– Пылшыкы пришли, – сказала Орехьевна.

– Кто? – не понял я.

– Ты что, оглох, что ли? Пылшыкы.

«Что за жуть такая? Что за пылшыкы?» – подумал я и выглянул в окно.

По деревне шли два здоровенных мужика в телогрейках, перепоясанных верёвками, за которыми торчало по топору. Один нёс на плече двуручную пилу.

– Эй, матки-хозяйки, – сипло покрикивали они, – кому попилить-поколоть?

– Спасибо, батюшки пылшыкы-колшыкы, – отвечали хозяйки, – всё попилено-поколено.

– Сейчас весна, – говорили другие, – на лето много ли надо дров? Осенью приходите.

– Жалко пылшыков, – сказала Орехьевна. – Работы нету. Ладно, пускай у нас пилят. А я им картошки наварю. Будете за картошку пилить, батюшки пылшыкы?

– За картошку попилим, за капусту поколем, – торговались пильщики.

Полдня возились они и ладно работали, попилили-покололи у Орехьевны все дрова. Сели картошку есть с квашеной капустой.

– Я уж вам капусту постным маслом полью, – хвалилась Орехьевна.

Долго ели пильщики, а потом полезли на сарай и легли на крыше передохнуть.

– Пылшыкы на крыше спят! Пылшыкы на крыше спят! – кричали ребятишки, бегая под сараем.

– Эй, пылшыкы! – кричали им прохожие. – Вы чего это на крыше спите?

Пильщики не отвечали. Им, видно, с крыши не было слышно.

– Пригрелись на солнышке – вот и спят, – отвечала Орехьевна. – Сейчас весна, самое время на крыше спать, на земле-то – сыро.

– Да ты бы их в доме положила.

– Вот ещё! Может, им и перину вспучить?!

Отдохнули пильщики и пошли в другую деревню пилить-колоть, а я полез на крышу, на их место.

Хорошо, тепло было на крыше. Пахло старыми сухими досками и почему-то мёдом.

«Да, – думал я, задрёмывая,– не дураки были пильщики. Наелись картошки – и на крышу!»

Рассказать вам сказку про белого бычка? Вы говорите — рассказать, я говорю — рассказать. Рассказать вам сказку про белого бычка?

Я живу в этой сказке.

Это у самого леса, не доходя. Если идти по дороге, нужно свернуть у ларька и по тропинке, по тропинке — прямо к нам, на нашу лужайку.

Место у нас хорошее, не хуже других. Трава высокая, посредине дерево, а под деревом — мы с бычком. Лужайка маленькая, но для двоих — как раз. Не тесно.

Рассказать вам сказку про белого бычка? Это и есть наша сказка.

Сразу за нами начинается лес — хозяйство бабы Яги. Одни заводят себе цветники, другие — садик или огородик, а баба Яга завела себе тёмный лес и живёт посреди него в своей избушке на курьих ножках. Конечно, её тоже можно понять: живёт старушка одна, дети, какие были, давно разъехались, вот она и окружила себя темнотой, чтобы никто не глядел на её старость. Старость — не радость чтоб на неё глядеть.

Правда, не все так думают. Вон там, по ту сторону дороги, лежит огромная синяя сказка, на берегу которой стоит старый рыбак. Странный рыбак. Каждый день он забрасывает в море свой невод и всё, что поймается в него, выпускает обратно в море, хотя он очень бедный старик, и у него очень злая старуха. Потому что обычная рыба его не устраивает, ему нужно поймать золотую рыбку. Это тянется с тех пор, когда старуха его была ещё красной девицей, и он решил поймать для неё что-то особенное. И вот прошла целая жизнь, красна девица стала злой, некрасивой старухой, но старик этого не замечает, ему кажется, что всё осталось по-прежнему…

Если идти от нас по тропинке, то придешь к ларьку, в котором торгует Золушка. Это её сказка, вернее, не её, а её тётки, доброй волшебницы. Раньше Золушка жила в другой сказке, но та сказка ей не понравилась. Бывают такие сказки: как будто волшебные, а на самом деле бытовые. И вот Золушка ушла из своей бытовой сказки, которая сначала ей казалась волшебной.

— А ты кто такой?

На этот вопрос я никогда не умел ответить. Да и вряд ли найдётся человек, который смог бы ответить на этот вопрос. Емеля-дурак управляет королевством, а Бова-королевич чистит у него лошадей. Кто из них королевич, а кто дурак?

Рассказать вам сказку про белого бычка? Если есть бычок, то должен же кто-то за ним присматривать…

Я присматриваю. Я слежу за тем, чтобы он хорошо ел, хорошо спал и, чего доброго, не залез в чужую сказку.

Может быть, я Иван-царевич. Может быть. Может быть, Еруслан Лазаревич. Но если мой бычок недоспит, какое это имеет значение?

Золушка ушла из своей неволшебной сказки и теперь продаёт в ларьке волшебные палочки. Торговля идет хорошо, потому что палочки она продает бесплатно. Перед её ларьком всегда очередь: многие покупают волшебные палочки на дрова…

Золушка торгует бесплатно, а старый рыбак выпускает в море рыбу, которую вытащил с таким трудом… Вот они какие, волшебные сказки.

Рассказать вам сказку про белого бычка? Она у нас совсем не волшебная. Бычок пасётся, а я смотрю, чтобы он хорошо ел, хорошо спал… Обычная бытовая сказка…

— Добрый день, как вы тут поживаете? Это Змей Горыныч, сосед. Тот, который недавно усыновил Мальчика-с-пальчика. Одинокий он, вот и усыновил. Теперь ходят вдвоём, друг на дружку радуются.

— Скажи «папа», — просит Змей.

— Папа, — говорит Мальчик.

Змей Горыныч прямо тебе человеком стал. Прежде буянил, а теперь его и не слышно. Мимо пройдёт — поклонится:

— Добрый день, как вы тут поживаете? Заходите, — говорит, — посмотрите на моего Мальчика.

Так мы живём. Посредине мы с бычком, а вокруг наши соседи. А может, мы совсем и не посредине, может, это только так кажется?

Рассказать вам сказку про белого бычка? Про нашу лужайку, про дерево, под которым мы любим сидеть? Это не очень большое дерево, но когда стемнеет, мы как будто в лесу. Так же шепчутся листья, и ветки склоняются до земли, и бычок прижимается ко мне — ему всё кажется, что из-за нашего дерева выскочит волк.

Потом наступает утро, и сразу редеет наш лес. Я отвязываю бычка от дерева, отправляю его пастись и смотрю — что там в соседних сказках.

Старый рыбак тянет невод… Мальчик-с-пальчик… Баба Яга…

Рассказать вам сказку про белого бычка? Каждый день мы её начинаем с начала…

«Жил-был Учитель Смеха, жил – долгие-долгие годы – и был самым веселым детским писателем в нашем городе, на нашей улице, в нашей школе, в нашем классе и за моей партой…» Если бы я был маленьким читателем Леонида Давидовича Каминского, я бы, наверное, именно так начал добрую и грустную историю о моем любимом писателе. Добрую – потому что очень его люблю. А грустную – потому что моего дорогого Учителя Смеха не стало.

В НАШЕМ ГОРОДЕ…

Наверное, нет у нас в Петербурге (да и далеко за его пределами) такого ребенка, который хоть однажды не держал в руках «Веселые картинки» или «Мурзилку», «Костер» или «Кукумбер» со стихами, сказками, рассказами Каминского и его смешными рисунками, – ведь прежде всего он был замечательным, ни на кого не похожим художником. Почти три десятилетия он из номера в номер вел на страницах «Костра» чудесный «Веселый звонок» и щедро делился своей – возможно, единственной во всем мире! – коллекцией детского юмора:
«Юный Пушкин прочел на экзамене в Лицее стихотворение, которое очень понравилось старику Дзержинскому».

«Большевики не дрожали за свою шкуру, они дрожали за шкуру других».

«В. И. Ленин отбывал ссылку на Саяно-Шушенской ГЭС и там придумал лампочку Ильича».

«Каждый год, 7 ноября, в нашей стране происходит Великая Октябрьская революция».

– Слава Богу, – говорил Л.Д., – времена цензурных запретов вроде бы прошли, и я даже собираюсь выпустить своеобразную «Историю государства Российского в отрывках из школьных сочинений». Не пропадать же шедеврам школьного юмора!

НА НАШЕЙ УЛИЦЕ…

Леонида Каминского узнавали, где бы он ни появлялся, – его спектакль «Урок смеха» пересмотрели не только нынешние дети, но и многие родители.

– Теперь «Уроки смеха», – вспоминал Л.Д., – я провожу непосредственно в школах, куда меня приглашают довольно часто. Некоторые ребята узнают меня на улицах, здороваются. Недавно один первоклассник, поздоровавшись со мной, заявил: «А я вас знаю – вы мурзилку преподаете!» Видимо, он побывал на моем «уроке», и этот урок в его голове превратился в какой-то новый предмет – «мурзилка».

В НАШЕЙ ШКОЛЕ И В НАШЕМ КЛАССЕ…

Ясное дело – ведь Л.Д. больше всего любил писать именно про школу и класс, а отрывки из школьных сочинений, которые он собирал и публиковал, создавались, конечно же, там, – в школе и в классе:
«Гринев и Швабрин часто бывали на тусовке у Мироновых».

«Маша Миронова – клевая».

«Троекуров любил устраивать своим гостям разные приколы».

«Учитель: – Придумай предложение с однородными членами.

Ученик: – Я ненавижу химичку, географичку и историчку!..»

ЗА МОЕЙ ПАРТОЙ…

– Однажды я пришел выступать к первоклассникам – рассказывал Л.Д. – Ребята встретили меня, как полагается, стоя. «Садитесь», – сказала учительница. Потом серьезно добавила: «Достаньте и положите на парты ваши учебники!» И на каждой парте появилась… моя книжка «Урок смеха».

Леонид Давидович Каминский умел и любил смешить – это великое искусство давалось ему легко и радостно. И теперь долгие-долгие годы мы будем вспоминать нашего Учителя Смеха с узнаванием и радостью, – ведь из них и состоит настоящая литература и культура.

Шубу покупали летом.
Мама говорит:
– Примерь,
Будешь ты к зиме одетым,
Как лесной мохнатый зверь!

Я на майку примеряю
Жаркий ворох меховой –
И как будто бы ныряю
В печку прямо с головой.

– Да, – вздохнула мама грустно, –
Не дорос еще пока.
У меня такое чувство –
Шуба сыну велика.

– Нет, – сказала продавщица, –
Еще долго до зимы,
В первый класс пойдем учиться –
Подрасти успеем мы!

И, глазам своим не веря,
К зеркалам я подхожу:
Вижу там большого зверя,
А себя не нахожу.

– О! У вас новая шапка! – удивился я, столкнувшись со своим соседом на лестничной площадке. – А где ваша фуражка с блестящим козырьком? Сегодня я не сразу вас узнал, а раньше, бывало, издали в толпе по фуражечке отличал. Отчего такая перемена? Всю жизнь, можно сказать, в ней топали при любой погоде.

– Да, да… – он с чувством вспоминал, – и летом, и зимой, и когда в техникум пробивался…

– Техникум давно окончили?

– Да не пробился… – Он махнул рукой.

– Неужели из-за этого фуражку сменили?

– Да нет… – он вздохнул, – столько всего передумал, пока решил расстаться с фуражкой, но другого выхода у меня не было.

– Отменная была фуражечка, – сказал я.

– Хлопот она мне много доставляла, возникали ситуации, и вообще… Ах, вы ужасно расстроили напоминанием!

Мы спускались по лестнице, а он рассказывал:
– Первая ситуация: летел я самолетом из командировки. Два часа летели, а приземлились в том же городе, откуда вылетели. Спускаюсь по трапу впереди всех пассажиров. Внизу возле трапа летчик вытирает платком потный лоб. Возмущенно спрашиваю, почему опять здесь очутился. «Пришлось, – говорит, – вернуться, потому что в грозу попали». – «Очень некрасиво, – говорю, – попадать куда не следует, безобразие, и больше ничего!» – «Скажите лучше спасибо, – он мне говорит, – что благополучно вышли из грозы». – «Зачем же вы туда входили? – говорю. – Этого еще не хватало, чтобы мы оттуда не вышли!» Слово за слово. «Сойдите лучше с трапа, – говорит, – и дайте людям спуститься». А сзади напирают и галдят, чтобы я посторонился. А я, пока не выясню ситуацию, никогда на посторонних не реагирую. Вцепился в поручень намертво двумя руками. Стиснул зубы. Как вдруг… Вы не поверите: какой-то тип нахлобучивает мне фуражку на глаза до самого кончика носа!

– Ну а вы?

– Что я? Руки заняты… поправить не могу… и темнота как в подземелье.

– А поручень почему не отпустили?

– В такой ситуации не сообразил.

– И не видели, кто это вам сделал? – поинтересовался я.

– Конечно, нет. Ловко, паразиты, работают, зафиксировать не удаётся никогда.

– И в дальнейшем такое с вами случалось?

– Много раз. Еду как-то в трамвае и читаю крупное произведение. Рядом парень сидит. Я стою. Читать трудно. Почему бы, думаю, не подержать здоровенному детине книжечку временно на своей голове? Женщины вон кувшины на головах таскают сколько угодно. И осторожно опускаю книгу ему на голову под предлогом давки в вагоне. Он башкой крутанул влево, вправо. Туда и сюда. Заёрзал, завертелся как юла. Хотел освободиться. Но не тут-то было.

«Убери»,– говорит.

Я убрал. Забыл уже о нём, а он встает, натягивает мне на глаза фуражку и выходит.

—А вы?

– Поправил свою фуражку.

– А потом?

– Сел на его место. Уперся книгой в затылок другой головы и читаю.

– Какой другой?

– Человеческой, разумеется, какой же еще! Впереди сидящей.

– Ну и как?

– Несколько страниц прочел.

– Спокойно?

– А тот спал.

– И чем кончилось?

– Проснулся, предложил выяснить отношения на улице. Я отказался. Зачем? Что мне с ним выяснять? Для чего? Он подождал, когда я выйду, – и за мной. Я от него. Догнал – раз мне на глаза фуражку! Ну что взять с некультурного человека! Поражаешься людям, которые не умеют вести себя на улице…

– Ну и как вы на это реагировали?

– Поправил фуражку, а он мне её снова натянул. Я её поправлять больше не стал, пока он не ушёл. Кошмар!.. Ещё случай был, когда влюбился. Дарю ей цветы. Покупаю ей разные билеты вплоть до лотерейных. Неожиданно она мне сообщает, что один билет выиграл, на что я, разумеется, не рассчитывал. Потребовал, разумеется, обратно, а она меня спрашивает: «Это вы серьезно?» Билет мне возвращает, и я его кладу в карман. А она в это время вцепилась в мою фуражку и напяливает её, напяливает мне на глаза…

– И как вы себя почувствовали?

– Никогда не думал, что женщины на такое способны наравне с мужчинами. Было дело. Да что вспоминать!

– И больше вы с ней не встречались?

– Да пока я фуражку поправлял, её и след простыл. Ещё случай: сижу в кино. А сзади мне взяли да на глаза фуражку надвинули…

– Зачем же они это сделали?

– Не видно им было из-за моей фуражки, наверное…

– Без всякого предупреждения, что ли?

– Может, и предупреждали, да я, когда фильмом увлекусь, ничего вокруг не слышу…

– Не сидели бы в кино в фуражке.

– Ну, знаете, многие картиной увлекаются, а потом головные уборы у них под ногами валяются…

– Неужели весь сеанс просидели в надвинутой на глаза фуражке?

– Назло.

– И ничего не видели?

– А я эту картину, к вашему сведению, не первый раз глядел. Слышу слова актеров и отчётливо себе представляю, что на экране происходит.

Он вспоминал и вспоминал:
– …Мчусь во весь дух, вдруг на полном ходу натягивают мне на глаза фуражку.

– Куда вы так мчались?

– Сдавал ГТО.

– Кто же это пошутил?

– Соперник.

– Для чего?

– Чтоб перегнать, наверное…

– Зачем же было в фуражке бежать?

– Ну уж вы скажете, будто нельзя в фуражке бегать…

– Норму всё же сдали?

– Второй раз бежать пришлось.

– Без фуражки?

– Снял… С тех пор не надевал. Теперь-то я, как видите, закрыл дорогу любителям подобных шуточек. Навсегда пресёк охоту покуражиться над фуражкой. Ещё вам рассказать?

Больше у меня не было желания слушать. Единственное желание непроизвольно появилось. Очень сильное. Меня прямо потянуло к его голове. Что за наваждение! Шёл снег. Он был в ушанке. Топорщились в разные стороны два меховых симпатичных уха. Только дёрнуть за уши – и моментально шапка окажется на его глазах…

– Вы первый день надели шапку? – спросил я.

– А что? – спросил он.

– Да ничего…

Искушение дёрнуть за уши шапку было велико, но я быстро попрощался и ушёл от греха подальше.

* * *

Листья узкие, как рыбки,
серебристые с изнанки,
глянцевые на зелёном,
весь усыпали газон.

Даже влажный запах прели –
точно запах свежей рыбы –
серебра на пёстрой гальке,
чешуи на сапогах.

Но они уже не бьются
и почти не шевелятся:
яркой грудой снулой рыбы
возле ивы полегли.

Их серебряные души
затрепещут в тёплых тучах,
порезвятся на просторе,
соберутся в косяки –

и умчат туда, где ждут их
с распростёртыми ветвями,
где их помнят поимённо,
знают каждую в лицо.

Ирина Токмакова

Осенние листья

Опустел скворечник,   
Улетели птицы, 
Листьям на деревьях 
Тоже не сидится.

Целый день сегодня 
Всё летят, летят... 
Видно, тоже в Африку 
Улететь хотят.

Мирослав Флориан

Маленький дождик

Перевод Ирины Токмаковой

Он — маленький дождик.
Боится зонтов.
Асфальтовых мостовых пугается.
Но он пролиться всегда готов
И льётся совсем как дождю полагается.

Маленький он, ну какой с него спрос? 
Робкий, но это ему прощается:
Он до большого дождя не дорос, 
В лейке моей пока умещается.

Перевод Нины Демуровой

Значит, так и жила эта семья по фамилии Белсаки – мистер Белсаки, миссис Белсаки и их сынишка Гейлорд Белсаки. Люди они были самые обыкновенные, и дом у них был самый обыкновенный, и стоял он на самой обыкновенной улице. И, конечно, так бы они и жили до конца дней своих совсем обыкновенно, если б в одно прекрасное утро миссис Белсаки не назвала мистера Белсаки паникёром.

Вот как это случилось.

День, как всегда, начался с завтрака. Мистер Белсаки, как всегда, опаздывал на службу, а потому старался поскорее покончить с горячей овсянкой. Когда он уже выбегал в дверь, держа в руках портфель и шляпу, миссис Белсаки крикнула ему вслед:
– На обратной дороге, милый, забеги в зоомагазин и купи Гейлорду какую-нибудь зверюшку.

– Зверюшку! – воскликнул мистер Белсаки. – Зачем это ему зверюшка? Да у нас и места для зверюшки нет!

– Ерунда, – отрезала миссис Белсаки. – Что-что, а зверюшку мы ему купить можем! И места у нас хватит хоть для слона, если только Гейлорд этого захочет.

– Для слона! – Мистер Белсаки слегка побледнел. Челюсть у него как-то странно отвисла.

– Ну хорошо, хорошо, не волнуйся, – сказала миссис Белсаки, теряя терпение. – Ведь он же не хочет слона! Он хочет щенка или котёнка… Не будь же паникёром, мистер Белсаки!

Мистер Белсаки в ярости удалился. Насаживая шляпу поглубже на уши, он пробормотал:
– Паникёр! Так, значит, я паникер!

По дороге с работы мистер Белсаки зашёл в зоомагазин. Там были белые мыши и хомяки, щенки и котята, птицы всех цветов и родов, золотые рыбки с печальными глазами и попугай по имени Джо. На его клетке висела бумажка: «Не продаётся».

Мистер Белсаки сердито посмотрел на попугая, а потом обвёл гневным взором весь магазин.

Внезапно взгляд его упал на небольшое объявление: «Необыкновенный домашний зверёк. Уценённый». Внизу небольшими буквами было добавлено: «Дракон. Умеет вести себя в доме. 5 шиллингов 00 пенсов».

– Цена умеренная, – заметил мистер Белсаки продавцу. – Должно быть, он не очень породистый?

Продавец вздохнул.

– Породистый-то он породистый. У них всего одна порода. Только он очень маленький… К тому же, понимаете, спрос на них небольшой.

Мистер Белсаки заколебался. Дракон посмотрел на него фиалковыми глазами и щёлкнул языком.

– Заверните, – сказал мистер Белсаки.

Вот как случилось, что он вернулся домой, неся в коробке из-под ботинок крошечного дракона.

– Что это ты принес в дом? – спросила миссис Белсаки, с удивлением прислушиваясь к возне в коробке.

– Дракона,– отвечал мистер Белсаки с торжеством.

– Дракона? – взвизгнула миссис Белсаки.

– Дракона! – заорал Гейлорд в восторге.

– Он очень дешёвый,– сказал мистер Белсаки, прижимая к груди коробку из-под ботинок, словно опасался, что миссис Белсаки вырвет её у него из рук. – Ты сказала, что я паникёр, – добавил он твёрдо. – А ведь это не так!

– Выбрал бы кого-нибудь поизящнее, – сокрушалась миссис Белсаки. – Рыженького котёночка или скворушку. Скворцы, по крайней мере, умеют говорить… А где мы будем этого держать?

– У нас хватит места хоть для слона, – напомнил ей мистер Белсаки.

Дракон остался в доме. И начал расти.

Гейлорд его очень любил. Сначала он держал его в коробке из-под ботинок, затем – в птичьей клетке, а потом – в собачьей конуре. Кормил он его из корыта, на котором красной краской написал: «Дракон».

А дракон всё рос. Миссис Белсаки даже начала им гордиться.

– Дом теперь как-то совсем по-другому выглядит, – говорила она по меньшей мере раз в день. – Мы теперь вроде и не такие уж обыкновенные.

Приятельницы её спрашивали:
– Зачем вдруг ему понадобился дракон?

И миссис Белсаки всегда отвечала:
– Мистер Белсаки – человек особенный. Вот зачем!

И никогда не забывала прибавить:
– Уж он-то не паникёр, не то, что некоторые!

Наконец даже и двор стал дракону тесен. К этому времени он уже научился дышать огнем и дымом.

Он так вырос, что Гейлорд теперь мог кататься на нём верхом.

А потом он стал огромным, как слон. Приятельницы миссис Белсаки больше не приходил к ней в гости. Может, они его боялись?

А дракон всё рос.

Он уже стал больше слона! Он стал просто огромным!

Однажды мэр города приехал в дом Белсаки, чтобы посмотреть на дракона. Мэр обошел его со всех сторон.

– Он слишком велик! – вскричал он с раздражением. – Ему не место в районе застроек! Мистер Белсаки, семья у вас самая обыкновенная, и зверюшек себе вам следовало заводить обыкновенных. Вам надо продать его, мистер Белсаки… В зоопарк. Или в цирк… Или на фабрику дамских сумок. За его кожу вам отвалят кучу денег.

Мистер и миссис Белсаки взволновались и опечалились. Они любили своего дракона, но, конечно, понимали, что он для них слишком вырос. Кроме того, прокормить его становилось все труднее.

– Мы даже ёлку себе в этом году купить не сможем, – вздохнул мистер Белсаки. – Да и в отпуск не поедем.

– Ну и пускай, а я от своего дракона все равно не откажусь! – закричал Гейлорд.

– Нет, так дело не пойдёт, – рассердился мэр. – Это уж слишком!.. Даю вам одну неделю, чтобы вы от него отделались.

И он удалился.

– Продать нашего дракона! – негодовала миссис Белсаки. – И не подумаем! Нет, мы просто не позволим, чтобы из него сделали дамскую сумочку!.. Ах, найти бы какого-то фермера, который любит драконов… Хорошему фермеру мы бы его, пожалуй, отдали.

Тут дракон обернулся и посмотрел им прямо в глаза. И вдруг – вот чудо! – он заговорил.

— Честно говоря, мне здесь становится тесновато, – сказал дракон. – Придётся всё же перебираться в другое место, хоть я и очень привязался к вашему семейству. А что, если я приглашу вас провести со мной Рождество?

– А куда вы хотите поехать? – осторожно поинтересовался мистер Белсаки.

– На Волшебные острова, – отвечал дракон. – Дорога туда известна всем драконам.

Миссис Белсаки на мгновение задумалась.

– Что ж, – сказала она, — это, пожалуй, неплохо. Пойду уложу чемоданы.

В тот день мэр города, приятельницы миссис Белсаки и все их обыкновенные соседи очень удивились. Они увидели, как мистер и миссис Белсаки, а также их маленький сын Гейлорд Белсаки улетели верхом на драконе. Их чемоданы, сумки, корзинки и авоськи были привязаны к драконьему хвосту. Они сказали, что летят только на Рождество.

Дракон поднимался всё выше и выше – и вот они уже летят в облаках. Через какое-то время дракон начал спускаться. Мистер и миссис Белсаки, а также их сынок Гейлорд Белсаки, увидели там, внизу, синее-пресинее море с рассыпанными по нему Волшебными островами, похожими на зелёные и золотые листья, заброшенные сюда мечтательным ветерком.

Ах, Волшебные острова! Что же будут делать Белсаки на Волшебных островах? Ведь острова эти, как объяснил дракон, служат прибежищем всем удивительным сказочным существам. Что же будет делать на Волшебных островах обыкновенная семья из обыкновенного дома с помойным ведром, чайником и аккуратно подстриженным газоном?

Сейчас я вам расскажу, что делали там Белсаки.

Они бродили по лесам, золотым и зелёным, тёмным и древним лесам. Любовались звёздными башнями замков, встающими над кронами деревьев; заглядывались на принцесс, которые сидели в окнах замков и расчёсывали кудри, поджидая своих спасителей-принцев. Они свели знакомство с множеством младших сыновей – сыновей мельников, королей, каменщиков и нищих: все они искали счастья…

В иные дни Белсаки отправлялись в огромном галеоне прогуляться по сияющему морю – и ныряли за жемчугом в глубокие зелёные воды. Они охотились, уходили в плавание с пиратами, зарывали сокровища в золотистый песок на островах, где кричали попугаи, а обезьяны смеялись на пальмовых ветках. И слушали, как поют русалки на огромных чёрных скалах, покрытых кружевной пеной от набегающих волн.

А не то устремлялись на поиски потерянных городов – и находили их в зарослях джунглей! Забытые древние города из слоновой кости и золота… Или смотрели, как по вечернему небу скользили ведьмы на помеле.

А вдали, там, где земля смыкается с небом, шагали огромные, словно горы, великаны, занятые своими непонятными делами. Семейство Белсаки взирало на них с любопытством и беспокойством из окон отведенного им замка, совсем не стремясь познакомиться поближе.

Когда же наступило Рождество, они пропели Рождественские гимны вокруг ёлки, усыпанной крошечными свечками. Это сотни светлячков украсили её, чтобы порадовать семейству Белсаки. Ёлка вздымала свои ветви к потолку, а верхушку её венчала далёкая и хрупкая звезда…

Из всех Рождественских подарков мистеру Белсаки больше всего понравилась великолепная трубка-кальян, которая, когда он её раскуривал, вызванивала прелестные мелодии. Миссис Белсаки получила в подарок швейную коробочку, украшенную изумрудами, напёрсток из слоновой кости и серебряные ножнички в виде аиста. А Гейлорд получил живые шахматы – крошечные пешки, короли и королевы гонялись друг за другом по всей доске.

Наконец пришло время семейству Белсаки возвращаться домой. Ну а дракон остался на острове, потому что Волшебные острова – родина драконов.

В обратное путешествие они отправилось на ковре-самолёте. На прощание дракон подарил Гейлорду крошечного чёрного котёнка, который очень громко мурлыкал.

– Ну вот, – сказала миссис Белсаки, вынув последние вещи из чемоданов и обведя свою кухню любовным взглядом. – Теперь мы снова сможем жить, как приличные и вполне обыкновенные люди. Я очень рада, что мистер Белсаки не паникёр, а дракона я очень любила. И всё же должна сказать, что приятно будет снова жить в дружбе с соседями.

– А на следующее Рождество, – спросил Гейлорд с надеждой, – мы полетим на Волшебные острова повидаться с драконом?

– Кто знает, – вздохнула миссис Белсаки, – возможно, мы никогда больше его не увидим… – И с легкой грустью добавила: – Да, видно, придётся нам зажить по-прежнему и снова стать самой обыкновенной семьёй. Может, ничего волшебного с нами никогда больше не приключится.

Тут проснулся маленький чёрный котёнок, который спал на коленях у Гейлорда. Он поднял голову, потянулся и сказал:
— Я в этом совсем не уверен…

И снова заснул.

Михаил Векслер родился и живёт в Одессе.

Собственно, после этой фразы вы можете спокойно перейти к чтению его стихов. Потому что в ней – всё.

Что такое родиться и жить в Одессе?

Остановимся на главном: это значит, всё время слышать, что происходит с нашим языком, отпущенным в свободное плавание. Когда что ни миг попадаешь в смешные, а то и нелепые положения: отдельные буквы и слова лежат под ногами как пресловутые банановые шкурки. А ты скользишь, спотыкаешься, падаешь, хохочешь со всеми, и совершенно не понятно, откуда возникает этот гомерический смех.

Читая Михаила Векслера, можно дохохотаться до упаду. И очень часто даже не успеваешь задать себе вопрос: а почему, собственно, смешно? Конечно, Векслер классно обыгрывает многочисленные штампы – мышления и поведения, дурацкие рекламные слоганы и не менее дурацкие строчки из набивших оскомину песенок, или так выкручивает слово, что у него появляется второй-третий смысл, или открывает такую неожиданную рифму, что хочется просто визжать от восторга.

Но есть во всех этих словесных игрищах ещё что-то такое, что незаметно превращает автора в твоего большого товарища. И это что-то – вот что. Михаил Векслер словно говорит читателю: играть в слова – здорово и несложно, у тебя получится ничуть не хуже, чем у меня!

Михаил Векслер призывает нас к сотворчеству.

И правда, прочитав его стихи, хочется немедленно придумывать нечто подобное, похожее – ведь буквы и слова здесь, под ногами! Нагнись да подбери!

Вот и ходит Михаил Векслер по своей Одессе, подбирает буковку к буковке, слово к слову. И получаются у него – то неожиданная скороговорка:

В овсе – оружие, и все
Во всеоружии в овсе.

то смешной перевёртыш:
Я знаю буквы Ы,В,К,У,Б,Ю,А,Н,З,Я.

то поучительный рассказ о какой-нибудь профессии:

Что удивительно: край света
Не манит краесветоведа.

Про разные профессии Векслер любит писать особенно – он ведь и сам сменил их немало. В его жизни это выглядело примерно так: методист – безработный – грузчик – безработный – сторож – безработный – радист – безработный – редактор – безработный и т.д. И где бы Михаил Векслер ни работал (или ни не работал), он всегда писал стихи. В чём мы и можем, – надеюсь, с большим удовольствием – убедиться.
Михаил Яснов

* * *

Я ем пирожное «корзинку»,
А друг мой клянчит половинку.
Мне поделиться с ним пирожным
Не представляется возможным.

Прогулка туда и обратно

Ать-два, три, четыре, пять.
Пять, четыре, три, два-ать.

Хокку

Режу лук.
Чтобы слёзы текли не зря,
Думаю о грустном.

Пересмешники

В заморских странах обитают
Такого рода попугаи,
Что, сидя на ветвях, болтают.
По-человечески - ногами.

Занимательная физкультура

Представители всякого пола
Отжиматься умеют от пола.
Никому не под силу пока
Отжимание от потолка.

***

Один черноморский бычок
Сначала съедает крючок.
С наживкой, конечно, а после крючка - 
Грузило, удило и – ам! – рыбачка.

Маленькие хитрости

Дверь открывается ключом
Гораздо легче, чем плечом.

* * *

С таким рысаком я, ребята, знаком, 
Который мечтает побыть седоком.
О лёгких прогулках верхом, с ветерком
Мечтает, вздыхает, не знает – на ком.

* * *

Чуден Нил и берег Нила.
(Вид из пасти крокодила).

Полиглот

И с собачьим языком,
И с кошачьим я знаком:
Псов и кошек понимаю
С полугава, с полумяу.

Копилка

Денег у меня –
Полная свинья.

Ш-ш!

Шесть шпионов шёпотом
Обменялись опытом.

Прибой

Жара пополудни –
Сто градусов аж.
И волны, как люди,
Стремятся на пляж.

Загар

Солнце на пляже
Печёт, а не греет.
Кто ни приляжет - 
Мгновенно негреет.

* * *

Немецкие овчарки –
Собаки-иномарки.

Если в дверь к Александру Клавдиевичу звонили, то это означало, что пришёл неизвестно кто, но если раздавался глухой стук в нижнюю часть двери – значит, пришёл Субботник.

Субботником прозывался его внук Андрейка, но не за то, что приходил он к деду по субботам, а за страшную, хотя и понятную в его возрасте энергию.

В прошлый приход, например, он успел нарисовать на бабушкиных выкройках танковый и воздушный бой, куда-то задевать дедовы очки, рассыпать в кухонном буфете банку с мукой, потому что ему померещились там мыши, и обстрелять с балкона неизвестного кота семенными помидорами деда. Всё это – в двадцать минут.

Понятно, что жить с Субботником было интересно, но хлопотно, и родители с удовольствием отправляли его на выходные к старикам.

– А-а, наш Субботник пришел, – расплылся улыбкой дед, услышав знакомый стук.

Сегодня Субботник вошёл в квартиру боком и тихо. Вскинув голову, он глянул на деда и прошёл в комнату, которая по выходным предоставлялась ему. Там он остановился, как бы не зная, чем заняться, а наблюдательный дед заметил, что ухо у него напряженно торчит в сторону двери…

«Ага-а!» – сказал про себя дед и был прав.

За дверью кто-то по-мышиному завозился, зашикал, и наконец раздался звонок.

Дед раскрыл дверь и увидел сначала соседа по площадке.

– Тут к вам пришли, – почтительно сказал сосед. – Тимуровцы, наверное.

У его ног стояло трое ребятишек: две девочки и мальчик. Они, как и Андрейка, были в форме с октябрятскими звёздочками, и дед догадался, что они одноклассники внука и шли за ним следом.

– Андрей Лысов тут сейчас живёт? – спросила самая смелая девочка – белёсая, с невидимыми бровями толстушка.

– Сейчас тут живёт, – признался дед.

– Мы пришли высказать ему осуждение, – продолжила девочка.

– Что, что? – переспросил дед и наморщил лоб.

– Осуждение, – не так уверенно повторила она. – Он из нашей звёздочки. Нам учительница поручила высказать ему осуждение и чтобы родители на него подействовали.

– Он ведёт себя плохо, – виновато, видно очень стыдясь за Субботника, сказал мальчик.

– А-а! Ага! Ну, понятно, – сказал дед, хотя и мало что понял. – Тогда его, что ли, сюда нужно?

Он ввел насильно переставляющего ноги внука в переднюю, крепко взял его за плечи и повернул его лицом к октябрятам. Субботник же повёл носом вправо и вверх и как можно сильнее отвернул голову в сторону, что вовсе не означало виноватой покорности, а только решимость претерпеть всё, для него уготованное.

– Ага! – снова смекнул дед. – Не так-то здесь всё просто…

Дед и внук стояли рядом и на сто процентов были роднёй: круглолицые, голубоглазые и такие светловолосые, что у деда не видна была седина. Наверное, поэтому часть Субботниковой вины сама собой переходила на него. По крайней мере, толстушка отчитывала их обоих.

– Лысов, ты плохо себя ведёшь. Вчера ты с мальчишками так носился по двору, что сшиб с ног уборщицу тётю Аню. Потом ты мучил пчелу: привязывал её ниткой и заставлял летать.

– И ничего не мучил, – встрял в осуждение Субботник. – Я опыт делал: чья это пчела – дикая или домашняя?..

– Помолчи, – оборвал его дед. Он чувствовал, что всё это мелковато для Субботника, и главные его вины – впереди.

Девочка строго посмотрела на Лысовых.

– А ещё он неправильно рега… реар… – Она сбилась, покраснела, а мальчик ещё более виновато подсказал:
– …реагировал на замечания командира звёздочки.

– У нас в дневнике всё записано, – оправившись от смущения, сказала толстушка, взяла у второй, молчаливой девочки тетрадку и передала её Александру Клавдиевичу.

Тетрадь была озаглавлена «Дневник командира звёздочки. Пятая неделя».

Он внимательно изучил всё, что произошло на пятой неделе и вынужден был признать, что с Субботником связано большинство происшествий.

– «…на замечание командира звёздочки не дергать Аллу Иванову за волосы, бил командира звёздочки по голове», – грустно прочитал дед. – Так вот как ты неправильно реагировал?

Александр Клавдиевич наморщился и сильно потер переносицу, словно собирался чихнуть, и спросил:
– А кто же у вас командир звёздочки? И чем он его бил-то?

– Я, – тоненьким голоском ответила молчаливая девочка. – Он не больно бил. Тетрадкой. Только всё равно… А Алка эта вообще не из нашей звёздочки, – неожиданно горячо заключила она.

– А ещё, когда Иванова заплакала, он обозвал её мокрой цаплей, а извиняться не стал, – совсем потеряв голос от чувства вины, прошептал мальчик.

* * *

Когда октябрята ушли, дед обратился к внуку:
– Ну вот что, троечник противный, послоняйся по квартире, и чтобы молчком, а я подумаю, что с тобой, поросёнком осуждённым, делать. И считай, что тебе повезло – бабки дома нет!

Дед ушёл в туалет курить и думать, а Субботник слонялся по квартире и прислушивался, всё больше впадая в смятение, – дед в туалете фыркал и всхлипывал, словно подавился дымом.

Субботник очень нелегко пережил осуждение. Обычные шалости, записанные на бумаге, представлялись не подлежащими прощению проступками, и неизвестно ещё, что там придумает дед, который, похоже, плачет над его бедовой головушкой… Э-эх!

– Так зачем же ты эту Аллу за косу дёргал? – вкрадчиво спросил дед.

– Низачем, – буркнул Субботник.

– Тогда почему?

– Нипочему.

– А я вот знаю и зачем, и почему!

– Почему? – осипшим голосом прохрипел внук.

– Да потому, что она тебе нравится и на тебя, противного троечника, внимания не обращает. Так, что ли?

Субботник вспотел. Дед попал в самую середку. Он очень хотел дружить с Алкой и, сломленный дедовой проницательностью, заговорил:
– Мы же раньше с ней дружили! В первом классе. А теперь она все Толик да Толик. Я раньше её дерну – она меня книжкой хлоп! И обоим смешно. А сейчас чуть-чуть тронешь – как плакса плачет… У нас скоро день класса будет. Ну, как утренник, только после уроков. Я её спрашиваю: «Ты в каком платье придешь?» А она: «В немазаном сухом, в каком Толик скажет!» И такая ехидная, как ехидна.

Дед слушал его внимательно и чему-то улыбался.

– Цапля, ехидна… Ты кончай этот зоопарк, – сказал он и продолжил: – В общем, так, осуждённый. Извиняться тебе перед ней придётся, и так, чтобы это отложилось в садовой твоей голове надолго. Знаешь, где она живёт?

Субботник кивнул.

– Значит, мы сейчас идем к ней, ты извиняешься и даришь ей цветы.

Субботник повел было носом вправо и вверх, но дед точно так же повел носом и повторил веско:
– Цветы. А иначе миру между нами не бывать.

Миром с дедом Субботник дорожил даже больше, чем миром с родителями, и поэтому понял, что не миновать ему ни извинения, ни цветов.

– У меня же на цветы денег нет, – глупо возразил он.

– Ничего, я тебе займу, – успокоил его дед.

* * *

В горячей Субботниковой голове плохо запечатлелось, как в насквозь стеклянном магазине они купили пахнущие горелой листвой и снегом астры. Как брели по яркому осеннему парку прямо к Алкиному дому.

Перед выходом из парка, когда до Алкиного дома осталось только перейти дорогу, дед остановился.

– Давай-ка посидим, ты приготовься малость, осуждённый.

Они сели на скамейку, дед закурил.

– Небось никогда девчонкам цветы не дарил?

– Конечно, не дарил! Спрашиваешь еще, – возмущенно ответил Субботник и отвернулся.

– Я вот тоже не дарил и, представь, жалею.

Дед на секунду сощурился, словно от пучка света, и скроил непонятную какую-то улыбку.

«Жалеет, – подумал про него Субботник. – А сам рожи строит».

Он даже отвернулся от деда.

– Ты хоть посмотри на цветы-то. Чего даришь, рассмотри хорошенько!

– Чего смотреть? На болонков похожи, – прежним убитым тоном сказал внук.

– Ну конечно! И близко не попал. Болонка – собака глупая. Не искупают – будет ходить грязная, как половая щетка, да и трусливы они. А эти – чистые, гордые, как изо льда! И ведь смелые, до самого снега на клумбах стоят.

Субботник взглянул на цветы и подумал: «И правда, какие чистые… ледянистые…»

Случайно он перевел взгляд на лучи солнца в дыму и будто уловил какое-то родство между ними и этими гордыми цветами. Но какое – ни сказать, ни додумать он не сумел.

Вся встреча с Алкой Ивановой пронеслась в смятенной душе Субботника, словно вихрь. Но запомнил он этот вихрь хорошо. Уже перед самой дверью он рванулся было, чтобы котенком прыснуть вниз, остудить пылающие, как горячие оладьи, уши. Но дед кратко сказал: «Не трусь» – и поставил его рядом с собой.

А потом, еле-еле промямлив извинения, Субботник сунул в руки потрясенной Алки астры и пробормотал:
– Это тебе… эти ледянистые…

Алка ничего ему не ответила, осторожно взяла цветы, словно они впрямь были изо льда и могли разбиться, и только ойкнула. А когда ойкнула, то астры вдруг отразились в её глупых и милых от удивления девчоночьих глазах.

* * *

Он вошёл в класс и отыскал Алку глазами. Она точно заметила его, но даже не обернулась. Субботник устроился за своей партой, то есть прямо у неё за спиной, и потянулся к такой соблазнительной, цвета осенней листвы, косице. Он сжал ее в кулаке, но не дернул. Вернее, он дернул, но только для виду, и сказал шепотом:
– Привет!

Алка тут же хлопнула его дневником и тоже для виду, и тоже шёпотом ответила:
– Привет!

И им обоим стало смешно.

А командир звездочки вздохнула и сказала толстушке:
– Надо его в ихнюю звездочку переводить. Ничего на него не действует.

Художник:

Ярбусова Франческа

Мультфильм Юрия Норштейна по русской народной сказке в пересказе Владимира Даля

Эскизы Франчески Ярбусовой

Жил-был Журавль.

А неподалеку от него жила долгоносая-долгоносая Цапля.

Поглядывает Цапля на Журавля, да про себя и посмеивается:

«Ведь уродился же неуклюжий какой!»

«А не посватать ли Цаплю? – подумал однажды Журавль. – Она в наш род пошла: и клюв наш, и на ногах высока».

– А здесь ли сударушка – Цапля?

– Здесь, здесь она! Чего надо?

– Иди за меня замуж.

– Как не так, пойду я за тебя, за долговязого: на тебе и платье короткое, и сам ты пешком гуляешь, скупо живёшь, меня на гнезде с голоду уморишь!»

Журавль повернулся и пошёл домой. А Цапля пораздумалась: «А что ж, и вправду, для чего я ему отказала, нешто мне лучше жить одной? Он хорошего роду, и зовут его щегольком, и ходит с хохолком».

– Журавль, я иду за тебя!

– Нет, Цапля, – говорит ей Журавль, – уж я раздумал на тебе жениться. Иди туда, откуда пришла!

Ушла Цапля.

А Журавль пожалел, что отказал. Догнал он Цаплю и говорит:

– Ну так уж и быть, Цапля, я беру тебя за себя.

– Ты берешь, да я не иду, – отвечала она.

«Этакая нравная, – подумал Журавль, – теперь ни за что не возьму её!»

А Цапля опять передумала: «Лучше жить вдвоём, чем одной. Пойду помирюсь с ним и выйду за него».

Вот и пошла Цапля ковылять по болоту. Путь до Журовля долог, болото вязкое…

– Журонька, послушай-ка, так и быть, я иду за тебя!

– Нейдёт Федора за Егора, а и пошла бы Федора за Егора, да Егор не берёт.

Сказав такие слова, Журавль отвернулся. Цапля ушла.

Думал, думал Журавль, да опять пожалел и пошёл за Цаплей.

Вот так-то по сию пору и ходят они друг за дружкой…

Начало фильма – всё же неизъяснимая тайна. Для меня Цапля и Журавль начался именно со звука. Звука камыша. В нём есть что-то дикое, пугающее, такое настораживающее дрожание… И этот звук, он для меня буквально прошивал будущий фильм… Хотя – какой там фильм, я ведь и понятия не имел о нём, ничего конкретного. А потом всё причудливым образом слилось. Знаете, как бывает: что-то слышится… Не видится, а слышится – затылком.

Это, наверное, и называется началом творческого процесса: когда ты ещё не можешь осознать, но что-то уже существует. И трудно объяснить другому. «Представь себе, – говорил я художнице Франческе Ярбусовой, – болото, с коричневой торфяной водой, торчат какие-то палки камышей… И снег падает… Такой сухой октябрьский снег… Белый-белый…»

А потом я ей сказал: «Представь себе: болото, а на кочки на эти, на эти палки камышей медленно опустилось и обвисло на них подвенечное платье… Оно белое… И под этим снегом секущим оно, набухая торфяной водой, погружается в болото. И постепенно становится таким чёрно-тёмно-коричневым…» Потом эти мотивы – цветовые, тональные – вошли в изображение фильма.

Всё, что когда-то думалось, говорилось в самом начале, так или иначе разливается по стволу и нервным кустам фильма. Значит, то, что в тебе зрело когда-то, было правдиво. И важно только не упустить этот самый важный момент. Важно довериться ему искренне…

Мне надоело жить в городе, и весной я уехал в деревню к знакомому рыбаку Михею. Михеев домик стоял на самом берегу речки Северки.

Чуть свет Михей уплывал на лодке рыбачить. В Северке водились огромные щуки. Всю рыбу они держали в страхе: попадались плотвички прямо из щучьей пасти – на боках чешуя ободрана, как будто оцарапали гребёнкой.

Каждый год Михей грозился поехать в город за щучьими блёснами, да никак не мог собраться.

Но однажды Михей вернулся с реки сердитый, без рыбы. Он молча затащил лодку в лопухи, велел мне не пускать соседских ребят и уехал в город за блёснами.

Я сел у окна и стал смотреть, как по лодке бегает трясогузка.

Потом трясогузка улетела, и к лодке подошли соседские ребята: Витя и его сестра Таня. Витя осмотрел лодку и стал тащить её к воде. Таня сосала палец и смотрела на Витю. Витя закричал на неё, и они вместе спихнули лодку в воду.

Тогда я вышел из домика и сказал, что брать лодку нельзя.

– Почему? – спросил Витя.

Я сам не знал почему.

– Потому, – сказал я, – что лодка эта чудесная!

Таня вынула палец изо рта:
– А чем она чудесная?

– Мы только до поворота доплывём и обратно, – сказал Витя.

До речного поворота было далеко, и, пока ребята плыли туда и обратно, я всё придумывал что-нибудь чудесное и удивительное. Прошёл час. Ребята вернулись обратно, а я так ничего и не придумал.

– Ну, – спросил Витя, – чем же она чудесная? Простая лодка, один раз даже на мель села и течёт!

– Да, чем она чудесная? – спросила Таня.

– А вы разве ничего не заметили? – сказал я, а сам старался поскорей что-нибудь придумать.

– Нет, ничего не заметили, – сказал Витя ехидно.

– Конечно, ничего! – сказала сердито Таня.

– Так, значит, ничего и не заметили? – спросил я громко, а сам хотел уже удрать от ребят.

Витя замолчал и стал вспоминать. Таня сморщила нос и тоже стала вспоминать.

– Видели следы цапли на песке, – робко сказала Таня.

– Ещё видели, как уж плывёт, только головка из воды торчит, – сказал Витя.

Потом они вспомнили, что зацвела водяная гречиха, и ещё видели белый бутон кувшинки под водой. Витя рассказал, как стайка мальков выпрыгнула из воды, спасаясь от щуки. А Таня поймала большую улитку, а на улитке ещё сидела маленькая улиточка…

– Разве всё это не чудесно? – спросил я.

Витя подумал и сказал:
– Чудесно!

Таня засмеялась и закричала:
– Ещё как чудесно!

* * *

Можно воспитать
Шофёра,
Музыканта
И боксёра,
Инженера,
Шахматиста
И народного артиста.

Но никто ещё, ребята,
Воспитать не смог пирата.

Значит, постараемся
И САМИ
ВОСПИТАЕМСЯ!

Старый ремень

Старый ремень 
Валялся без дела.
Валяться без дела
Ему надоело.

И вспомнил ремень
О далёких годах, 
Когда красовался
На модных штанах.

Когда он сиял позолоченной пряжкой,
Когда он встречался
С красоткой-тельняшкой…
Как жаль, что теперь уж никто не готов
Найти для него подходящих штанов!
На дальнюю полку ремень положили
И, видно, давно про него позабыли.

Но тот,
кто вчера баловался весь день,
Пусть помнит
Про старый пиратский ремень!

Ботинки

По ночам стоят в пpихожей,
Дpуг на дpуга так похожи!
Задpав носы и смоpщив лбы,
Отдыхают от ходьбы.

Моя корова

Наконец-то снова
Со мной моя коpова!
Она ест тpавку шёлковую,
А я кнутом пощёлкиваю.

До чего моя коpова
Весела и бестолкова!
То подпpыгнет в нос лизнёт,
То куда-то улизнёт.

Вдpуг нашла коpова кость.
Говоpю коpове: «Бpось!»
Тут - откуда что взялось -
Раздpажение и злость!

Ощетинилась сначала,
Завоpчала, заpычала:
Мол, уйди, добpом пpошу,
А иначе - укушу!

«Ладно-ладно, ухожу,
Я с такими не дpужу.
Ты мне больше не коpова,
А я больше не пастух.
Поигpаю в часового,
В часового на посту.

А захочешь помиpиться, -
Пpиходи стеpечь гpаницу».

Бемка

Эта коза была у нас как собачка: мы идём, а она впереди бежит. Иногда, правда, какую-то травку унюхает и застопорится. Уж Вася упрётся руками ей в бок, толкает, толкает — нет! Ни с места. А потом сама поднимет голову, поглядит на нас удивлённо: что это, мол, вы остановились? — и снова побежит. Туда идёт хорошо, а уж обратно — ещё лучше. И знаете почему? Вот Вася говорит, что ей тяжело молоко нести, она спешит, чтоб её подоили. А по-моему, она боится. Она там одна, в овраге. Другие козы белеют где-то вдали, а что толку: они же все на привязи, ни подойти друг к дружке, ни поговорить. Потому она и кричит жалобно, когда мы утром привяжем её и уходим. А уж вечером она так и мчит на нас, как поезд. Даже глаза светятся. И сердится: «Вы что,— кричит,— не видите — темнеет! Лень вам козу вовремя домой привести!»
Тётя Дуня, Васина мама, говорит то же самое. Прямо слово в слово. А потом подоит Бемку, процедит молоко сквозь марлю и нам всем троим нальёт — ещё тёплое — в стаканы. Мы сидим на брёвнах возле их дома, тянем молоко, а оно пенится на губах и пахнет травой, добрым козьим выменем и летним вечером. Небо темнеет прямо даже заметно как; ветки ёлок делаются чёрными, и в них возятся, устраиваются на ночь птицы; трава становится мокрой от росы, а над оврагом поднимается белый туман. Он ползёт снизу, от ручья, и постепенно доплывает до нас. У него тоже свой водяной, песочный, камешковый запах.
Тётя Дуня выходит посидеть к нам на брёвна, посумерничать, как она говорит. И если её попросить, она чего-нибудь расскажет.

Что было давно

(глава из повести «Дятел на берёзе»)

Начинает тётя Дуня всегда одинаково: «…Я ещё тогда в девушках ходила…» Это значит — очень давно. Тогда ни Васи не было на свете, ни нас с Игорем. А овраг и лес были.
— Вот как-то пошла я по ягоды, тут земляники прямо сила была! Иду я — всё внаклонку, внаклонку, собираю, полно лукошко уже. А ягод — прямо земля красна, хоть граблями греби. Я косынку с головы скинула — в неё беру. И зачем так сделала, сама не знаю: всё равно ягоды помнутся. Жадность одолела.
Потом уходилась, села отдохнуть, оглянулась — а места-то незнакомые. Матушки родные! По левую руку — ельник с темнинкой, с веток мох свисает; по правую — трава зелёная, сочная, вроде осоки, и цветки белые шапками — «болеголов» их зовут, — духманные, сладко пахнут. «Что же это? — думаю. — Ведь нет у нас поблизости таких мест. Куда забрела?» И как к дому выйти, не знаю. Пошла в одну сторону — деревья стеной, валежник — не пройти. Повернула назад, а там уж не болото, а озерцо — утки плавают, лапами под водой рулят. И опять думаю: нет таких мест у нас. Чужие места. Тут-то я и догадалась: да ведь это меня водит.
— Как это «водит»? — потянула я тётю Дуню за рукав.
— А так: от дома в чащу заманивает.
— Кто заманивает?
— Дедушка Лесной, кто же ещё?!
— Зачем ему?
— Не любит, чтоб лес обирали.
— А кто он, этот Дедушка? — это уже Игорь спросил. Глаза у него почернели.
Есть такие тайны, от которых глаза у людей темнеют, а голос становится тихим, — вот обратите внимание.
Тётя Дуня подумала, не сразу ответила. А потом и говорит:
— Да обычный Лесной Дедушка. Ещё его Шоптун зовут, а то и Квохтун. Сам — вот такой, чуть поболе вас будет и, кем хочет, тем и обернётся: хоть пнём лесным, хоть птицей, хоть зверем. А то и свой лик покажет. А уж голос подаст!.. — и она передёрнула плечами.
— Он злой, этот… Ну… Шоптун? — опять спросил Игорь.
— По-разному. Одному повредит, другому поможет. Это уж как ему человек понравится.
— Это сказка?! — сказала я для храбрости.
— Эх ты,— повернулся ко мне Вася.— Да в нашем лесу прежде знаешь сколько всего водилось — и зверья, и нечисти. Верно, мам?
— Врать не стану, — опять помедлила тётя Дуня. — Сама не видела. Но люди говорят.
— А потом всё куда-то девалось, да?
— Помолчи ты! — рассердился на меня Игорь. — Ну-ну, тёть Дунь, дальше-то что?
— А дальше и есть самое диво. Ходила я, ходила по лесу… Свечерело, уж и солнца нет, а я всё там, всё выйти не могу. И стала я аукать. Кричу, а сама плачу от страху. И вдруг слышу — вроде ответил кто. Я ещё крикнула и жду. Опять голос. Да не человечий.
— Чей же? — выдохнул Игорь.
— Сам смекни.
— Е г о?
— Нет.
— Волчий?
— Нет, не угадаешь. «Бе-е-е!» — слышу. И опять — «бе-е-е!».
— Бемка?
— Ну да, коза. Уж не помню, как звали. Я на её голос и вышла. И прямо к оврагу. Отвязала козу и — домой. А ельник тот и озерцо с утками сроду больше не видела. А искала: ведь там земляники-то сила была!

Пётр Петрович Гнедич, драматург и историк искусств, написал такие строки: «Весёлая природа и беззаботное миросозерцание грека создали весёлый праздничный культ. Ни в одной стране мира не возникло богов, более родственных человеку, как в Греции».

И среди истинных шедевров эпохи эллинизма – знаменитая Венера Милосская – статуя богини Афродиты.

Бесчисленные копии украшают экспозиции многих музеев мира, а сама «безрукая» статуя в наши дни стала даже героиней анекдотов, карикатур и шуток. Увы, это своеобразная цена за известность и популярность, вернее, их обратная сторона.

И всё же тайны и загадки окутывают мраморное изваяние богини любви, рожденной, если верить древним мифам, из морской пены у берегов острова Кипр.

Правда, история самой статуи связана с другим островом – Милос.

…Весной 1820 года крестьянин по имени Юргос копал землю. Вдруг его лопата, звякнув, наткнулась на что-то твердое. Крестьянин решил, что это древний обтёсанный камень. Что ж, не бог весть какая находка, но в хозяйстве может пригодиться. Такие камни порою попадались на острове, и местные жители пускали их в дело – использовали для строительства своих домов и сараев.

Юргос принялся за работу и вскоре выкопал большую каменную плиту, ещё несколько камней. Но главной находкой стала древняя мраморная статуя полуобнаженной богини. Статуя находилась под сводами каменной ниши.

Крестьянин знал,что такие находки можно выгодно продать коллекционерам и другим любителям древностей. Но самое интересное, что у Венеры Милосской, а это, как вы уже догадались, была именно она, с руками всё было в полном порядке!

Сохранилось описание статуи. Его сделал Жюль Себастьен Сезар Дюмон Дюрвиль. Это знаменитый французский ученый, океанограф и мореплаватель 19-го века. Он ещё совершит кругосветное плавание на судне «Астролябия», обнаружит следы погибшей экспедиции Лаперуза, исследует острова Океании и откроет Землю Адели в Антарктиде. Но тогда он на гидрографическом судне проводил исследования в районе острова Милос.

Дюмон Дюрвиль, узнав о находке, побывал у Юргоса и видел статую богини, стоявшую в ожидании покупателя в простом крестьянском сарае. Вот строки из дневника Дюмон Дюрвиля: «В левой поднятой кверху руке она держала яблоко, а правой придерживала ниспадавшее от бедер одеяние. Впоследствии руки были повреждены и в настоящее время отделены от туловища».

Но почему же руки Венеры оказались «повреждены» и «отделены»? Они пострадали во время… потасовки! Нет, конечно, мраморная богиня сама не дралась, это делали люди…

Дюмон Дюрвиль хотел купить статую, но Юргос запросил слишком дорого. Спустя несколько дней в Стамбуле Дюрвиль рассказал о мраморной богине французскому послу маркизу де Ривьеру. Тот заинтересовался находкой крестьянина и послал на остров Милос секретаря посольства Марцеллюса. Секретарь выполнил поручение и привез статую. Но Венера была уже без рук…

Оказалось, что когда Марцеллюс прибыл на остров, то крестьянин уже продал статую одному священнику. Как пишет Дюмон Дюрвиль, «священник хотел преподнести её в дар переводчику константинопольского паши… Марцеллюс принял меры, и священник, в конце концов, не без сопротивления согласился уступить её».

Что же случилось с Венерой и что за меры принял Марцедлюс? «Не без сопротивления» – это означало, что священник отказывался уступать статую. Но решительный секретарь посольства приказал своим матросам силой забрать её. Началась драка, в которой победили люди Марцеллюса. Но во время этой потасовки Венера и лишилась своих рук. Их судьба неизвестна. В наши дни знаменитая Венера Милосская находится в Дувре, в Париже, куда её передал маркиз де Ривьер.

…Богиня любви – прекрасна, сдержана и величава. В зависимости от точки, откуда рассматривать скульптуру, она кажется то гибкой, в движении, то спокойной и задумчивой… Но отсутствие рук – это возможность для самых различных предположений и фантазий.

Кое-кто полагал, что богиня одной рукой опиралась на копьё. А другие считали, что Венера лишь часть большой скульптурной группы, и одну руку она положила на плечо богу Марсу…

Полустёртые буквы на основании можно принять за имя скульптора – Агесандр или Александр, но полностью имя прочитать не удалось. Установлено лишь время создания скульптуры – конец 3-го – начало 2-го века до нашей эры.

Когда я мальчишкой на речку ходил,
весло прихватив и сачок,
мне часто встречался
у чистой воды
весёлый и глупый
бычок.
– Здорово, бычок, –
говорил я ему.
И он отвечал мне:
– Му-у!
Смотрел на меня – дурачок дурачком,
болтался пучок на хвосте,
и рыжие уши стояли торчком,
и нос, будто блюдце, блестел.
– Прощай, —
говорил я дружку своему.
И он отвечал мне:
– Му-у!
Теперь я с портфелем хожу и в очках,
и в городе жить мне пришлось,
но всё вспоминаю бычка-дурачка
и мокрый, приветливый нос.
Всё думаю:
как там ему одному?
Кому говорит он:
– Му-у!
Послушайте, если пойдёте к реке
и встретитесь с глупым бычком,
он мордой потянется к вашей руке
и станет махать вам пучком…
Привет от меня
передайте ему.
И он вам ответит:
– Му-у!

Червяк

У червей ни глаз, ни ног,
ни волос...
	        И вот итог:
голым вдоль всего пути
им приходится ползти.

Ни зубов, ни языка -
только хвост у червяка
с двух концов: что так, что сяк.
Вот тебе и весь червяк.

* * *

Гуляет ветер за окном,
взвихряет листьев хвост,
и небо кажется стеклом
в пыли далёких звёзд.

Мы с куклой слышим, как впотьмах
идут часы: тик-так,
и сердце в пальцах и висках
отстукивает такт.

А тишина, как на заказ,
дремотна и мягка.
Зевает кукла.
		Но пока
спит только левая рука
и только правый глаз...

Талант

Мальчишку, шевелящего ушами,
Мы всячески спасали от невзгод,
И сами никогда не обижали.
А то попросишь – и не шевельнёт.

Ранняя слава

«Поэт! Поэт!» - кричали вслед.
Поэту было мало лет.
Он не мечтал о славе.
Мечтал он о расправе
Со всеми, кто поэту вслед
Кричал: «Поэт! Поэт!»

Устный счёт

Ну-ка в сторону карандаши.
Ни костяшек. Ни ручек. Ни мела.
Устный счёт! Мы творим это дело
Только силой ума и души.
Числа сходятся где-то во тьме,
И глаза начинают светиться,
И кругом только умные лица,
Потому что считаем в уме.

По ночам ещё приходили морозы. Растаявший за день снег к утру твёрдый, как наждак. Весь субботний вечер Фёдот Ермачков провозился с нартой. Не мог старик допустить, чтобы за одну ездку деревянные полозья измочалить. Часа три старался, зато оковал их железом не хуже самого искусного кузнеца.

Мы едем по ровному берегу Пенжинской губы. Нарта с визгом и скрежетом режет ноздреватый и жёсткий снег. Солнце уже повисло над сопками, но ещё по-ночному холодно. Собаки в своих новых пинетках бегут азартно и резво. Федот любит своих собачек – целую неделю вечерами шил им из нерповой шкуры обувь. Попробуй, обуй всех-, тринадцать собак у него в упряжке. Бережёт старик собак. Снег колючий, лужи вымерзли – лёд навис над травой острыми стёклами. Без обуви собаки не побегут, быстро лапы поранят.

Вторая половина мая привела весну и к нам, на север Камчатки. На южных склонах снег весь растаял, а тундра в сплошных пятнах – огромные и малые озёрины, островки прошлогодней травы, залежи снега.

Федот изредка помахивает на собак остолом, торопит их и напевает что-то себе под нос. Я молча оглядываю всё вокруг.

Своеобразная весна в тундре. Вон к берегу губы нагнало приливом громадной величины льдины. Они пристыли к илистому берегу и кажутся издали фантастическим городом. А слева и спереди – сопки, будто великан поработал, огромный вал набросал и оставил стоять здесь. Справа – сплошная равнинная тундра. Блестят на солнце и снег, и лёд даже глазам больно.

Уже несколько дней с юга летели гуси. Они летели дальше на север: на Чукотку, на морское побережье, в тундру – на места гнездовий. Местные охотники уже бодрствовали в своих скрадках на их пути. Ехали и мы с Федотом на охоту. Федот – охотник бывалый, он не спешит:

— Мои гуси от меня никуда не улетят.

Старик знал место, где птицы садились на отдых и кормёжку. По его словам, в том месте росла в огромном количестве шикша. Эта маленькая, каштанового цвета ягода – любимое лакомство гусей. Снег там, как думал Федот, уже растаял, а в воде гуси легко находят ягоду.

Нарта то прыгала по жёсткому снегу, то плыла по густой прошлогодней тропе.

— Стоп! – крикнул Федот и остолом упёрся в землю. – Носок потеряли.

Нарта остановилась.

Только теперь я заметил собачью пинетку. Старик вернулся назад, поднял её и, ласково похлопывая каждую собаку ладонью, стал искать растеряху. Нашёл ее, обул, завязал ремешки, и мы тронулись дальше.

Но не успели проехать и десяти шагов, как услышали гусиное гоготание. Огромная стая летела прямо на нас. Но странно было то, что птицы летели не строем, как обычно летают на большой высоте, а вразнобой, и громко, испуганно кричали. Ясно было одно: их кто-то напугал. Нас они заметить не могли, мы остановились в зарослях вечнозелёного кедрового стланика.

— Что это они? – удивился Федот. – Неужели кто из охотников опередил нас?

— Вот, глядите! – я неожиданно увидел незнакомую птицу. Она, с каждой секундой увеличиваясь в размерах, настигала гусей.

— Это же орёл. Вот бестия, — щуря узкие глаза, говорил Федот, наблюдая за птицами. – Смотри, вверх пошёл. Не иначе, на таран пойдёт.

Старик оказался прав. Набрав высоту, орёл камнем бросился на обречённую птицу. Гусь испуганно кричал и, махая крыльями, изо всех сил старался уйти от преследователя. Но скорости были очень уж разными. Судьба гуся была решена. Пернатый охотник настиг птицу, ударил грудью. Неуклюже планируя, гусь начал падать на землю.

— Хак-хак-хак! – заторопил Федот собак. – Пошёл, пошёл!

Орёл, делая небольшой круг, снижался к своей добыче. Федот махал остолом на собак. Нарта мчалась среди зарослей кедрача, поэтому уже через минуту мы не могли видеть ни гуся, ни орла.

Скоро нарта выскочила на простор. Перед нами была ровная площадка, покрытая высокой прошлогодней травой. И тут я увидел орла. Он, махая могучими крыльями, пытался оторваться от земли. Но странно, подняться почему-то не мог. Гусь словно был привязан к высокой траве. Там, где был хищник и его добыча, слышалось сердитое ворчание, похожее на ворчание пса, у которого отбирают кость. Наши собаки рвались вперёд, а Федот сдерживал их.

Я вскочил с нарты и всё понял. Оказывается, не только мы с Федотом видели охоту орла. Наблюдал за ней и матёрый лис. Он успел первым схватить добычу, крепко держал гуся в зубах и ворчал. Орёл вонзил когти в тело птицы и старался отобрать ее у непрошенного соперника. Он почти оторвал от земли и птицу, и зверя, но, как говорят авиаторы, для него это был явный перегруз.

Мы стояли с Федотом совсем близко от соперников, но они нас не замечали. По-прежнему слышалось сердитое ворчание лиса и боевой клёкот орла.

— Подождите, не стреляйте! – крикнул я Федоту, увидав в его руках ружьё. – Интересно, чем всё это кон…

Но договорить я не успел. Грохнул выстрел. Орёл бросил добычу, взмыл вверх. Я видел, как он сделал круг над нами, набрал высоту и медленно полетел в сопки. Но рыжий хищник, видно, не слышал выстрела и не захотел оставлять трофей, потащил гуся в кусты.

— Вот наглый ворюга, не бросает. Но ничего, сейчас я его, — Федот кинул приклад двустволки к плечу, и снова грянул выстрел.

Когда дым рассеялся, на поляне лиса не было. Только пышный хвост его огненно мелькал в кустах кедровника.

— Кто же так стреляет? На таком расстоянии промазать, — упрекнул я старика.

— Ну, знаешь, парень! Я о тебе лучшего мнения был! Я всегда считал себя человеком. Ишь, «промазал»! Человек – судья и бог природы. Над птицами, над зверями. Если он, конечно, настоящий человек.

— Так вы что, мимо стреляли? – обрадовался я.

— Зачем – мимо? Мимо мои выстрелы не летают. Видишь, и орёл живой улетел, и лис убежал. А позволь я им до конца драться, что могло получиться? Орёл мог погубить лисицу, мог и сам пострадать: матёрый зверь был. А что толку от лисицы в мае? Шкура разве что на барабан пригодна. А зачем орлу умирать? Он природе нужен. Редки у нас орлы. Вот гусь нам пригодится, — Федот подобрал погибшую птицу.

Через минуту мы ехали дальше. Охотник снова помахивал остолом на собак и напевал свою песенку.

Мышь Гликерия однажды в среду сказала сама себе:
– Соседа справа зовут Ромуальд. Соседку слева зовут Андалузия. Вот им повезло. А я – Гликерия. Какая гадость.

«Интересно, – вздохнула Гликерия, – какая оса укусила родителей, когда они выбирали мне имя?»

Сняла Гликерия трубку и позвонила родителям.

И вежливо спросила их про осу.

– Фу, какая ты грубая, Гликерия, – обиделись родители. И пустились по волнам своей памяти. – Ты была чудесная мышка, тогда ещё милая и вежливая. Потому что в ту пору ты только-только родилась и не умела разговаривать. И мы подумали – как мило звучит: мыша Луша.

«Я была просто обречена на дефекты речи, – подумала Гликерия. – Шепелявая мышь с дурацким именем».

Нет, с таким безобразием мириться нельзя.

Мышь – существо прекрасное. Имя ей нельзя подбирать абы как. Мыши – они похожи на нежные цветы. И имя Гликерия себе найдёт такое – роскошное и изящное.

Роза… Астра… Сенфолия остролистая.

Легла Гликерия спать. Думает – пусть мне новое имя во сне приснится.

Оно тут же и приснилось.

Вскочила Гликерия и бегом к зеркалу. Смотрит – да, точно, так и есть! Оно!

– Я – Олеандра! И спереди – Олеандра, и сбоку.

И с затылка на себя посмотрела через круглое ручное зеркальце – Олеандра да и только.

Блестящее имя!

Мышь Олеандра наметила в связи с новым именем первоочередные дела.

Во-первых, надо позвонить всем друзьям и знакомым и объяснить им, что в телефонных книжках она теперь пишется на букву О.

А то позвонят они Гликерии, а никакой Гликерии тут и нет. Так и растеряются друзья. А друзей терять очень даже обидно.

Во-вторых, надо срочно придумать от этого имени сокращение. Чтоб никакой больше мыши Луши. Мышь Леа. Восхитительно!

Друзья и знакомые очень удивились, но Олеандру записать на «О» согласились. Пока всех обзвонила – тут и вечер пришёл.

Пошла тогда мышь Олеандра в спальню и достала зелёную шкатулку, где хранились рассыпанные бусы. Бусы пока пересыпала в блюдце, где раньше лежали колечки. Колечки сложила в пакетик, где до того хранились иностранные монетки. Монетки сунула в картонную коробочку, где лежали поломанные ручные часы. В коробочке было ещё много места – как раз монетки поместились.

Потом она на всякий случай вымыла руки.

Мышь Олеан… мышь Гликерия аккуратненько сняла новое имя, протерла мягкой тряпочкой и положила в зелёную шкатулку. Пусть лежит. В следующую среду она его достанет и снова поносит немножко. Красивое имя. Нарядное. Не каждый же день носить. А то потускнеет, поцарапается.

«Впрочем, – подумала мышь Гликерия, – зелёная шкатулка не такая уж и маленькая. Вполне ещё парочка имён свободно влезет».

Надевать их можно будет во вторник и четверг.

Про котов

Коты гнездятся где попало:
На ватных тёплых одеялах,
На полках и в горшках цветочных,
В стихах, и даже между строчек.
В корзинах, сумках и пакетах,
В мозгах и на других планетах.


Всмотрись получше: между звёзд 
Полным-полно кошачьих гнезд!

Мечтатель

Видишь, туча идёт грозовая,
На верёвке бельё раздувает:
Точно парус - бельё на верёвке,
Заскулила овчарка у Вовки,
Громко груши грохочут по жести
И горланит петух на насесте.

Я лежу в гамаке и мечтаю,
Чтобы туча прошла грозовая,
Чтобы груши срываться не смели,
Не горланил петух, в самом деле!
Чтоб бельё поснимали с верёвки
И заткнулась овчарка у Вовки.

Продолжение. Начало в № 55

А когда мама мне покупает что-то вкусненькое, это Ты ей подсказываешь?
Галя, 1 кл.

У Тебя есть ум или Ты весь состоишь из души?
Женя, 3 кл.

Чтоб Ты простил мне грех, надо вначале согрешить?
Петя, 1 кл.

Что первым делом сделал Христос, когда воскрес?
Оля, 3 кл.

Человеку нельзя есть мясо, а котлеты?
Миша, 3 кл.

Боженька, а душу Ты мне вложил мою или чью-то?
Стасик, 2 кл.

Значит, если я правильно понял эволюцию, Ты создал Адама и Еву, а дальнейше человек произошел от обезьяны?
Сергей, 3 кл.

От какого существа появился кот?
Лена, 3 кл.

Почему многие люди такие несолнечные?
Арина, 3 кл.

Боженька, а если дал откусить «Сникерс» – это любовь?
Рая, 2 кл.

Давай поговорим как мужчина с мужчиной. Тебе моя Ленка нравится? Если «нет», почему Ты сделал так, что я все время смотрю на нее, если «да» – почему она на меня не смотрит?
Вова, 4 кл.

Как Ты на небе живешь? Все ли у Тебя есть? Может, что надо?
Зина, 3 кл.

Зачем Ты создал этот мир, Ты что, не понял, что будет такая заморочка?
Марина, 4 кл.

Господи, а вообще-то ты есть?
Александр, 2 кл.

А я есть на самом деле?
Люба, 3 кл.

Ты можешь мне дать удачу и надувную лодку?
Арвид, 3 кл.

Почему меня так и тянет вытворять что-то плохое? Это Ты меня испытываешь?
Паша, 3 кл.

Ну, а теперь Ты бы создал во второй раз человека?
Олег, 3 кл.

Я без вредных привычек. Что мне светит?
Роберт, 4 кл.

Господи, давай дружить?
Федя, 1 кл.