Еле-
еле,
еле-
еле
мы бредём из-за метели
вместе с папою домой.
Снег клубится,
ветер носит…
Я в сугроб свалился носом,
папа шмякнулся спиной.
Папа грустный, я весёлый:
раньше времени из школы
отпустили первый класс!
Ах, какое это счастье –
заполярное ненастье!
Просто создано для нас!
Это произошло 7 апреля 1977 года около 18.00 по московскому времени. Именно тогда я появился на свет. Первым, кого я увидел, был, разумеется, врач. «Спасибо, добрый, мудрый врач. Желаю всяческих удач!», – подумал я.
Так оно с тех пор всё и продолжается…
Как у старого Слона
очень строгая жена.
Что ни вечер – то скандал:
«Где СЛОНялся-пропадал?»
Если сядет на диван –
«ЗаСЛОНяешь мне экран!»
Ляжет рядом на кровать –
«ПриСЛОНяешься опять?!
Отодвинься: жарко!»
Всем беднягу жалко…
Слон – мудрейший из зверей!
Будь, жена, к нему добрей!
На Ехидну смотрит Слон,
удивлён и удручён:
вся в колючках,
вот беда!
А мала-то,
а худа…
На Слона глядит Ехидна
и хихикает ехидно:
знатный,
толстый…
Генерал!
Где колючки потерял?
По небу
Облачко летало.
Большим, красивым
быть мечтало.
А было –
маленьким, невзрачным,
смешным
лоскутиком прозрачным…
Огромные и ладные
седые облака
на Облачко нескладное
взирали свысока!
С ухмылкой
меж собой галдели:
- Ну что за тряпка,
в самом деле?
- И по какому это праву
делить посмело с нами славу?!
В вышине парим по свету,
Восхищать народ обучены:
Дружно славят нас поэты,
Мы картинами воспеты…
Ну, а это –
что за чучело?!
- Стыдно, братцы!
- Несолидно!
- Даже, знаете, обидно!
…Больное Облачко заплакало,
И почернело – туча-тучей! –
И горьким дождиком закапало,
И растеклось в листве пахучей!
И день темнеть так рано начал!
Не плачь! Я – тоже худ и мал,
Но я же, глупое, не плачу!
……………………………..
Я плакать, глупое, устал…
В детстве я обожал кататься на велосипеде. В три года выклянчил у дедушки свой первый велик – «Зайчик». А в десять лет, на каникулах в деревне, разъезжал уже на «Орлёнке». Гордо так разъезжал. По двору, туда-сюда. Дальше двора дедушка выезжать не разрешал: мало ли что там, дальше двора.
Однажды сажусь на велосипед, и тут подходит ко мне девочка, того же примерно возраста, что и я. Ну, может, чуть постарше. Улыбается. И – громко и протяжно мычит, указывая на велосипед. Потом на меня. И снова на велосипед. Мычит да мычит.
— Чего тебе? – спрашиваю её.
А она мычит и мычит. Всё громче и протяжней. И пальцем снова – то на велосипед, то на меня. То на велосипед, то на меня.
— Да скажи, что надо-то! – злюсь.
А она всё мычит да пальцами тычет.
Сплюнул я от злости и говорю ей:
— Ничего не понимаю! Говори по-русски!
И поехал себе круги по двору наматывать.
Подъезжаю наконец к подъезду. А там на скамейке девчонки наши дворовые – Ольга и Катюха.
— Эх, — говорят, — сволочь ты.
— Почему это? – удивляюсь я.
— Больную девочку не покатал! Жадина ты, говядина.
— Почему – больную?
— Глухонемая она, понимаешь? С самого рождения.
Я оторопел. Очень стыдно стало.
— Ну, я ж не знал, — говорю.
— Да ладно, не знал! Будто в первый раз её видишь! Она за тобой всё лето как пришитая ходит! – и захихикали противно так… У, хихикалки!
А я и правда видел её в первый раз…
А потом я потерялся. Пошёл в гости к Костику, а он на другом краю деревни жил. Туда-то вместе шли, а назад его мама не пустила. «Поздно уже», — сказала. И я пошёл домой один и долго плутал среди разных домиков и огородов. Переполошил, как потом оказалось, весь свой двор. Думали уж – живым меня не увидят…
Наконец, отыскал родные места. Иду. И смотрю – впереди та глухонемая девочка бежит и мычит, пальцем в меня тычет – дескать, — «вот он, смотрите, я его нашла!» Ну, а за ней уж двор бежит, земля дрожит… Дедушка одной рукой за сердце держится, другой рукой кулак мне показывает… Досталось тогда по первое число!
А еще однажды – я рано вышел во двор. И скучно мне было друзей ждать. Тут опять эта девчонка мычащая. Увидела меня, расцвела вся… Схватила – и за руку тянет куда-то. Я её спрашиваю: «Куда тянешь-то? Чего надо?» А она всё мычит и тянет. Ну, пошёл за ней. До конца двора дошли. А там – дерево растёт абрикосовое. И абрикосы на нём, спелые. Девчонка сорвала, наверное, самый большой абрикос, бережно протёрла его рукавом кофты и мне протягивает: «Ммм!» — на, мол, ешь, вкусно. Ну, я говорю ей: «Спасибо». И есть стал. А она на меня смотрит и улыбается… Чего, думаю, улыбается? Вот чудн?я! Сорвал ей абрикос и тоже протягиваю: «Ешь!» Она тогда еще шире улыбаться стала. Смотрит на меня и улыбается, аж глаза у нее светятся. Даже как-то не по себе стало…
А осенью её машина сбила. Потому что девчонка не слышала, как водитель гудит. Дворик узенький, а скорость у машины большая. Не успел шофёр затормозить. Гудел-гудел, чтоб с дороги ушла. А она не слышала. И поблизости никого не было.
Это мне так дядя Петя летом рассказывал, когда я снова на каникулы в деревню приехал. «Шоферюге, — говорит, — три года дали. Но девчонку-то этим не вернёшь! Мамка её до сих пор в сердечной больнице лежит»…
А баба Лида добавила: «Эххх! И жить-то девчушка не жила — мучилась, и померла – мучилась…» И слезу смахнула.
……………………………………………………………………………..
Вернуться в детство. В лето. В деревню.
Там солнце. Дедушка. Велосипед «Орлёнок». Абрикосы на деревьях. Глухонемая печаль моя.
Ах, как в садик неохота!
Полежу хоть пять минут:
Темнота, мороз, зевота
Встать с кровати не дают…
Ненавижу чистить зубы!
Мамка, чаю разогрей,
Чем кричать у ванной грубо:
«Что застрял? Давай скорей!»
Ненавижу одеваться!
Шапка колется, как ёж…
Занесло дорогу, братцы, -
Даже в пимах не пройдёшь!
Не устали вы, сугробы,
Издеваться над людьми?
Мам, быстрее было чтобы –
Сына на руки возьми!
Понимаю, что тяжёлый,
Ты уж, мамочка, прости…
Подрасту – потом до школы
Буду сам себя нести!