. Но удивить его я не смог: фотографии на столе не было.

– Слушай, что-то не пойму: я сегодня получил из мастерской фотографии. Одну – с Марсиком – вот сюда поставил.

– Ты же говорил, с волчонком?

– Там Марсик на волчонка похож. В фотоателье мне даже не хотели фотографии отдавать. Сказали, редкий зверь – гибрид волка с кошкой.

– Да ну? – восхитился Гришка. – Может, правда? – и стал искать Марсика глазами.

Марсик сидел под столом, повернувшись ко всему остальному миру задом, и был чем-то очень занят. Наружу торчал только хвост, молчаливое свидетельство того, что дело Марсика – серьёзное, и не стоит беспокоить его по пустякам.

Слушай, что он там делает?

Я заглянул под стол.

– Марсик! Ты что ешь? А-а-а-а… А ну, отдай! – я осторожно ухватил котёнка за ноги и вытянул наружу. Вместе с предметом, целиком поглотившим его внимание. А именно – с собственным изжёванным и изгрызенным портретом, на котором остался только волчий взгляд, а контуры изображения были полностью сведены на нет.

– Мам, ты посмотри, что он сделал! – закричал я, отбирая у Марсика остатки своего фотографического шедевра.

– Ай-я-яй! – покачала головой мама, глядя на Марсика.

Она всегда ему так говорила, а Марсик делал вид, что понимает. Все-все слова. И что он поступил плохо. И что так не поступают приличные коты. Приличные коты не берут без спроса чужие вещи с письменных столов, хотя им и можно залезать на эти столы своими лапами. А Марсик, конечно же, кот из приличной семьи. Но это надо каждый раз заново подтверждать. Примерным поведением и выполнением установленных правил.

После такой односторонней беседы с пассивным участием Марсика мама почему-то всегда успокаивалась. Хотя, если смотреть фактам в лицо, пришлось бы признать: Марсик знает только два слова. Одно из них – его собственное имя – «Марсик», другое – «нельзя». А все остальные слова звучат для него примерно так: «Мяу-мяу-мяу-мяу!» Иногда длиннее, иногда короче.

– Слушай, может, он обиделся на вас за все эти подозрения? Будто его отец – волк, а он – не вполне кот? А? – хохотал Гришка. – А вообще это было бы здорово – гибрид кота с волком!

Все решили принять Гришкину версию – про оскорблённое Марсиково достоинство – и на некоторое время забыли как про фотографию, так и про сложные гипотезы о происхождении котёнка.

До тех пор, пока у нас в кухне не засорилась раковина.

Прочищать засор пришёл сантехник Серёжа. Он быстро всё сделал, скрутил свой шланг, снял перчатки и собрался уходить. Но как раз в это время Марсик появился в кухне, чтобы навестить свою миску.

– Ого! – сказал Серёжа. – Ну и кот у вас!

– Что вы, это не кот, это котёнок, – поправила его мама. – Ему всего четыре месяца.

– Тем более, – веско сказал Серёжа. Хотя что «тем более», было не совсем ясно. Марсик стал хрумкать свой сухой корм, а Серёжа продолжал на него смотреть и минуты через две вынес свой приговор. – Ценный кот. Монгольский.

– Монгольский? Почему монгольский? – удивился папа.

– Есть такие монгольские коты. Пушистые. Вот такого окраса. В степи живут. Он, небось, у вас темноту любит? В щели разные залезать?

– Да, любит, – растерялась мама. – Но разве не все кошки охотятся ночью?

– Монгольские коты, они особенно темноту любят. Потому что в норах живут. Ладно, пока. Пошёл я.

Папа протянул Серёже сто рублей. Серёжа засунул деньги в карман спецовки, ещё раз взглянул на Марсика и сказал, уже скрываясь за дверью: – Ценный кот!

– Что-что? Татаро-монгольский? – ржал Гришка. – Вы же его из деревни привезли! Со среднерусской возвышенности! Или это результат кровосмешения в ходе трёхсотлетнего ига? Папа, так сказать, кот-монгол, а мама местная.

– Не ёрничай, – оборвала мама зарвавшегося Гришку. – Собачку «японский хин» видел? За ней что, хозяева в Японию ездят? Нет. В московском клубе собаководов покупают. И английского дога тоже. «Монгольский» – просто название породы. В этом что-то есть.

Марсик действительно любил залезать в разные щели, дырки и тоннели. Он, например, обожал смотреть, как стелят постель. То есть, не смотреть, а участвовать в процессе. Как только кто-нибудь встряхивал простынёй, Марсик тут же прибегал и садился в самой середине кровати. Всё остальное стелилось ему на голову. Сначала вверх-вниз взлетал пододеяльник, потом – одеяло или покрывало. Наконец всё это опускалось на Марсика, и он оказывался в тёмной и мрачной пещере, выход из которой можно было проложить, только проползая на пузе некоторое расстояние. Это было приключение, и Марсик никогда не упускал возможности в нём поучаствовать.

– Степные коты действительно существуют, – сказала мама. – И они действительно крупных размеров. В Монголии много степей. Наверное, они и там водятся. Правда, эти коты вряд ли живут в норах. Скорее всего, просто мышкуют и поэтому не боятся залезать в разные земляные дыры. Почему бы не допустить, что у Марсика в роду есть какой-нибудь степной кот? Это более вероятно, чем лев или волк. Эй, Марсик! Ты где?

Марсик сидел на мамином столе, не проявляя никакого интереса к своей родословной. Он опять что-то жевал.

– Марсик! Что это у тебя?

На этот раз Марсик со смаком обкусывал фотографии с маминого школьного праздника, которые аккуратной стопочкой лежали на письменном столе.

– Ну, что ты наделал?

Миф об оскорблённом самолюбии Марсика в связи с подозрениями о его связях с волками был бесповоротно развеян. Никаких претензий к маминым ученикам в костюмах бабочек и жуков у него быть не могло.

– Кажется, я кое-что поняла, – сказала мама и достала пакет с новым свитером (совершенно новым!), который она недавно купила папе.

Марсик услышал шелест, тут же насторожился, перебрался со стола, где уже не было ничего интересного (остатки фотографий у него отобрали), на диван, направился к пакету и стал деловито его обследовать, пытаясь добраться до клеевого края.

– Ты разоблачил себя, Марсик! – торжественно сказала мама. – Не знаю, есть ли в тебе монгольская кровь. Но очевидно: ты наглая наркоманская морда, помешанная на клее! Это у тебя по наследству или как?

Марсик не ответил и продолжил свои попытки засунуть голову в пакет. Мама отобрала у него зловредную игрушку, зашуршала пакетом, зашипела страшным голосом и захлопала в ладоши:
– Ш-ш-ш! Лови Пож-ж-жирателя фотографий!

Марсик тут же задрал хвост и весело побежал спасаться. Потом вернулся с полдороги и выглянул из-за косяка: бегут за ним или не бегут?

Мама шутливо затопала ногами:
– Сейчас догоню, стра-ш-ш-шный котище! Сын ехидны и утконос-с-с-са!

Марсик тут же дунул обратно, вспрыгнул на подоконник и, сверкая глазами, высматривал оттуда столь необходимого для жизненного тонуса врага.

– Монгольской ехидны и загорского утконоса, – уточнила мама вслед Марсику. – Сынок, подёргай немного верёвочку. Пойду ужин готовить.

Больше происхождение Марсика мы не обсуждали.

* * *

У наших друзей полосатая кошка
Котлету ест вилкой,
Сметану ест ложкой.
И рады-радёхоньки мыши окрест:
Ведь добрая кошка – ни вилкой, ни ложкой –
Невкусную мышку не ест.

* * *

Не виновата эта киска
В том, что летает слишком низко,
Что молока даёт не много,
Что весит меньше носорога
И не ныряет, как баклан,
В глубокий Тихий океан...

Ведь я и сам, в конце концов,
Не кит, не слон и не коров...
А уж летаю я, друзья,
Так, что без слёз взглянуть нельзя...

* * *

Стол обеденный не может
Прыгать по полю, как заяц.
Но и заяц ведь не станет
День-деньской стоять в столовой.
Да ещё с такой стеклянной
Хрупкой вазой на спине.

Мы с папой и очень послушный 
На ниточке шарик воздушный 
Гуляли сегодня по парку 
И встретили в парке овчарку –
Овчарку на поводке. 
Как ей, наверное, скучно, 
Как ей, наверное, грустно 
Привязанной быть к руке! 
А ей бы пойти погулять, 
Найти очень вкусные кости, 
Сходить в интересные гости, 
Ворон во дворе посчитать. 
Всё это обидно слегка, 
Какой бы ты ни был породы, 
И я отпустил на свободу 
Свой шарик с его поводка.

Федя — бывалый моряк. С ним я познакомился на теплоходе, идущем к берегу южной Африки. В дальнее плавание он ходил четвёртый год. Его хозяин, корабельный врач, купил этого попугая в Бразилии и каждый раз, отправляясь в плавание, брал с собой. Не знаю, жил ли он до того у кого-нибудь в доме или обитал в амазонских джунглях. Как рассказывал его хозяин, к морской жизни Федя приспособился очень быстро и уже через две недели шлялся по всему кораблю, заглядывал в чужие каюты, выпрашивая лакомства. Крылья ему не подрезали, но он и не думал улетать. Правда, на стоянках его запирали в каюте.

У него была удивительная зрительная память. Наш сухогруз многопалубный, с множеством отсеков, трапов и кают с одинаковыми дверями, перепутать которые очень просто. Но Федор безошибочно находил свой дом и, кажется, знал весь экипаж в лицо. На второй год плавания он выучил русский язык и даже пел песни Высоцкого. Особенно хорошо у него получался куплет «Стрррашно аж жуть». Спал в ногах у хозяина, как кошка. Утром подкрадывался к голове и ждал его пробуждения. Врач притворялся, что ещё спит, и не открывал глаза. Тогда Федя осторожно трепал его за мочку уха приговаривая «Здррравствуй, дррружок».

Ещё обитал на корабле пёс Тузик. Как и все дворняжки, он не имел собственного жилого помещения и спал под брезентом спасательной шлюпки. Когда Федя выходил на палубу подышать морским воздухом, Тузик подбегал к нему, заискивающе махая хвостом. Попугай снисходительно разрешал поиграть с собой, однако соблюдал дистанцию, давая понять, что они в разных чинах. Федя общался только с комсоставом корабля, а пёс водил компанию с простыми матросами. Но у Тузика было своё преимущество перед попугаем. На стоянках пёс вместе с матросами сходил на берег. Видел другие страны. Попугай в это время сидел в каюте и с грустью смотрел в иллюминатор, как беспородный пёс сходит по трапу, не имея даже загранпаспорта. Хорошо, что Тузик не умел говорить и не мог рассказать, что видел на берегу, а то бы у Федора случился удар от зависти.

Когда мы переходили из северного в южное полушарие, на корабле был традиционный праздник Нептуна. Моряков, никогда не пересекавших экватор, Владыка Морей обливал морской водой и выдавал грамоту, свидетельствующую об этом переходе. Была такая грамота и у попугая. Федор важно прогуливался между вновь обращенными, снисходительно поглядывая на них. Он-то принял это крещение четыре года назад.

Постепенно характер Федора стал портиться. Он возомнил себя очень важной персоной. Мало того, что без спроса заходил в чужие каюты, но и брал там любую понравившуюся вещь. Это ему сходило с рук, и Федя становился всё более нахальным.

На кораблях строгая дисциплина. Даже сесть или выйти из-за обеденного стола можно, лишь спросив разрешения у капитана. Попугай не признавал никакой дисциплины. Входя в кают-компанию, не только не спрашивал разрешения у капитана, но и занимал самое лучшее место. Видно, мнил себя тут чином выше всех. В конце концов, он так зазнался, что хозяин решил списать его на берег под присмотр своего двенадцатилетнего сына, которому, как я думаю, он теперь рассказывает байки о своих морских подвигах.

Хорошо, что между нами и Наташей живёт тётя Тамара! Сама-то Наташа живёт на вторых дачах. От нас на просвет виден Наташин участок, а от неё – наш. Но ей до нас топать – у-у сколько. По вторым дачам до колодца, потом по тропинке между заборов к нам на первые дачи, и ещё метров сто до нашей калитки. Так бы мы и топали туда-сюда вкругаля, если бы не тётя Тамара. Она позволяет ходить через свой участок. Её калитка прямо напротив нашей. А с Наташей у тёти Тамары общий забор. Одна доска в нём отодвигается. Тридцать секунд – и Наташа у нас!

Наташа ходит к нам таким путём ещё и потому, что ей не разрешают ходить одной по улице. У них там на вторых дачах в это лето завёлся бультерьер. Ну, бультерьер и бультерьер, скажете вы, что здесь такого? Мало, что ли, на свете бультерьеров! Но у этого бультерьера есть две особенности. Первая особенность – его хозяева, которые никогда его не привязывают. Вторая особенность – он очень любит выскакивать из калитки на дорогу и бросаться на прохожих.

Все прохожие, на которых хоть раз бросался бультерьер, жаловались направо и налево, что он выскакивает за калитку. И хозяева приняли меры. Они сделали новую калитку, сплошную – из грубых нестроганых досок, доходящих до самой земли. Теперь бультерьер больше не выскакивает через калитку. Потому что выскакивает через дырки в заборе. У них в заборе столько дырок – лафа! Выбирай любую и выскакивай в своё удовольствие.

Мы с Наташей раз подсмотрели за бультерьером из-за Наташиной калитки. Он пожирал кости с таким жутким хрустом, что я даже вспотела, а Наташа зажмурилась и заткнула уши. Хозяева говорят, что он добрый, просто охраняет коляску. У них там есть маленькая девочка Настя. Добрый-то добрый, но вот Света, Наташина соседка, клянётся, что это чудовище откусило своей хозяйке пол-уха! А тётя Марина, с нашей улицы, рассказывала, как оно, чудовище, однажды на неё напало, и она со страху забралась на крышу колодца. Но чудовище таки допрыгнуло до неё и зубами оторвало кусок юбки.

– Да что это за собака такая! – сказал папа маме, когда узнал, в каком страхе бультерьер держит мирное население. – Пойти, что ли, с хозяевами поговорить, чтобы её привязывали?..

– У-у-у! – продудела мама высоким голосом, похожим на паровозный свисток, и при этом задрала голову и закатила глаза. – С ними поговоришь! Вот Марина – (которая запрыгнула на крышу колодца) – попыталась раз, и с неё хватило – она в ответ такое услышала!.. А Василий Савельич – (это Наташин дедушка) – рассказывал, что они его вообще чуть не убили, когда он заикнулся об этой собаке. Правда, он любит обо всём так… э-э… красочно рассказывать… Но с ними каши не сваришь, это точно.

– То есть на них никакой управы?

– Ну, хотели вроде на собрании об этом говорить… Но пока суд да дело, лучше на ту улицу не соваться.

А я вот сунулась. А что тут такого – я всегда езжу на велике по вторым дачам и никогда не сворачиваю. Ещё чего – сворачивать! Я рассуждаю так: вовсе не обязательно бультерьеру выскакивать именно в тот момент, когда я проезжаю мимо. Он, может, сидит в доме, или спит, или ест… да мало ли что он делает! И действительно, сколько я ни ездила, бультерьер ни разу не выскакивал. А если бы и выскочил – я же не пешком, я на велике. Я так быстро гоняю, что мне никакой бультерьер не страшен. Но в этот раз мне почему-то стало немножко страшно… Я так и ждала, что раздастся бешеный лай, и бультерьер бросится мне наперерез. Невольно замедлила ход, изо всех сил стараясь неслышно крутить педали. А они всё равно поскрипывали, и сердце так громко колотилось, что эхо отдавалось в ушах и, наверное, в воздухе, а вокруг, как нарочно, тишь, будто ни на одной даче ни души…

Вот нестроганая калитка… вот кончился дырявый забор. Опасность, вроде бы, миновала.

Я уже проезжала мимо Наташиного участка. И тут сзади послышался постук когтей о каменные плиты. Я оглянулась. Бультерьер скачками догонял меня. Он не лаял, не рычал. Просто быстро и молча бежал за мной. В этом его молчании было что-то особенно зловещее.

Мне сразу стало жарко. Как быть?.. Вперёд, быстрее! И я поднажала на педали. Авось бультерьер отстанет.

Но он в два счёта меня нагнал. Всё так же молча подпрыгнул на бегу, лязгнув зубами. Подпрыгнул ещё раз и куснул мне ногу повыше щиколотки. Острые зубы больно царапнули сквозь брючину.

Не соображая, что делаю, я соскочила наземь и загородилась велосипедом. Язык стал сухой, а ладони мокрые. Я хотела крикнуть, но голос куда-то пропал. Бультерьер тоже стоял молча, подавшись вперёд. Весь напряжённый, готовый… к чему-то. Так мы и застыли вдвоём. Я смотрела на него, он – на меня. Уж лучше бы он лаял!.. Нет, у него в запасе наверняка специальный бультерьерский приём. Резкий прыжок – и он вцепится мне в горло. А челюсти тяжёлые, как медвежий капкан. Ещё чуть-чуть – и я не смогу дышать от ужаса!

Но тут из нестроганой калитки вышла хозяйка. И закричала:

– Ах ты, зараза! Поди сюда! Поди, кому говорю!

Бультерьер взглянул на неё мельком, а потом снова повернул морду ко мне. И начал тихо рычать-не рычать, а как бы храпеть. Хозяйка постояла, руки в боки, и увидев, что бультерьер не трогается с места, сама пошла в его сторону.

– А ну, быстро домой! А то я тебя щас… – и она попыталась схватить собаку за ошейник.

Собака увернулась и с рыком, с храпом залаяла на меня, а потом и на хозяйку. Хозяйка, изловчившись, всё-таки поймала собаку за ошейник. Стукнула её головой о каменные плиты, а потом ещё и пнула ногой в бок. И потащила за собой, к калитке. Собака сначала упиралась лапами, и хозяйка волоком протащила её несколько шагов.

А я перешла дощатый мосток через канавку и пешком, держа велосипед за руль, направилась к своей улице.

Во всём теле была противная мелкая дрожь. Я даже ехать не могла. Мне казалось, я вообще больше не смогу ездить… Солнце стало каким-то слишком ярким, или с глазами у меня что-то случилось, – в них всплывали и исчезали один за другим белые круги. И куда бы я ни посмотрела, всюду от земли поднимались странные тёмные сгустки. А ноги были слабые-слабые, и я прямо висла на руле.

…Я повернула на нашу улицу. Я уже могла нормально дышать. Мне даже удалось глотнуть. Но до сих пор вверху живота что-то дрожало. До сих пор мне было не по себе.

Нет, не только из-за пережитого страха. Я вспоминала, как сильно хозяйка стукнула собаку головой о камень. Несладко, видно, живётся этой собаке. А как хозяйка пнула её ногой! Совсем без уважения. Каково-то жить совсем без уважения, даже если ты всего лишь собака? Поневоле, наверное, озвереешь…

И ещё я однажды видела через Наташин забор, как их маленькая девочка, Настя, сидела на траве и громко плакала. А её мама и тётя, вот эта самая хозяйка, как ни в чём не бывало ходили мимо неё по тропинке. Даже не взглянули в её сторону.

У них там, видно, совсем другая жизнь. Не такая, как у нас с Мишей, и у Наташи, и у Саньки. Какая-то грубая и жестокая. А наша – беззаботная, счастливая, уютная…

И я почувствовала себя как будто виноватой. Хотя в чём тут моя вина?

О себе в двух словах

Чтоб на себя не тратить зря
Полезных слов из словаря,
Скажу всего лишь о себе
Два скромных слова:
«ме» и «бе».

Муравей

В густой-густой-густой траве
Пропал однажды мураве…
Ведь он не слон и не жираф,
А просто маленький мурав…
Обычный гриб – уже гора
В сравненьи с капельным мура…
И даже листик чересчур
Велик для крошечного мур…
И кто в траве отыщет му… –
Дарю корову я тому!

Гигантская матрёшка

Глядела я в окошко
На мир с открытым ртом:
Гигантская матрёшка –
МИР,
город,
площадь,
дом,
чердак,
коты и кошки
мурлычут «мыр-мыр-мыр»,
и крошечные блошки,
и внутренний их мир.

Обед для кота

Целый день у норки кот
Терпеливо ночи ждёт.
Вот погаснет в доме свет,
И появится обед.

* * *

Если мы с колючей ёлки
Соберем в мешок иголки
И пришьём две пары ножек,
То получим слово …
(ёжик)

Рыбкин дом

Строили рыбки дом из песка,
Только его размывала река.

Рыбки песок поменяли на ил,
Только поток и его уносил.

Строили рыбки дом из травы,
Только и он развалился, увы.

Из камыша будет домик хорош,
Но ведь камыш просто так не сорвёшь.

Если б жила здесь рыба-пила,
Дом бы построить она помогла.

Рыбки улитку просили помочь,
Дом на спине унесла она прочь.

Нет, не построить домик никак,
Может, подскажет им что-нибудь рак?

Рак из норы проворчал: «Ерунда!
Домик для рыб – это просто вода».

– Вот уже и октябрь на дворе, – сказал папа и подошёл к окну.

Я думал, что он будет ругать меня за беспорядок в комнате, но папа как будто не замечал ничего.

– Ага! Скоро снег выпадет, – сказал я, чтобы поддержать так хорошо начавшуюся беседу, – санки там, снежные бабы и всё такое…

– Октябрь! – повторил папа значительно. – Октябрь!

И поднял вверх указательный палец.

– Октябрь, ну да, – поправился я, – это значит, грибы собирать и листья для гербария.

– Эх ты! – укоризненно покачал головой папа. – Листья для гербария. Такое впечатление, что ты не у нашей мамы, а у берёзы родился.

– Это еще почему у берёзы? – удивился я.

– Потому что у нашей мамы в октябре день рождения! Через неделю, девятого. Начинай готовить подарок.

Папа ушёл, а я задумался. Что бы такое подарить маме? Лучше всего, конечно, модель автомобиля «Тойота» с открывающимися дверцами, капотом и багажником! У неё ещё руль вертится, и если нажать на кнопочку – мигают фары. Мы такую с Егоркой в магазине видели. Вот бы мама обрадовалась! Наверное, весь день бы фары включала и выключала. А я бы ей сказал:

– Ну что ты как маленькая! Посадишь батарейки!

Хорошая вещь такая машинка. Жаль, стоит дорого. А у меня денег всего 10 рублей 30 копеек.

Я позвонил Егорке и спросил:

– Ты не знаешь, что подарить моей маме? У неё скоро день рождения.

– Знаю! – обрадованно сказал Егорка. – «Тойоту» из «Детского мира». Помнишь, у которой фары светились? Мы бы для неё гараж у меня построили!

– Нет, Егорка! – вздохнул я. – У меня нет столько денег.

– А ты займи у кого-нибудь! – предложил он. – А отдашь потом. Пирожки в столовой есть не будешь и отдашь постепенно! А мы у меня гараж построим!!!!

– Что ты… – снова вздохнул я. – Если я столько денег займу, то до одиннадцатого класса голодным ходить буду. Ты что-нибудь другое придумай…

– Ладно, – пообещал он, – обязательно!

Я обрадовался и перестал голову ломать. Зачем мучиться, когда все придумает Егорка?

И так прошёл день, потом второй, потом третий. И ещё несколько пробежало.

А потом Мария Степановна написала на доске красивым почерком: «Девятое октября»…

И я подпрыгнул! И толкнул Егорку локтем. А он ошалело посмотрел на меня и дал сдачи.

Мария Степановна сказала:

– Третья парта! А ну-ка тихо!

И вызвала меня к доске разбирать слова на запчасти. У слов их немного: корень, приставка, суффикс и окончание. Это вам не «Тойота»!

Я думал, пятёрка в кармане, но учительница не поставила ничего.

– В конце урока! – сказала. – Посмотрю, как ты будешь работать.

А как можно работать, когда домой хоть не возвращайся? Вот если бы Егорка попросил меня придумать подарок для его мамы, я бы обязательно придумал. Я б ночами не спал, всё думал бы! А может, и не ел бы, и телевизор не смотрел бы, и на компьютере не играл!

Еле-еле я перемены дождался и наскочил на Егорку в коридоре:

– Эх ты! – презрительно заявил я. – Болтун-дудка, на голове будка!

Он смотрел на меня во все глаза.

– Забыл про подарок!

– Про какой подарок? – изумленно спросил Егорка.

Я чуть не заплакал.

– У моей мамы! Сегодня! День рождения! А ты!!! Что я теперь делать буду?!

Егорка присвистнул и треснул себя по голове:

– Точно!

– Трепач ты, Егор! – выдохнул я. – Пустомеля, тараторка!

Вова Петров и Юра Мухин рядом стояли, альбом с наклейками рассматривали. Слушали они, слушали, а потом заступились за Егорку.

– Твоя мама, ты и думай! – сказал они. – А Синицын тут ни при ч ём!

И Котикова подбежала. У неё уши, как локаторы. Издалека услышала и примчалась.

– А я не удивляюсь! – затараторила она, – Вот нисколечко!!! Ты всё всегда забываешь! Всё-всё-всё!!! И не жалко тебя ничуточки!

«Какие черствые люди! – подумал я. – Как позавчерашняя булка!» И ушёл от них и стал смотреть на берёзу под окном. У неё были золотые листочки, мелкие и блестящие, как монетки из пиратского сундука.

Мне было стыдно, что я забыл про маму. Но казалось, во всём виноват Егорка. И я дулся на него целый день.

А когда мы пошли домой, Егор сказал смущенно:

– Ты того, Мишка… Этого… Не очень… Я, знаешь, сколько уже подарков придумал? Восемь штук!

– Ага! – хмыкнул я и даже не посмотрел в его сторону. – Знаю я твои подарки. У меня денег нету.

Это я честно сказал. Потому что у меня уже не было десяти рублей тридцати копеек. Я за них ватрушку купил. Мне так сильно хотелось есть после второй перемены, так сильно, что я ни о чём думать не мог. Даже о том, что у моей мамы день рождения! После ватрушки думалось отлично, правда, без толку.

– Не надо денег! – успокоил меня Егорка. – Бесплатные подарки!

Я подозрительно посмотрел на него.

– Подарок первый!

Егорка остановился, загнул палец, прищурил глаз и торжественно объявил:

– Торт! Мы сами испечём торт!

Я вспомнил, как мы делали папье-маше, и покачал головой.

– Нетушки! – отрезал я. – Сегодня у мамы праздник! Пусть придёт домой, и будет чисто.

– Не хочешь – не надо! – с деланным равнодушием согласился Егорка. – У меня этих подарков – завались!

Я с надеждой посмотрел на его стриженую голову с хохолком на макушке.

– Подарок второй! – сказал он с воодушевлением. – Халат! Мы сами сделаем халат!

– Как это мы его сделаем? – подозрительно спросил я. – Ты что, умеешь на швейной машинке шить?

– Чтоб сделать халат, никакой машинки не надо! – свысока заметил Егорка. – Нужно взять покрывало или плед, вырезать в середине дырки для рук, а снизу отрезать полосочку – поясок будет. Засунул руки в дырки, пояском подвязался и ходи! Здорово я придумал?!

– Нет! – сказал я твёрдо. – Это ты своей маме такие халаты дари! А моей плед без дырок нужен.

Егорка пожал плечами.

– И подарю! Обязательно подарю! Подумаешь! Моей маме пледа не жалко!

Некоторое время мы шли молча. Я думал изо всех сил, но кроме цветов, на которые у меня не было денег, ничего не придумывалось. Я пытался внушить себе, что цветы – это плохой подарок: так, завянут, и ничего не останется. Я старался о них не думать, но они вертелись у меня перед глазами, как заводные машинки.

– Подарок третий… – задумчиво произнес Егорка. – Большой…

Я заинтересованно посмотрел на него. Потому что большие подарки любят все!

Егорка подмигнул мне и заявил:

– Напиши на стене в комнате или на кухне большущими буквами: «Мама, я тебя люблю!»

Тут главное, буквы побольше. Чтоб в глаза бросались!

– Прямо по обоям? – уточнил я.

– Прямо по обоям!

– Егорка! – возмутился я. – У тебя странные подарки получаются! Чтобы их сделать, что-то обязательно испортить надо! Мама с папой совсем недавно обои клеили. Они красивые и без моих поздравлений!

Егорка засопел и надулся.

– Просто ты ничего не понимаешь! – обиженно сказал он. – Что лучше: мама в халате или валяющийся плед? Что лучше: пустая стена или стена, на которой написано, что ты любишь маму? Что лучше: торт, который ты сделал своими руками, или торт из магазина?!

Мне почему-то казалось, что магазинный торт лучше. Но я промолчал. Я думал об одуванчиках. Я когда-то дарил их маме охапками. А сейчас они уже отцвели, разлетелись лёгкими пушинками по белу свету! Эх, опоздала моя мама родиться!

– Подарок четвёртый, – пробурчал Егорка, – сумочка для дрели. Их в строительном магазине за углом бесплатно раздают. Рекламная акция какая-то.

Он полез в карман, вытащил помятую листовку и протянул мне.

– Видишь, – тыкал он пальцем, – вот тут отделения для свёрел, вот здесь для насадок. И для шуруповерта место тоже есть.

– Зачем моей маме шуруповерт с дрелью? – прошипел я. – Ни к чему ей такая сумочка!

Егорка насупился и зашагал быстрее.

– Ты что? – побежал я за ним. – Подарок, он же полезный должен быть! И радостный! Какие у тебя ещё есть в запасе?

Егорка надвинул кепку на глаза, посмотрел куда-то мимо меня и сказал:

– Цыплёнок!

– Какой ещё цыплёнок? – удивился я.

– В яйце… – оживился Егорка. – Очень полезный подарок! Даришь яйцо, высиживаешь, а из него потом цыплёнок вылазит. А из цыплёнка вырастает курица, и в магазин потом за яйцами ходить не надо.

– Это, конечно, хороший подарок, – сказал я, старательно подбирая слова, чтобы опять не обидеть Егорку, – но кто это яйцо высиживать будет? Я же в школу хожу, а мама с папой на работу.

– Тоже мне проблема! – хмыкнул он. – Кота на яйцо посадите, и все дела!

– Так он же убежит!

– А вы привяжите!

– Нет, Егорка. Не подходит нам цыплёнок. Если он вылупится, Тишка его слопает сразу.

– Ну ты глупый! – присвистнул Егорка. – Ну как же он его слопает, когда сам его высидит?! В нём материнские чувства проснутся, понимаешь?!

– А если не проснутся? – нахмурился я. – Нет, Егорка! Ты как хочешь, а я цыплёнком рисковать не могу.

– Ладно! – махнул рукой Егорка. – У меня ещё три подарка есть. Шестой, седьмой и восьмой. Закачаешься.

Я и правда чувствовал в ногах какую-то слабость.

– Подарок шестой! Бусы из сливовых косточек!

– Что это ещё за ерунда?

– Ну почему ерунда? Очень красивые бусы. По телевизору показывали, как их делать. Косточки нужно помыть, высушить и дырки шилом проковырять. А потом раскрасить золотой краской. Знаешь, какая сумасшедшая красота?

– А где мы косточки возьмём?

– Так у тебя же есть дома сливовое варенье! – напомнил Егорка.

– А сколько на бусы варенья съесть нужно?

– Сколько нужно, столько и съедим! Хоть две банки, хоть десять! – сказал он твердо. – Я тебя в беде не оставлю.

– Спасибо, Егорка! – поблагодарил я. – Только маме, наверное, не понравится, если мы столько варенья стрескаем. Оно ведь на зиму заготовлено.

Егор стал доказывать, что на то оно и варенье, чтоб его ели, что варенью всё равно, когда его съедят…

– Маме не всё равно… – вздохнул я. – Расстроится она.

Егорка почесал затылок.

– Ладно… Подарок седьмой.

Он победоносно посмотрел на меня и зачем-то притопнул ногой.

– Диплом в рамочке!

– Какой такой диплом? – удивился я.

– Что ты самый лучший сын. Маме будет приятно.

– Чего приятно? Что ж я, сам о себе напишу, что я лучший?

– Ну это же шуточный диплом! – объяснил Егорка. – Если хочешь, давай в школу назад сбегаем, Марию Степановну попросим подписать.

– Нет, Егорка! Такой диплом только мама подписать может… Я же её сын, а не Марии Степановны…

– Ладно…– махнул рукой Егорка. – Тогда подарок восьмой.

Он поднял вверх указательный палец.

– Шарики! У меня, знаешь сколько сдутых? Мы их снова надуем и подарим! И жёлтые, и красные, и зелёные! Какие хочешь! И круглые, и сардельки! И с Микки-Маусами, и без!

Я разочарованно посмотрел на него.

Разноцветные шарики – это, конечно, всегда праздник! Егорка здорово про них придумал… Только если одни шарики дарить – это надувательство, а не подарок. К шарикам ещё что-нибудь нужно – такое, что не сдуется.

Мы уже подошли к нашему дому. Я уныло посмотрел на окна и вдруг… увидел то, что мне нужно!!! Подарок для мамы!!! Он стоял в окне у бабушки Фени и не знал пока о том, что он подарок. Их было много, этих подарков! Всё окно бабушки Фени было заплетено цветами!

– Смотри, Егорка! – воскликнул я.– Как много цветов! Ведь бабушка Феня может дать отросточек? А я его в ведёрко посажу. У меня с детства одно ведёрко сохранилось.

– Зелёное. Пластмассовое. С трещиной,– кивнул Егорка.

– Ничего что с трещиной. Я её лейкопластырем заклею! – крикнул я и со всех ног помчался к бабушке Фене.

Она мне очень обрадовалась. Бабушка Феня почему-то считала, что я самый добропорядочный ребёнок в нашем дворе.

– Вот умница, вот молодчина, – приговаривала она, когда вела меня на кухню,– выбирай, Мишенька!

Цветов было много. Одни плелись по стенам, как африканские лианы, другие стояли по стойке «смирно», как солдаты на плацу. Были высокие, почти деревья, до самого потолка и низенькие, похожие на травку. Были развесистые кустики и игольчатые столбики. От листьев всех форм и размеров рябило в глазах. Они тоже были разные: салатного цвета и тёмно-зелёные, и в крапинку, и в полосочку, и пятнистые, как шкура леопарда. Но мне больше всего понравилось растение с длинными упругими листьями, похожими на сабли, только не из-за них, а потому что оно цвело. На верхушке толстого ствола раскинулось четыре огромных ярко – оранжевых колокольчика.

– Можно вот такой? – спросил я бабушку Феню.

– Амариллис! – гордо сказала она. – Вот я тебе вырою отросточек с бутоном.

Бабушка Феня взяла маленькую лопатку и стала подкапывать часть цветка.

– Весь растёт из луковки, видишь? – приговаривала она ласково. – Нужно поскорее в другую землю. Опасно пересаживать, когда готовится цвести. Может и передумать, родимый…

Бабушка Феня откопала чуть ли не половину растения, уже взрослого, с длинными листьями, посередине которого, действительно, виднелся бутон. Она бережно положила в пакетик это чудо – коричневую луковицу, из которой росли и листья, и стебелёк, на верхушке которого, в зелёном домике, пряталась красота.

И я помчался, накопал в палисаднике земли, засыпал её в ведёрко и посадил туда поскорее амариллис. Скорее, чтоб не передумал!

А потом заклеил ведёрко лейкопластырем, смазал клеем и обмотал туалетной бумагой с цветочками. Горшок получился – загляденье!

Я полюбовался и оставил на нём надпись фломастером: «Мама, я тебя люблю! Твой сын Миша!»

Цветок в горшке не завянет как те, что в кулёчках дарят… А будет расти, расти и расти до самого потолка!

Затем я вытащил из рамочки фотографию какой-то сосны и аккуратно вставил туда чистый лист бумаги. И написал большими буквами: «ДИПЛОМ САМОЙ ЛУЧШЕЙ МАМЕ».

А пониже вывел прописными: «Ты самая моя дорогая и любимая мама! Ты вкусно варишь суп и жаришь картошку! И ещё я люблю, когда мы вместе смотрим мультики!»

В дверь позвонили. Это пришёл Егорка с шариками и сумочкой для дрели.

Он сказал, что в отделения для свёрел можно складывать губную помаду.

Окошкин поставил точку и выключил компьютер.

– Марс, я закончил рассказ. По-моему, неплохо получилось, – сказал он. – Пойду прогуляюсь.

Марс ответил понимающим взглядом изумрудных глаз и тихим мурлыканьем, что означало: «Иди, хотя лучше лежать на диванчике, как я, и не суетиться понапрасну».

Писатель Окошкин проводил лето на даче с котом Марсом и сочинял фантастические истории о полетах в Космос и встречах с инопланетянами.

Выйдя за калитку, он увидел на дороге Лешу и Катю, брата и сестру с соседней дачи. Дети бросали друг другу пластмассовый округлый предмет ярко-зеленого цвета.

– Здравствуйте, дядя писатель, – хором сказали они. А Леша добавил:

– Хотите летающую тарелку покидать?

– Спасибо, ребята, я в магазин собрался.

Стоял жаркий день, и небо было ясно-голубое, только вдали над сосновой рощей висела небольшая тучка с зеленоватым оттенком. Наверное, к дождю, подумал писатель, входя в сельский магазин.

– Добрый день! Похоже, будет дождик, – обратился он к продавщице. – Пожалуйста, мне батон и воды минеральной бутылочку.

А когда вышел на улицу, увидел, что из тучки над рощей вылетела зеленая стрела и опустилась на землю, а тучка исчезла.

«Вот странно. Или мне это от жары померещилось, – Окошкин открыл воду и сделал большой глоток. – Ах, как хорошо! Пойду-ка я в рощу, подышу сосновым воздухом для вдохновения».

Он шел не спеша, обдумывая тему нового рассказа. Ему хотелось написать о важной проблеме взаимопонимания между жителями разных планет. Когда на Землю явятся пришельцы – а это непременно когда-нибудь случится – нужно сразу установить с ними хорошие отношения. Вот я, решил писатель, если встречу гостя из Космоса, обязательно предложу ему помощь и дружбу.

Размышляя об этом, он миновал озеро, прошел по цветущему полю к роще и ступил под высокую сосну с раздвоенным стволом. И вдруг сверху кто-то сказал:

– Извините, вы не могли бы мне помочь? Я заблудился.

Окошкин поднял голову – на верхней ветке сидел мальчик. Обыкновенный мальчишка, правда, цвет волос у него был необычный – зеленый. Наверное, выкрасил, подумал писатель, современные дети на многое способны. Железки вставляют в уши, носы и другие части тела, говорят, сейчас мода такая. Вот и у этого из-за левого уха выглядывала тонкая металлическая проволочка.

– Мальчик, осторожно, не упади! Зачем ты так высоко забрался?

– Я не забрался, я спустился – на летающей тарелке.

– Мальчик, не шали! Займись лучше чем-нибудь полезным.

– Я не делаю того, о чем вы говорите. Занимаюсь полезным – пытаюсь установить контакт.

Последняя фраза показалась Окошкину удивительно знакомой. Он вспомнил – это были слова из его последнего рассказа. И тут его осенило! Вчера Леша и Катя зашли к нему в гости, а он в это время за компьютером сидел. Ну конечно, они увидели текст на экране и теперь решили его разыграть.

– Скажи, ты друг Леши и Кати?

– У меня еще нет друзей на этой планете, – печально ответил мальчик.

Он так искренне говорил, что Окошкин на секунду засомневался – а что, если…

И тут с поля донеслись голоса:

– Ау! Дядя писатель! Мы вас видим!

Окошкин оглянулся – по полю в рощу бежали Леша с Катей. А когда снова посмотрел на сосну, зеленоволосый мальчик уже стоял на земле. Непонятно, как ему удалось так быстро спуститься?

Дети увидели незнакомца, и Леша сразу выпалил:

– Привет!

Катя сказала:

– Я Катя, это Лешка. А тебя как зовут?

А мальчик взглянул изумрудными глазами на зеленую тарелку у Леши в руке и удивленно спросил:

– Вы ее уменьшили?

Окошкин подумал: «У него глаза, как у Марса. А может, он с Марса? Наверное, я перегрелся на солнце, пойду-ка лучше домой».

Он медленно шел по цветущему полю, и ветерок доносил до него оживленную болтовню детей:

– Я решил исследовать вашу голубую планету, но залетел не туда…

– Почему не туда? Отлично, что мы встретились!

– А тарелка, наверное, сама вернулась на корабль, но, думаю, папа скоро меня разыщет.

– Давай пока поиграем вместе!

Марс встретил писателя понимающим изумрудным взглядом и мелодичным мурлыканьем, что означало: «Я предупреждал, что от этих хождений одно беспокойство».

Окошкин включил компьютер и защелкал клавишами. Ему захотелось написать реалистический рассказ о трудностях понимания между жителями планеты Земля.

Он увлеченно работал, но вскоре с улицы стал доноситься какой-то шум. Окошкин выглянул в окно – на дороге стояли Леша, Катя и их новый друг. Они бросали друг другу тарелку, ловили, роняли, смеялись, и было ясно, что между ними существует полное взаимопонимание. И вдруг от очередного Лешиного броска тарелка поднялась вверх и зацепилась за ветку старой груши на большой высоте. Но что это? Зеленоволосый мальчик легко, словно птица, подлетел к ветке, взял тарелку и плавно опустился на землю. И дети продолжали играть и смеяться.

Окошкин задумался: «Знаю! У него к пяткам пружинки приспособлены». Вновь сел за компьютер и продолжал решительно щелкать.

Главные специалисты по волнениям – бабушки. Но и Даша в этот раз уступать не желала. Как дед Мороз проберется на девятый этаж? В форточку? А если подарок большой, то ведь застрянет. Или на лифте? А если лифт сломается? А если дед Мороз не успеет – ведь на свете такая куча детей? И вот сначала она хотела часы. Написала письмо, положила в морозилку – письмо исчезло. А затем она захотела ролики. Написала ещё одно письмо, и оно исчезло из холодильника. Так как он решит, что выбрать? Возьмёт, подарит часы, а Даша уже больше хочет ролики. Или подарит ролики, когда так нужны часы… На всякий случай про свои новогодние желания Даша рассказала всем вокруг. Вдруг деда Мороза вообще не бывает…

Даша сделала деду Морозу подарок: гравюру на пластилине, если он придёт, когда она спит. И новую пьеску Наседкина «Птичий базар», если он появится живьём и спросит: «Ну, девочка, как ты себя вела?». Даша сразу ответит: «Я выучила новую пьесу».

В общем, Даша по-настоящему волновалась, хотя опять же по-настоящему в деда Мороза не верила. Ещё в прошлом году она обнаружила, что дед Мороз был в дядимишиных ботинках. Она-то точно знала, деды Морозы ходят в валенках. Ну, если они, конечно, существуют.

Даша видела, что даже папа с мамой о чём-то волновались. Как оказалось, тоже о деде Морозе.

– Миша, кажется, не может, – говорил папа, – приболел.

– Колобовым я тоже звонила, у них машина сломалась, – шептала мама. – Дедушка?

– Дедушка на дачу уезжают…

Один только Илья ни о чем не беспокоился. Желание у него было одно – большая машина. Подарок он тоже сделал. Вообще-то он рисовал светофор, но получилось удивительно похоже на деда Мороза. Вот шапка. Вот борода. Вот красивые блестящие красные глаза. Илья даже два номера художественной самодеятельности приготовил. Стихотворение выучил. А если его спеть, то получится песня.

В пять часов вечера Даша уже не могла терпеть. Ходила по коридору вдоль двери, чтобы не пропустить, как дед Мороз постучится.

– Тук-тук-тук!

Даша сначала бросилась к маме, затем к Илюшке с папой, затем к двери.

– Кто там? – делово спросил Илья. А папа дверь открыл. В квартиру вошёл дед Мороз. С густой заснеженной бородой. В синей вышитой шапке. Немного сгорбленный.

– Ох, кое-как к вам добрался, устал очень, – окая, сказал дедушка. – Пробки на дорогах.

Мама  принесла дедушке стульчик, и он сел, старательно пряча обувь под шубой.

– Тут, что ли, живут самые послушные дети в России?

– Да. Тут, – серьезно ответил Илья. – Слушай стишок.

Где лодился дед Молоз?

Где он жил и где он лос?

– В холодильнике у нас!

Там живет он и сейчас!

Дед Мороз уточнил, «рос» – дед мороз из стихотворения или все же «лось», – и вытащил из мешка огромную коробку. Тут и Даша заторопилась. Сыграла «Птичий базар», спела песню и получила свой подарок. Дети ещё немного из вежливости постояли возле деда Мороза и помчались в комнату открывать коробки. Даше дед Мороз принёс ролики, а Илье машину мусоровоз.

Не успели они хорошенько разобраться с механизмом разгрузки-загрузки мусора, как…

– Тук-тук-тук!

– Кто это там? – открывая дверь, первым удивился папа.

В дверях стоял дед Мороз. Другой.

– Здравствуйте! Здесь ли живут двое послушных деток? – весело спросил дед Мороз. Папа, булькнув куда-то внутрь себя, кивнул головой.

Дети выстроились напротив нового деда Мороза.

– Да. Здесь, – делово ответил Илья. – Слушай песенку.

Где лодился дед Молоз?

Где он жил и где он лос?

– В холодильнике у нас!

Там живет он и сейчас!

Дед Мороз вытащил из мешка коробку и протянул мальчику.

Даша тут же засуетилась, отбарабанила «Птичий базар» в два раза быстрее положенного, сообщила, что научилась вышивать крестиком, и получила свою коробку. Но потом у нее вдруг появилось подозрение, что, может быть, этот дед Мороз перепутал адрес, вдруг есть ещё на свете другие двое послушных деток.

– Меня зовут Даша. А его – Илюша, – сказала она деду Морозу. – Это мы тебе письма про часы, ролики и машинку писали.

– Читал я ваши письма! Молодцы! Ни одной ошибки! – похвалил дед Мороз, пожал папе руку, помахал маме и удалился.

В новых подарочных коробках оказались часы для Даши и бетономешалка для Илюши.

– Это, наверное, брат первого деда Мороза, – предположила Даша. – Или дядя Витя. Голос немножко похож.

– Ты что! – возмутился Илья. – Это, плавда, дед Молоз! Я видел!

– Вот как хорошо быть послушными, – сказала мама, у которой камера в руке всё ещё немножко тряслась от смеха, – целых два деда Мороза на Новый год приходят.

Уже пора было накрывать на стол. Вспорхнула скатерть с синими зимними домиками по краям. Снежинками прилетели белоснежные салфетки…

– Тук-тук-тук!

– Кто там?

Замерли в воздухе блестящие свечи.

– Да! Здесь живут! – закричал Илья в ещё закрытую дверь. Глаза у него сверкали не меньше новогодних свечек. Дед Мороз небольшого роста стоял в проёме, постукивая по полу посохом.

Илья половину стихотворения продекламировал, а половину пропел.

Даша начала играть «Птичий» базар», но цыплята в нём не желали прыгать и скакать, а, повернув голову в одну сторону, глазели на третьего деда Мороза.

– Не могу, – сказала мама папе и отдала ему видеокамеру.

Дед Мороз непонимающе посмотрел на странное семейство, но подарки раздал.

– Я встретил по дороге тетю Лесю. Она к вам в гости собиралась зайти, – на всякий случай сообщил дед Мороз и, озадаченный, ушёл.

Какой весёлый был Новый год! Целый воз подарков! Даша в роликах и костюме снежинки сидела на диване. Кататься она не умела, и, если куда нужно было пойти, перемещалась на четвереньках. Так же двигался и Илья, развозя на новом мусоровозе по квартире кучки мусора из фантиков. Папа решил, что такое положение тела гораздо безопаснее, присоединился к детям, сказав, что он сегодня вообще северный олень. Мама старательно кормила семью, смотрела телевизор и примеряла новое колечко. Потом был фейерверк. А потом Даша с Илюшей уснули.

– Дети! Дети! – слышали они сквозь сон. – Дед Мороз пришёл!

– Завтра посмотрю… – перевернувшись на другой бок, пробормотала Даша. Но потом спохватилась, сползла с кровати и, прислонившись к стене, спела песню, лишь отдаленно напоминающую весёлую хороводную.

С трудом приоткрыв глаза, Илюшка увидел в дверях четвёртого деда Мороза.

– Да, – сказал мальчик. – Хорошо себя вел. В холодильнике посмотли. Там дед Мозол живет. У нас. Сейчас.

И, протянув руку за подарком, опять уснул.

Дед Мороз ужасно огорчился. Он ехал издалека, с самой дачи. У него был мешок подарков. А его так встречают: дети спят, а родители совсем сошли с ума – хохочут и не могут ничего сказать!

Дед Мороз всё же оставил подарки, взял гравюру на пластилине и портрет светофора-деда Мороза, выпил фужер шампанского и лёг спать на надувном матрасе.

Утром Даша твердым шагом промаршировала к холодильнику. Она открыла морозилку и начала выкладывать пельмени, мороженые овощи и клюкву в пакетиках.

– Я так и знала! – сказала она, добывая конверт.

– Илья, слушай! «Дорогие мои Дашенька и Илюша! К сожалению, в этом году я смогу прийти к вам только самой поздней ночью. Столько много дел, столько много детей. А помощников среди людей у меня не очень много, ведь не каждый может работать помощником деда Мороза! Не огорчайтесь, что не увидите меня. Меня никто не видел: перемещаться приходится очень быстро. Иначе я не успею разнести все подарки. Я знаю, что вы очень славные дети, помогаете маме, слушаетесь! Загляните под ёлочку! Ваш дедушка Мороз»

Илья тут же пошёл смотреть под ёлкой. А Даша отправилась в спальню, чтобы разоблачающим взглядом посмотреть на родителей. Ведь она так и знала: настоящие деды морозы не носят ботинок, не говорят дядивитиным голосом и ростом не с тетю Лесю! И они не спят на надувных матрасах! Кого они хотели обмануть? Настоящие деды Морозы невидимые! Вот ведь, русским языком написано!

Из коллекции Учителя Смеха Леонида Каминского

СМЕШНЫЕ АШЫПКИ

* Увидев собаку, шерсть у кошки встала на дыбы.

* Наша собака Найда ощетинилась тремя щенками.

* Солнце зашло за тучу и стало сморкаться.

* Вот уже забрюзжил рассвет…

* 
Пастух выгнал в поле коров и хлопнул хвостом.
*
Старик ловил рыбу неудом.
*
Вдруг в кустах охотник увидел голову лосося…
*
Охотник отпустил ружьё и пошёл домой.
* 
Позвоночник у человека находится позади спины.
* 
Обезьяны отличаются от людей тем, что едят руками.
* 
Когда человек бежит в жаркую погоду, он испаряется.

– Что такое скелет?
– Это макет человека.

– Расскажи о конечностях человека.
– Это руки и ноги. Они растут из таза.

– Назови органы пищеварения.
– Рот, желудок и овощепровод.

– Почему паук-водомерка может скользить по воде?
– Потому что его пятки смазаны жиром!

– Какой образ жизни ведут обезьяны?
– Висячий.

– Как реагируют рыбы в океане на изменение погоды?
– Они мечутся из угла в угол!

– Что ты можешь сказать об органах чувств птиц?
– Они чувствуют себя прекрасно. 

– Тебе нравится моя кошка?
– Да, у неё красивое оперение…

 Кукумбер благодарит за предоставление материала своего друга Михаила Яснова