Калька спряталась под ворох чистого белья и только изредка высовывала то руку, то ногу, дико и таинственно хохоча.

– Ну чего ты, чего ты, слушай же, – теребил её ворох Раня. – Каль! Ну Каль, тссс – самое интересное осталось.

И заурчал не своим голосом:
– «Шота ничего не видел кругом и бродил впотьмах, натыкаясь каблуком на что-то стальное и странно звенящее. А в глазах плясал зелёный огонёк, и уж забыл капитан о кладе, только и видел, что огонёк этот прыгающий и манящий. Десять дней искала команда капитана Шота Эгнатьевича, но так и не нашла ни его, ни сундука. И каких бы то ни было следов. Странно, что и поляна с сосенками тоже как в воду канула, то-то оно, что в воду – была поляна – стало озеро».

– Вот, озеро! – наигранно устрашающе повторил Раня. – Чертовщина!

– Чертовщина? – вылезла Калька, всё ещё улыбаясь. – Это так, капелюшечка от чертовщины.

– Почему это капелюшечка?! – обиделся Раня.

– Это что, вот я тебе про вмятинку расскажу. – Калька уселась, будто приличная ученица за партой, даже улыбка куда-то спряталась, и начала: – В одном детском саде в полу, в спальне у окна была вмятинка. Обычная совершенно, все так думали, пока как-то летом не закрыли детский сад на ремонт. И вот рабочие замазали вмятинку, выровняли, а на другой день приходят, глядь – опять вмятинка, только на полметра подальше. И ту заделали, на третий день в другом месте, так они всё лето за этой вмятинкой и гонялись.

– Подумаешь, фантастика!

– А ничего и не фантастика, самое-то ужасное, что она и на стены перебралась, а как-то даже на окно, всё стекло тогда пришлось поменять, но она на потолок ушла. А детский сад до сих пор закрыт, и дети те уже давно выросли, а вот рабочие, – Калька перешла на шёпот, – рабочие, говорят, и сейчас там, им только материал подвозят, а сад стал маленьким внутри, и скоро там даже для рабочих места совсем не останется, и они – умрут!

Раня аж подпрыгнул, так она его этим «умрут» придавила!

– Ну а куда же она сама-то денется?

– Куда, куда, – передёрнула плечами сестра, – на соседний дом, видимо, перепрыгнет, – и кивнула головой в окно. Тут только Раня, понял что рядом с ними стоит заброшенный детский сад, спрятанный в зарослях. И так испугался, что озноб пробежал – перепрыгнет! Это значит, и мы за ней гоняться будем, и она нас вытеснит, и мы умрём, а она перепрыгнет! – думал Раня, покрываясь мурашками.

– Ой, Раник, смотри, мотыльки, – закричала вдруг Калька, подбегая к окну, а Раня только дёрнулся, как в кошмаре, и обернулся.

Густо чернела ночь, и белые летящие лепестки хаотично мелькали у форточки. Раня подошёл и закрыл её.

– Спать пора. – И спрятался под одеяло калачиком, даже одежду не скинул.

Калька тоже скоро легла. Походила мышонком по комнате, и тихо скрипнув пружинами, замерла.

– Рань, – послышалось глухое шептание. – Слышь, ты чего… я про вмятинку-то… выдумала. Выдумала я. Ох и пугливый ты, спи.

У Лёльки заболела рука. На сгибе у самого запястья, с внутренней стороны. Лёлька сидела перед раскрытой тетрадкой и медленно потирала большим пальцем ноющее место.

Растирая, она вспомнила, что когда была совсем маленькой, — а сейчас Лёлька считала себя большой, так как училась в третьем классе, — так вот, когда она была маленькой, и у неё болела рука, то мама почему-то повязывала на руку шерстяную нитку, и обязательно красную.

Но Лёлька не могла понять, помнила ли она это на самом деле или ей так только кажется. Может, это вообще приснилось, или она выдумала.

Лёлька выставила руку вперёд, растопырив пальцы, и попыталась представить на запястье красную шерстяную нитку. Для этого она чуточку зажмурилась. Разглядывать очертания руки сквозь дымку ресниц было забавно и как-то ново. Она смотрела на запястье, медленно раскачиваясь на стуле, и вдруг заметила шишку. Небольшой такой бугорок. От удивления Лёлька перестала жмуриться. Что это ещё за шишка?! Откуда она?

Чем пристальней Лёлька в неё всматривалась, тем ужаснее казалась ей эта шишка. В какой-то миг, когда Лёлька вертела кистью, словно на разминке по физкультуре, ей показалось, что шишка пропала, но тут же появилась вновь. Тогда Лёлька начала на неё давить: сначала указательным, затем большим пальцами. Шишка совсем не болела. Солнечным зайчиком белело пятно от пальца, собралось в точку и исчезло, оставив шишку на месте. Медленно, словно больной, старый человек, внутри у Лёльки поднимался страх. Она уже не видела своей руки без этой шишки. Такой настырной, ненужной, упрямой.

Лёлька даже забыла о своей боли. Она вообще обо всем на свете забыла! В голове у неё звенело:

у тебя шишка!
у тебя шишка!

Ведь это же ненормально, если у человека ни с того ни с сего – шишка!

Лёлькой овладела паника. Она больше не могла этого терпеть и пулей бросилась к брату.

— Коля, Коля,- кричала она, подбегая к нему и протягивая руку.- Смотри, у меня какая-то шишка вскочила! — И ждала только его согласия, что всё так ужасно, готовая сразу же зареветь.

— Где? — лениво спросил Коля, не глядя на сестру.

— Вот смотри, вот тут вот, шишка, видишь? — плаксивым тоном объясняла она. И для убедительности зачем-то начала её опять щупать. – Не болит, но откуда у меня шишка? — И тут, к своему ужасу, Лёлька заметила, что на другой руке у неё тоже есть шишка, только справа. Она даже застыла на секунду.

– И тут тоже, — промямлила Лёлька, показывая брату правую руку. Она уже хотела начать ныть, как все это чудовищно, но вдруг увидела, как смотрит на неё брат.

— Ты что, правда думаешь что это шишки!? – выговорил он с каким-то осуждением.

— Ну а что это? – неуверенно спросила она и всё-таки шмыгнула носом. – Их ведь раньше не было, — но под строгим Колькиным взглядом смутилась и пропищала: – кажется.

— Кажется!? — в раздражении Коля поднялся со стула. – Головы у тебя тоже не было? Вечно ты со своей ерундой лезешь, — он было отвернулся от неё, но заметив умоляющие Лёлькины глаза добавил: — Это же просто косточки, они у всех людей есть – с ро-жде-ни-я! – по слогам выговорил брат, демонстративно отвернувшись к столу. Он разбирал вездеход, когда Лёлька его отвлекла.

С досады Лёлька опустила руки. Но всё-таки на кухне у мамы спросила тихо, так, чтобы Колька не слышал: — Мам, а это правда косточки?

Но мама только рассмеялась, сказав: «Беспокойная ты моя», и Лёлька пошла к себе в комнату.

Действительно, — думала она, разглядывая руки, — самые обыкновенные косточки, и чего она к ним привязалась. Лёльке совсем немножечко было стыдно за такую свою глупость, но, успокоенная мыслью, что с ней всё в порядке, она принялась за уроки. Рука больше не болела.