* * *

В сонный дворик 
Вышел дворник
С разлохмаченной метлой, 
Серый, сумрачный и злой…

Но звенели с крыш капели, 
Птицы утренние пели,
И асфальт запах весной…

Удивился: - Что со мной?!
Улыбнулся мрачновато, 
Как очнулся ото сна, 
Шмыгнул носом виновато, 
Воробьям сказал: - Ребята! 
Посмотрите-ка, весна…! 

Он зачем-то ватник скинул. 
Взял метлу. Слегка вздохнул. 
И автограф голубиный 
Аккуратно зачеркнул.

* * *

Как надоели споры и вражда!
И жизнь проста, как прялка и лубок.
Наматывает ниточки дождя
Земля на старый бабушкин клубок.
И молоко вскипает на плите, 
Мурлычет сказки толстый мудрый кот. 
Казалось бы, в привычной простоте 
Нас столько чуда ежедневно ждёт.

Писатель Алексей Дмитриевич Глебов живёт на Арбате.

Всем давно уже известно, что Настоящие Волшебники любят жить на Арбате.

Каждое утро волшебный писатель Глебов ходит в обычную булочную, гуляет. И ничего такого волшебного никто в нём не замечает. Обычный прохожий, скромно одетый, тихий…

Всё правильно. Волшебник сам должен всё замечать. Зачем же ему в глаза другим

бросаться? Он тихо ходит, зорко смотрит, внимательно слушает.

И вот ведь какие чудеса получаются: видит он то же самое, что и все мы. Но вот он возвращается домой, садится за старенький письменный стол, на расшатанный стул, берёт ручку, чистый лист бумаги и… Начинается Великое Волшебство: появляются на белом листе буквы, буквы складываются в слова, слова в предложения…

Вроде бы рассказы его очень простые, о совсем обычных делах, о таких же мальчишках и девчонках, которые десятками носятся в каждом дворе. Но вчитавшись, понимаешь, что рассказы Глебова – о Самом Главном, о Доброте.

И как он сумел разглядеть, заметить в привычных вещах то, что не заметили мы?

Потому и сумел, что он – Настоящий Волшебник. Но писательство – это особое, очень трудное волшебство.

Открою вам тайну: чтобы стать Настоящим Волшебником, Глебову пришлось и приходится очень много работать. Самый крошечный рассказ он переписывает по много-много раз. И до сих пор отчаянно сражается и переживает за каждое написанное слово.

Когда же к нему приходят гости, он, как и положено Настоящему Волшебнику, притворяется обычным человеком: угощает гостей чаем и пирожками с курагой.

Я очень люблю приходить к нему в гости. В доме Алексея Дмитриевича очень тепло и уютно. Писатель и Настоящий Волшебник Глебов всегда искренне рад гостям. Дом его, как и его душа, его книги, настежь распахнуты навстречу гостю и читателю.

Волшебник гордится своими друзьями, радуется их успехам больше, чем своим собственным. Он гордится дружбой, помнит ушедших уже друзей. С гордостью и нежностью показывал старенькие книги с дарственными надписями от Кассиля, Твардовского и других писателей. Если очень попросить – покажет медаль «За оборону Москвы», которой по праву гордится. На фронт он не попал по здоровью, но много трудился, как говорили тогда: «для фронта, для победы».

А ещё он награждён почётным знаком Гайдара, которым кроме него награждены всего три писателя.

Вы говорите – не настоящий волшебник? Ещё какой настоящий! Только Самые Настоящие Волшебники оставляют после себя людям свои главные сокровища.

У волшебника Глебова – это написанные им книги.

Его рассказы и повести часто грустные, задумчивые. Но не только же о смешном писать. Жизнь – она разная.

Не случайно он сам написал:

«Если глаза ни разу не плакали – это невидящие глаза».

*Журнал «Кукумбер» №11, 2001, рубрика «Доска Почета и Уважения»

Писатель Алексей Дмитриевич Глебов живёт на Арбате. Давно известно – все волшебники живут на Арбате.

Каждое утро волшебный писатель Глебов ходит в булочную, гуляет. И ничего такого волшебного в нём никто не замечает. Обычный прохожий, скромно одетый, тихий. Всё правильно. Волшебнику самому нужно всё замечать. Зачем же ему в глаза другим бросаться?

Он ходит, смотрит, слушает. И вот ведь какие чудеса получаются: видит он то же самое, что и все мы. Но вот возвращается он домой, садится за старенький письменный стол, на расшатанный стул, берёт чистый лист бумаги и… Начинается волшебство. Появляются на листе буквы, буквы складываются в слова, слова в предложения…

Вроде бы рассказы его о совсем обычных делах, о таких же мальчишках и девчонках, которые носятся в каждом дворе. Но потом понимаешь, что рассказы Глебова о Доброте, о Самом Главном. И как он сумел разглядеть, заметить то, что мы не заметили? Потому и сумел, что волшебник.

Но я открою вам тайну: чтобы стать волшебником, Глебову пришлось много работать. Самый крошечный рассказ он переписывает по много раз. И до сих пор переживает за каждое написанное слово.

Когда же к нему приходят гости, он притворяется обычным человеком: угощает чаем и пирожками с курагой.

Волшебник бережно показывал старенькие книги с дарственными надписями от Кассиля, Твардовского и других писателей. Показывал медаль «За оборону Москвы», которой по праву гордится. На фронт он не попал по здоровью, но для победы много трудился. А ещё он награждён почётным знаком Гайдара, которым кроме него награждены всего три писателя.

Вы говорите – не настоящий волшебник? Ещё какой настоящий! Только самые настоящие волшебники оставляют после себя людям свои главные сокровища. У волшебника Глебова – это написанные им книги.

Его рассказы и повести часто грустные, задумчивые. Но не только же о смешном писать. Жизнь – она разная. Не случайно он сам сказал:
«Если глаза ни разу не плакали – это невидящие глаза».

Алло, это море?

Однажды хорошего детского поэта Якова Акима спросили, что бы он хотел взять себе от детей? Поэт не задумываясь воскликнул: «Не взять, а оставить!»

И все авторы, встреча с которыми вам предстоит, могли бы подписаться под его словами. Они сохранили в себе детство. А вы, мальчишки и девчонки, разве можете представить детство без любимых книжек?!

Должен признаться, что пока мы собирали стихи, сказки и рассказы для наших приложений, которых будет три, у нас в доме царил радостный кавардак. Стол мой был завален разноцветными книжками, пачками рукописей, кассетами. В нашем доме поселились Праздник и Волшебство.

С людьми, попадавшими к нам в гости, происходили чудеса. Взрослые, солидные дяди и тети, увидев на книжках и рукописях знакомые с детства фамилии, забивались на диван, расползались по квартире, а после, с восторгом, перебивая друг друга, читали вслух понравившиеся места.

Серьезный человек, психолог, кандидат наук с горящими глазами лихорадочно перепечатывала на компьютере стихи Романа Сефа и кричала, захлебываясь морским ветром, непонятно откуда взявшимся в московской квартирке:

– Алло! Это море?!

Я искренне надеюсь, что вы, ребята, получите такое же удовольствие от встречи с прекрасными писателями.

И, самое главное: что это – «Кукумбер»? Ну, во первых, это литературное приложение к журналу «Наша школа». А во вторых… Это пока тайна. Потерпите.

Счастливого детства!

Виктор Меньшов

В детстве я жил в Белоруссии, в городе Гомеле. Было это спустя семь лет после войны. Когда мы ехали в отпуск, проезжали мимо разбитых станций, обгорелых остатков домов. Часто посреди голого поля возвышались, чернея закопченными трубами, печи. Печи – это было все, что осталось от деревни. Деревянные дома пожгли фашисты, а сложенные из кирпича печи остались.

Некоторые печи топились, возле них копошились сгорбленные старушки в рваных телогрейках. Многие жили в наспех вырытых землянках.

О сожженной Хатыни мы узнали намного позже. Но сколько было таких деревень по всей Белоруссии!

Увидел я в окно вагона – мальчишка за верёвку тащит на плоскую крышу выгоревшего изнутри дома, отчаянно упирающуюся козу.

Мне стало смешно, я тыкал в них через окно пальцем. Отец отвел меня в купе и объяснил, что мальчик тащит козу на крышу… пастись. Фашисты сожгли деревню, вокруг до сих пор трава не растет. А крыша заросла травой и мхом.

Нам, детям боевых офицеров, казалось, что о войне мы знаем всё. Отцы наши были увешаны боевыми орденами, у многих в сараях стояли трофейные черные машины – «оппель-капитаны». Мой отец привез из Германии губную гармошку, сияющую лаком и никелем швейную машинку Зингер. Его брат привез аккордеон. А ещё несколько братьев отца не привезли ничего. Они погибли на войне.

Взрослые о войне старались не вспоминать. Нам это казалось странным.

Учились мы в начальной школе. В параллельном классе учительницей была маленькая, худенькая женщина. Она всегда, даже жарким летом, ходила в перчатках и мы, восьмилетние оболтусы, посмеивались над ней. Учительниц мы, надо признаться, слушались не очень. Но вот однажды всё перевернулось.

Случилось это 9 мая. Мы пришли в школу, построились во дворе. Открылись двери школы, и на крыльцо вышли наши учительницы. Разом умолкли горластые мальчишки, потому что их костюмы были увешаны боевыми орденами и медалями. Мы глазам своим не могли поверить!

Выступил дядечка и рассказал, что наши учительницы, когда фашисты взяли город, ушли в партизанский отряд. В отряде были только женщины, командиром отряда стала директор нашей школы.

Представляете, какая тишина стояла в классах после этого? Как мы гордились своими учительницами. И как же нам было стыдно, когда мы узнали, что учительница, над которой мы посмеивались, ходила в перчатках не просто так. Во время войны её захватили в плен, пытали и изуродовали руки. Перчатки она носила, чтобы не пугать нас, несмышлёнышей.

Мы часто ходили на стрельбище собирать гильзы. Однажды я нашёл тупорылый патрон. Он сверкал маслянистой поверхностью, вместо пули у него была цветная головка. Я спрятал патрон в нагрудный кармашек, побоялся, что старшие мальчишки отберут. Патрон был горячий, жёг кожу, но я терпел, только посапывал. Дома оказалось, что получился ожог. Патрон отец отобрал. Сказал, моё счастье, что он не взорвался в кармане. Я надул губы и ушёл гулять.

Вечером отец принёс горсть новеньких гильз от пистолета «ТТ» и спросил, указывая на заклеенный ожог:

– Больно?

– Немножко! – геройски ответил я.

– Теперь и ты будешь чуть-чуть знать, как ранят пули. Запомни.

Я запомнил. И этот ожог возле сердца, и моих героических учительниц, и обгорелые печные трубы, и козу на крыше.

А ещё таких ожогов добавили книги.

Валентин Петрович Катаев написал «Сын полка» в 1944 году, когда ещё не кончилась Великая Отечественная война. Вряд ли была в то время другая книжка о войне, которую знали бы буквально все.

В повести рассказывается об осиротевшем во время войны мальчике, Ване Солнцеве. Его подобрали советские разведчики: «В окопчике спал мальчик. Стиснув на груди руки, поджав босые, темные, как картофель, ноги, мальчик лежал в зеленой вонючей луже и тяжело бредил во сне».

Разведчики-артиллеристы во главе с сержантом Егоровым принесли его на батарею. Когда капитан Енакиев спрашивает сержанта, тот говорит о судьбе мальчика страшные слова: «Дело известное, товарищ капитан, – сказал Егоров.– Отец погиб на фронте в первые дни войны. Деревню заняли немцы. Мать не хотела отдавать корову. Мать убили. Бабка и маленькая сестренка померли с голоду. Остался один. Потом деревню спалили. Пошел с сумкой собирать куски».

Жутко читать, что такая судьба – «дело известное». Но в этом и есть жестокая правда войны. Это и судьба семьи капитана Енакиева: «Был когда-то и у капитана Енакиева мальчик, сын Костя, правда, немного поменьше возрастом – теперь бы ему было семь лет. Были у капитана Енакиева молодая жена и мать. И всего этого он лишился в один день три года назад…

Они все трое погибли по дороге в Минск, в то страшное июньское утро сорок первого года, когда немецкие штурмовики налетели на беззащитных людей – стариков, женщин, детей, уходящих пешком по минскому шоссе от разбойников, ворвавшихся в родную страну».

Несмотря на ужасы войны, жизнь продолжается. Не случайно автор повести дал мальчику Ване фамилию Солнцев. Он постепенно отогревается сердцем возле приютивших его артиллеристов и согревает их, заставляя думать о будущем. Они становятся не только друзьями мальчика, но и его воспитателями.

Он под видом пастушка ходил в разведку, попал в плен, стойко вынес побои и ничего не сказал врагу. Ему удалось освободиться. Многие тяжёлые километры войны прошёл Ваня Солнцев вместе с батареей. Капитан Енакиев называл его приёмным сыном.

И был тяжёлый бой. Капитан Енакиев приказал Ване Солнцеву отнести важное донесение. А когда Ваня ушёл, капитан Енакиев вызвал огонь на себя. И погиб.

Ваню отправили в суворовское училище. Шёл он с вещевым мешком за плечами.

«…Но, главное, там были тщательно завернутые в газету «Суворовский натиск», а сверх того еще в платок погоны капитана Енакиева, которые на прощание вручил Ване командир полка на память о капитане Енакиеве и велел их хранить как зеницу ока и сберечь до того дня, когда, может быть, и сам он сможет надеть их себе на плечи».

Такая вот увлекательная и суровая книга.

Повесть Виктора Голявкина «Мой добрый папа» написана значительно позже и во многом автобиографичная. Но не совсем. Отец Голявкина был музыкантом, преподавал в музыкальных школах. Он был на войне, вернулся живым. В повести отец мальчика – дирижёр. Неустроенный в жизни человек. Но бесконечно добрый. Вот он приходит с работы поздно вечером и приносит два больших ящика. В ящиках мандарины.

«Он открывает ящики.

– А ну! Налетайте! Ребятки! Хватайте!

Мы налетаем, хватаем, смеёмся. Папа смеётся вместе с нами. Ест мандарины и говорит:

– Позовите всех.

Я зову братьев Раиса, Рафиса, Расима, Рамиса. И мы угощаем их мандаринами. И ящики быстро пустеют.

Потом братья уходят. И мама уносит пустые ящики. И говорит папе:

– Как с деньгами? Сумеем мы съездить на дачу? Хотелось бы. Лето уже проходит.

Я вижу, папа задумался. Он говорит:

– Может, мы сумеем. Но, может быть, и не сумеем. Но если мы даже и не поедем, то не беда – жизнь и так прекрасна!».

«Папа мой очень добрый. Мы с братом однажды сказали папе: «Купи нам мороженое. Но побольше. Чтобы мы наелись». – «Вот тебе таз, – сказал папа, – беги за мороженым»«.

Но когда папе нужно идти дирижировать оркестром, оказывается, что у него нет приличных брюк. Приходится идти одалживать штаны у соседей.

Хорошо жить с таким папой! Тепло и весело!

Но пришла война.

«…Шагов папы не слышно. Наверное, он свернул за угол. Мы с Бобой кричим:

– До свидания, папа!

Мой папа ушёл на войну».

Потом сын увидел его в кино. И закричал на весь зал: – Папа!

«Позже мы пришли с мамой. От папы ведь не было писем. Мы так волновались за папу!

Один раз я шёл мимо кино.

Меня подозвал контролёр.

– Прости, мальчик, – сказал он, – не твой ли отец…

– Да, да, да, – сказал я, – мой, мой… – Я сразу понял его.

– Так вот что, – сказал он, – прошу, милый, в любой день, в любой час дня и ночи – прошу! – И показал рукой в зал.

С тех пор я ходил каждый день в кино. Каждый день я видел папу.

Папу видел не только я. Все мальчишки со всей нашей улицы и, конечно, братья Измайловы, все ходили со мной смотреть папу.

– Зови ещё, – говорил контролёр, – всех зови, пускай смотрят!

Это был замечательный контролёр!».

Повесть Виктора Голявкина не только о добром папе, но и том, сколько вокруг хороших людей. Разве могут столько хороших людей проиграть войну фашистам?

И приходит Великая Победа.

«Была победа. Салют. Радость. Цветы. Солнце. Синее море…

– Ура! – орал Боба. – Ура!

Возвращались домой солдаты.

Но мой папа, мой добрый папа, он никогда не вернётся».

Всегда очень грустно, когда умирает близкий человек. Но когда погибает такой добрый папа, никогда и никому не сделавший в жизни зла, это высшая несправедливость.

Имя этой несправедливости – война.

Мне кажется, это самое главное, о чём хотели сказать и Валентин Катаев,и Виктор Голявкин.

Обязательно прочитайте эти повести! И пусть обожгут вам сердце эти книги – горячие гильзы войны.

*Журнал «Читайка» №5, 2007, рубрика «Не прочитанные тобой книги»

Ушёл от нас солнечный мальчик Олег Кургузов.

Он работал в журналах «Трамвай», «Веселые картинки», «Улица Сезам», часто печатался в журнале «Кукумбер», написал много замечательных книг для детей.

Олег был невероятно мягкий, деликатный человек. И бесконечно талантливый. Он прошёл по жизни с душой нараспашку. В нём жил вечный мальчик, немножко озорной, немножко лукавый, но невероятно добрый и тёплый.

Одна девушка сказала про Олега: – Какой он славный! Словно с одуванчиком поговорила!

Однажды я написал про него всего несколько строк. Олег позвонил, поблагодарил и сказал: – Я тебя люблю.

Наверное, он говорил это многим. И это очень здорово – успеть сказать такие слова! Вот я не успел. И говорю с опозданием то, что должен был сказать давно:

Я очень тебя люблю, Олежка!

В окнах моих весеннее солнце. И я знаю, что Олег ушёл не в страну Нигде и Никогда. Он надел старую рубаху и отправился на потолок, греться на солнце.

Виктор Меньшов

Новости в пересказе Васьки Бякина

***
Правительство Москвы приступило к строительству моста вдоль Москвы-реки.

***
Министерство путей сообщения разделится на два: "Туда" и "Обрат-но".

Криминальная хроника

Посадил Дед Репку. Репка отсидела, вышла и убила Дедушку.


Пословицы и поговорки 
Из коллекции Васьки Бякина

*** 
Как учителя ни корми, он всё равно двойки ставит.
***
За одного битого родителей в школу вызывают.
***
Из дневника двойку не выкинешь. 


Знаете ли вы что…

***
…если Кремлевскую стену обойти 1339 раз, она окажется длиннее Великой Китайской Стены ровно на три метра.


Ленивые стихи Васьки Бякина
                               
***
Выхожу один. А на дорогеее..!
***
Тебе так плохо: ты меня не знаешь.
***
В туннеле можно встретить электричку.
***                       
Ты в банк сходи. А я покараулю.
***
Не знаешь, как сказать? И слава Богу!


Из мемуаров Васьки Бякина

Ездил к бабушке предъявлять родственные чувства
--
После смерти всяких великих людей остаются мемуары. Я тоже начал писать, а то не успею. Даже название придумал: «Когда я был жи-вой».
--
Мама ругает меня за то, что я так быстро моюсь. Ну как она не по-нимает, что я такой маленький, чего там мыть-то?
--

Как спросили, так Васька и ответил (ответы Васьки Бякина на письма читателей)

Стоит мне выйти во двор, меня тут же все начинают обзывать. Что делать? Вова Кубиков.
Не гуляй там, где тебя хорошо знают. 

Можно ли разрешать детям подходить к бультерьерам? Мама братьев Петровых
Можно. С условием, что дети ничего им не сделают.

Прошу купить обезьянку, а мама говорит: чем мы будем её кормить? Маша
Попроси маму купить обезьянку в зоопарке. Там на клетках написано: "Кормить животных строго воспрещается!".

Как узнать, горячий ли суп, не пробуя его? Витя Кошкин
Когда хотят узнать, горячий ли утюг – на него плюют. Попробуй то же самое проделать с супом.

Т-ссссс! Мы специально спрятали этот Совершенно секретный журнал для непослушных в самую серединку, чтобы никто не увидел!!! Не говори никому из взрослых!!! Прочти и передай другому! И, Главное: прячь его, прячь, прячь, прячь!!!…

Неслухи всех стран – соединяйтесь!
Лучше быть кудрявым двоечником, чем лысым отличником.
Васька Бякин

Вверх тормашками

Первый в мире совершенно секретный журнал
Для двоечников, троечников и просто неслухов

(Троечники тоже читают журналы. Только нехотя.)

из портфеля Васьки Бякина

Домашнее сочинение обычно пишут за столом. Некоторые пишут за чашкой чая. А Васька Бякин всегда писал за телевизором. Вот и в тот раз, когда он писал сочинение на тему «Моя семья», он одновременно смотрел «Клуб путешественников». Про всякие там реки и деревья, какие там проживают млекопитающие, кровососущие, воздухоплавающие, землеползущие, навозокопошащие и морковогрызущие.

А какое у него сочинение вышло, он узнал только после того, как учительница тетрадки проверила. А сочинение у него вышло такое:

Из мемуаров Васьки Бякина «До того, как я стал Великим»

Ездил к бабушке предъявлять родственные чувства

Я не всегда знаю, что мне делать, но зато всегда точно знаю, что делать мне нечего.

Я думаю с утра до вечера. С утра я просто так думаю, а вечером пытаюсь вспомнить, о чем думал с утра.

После смерти всяких великих людей остаются мемуары. Я тоже начал писать, а то не успею. Даже название придумал: «Когда я был живой».

Мама ругает меня за то, что я так быстро моюсь. Ну как она не понимает, что я такой маленький, чего там мыть-то?

Последняя страница секретного журнала! Давай, шевели глазами. Дочитывай быстрее, другим тоже хочется. Новость от Вячеслава Лейкина, Васька Бякин легко ответит на письма и…

Новость про обновость!!!

Мы продолжили раскопки портфеля Васьки Бякина и выудили ещё одно сочинение. Вот оно, это безобразие

Тема:

«Что такое искусство»

Машка Булкина думает, что искусство это то, что в музее на стенах висит. Лично я считаю, что искусство это когда сам участвуешь в этом. В искусстве.

Только не всегда твоё искусство понимают. Вот когда поёшь – это искусство? Искусство!

Почему в таком случае, когда я пою, все кричат: «Заткнись!»?

А я музыку очень даже люблю. И этим летом играл на Китайском бубне и даже сам его сделал.

Отдыхал я этим летом в деревне у бабушки с дедушкой, даже дрова колоть дедушке помогал. Пока погода была хорошая, я на речку купаться бегал, а потом дожди пошли.

Нашёл я у деда в сундуке журнал «Нива» за тысяча девятьсот десятый год и прочитал про бубен, который широко используют в Соединенных Штатах Китая.

Берут, значит, кольцо большое, натягивают на него бычью шкуру. Потом лупят в этот самый бубен руками и ногами, и получается Китайская музыка.

Решил тоже изготовить такой бубен. С кого взять бычью шкуру, я знал, обруч решил снять с бочки, которая возле погреба стояла, на ней этих обручей много было. Но бочка возьми и развались. Огурцы солёные так во все стороны и покатились. Один мне под ноги попал, я поскользнулся — и в погреб, а сверху меня крышкой прихлопнуло.

Вытащила меня оттуда бабушка.

За уши.

Она у меня строгая и решительная, решила, что я это нарочно с бочкой сделал, а в погреб от неё спрятался.

Мой рассказ про Китайский бубен ей не понравился, и она сурово покарала меня за бочку крапивой.

Отлежался я на животе и пошёл добывать шкуру. Посмотрел на быка Мишку через загон, и как-то мне расхотелось шкуру добывать.

Но если я за что-то взялся, я кого хочешь до конца доведу. Вспомнил я, что у бабушки есть совсем ненужная корова Милка.

А что от неё толку, кроме молока? То ли дело – кура. Кура яйца несёт, цыплят даёт, а корова – только молоко. На фига она нужна? И сколько полезная кура ест, и сколько бесполезная корова?

Решил я бабушке про это объяснить. Только она меня слушать не стала. И сразу же заявила, что корова ей дорога как память, и если я что удумал с ней сотворить, то…

Понял я, что бабушка в сельском хозяйстве ничего не понимает. Решил взять у коровы на бубен кусок шкуры. Но оказалось, что шкура к ней крепко приделана. Я ущипнул Милку, она такой мык подняла, что бабушка из магазина домой прибежала, и пришлось мне самому мы… крик поднимать.

Понял я, что придётся ждать терпеливо, когда корова своей смертью помрёт. Я вспомнил, что попугаи и черепахи живут лет по сто, а то и по двести. Так они маленькие, а корова вон какая здоровая, сколько же она живёт?

Посмотрел я пристально на Милку и решил, что корова она, конечно, вполне здоровая. С виду. Но это только с виду, а так больше двух-трех дней никак не протянет. Съест что-то плохое, допустим, гвозди, запросто может помереть, а я выпрошу у бабушки шкуру.

Нарвал я охапку клевера, который Милка обожала. Перемешал с клевером кучу гвоздей и дал Милке. Она схряпала всё подчистую и мумукает, добавки просит…

За неделю я скормил ей сотни три гвоздей, два шила, дверную ручку, молоток, мешок махорки и старые сапоги, а она, вместо того, чтобы сдохнуть, сено перестала жрать, только мычит целый день. Бабушка волнуется, ничего понять не может, а я знаю, что Милка гвоздей просит, но молчу.

Только бабушка догадалась. Стала Милку гладить и руку исколола. Присмотрелась: из коровы кругом гвозди торчат.

Ну, покричал я немного, и решил, что надо бросать эту затею. Я из-за этого искусства сплю исключительно на животе, даже кушаю стоя. Может, выкосить крапиву вокруг дома?

С коровой помог случай. Дал я ей кусочек докторской колбасы, она съела и померла…

Хороший получился бубен!

Еле дождался я вечера. Вышел во двор, сел на завалинку, положил бубен на колени и кааак трахну по нему ладонью…!

Первой на этот грохот прибежала бабушка

— Ты что на ночь глядя, шум устроил?!

— Я, бабушка, музыку Китайскую играю! – обиделся я. – Это же искусство, понимать нужно!

— Ну, если искусство, — отступила бабушка и пошла спать.

Она ушла, а я стал играть на бубне. Сижу, глаза закрыл, играю в два кулака, и ногой иногда кааак поддам!

Когда я глаза открыл, чуть не свалился с завалинки. Вокруг стояли десятка три белых фигур. Жители деревни покинули кровати и прямо в исподнем пришли на музыку Китайского бубна.

Желание играть у меня как-то само собой сразу же пропало. Сосед Гришка Хромой подозвал моего деда и говорит

— Если внук твой болен, мы его вылечим, поможем в больницу положить, в которую он заслуживает. Если он здоров, мы ему тоже можем помочь тишину соблюдать. У Ивановской церкви место есть.

Видел я это место у Ивановской церкви. Ничего там интересного нет. Одни кресты…

Больше я бубен в руки не брал. Не понимают люди искусства. Не ценят. А я теперь точно знаю, что такое настоящее искусство.

Это сплошные страдания.

Стон про слона и бульон

Песни-бякушки

Из большущей чашки Слон
Громко чавкает Бульон.
По ушам течет слеза –
Очень мало показа.
Говорит ему Собак:
— И тебе не стыдно так?
При такой слонявости –
Такие вот слюнявости.

Бесплатные фантики

Наш учитель математики Николай Семёнович любит совершать неожиданные поступки. Вот как вчера. Он влетел в класс и с порога заявил:

— Я не буду вас мучить, как профессор Павлов собачек. Я приготовил вам сюрприз. Имею я право приготовить вам сюрприз?

— Дааа…

Вразброд, не очень уверенно отозвался класс. Знали мы эти учительские сюрпризы. Обрадуешься вот так вот, а он тебе – бабах! контрольную работу написать предложит.

С этими учителями держать нужно ухо востро. Мы с Серёжкой переглянулись и решили подождать выражать восторги.

— Скучные вы люди, — вздохнул Николай Семёнович. – Даже сюрпризу порадоваться не можете. Не стоило бы вам его делать. Ну да ладно – обещал, выполню.

Он сел за стол и открыл журнал.

По классу пронесся вздох разочарования. А Серёжка даже кулаком по парте тихонько стукнул.

— Так и знал, — говорит он, — что опять вызывать будет. Тоже мне – сюрприз!

Но Николай Семёнович посмотрел на нас и спросил, постукивая ручкой по столу:

— Кто согласен на тройку?

Я ушам своим не поверил и сразу же полез из-за парты, но меня остановил бдительный Серёжка.

— Ты куда?! – зашипел он. – Сейчас согласишься, а он тебя как спросит! Ты что, не знаешь, что даром даже фантиков не бывает?

Я согласился с ним и сел на место. Не помнил я, чтобы так вот, за здорово живешь, тройки ставили. Что-то тут было не так.

Класс напряженно молчал, все вертели головами, глядя друг на друга и на Николая Семёновича, который сидел за столом перед открытым журналом, и постукивал ручкой по столу.

— Я согласен! – пробасил с последней парты в соседнем ряду Петька Кукушкин, вечный двоечник.

— Согласен? – оживился Николай Семёнович. – Хорошо. Ставлю тройку. Есть ещё желающие?

Потянулись вверх робкие руки вечных троечников и двоечников, которым было всё равно, лишь бы получить трояк не напрягаясь. Я тоже хотел поднять руку, но меня опять остановил Серёжка.

— Ты что? – горячо зашептал он мне на ухо. – Это же провокация! Ты что, не понимаешь?! Я же тебе говорю: бесплатно даже фантиков не бывает.

Мне очень хотелось получить тройку без мучений, больше я всё равно не вытянул бы. Но Серёжке я верил.

Тем временем подняли руки все двоечники и троечники, кроме твердых «хорошистов» и отличников, которым тройка совершенно ни к чему.

Николай Семёнович осмотрел класс, заглянул в журнал и спросил:

— Больше нет желающих?

И почему-то посмотрел на меня и Серёжку.

Я тоже умоляюще посмотрел на Серёжку, но он двинул меня локтем в бок, и я остался сидеть, не подняв руку.

— Ну что же, — удовлетворённо покивал учитель. – Все, кто согласен на тройку, могут идти гулять. Только не шуметь в коридоре!

Первым вылетел за двери ошалевший от дармовой тройки Петька Кукушкин. За ним потянулись остальные, получившие трояк.

Я с укоризной посмотрел на Серёжку.

— Спокойно! – оттопырил нижнюю губу Серёжка. – Посмотрим, что будет дальше!

А дальше Николай Семёнович осмотрел оставшихся и спросил:

— Кто из вас согласен на четверку?

Потянули руки почти все оставшиеся, кроме отличников Машки Булкиной, Верки Матвеевой и Лешки Чайникова.

Потянул руку и я, но меня опять ухватил за рукав Серёжка.

— Ты что, — вырвал я рукав. – С ума сошёл?! Я последний раз четвёрку получил на уроке физкультуры два месяца назад. Да и ту мне физрук поставил только за то, чтобы я слез с каната, на котором висел под потолком.

— Ты что?! – шипел мне в ухо Сережка. – Он сейчас четвёрки поставит, а потом только пятёрки останутся. Все поспешили, а мы с тобой по пятёрке получим. Завтра нам все обзавидуются, задарма пятёрку получить!

Я задумался и представил себе, как обрадуются дома, если я принесу пятёрку!

И я согласился, только спросил Серёжку тихо:

— Ты же говорил, что бесплатных фантиков не бывает?

— Из всех правил бывают исключения, — важно ответил Серёжка.

— Больше никто не желает четвёрку? – спросил Николай Семёнович, лукаво глядя на меня и Серёжку.

Мы гордо промолчали.

— Ну что же, — пожал плечами математик. – Все, кто согласен на четвёрки, могут идти гулять.

Класс мгновенно опустел. Николай Семёнович придвинул к себе журнал и, постукивая ручкой по столу, спросил:

— Ну, что же, тройки закончились, четвёрки тоже. Остались только пятёрки. Но, как говорят, бесплатных даже фантиков не бывает. Пятёрки нужно зарабатывать. Прошу к доске. Кто первый? Может быть ты, Вася Бякин?

И посмотрел на меня добрыми глазами.

Новости

Правительство Москвы приступило к строительству моста вдоль Москвы-реки.

Министерство путей сообщения разделится на два: «Туда» и «Обратно».

Пословицы и поговорки

Как учителя ни корми, он всё равно двойки ставит.

За одного битого родителей в школу вызывают.

Из дневника двойку не выкинешь.

Ленивые стихи

Выхожу один. А на дорогеее..!

Тебе так плохо: ты меня не знаешь.

В туннеле можно встретить электричку.

Ты в банк сходи. А я покараулю.

Не знаешь, как сказать? И слава Богу!

Частушки

* * *

Я лежу в своей палатке,
Надо мной комар навис.
Пусть кусает руки, пятки,
Лишь бы попу не отгрыз.

* * *

Телевизор утром включишь –
Можно лечь и умереть:
Вместо «здрасьте» – сразу страсти,
Где же мультик посмотреть?

* * *

Я ужастик посмотрела,
Даже ночью снилось,
На уроке то и дело
В туалет просилась.

Софья Леонидовна Прокофьева чудесная Волшебница. В написанных ею сказках удивительнейшим образом уживаются рядышком Волшебное Волшебство и простые человеческие чувства, понятные и близкие каждому мальчишке и каждой девчонке. И, как правило, эти чувства, находящие отклик в каждой душе, – в сказках Софьи Леонидовны оказываются сильнее любых Волшебных Волшебств.

Дружба, чувство долга, благородство, отвага, доброта и, главное, любовь – вот что заставляет героев книг Прокофьевой совершать Самые Настоящие Подвиги. И совершают эти подвиги самые обыкновенные мальчишки и девчонки, такие же, как вы, читатели.

Софья Леонидовна уверена – нельзя сразу родиться Героем или Рыцарем. Главными персонажами её книг часто оказываются дети, которым не чужды обычные слабости. Так, в повести «Приключения жёлтого чемоданчика» вместе с Детским Доктором на поиски чемоданчика отправляется трусливый мальчишка Петька. И, спасая других от возможных бед, он становится Настоящим Героем.

Мудрая Сказочница знает: для того, чтобы стать Героем, не всегда нужно победить огнедышащего Дракона. Главное – победить, преодолеть Драконов, живущих внутри тебя: собственные страх, жадность, зависть. Победить, даже если для этого потребуется хорошая драка. Софья Леонидовна считает, что справедливая драка – это нормально. И в этом же уверен Детский Доктор из упомянутой сказки, писавший книгу под названием: «Роль справедливой драки в нормальном развитии мальчишки»…

Очень-очень-очень хочется пересказать все-все-все сказки замечательной Волшебницы, но лучше неё это сделать невозможно. Со многими её сказками вы наверняка уже знакомы – если не по книгам, то по фильмам и мультфильмам: «Пока бьют часы», «Приключения жёлтого чемоданчика», «Лоскутик и Облако» и многим другим. Но, даже если вы смотрели эти фильмы, возьмите книги Софьи Леонидовны, прочитайте их и вы увидите, что книга всегда полнее, чем любой самый замечательный фильм.

Волшебница Прокофьева в детстве хотела стать художником. Наверное, потому, что художником был её отец. Но Сказочное Царство звало и манило её волшебными огоньками, оно ждало свою Волшебницу. И она пришла в это царство, поселившись в нём навсегда.

Многие Волшебники выдумывают свои Сказки. Софья Леонидовна сначала их видит – не целиком, только краешек, ниточку. Случается это по-разному. Однажды она отдыхала в Прибалтике и увидела над головой облако, похожее на забавного человечка, грустного и немножко обиженного. И пока Волшебница удивленно (Настоящие Волшебники всегда удивляются, когда видят что-то необычное, не удивляются только скучные люди) рассматривала проплывающее над ней и мимо неё живое существо, оно на глазах превратилось сначала в одну собачку, потом появилась еще одна, потом – третья… И вскоре над Волшебницей плыла целая стайка пушистых собачек. Так родилась чудесная, моя самая-самая любимая сказка «Лоскутик и Облако». Вначале было Облако, за ним последовало королевство, где нет воды, и куда это Облако залетает. Потом к этому очаровательному персонажу присоединилась грустная девочка, которой Облако помогает.

Сюжет другой сказки родился ещё более таинственно. Волшебница сидела рядом с Астрид – женой сына. На улице быстро смеркалось, свет в комнатах не зажигали. Астрид была в светло-серебристом платье, у неё сребристые волосы и светло-серые глаза. В комнате становилось всё темнее, и Волшебница увидела, что Астрид у неё на глазах… исчезает, тает в сумерках. Софья Леонидовна включила свет и с радостью увидела, что Астрид никуда не исчезла. Так появилась на свет героиня другой известной сказки. Астрель – принцесса, исчезающая в сумерках.

Многие считают, что сказочники пишут как в голову взбредёт. Чем больше наврал, тем лучше. Это совсем даже не так. Софья Леонидовна в юности пересказывала известную легенду «Гамельнский крысолов». И написала, что в городе Гамельне повсюду появились серые крысы. Вера Николаевна Маркова, мачеха Софьи Леонидовны, тут же поправила её: «Что ты! Какие серые крысы в четырнадцатом веке?! В это время в Европе были только чёрные крысы. Серые появились только через сто пятьдесят лет, они переплыли Средиземное море!». Софья Леонидовна жила в хорошей сказке, поэтому и мачеха у неё была хорошая. Они очень дружили и даже вместе написали одну книжку.

У Софьи Леонидовны, как и у всех Настоящих Волшебников, есть свой Большой Секрет. Она всегда учится. У всех, даже у… детей.

Однажды она читала маленькому сыну сказку, в которой мальчик качался на стуле и кричал: «Но-о-о, вперёд, моя лошадка!» Софья Леонидовна воскликнула: «Смотри, Сережа, совсем как ты!» Но Сережа обиделся до слёз и сказал: «Глупая сказка! Разве стул – это лошадь?!» И тогда она поняла, что фантазии для детей – реальность. И для детей нужно писать так: «Открылось окно, и через подоконник перескочил чудесный конь и сказал: – Вставай, пора отправляться в опасное путешествие!»

Однажды я спросил Волшебницу:

– Внучке вы уже свои сказки читаете? Она вас ещё не критикует?

Софья Леонидовна улыбнулась:

– Прочитала я ей свою сказку «Белоснежка в пещере ужасов». И она мне сказала: «Надо же, какую ты, бабушка, гадость написала. И страшно, и грустно». Вот так она мои сказки читает. Мой самый строгий критик.

Это, конечно, просто забавный случай.

Сказки Волшебницы Софьи Леонидовны Прокофьевой любят не только дети в России, они переведены более чем на двадцать языков. И это очень здорово, что такие замечательные сказки читают дети всего мира!

Вот сколько Тайн Настоящей Волшебницы Софьи Леонидовны Прокофьевой я вам сегодня открыл! Теперь вы знаете, что Волшебники всегда учатся. А ещё вы знаете, что сказки делают из облаков и из сумерек.

Однажды Софья Леонидовна получила письмо от девочки, прочитавшей сказку «Пока бьют часы». В письме девочка написала, что это такая хорошая сказка, что, наверное, вы уже умерли, потому что хорошие писатели уже все умерли. Волшебница хранит письмо, и считает, что это – очень высокая похвала.

Но вы не волнуйтесь, Волшебница жива! И скажу по секрету – будет жить ВСЕГДА. Потому что Настоящие Волшебники жили и будут жить ВЕЧНО. До тех пор, пока дети читают их книги.

* Журнал «Читайка» №6, 2007, рубрика «Полусказки о Настоящих Волшебниках»

Задумал Чёрт назло людям всю землю чертополохом засеять. Вышел в поле, открыл мешок, а Ветер дунул – все семена сорные унёс за синие моря. Бросил Чёрт пустой мешок, затопал в гневе копытами, погнался за Ветром, да где там! Лови Ветер в поле!

Пришёл рассерженный Чёрт в кузницу. В кузнице по углам кошки сидят, глазами мерцают, в горне угли горят, искры от нако-вальни летят, разом Чёрту шерсть подпалило.

– Эй, Кузнец, – крикнул Чёрт. – Ты, говорят, колдовству обучен, тебе огонь подчиняется, тебя железо слушается. Сделай мне ловцов Ветра! Сделаешь – мешок золота дам, а откажешься – Зло тебе большое сотворю.

– Ладно, – отвечает Кузнец. – С Чёртом ссориться – себе дороже. Сделаю тебе железных Ловцов Ветра. Приходи через недель-ку.

Ушёл Чёрт, а Кузнец горн вздул, искры во все стороны так и полетели. Возьмёт железяку, раскалит, да на наковальню. И бум! Бум! Бум! По ней молотом лупить!

И опять железяку в огонь. И опять на наковальню…

День Кузнец куёт, другой куёт…

Прошла неделя. А через неделю пришёл Чёрт.

– Готов заказ, Кузнец?

– Готов! – отвечает Кузнец. – Смотри, сколько я тебе Лов-цов Ветра приготовил!

Смотрит Чёрт: целая армия из железа кованная: гепарды стремительные мчатся, тигры в прыжке стелятся, люди, звери, пти-цы, все за Ветром в погоню хоть сейчас готовы отправиться.

– А догонят они Ветер? – спрашивает Чёрт.

– Конечно, догонят! – отвечает Кузнец. – Смотри!

Расставил кованые фигурки по стене, они тут же все задро-жали от нетерпения, вот-вот сорвутся со стены в погоню за Вет-ром.

– Берёшь товар? – спрашивает Кузнец.

– Беру! – захлебнулся от восторга Чёрт.

Отдал он Кузнецу мешок золота.

– Как звать этих Ловцов Ветра? – спросил Чёрт у Кузне-ца.

– Флюгера! – ответил Кузнец, улыбнулся чему-то в подпа-ленную бороду – и был таков.

А Чёрт уселся возле стены, ждёт, когда же Флюгера за Вет-ром помчатся. А Флюгера только и знают, что в ту сторону повора-чиваться, куда Ветер дунет.

Не угроза Ветру, а одна забава для него.

Понял Чёрт, что надул его Кузнец, выставил на посмешище, вместо Ловцов Ветра игрушку для Ветра сотворил.

Заголосил Чёрт, копытами затопал, и провалился сквозь землю.

Больше его не видели.

А Флюгера до сих пор стоят на крышах, показывают, куда Ветер дует.

Последняя страница секретного журнала! Давай, шевели глазами. Васька Бякин быстренько выдаст несколько ответов на письма читателей, мы споём тебе колыбельную и…

Стоит мне выйти во двор, меня тут же все начинают обзывать. Что делать? Вова Кубиков.

Не гуляй там, где тебя хорошо знают.

Можно ли разрешать детям подходить к бультерьерам? Мама братьев Петровых

Можно. С условием, что дети ничего им не сделают.

Прошу купить обезьянку, а мама говорит: чем мы будем её кормить? Маша

Попроси маму купить обезьянку в зоопарке. Там на клетках написано: «Кормить животных строго воспрещается!».

Как узнать, горячий ли суп, не пробуя его? Витя Кошкин

Когда хотят узнать, горячий ли утюг – на него плюют.Попробуй то же самое проделать с супом.

Эй, эй! Ты куда?!!! Кто же ложится спать так рано — в два часа ночи?!!! Быстро садись к столу и пиши, пиши, пиши… Присылай нам: страшилки, вопилки, всякое хулиганство и озорство. И быстро, быстро, быстро, быстро…

Однажды я пил чай с Великим Сказочником. Я ворчал, жалуясь на что-то, он тоже ворчал, жалуясь на всё сразу. Мы оба ворчали и пили волшебный чай. А какой ещё чай можно пить в гостях у Великого Сказочника? Мы пили волшебный чай, я с замиранием сердца ждал, что вот-вот со мной начнёт происходить Волшебство, но ничего не происходило. Даже как-то неинтересно стало.

Присмотрелся я к Великому Сказочнику внимательнее. И что-то ничего особенно великого в нём не обнаружил. И чай у него не волшебный, и ростом он не так уж чтобы велик. Я как-то встретил Сергея Михалкова – так я ему ростом до коленок. А Сергею Козлову, у которого я пил чай, всего-то по плечо. А во мне роста – метр с кепкой, да и то – сильно выпрямившись.

Стал я смотреть дальше. И борода у Великого Сказочника вроде как не такая уж и великая. Прямо скажу – так себе борода. Вот у Льва Толстого – это борода! А у Козлова, по сравнению с ним, борода коротенькая такая. И торт он режет чудно: не режет, а словно мечом рубит, только крошки во все стороны разлетаются.

Засомневался я что-то, одним словом. И попросил осторожно:

– Напиши что-нибудь волшебное.

Великий Сказочник Сергей Козлов глянул из-под сердитых бровей весёлым глазом и написал:

«Одинокое пугало слушает далёкую музыку. И старая его шляпа… трепещет».

И случилось волшебное чудо. Мы с ним стояли посреди поля. Была глубокая осень. Над нами нависали лохматые тучи, противный, как бормашина, ветер выл и трепал наши лёгкие одежды. А посреди поля стояло одинокое чучело, размахивало пустыми рукавами рваного пальто, трепетали полы старой шляпы. Я представил себе, как ему холодно и одиноко. И мне тоже стало очень холодно.

– Великий Сказочник, а нельзя ли куда-нибудь в тепло? – попросил я.

Он только улыбнулся, и написал на бумажке:

«Брёвнышко прижалось к горячей печке и увидело во сне птиц. Февраль».

И мы тут же оказались возле горячей печки. Потрескивали дрова, пели сверчки, по потолку летали тени невидимых птиц.

– Почему у тебя дрова такие жаркие? – спросил я.

– Дрова у меня жаркие потому, что летом я их сам колол, – ответил Великий Сказочник.

– Почему у тебя сказки такие волшебные? Научи меня, Великий Сказочник, как писать волшебные сказки, – робко попросил я.

– Писать нужно так, чтобы словам было просторно. Между словами должен сквознячок пробегать, – улыбнулся в усы Великий Сказочник.

– Но где ты берешь такие волшебные слова? Открой тайну!

– Я слушаю. Живу почти всё время в деревне и слушаю. Дрова потрескивают, сверчки за печкой поют. Осенью картофельную ботву на огородах жгут. Горьким дымом пахнет…

Я вышел на крыльцо. Вокруг стоял густой туман. Из тумана степенно вышел Ёжик. Смешно втянул носом осенний воздух, фыркнул и ушёл обратно в туман.

Кто-то вздохнул. Потом ещё раз. Наверное, это была Белая Лошадь.

Я закрыл глаза. Мне было одновременно и грустно, и весело.

Пахло горьким дымом…

* Журнал «Кукумбер» №3, 2002, рубрика «Доска Почета и Уважения»

Однажды я пил чай с Великим Сказочником. Я ворчал, жалуясь на что-то, он тоже ворчал, жалуясь на всё сразу. Мы оба ворчали и пили волшебный чай. А какой ещё чай можно пить в гостях у Великого Сказочника? Мы пили волшебный чай, я с замиранием сердца ждал, что вот-вот со мной начнёт происходить Волшебство, но ничего не происходило. Даже как-то неинтересно стало.

Присмотрелся я к Великому Сказочнику внимательнее. И что-то ничего особенно великого в нём не обнаружил. И чай у него не волшебный, и ростом он не так чтобы уж велик. Я как-то встретил Сергея Михалкова – так я ему ростом до коленки. А Сергею Козлову, у которого я пил чай, всего-то по плечо. А во мне роста – метр с кепкой, да и то – сильно выпрямившись.

Стал я смотреть дальше. И борода у Великого Сказочника вроде как не такая уж и великая. Прямо скажу – так себе борода. Вот у Льва Толстого – это борода! А у Козлова, по сравнению с ним, борода коротенькая такая. И торт он режет чудно: не режет, а словно мечом рубит, только крошки во все стороны разлетаются.

Засомневался я что-то, одним словом. И попросил осторожно:
– Напиши что-нибудь волшебное.

Сказочник глянул из-под сердитых бровей весёлым глазом и написал:

«Одинокое пугало слушает далёкую музыку. И старая его шляпа… трепещет».

И случилось чудо. Мы с ним стояли посреди поля. Была глубокая осень. Над нами нависали лохматые тучи, противный, как бормашина, ветер выл и трепал нашу одежду. А посреди поля стояло одинокое чучело, размахивало пустыми рукавами рваного пальто, трепетали поля старой шляпы. Я представил себе, как ему холодно и одиноко. И мне тоже стало очень холодно.

– Дорогой Сказочник, а нельзя ли куда-нибудь в тепло? – попросил я.

Он только улыбнулся и сказал:
«Брёвнышко прижалось к горячей печке и увидело во сне птиц. Февраль».

И мы тут же оказались возле горячей печки. Потрескивали дрова, пели сверчки, по потолку летали тени невидимых птиц.

– Почему у тебя дрова такие жаркие? – спросил я.

– Дрова у меня жаркие потому, что летом я их сам колол, – ответил Сказочник.

– Почему у тебя сказки такие волшебные? Научи меня, Сказочник, как писать волшебные сказки, – робко попросил я.

– Писать нужно так, чтобы словам было просторно. Между словами должен сквознячок быть, – улыбнулся в усы Сказочник.

– Но где ты берешь такие волшебные слова? Открой тайну!

– Я слушаю, смотрю. Дрова потрескивают, сверчки за печкой поют. Осенью картофельную ботву на огородах жгут. Горьким дымом пахнет…

Я вышел на крыльцо. Из густого тумана степенно вышел Ёжик. Смешно втянул носом осенний воздух, фыркнул и ушёл обратно.

В тумане кто-то вздохнул. Потом ещё раз. Наверное, это была Белая Лошадь.

Я закрыл глаза. Мне было одновременно и грустно, и весело.

Пахло горьким дымом…
Виктор Меньшов

Поэт и переводчик Михаил Яснов живёт в городе Санкт-Петербурге. В этот город он, наверняка, попал по ошибке.

Все, кто живёт в этом городе, или побывал там, знают, что это город очень прямых строгих линий. Выходишь возле Московского вокзала на Невский проспект и на другом конце проспекта видишь золотой шпиль адмиралтейства. Кажется, рукой подать, а пока дотопаешь, язык высунешь. И все проспекты и улицы словно по линеечке прочерчены. После весёлых московских улочек-закоулочков даже скучновато.

В таком городе должны жить серьёзные, степенные люди. А Михаил Яснов – суматошный и непоседливый. Скачет, как кузнечик, по белу свету: прыг в поезд, и в Москву. Прыг в самолёт – и в Париж. А потом опять – прыг в самолёт и домой, в Санкт-Петербург. А потом опять прыг… прыг… прыг…

Прыгает по всему миру и стрекочет, стрекочет, стрекочет – ручкой в блокноте, пальцами по клавишам пишущей машинки и компьютера, словами… Как кузнечик. Или сверчок. Я как-то подумал, может он и есть – Кузнечик? Посмотрел – похож. Звенит невидимым серебряным молоточком, Слова Волшебные выковывает. Или он – Сверчок? Посмотрел ещё раз – похож. Стрекочет, звенит золотым колокольчиком, Волшебные Слова вызванивает…

Сижу и думаю – кто же он – Кузнечик, или Сверчок? Сам никак не разберусь. Решил у него самого спросить.

Спросил. А он даже удивился:

– Я – Михаил Яснов. Могу паспорт показать!

Я тоже могу паспорт показать. Но у меня там написано, что я – не Яснов. Так я и сказал. Он посмотрел на меня, как кузнечик на ботаника, и ответил:

– Ты, друг мой, наверное, много дома сидишь, вот и стал твой мозг о всяких глупостях думать. Мозг, как квартиру, нужно часто и хорошо проветривать. Пойдём, погуляем.

– В Париж? – обрадовался я.

– Можно и в Париж, – поскучнел Яснов. – Только давай в другой раз, я только что оттуда.

– А я по городу не хочу гулять.

– Не гуляй! И я не буду. Мы с тобой пройдёмся по крышам!

– Кто в наше время по крышам гуляет? Сейчас и чердаки, через которые на крыши залезть можно, все на замках… И у тебя пропеллер с моторчиком не вставлены, ты же не Карлсон!

– Скучный ты! – рассердился Михаил. – Тебе обязательно нужно погулять по крышам! Пойдём! Главное – хотение, а замки и моторчики нам, Настоящим Волшебникам, без надобности!

– А ты Настоящий Волшебник?

– Стал бы я по крышам разгуливать, если был бы не Настоящим Волшебником!

Полез я за ним следом. Дверь на крышу оказалась на большом замке. Для Яснова это дело простое – он замку что-то пошептал, тот сам собой и открылся. На крыше с Невы ветер дует, темнеет. Не видно ничего.

А он по крыше, как по лужайке вышагивает. И вдруг как закричит:

– Смотри! Чучело!

Я даже обиделся, за что это он меня так обозвал: не такое уж я и чучело. На всякий случай достал зеркальце, посмотреться.

– Куда ты смотришь?! – кричит Михаил и пальцем на трубу показывает.

А на трубе сидит что-то такое… я даже не знаю какое… чучело какое-то. И тут это чучело кааак раскроет красную пасть, да кааак завопит дурным голосом:

Чучело-мяучело
На трубе сидело.
Чучело-мяучело
Песенку запело.
Чучело-мяучело
С пастью красной-красной -
Всех оно замучило
Песенкой ужасной.
Всем кругом от Чучела
Горестно и тошно,
Потому что песенка
У него про то, что

Чучело-мяучело
На трубе сидело.
Чучело-мяучело
Песенку запело… 

И всё сначала. Допоёт дурным голосом, и опять повторяет.

А тут кто-то как пролетит у меня над головой, устроилось это «кто-то» на другую трубу, глазища горят, как фонари и кааак заухает!

Испугался я, дёргаю Мишу за рукав:

– Пойдём, нагулялся я.

А он мне говорит:

– Не бойся, это же сова! Давай с ней подружимся!

– Очень ей нужно!

– Очень! Ей в лесу так одиноко!

Мне грустно думать про сову,
Я так неправильно живу:
Я не дружу с совою –
Гуляю сам с собою.

А каково ей там в лесу,
В очках на стареньком носу
На ветке ждать заката, 
Покуда спят совята?
				
Ты прилетай ко мне, сова,
На луг, где мягкая трава,
А хочешь, над рекою 
Поухаем с тобою?

Мне говорят: 
- Напрасный зов!
Теперь осталось мало сов, 
Сова – лесная птица,
Она людей боится!..

Но я не верю, я зову
Мою очкастую сову.
Я сам в очках, не скрою, - 
Я подружусь с совою!

Вышли на улицу, а навстречу идёт… СУЩЕСТВО всё из себя лохматое, в репейниках. Я на всякий случай в сторонку отошёл. А Михаил побежал к этому лохматому, повалил его на землю, брюхо ему щекочет и приговаривает:

По дороге 
От ворот
И до поворота
Помесь пуделя идёт
И ещё кого-то.
Ходит вежливая помесь,
С посторонними знакомясь.
Незнакомец дорогой,
Познакомься и со мной.

А этот мохнатый «незнакомец» рад стараться – знакомится, хвостом вертит, повизгивает от радости, что его уважают, дорогим называют. Михаил зовёт меня:

– Подойди, познакомься поближе с пуделем!

– Лучше я с ним подальше познакомлюсь, у него вон какие зубищи.

– Не туда ты смотришь, – вздохнул Яснов. – Ты не смотри, какие у него зубы, ты посмотри, какие у него добрые глаза!

– Пока я буду ему в глаза заглядывать, он мне нос откусит.

Распростился Михаил с этой помесью, как с лучшим другом. А он не желает расставаться, следом шлёпает, ушами мотает.

Только отошли мы на несколько шагов, Михаил пальцем показывает:

– Смотри! Смотри!

Я посмотрел, лежит на асфальте варежка, одна. Наверное, зимой кто-то из ребятишек потерял.

Михаил поднял варежку, держит в ладонях, словно отогревает.

– Зачем она тебе? – спрашиваю. – Она же одна.

– Конечно, одна. Представляешь, она всю зиму вот так, одна-одинёшенька под снегом пролежала. Ей же, наверное, до сих пор холодно!

Подберу-ка я варежку,
В тёплом доме согрею,
Положу её, стылую,
На свою батарею.

Напишу объявление
На листке, посерёдке,
Потерявшему варежку
Сообщу о находке.

Пусть читают прохожие
На столбе, возле парка,
Где висит объявление:
«Потерялась овчарка...»

Пока мы с ним до дома дошли, кого только ни повстречали: свинку, заболевшую птичкой, лягающуюся лягушку, потом целое семейство – мамонта, папонта, дедонта, бабонта и мамонтёнка… И с кем только не поговорил Яснов по дороге, с кем только не познакомился, что только не подобрал!

Пришли мы, Михаил меня накормил и говорит:

– Ты спи, а мне ещё надо Незнакомца накормить, Сову, Варежку на тёплую батарею пристроить, всех устроить, всех в стихи уложить…

Уснул я моментально, кажется, даже головой подушки не коснулся. И снился мне сон: сидит в маленькой мастерской Кузнечик, очень похожий на Яснова. Или Яснов, очень похожий на Кузнечика? Склонился Кузнечик над микроскопом и крохотным молоточком что-то приколачивает.

Заглянул ему через плечо, а он знай молоточком постукивает, звон слышно, а что приколачивает – не видать. Он-то в микроскоп смотрит.

– Что это ты прибиваешь? Блоху решил подковать?

– Посмотри сам, – улыбнулся Кузнечик.

Я посмотрел в микроскоп, а он в лист бумаги золотые гвоздики забивает – крохотные такие, только в микроскоп и разглядишь.

– Блоху подковать проще, – смеётся Кузнечик. – Золотые гвоздики – это будущие буковки, каждую я должен отдельно выковать и точно на место поставить, тогда получатся Золотые Слова. А ты говоришь, я – не Настоящий Волшебник…

А вы как думаете, он – Настоящий Волшебник?

Почитайте стихи Яснова, проверьте – он действительно Золотые Слова написал?

Я уверен – ДА!

А вы?

* Журнал «Читайка» №7, 2007, рубрика «Полусказки о Настоящих Волшебниках»

К 100-летию со дня рождения Вениамина Каверина (19 апреля 2002 г.)

Когда сотрудники журнала «Кукумбер» пришли на работу, корреспондент Вася Пёрышкин сидел в углу у компьютера и стучал по клавишам с таким треском, словно в домино играл.

– Ты где пропадал?! – грозовой тучей надвинулся на него Главный Редактор.

– Я это… Путешествовал во времени, – оправдывался Вася.

– А ну, покажись, голубчик, – нахмурился Главный Редактор .

Вася нехотя вылез из-за стола. Редакция ахнула – одет он был в шубу, меховые сапоги, на шее висели на верёвке большие меховые рукавицы.

– Прогульщик ты, Вася, – проворчал Главный Редактор.

– Какой же я прогульщик?! – возмутился Вася. – Для того чтобы сделать героическое интервью, я шёл по следам одного из героев книги Каверина «Два капитана» по льдам и снегам Арктики!

Вася расстегнул шубу и уселся на край стола:
– Я, как и все, кто прикасался к этим страницам, с замиранием сердца читал роман Вениамина Каверина «Два капитана». Судьба героя романа Сани Григорьева оказалась переплетена с удивительной судьбой штурмана Климова, участника трагического дрейфа во льдах шхуны «Святая Мария».

Одно время литературоведы спорили: кто является прообразом штурмана Климова?

Я решил это выяснить, сел на машину времени, и к своему удивлению оказался не среди льдов на обледенелой палубе, а в маленькой тёмной квартирке. Из-за стола, заваленного бумагами и освещенного керосиновой лампой, встал невысокий человек в поношенном, но опрятном флотском кителе и потёртом пальто, накинутом на плечи. У него нервное худое лицо и русая, с проседью, бородка.

– Вы – штурман Климов? Со шхуны «Святая Мария»? – справившись с волнением, спрашиваю я.

– Должен вас разочаровать, юноша, я – штурман Валериан Иванович Альбанов, участник полярной экспедиции лейтенанта Брусилова. Писатель Вениамин Каверин имел право немного изменить моё имя и название шхуны, он писал литературное произведение, а не научное исследование.

– Как же всё было на самом деле?

– Если вам это действительно интересно, садитесь и слушайте. А я заварю морковный чай… Не удивляйтесь, ведь мы с вами в городе Красноярске, в 1919 году, в России гражданская война… С чего же начать?

– Расскажите, как Вы стали штурманом.

– Родился я 26 мая 1882 года в Уфе в семье ветеринарного врача, который служил в 5-м Оренбургском казачьем полку. Вместе с отцом я кочевал по России: Воронеж, Оренбург, Уфа, Владимир…

– Эти города далеко от морей. Откуда же Ваша «морская болезнь»?

– Как и у всех мальчишек – от чтения книг о путешествиях. Ещё будучи гимназистом, я с товарищем тайком отправился на лодке по реке Белой. Лодка оказалась дырявой, затонула, нас чудом спасли и вернули домой. Но это приключение и ледяная вода не охладили мою страсть к путешествиям. В апреле 1900 года я уехал в Петербург, поступать в мореходные классы. Меня сразу же отправили на пароход «Красная горка».

– Ух ты – сразу на пароход!

– Сразу на пароход. Так поступали со всеми, чтобы будущие мореходы, знающие о море по книжкам, «оморячились» и не разочаровались в выборе профессии.

– Вы не разочаровались?

– Конечно, нет! Я сдал экзамены и был зачислен в начальный класс. Ученики получали форму, но питались и снимали жильё за свой счёт. Отец мой умер, мать с двумя сёстрами едва сводили концы с концами. Приходилось не только учиться, но и зарабатывать на жизнь.

– Как же Вам это удавалось?

– Я подрабатывал репетиторством, продавал модели кораблей. Самостоятельность пошла мне на пользу, выковала характер. После училища я был назначен на суда Северной морской экспедиции. Жил в Красноярске, ходил на маленьком пароходике «Обь» помощником капитана. Потом плавал на Каспии и в 1908 году получил диплом штурмана дальнего плавания. Но океанских судов в России было мало, попасть на них оказалось непросто.

В то время мир охватила «Арктическая лихорадка». Затаив дыхание, люди всех стран следили за дрейфом во льдах Северного Ледовитого океана экспедиции Фритьофа Нансена на легендарном судне «Фрам». Наперегонки устремлялись к Северному и Южному полюсам Роберт Пири, Руал Амундсен, Роберт Скотт… Практически одновременно снаряжались и три русские полярные экспедиции: под руководством Седова, Русанова и Брусилова, в которой я имел честь участвовать. К сожалению, средств не хватало для должной экипировки, не было даже радиостанций, получивших уже широкое применение на флоте. На борту «Св. Анны» не оказалось взрывчатки, необходимой в полярных условиях. К тому же обманули купцы, продав недоброкачественные продукты и снаряжение. Сказалась и тяжёлая ледовая обстановка.

– Какова судьба этих экспедиций?

– К сожалению, трагическая. На пути к Северному полюсу умер Георгий Седов. Судну Русанова «Геркулес» удалось проникнуть далеко на восток к берегам Таймыра, где оно погибло.

– Что же было с вашей экспедицией?

– Хотя начальнику экспедиции на «Св. Анне», потомственному моряку Георгию Брусилову было всего 28 лет, он получил хорошую подготовку. На морских картах несколько десятилетий оставался его «след»: название первого маяка на мысе Дежнева – «Знак Брусилова». Он был не лишён коммерческой сметки и собирался покрыть расходы на экспедицию охотой, организовав зверобойное акционерное общество.

В Англии была куплена паровая шхуна, старая, но вполне добротная. Шхуна имела тройную дубовую обшивку толщиной до 0,7 метра, длина корпуса была 44,5 метра, ширина 7,5 метра. По парусной оснастке это трехмачтовое судно с прямыми парусами на фок-мачте относилось к баркентинам, но Брусилов называл свою белоснежную красавицу шхуной. К тому же на неё была поставлена новая паровая машина и во время перегона из Англии в Петербург, в котором участвовал я, она показала хорошие мореходные качества.

28 июля 1912 года «Св. Анна» вышла в море. Часть экипажа должна была присоединиться к экспедиции позже. Но по непонятным причинам Бурсилов вывел из состава пайщиков всех участников экспедиции. В результате часть матросов не явилась в порт, часть, включая второго штурмана, боцмана и врача отказалась от участия в экспедиции.

– Как же решились отправиться дальше без матросов, врача и второго штурмана?

– Брусилов принял матросами несколько поморов, обязанности штурмана мы с ним разделили. Заменить врача вызвалась находившаяся на судне пассажиркой Ерминия Александровна Жданко, окончившая курсы сестер милосердия. В 22 года она стала второй женщиной в русской истории, отправившейся в Арктику. Первой была Татьяна Прончищева, разделившая полярное плавание и гибель со своим мужем Василием Прончищевым на «Якуцке» в 1735-1736 годах.

– Экспедиция не заладилась с самого начала?

– Поначалу всё складывалось вполне благополучно. От Мурмана к Новой Земле «Св. Анна» прошла за несколько дней. Ничто не предвещало беды. Брусилов писал: «…плавания осталось всего две недели, а зима – очень спокойное время, не грозящее никакими опасностями».

– Что же помешало благополучному завершению экспедиции?

– Непроходимый лёд заставил шхуну уклониться к югу в Байдарацкую губу, из которой «Св. Анна» почти месяц пробивалась сквозь льды к берегам Ямала.

28 октября 1912 года ледяное поле, в которое вмерзла «Св. Анна», оторвало от припая, и начался дрейф к северу…

К лету 1913 года течение вынесло нашу шхуну севернее Новой Земли. Лед вокруг был поломан и слаб. Мы пытались пропилить в ледяном поле канал длиной 400 метров до ближайшей полыньи, но это не удались. Вот когда пригодилась бы взрывчатка. В августе 1913 года пришлось готовиться ко второй зимовке, а к началу 1914 года шхуна оказалась в той части течения Северного Ледовитого океана, которая ранее несла на запад судно Нансена «Фрам». Расчеты показали, что мы сможем освободиться из ледового плена не ранее лета 1915 года.

– Вы остались на зимовку?

– Положение было тяжёлым, запасы продуктов на исходе, ожидался голод. Вторая зимовка проходила тяжело, в январе 1914 года я попросил Брусилова позволения построить байдарку-каяк и сани, чтобы преодолевать водные полыньи, погрузив на каяки нарты. Вот когда мне пригодились книжные познания! Так мы смогли бы уйти на Землю Франца-Иосифа, до которой было около ста километров. Из книги Нансена я знал о существовании на юге этой земли заброшенных домов английской экспедиции.

– Брусилов не возражал против вашего ухода?

– Большая часть команды решила идти со мной. Брусилов не противился, уход части экипажа позволял остающимся растянуть продовольствие до лета.

К началу апреля мы изготовили семь нарт и сошли на лёд. За два месяца тяжелейшего пути прошли расстояние в два раза длиннее, чем следовало по карте. Дрейфующий лёд относил нас в сторону. Так была открыта «река в океане» – Восточно-Шпицбергенское течение.

– Как же сумели преодолеть отчаяние?

– Мы должны были выжить. Мы падали, вставали, и, подбадривая друг друга, шли вперёд. К Земле Александры добрались с последним фунтом сухарей и двумя каяками, остальные поломались.

Надо было плыть на восток к мысу Флора. Каяки вместили половину путешественников, остальным пришлось идти по берегу.

– Наверное, страшно путешествовать среди льдов и белых медведей?

– Мы сами искали встречи с медведями, они были для нас пищей. Боялись моржей. Эти громадные морские чудища запросто могли перевернуть лёгкие каяки, а оказаться в полярной воде – смерти подобно. Но страшнее моржей и медведей были голод, болезни, усталость и апатия. Каждый шаг давался с трудом.

Умерли матросы Архиреев и Нильсен, в шторм унесло в море матросов Луняева и Шпаковского. На мысе Гранта потерялись ещё четверо. Чудом спаслись я и матрос Конрад. Нас подобрало судно «Св. Фока» экспедиции Седова, умершего на пути к полюсу. Второй раз в истории освоения Арктики на мысе Флора произошла удивительная встреча. Двумя десятилетиями ранее здесь встретилась английская экспедиция Джексона с Нансеном.

– Спасся кто-то ещё из экспедиции?

– Только я и Конрад. Нам удалось сохранить для науки ценнейшие материалы двухлетних наблюдений в неизученных районах Северного Ледовитого океана. До конца дней своих я буду тешить себя надеждой, что тяжелейший поход по дрейфующим льдам совершался не только ради спасения от смерти, но и ради науки. Мы служили во славу России.

Вот, собственно, и всё. Простите, юноша, мне пора…

– Что же было дальше с Альбановым? А со шхуной «Святая Анна»? – посыпались вопросы на голову Васи Пёрышкина.

– Судьба шхуны и штурмана оказались до удивления схожи. Никто в точности не знает, как они закончили свои дни. О шхуне ходит много легенд. Говорят, что она до сих пор блуждает, вмёрзнув в полярные льды. Но скорее всего, её вынесло в открытое море, и там она была потоплена немецкими субмаринами, топившими всех подряд, невзирая на флаги. О судьбе Альбанова сведения так же противоречивы: говорили, что он умер от тифа, что погиб в железнодорожной катастрофе, когда взорвался эшелон с боеприпасами.

Он успел издать книгу о путешествии к Земле Франца-Иосифа.

Имя В.И. Альбанова всегда будет примером несгибаемого мужества, символом преодоления, казалось бы, безвыходных обстоятельств. В память о нем в Арктике появились географические названия: мыс Альбанова, ледник Альбанова, остров Альбанова. Бороздит полярные воды гидрографическое судно «Валериан Альбанов».

В географических названиях закреплена память и о других участниках экспедиции на «Св. Анне»: ледник Брусилова, мыс Жданко, мысы Конрада и Губанова, бухта Нильсена. На картах Карского моря глубоководный желоб Анны, а напротив него на Новой Земле мыс Анны – в память о героической экспедиции на «Св. Анне».

С Васей Пёрышкиным путешествовал на машине времени Виктор Меньшов

Обновка

По ступенькам: стук, да стук,
шел по лестнице Паук.
Цокали подковки
на его обновке.
Он себе на рынке
Приобрел ботинки.

Васька и грабли

– Васька! Глупый! У тебя
нет ума ни капли!
Ты зачем пять раз подряд
Наступил на грабли?!
Отвечает Васька:
– Чтоб
не чесался больше лоб.

Самурай

Я – отважный самурай:
я проник тайком в сарай
с Вовкой Мухиным на пару.
Мы бы дали курам жару!
Но в засаде был петух…
Еле вырвались мы.
Ух!…

(ДУШЕРАЗДИРАЮЩАЯ ИСТОРИЯ ОТ ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА)

Жила-была на свете одна маленькая девочка. Машенька. Или Настенька. Хорошая была девочка, только зубы чистить не любила. Совершенно их не чистила. Мама ей говорит: «Оленька, почисти зубки!» А Леночка отвечает: «Ага!» – и не чистит. Так вот у неё все зубы постепенно и повыпали. Один только остался торчать.

И еще эта девочка причёсываться не любила. Никогда не расчёсывалась. Мама ей говорит: «Светочка, расчеши волосы!» А Ирочка отвечает: «Угу!» – и не расчёсывает. Волосы у неё тоже выпадать стали. А те, которые не выпали, спутались, слиплись и стали висеть в разные стороны противными паклями.

А ещё эта девочка совершенно не любила умываться. От воды, как от огня шарахалась. Мама ей говорит: «Наташенька, вымой личико!» А Дашенька отвечает: «Да ну тебя!» и ходит немытая. Грязь на лице у Любаши высыхала корочками и трескалась, а про её шею даже говорить не хочется!

Сморкаться эта девочка тоже считала совершенно бесполезным занятием. Мама к ней даже и не приставала. А вот бабушка иногда просила: «Высморкай носик, Илоночка, будь добра!» Но Верочка носик не сморкала и бабушке не отвечала. И носик её всё наполнялся и наполнялся козами, всё рос и рос, и в конце – концов превратился не в нос, а в здоровый шнобель.

Кроме того, Аграфеночка постоянно сутулилась. Сидит, бывало, за столом, рисует или уроки делает, и всё кривится, гнется… Сама не заметила, как у неё на спине горб появился.

Характер у Юленьки тоже никуда не годился. Чуть что не по ней, она злилась и ногой топала. Да не просто так топала, а как следует. Что называется, со всей дури. Бедная нога от такого обращения однажды не выдержала и отвалилась. Пришлось её срочно костяной заменять.

Любые другие нормальные дети, как мы с вами, при таких обстоятельствах давно бы задумались над своим поведением, а Пенелопочка всё не унималась, кричала, капризничала, лучше всех себя считала. Чуть что не по ней, – она в позу: «Да Я, да Я…» Её и слушать-то уже никто не мог, одни гуси глупые и слушали. Она: «Я! Я!» А гуси: «Га! Га!» Она: «Я!» А гуси: «Га!» Так её и прозвали – девочка Яга. А как её по-настоящему звали, все постепенно забыли.

И стала эта девочка кривая, хромая, горбатая, носатая, беззубая, косматая, злющая и грязнющая (грязнущая). Стыдно в таком виде по городу ходить! Пришлось ей в лес перебираться. В избушку на курьих ножках. Так там и живёт по сей день. На обычные женские имена не откликается, на «Ягу» только. Она и на девочку-то давно не похожа, так, на бабку какую-то.

…Вот некоторые не верят, что разные бабы Яги в природе существуют. А мы с вами теперь даже объяснить можем, откуда они появляются!

– И что же делать этой девочке, чтобы не превратиться в бабу Ягу? – спросил Вася, когда рассказ был окончен.

– А то же, что и тебе!

– ???

– Вспомни, пожалуйста, что ты сказал перед тем, как пришёл почтальон?

– Я сказал: «Хорошо, когда всё хорошо».

– После этого!

– После я сказал, что у меня ничего хорошего в жизни нет.

– После!

– Да ничего я после не говорил!

– Говорил! Ты сказал: «Всё хорошо – это ещё надо сделать!»

Вася задумался. Он очень долго думал, а мы ему не мешали. Даже сбегали за мороженым, чтобы ему лучше думалось.

Пятое эскимо Вася отложил в сторону, вытер рот и сказал:

– Кажется, я понял, что надо делать Карине, чтобы стать счастливой и не превратиться в бабу Ягу. Для начала ей надо по-точить карандаши. А потом… Можно, я напишу ей письмо?

– Можно-то можно, – ответили мы, – да вот только обратного адреса она на конверте не написала. Но мы можем напечатать твое письмо в журнале, и она его прочитает.

И Вася сел писать письмо девочке Карине, у которой не было обратного адреса. Но мы тоже хотели ответить Карине! И Люба, и Ксюша тоже захотели ей написать. А может и вы, наши читатели, сможете что-нибудь ей посоветовать? Тогда вот для вас следующее

ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ

Представь себя на месте Карины (если ты девочка) или на месте Васиного друга Коли (если ты мальчик). Сидишь ты себе дома (ну, ясное дело не ты – ты-то не станешь сидеть сложа руки! – а эти самые несчастные и ленивые Карины с Колями) и скучаешь. И всё у тебя плохо. И погода нелетная, и карандаши поломанные, и уроки дол-банные, и даром что вся жизнь впереди, когда вчерашний день похож на сегодняшний как восклицательные знаки в конце этого предложения!!! Короче говоря, одна сплошная тягомотина, просто сил нет! Конечно, маленькие счастья в жизни у тебя есть, и ты уже научился их замечать и ценить, но тебе-то нужно большое счастье! Как быть? С чего начать? Учти, что тут мало понять, ЧТО нужно делать, надо еще подумать, КАК это делать, а потом и на самом деле ДЕЛАТЬ!

Мы ждём ваших писем и желаем вам быть самыми счастливыми и везучими!

В самом центре Москвы есть переулок с названием, которое напоминает дверцу в волшебную сказку – Камергерский.

Внешне этот переулок ничего особенного – таких в Москве много… Но это как посмотреть.

Живёт в этом переулке поэт и бард Новелла Николаевна Матвеева. Встретишь её на улице – обыкновенная москвичка. Она и сама так говорит.

Впрочем, какая же Волшебница сама в этом признается?!

А Новелла Николаевна — самая настоящая Волшебница — Повелительница Слов и Обладатель Магического Кристалла.

Сидит тётенька у окошка и смотрит на Камергерский переулок.

Внизу пешеходы спешат, суетятся. На подоконнике мурлычет кошка Репка, нетерпеливо выгибает спину, подмигивает: давай, хозяйка, доставай Магический Кристалл…

И Новелла Николаевна достаёт. Первым делом, конечно, даёт посмотреть в него Репке, а потом уже смотрит сама. Что видит в Магический Кристалл Репка – об этом она только Новелле Николаевне рассказывает. А Новелла Николаевна, когда смотрит в Кристалл, видит, как по переулку важно прогуливаются Камергеры в расшитых золотом мундирах, через плечо у них голубые атласные ленты, на которых висит Золотой Ключ, как и положено Камергерам. Ходят они взад-вперёд по переулку, раскланиваются друг с другом.

К Художественному театру подъезжают коляски, экипажи, кареты… Из коляски выходит Великий Режиссёр Станиславский и спешит через улицу, на ходу снимая цилиндр, чтобы раскланяться под окном Новеллы Николаевны…

В переулок уже въезжает лихой цыганский табор, развесёлая цыганка ведёт медведя, девушка из харчевни продаёт рыбу…

Новелла Николаевна откладывает Магический Кристалл, берёт в руки гитару и тихо перебирает струны… Она пишет Разноцветные Стихи.

«Набегают волны сИНИЕ,
зелёные, нет сИНИЕ,
как хаМЕЛИОНОВ МИЛЛИОНЫ –
цвет меняя на бегу.
Ласково цветёт глицИНИЯ,
она нежнее ИНЕЯ,
а где-то есть страна ДельфИНИЯ
и город Кенгуру…»

Переливаются краски, переливаются из слова в слово звуки…

Недавно мне показывали коллекцию бабочек – я разинул рот на тропических – огромных, ярких… И когда Коллекционер показал своих любимых – подмосковных, я не сразу его понял…

Они удивительно красивы, только тихой, ситцевой красотой, чтобы разглядеть эту Красоту нужно потрудиться – всмотреться в них.

Чтобы проникнуть в удивительный мир Новеллы Николаевны Матвеевой нужно вчитаться в стихи, вслушаться в музыку… И тогда вы увидите то же самое, что она видит в Магический Кристалл. Только так можно увидеть, как прекрасно всё и все. Например… сорока:

Но… из пустейшего пустяка
Природа меня создала!
А всё же, братцы, и на меня
Пошло кой-какое добро:
Перчатка ночи,
Салфетка дня
И луковое перо!..

Когда мои сыновья были маленькими, мы любили с ними распевать песенку Новеллы Николаевны:

Шёл кораблик, о чём-то мечтал,
Всё, что видел, на мачты мотал,
Делал выводы сам:
Сам свой лоцман,
Сам свой боцман,
Сам свой капитан…

Сейчас мои сыновья взрослые дяди и поют уже вместе со своими сыновьями песенку про кораблик.

Мы взрослеем, стареем. Волшебники навсегда остаются молодыми. А как же иначе?!

Так было и буфет всегда.

Пока из детства в детство плывёт кораблик…
Виктор Меньшов

Портфель Васьки Бякина

Года два назад, когда ещё не было журнала «Кукумбер», в редакцию журнала «Наша школа» с футбольного поля принесли портфель. Судя по внешнему виду, его использовали вместо футбольного мяча.

      Исследовав многострадальные останки, удалось установить, что портфель принадлежал некоему Василию Бякину, ученику шестого класса. Номер школы указан не был.

      Содержимое состоит из школьных сочинений, множества записок и дневника, из которого вырваны страницы с оценками, а далее следуют записи личного характера.      Кое-что мы тогда опубликовали, но потом о портфеле забыли. Наш непоседа Кукумбер нашёл портфель под редакторским столом и потребовал продолжить публикацию творческого наследия Васьки Бякина. Мы и продолжаем. Только приносим свои глубочайшие извинения за то, что исправили его грамматические ошибки. Стиль сохранён авторский.

Сочинение Василия Бякина

Тема: «Как я провёл летние каникулы»

«Всякая работа трудна до времени, пока её не полюбишь».

Эпиграф:
              «Праздник жизни – молодости годы –
              Я убил под тяжестью труда,                                          
              И поэтом, баловнем свободы,
              Другом лени – не был никогда»                                                                                                    

                                       Кажется, Некрасов

Мои трудные каникулы прошли в деревне. Приехал я туда поздно вечером, потому что ехал на электричках без билета и меня два раза ссаживали противные контролёры. Оба раза они велели сходить в кассу и взять билет.

     Легко сказать: возьми билет. Пошли бы сами и взяли. Я хотел взять, но без денег не дают. А отдавать столько денег за такой маленький кусочек бумаги мне жалко.

     Так и ехал.

     Когда я пришёл в деревню, меня поколотил мой дедушка.

     Это потому что я сразу же полез в погреб на улице, проверить, как у дедушки обстоят дела с запасами. Дед услышал, что кто-то в погребе шебуршит, взял полено и сел в засаду, а когда я вылезал из погреба, ударил меня по спине поленом.

     Полено было хорошее. Жаль, сломалось.

     А я от удара чуть не погиб. Едва не захлебнулся. Это потому, что во время нанесения дедушкой удара, я увлечённо кушал сметану из крынки. И от удара – прямо в неё носом…

     Когда я проснулся, во дворе раздавался весёлый звонкий стук топора, который портило натужное дедушкино кряхтение.

     Я встал, оделся и вышел во двор. Дед усердно колол дрова.

     Я не могу смотреть, как старый человек занимается тяжёлым физическим трудом, и потому отвернулся, и боком пробежал к маленькому деревянному домику, где попытался сосредоточиться, но мне мешал назойливый стук топора и тяжёлое кряхтение.

     Когда я вышел, старательно отворачиваясь от места колки дров, на плечо мне легла мозолистая рука деда. Он протянул топор и сказал, весело щурясь:

     — Накось, внучок, поработай. Пособи деду. Ты малый молодой, здоровый, валяй, порубай эти полешки, а я пока на солнышке погреюсь.

     Волоча за собой топор, я поплёлся к месту казни дров. Опозориться перед дедом мне не хотелось, я изо всех сил взмахнул топором и молодецки стукнул им по самому здоровенному полену.

     Из-под топора вылетела щепка, ударила в лоб пробегавшую мимо кошку, которая жалобно мяукнула и зашипела на меня от обиды за такое оскорбление. Сам же топор вонзился возле моего правого ботинка.

     Дедушка не смог усидеть на месте, вырвал у меня топор и с лёгкостью расколол пополам то самое здоровенное полено. После этого опять сунул топор мне в руки и ушёл в дом.

     Я тщательно примерился, высоко вознёс топор и вонзил его точнёхонько в большое, сучковатое полено. Топор вошёл глубоко в дерево, но полено почему-то не раскололось. Я видел, как поступает в таких случаях дед, поднял топор вместе с поленом над собой, размахнулся и ударил обухом о колоду…

     Когда топор опустился, полена на нем не было.

     Я оглянулся и увидел бьющегося в пыли поросенка, зашибленного поленом…

     Проходил час за часом, живности во дворе оставалось всё меньше и меньше, а я всё больше втягивался.

     Для себя же я твердо решил, что главное – это найти работу по душе. Я, например, пойду в артисты.

     Артистов не заставляют колоть дрова.

Объявления

Собирал Васька Бякин

***

Исполняю электрические песни (пою в электричках)

***

Выведу тараканов. В любое удобное время. И место.

***

Продам сочинение: «Образ Анны Карениной с точки зрения паровоза».

***

Заведу злую собаку. Куда угодно.

***

Куплю чайник с носиком. И ротиком.

***

Нет в жизни счастья!

Му-Му

Новости в пересказе Васьки Бякина

Криминальная хроника

Посадил Дед Репку. Репка отсидела, вышла и убила Дедушку.

Находка

После долгих странствий сестрица Алёнушка отыскала братца Иванушку. И тут же поняла, что лучше бы она этого не делала.

Знаете ли вы что…

…если Кремлевскую стену обойти 1339 раз, она окажется длиннее Великой Китайской Стены ровно на три метра.

В этом номере журнала вы прочитаете рассказы, стихи и сказки многих поэтов-фронтовиков. Многим из авторов война покалечила детство.

На улице май. На улице весна. Все дальше и дальше уходит война. Все меньше и меньше остается победивших в той войне. Нам остается память. Память о Великой Победе. Помните, что вы — наследники Великих Побед. Не забывайте об этом никогда.

Открывает наш номер вроде бы не военная песня «Бригантина». Но эту песню сочинили в 1939 году два юноши – и . Лейтенант погиб в разведке. Георгий Соломонович Лепский прошел войну и остался жив. Он большой друг нашего журнала, а значит и ваш. С этой песней уходили молодые студенты еще на финскую войну. Как говорил один из героев Гайдара:

«Кто сказал, что это не военная песня? Очень даже военная!»

Софья Леонидовна Прокофьева чудесная Волшебница. В написанных ею сказках удивительнейшим образом уживаются рядышком Волшебное Волшебство и простые человеческие чувства, понятные и близкие каждому мальчишке и каждой девчонке. И, как правило, эти чувства, находящие отклик в каждой душе, – в сказках Софьи Леонидовны оказываются сильнее любых Волшебных Волшебств.

Дружба, чувство долга, благородство, отвага, доброта и, главное, любовь – вот что заставляет героев книг Прокофьевой совершать Самые Настоящие Подвиги. И совершают эти подвиги самые обыкновенные мальчишки и девчонки, такие же, как вы, читатели.

Софья Леонидовна уверена – нельзя сразу родиться Героем или Рыцарем. Главными персонажами её книг часто оказываются дети, которым не чужды обычные слабости. Так, в повести «Приключения жёлтого чемоданчика» вместе с Детским Доктором на поиски чемоданчика отправляется трусливый мальчишка Петька. И, спасая других от возможных бед, он становится Настоящим Героем.

Мудрая Сказочница знает: для того, чтобы стать Героем, не всегда нужно победить огнедышащего Дракона. Главное – победить, преодолеть Драконов, живущих внутри тебя: собственные страх, жадность, зависть. Победить, даже если для этого потребуется хорошая драка. Софья Леонидовна считает, что справедливая драка – это нормально. И в этом же уверен Детский Доктор из упомянутой сказки, писавший книгу под названием: «Роль справедливой драки в нормальном развитии мальчишки»…

Очень-очень-очень хочется пересказать все-все-все сказки замечательной Волшебницы, но лучше неё это сделать невозможно. Со многими её сказками вы наверняка уже знакомы – если не по книгам, то по фильмам и мультфильмам: «Пока бьют часы», «Приключения жёлтого чемоданчика», «Лоскутик и Облако» и многим другим. Но, даже если вы смотрели эти фильмы, возьмите книги Софьи Леонидовны, прочитайте их и вы увидите, что книга всегда полнее, чем любой самый замечательный фильм.

Волшебница Прокофьева в детстве хотела стать художником. Наверное, потому, что художником был её отец. Но Сказочное Царство звало и манило её волшебными огоньками, оно ждало свою Волшебницу. И она пришла в это царство, поселившись в нём навсегда.

Многие Волшебники выдумывают свои Сказки. Софья Леонидовна сначала их видит – не целиком, только краешек, ниточку. Случается это по-разному. Однажды она отдыхала в Прибалтике и увидела над головой облако, похожее на забавного человечка, грустного и немножко обиженного. И пока Волшебница удивленно (Настоящие Волшебники всегда удивляются, когда видят что-то необычное, не удивляются только скучные люди) рассматривала проплывающее над ней и мимо неё живое существо, оно на глазах превратилось сначала в одну собачку, потом появилась еще одна, потом – третья… И вскоре над Волшебницей плыла целая стайка пушистых собачек. Так родилась чудесная, моя самая-самая любимая сказка «Лоскутик и Облако». Вначале было Облако, за ним последовало королевство, где нет воды, и куда это Облако залетает. Потом к этому очаровательному персонажу присоединилась грустная девочка, которой Облако помогает.

Сюжет другой сказки родился ещё более таинственно. Волшебница сидела рядом с Астрид – женой сына. На улице быстро смеркалось, свет в комнатах не зажигали. Астрид была в светло-серебристом платье, у неё сребристые волосы и светло-серые глаза. В комнате становилось всё темнее, и Волшебница увидела, что Астрид у неё на глазах… исчезает, тает в сумерках. Софья Леонидовна включила свет и с радостью увидела, что Астрид никуда не исчезла. Так появилась на свет героиня другой известной сказки. Астрель – принцесса, исчезающая в сумерках.

Многие считают, что сказочники пишут как в голову взбредёт. Чем больше наврал, тем лучше. Это совсем даже не так. Софья Леонидовна в юности пересказывала известную легенду «Гамельнский крысолов». И написала, что в городе Гамельне повсюду появились серые крысы. Вера Николаевна Маркова, мачеха Софьи Леонидовны, тут же поправила её: «Что ты! Какие серые крысы в четырнадцатом веке?! В это время в Европе были только чёрные крысы. Серые появились только через сто пятьдесят лет, они переплыли Средиземное море!». Софья Леонидовна жила в хорошей сказке, поэтому и мачеха у неё была хорошая. Они очень дружили и даже вместе написали одну книжку.

У Софьи Леонидовны, как и у всех Настоящих Волшебников, есть свой Большой Секрет. Она всегда учится. У всех, даже у… детей.

Однажды она читала маленькому сыну сказку, в которой мальчик качался на стуле и кричал: «Но-о-о, вперёд, моя лошадка!» Софья Леонидовна воскликнула: «Смотри, Сережа, совсем как ты!» Но Сережа обиделся до слёз и сказал: «Глупая сказка! Разве стул – это лошадь?!» И тогда она поняла, что фантазии для детей – реальность. И для детей нужно писать так: «Открылось окно, и через подоконник перескочил чудесный конь и сказал: – Вставай, пора отправляться в опасное путешествие!»

Однажды я спросил Волшебницу:

– Внучке вы уже свои сказки читаете? Она вас ещё не критикует?

Софья Леонидовна улыбнулась:

– Прочитала я ей свою сказку «Белоснежка в пещере ужасов». И она мне сказала: «Надо же, какую ты, бабушка, гадость написала. И страшно, и грустно». Вот так она мои сказки читает. Мой самый строгий критик.

Это, конечно, просто забавный случай.

Сказки Волшебницы Софьи Леонидовны Прокофьевой любят не только дети в России, они переведены более чем на двадцать языков. И это очень здорово, что такие замечательные сказки читают дети всего мира!

Вот сколько Тайн Настоящей Волшебницы Софьи Леонидовны Прокофьевой я вам сегодня открыл! Теперь вы знаете, что Волшебники всегда учатся. А ещё вы знаете, что сказки делают из облаков и из сумерек.

Однажды Софья Леонидовна получила письмо от девочки, прочитавшей сказку «Пока бьют часы». В письме девочка написала, что это такая хорошая сказка, что, наверное, вы уже умерли, потому что хорошие писатели уже все умерли. Волшебница хранит письмо, и считает, что это – очень высокая похвала.

Но вы не волнуйтесь, Волшебница жива! И скажу по секрету – будет жить ВСЕГДА. Потому что Настоящие Волшебники жили и будут жить ВЕЧНО. До тех пор, пока дети читают их книги.

* Журнал «Читайка» №6, 2007, рубрика «Полусказки о Настоящих Волшебниках»

Я хочу рассказать вам о двух замечательных поэтах и переводчиках. Для меня эти люди – как океаны, стоишь у одного берега, – а другого и не видно. И понимаешь – как МНОГО этого человека.

Хорошо помню, как впервые ехал в гости к Борису Владимировичу Заходеру. Возможно, правильнее было бы сказать, ехал знакомиться с Заходером. Признаться, очень волновался, хотя уже был знаком с ним без малого лет сорок! Правда, он даже не подозревал о моём существовании.

Разве так бывает? Конечно, бывает, мой уважаемый Читатель, так бывает всегда, когда читатель знакомится с писателем через книгу. Впервые я познакомился с Борисом Владимировичем ещё до появления Вини Пуха. В журнале «Юность» прочитал большую подборку его стихов. И сразу же в них влюбился. Это было так ярко, так празднично, озорно, весело и лукаво, а порой и язвительно.

Стихи запомнились сразу, сами собой, безо всяких усилий с моей стороны, словно автор вложил их в мою голову. Я ходил и всем подряд читал чудесные строки:

Гадюка

Давно я не встречал
Гадюки –
И что-то не скучал
В разлуке!

Обезьянки

- Ваши предки,
Наши предки
На одной качались ветке,
А теперь нас держат в клетке…
Хорошо ли это, детки?…

Я тут же помчался в библиотеку и с трудом отыскал книжечку «На задней парте». А потом была чудесная, просто волшебная книга с рисунками замечательного художника Пивоварова. Называлась книга «Моя Вообразилия». Она была большая, толстая, с шикарными иллюстрациями. И, конечно же, со множеством фантастических стихов.

На страницах чудесным образом уживались всем хорошо известные животные – Коты, Слоны, Бизоны и другие. Но все они в стихах Заходера оборачиваются к нам неожиданно новой стороной и кто-то, например, плачущая в коридоре киска, становится понятнее, а мы – добрее и снисходительнее к звериным слабостям:

Плачет Киска в коридоре.
У неё
Большое горе:
Злые люди
Бедной Киске
Не дают
Украсть
Сосиски!

Или на наших глазах (а если честно – порой и при нашем участии) происходит чудесное превращение со львом:

Подарил мне папа
Льва!
Ох, и струсил я сперва!
Я два дня
Его боялся,
А на третий — 
Он сломался!

А у некоторых, например, у Совы, есть чему поучиться:

Мудрейшая птица на свете
Сова.
Всё слышит,
Но очень скупа на слова.
Чем больше услышит — 
Тем меньше болтает.
Ах, этого многим из нас
Не хватает!

С других брать пример совсем даже не хочется:

Верблюд решил, что он — жираф,
И ходит, голову задрав,
У всех
Он вызывает смех,
А он, Верблюд, плюёт на всех!

И уж, конечно, не каждого из зверей можно пригласить домой:

Никакого
Нет резона
У себя
Держать бизона,
Так как это жвачное
Грубое и мрачное!

Вот какими неожиданными «лицами» повернул к нам Борис Владимирович давно, казалось бы, знакомых зверей.

Но Вообразилию Заходера населяют и совсем мало кому знакомые звери, например, Пипа Суринамская, Окапи, Коати и другие. Прочитай, и ты сможешь сказать:

Если спросят тебя:
«Что за зверь Суринамская Пипа?» — 
Отвечай:
«Это жаба,
Но жаба особого типа!»

А ещё страну Вообразилию населяют совсем уже никому не известные зверики, с которыми мы познакомились благодаря Борису Заходеру. Это таинственные Кавот и Комут, Мним, Ктототам и другие.

Мне с постели вставать неохота:
Я боюсь наступить на Кавота, — 
У меня под кроватью живёт
Симпатичнейший в мире Кавот.
. . . . . . . . . . . . . . . .
И ещё с ним такая забота:
Накормить невозможно Кавота,
Так как каждый кусок почему-то
Попадает в желудок Камута.

О стихах Заходера можно говорить бесконечно, ими хочется делиться, как всегда хочется поделиться с другими Большой Радостью.

Но я начал рассказывать, как ехал в гости к Заходеру. Он жил в Подмосковье, надо ехать электричкой, потом на маршрутном такси, на котором написано: «Болшево – Медвежьи Поляны». И хотя место, где жил Борис Владимирович, называлось Комаровка, эти самые Медвежьи Поляны вселили в меня веселье и уверенность, что встреча будет удачной, – где ещё, как не на Медвежьих Полянах, мог жить русский папа Вини-Пуха?

В дом нас проводила жена Бориса Владимировича, Галина Сергеевна. Во дворе бегал огромный лохматый пёс, двери на веранду были распахнуты настежь, по столу безбоязненно скакали синицы, весело склевывая что-то со скатерти. Видно было, что птицы и звери в этом доме на равных правах с хозяевами. Стены украшали невероятно красивые ковры из ярких лоскутов, чудесные фотографии, аппликации из материи, кружев и чего-то ещё. Все это, как оказалось, дело рук хозяйки дома.

Сам Борис Владимирович был неуловимо похож на Вини Пуха. Такой же лукавый, ироничный и в то же время добродушный. Он сам говорил, что за много лет (впервые книга о Вини Пухе в переводе Бориса Заходера появилась в 1960 году!) он настолько сроднился с медвежонком, что стал чем-то похож на него. Кстати, Заходер очень не любил слово «перевод», он всегда говорил, что при переводе стихи исчезают, поэтому их нельзя перевести. Чтобы книга получилась равной первоисточнику, нужно стать соавтором писателя, иметь равный с ним талант. Как говорил Борис Владимирович:

Чей дар не равен авторскому, тот
и не берись за перевод. 

Что касается Вини Пуха, Заходер стал не только его «приемным русским папой», он взял медвежонка в соавторы, придумав вместе с ним множество «шумелок», «пыхтелок», «сопелок», которых не было у автора – Милна. Вы представляете, что у Милна не было «Ходите в гости по утрам…»? Я – нет.

Но я не случайно начал со стихов Бориса Владимировича. Вини Пуха вы все наверняка и так знаете. Хотя, если только смотрели мультфильмы, быстро берите в руки книгу Заходера – вас ждёт множество удивительных открытий. И ОБЯЗАТЕЛЬНО читайте стихи Бориса Владимировича. А ещё он пересказал «Мэри Поппинс» и много других сказок и стихов. Прочитайте его «Сказки для людей». Наверняка другими глазами посмотрите и на его стихи, потому что сказки эти: «…рассказывают сами звери, и рассказывают их людям. Всем людям — и взрослым, и детям. Звери ведь очень уважают людей, считают, что они сильнее и умнее всех на свете. И хотят, чтобы люди относились к ним хорошо. Чтобы были к ним добрее».

Борис Владимирович был очень добрым человеком, хотя и прошёл две войны, и жизнь не всегда была к нему справедлива. Но он как-то сказал: «Китайцы говорят – великий человек это тот, кто до старости сохранил детское сердце». Я не удержался и спросил: «Вам это удалось?» Борис Владимирович стрельнул из-под бровей лукавым взглядом и ответил: «Сердце я, пожалуй, сохранил, что до остального, это предоставляется решать вам…».

Когда я говорю, или даже только думаю о Романе Семеновиче Сефе, почему-то мне сразу же вспоминается:

Алло, 
Это море?
Алло, 
Это море?
Вы слышите,
Черное море, 
Меня? 
Ракушку я взял
И стою в коридоре,
И очень волнуюсь,
На берег звоня.

Я вас узнаю 
В этой гулкой 
Ракушке,
Я слышу
Хрустящий прибой 
На песке.
Алло!
Это ветер
Качает верхушки
Седых эвкалиптов
В прибрежном леске.

Алло!
Это парус летит на просторе.
Алло!
Это рыба плывёт в глубине.
Алло!
Отвечайте мне, 
Чёрное море!
Алло!
Отвечайте, 
          пожалуйста, 
                      мне!

У Романа Семеновича множество замечательных стихов, но первым я всегда вспоминаю именно это. Сам не знаю почему. Ответить на этот вопрос труднее, чем сказать, почему вода мокрая. Или почему любят маму. Любят не почему-то и за что-то, а просто любят. Вот так и я ПРОСТО ЛЮБЛЮ это стихотворение.

К Роману Семеновичу, как и к Борису Владимировичу, жизнь была не всегда справедлива. Он был мальчишкой, когда арестовали его отца и мать. Отца расстреляли, а мать долго сидела в лагерях. Была война, и мальчик жил у бабушки, но бабушка трагически погибла, и его воспитывала тетя. Во время войны школы позакрывали, превратив их в лазареты. Доучивался Сеф уже после войны. Готовился поступать в Литературный институт. Надо было на что-то жить, – окончил курсы и пошел работать шофёром. Работал в Союзе писателей.

В 1951 году, когда Роману Семеновичу исполнилось двадцать лет, его арестовали «за антисоветскую агитацию и террористические намерения». Как говорит сам Роман Семенович, намерения эти выражались в том, что он говорил, что убьёт Берию, которого считал виноватым в аресте матери и гибели отца. Нашелся подлец, который донёс, и Роману Семеновичу дали двадцать пять лет лагерей. Ему «повезло» – отсидел всего лишь до 1956 года. В лагере Сеф усиленно занимался английским языком, много переводил.

Когда освободился – писал пьесы, публиковал переводы. Написал детскую книжку стихов «Шагают великаны». Книжку послали на отзыв Чуковскому, он написал очень хороший отзыв. Роман Семенович считает себя учеником Чуковского.

Кстати, с Корнеем Ивановичем был очень дружен и Заходер.

Я очень люблю всегда обаятельного, доброжелательного, и немного грустного Романа Семеновича Сефа. Он и в стихах такой же, как в жизни – бесконечно деликатный, скромный, немного даже застенчивый. И очень добрый.

Столяр гулял в густом лесу
Среди больших стволов,
И, улыбнувшись, он сказал:
- Как много тут столов.

Охотник зайцев настрелял
Пять штук за шесть минут,
И, улыбнувшись, он сказал:
- Как много зайцев тут.

Шел утром добрый человек.
Стряхнув с ветвей росу,
Он улыбнулся и сказал:
- Как хорошо в лесу!

Роман Семенович умеет видеть чудо там, где другие проходят мимо него:

Ты ещё
Не видел
Чуда?
Никогда
Не видел
Чуда?
Вот беда –
Не видел чуда!
Так сходи
И посмотри.
Ты увидишь
Просто чудо,
Удивительное
Чудо:
Там,
Где магазин
«ПОСУДА»,
Возле дома
Номер три
Сквозь асфальт
У перекрестка
Пробивается
Берёзка.

Сеф обладает удивительным даром очень сложные вещи и понятия описывать простыми и понятными словами. Вот, например, идёт обычный пешеход. А для Романа Семеновича он необычный:

Необычный пешеход

Кто по улице идёт?
Необычный пешеход.
У него пятьсот имен:
На заводе слесарь он.
В яслях он – 
Родитель,
В кинотеатре –
Зритель.
А пришёл 
На стадион –
И уже болельщик он.
Он кому-то
Сын и внук,
Для кого-то
Близкий друг.
Он мечтатель 
В дни весны,
Он военный
В час войны.
И всегда, везде и всюду
ГРАЖДАНИН
СВОЕЙ СТРАНЫ.

Он никогда не заигрывает с маленьким читателем, всегда держится с ним на равных, хотя может и поддразнить плаксу:

…Ты можешь плакать
Много лет,
Пока не станешь
Стар и сед,
Но слёзы не спасут от бед
И не помогут горю.

А если это ясно,
То не реви
Напрасно.

Может и тихо, на ухо, посоветовать, как выйти из трудного положения:

Если ты 
Ужасно гордый,
Если ты
Ужасно твердый,
Но нечаянно обидел
Маму
Среди бела дня,
Оставаясь
Очень гордым,
Независимым
И твердым,
Под вечер
Шепни ей тихо:
- Мамочка,
Прости меня…

Может Роман Семенович и необидно пошутить над «несчастной любовью»:

Василий решил,
Повинуясь судьбе,
Жениться на Варе
Из первого «Б»,

Он ластик и ленточку
Ей подарил,
И замуж идти её
Уговорил.

Но папа и мама
И наша собака
Решительно против
Подобного брака.

Поскольку женитьба
Вопрос непростой,
То ходит Василий
Пока холостой.

И еще одно стихотворение Романа Семеновича хочется вспомнить, называется оно «Поле»:

А дождик льёт,
А дождик льёт,
И больше ничего.
Но поле пьёт,
Но поле пьёт,
Но поле пьёт его.

Я думаю, что дождик – это как раз произведения Романа Семеновича Сефа и Бориса Владимировича Заходера. А пьющее их поле – это ты, дорогой Читатель.

Надеюсь, такие дожди дадут замечательные всходы.

* Журнал «Читайка» №№8,9, 2007, рубрика «Полусказки о Настоящих Волшебниках»

– Про меня ещё никто никаких книжек не написал! – воскликнет читатель или читательница. – А если написали, почему мы их не читали?

– Да потому, что это – НЕ ПРОЧИТАННЫЕ ТОБОЙ КНИГИ!

Конечно, вас очень много! Но книжки про всех вас уже написаны, и про девчонок, и про мальчишек. Все дети разные, но в чём-то все они одинаковые. И все похожи на собственных детей писателя. И если писатель очень любит своего ребёнка, он напишет про него так, что любой мальчишка скажет: – Это книжка про меня! А если другой писатель напишет о своей дочке с такой же любовью, все девчонки ахнут: – Эта книжка про меня!

А если книжки эти написаны замечательными писателями Олегом Кургузовым и Юрием Вийрой, все мальчишки и девчонки, прочитав их, в один голос воскликнут:

– Эта книжка про мою маму, про моего папу и про меня!

Олег Флавьевич Кургузов очень много хорошего сделал для детей: он работал главным редактором в журнале «Улица Сезам», в журналах «Куча мала», «Веселые картинки», редактором в звонком и весёлом журнале «Трамвай», редактором детской газеты «Маленькая тележка» и других хороших детских журналах. Везде, где бы ни работал Олег, журналы и газеты никогда не были скучными.

Он написал много интереснейших книг для ребятишек, под его пером на самые сложные вопросы находились понятные ответы, самые трудные загадки легко объяснялись. Всё, что делал Олег, он делал легко и весело. Конечно, это когда читаешь его книги, кажется, что написаны они легко. На самом деле в каждую книжку Олегом вложено много труда. Он просто не мог по-другому – не мог писать для детей кое-как.

Его рассказы любят не только дети, но и взрослые – их переводили на многие языки, передавали по радио, по ним снимали мультфильмы. Олег обладал редким талантом – умел просто писать о сложном. Не случайно многие ребята зачитывались его познавательными книгами: «По следам Почемучки», «Энциклопедия искателя приключений», «Энциклопедия Почемучки», «Погоня за призраком». Для многих ребят эти книги стали настольными. Писал он сказки, разные истории и многое другое.

Но я больше всего люблю его книги, состоящие из, как я их называю, «семейных» рассказов. Это книги «Солнце на потолке», «День рождения вверх ногами», «Рассказы маленького мальчика». За книгу «Солнце на потолке» Олег Флавьевич получил литературную премию имени Януша Корчака. Как было написано в дипломе: «за удачное изображение взаимоотношений между детьми и взрослыми и за искрящийся юмор».

Юрий Борисович Вийра долгое время жил в городе Ленинграде, потом в Москве. Первый свой рассказ «Заяц» он отнёс в журнал «Костёр». Тогда там работал замечательный писатель Сергей Донатович Довлатов, он написал Юрию Вийре: «…Ваша фантасмагория – лучшее, вернее – самое примечательное из того, что прочитал в «Костре» за два месяца».

Юрий Вийра написал много рассказов, фантастических историй, сказок. Он был большой выдумщик, все истории у него очень разные, но все они очень добрые. Даже страшилки не просто страшилки, а «Страшилки-смешилки», так и книга называлась. Не мог он пугать детей, потому что сам был невероятно добрый. Юрий Вийра написал много книг: «Мой папа – Мюнхгаузен», «Замок или Рыцарь Белого Сома», «Сказки про Пашу» и другие. А книга «Кот Петра Великого, летающий балкон и другие завийральные истории» была признана самой весёлой книгой 2001 года.

Юрий Вийра и Олег Кургузов – очень разные писатели, очень непохожие друг на друга. Так и должно быть, писатели должны быть непохожими. Но есть всё же нечто, в чём оба эти чудесных писателя очень схожи. Это «нечто» – действующие лица большинства лучших рассказов писателей.

У Олега Кургузова множество историй о папе, маме и маленьком мальчике, а у Юрия Вийры – о папе, маме, верном псе Кеше и дочке Маше.

Рассказы эти об обычных семьях, о простых событиях. Хотя часто в них происходят невероятные, фантастические вещи. В рассказах Кургузова всей семьёй крутят непослушную мясорубку и… переворачивают дом! Когда покупают новый шкаф, старый «мы с балкона сбросим, – говорит папа. – Да, на голову управдому Федоскину, – говорит мама. – Может, хоть это чуточку встряхнёт его, и он вспомнит, что обещал заменить нам кран». Мальчик испугался за управдома: «Он хоть толстый и ленивый, но добрый», и побежал предупреждать его, чтобы не ходил под балконом… В рассказах Олега Кургузова родители вместе с мальчиком стоят на головах в день его рождения, папа и мальчик качаются на люстре, а мама не ругает их, даже когда люстра обрывается, потому что…

Не хочется мне пересказывать до конца все эти замечательные рассказы. Всё равно лучше, чем написал их Олег, я не смогу это сделать.

В рассказах Юрия Вийры события происходят совершенно невероятные: поезд столкнулся с игрушечным автомобилем, непослушная девочка вылетела в окно поезда и упала на Таганскую площадь. «И с такой силой плюхнулась, что перед гастрономом началось извержение вулкана. Этот вулкан дремал под асфальтом миллион или даже две тысячи лет и проснулся, когда девочка упала. Думаете, из него полилась раскаленная лава? Нет, вместо лавы Таганку залило гречневой кашей…».

Река протекает «через наш двор», а на реке стоит пиратский корабль. Папа и дочка «забрались в него и развели костер. Сидим, картошку в золе печем, хлеб на прутиках жарим. Вдруг входят двое: у одного право¬го глаза нет, у другого – левого, и оба трубки курят. Сразу видно – пираты. – Здесь нельзя костры разводить, – говорят. – Это пороховой пог¬реб. А там на стене знак был: курительная трубка, перечёркнутая крест-накрест. Папа им отвечает: – Что курить нельзя – мы видим, а про костёр нигде ничего не написано. Пираты махнули рукой: – Курить можно. Все эти надписи и знаки – ерунда. «Не курить», «Не сорить», «Не прислоняться»… – и вытряхнули пепел из трубок в бочку с порохом. Получился взрывчик. Летим мы с папой в небо. Жареный хлеб едим, печеную картошку в ладонях перекатываем, чтобы остыла. Навстречу парашютисты опускаются…».

Интересно, чем всё заканчивается? Бегом в библиотеку или магазин, за книгами Олега Кургузова и Юрия Вийры!

Когда будешь читать – обрати внимание, что герои этих рассказов учатся и очень стараются понимать друг друга.

Однажды я попросил Олега Кургузова написать для журнала «Кукумбер» письмо читателю.

Вот что у него получилось:

«Здравствуй, брат мой!

Вчера целый день у меня случались неприятности, каких, впрочем, бывает полным-полно у всех взрос¬лых, и У ТВОИХ ПАПЫ С МАМОЙ — тоже. Я прома¬ялся весь день, а ночью долго не мог заснуть. А когда, наконец, заснул, мне приснилось, что где-то у меня есть младший брат — ТЫ. И я понял: без твоей помо¬щи, без твоего тепла мне будет очень трудно.

Мне снилось, будто ты подошёл ко мне, стоящему на перекрёстке под проливным дождём, упёрся в мой живот своей тёплой кудрявой башкой и пробормотал:

— Здравствуй, брат мой!

Ты укрыл меня плащом и повёл к дому. Мы шли с тобой сквозь потоки дождя, как два корабля сквозь бурю: я — большой усталый корабль с закопчёнными трубами и ты — маленький катер-проводник.

…Знаешь, есть у моряков такие маленькие катера-проводники, которые приводят огромные корабли из бурного моря в тихий порт. Большому кораблю труд¬но пробраться среди прибрежных подводных скал, с высоты своего роста он не видит их и может напороть¬ся брюхом на их острые пики. И тогда катер-провод¬ник берёт своего старшего брата на буксир — будто за руку — и осторожно протаскивает мимо преград прямо к причалу…

Где твой буксир — твоя рука, брат мой?

Я увидел тебя во сне, но я точно знаю, что ты суще¬ствуешь наяву, на самом деле. ТЕБЯ НЕ МОЖЕТ НЕ БЫТЬ, БРАТ МОЙ!

Взрослые всегда оберегают детей, помогают им, за¬щищают их. Но ты не можешь себе представить, как иногда бывают БЕЗЗАЩИТНЫ сами взрослые! Они, как большие неуклюжие корабли, могут запросто напороться на острую подводную скалу, если их не встретит в море маленький катер-проводник.

Посмотри вокруг. Может быть, твои близкие взрос¬лые, ТВОИ ПАПА И МАМА так же НУЖДАЮТСЯ В ТВОЕЙ ПОМОЩИ, как и я? Может быть, им тоже нужен маленький катер-проводник?

ПРОТЯНИ ИМ РУКУ, брат мой!

Думающий о тебе, взрослый дядька ОЛЕГ»

Под этим письмом с удовольствием подписался бы и Юрий Вийра. Я уверен в этом. Будем считать, что это письмо от обоих писателей ИМЕННО ТЕБЕ, читатель!

И Юрий Вийра, и Олег Кургузов к великой моей печали ушли от нас. Ушли молодыми. Так получилось.

Они ушли в зазвёздную страну Нангиялу. Я верю в это, потому что так говорил Карлсон: «Те, кто не верит в зазвёздную страну Нангиялу, после 158 лет превращаются в сувениры. А те, которые верят, попадают в Долину Вишен и разгуливают там под яблоневыми деревьями».

Олег Кургузов и Юрий Вийра прогуливаются под яблоневыми деревьями и рассказывают друг другу истории. Олег о маленьком мальчике, а Юрий – о девочке Маше…

* Журнал «Читайка» №7, 2007, рубрика «Не прочитанные тобой книги»

Когда у меня что-то не получается, что-то не сочиняется, как говорят, «котелок не варит», я быстренько произношу Очень Волшебное Заклинание:

Не решается задачка -
		хоть убей!
Думай, думай, голова
		поскорей!
Думай, думай, голова,
Дам тебе конфетку,
В день рожденья подарю
Новую беретку.
Думай, думай -
	     в кои веки прошу!
С мылом вымою тебя!
	     Расчешу!
Мы ж с тобою
Не чужие друг дружке.
Выручай!
А то как дам по макушке!

И что ты думаешь, уважаемый Читатель? Помогает! «Котелок» начинает так варить, что дым столбом. Еще бы он не стал «варить» – кому охота по макушке получать?

Придумала это Заклинание замечательный поэт – Марина Яковлевна Бородицкая. Выучи, пригодится, это не просто так себе заклинание, а Заклинание от Настоящей Волшебницы.

Конечно же, Марина Яковлевна – самая Настоящая Волшебница. Была бы она не настоящая – стал бы я о ней писать. Очень многие пытаются казаться Настоящими Волшебниками – пыжатся, тужатся, на цыпочки встают, а когда им говорят, что они пишут плохие сказки, стихи и рассказы, обижаются, дуются. Вот о таких горе-волшебниках написала стихи Марина Яковлевна:

Сидит колдунья, дуется
На целый белый свет:
Колдунье не колдуется
И вдохновенья нет.

Наколдовала к завтраку
Из Африки банан,
А появился – здрасьте вам!
Из Арктики буран.

Нарисовала курицу,
А вышел пистолет…
Сидит колдунья, дуется
На целый белый свет.

А может быть, кто дуется –
Тому и не колдуется?

Настоящие Волшебники не похожи друг на друга, секреты Волшебства у всех разные: кто-то видит свои стихи в магическом кристалле, кто-то делает сказки из облаков и сумерек, а Марина Яковлевна свои стихи и сказки просто видит. И не через магический кристалл, а через окно своей московской квартиры. Посмотрела в окно первого сентября и увидела, как по улице шествует едва видный за большим букетом цветов:

Первоклассник, первоклассник –
Нарядился, как на праздник!

Даже в лужу не зашел:
Погляделся – и прошел.

Уши вымыты до глянца,
Алый гриб на крышке ранца…

Зашла Марина Яковлевна в магазин со скучным названием «писчебумажный» и там сразу же начался развеселый кавардак!

<…>

Гномы дружною семейкой
У прилавка голосят:
«Двести в клетку! Сто в линейку!
И в горошек – пятьдесят!»

За охапками охапки
Покидают магазин
Кнопки, скрепки, краски, папки,
Даже черствый пластилин…

Весь товар писчебумажный,
Самый нужный, самый важный,
Раскупили до конца, –
Кроме дяди продавца

Для кого как, а для Настоящей Волшебницы стихи повсюду, даже на кухне. Она готовит обед, чистит овощи, а получается:

ЩИ-ТАЛОЧКА

Чищу овощи для щей.
Сколько нужно овощей?

Три картошки, две морковки,
Луку полторы головки,
Да петрушки корешок,
Да капустный кочешок.

Потеснись-ка ты, капуста,
От тебя в кастрюле густо!

Раз-два-три, огонь зажжён –
Кочерыжка, выйди вон!

Я всегда удивлялся, как это у Марины Бородицкой получаются такие здоровские стихи о детях, такие настоящие, словно она все, о чем пишет, не придумала, а своими глазами видела? Думал я, думал, ломал голову, а потом произнес то самое Очень Волшебное Заклинание и сразу же разгадал еще один секрет Настоящей Волшебницы! Она действительно ничего не придумывает! Все, о чем она пишет, она ЗНАЕТ! Знает потому, что все ее стихи и сказки, и даже переводы – о ней самой. И это не у кого-то, а у нее

На дачу с детским садом
уехал младший брат.

На полу остались его игрушки, в доме наконец-то тишина, никто не пристает и, казалось бы, можно отдохнуть от назойливого и неугомонного братца. Но что-то не так. Вот и ходит Марина из угла в угол, словно ищет что-то. Или кого-то?

И не к кому придраться,
И не с кем передраться,
И некому сказать:
«Отстань!» – не слышно братца,
Покой и благодать.

Не заорут: «Сдавайся!»
Не заведут волчка…
Чем хочешь занимайся –
Вот жизнь-то!
Вот тоска!

Разве такое придумаешь? Как и письмо к Веронике:

Дорогая Вероника,
Приезжай к нам погостить!
Тут у нас растёт черника,
Поспевает земляника, –
В общем, есть чем угостить.

<…>

…Дорогая Вероника,
Что ж не едешь ты никак?
Есть пока ещё брусника,
Есть грибы в березняках…

…Дорогая Вероника!
Поезда летят, трубя…
Нет грибов. Сошла брусника.
Всюду пусто, всюду дико –
Очень плохо без тебя!

Это не какая-то неизвестная деревенская девочка пишет городской подружке о том, как ей без нее одиноко. Это сама Марина Яковлевна стоит у окна деревенского дома и, теребя косичку, смотрит на облетевшие деревья перелесков, на долгий дождь и провожает взглядом поезда, летящие в большие города, туда, где живет Вероника…

Она очень разная, Настоящая Волшебница Марина Яковлевна Бородицкая. Она может быть грустной и даже печальной, но тут же тряхнет упрямой челкой и становится лукавой, дерзкой, стихи ее такие разные, но всегда яркие.

Когда я читаю ее стихи, или сказки, или переводы, мне всегда кажется, что я сижу на горячем песке возле теплого моря и пересыпаю из ладони в ладонь теплые разноцветные камешки.

С кем поделиться? Подставляйте ладони! На всех хватит!

*Журнал «Читайка» №,10, 2007 рубрика «Полусказки о Настоящих Волшебниках»

Самые настоящие, волшебные писатели и поэты должны жить в местах с удивительными, необычными, сказочными названиями. Например, Борис Владимирович Заходер жил в Подмосковье, в районе, называвшемся Медвежьи Поляны. Представляете, как важно я говорил, что еду на Медвежьи Поляны в гости к Заходеру.

И вообще – поэты для меня всегда были и остаются загадкой. С прозаиками всё ясно – прозаики пишут, как разговаривают. И слова понятно откуда прозаик берёт – из головы, как школьник, когда сочинение пишет или причину опоздания выдумывает. Поэт – совсем другое дело. Поэт сам не знает, откуда он слова берёт. На него они откуда-то Сверху падают.

Откуда – Сверху? Если бы я знал! Я не поэт, на меня сверху, конечно, падает, но как-то всё не то – строительный мусор, снег с крыши, сосулька однажды упала, однажды белка шишкой в меня запустила, неприятности всякие иногда падают. И ничего интересного. Никаких таких волшебных слов, от которых дух захватывает, и на мир другими глазами смотришь.

Есть в Москве переулок с названием, напоминающим дверцу в волшебную сказку – Камергерский. Подумаешь, скажете вы, какой-то Камергерский переулок! Ну, были такие чиновники – камергеры, так их, чиновников разных, много было в России.

Чиновников было и есть много, но только камергеры могли носить на голубой ленте золотой ключ. Представляете?! У всех чиновников на мундирах ордена да звёзды, да медали всякие. И только у камергера на шее на голубой ленте покачивается маленький золотой ключик. А что этим ключиком запирали-отпирали – никто никогда не знал – ГОСУДАРСТВЕННАЯ ТАЙНА!

Вот теперь, маленькие судари и сударыни, я открою вам Великую Тайну жителей Камергерского переулка! У всех у них есть такие маленькие золотые ключики, только они никогда-никогда на выходят с ними на улицу! Так, гуляют себе по переулку обычные граждане и гражданочки. Они приходят домой, кормят детей, кошек и собак, достают из ящичков старинных буфетов ключики, снимают кружевную салфетку с заветных шкатулок, открывают их и… долго-долго сидят в креслах, закрыв глаза и блаженно улыбаясь. И всё потому, что это – шкатулки Воображения.

Живёт в этом переулке поэт и бард Новелла Николаевна Матвеева. Встретишь её на улице – обыкновенная москвичка. Она и сама так говорит. Но какая же Волшебница признается в том, что она – Волшебница?!

А Новелла Николаевна – самая настоящая Волшебница – Повелительница Слов и Обладатель Магического Кристалла.

Сидит обычная москвичка у окошка и смотрит вниз, на Камергерский переулок. Внизу пешеходы спешат, суетятся. На подоконнике мурлычет кошка Репка, нетерпеливо выгибает спину, подмигивает: давай, хозяйка, доставай Магический Кристалл…

И Новелла Николаевна достаёт. Первым делом, конечно же, даёт посмотреть в него Репке, а потом уже смотрит сама. Что видит через Магический Кристалл Репка – об этом она только Новелле Николаевне рассказывает.

А Новелла Николаевна, когда смотрит в Кристалл, видит, как по переулку важно прогуливаются Камергеры в расшитых золотом мундирах, как к Художественному театру подъезжают коляски, экипажи, кареты… Из коляски выходит Великий Режиссёр Станиславский и спешит через улицу, на ходу снимая цилиндр, чтобы раскланяться под окном Новеллы Николаевны…

В переулок уже въезжает лихой цыганский табор, развесёлая цыганка ведёт медведя, девушка из харчевни продаёт рыбу…

Новелла Николаевна откладывает Магический Кристалл, берёт в руки гитару и тихо перебирает струны, поёт, записывает, всё, что увидела в Магический Кристалл, всё, что показало Волшебное Воображение.

Вот так она записывала, пела и зарисовывала всё с самого детства, и незаметно выстроила вокруг себя такой узнаваемый и такой ни на что не похожий, фантастический мир – мир, в котором у вещей есть душа, мир, в котором царит магия слова, ценится благородство, верность, честь и, конечно же, любовь. Мир простой и открытый, как протянутая навстречу ладонь, мир таинственный и загадочный, как сверчок, поселившийся в валенке. Мир Новеллы Матвеевой.

Мир, в котором рождаются удивительные, Разноцветные Стихи:

                              «Набегают волны синие, 
                              зелёные, нет синие, 
                              как хамелеонов миллионы– 
                              цвет меняя на бегу. 
                              Ласково цветёт глициния, 
                              она нежнее инея, 
                              а где-то есть страна Дельфиния 
                              и город Кенгуру…» 

Переливаются краски, переливаются из слова в слово звуки…

Недавно я видел коллекцию бабочек – конечно, разинул рот на тропических – огромных, ярких… И когда Коллекционер показал своих любимых – подмосковных, я не сразу его понял.

Они удивительно красивы, только тихой, ситцевой красотой, чтобы разглядеть эту Красоту нужно потрудиться – всмотреться в них.

Чтобы проникнуть в удивительный мир Новеллы Николаевны Матвеевой, нужно вчитаться в стихи, вслушаться в музыку… И тогда вы увидите то же самое, что она видит в Магический Кристалл. Только так можно увидеть, как прекрасно всё и все.

Например… обычная сварливая сорока:

                              Но… из пустейшего пустяка
                              Природа меня создала! 
                              А всё же, братцы, и на меня
                              Пошло кой-какое добро: 
                              Перчатка ночи, 
                              Салфетка дня
                              И луковое перо!..

Когда мои сыновья были маленькими, мы с ними любили распевать песенку Новеллы Николаевны:

                              Шёл кораблик, о чём-то мечтал,
                              Всё, что видел, на мачты мотал, 
                              Делал выводы сам: 
                              Сам свой лоцман, 
                              Сам свой боцман, 
                              Сам свой капитан…

Сейчас мои сыновья взрослые и поют уже вместе со своими сыновьями песенку про кораблик.

Мы взрослеем, стареем. И только Волшебники навсегда остаются молодыми. А как же иначе?!

Так было и будет всегда.

Пока из детства в детство плывёт кораблик…

*Журнал «Читайка» №12, 2006, рубрика «Полусказки о Настоящих Волшебниках»

Начать нужно так, как сказка начинается: Жил-был Хармс…

Нет, не так: Жил-был Шардам… Нет: Жил-был Чармс…

Нет, опять не так: Жил-был Шармс, нет, писатель Колпаков! Нет – Иван Топорышкин! Нет – Дандан! Нет – Карл Иванович Шустерлинг! Нет, жила-была Умная Маша!

Ну, так уж совсем не бывает! Не может быть Карл Иванович Умной Машей!

Может, может! Потому что все эти весёлые имена-псевдонимы, как и многие другие, принадлежат Даниилу Ивановичу Ювачеву, известному как писатель Даниил Хармс.

Даниил Хармс родился в Санкт-Петербурге. Там он учился, работал и жил. Учился он хорошо, проявил способности к языкам, свободно владел немецким и английским, хорошо рисовал, но прославился как неистощимый выдумщик. Он придумал себе несуществующего брата, переодевался и приходил к вызывавшим родителей учителям, утверждая, что родители заняты и попросили сходить на беседу брата Даниила. Проделкам не было конца, Даниил разыгрывал порой целые спектакли. Он так и остался на всю жизнь весёлым фантазёром. Творчество было его жизнью, и Хармс превратил его в бесконечную игру. Большинство стихов Хармса можно не только читать, в них можно играть. Он – Настоящий Волшебник и стихи у него волшебные. Не верите? Пожалуйста – вот вам стихотворение «Игра»:

Бегал Петька по дороге,
по дороге,
по панели,
бегал Петька
по панели
и кричал он:
– Га-ра-рар!
Я теперь уже не Петька,
разойдитесь!
разойдитесь!
Я теперь уже не Петька,
я теперь автомобиль…

Разве можно усидеть на месте?! Неужели тебе не хочется выскочить на улицу, вертеть в руках воображаемую «баранку», и кричать, захлёбываясь от восторга: Разойдитесь! Разойдитесь! Я теперь автомобиль!

А потом читать дальше и с лёгкостью превращаться в самолёт и в почтовый пароход. А дальше – уже как личная фантазия подскажет, во что вам превращаться.

Фантазия Хармса не знает предела. И разве может быть предел у Настоящей Фантазии? Только Настоящий Волшебник может побывать в цирке «Принтинпрам» на Невероятном представлении. Взять вас с собой? Для Настоящего Волшебника нет ничего проще. Представление начинается! Ап!

Сто коров,
Двести бобров,
Четыреста двадцать
Учёных комаров
Покажут сорок
Удивительных номеров.

Четыре тысячи петухов
И четыре тысячи индюков
       Разом
       Выскочат
Из четырёх сундуков…

И это еще не всё! Это только начало представления! Представляете, что будет дальше?! Не представляете? Тогда читайте Хармса – он всё расскажет. У него всё просто, как у Настоящего Волшебника. Хотите полетать? Легко!

Надоело мне сидеть,
захотелось полететь,
разбежаться,
размахаться
и как птица полететь.

Разбежался я, подпрыгнул,
крикнул: «Эй!»
Ногами дрыгнул.
Давай ручками махать,
давай прыгать и скакать.

Меня сокол охраняет,
сзади ветер подгоняет,
снизу реки и леса,
сверху тучи-небеса. 

Для поэта Хармса не было ничего невозможного. Он мог всё. Нет, не всё. Он не мог быть скучным, занудливым. Вместе с другими хорошими поэтами и писателями Даниил Хармс делал замечательные детские журналы «Чиж» (Чрезвычайно Интересный Журнал) и «Ёж» (Ежемесячный Журнал). Для этих журналов он написал множество стихов, сказок, загадок. Например, таких:

Я шёл зимою вдоль болота
В галошах,
В шляпе 
И в очках.
Вдруг по реке пронёсся кто-то
На металлических 
Крючках.

Я побежал скорее к речке,
А он бегом пустился в лес,
К ногам приделал две дощечки,
Присел, 
Подпрыгнул
И исчез.

И долго я стоял у речки,
И долго думал, сняв очки:
«Какие странные 
Дощечки
И непонятные 
Крючки!»

Вы, конечно, уже догадались, что это за крючки и дощечки?

Хармс был Очень Весёлый Волшебник. Он был большой озорник, очень любил розыгрыши. Однажды, когда Хармс заболел, и врач приехал к нему домой, он с удивлением увидел заклеенные чёрной бумагой окна, а больной Хармс лежал на кровати в башмаках, в пальто и перчатках, под раскрытым зонтиком. Врач испугался и убежал, думал, что это сумасшедший.

К сожалению, жил Весёлый Волшебник в очень грустные времена. Вокруг было много серых людей, и они очень хотели, чтобы все были одного с ними цвета – серыми. А Хармс не любил серый цвет. Он хотел быть ярким. Он ходил в клетчатой кепке, курил трубку, носил белые гетры и клетчатые короткие брюки. Он любил разноцветный мир.

Серые люди арестовали Хармса, и он умер в тюрьме.

Но разве может Настоящий Волшебник умереть?!

Поэт Александр Галич рассказал такую историю. Однажды серые люди захотели посадить Хармса в тюрьму. Но соседи сказали, что он вышел на улицу купить табак. Серые люди ждали-ждали Хармса, да так и не дождались. Решили прийти в другой раз. Они ушли, а вслед за ними, прямо как в стихотворении Хармса:

Из дома вышел человек
С дубинкой и мешком
И в дальний путь
И в дальний путь 
Отправился пешком.

Он шёл всё прямо и вперёд
И всё вперёд глядел.
Не спал, не пил,
Не пил, не спал,
Не спал, не пил, не ел.

И вот однажды на заре
Вошёл он в тёмный лес.
И с той поры
И с той поры
И с той поры исчез. 

А что случилось дальше, написал Александр Галич. Слово «опер» значит – оперуполномоченный, это слуга серых людей, который получил приказ арестовать Хармса и каждый день ходил к нему домой. Итак, из дома вышел человек, а за ним…

За ним бежали сто собак,
И кот по крышам лез...
Но только в городе табак
В тот день как раз исчез.
И он пошёл в Петродворец,
Потом пешком в Торжок...
Он догадался, наконец,
Зачем он взял мешок...

Он шёл сквозь свет
И шёл сквозь тьму,
Он был в Сибири и в Крыму,
А опер каждый день к нему
Стучится, как дурак...
И много, много лет подряд
Соседи хором говорят -
Он вышел пять минут назад,
Пошёл купить табак...

Вот так весёлый волшебник Хармс одурачил серых людей. Конечно же, он бессмертен, как и все Настоящие Волшебники. Он не просто исчез, он присматривал за городом, помог ему выстоять в жестокую блокаду, потому что над городом летал воздушный шар, а в нём…

По вторникам над мостовой
воздушный шар летал пустой.
Он тихо в воздухе парил,
в нём кто-то трубочку курил,
смотрел на площади, сады,
смотрел спокойно до среды,
а в среду, лампу потушив,
он говорил: - Ну, город жив!

Ты, конечно же, догадался, мой мудрый читатель, кто курил трубочку в воздушном шаре. Напиши нам в журнал свои отгадки.

И еще одна весёлая задача от Настоящего Волшебника Даниила Хармса, на неё мы тоже ждём твой ответ:

Храбрый ёж

Стоял на столе ящик.

Подошли звери к ящику, стали его осматривать, обнюхивать и облизывать.

А ящик-то вдруг – раз, два, три – и открылся.

А из ящика-то – раз, два, три – змея выскочила.

Испугались звери и разбежались.

Один ёж не испугался, кинулся на змею и – раз, два, три – загрыз её.

А потом сел на ящик и закричал: «Кукареку!»

Нет, не так! Ёж закричал: «Ав-ав-ав!»

Нет, и не так! Ёж закричал: «Мяу-мяу-мяу!»

Нет, опять не так! Я и сам не знаю как.

Кто знает, как ежи кричат?

Возьмите дом, возьмите все богатства
Возьмите блага все и все права.
Оставьте только право сомневаться
В том, что четыре будет дважды два…

Роман Сеф, из книги «Турусы на колёсах»

Когда говоришь о Романе Семёновиче с его друзьями, каждый непременно скажет такие слова: «Очень смелый человек». Это звание завоевать непросто. В сентябре Роману Сефу исполнилось ровно 70 лет. Он успел написать (и до сих пор пишет) множество детских и взрослых стихов, издать десятки книг, стать председателем Ассоциации детских писателей, но он очень скромный и не любит, когда его слишком хвалят. Поэтому в предисловии к стихам Романа Сэфа мы не будем произносить заслуженных эпитетов в превосходной степени. Просто почитайте и сами поймёте, что поэт он не просто хороший, а один из лучших.

В долине, как стол, ровной
стояла гора высокая.
Стоял на горе конь,
застывший, как изваяние.
А на коне - Всадник
сидел, наклонив голову,
досматривал сны глубокие
длинною
в одно или два столетия…

А под горой - люди
сошлись в беспощадной сечи.
Стрелы летали тучей,
сталь сверкала, как зеркало,
и от всего этого
меркло на небе солнце.
На  скалах сидели грифы,
слюну по клювам развесив:
ждали своей добычи.

Взлетел на вершину сокол,
сел на плечо Всаднику:
- Эй! Просыпайся, витязь!
Спустись, помоги братьям!
Братьев в жестокой битве
одолевает ворог!

- Отстань! Улетай, птица!
Устал я мечом размахивать.
Людям всю жизнь тесно,
вся жизнь - дележи да драки.
То в кабаках место,
то города, то царства
никак они не поделят.
Кыш! -

Махнул рукавицей,
и улетел сокол…

Туман густел у вершины.
Мерцала звёздами вечность.
Прислушался к отзвукам битвы,
чуть слышным с седой вершины,
зевнул, рот прикрыв рукавицей:
- Всё-то им там неймётся… -
И задремал снова.

Спит на горе Всадник.
Живут под горой люди.