Есть на свете маленький-маленький городок Жур-Жур. В нём живу я и мои друзья. Улицы нашего городка неширокие. Летом прямо на улицах растёт трава, среди травы прыгают кузнечики, торопятся по своим делам жуки, перелетают с цветка на цветок бабочки – они тоже жители нашего городка. Для всех у нас хватает места. Через наш городок протекает узенькая речка Усуська. Она никогда не замолкает – ни днём, ни ночью, а шумит-переливается по камушкам, и кажется, будто весь наш городок журчит. Наверное, потому и назвали его Жур-Жур. Наша речка никогда не замерзает, даже холодной зимой, и всегда по ней плывут разноцветные бумажные кораблики. Счастливого вам плавания, кораблики!

Я живу недалеко от речки Усуськи, в маленьком домике под зелёной остроконечной крышей.

Моя улица называется Жук – Кривая горка. А почему она так называется?

О, это настоящая сказка! Слушайте.

Жук — кривая горка

В городке Жур-Жур жил-был Усатый Жук. Сам он спал на кровати, а свои огромные усы клал на окошко. Это были прекрасные усы. У меня тоже есть усы. Но, конечно же, не такие большие и не такие прекрасные, как у Жука.

Динь-дон! Динь-дон! Динь-дон! Динь-дон! Динь-дон!

Это в домике Жука на стене зазвонили часы. Удивительно! Они тоже были усатые. Вечером, чтобы Жук быстрее засыпал, часы пели ему песенку-баюкалку:

Динь-дон! Динь-дон!

Пусть к тебе со всех сторон –

Динь-дон! Динь-дон! —

Пришуршит усатый сон.

Шу-шу-шу!

Жу-жу-жу!

Рано утром разбужу.

И рано утром – динь-дон! – усатые часы будили Жука! Он поднимался и выходил из дома.

Все в городке знали, куда идёт Усатый Жук. Он шёл к речке. А на речке был мостик. Усатый Жук забирался на мостик и спускал усы в воду, купал их. Может, потому нашу речку и прозвали Усуськой.

Один час шагал Жук к речке Усуське. Один час купал усы. Один час возвращался домой.

И на обратном пути всегда поджидал его маленький Муравьишка с крохотными усиками. Этот Муравьишка специально прибегал на дорогу, чтобы поздороваться с Жуком и посмотреть на его прекрасные, великолепно вымытые усы.

– Доброе утро! – говорил Жуку Муравьишка.

– Доброе, – бурчал Жук, не останавливаясь.

– Смотрите не опоздайте к завтраку! – кричал Муравьишка.

– Я никогда не опаздываю,– гордо отвечал Жук и даже головы не поворачивал, неторопливо и размеренно шагал дальше.

– Подумаешь, какой важный! – ворчал Муравьишка и, топорща усики, бежал завтракать.

А между тем Жук подходил к своему дому, не спеша открывал дверь, и со стены раздавалось: динь-дон! Динь-дон! Усатые часы били восемь раз.

Жук садился за стол и начинал завтракать ровно в восемь часов утра. Всегда в одно и то же время.

И это хорошо знали все в нашем городке.

– Подумаешь, какой важный! – говорил про Жука Муравьишка своим приятелям.– Он никогда не опаздывает! А давайте придумаем что-нибудь такое, чтобы Жук опоздал.

Однажды, пока Жук купал свои усы в Усуське, Муравьишка и его приятели-муравьи принялись строить горку. Один тащил травинку, другой – соринку, третий – пушинку. И всё складывали в кучку прямо на дорогу, по которой должен был пройти Жук.

Тем временем Жук вытащил из речки свои усы, стряхнул с них воду и пошёл домой. Вдруг видит: посреди дороги большая горка. Жук удивился, покачал усами.

И тут он заметил внизу, у горки, чьи-то чёрные усики.

– Доброе утро! – пропищал Муравьишка.

– Доброе, – буркнул Жук и полез на горку.

– Смотрите не опоздайте к завтраку! – крикнул Муравьишка.

– Я никогда не опаздываю,– ответил Жук, а про себя подумал: «Я могу и по горке ходить так же быстро, как по дороге».

И он полез вверх, вверх, а потом вниз, вниз… Но когда Жук подошёл к своему дому, открыл дверь, со стены раздалось: «Динь!» – всего один удар…

Часы на стене ещё раньше отзвонили восемь. Жук опоздал. Усатые часы показывали восемь и ещё половинку. Жук снял их со стены и внимательно осмотрел. Но они были в полном порядке.

На следующее утро, как всегда, Жук отправился к речке. Погода была хорошей, дорога – прямой. За ночь муравьишки растащили горку, и Жук без приключений дошёл до речки. Залез на мостик и стал купать усы.

А тем временем Муравьишка и его приятели опять натащили целую горку. Теперь уж Муравьишка не прятался. Он поджидал Жука и улыбался.

Жук увидел горку, покачал усами и стал обходить её.

– Смотрите не опоздайте к завтраку! – засмеялся Муравьишка.

Жук ничего не ответил. А когда подошёл к своему дому, осторожно открыл дверь, со стены раздалось: «Динь!» – всего один удар.

Часы показывали восемь и ещё половинку. Значит, Жук опять опоздал.

На следующий день Жук обходил горку с другой стороны. И он снова опоздал. Жук пробовал и перелезать через горку, и обходить. И всегда опаздывал. Бедный Жук! Над ним смеялись теперь все муравьи.

Так было целую неделю. А в воскресенье в нашем городке поднялась тревога: пропал Жук. Утром он отправился к речке, но домой не вернулся.

Стали спрашивать, кто последний видел Жука.

И вот со слезами пришёл ко мне маленький Муравьишка. От него я узнал, что произошло утром в воскресенье.

Муравьишки, чтобы посмеяться над Жуком, опять построили горку на дороге. И когда Жук подошёл к горке, Муравьишка крикнул:

– Смотрите не опоздайте к завтраку!

– Чтобы не опоздать к завтраку, – тихо сказал Жук, – нельзя ходить по Кривой горке. Я пойду поищу прямую, самую короткую дорогу.

Жук покачал усами и повернул назад к мостику.

– Эй, Жук – Кривая горка! – закричал Муравьишка и выбежал на середину дороги.

И его приятели выскочили из-за кустов, заулюлюкали и захохотали:

– Кривая горка! Ого-го-го! Жук – Кривая горка! Жук – Кривая горка!

Жук не отвечал. Он шёл через мостик и дальше, дальше по дороге.

Вот что рассказал мне Муравьишка.

– Глупый Муравьишка, – сказал я. – Зачем вы дразнили Жука? Конечно, теперь ему не найти самой прямой, самой короткой дороги домой.

– Нет, не найти… – всхлипнул Муравьишка, и с его чёрных усишек упала слезинка. – А он такой гордый, ни за что не вернётся. Ни за что не вернётся…

– Но может случиться так, – сказал я, – что наш Жук найдёт самую длинную дорогу. Ведь Земля наша похожа на шар. И Жук может обойти вокруг Земли и снова прийти в наш городок Жур-Жур.

– Да уж ладно… – захныкал Муравьишка. – Пускай бы скорее возвращался!

Много лет прошло с тех пор. Никто не видел Жука в нашем городке. А в его домике усатые часы вечерами по-прежнему поют со стены песенку-баюкалку:

Динь-дон! Динь-дон

Пусть к тебе со всех сторон –

Динь-дон! Динь-дон! –

Пришуршит усатый сон.

Шу-шу-шу!

Жу-жу-жу!

Рано утром разбужу.

А только будить им некого…

Усатый Жук всё ползёт да ползёт. Может быть, вы, ребята, его встречали? Если встретите, не обижайте его, не смейтесь над ним, не закрывайте ему дорогу. Пускай он скорее вернётся к нам в городок Жур-Жур.

Бабушка проспала

Наша бабушка проспала.
Мы толпимся вокруг стола,
Всё не можем никак присесть
И не знаем, что нам поесть.

Мама шёпотом говорит,
Папа шёпотом говорит,
Маму шёпотом он корит,
Что на плитке каша горит.

Я на цыпочках выхожу,
Свой ботинок сам нахожу,
Сам пальто себе подаю,
Сам беру я шапку свою.

Ранец падает. Дверь скрипит.
Тише! Бабушка наша спит
И не делает всё за нас
В самый, может быть, 
                 		первый раз.

Мне грустно

Мне грустно:
Папе на меня
Пожаловалась мама.

…Конечно, я не слушался 
и вел себя упрямо,
Но можно было шлёпнуть 
И даже накричать…
Сама ж меня учила:
Не ябедничать.

Про муравья

Минут сорок пять
Я, наверно, друзья,
Глядел на трудящегося 
Муравья.

Упорно хвоинку
Тащил он в жильё,
Влезал на травинку.
Спускался с неё.

Вдруг тяжкую ношу
Отбросил он прочь
И крикнул:
- Глазеешь?!
Нет, чтобы помочь!

* * *

Всем - хоть Слон ты, хоть Собака - 
солнце светит одинако-
во!
  Какая благодать!

Верь! - Червяк ты или Дятел -
мир устроен замечатель-
но!
  В словах не передать!

Ослик

Вещи, тюки и другую поклажу
ослик возил и носил на продажу.
Краем овражка, а там - напрямик.
Тяжко не тяжко, но ослик привык.

Рядом хозяин, чего еще надо!?
Так и ходил от хозяйского склада
и до базара,
		а прочих всех дел
ослик не знал, да и знать не хотел.

Только однажды с невиданной силой
в голову ослику думка вступила:
Что это я все ношу и ношу?
Что это я все хожу и хожу?

Словно к земле приморозились ноги,
ослик застыл посредине дороги.
И до сих пор, представляете, вид:
думка вступила, и ослик стоит.

Муравей

Какая-то рыжая крошка,
не видно,
	а больно - нет сил.
Я с тем муравьем понарошку
играл, а он взял, укусил.

И гордо сказал, как отрезал,
такой независимый весь:
«Я к вашему брату не лезу,
ты к нашему брату не лезь».

Был жаркий июньский день. Сначала в саду никого не было, и всё в нём вело себя, как саду было угодно.

Серебристый тополь сказал:

– Сегодня я совсем ахшу. Все листья абсолютно папатарепота. И к тому же наоборот – терепе – па-пата!

Плакучая шелковица подняла ветви дыбом, перестала плакать и пустилась танцевать вальс, напевая:

Если красавица

Склонна к измене,

Лошади нравятся

Зубчики в сене.

Возле дома открылось море с кораблями уже на улице, чтобы паруса не испугали сада. Всё новое простояло недолго, всё старое приняло вскоре прежний вид. Во двор вошёл китайский фокусник. Он расстелил свой коврик прямо на траве и разложил на нём в волшебном порядке пять стеклянных шариков с синими китайскими пятнами и жилками внутри. Накрыл шарики чашками, поднял чашки: мы ахнули! шарики исчезли. Зато китаец вынул у себя из ушей пять больших синих мух. Он съел их, как ни противно ему было: неприятности следует переносить мужественно. Мухи внутри китайца превратились в телеграфную ленту. Он тянул её, тянул и вытянул всю из отверстия в затылке. Мы измерили ленту. В ней оказалось ровно девятнадцать аршин. На ленте во всю её длину была написана китайская любезность, которую китаец прочел нам по-китайски:

– У пей ли фу синь линь! – И так далее.

Фокусник выпустил на свободу жёлтую птичку, что было очень хорошо с его стороны. Птичка не долго думая распочковалась у него над головой. Их стало шесть. Он помахал на них веером, переловил и спрятал в карман, чтобы они не пропали. Потом проглотил свой собственный кухонный нож, собрал чашки, свернул волшебный коврик, получил от мамы пятнадцатикопеечник, два медных пятака, серебряный пятачок, позвенел ими и съел все монеты до одной. Видно, он кормился особенно, по-китайски. За это мама дала ему еще гривенник, и китайский фокусник ушел.

В сад с газетой в руках вышел отец и сказал:

– Дети, слушайте! Опубликована таблица. На билет номер тысяча выпал выигрыш в тысячу рублей. Я пойду получу его. Что купить вам в подарок?

Брат сказал:

– Папа, купи мне, пожалуйста, велосипед.

– И мне велосипед! – сказал я.

Не прошло и года, как отец возвратился с двумя одинаковыми велосипедами «Дукс» на шинах красного цвета марки «Денлоп». Мой был только чуть поменьше – брат ведь был старше меня на три с половиной года. Мы сели на велосипеды и начали кататься по дорожкам. Мы ездили очень ловко и быстро, даже выписывали вавилоны в виде букв О, В, Ф и цифр 8 и 9. Мы даже поездили по верхушкам деревьев. Потом в сад вышла мама и отняла у нас велосипеды за то, что мы якобы ездили по крыше дома, и железо так грохотало, что мама не могла читать роман Тургенева «Нездешние доходы». Но это ей показалось, мы и не думали ездить по крыше.

Не теряя времени понапрасну, мама заставила нас учить уроки. Сначала я задолбил стихи «Духовкой жадною томим». В географии было написано, чем знаменита Ява и чем – Яффа, а я прочел совсем другое, чепуху какую-то, географию пришлось переучивать.

С таблицей умножения я тоже бился бы долго – уж очень мне мешали пузыри в оконном стекле, то стягивались, то растягивались, – но зубрить таблицу долго не пришлось, я заметил в ней систему, и сразу запомнил, что

5х5=25

6х6=36

7х7=47

8х8=58

9х9=69.

Как только я выучил это, вернулся домой отец и сказал, что его таблица наврала, он ничего не выиграл – номер не совпал, и потому нет нам никаких велосипедов.

А вы говорите – чудес на свете не бывает.

Пирожки

На площадке – травка,
По краям – флажки.
Продают с повозки
Чудо-пирожки.
Налетает редкий,
                 мягкий ветерок,
На ладонь садится
                 легкий пирожок.
- Пирожки, 
          да вы как птицы!
Сойки вы, или синицы?

На ветру звенят флажки:
- Мы с морковкой пирожки!

Всадник

Дол,
Долина,
Дом.
Вдали,
Далеко за косогором,
За рекой,
За темным бором
Всадник скачет весь в пыли.
По дороге верстовой
Скачет, скачет верховой.

Мимо бора-косогора,
Через речку – вот и дол
Перед ним,
А за долиной,
На холме – родимый дом.

Уж вблизи, а не вдали
Скачет всадник весь в пыли.

Спешился
У крыльца –
Не узнать жене и детям
В этом всаднике отца:

Черен ликом, словно туча,
Ликом черен, как гроза – 
Только зубы и глаза!

Я вернулся из школы, смотрю: мама сидит грустная около наряженной ёлки. И говорит:

– Всё, Андрюха. Мы теперь одни. Папа меня разлюбил. Он сегодня утром в девять сорок пять полюбил другую женщину.

– Как так? – Я своим ушам не поверил. – Какую другую женщину?!!

– Нашего зубного врача Каракозову, – печально сказала мама. – Когда ему Каракозова зуб вырывала, наш папа Миша почувствовал, что это женщина его мечты.

Вот так раз! Завтра Новый год, день подарков, превращений и чудес, а мой папа отчубучил.

Я боялся взглянуть на мокрого ивана. Это наш цветок – комнатное растение. Он без папы не может ни дня. Как папа исчезает из его поля зрения – в отпуск или в командировку – наш мокрый иван… сбрасывает листья. Стоит с голым прозрачным стволом, пока папа не вернётся, – хоть поливай его, хоть удобряй! Не мокрый иван, а голый вася.

Иван был мрачнее тучи.

– Уложил в новый чемодан новые вещи, – рассказывала мама, – и говорит: «Не грусти, я с тобой! Одни и те же облака проплывают над нами. Я буду глядеть в окно и думать: «Это же самое облако плывёт сейчас над моей Люсей!»

Насчёт облаков папа угодил в точку, ведь зубодёрша Каракозова жила в соседнем доме, напротив поликлиники. И я, конечно, сразу отправился к нему.

Как можно разлюбить? Кого? Маму??? Бабушку?! Дедушку Сашу?!! Да это всё равно что я скажу своему псу (у меня такса Кит): «Я разлюбил тебя и полюбил другого – бультерьера!» Кит уж на что умник – даже не поймёт, о чём я говорю!

Я позвонил. Открыл мой папа Миша.

– Андрюха! – он обнял меня. – Сынок! Не позабыл отца-то?!

И я тоже его обнял. Я был рад, что его чувства ко мне не ослабели!

Тут вышла Каракозова в наушниках. У неё такие синие лохматые наушники. Она в них уши греет. В квартире у неё невероятный холод. Сидят здесь с папой, как полярники. Папа весь сине-зелёный.

– Мой отпрыск, – с гордостью сказал он ей, – Андрюха!

А Каракозова:

– Молоток парень!

Папа:

– Может, будем обедать?

А Каракозова:

– Надо мыть руки перед едой!

Пока мы с папой мыли руки, он мне и говорит:

– Врач Каракозова Надя – весёлый, культурный человек. У неё широкий круг интересов. Она шашистка, играет в пинг-понг. Была в шестнадцати туристических походах, пять из них – лодочные!

– Вот здорово! – говорю.

Я сразу вспомнил, как мама однажды сказала: «Андрюха вырастет и от нас уйдёт». А папа ответил; «Давайте договоримся: если кто-нибудь из нас от нас уйдёт, пусть возьмёт нас с собой».

Тут Каракозова внесла запечённую курицу в позе египетского писца: выпуклый белый живот, полная спина и крылышки сложил на груди. Она не пожмотничала – положила нам с папой каждому крыло, ногу и солёный огурец.

– Огурцы, – важно сказал папа, – Надя солит сама в соке красной смородины!

– Немаловажен укроп, – говорит Каракозова. – Только укроп нужно брать в стадии цветения.

Видно было, что она по уши втрескалась в нашего папу. И правильно сделала! В кого ж тут влюбляться из пациентов, кроме него? Вон он какой у нас, как наворачивает курицу! В жизни бы никто не подумал, что этому человеку сегодня вырвали зуб!

– Надя – прекрасный специалист, – с нежностью сказал папа.

– А я вообще люблю вырывать зубы. – Каракозова улыбнулась. – Вайнштейн не любит. Так я и вырываю за себя и за него.

Папа переглянулся со мной: дескать, видишь, какая славная! Я сделал ему ответный знак. Папа был в ударе. Усы торчат. Взор горит. И много ошарашивающего рассказывал он о себе.

Рассказ у него шёл в три ручья. Первый – за что папа ни возьмётся, выходит у него гораздо лучше всех. Премии и первые места на папу валятся – не отобьёшься! И у него есть все данные считать себя человеком особенным, а не каким-нибудь замухрышкой.

Второй – что в семье, где он раньше жил (это в нашей с мамой!), его считают ангелом.

– Скажи, Андрюха, я добрый? – говорил папа. – Я неприхотливый в еде! Я однолюб! И два моих принципа в жизни – не унывать и не падать духом!

Третий ручей был о том, какую папа Миша играет огромную роль в деле пылесошения и заклейки окон. И чтоб не быть голословным, он вмиг заклеил Каракозовой щели в окнах, откуда вовсю дули ветры с Ледовитого океана. А также, хотя Каракозова сопротивлялась, пропылесосил ей диван-кровать.

– Может, у вас есть клопы? Или тараканы? – спросил я у Каракозовой. – Папа всех здорово морит.

– Миша – это человек с большой буквы! – ответила она с нескрываемой радостью.

Я стал собираться. Папа вышел в переднюю меня проводить. Он спросил, завязав мне на шапке-ушанке шнурки:

– А как вы без меня, сынок? Кит в живых? Вы смотрите, чтоб вас не ограбили. Сейчас очень повысился процент грабежей. Сам должен понимать, какой сторож Кит!

Кит умирает от любви к незнакомым людям. Если к нам вдруг заявятся грабители, он их встретит с такой дикой радостью, что этих бандитов до гробовой доски будет мучить совесть.

– А как мокрый иван? – спросил папа.

– Не знаю, – говорю. – Пока листья на месте. Но вид пришибленный.

Что-то оборвалось у папы в груди, когда он вспомнил про ивана.

– Я просто чудовище, – сказал он. – Надя! Дома мокрый иван! Вот его фотография. Здесь он маленький. Мы взяли его совсем отростком… За столетник-то я спокоен – он в жизни не пропадёт. А иван без меня отбросит листья. Надя! – папа уже надевал пальто. – Пойми меня и прости!..

– Я понимаю тебя, – сказала Каракозова. – Я понимаю тебя, Миша. Ты не из тех, кто бросает свои комнатные растения.

– Я с тобой! – вскричал папа. – Одни облака проплывают над нами. Я буду смотреть и думать: это же самое облако прошплывает сейчас над моей Надей.

– Да вы приходите к нам праздновать Новый год! – сказал я.

– Спасибо, – ответила Каракозова.

– Но моя Люся, – предупредил папа, – не может печь пирог. Она может только яйцо варить.

– Ничего, я приду со своими пирогами, – тихо сказала Каракозова.

И мы отправились домой с папой и с чемоданом. А мама, и Кит, и мокрый иван, и даже столетник чуть листья не отбросили от радости, когда увидели нас в окно.

Башня

Если кубик - да на кубик,
Да еще на кубик кубик,
А на самый веpхний кубик
Свеpху кубик положить,
То такая выйдет башня,
Что подумать даже стpашно,
Что на этой самой башне
На верхушке можно жить!
Но зато, пpедставь-ка, если
Мы б с тобой туда залезли,
Ты подумай, если б только
Мы смогли туда залезть,
То оттуда увидали
Мы б с тобой такие дали,
О которых и не знали,
Что такие дали есть!

Дети и сосульки

(исследование)
		
Дети прыгают и скачут,
Упадут - потом ревут.
А сосульки - те иначе
По весне себя ведут:
День поплачут,
Два поплачут,
А на третий - упадут...

* * *

Ну, куда это годится -
На лету уснула птица!
И упала камнем вниз.
Хоpошо, она пpоснулась
До того, как ушибиться,
А могла ведь ошибиться
И pазбиться. 
Об асфальт.

Надо ночью высыпаться
Жуpавлям и канаpейкам,
Тpясогузкам и уклейкам,
Пеpепелкам и гусям,
Чтоб не падать там и сям!

Колли

Уж коли колли вышколить,
То будет колли - лапочка.
А коли шеpсть ей вычесать,
То будет Оле шапочка.

Микрофон

Что за дикий топот? Что за страшный звук?
ТОП, ТОП, ТОП…
Шёл по микрофону колорадский жук:
ТОП, ТОП, ТОП…

Долетел до слуха жуткий скрип и звон:
ГРРР-ЖЖЖ-БАХ.
Почесалась муха, сев на микрофон:
СКРРР-ГРРР-ЖЖЖ-БАХ.

Гул раздался, будто лупят в барабан:
БУМ-БУМ-БУМ…
Это на прогулку вышел таракан:
БУМ-БУМ-БУМ…

В тишине раздался великанский топ:
БАЦ-БАЦ-БАЦ…
Это пробирался на свиданье клоп:
БАЦ-БАЦ-БАЦ…

Больше звуки не слышны.
Всё. Конец. Прошли слоны.

Жучок

Шёл по улице жучок
В модном пиджачке.
На груди блестел значок,
А на том значке
Нарисован был жучок,
Тоже в пиджачке.
И на нём висел значок,
А на том значке
Был еще один жучок...
Но он был так мал,
Что глядел я целый час
И не разобрал:

Был ли у жучка значок?
Был ли на значке жучок?

Симпатичный человек

– Приветствую вас, – сказал он, входя и снимая шапку.

– Привет! – сказал я.

– Привет, – сказал он, надел шапку и вышел. Только его и видели. Но он очень понравился мне.

Какой-то он был симпатичный и странный. Приятный он был человек!

Пуговица (Мой дядя)

Так и запомнился мне мой дядя – когда он приезжал к нам в гости в те далекие времена – с огромной пуговицей на кальсонах.

Таким запомнил я дядю в детстве, таким остался он на всю жизнь – с огромной пуговицей на кальсонах.

И когда говорят у нас в доме о дяде, когда вспоминают его светлый образ, его заслуги перед государством, то передо мной возникают его кальсоны с огромной пуговицей от пальто.

Отец говорит: «Он был красив», – я вижу пуговицу на кальсонах.

Мать вспоминает его улыбку – я вижу пуговицу на кальсонах.

Когда я смотрю на его портрет – я вижу его кальсоны с огромной пуговицей от пальто.

Черт-те-что

– Чёрт возьми! – вскрикнул я, протерев глаза.

Мимо меня проходили люди. Их вид меня поразил. У них были предметы утвари вместо голов. Вот идёт: на месте головы сидит крепко чайник. Ручка стучит по боку чайника.

Человек-чайник прошел мимо. А эти двое – кастрюлька и сковородка.

А! Что это?

Это уж слишком! Деревянная ложка! Маленькая деревянная ложка вместо головы.

Человек-ложка сказал: «Ни туды ни сюды и дррр-брым!»

Я отскочил в сторону, в подъезд. Другой с головой-кастрюлькой ответил: «Андрюша врим бегали дрлинг…»

С головой-ложкой сказал: «Ну не бывали, бывали, туды и сюды…»

Тот другой ответил: «А-а-а… вррр-трр-врт…»

С головой-ложкой сказал: «Пер-вер-дер – обдурили Дария…»

Другой засмеялся: «И…и…и… хи…хи…хи».

Я поинтересовался:

– О чем здесь, прошу вас, скажите, вы только что говорили?

Они оба сказали:

– Дербртвр…

Зубастая муха

У одной мухи разболелись зубы. Она уже не могла жужжать по-прежнему, всей пастью: жжжЖЖЖ… Она жужжала сквозь сжатые от боли зубы: ПССС… Псс… псс…

И кусаться по-прежнему она уже не могла, только тюкалась в тело жертвы воспаленными деснами: тюк… тюк… тюк…

«И это жизнь? – спросила себя муха и сама себе ответила: – Нет, это мука. Пора кончать счеты с жизнью…»

Она разогналась, зажмурила глаза и, выставив вперед больные зубы, со всего маха врезалась в железно-бетонную стену жилого дома.

– Ба-БАХ!!!..

… Вы слышите, как время от времени раздаются удары, от которых сотрясается ваш дом? Это мухи с больными зубами бьются в стены.

После этого на стенах нередко возникают ветвистые трещины. Их приятно рассматривать в минуты отдыха.

Музыкальная муха

Одна муха летела над картофельным полем. А внизу хулиганы швырялись картошкой.

– Швырь-швырь! Швырь-швырь! Швырь-швырь!

– Бум!!!

Это картошка попала мухе прямо в ухо.

Муха потеряла сознание и сорвалась в пике. Она стремительно падала вниз и вот-вот должна была столкнуться с ЗЕМНЫМ ШАРОМ.

Но в нескольких метрах над землей муха очнулась, вышла из пике и… избежала столкновения.

Муха осталась жива, но оглохла вследствие ЗАКУПОРКИ левого слухового канала картофельным клубнем.

Чего только не делала муха, чтобы избавиться от противной картошки!

Она несколько раз нарочно срывалась в пике, тряся левым ухом. Выполняла фигуры высшего пилотажа, в том числе и петлю Нестерова. Но безуспешно: картошка продолжала торчать в ухе.

Тогда муха, не выдержав мук, начала приставать к гражданину Дубову А.Н. Она лезла к нему в рот, в глаза, щекотала в носу…

Гражданин Дубов А.Н. терпел долго, ведь он не привык обижать маленьких мух. Вот он терпел, терпел, а потом не выдержал и ка-А-А-АК даст мухе по морде!!!..

От такого мощного удара картошка из левого уха мухи вылетела со счастливым свистом.

– Ура! – закричала муха. – Я снова слышу!

И она тут же полетела в консерваторию имени Петра Ильича Чайковского слушать пьесу Николая Андреевича Римского-Корсакова «Полёт шмеля».

Слон

Слон
Сломал случайно
Стенку.
— Как?
— А так:
Чесал коленку.

Ишак

Шаг. И шаг. 
И снова шаг. 
Заупрямился Ишак.
— Ты в кого 
Такой упрямый?
— Как в кого?! 
Да в папу 
С мамой!

Мама

Такое бывает —
Собака облает,
Шиповник уколет,
Крапива ужалит.
А ночью приснится
Огромная яма.
Провалишься.
Падая, выкрикнешь:
— Мама!
И мама появится 
Рядом со мною, 
А всё, что пугало, 
Пройдёт стороною. 
Она улыбнётся — 
Исчезнут занозы, 
Царапины, ссадины, 
Горькие слезы... 
«Какое везенье! — 
Подумаю я, — 
Что самая лучшая мама –
Моя!»

Подрасту и стану мамой

Подрасту и стану мамой…
Или на худой конец,
стану папой, если мама
мне не купит леденец!!!

Машина

Папа мне купил машину,
в ней есть руль и тормоза.
А на самом видном месте
нарисованы глаза!

Первая любовь

Мама даст мне молоко,
папа даст конфету.
И приятно, и легко
их любить за это

Мы сидели за столом с Вовкой и Вадиком Свечкиным и рисовали. Вошла Люба Черномордикова.

– А вот у меня что! – вытащила она из кармана своего красного фартука красное яйцо. Положила на стол и подтолкнула.

Медленно, переваливаясь, покатилось оно по столу прямо ко мне. Я хотел было поймать его, но яйцо приостановилось и покатилось обратно к Любе – так же медленно, покачивая на ходу боками.

– Что, поймал? – усмехнулась Люба. – Это яйцо не простое, – сказала она. – Оно учёное яйцо.

– Куриное, – сказал Вовка.

– Разве у курей такие яйца? Красные? – удивилась Люба. – Сам ты, Вова, яйцо куриное!

– Крашеное, – сказал тихо Вадик.

– Сам ты, Свечечка, крашеный! Это – яйцо полярной совы. Белое-то она в снегу потеряет. А так – полетает, погуляет, отдохнёт – и видит издалека, где гнездо, где яйцо красное.

Я живо представил белые просторы, на которых то тут, то там виднеются красные совиные яйца.

– Из этого сова вылупится? – хмыкнул Вовка.

– Не медведь же, – сказала Люба и подтолкнула яйцо на сей раз к Вадику. Чуть-чуть до него не докатившись, яйцо поехало вспять – к Любе.

– Кое-чему научила уже, – сказала Люба. – Сов нужно с детских лет приучать, чтобы прямо ручная вывелась. Вот пойду в школу, а за мной сова будет лететь – портфель тащить.

– Врёшь ты, – сказал Вовка, не слишком, правда, уверенно.

– Ладно, Вова, не веришь – не надо, – сказала Люба, поглаживая яйцо. – Вот высижу – сама увидишь.

– А как ты высиживаешь? – спросил Вадик.

– Ну, как высиживаю, – улыбнулась застенчиво Люба. – Как куры. Сажусь на яйцо и грею, грею. Дело-то, в общем, простое.

Приятно было посмотреть на Любу Черномордикову – какая она красивая и умная девочка. Всё умеет.

– А дай я немного посижу, – вдруг попросил Вадик. – Я такой горячий. Я быстро высижу!

– Да что ты! – замахала руками Люба. – Должна быть одна наседка. Кто высидит – тот и мать. Я старалась-старалась, сидела-сидела, а сова за тобой летать будет? Хитёр больно!

– Люба, Люба, – засуетился Вадик. А у тебя другого яйца нету? Которое пока не учёное?

Люба оглядела Вадика с ног до головы, как бы прикидывая, на что тот способен – сможет ли высидеть приличного птенца.

– Пойду погляжу, так и быть, – сказала она и ушла на кухню.

– Вы тоже просите, – зашептал нам Вадик, горячо и убедительно.

– Люба, я тоже хочу! Мне тоже яйцо! – закричал, не удержавшись, Вовка.

И мне хотелось, конечно, яйцо на воспитание – хоть воробьиное. Но неловко было просить у Любы. Уж лучше я дома подберу – небольшое на первый раз.

Люба вернулась, держа в руках два крупных белых яйца.

Вадик подхватил яйцо обеими руками. Поднёс ко рту и шумно задышал, согревая.

– А чьи это? – недоверчиво спросил Вовка.

– Пока с куриными попробуйте, – сказала Люба. – С ними-то попроще – домашняя птица.

– А я не хочу курицу, – заупрямился Вовка.

– Ну что ты, Вова?! Обучай на петуха! Будет тебя охранять, как верная собака.

Вовка вертел яйцо в руках, осматривая его со всех сторон, как очень придирчивый покупатель.

– Только не избалуйте! На шею сядут – натерпитесь, – вздохнула Люба. – Ох, нелёгкое это дело всего для одной пары рук.

Вовка теперь положил яйцо на стол и, придерживая его пальцем, то принюхивался к нему, то прикладывал ухо.

– Что там? – спросил я.

– Тихо… Молчит.

Я тоже приложил ухо. Яйцо было гладкое и прохладное. И, кажется, тихонько шуршало, шумело, как морская раковина.

– Хватит! – оттеснил меня Вовка. – Ты моё яйцо не подслушивай.

Вадик прохаживался вокруг стола, что-то своему яйцу нашёптывая.

– Люба, – сказал он. – Ты мне покажи, пожалуйста, как садиться на него ловчее.

– Глядите, – сказала Люба. Она выдвинула стул, подула на сиденье и бережно положила яйцо прямо посередине. – Это будет гнездо. Вот так! Теперь потихоньку садитесь. – Люба опустилась на яйцо. Спину она держала прямо, руки – на коленях. – Сидеть смирно. Не вертеться, – пояснила она.

Вадик, не теряя времени, тоже выдвинул стул. Яйцо у него долго не укладывалось, как он хотел – посередине. Скатывалось к краю.

– Неслух какой! Разбойник! – ворчал Вадик. Наконец, он уложил яйцо и начал медленно усаживаться, глядя прямо перед собой испуганными глазами.

– Нет-нет-нет! – остановила его Люба. – Вы уж с Вовой садитесь разом. Чтоб потом никому обидно не было. А то у тебя, Вадик, курица вылупится, разговаривать начнёт, а Вова будет ещё на гнезде. Приготовились! Внимание!

Вадик и Вова застыли над своими гнёздами.

– Раз, два – начали!

Они садились очень медленно. Так подъемный кран опускает строительную плиту – медленно, но верно.

– Только не волнуйтесь. Всё идёт хорошо, – приговаривала Люба. – Вадик, ты отстаёшь – смелее!

Они опустились одновременно – раздался нежный, чуть слышный хруст.

Почему-то так же медленно, осторожно они начали вставать. Так строительный кран поднимает строительную плиту, попавшую всё-таки не на то место. Вова оглядывался и трогал штаны, а Вадик неотрывно глядел на Любу. В глазах его была печаль.

– Всё получилось, по-моему, – сказала Люба и быстро вышла из комнаты, притворив за собой дверь.

Краем глаза я заметил, как её красное совиное яйцо медленно, ворочая боками, катится по стулу. Бросился на помощь. Но яйцо сорвалось. Ударилось об пол! С деревянным стуком. Подпрыгнуло-подскочило. И резво покатилось под кровать, будто и в самом деле что-то соображало.

А Люба на кухне громко гремела посудой. Но всё равно был слышен её звонкий, как колокольчик, красивый и какой-то румяный смех.

Такая уж это была весёлая девочка.

СЛОВО О СЛОНАХ

Слоненок

Семейство Слонов 
Перепугано насмерть - 
Слонёнок простужен: 
И кашель, и насморк. 
Лекарства достали, 
Компрессы готовы, 
Но где продается 
Платок хоботовый? 

Секретная песенка о слоненке*

По Борнео и Ямайке 
Ходит Слон 
В трусах и майке, 

Ходит в маминой панаме. 
Только это - 
Между нами. 

Испуганная песенка слоненка*

Мы с мамой 
В Африке живём, 
А в джунглях жизнь - не шутка: 
Там страшно ночью, 
Страшно днём, 
А в промежутках 
Ж  у  т  к  о. 

* В соавторстве с Вадимом Левиным

Всё началось как обычно. Один парень случайно нажал на пульте секретный код и вышел на секретный канал. Там шла передача «Магазин желаний». И вдруг, парень увидел, как по заснеженному склону горы несётся сноуборд без сноубордиста. А какой-то голос из телевизора спрашивает:
– Если очень захочешь, станешь крутым сноубордистом!

А парень, конечно очень хотел. А голос:
– Ещё сильней захоти!

И парень ещё сильней захотел. А голос:
– Ещё, ещё сильней!

Парень захотел сильно-сильно, и вдруг, произошла телепортация. Он оказался в телевизоре, на том склоне. Катил на сноуборде, как настоящий мастер.

И тут в комнату вошла мать. А сына нету. Хотела выйти, а голос из телевизора говорит:
– Если хочешь, эти драгоценности, эти платья, эти шубы будут твои!

Она посмотрела на экран, а там драгоценности, о которых она всю жизнь мечтала: платья, которые ей снились, и шубы /две/, которые даже не снились! И она это всё страшно захотела. А голос:
– Сильней хоти, сильней!

Она ещё сильней захотела. А голос:
– Ещё, ещё сильней!

Ну, она захотела – сильней некуда – и тоже произошла телепортация. Она оказалась в телевизоре. И все драгоценности были на ней и все платья, и все шубы…

А потом в комнату вошёл отец. А на экране – «Мерседес» последней модели… Ну, в общем, всё повторилось и он тоже оказался в телевизоре. Уехал на «Мерседесе» куда-то вдаль.

А в комнату вошла бабушка. Она была очень старенькая и думала о смерти. И вдруг, голос говорит:
– Если хочешь, будешь лежать в этом хорошем гробу!

Посмотрела бабушка, а на экране хороший гроб.

И она захотела… А голос:
– Сильней хоти, сильней!

Ну, бабушка сильней захотела. А голос:
– Ещё, ещё сильней!

А бабушка говорит:
– Нет, я лучше поживу ещё немного! – и выключила телевизор.

Теперь она живет одна в большой квартире. Судьба остальных членов семьи неизвестна.

***

Когда я был маленьким, во всех домах ещё стояли печки. Дрова были разные: березо­вые, сосновые, осина… И перепутать запахи дымков было совершенно невозможно.

Отправляя меня куда-то, бабушка наказы­вала:

— Не заблудись! Идёшь сначала на запах елового дыма, в переулке сворачиваешь на осиновый и шагаешь, пока не запахнет бере­зой… А наш родной запах…

— Да знаю, знаю! — отвечал я ба­бушке. — Свежие пироги с капустой!

***

Когда я был маленьким, многие думали, будто люди произошли от обезьян. И многие из тех, кто так думал, вели се­бя соответственно.

***

Когда я был маленьким, над нашим горо­дом каждый день пролетал огнедышащий дракон.

Ровно в полдень дракон, хлопая крыльями, зависал над Центральной площа­дью, где стоял театр драмы, и громовым голосом произносил:

— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

По дракону все проверяли часы.

***

Когда я был маленьким, ключ от квартиры мне не доверяли, и мне приходилось иногда залезать домой через замочную скважину. И папа мой сквозь отверстие пролезал, таких размеров была у нас замочная скважина. Я жил и радовался, что ключ от квартиры мне не доверяют.

***

Когда я был маленьким, мой дедушка изобрёл цветной телевизор. На экранах в те времена колыхались какие-то серые тени, а дедушка уверенно объяснял:

— Смотрите внимательно, вот этот – в синей рубахе!.. А рядом с ним –  рыженькая!..

Все приглядывались. И точно! Мы видели, к примеру,  человека в синей рубахе и совсем отчётливо — рыжую девочку!

— Я вот что придумал, — сказал однажды дедушка. – Придёт время – и говорить ничего не нужно станет! Просто щёлкнул кнопкой – и всё сразу, как надо: синенькое и зелёное, жёлтое и красное!

Не знаю, как про это дедушкино изобретение другие догадались, но случилось именно так: теперь щёлкни кнопкой – и всё, как надо!  

***

Когда я был маленьким, я очень любил конфеты «Коровка».

Развернёшь фантик, и на стол из обёртки сразу вышагивала маленькая коричневая бурёнушка.

Корова ходила по столу между чайными стаканами и блюдцами и мычала, пока не покормишь её ирисками и не напоишь сладким чаем.

***

Когда я был маленьким, я очень любил выдумывать всякую несусветную чепуху, рассказывал её дедушке и обязательно спрашивал, может ли такое произойти на самом деле.

— Может, — отвечал мой любимый дедушка. – Когда рак на горе свистнет.

Я всегда после такого ответа начинал кукситься и переживать, и тогда дедушка обязательно говорил:

— Ладно, пойдём! Есть у меня один знакомый рак!

Мы шли к реке и долго уговаривали дедушкиного знакомого рака прогуляться с нами на гору. Рак отнекивался и упирался, но в конце концов всегда соглашался при условии, что его поднесут.

На горе рак продолжал кочевряжиться, выяснял, чего это ради он должен свистеть. Понятно, что в итоге они свистели дуэтом, рак и мой дедушка.

Ну, а затем начиналась всяческая несусветная чепуха. Нечего больше и рассказывать.

***

Когда я был маленьким, у нас жила собака Жуля, страшная обжора и попрошайка.

Жуля могла съесть столько, что однажды наш папа не выдержал. Он сделал табличку «Собака накормлена» и после завтрака повесил её Жуле на шею. С этой табличкой Жуля отправилась гулять.

А когда вернулась, на ней было уже восемь табличек такого же содержания.

***

Когда я был маленьким, меня однажды повели в зверинец. Животные сидели в тесных клетках, мне сразу стало их невыносимо жалко, и я едва не заплакал.

— Знаешь, мишка, — сам не знаю зачем, сказал я какому-то бурому медведю, — если хочешь, думай, будто это тебе захотелось на меня посмотреть, ладно?

— Нет, детёныш, — вздохнув, ответил бурый медведь. – Это уж зверство!

Служитель зоопарка замахнулся на медведя метлой и начал меня успокаивать:

— Ты не слушай его, мальчик. Животные вообще не умеют разговаривать!

***

Когда я был маленьким, телефоны в нашем городе были ещё не у всех. Если нужно было сообщить что-то срочное на другую улицу, я просил пролетающую синицу:

— Добрая птица! Передай, пожалуйста, моей бабушке, что я очень соскучился!

Синицы всегда обязательно выполняли мои просьбы. А ещё люди писали письма.

***

Когда я был маленьким, кругом было запрятано страшное количество разных сокровищ и кладов: мешки золота, сундуки с бриллиантами и серебром, кувшины изумрудов и жемчуга. Ковырни любой камень – и под ним засверкают огнём старинные монеты!

Хорошо, что об этом я догадался совсем недавно. А то увлёкся бы поисками сокровищ – и на такие глупости можно было ухлопать всю жизнь!

***

Когда я был маленьким, зимой термометр за окном показывал порой такие морозы, что становилось жутко. Тогда я тёр градусник варежкой и дышал на него. Сразу становилось теплее.

***

Когда я был маленьким, из окон у нас были хорошо видны Северный полюс и Кавказские горы, за огородом начиналась Африка, а вокруг колодца простиралась Австралия с многочисленными кенгуру и медведями панда.

Потом все части света как-то незаметно расползлись и разбежались в разные стороны.

***

Когда я был маленький, мой дедушка отвечал в семье за гром и молнии.

Он поднимался на крышу нашего дома и длинным шестом с привязанным на конце веником разгонял низкие серые тучи.

Потом я перестал бояться грозы. И дедушке вылезать на крышу стало не нужно.

Не капитаном,
пусть простым матросом!
Пусть пассажиром!
Только бы поплыть
туда, где есть
бананы и кокосы,
где баобаб растет
и эвкалипт.
Где круглый год тепло,
где волны с гулом
на берег экзотический
идут,
где хищные
зубастые акулы
подводные богатства
стерегут. 
Где птица,
неизвестная мне,
плачет
в лесу,
среди лиан и орхидей.
Где люди говорят
совсем иначе,
включая даже
маленьких детей. 
Где на камнях,
горячих, словно угли,
забросив в океан
рыбачью снасть,
с утра поклёвки ждёт
мальчишка смуглый,
мечтая к нам
когда-нибудь попасть, - 
не капитаном,
пусть простым матросом!
Пусть пассажиром!
Только бы поплыть
туда, где вишни есть
и абрикосы,
где на полях бескрайних
рожь стоит. 
Где тонет всё зимой
в сугробах снежных,
и до весны
стоит на реках лёд...

Смотрю я с грустью -
с берега, конечно, -
как вдаль уходит
белый теплоход. 

Синяя вода

Волны в камушках, играя, 
Возле берега шумят.
Я купаюсь и ныряю
Целых два часа подряд.
Мне приказывает мать:
- Хватит плавать и нырять!
Поскорей надень рубашку,
Видишь, ветер посвежел.
Ты же весь замерз, бедняжка,
Ты буквально посинел!
Я из моря выхожу,
Я на маму не гляжу,
Правда, я немножко синий,
Но нисколько не дрожу.
Я ничуть не замерзаю
Никогда-да-да-да-да!
Просто та-та-та
Такая
В море синяя вода!

Мой большой друг

У меня есть друг –
Большой и верный.
Я его люблю, и оттого
Он скучает без меня, 
Наверно.
Дома я скучаю 
без него.
Он вдали
Волнуется порою –
Долго жить в разлуке
Нелегко.
И ночами
Нет ему покоя:
Он переживает
Глубоко.
Я его оставил 
прошлым летом
на далеком южном 
берегу,
и не шлю ни писем,
ни приветов,
и никак приехать 
не могу.
С другом
Я увидеться мечтаю
В той же самой 
Бухте голубой,
Но его к себе
Не приглашаю –
Слишком он для этого
Большой.
Кончится разлука
Наша вскоре
Я на теплый выбегу
Гранит,
Закричу я другу:
– Здравствуй, море! –
Друг меня обнимет
И простит.

Из серии «КВАК И ЖАБ»

Перевод Марины Бородицкой

Пошли однажды Квак и Жаб на прогулку, да и загулялись.

Сперва по лугу долго шли.

Потом по лесу бродили.

Потом зашагали вдоль реки.

И наконец вернулись в домик Жаба.

— Бедный я, несчастный! – воскликнул Жаб. – Мало того, что ноги разболелись, так ещё и пуговица пропала!

И правда, у него на пиджаке не хватало пуговицы.

— Не волнуйся, — сказал Квак. – Мы хорошенько поищем всюду, где сегодня гуляли, и найдём твою пуговицу.

И они снова пошли на луг и стали шарить в густой траве.

— Вот она! – закричал Квак.

— Нет, это не моя пуговица, — вздохнул Жаб. – Моя белая, а эта чёрная.

И он положил чёрную пуговицу в карман.

Тут к ним подлетел воробей. В клюве у него белела пуговица.

— Простите, пожалуйста, это не вы потеряли?

— Не я, — буркнул Жаб. – В этой пуговице всего две дырочки, а в моей было четыре.

И он сунул пуговицу с двумя дырочками в карман.

Квак и Жаб вошли в лес и стали бродить по тропинкам, внимательно глядя под ноги.

— Вот она! – крикнул Квак.

— Это не моя пуговица! – рассердился Жаб. – Она совсем маленькая, а моя была большая.

И он опустил маленькую пуговку в карман.

Тут из-за дерева вышел енот.

— Я слышал, вы пуговицу ищете, — сказал он вежливо, — вот, взгляните-ка: не ваша?

— Не моя! – топнул ногой Жаб. – Моя пуговица была круглая, а эта квадратная.

И он спрятал квадратную пуговицу в карман.

Квак и Жаб спустились к реке и стали копаться в прибрежной глине.

— Вот она! – подпрыгнул Квак.

— Это не моя пуговица!!! – заорал Жаб. – Она совсем тоненькая, а моя была толстая!

И Жаб запихнул тоненькую пуговку в карман. Он ужасно разозлился.

— Пуговицы! Пуговицы! – визжал он, топая ногами. – Весь мир засыпан дурацкими пуговицами, и только моей нигде нету!

И он бросился бежать, и бежал до самого дома, и очень громко захлопнул за собой дверь.

На полу в прихожей лежала пуговица: большая, белая, круглая, с четырьмя дырочками.

— Ой, — сказал Жаб. – Ой-ёй-ёй. Сколько же неприятных минут я доставил своему бедному другу!

Он выгреб из кармана все найденные пуговицы и снял с полки коробку с иголками и нитками. А потом взял и пришил пуговицы, все до одной, к своему пиджаку.

Утром он подарил пиджак Кваку.

Квак подарку обрадовался, даже заскакал от восторга.

И ни одна пуговка не отлетела.

Жаб их очень крепко пришил.

В море

Бабушка задумчиво сидела на берегу и не заметила, как подкралась большая волна. Не успела она оглянуться, как оказалась в открытом море. Над головой у неё было только небо с тучками, а вокруг одна вода.

– Где же берег? – спросила бабушка. Но ей никто не ответил.

Пошёл дождь. Вода в море прибывала, оно становилось всё глубже, а берега всё дальше.

И вдруг вдалеке бабушка увидела танкер. «Это то, что мне нужно, – подумала она. – Лоцман знает, куда держать курс! Да и скорость у него, похоже, не такая уж большая… Пожалуй, догоню».

Бабушка не только догнала его, а даже обогнала! Успела выбраться на берег, немного обсохнуть и причесаться… Только после этого танкер показался на горизонте.

– Удивительно, – сказали мы ей потом, – ты же никогда не умела плавать!

– Да, – ответила бабушка. – Но всё же танкер пришёл вторым.

На выставке

Бабушка ходила по залам художественной выставки. В одном из залов она любовалась пейзажами и натюрмортами. В другом её привлекла картина под названием «Жена рыболова». На ней женщина в пёстрой косынке стояла на крылечке дома, рядом с ней сидел рыжий кот. Оба они в ожидании смотрели на берег реки.

В третьем зале бабушке захотелось присесть, передохнуть. Но только она опустилась на бархатное сидение банкетки, как увидела – с одной из картин сходит рыболов, держа на плече удочку, а в руке ведро.

– Вы далеко ли собрались?

– Да вот пойду, отнесу жене рыбу. Сегодня хороший улов. Пусть поджарит на ужин. Но, – он оглянулся по сторонам и перешёл на шёпот, – вы никому не говорите. А то её отправят на другую выставку!

Бабушка вспомнила картину «Жена рыболова» из соседнего зала, заглянула в ведро, из которого торчало несколько рыбьих голов и хвостов, и кивнула:

– Идите, не волнуйтесь!

Не успела бабушка отвести взгляд от пустого полотна, как в зал вошла смотрительница музея. Она сразу увидела опустевшую картину, с подозрением посмотрела на бабушку и спросила:

– Где рыболов?

– Только что был здесь, – успокоила её бабушка. – Просто отошел на минутку, червяков накопать.

– Какие червяки, – возмутилась смотрительница. – На улице зима, мороз пятнадцать градусов!

– Какой ужас, как быстро меняется климат! – воскликнула бабушка. – Мне надо было не полениться и заранее предупредить червяков, чтоб не ждали на таком холоде. Да и рыболова, чтоб не бегал понапрасну, а берёг ту рыбу, которую уже поймал.

Птичка

Птичка будто бы из жести,
Целый час сидит на месте.
Подошёл – она из тела!
Пискнула 
и улетела.

Вечер

Мама ушла,
Папа ушёл,
Бабушка ушла,
Сестра ушла.
А вечер пришёл.

Облака

Летят над речкой облака
Из далека до далека.
Так медленно они летят,
Как будто дальше не хотят.
Как будто бы им лучше здесь,
Где я стою и речка есть. 

Как течет время

Есть река вечера,
Река ночи, 
Река утра,
Река дня.

И все эти реки
Впадают 
В меня.

Юрию Ковалю

Вечера в Крыму звёздные. Поблизости от нашей мазанки на столбе висел фонарь под круглой жестяной шляпой. На яркий радужный свет его слетались ночные бабочки и кружились, словно вальсировали.

«Вот бы собрать коллекцию ночниц,– решил я, – и показать в нашем классе!» Зажав в руке сачок, я приметил в весёлом хороводе бабочек одну удивительную – бражника «мертвая голова». Поднял сачок… и тут же отпрянул: что-то пушистое стремительно и бесшумно прорезало полосу света. Бабочка у меня на глазах исчезла. Какая-то крылатая охотница опередила меня! «Ладно,– думаю,– не велика потеря». Но вскоре птица снова прилетела и поймала ещё одну большую ночницу. Так она всех бабочек переловит! Я ей покажу! И побежал к соседу, любителю-птицелову, за сеткой. По пути наскочил на ночного сторожа Константина Федотыча.

– Чего несёшься сломя голову?

Я рассказал о птице.

– Ишь, дело важное,– усмехнулся старик. – Да это сова-сплюшка промышляет.

– Промышляет, промышляет! – буркнул я. – Вот поймаю – сразу перестанет.

– Нечто тебе ее словить? – старик безнадёжно махнул рукой. – Лучше совы, поди, никто не прячется.

– Значит, не поймать?

– Поймать трудно, а увидеть можно. Ступай-ка…

Константин Федотыч поманил меня к себе в дом. Резные ходики монотонно тикали на стене. Сторож снял ботинки и полез по узкой скрипучей лесенке на чердак, а я присел на лавку в углу.

Вскоре снова скрипнула, ожила лестница. Константин Федотыч спустился, включил свет и достал из-за пазухи что-то пушистое, похожее на шерстяной клубок. Не успел я разглядеть его хорошенько, как старик подбросил клубок к потолку, и тот плавно закружил под зелёным абажуром.

Полетав по комнате, птица ловко поймала ночницу и опустилась Константину Федотычу на палец.

– Узнаёшь?

Я молча кивнул.

Дальше пошло еще чуднее. Когда мы сели за стол, вместе с нами ужинала и сплюшка, — она примостилась на спинке стула и как бы подбоченилась. Константин Федотыч нарезал мясо маленькими кусочками и подал ей, как знатному гостю, прямо на тарелке.

Сова нахохлилась, вытянула крыло в сторону, изогнулась и лапой, точно вилкой, взяла кусок мяса.

Я поразился: наверное, ни одна птица на свете не умеет есть так культурно!

– Лукерья-кудесница! – представил сторож. — Третий год на чердаке проживает. С птенца растил.

Затем он распахнул окно, выпустил птицу в тёмный сад и приложил палец к губам. Вскоре оттуда донеслись мелодичный свист и тихое бормотание: «Сплю, сплю, сплю…»

– Слышь? Лукерья ночь баюкает… – Сторож постучал в такт песне по столу: так, так, так… – А ты её словить хотел.

– Да я из-за бабочек…

– Велика беда – из-за бабочек. В другой раз наловишь. А что за крымская ночь без совы? В наших краях сплюшку уважают. «Ночными часами» зовут!

Жил-был Кот, который умел петь и пел вечерами для своей знакомой кошки. Но его знакомая кошка не обращала на него никакого внимания и не выходила гулять, а целыми вечерами сидела и смотрела телевизор.

Тогда кот решил сам спеть по телевизору. Он пришёл на телевидение петь, но ему там сказали:

– Мы с хвостами не берём.

Кот сказал:

– Это пара пустяков.

Он зашёл за угол, подвязал хвост к поясу и снова пришёл на телевидение. Но там ему опять сказали:

– С какой стати у вас лицо полосатое? На экране это будет выглядеть странно – все подумают, что это у них телевизоры испортились.

Кот сказал:

– Это пара пустяков. – Снова зашел за угол, потёрся о белую стену и стал белый, как стена.

Но на телевидении ему опять сказали:

– Что это ещё за меховые варежки у вас?

Тогда кот разозлился и сказал:

– Меховые варежки? А вот это вы видели?

И высунул свои длинные острые когти.

Ему сказали:

– Ну, знаете что, с такими когтями мы вообще на телевидение петь не берём. Всего вам хорошего!

Кот тогда сказал:

– А я вам всё ваше телевидение тогда испорчу!

Он залез на телевизионную вышку и стал оттуда кричать:

– Мяу! Мрряу! Фрряу! Пш-пш! Ку-ку! Доре-ми-фа-соль!

И все передачи телевидения стали путаться. Но зрители терпеливо сидели и смотрели.

А кот кричал всё громче, из-за этого всё ещё более перепуталось, и диктора показали вверх ногами.

Но зрители терпеливо сидели и смотрели, только головы перевернули так, чтобы было видно перевернутое изображение.

В том числе это сделала и котова знакомая кошка.

А кот прыгал и бегал по телевизионной вышке, и передачи от этого стали не только перевёрнутые, но и перекошенные.

И все зрители в ответ перекосились, чтобы удобней было смотреть перекошенное изображение.

И котова знакомая кошка тоже вся, бедная, перекосилась.

Но затем кот задел на вышке лапой какое-то хитросплетение, и телевизоры испортились и погасли.

И все тогда вышли на улицу гулять.

И знакомая котова кошка тоже вышла погулять со своей перекошенной внешностью.

Кот увидел это с высоты, спрыгнул, подошёл к своей знакомой и сказал:

– Гуляете?

И они стали гулять вдвоём, и уж тут-то кот спел ей все песни, какие хотел.

Я вдохновенно рисовал,
Как в торт корабль заплывал!..

Обрадовалась мама: "Чудо!
Опять помята вся посуда!"

Скушай кошку, детка!
Ждёт тебя конфетка!

Любили мальчики мечтать!..
Матрасами хотели стать!..

Спелые гвозди на ветках висели!
Мы подходили, срывали и ели!

Последний лифт на дереве качался...
Все облетели... -  Он один остался...

Утром солнечным на пруд
Гуси с ушками идут!

Нарядились Коля с Галей -
На носах у них сандалии!


Ответы 

порт
помыта 
кашку
матросами
гвозди
лист
утками
ногах

В разгар лета мы ехали с мамой по пустыне Каракумы в гости к дедуш-ке и бабушке. Стояла невыносимая жара +45 в тени, никакой тени за окнами не было, а от песка струился горячий воздух. Казалось, что температура +60, +70, или все +100 градусов, и мы едем не в поезде, а в раскаленной духовке и таем, как сливочное масло. Иногда вдали, как мираж, проезжал путник в стёганом халате, в сапогах и в меховой шапке верхом на ослике. Было непонятно: куда он едет? Как находит дорогу, когда вокруг – ни дорог, ни тропинок, ни речки, лишь изредка промелькнёт уродливый кряжистый саксаул? Как бедный ослик везёт его на се-бе?

Казалось чудом, когда на горизонте появилось ярко-голубое Аральское море и порт с кораблями и моряками, над которыми с пронзительными криками летали ослепительно-белые чайки. На перроне наперебой предлагали копченую рыбу и носки из верблюжьей шерсти. Это был город Нукус – столица Каракалпа-кии.

Ночью, когда спала жара, мы продолжили путь на пароходе на остров Муйнак. Вокруг загадочно мерцали огни, похожие на разноцветные бусы. Море, как живое, шумно вздыхало, раскачивая корабль, как люльку, волны выплёскива-лись на палубу, словно желая заглянуть в каждую каюту. На пристани нас с не-терпением ожидали дедушка с бабушкой. Мама везла меня к ним на каникулы по-сле окончания третьего класса, а я везла альбом с красками, чтобы удивить их своим талантом. Однако маленькая, стриженная под мальчишку внучка, видимо, больше всего удивила и огорчила их худобой. Поэтому они постоянно меня кор-мили и взвешивали каждую неделю.

Жили старики в самом многолюдном месте, в центре посёлка, в не-большом доме рядом с почтой, куда непрерывно забегали люди по делам или просто поболтать, узнать новости и полюбоваться лишний раз на прелестного верблюжонка. Его подарил на радостях местный житель, узнав, что его отец, счи-тавшийся погибшим на войне, жив. Пушистый, большеглазый и ласковый малыш был всеобщим любимцем. Назвали его Тимтилимчик, потому что на шее у него позванивал серебряный колокольчик: «Тим-тилим! Тим-тилим! Тим-тилим!». Остров Муйнак был похож на пустыню, окружённую морем, и без колокольчика детёныш вполне мог затеряться в песках.

Большую часть года на острове стояла невыносимая жара, а зимой бушевали морозы. Пароход приходил с материка раз в неделю. Местные каракал-паки отличались добротой, доверчивостью и радушием, жили в юртах, в которых зимой было тепло, а летом прохладно. В домах они держали скот, поэтому из окон и дверей выглядывали блеющие козы и мычащие коровы. Верблюдов привя-зывали на улице около жилья, дворов в посёлке не было. Невозмутимые гордые верблюды без устали жевали, но рассерженный верблюд мог больно ударить но-гой, плюнуть, укусить и быстро бегал за обидчиками. Мальчишки, демонстрируя бесстрашие, с гиканьем пробегали у них между ног.

Дома на острове были одноэтажные из саманной глины и необожжен-ного кирпича. Водопровод и уборные находились на улице, ни отопления, ни го-рячей, ни холодной воды в домах не было. Готовили и обогревали жилища сак-саулом. Вдоль берега темнели заросли камыша, в которых водились шакалы.

Над низенькими домами посёлка возвышался громадой Рыбозавод, на котором трудилось всё местное население, и днём посёлок пустел. Детвора, спа-саясь от жары, не вылезала из воды. Главной едой на острове была рыба, целиком заменявшая мясо. В каждом доме непременно висел копчёный лещ в человече-ский рост. Вместо пива, вина и водки, там употребляли кумыс – пьянящее молоко кобылы. Ходить по песку босиком было невозможно, яйцо, закопанное в песок, сваривалось вкрутую.

Дедушка верил в Аллаха и молился пять раз в день, становясь босиком на специальный коврик, лицом к Востоку. К моему большому огорчению, дедуш-ка не разрешал рисовать людей, потому что это категорически запрещалось Кора-ном, и ставил в угол, если замечал, что я рисую его или бабушку. Бабушка за это могла даже шлёпнуть.

Наш дедушка был похож на Льва Толстого, чем очень гордился: такой же маленький, седобородый, с неожиданно голубыми, лукавыми глазами, а ба-бушка – круглая, румяная и белолицая, походила на сдобную булочку. Она целы-ми днями, перекатываясь как колобок, готовила еду, занималась домашним хо-зяйством и непрерывно ворчала.

В посёлке не запирали ни окон, ни дверей, поэтому каждое утро со скрипом открывалась наша дверь, и в ней появлялась голова Тимтилимчика, ко-торый печально смотрел на меня до тех пор, пока я не выскакивала из постели. Затем, в одних трусах и сандалиях на босу ногу, я отвязывала его и вела гулять. На длинных тонких ножках он быстро бегал по жгучим пескам, как в кроссовках по дорожкам стадиона.

К несчастью для всех, по решению пожарной комиссии почта срочно закрылась для замены электрических проводов и приобретения пожарного обору-дования, а начальника почты уволили. Бедный Тимтилимчик, забытый в суматохе всеми, остался без еды и воды стоять на улице один. Мы без колебаний забрали малыша к себе, сделали загон с навесом от солнца и дождя, поили и кормили его, а я водила гулять.

Время прошло неожиданно быстро, лето подходило к концу. Мы стали собираться в обратную дорогу. Уезжая навсегда, мы со слезами на глазах проща-лись с дорогим Тимтилимчиком, к которому привыкли, как к родному. Почта к этому времени открылась, и верблюжонка у нас забрали с благодарностью.

На память остались изображения Тимтилимчика в моём альбоме. Через год дедушка с бабушкой переехали жить к нам. За это время Тимтилимчик стал большим, сильным, и работал на почте курьером – отвозил и привозил с парохода почту.

Прошло много лет, я окончила Художественный институт и стала ху-дожником. Давно нет Аральского моря. Оно высохло! Нет острова Муйнак. Он исчез! Нет СССР, в котором мы тогда жили. Он распался! Республики Советского Союза стали самостоятельными государствами. Но наш любимый Тимтилимчик жив здоров, и живёт в городском зоопарке, но это уже другое государство, под названием Узбекистан, а день там начинается и кончается НА ТРИ ЧАСА РАНЬШЕ, чем в Москве.

Верблюды

Зачем это чувство? Откуда?
В итоге ли бед и обид?
Люблю я печальных верблюдов,
Ценю терпеливый их вид.
Своим удивительным строем
Верблюды, как время, идут.
И шкуру в лохмотьях достойно,
Как лучшую, носит верблюд.
Запасы его не хомячьи:
Есть гордость особая в том,
Что есть не дадут – не заплачет,
Не вздрогнет, как звякнут ведром.
А то, что надеждой зовётся:
В мельканье неласковых дней
Краюха калёного солнца,
Пустыня да небо над ней.

Двойка

Двойка,
Двойка.
Двушка!
Выпятила брюшко.
Голову склонила
И глядит уныло.
Двойка притворяется,
Что она печалится!
За печальною спиной -
Хвост веселою волной!
Двойка очень рада:
«Так тебе и надо!
Не учил?
Не учил!
Вот меня и получил!»

Моя ручка

У ручки радостный денёк:
Купил я ручке стерженёк.
И снова ручка пишет,
И снова ручка дышит.

Но что-то стало с ней не так:
Писала ручка «Стас – дурак»,
Теперь же неизменно
Всё пишет: «Лена», «Лена»…

Это предложение учительница старательно вывела мелом на доске. Потом Людмила Аркадьевна повернулась к классу и спросила:

– Всем понятна тема сочинения? Постарайтесь лаконично описать внешность и характер какого-нибудь ученика или ученицы из вашего класса. Вопросы есть?

Аня Карнаухова подняла руку:

– А фамилию называть? Ну, того, чей портрет?

Петухов с задней парты быстро прокомментировал:

– А как же без фамилии? Опиши меня – «Портрет Антона Петухова. Масло. Третьяковская галерея»…

– Петухов, не паясничай, – перебила учительница. – Фамилию называть не нужно. Если литературный портрет будет точным, мы и так догадаемся, о ком идёт речь. Итак, начали!

Витя Брюквин вздохнул и задумался. Кого описывать? Петухова, что ли? «Мой одноклассник рыжий и долговязый как жердь…» Ещё по шее даст, чего доброго! А может, Юрку Шурупова? «У моего товарища длинный нос и два симметричных глаза по бокам…» Ерунда какая-то! У всех два глаза по бокам!

Уже прошло пол-урока, а перед Витей всё ещё лежала чистая тетрадь. Ну, завал! Опять пара маячит!..

Рядом что-то быстро строчила Карнаухова. Подумаешь, писательница! И тут Брюквину пришла в голову гениальная мысль: а чего мучиться-то? Он уселся поудобнее, скосил глаза в сторону тетради Карнауховой и стал переписывать:

«Мой одноклассник невысокого роста, вихрастый, волосы светлые. Уши чуть оттопыренные, нос вздёрнутый. Усидеть спокойно не может, всё время вертится…»

Витя писал быстро, чтобы успеть до конца урока. В смысл он не вникал – было некогда.

«…Когда услышит какую-нибудь шутку, не смеётся, а говорит: «Ха-ха!» Свою речь обычно пересыпает различными вводными словечками, вроде: «ну, это самое», «одним словом» и так далее…»

Тут Брюквин перестал писать и подозрительно посмотрел на свою соседку.

– Карнаухова, – зашептал Витя, – ты, это самое, про кого пишешь?

– А тебе-то что? – ответила Аня, прикрывая свою тетрадь рукой.

– Брюквин! Не мешай Карнауховой! – вмешалась Людмила Аркадьевна. – Ты что, уже закончил работу? Давай-ка сюда тетрадь!

– Я, это самое, почти заканчиваю…

– Ничего, ничего, разберёмся. Неси своё сочинение!

Витя нехотя встал и пошёл к учительнице.

Людмила Аркадьевна открыла тетрадь, пробежала глазами по корявым Витиным строчкам и удивлённо подняла брови:

– Так-так… Очень оригинально! Ребята, вы знаете, что нам изобразил Брюквин? Ни за что не угадаете: ав-то-порт-рет!

У Нинки в шкафу поселилась моль. Самое интересное, что никто ее туда не приглашал. Нинка хотела пальто взять, а моль у нее перед носом дверь захлопнула и говорит:

– Не беспокоить меня! Я завтракаю! – и на замок закрылась.

Нинка в замочную скважину кричит:

– Пальто-то отдай! В чем я гулять пойду?

– Не отдам, – говорит моль. – Я пальтом твоим завтракаю. А будешь приставать – укушу!

«Некультурная какая. И неграмотная», – подумала Нинка и побежала папе жаловаться.

Папа как узнал, что моль в шкафу пальто Нинкино ест, хотел милицию вызвать. Но потом решил, что с ней надо по-хорошему. Вооружился он шваброй, вежливо так в дверь шкафа постучал и говорит:

– Моль, откройте дверь. Будьте добры.

Моль голову нечесаную высунула и отвечает:

– Это ваша шапка на гвоздике болтается?

– Моя. Кроликовая, – сказал папа.

– Если не отвяжитесь – она на обед пойдет, – и снова дверь закрыла.

– Наверное, и валенки уже съела. Вон какая пузатая, – вздохнула Нинка.

Тогда папа принес с кухни апельсины, чтобы оккупантку вытравить.

Нинка обрадовалась:

– Правильно! Дай я ей прямо в лоб апельсином…

Но папа сказал, что это способ совсем не эффективный. А вот резкого запаха моль испугается и сразу убежит.

Он апельсины очистил и шкурки около шкафа положил. Но моль со стонами из шкафа не выползла и пощады не запросила: нос заткнула, наверное.

Нинка не выдержала. Взяла апельсин да как его внутрь зашвырнет! Будто гранату.

В шкафу сразу такая тишина сделалась, моль даже чавкать перестала. А через минуту появилась на пороге шкафа. Жевала апельсин, морщилась и выплевывала косточки.

– Я моль новой породы. Мне ваши бабушкины методы – нипочем. Принесли бы лучше носки какие-нибудь на десерт. Кстати, где вы купили такую вкусную шапку?

Папа за шапку очень рассердился. Даже шваброй взмахнул, но моль вовремя за дверью спряталась. Нинка предложила ее выманить и поколотить. Тогда папа велел ей принести мамину шубу из прихожей. Он надел мамину шубу на швабру, спрятался за креслом и стал размахивать ею перед шкафом.

– Какая аппетитная шуба… Сам бы съел, – говорил он громко, а Нинке шептал:

– Когда она на шубу клюнет, ты ее за задние лапы хватай. Если они у нее, конечно, есть. А я ее шваброй…

Моль не выдержала такого искушения. Она выпрыгнула из шкафа и вцепилась зубами в шубу, раздирая ее на клочки. Нинка едва успела ее цапнуть, как папа споткнулся о швабру, и моль выскользнула у них из рук. С шубой в зубах она выскочила из квартиры и понеслась по улице.

– Удрала! Ой, что мы маме скажем? Про шубу-то? – испугалась Нинка.

– Что ее моль съела, – буркнул папа. – Но боюсь, она не поверит.

А мама как раз возвращалась из булочной. Увидела удирающую моль, узнала свою шубу и отобрала. И еще сказала, что, если хоть раз увидит моль в своем шкафу, прихлопнет, не раздумывая.

Ирочка очень обиделась на свою маму. Девочка хотела конфет, а мама дала ей манную кашу.

Тогда Ирочка побежала к знакомому волшебнику:

– Помогите, пожалуйста, – сказала она, – мама заставляет меня есть вместо конфет манную кашу.

– Вырви из своей бороды волосок, произнеси заклинание, и каша превратится в конфеты.

– Но у меня нет бороды.

– Ах да, прости. А что у тебя есть?

– У меня есть кукла.

– Ну вот и прекрасно, вырвешь волосок у куклы из головы, и она превратится в табуретку.

– Вы все перепутали, кукла мне не мешает, а табуреток у нас и так много.

– Но табуретку можно превратить в черепаху.

– Черепаха у меня уже есть.

– Черепаху легко превратить в слона.

– Но он не сможет пройти в нашу дверь.

– А мы превратим слона в манную кашу.

– А нельзя ли тогда сразу наколдовать тарелку каши?

– Вот этого я сделать не могу, но это умеет твоя мама. Беги скорее домой, пока каша ещё не остыла.

А дождь всё лил и лил.

А Тимошка всё спал да спал.

А я сидел за столом и писал.

Смотрю и глазам своим не верю: у Тимошки изменились уши. Были ушки-лопушки, стали – уголочки. Разве такие уши были у моей собаки? Такие бывают – у кошки!

А дождь всё лил и лил.

А Тимошка всё спал да спал.

Гляжу я и удивляюсь: и нос у Тимошки тоже стал другим! Был длинный-предлинный нос охотничьей собаки, а теперь – очень аккуратный носик. Разве такой нос бывает у собаки? Такой бывает – у кошки!

А дождь всё лил и лил.

А Тимошка всё спал да спал.

Смотрю я на Тимошкины лапы и замечаю: на них появились подушечки. Ну, разве у собак бывают на лапах подушечки?! Подушечки на лапах бывают – у кошек!

А дождь всё лил и лил.

А Тимошка всё спал да спал.

А я сидел за столом и уже давно не писал, а только поражался: ведь и хвост у Тимошки тоже стал другим! Ну, разве такой хвост был у моей собаки?! Такой хвост бывает – у кошки!

А дождь всё лил и лил.

А Тимошка всё спал да спал.

И вдруг — что бы вы думали?! Тимошка во сне – замурлыкал! Ну, разве собаки мурлычут?! Мурлычут во сне – кошки!

Тут дождь перестал, и Тимошка проснулся. Открыл глаза, поднялся на лапы, потянулся. Ну, разве собаки так потягиваются?! Так выгибают спину только кошки!

А дальше – совсем чудеса! Подошёл ко мне Тимошка, потёрся об мои ноги и громко мяукнул: «Мяу!!!»

И тогда я подумал: «Нет у меня больше собаки Тимошки! А есть –кошка! И я даже не знаю, как её зовут! Вот как!»

И ещё я подумал: «Отчего такое случилось? Может быть, оттого, что дождь всё лил и лил? Или оттого, что Тимошка всё спал да спал? Или даже оттого, что я всё сидел за столом да писал?

* * *

Гражданка из города Тверь
Купила железную дверь.
Но сгоряча
Не купила ключа,
И в окна выходит теперь.

* * *

Гражданка из города Тула
Обычную грелку надула,
Купила еды
И в полдень среды
На грелке в Париж упорхнула.

* * *

Гражданочка с берега Нила
Женою была крокодила.
И в смутной тоске
На плавучей доске
Под парусом часто ходила.

* * *
Экспансивный учитель из Тарту
Все готов был поставить на карту:
Глобус, вазу, портфель,
Порошок "Ариэль" -
На обычную школьную карту...

* * *
Сухопутный моряк  из Японии
Побывал как-то в братской Непонии.
По-непонски матрос
Речь свою произнес.
Ничего в ней непонцы не поняли...

* * *
Дядя Ваня - самарский рабочий -
Был мужик, до пинг-понга охочий.
Каждый день со столом
Лез в трамвай напролом
Незаметный самарский рабочий.

Бежит по лесу Леший. В лиственной шапке, съехавшей набок.

Залез на верхушку дерева и наблюдает за стариком, который дрова рубит. Щелкнул пальцами, и дерево само собой свалилось. Напугал Леший старика. Убежал старик подальше от этого места, даже топор забыл.

А Леший скачет по верхушкам деревьев. Увидел девушку, которая собирала ягоды. Щелкнул пальцами – корзина расплелась, и все ягоды рассыпались. Удивилась девушка: как это корзина расплелась? Подняла голову, но увидела только лиственную шапку, которая повисла на суку.

Залез Леший в свое большое дупло. Вспоминает минувший день, смеется. И пьет он крапивный чай с вареньем из волчьей ягоды.

Таня Меркулова, 6 класс, школа № 1108

И ветер резвый, за окном шумящий,
И ливень сильный, по крыше бьющий,
И скрип калитки в тишине глубокой,
И шелест тихий листвы осенней,
И просто сумрак, вечерний сумрак –
Мне всякий раз тебя напоминают.

Полякова Аня, 13 лет, школа № 1108

* * *

По небу пробежала тучка.
И солнце улыбнулось ей.
Только мы этого не видели,
Потому что тучка закрыла его…
И тучка тоже улыбнулась солнышку.
Только мы не видели и этого.
Потому что тучка повернулась к нам спиной.
А за ней проплыли другие тучки.
И тоже обменялись улыбками с солнышком.
Но мы ничего этого не видели,
Потому что тучки всегда заслоняют солнышко
И поворачиваются к нам спиной…

Свежее решение

У нас в школе один пацан потерял дневник. Очень разволновался, даже объявление повесил: «Пропал дневник. Грязный. С двойками. Нашедшего прошу сжечь эту дрянь на месте!»

Карта на самолетике

Однажды мы втроем катались на велосипедах, ища чего-нибудь такого, из ряда вон выходящего. Я заметила самолётик, лежащий под калиткой какого-то участка. Мы его осторожно развернули и… обнаружили на нём карту нашей местности.

Мы рассмотрели всё, что было на ней изображено, но не нашли ничего особенного. Ну что ж, и в жизни сыщиков бывают неудачи.

Таня Меркина, экономическая гимназия № 1518, 5 «А».