«Не научает ныне чтенье…», – эту строчку из стихотворения Дмитрия Авалиани можно понять, только как следует познакомившись с его творчеством. Чтобы потом обнаружить, что ее отчасти опровергает это самое творчество. Когда читаешь его стихи в книгах (в небольшом количестве) и в Интернете (в достаточно большом количестве), попадаешь в сильнейшее энергетическое поле, и снова оказываешься школьником, готовым учиться всему заново. Поэт большой и мощный, Авалиани помогает возродиться казалось бы смытым временем чувствам и размышлениям.
Порой, как детям в мертвый час, и мне сбежать в окно охота, так тянет в лодку с парохода, что проплывает мимо нас. Когда бы знать, что есть стена с ненарисованной сиренью, где воздух рад стихотворенью, натянутому, как струна. Туда бы выглянуть на миг, чтобы опять, уйдя как в омут, не горевать, что был не понят, и помнить – день еще велик.
Дмитрий Евгеньевич Авалиани родился в Москве. Учился на географическом факультете МГУ, с юности сочинял стихи, стараясь постичь глубинные тайны русского языка, его звуковые возможности. Как говорили в дни моей юности студенты-филологи, преображение звука в смысл, или поиски смысла звука – занятие, увлекательнейшее для исследователя. В своих поисках Авалиани часто натыкался на многосмыслие и неожиданные, вроде бы формальные связи, которые на деле оказывались более глубоким постижением натуры как основы поэзии, причем, не только в звуках, но и в графике, ибо написание звука – буква – тоже имеет потайной замысел.
Постепенно кажущиеся случайными находками каламбуры сложились в систему. В ней и появились его знаменитые палиндромы, акростихи, анаграммы, которые иные называют проявлениями формализма, чем-то вроде останков «чистого искусства». В этих жанрах, так же, как в наиболее известном читателям «Кукумбера» жанре, называемом «листовертни», Авалиани еще при жизни считался классиком.
Творчество его с огромным трудом пробивалось к читателям: удалось опубликовать несколько поэтических сборников, а разнообразные «игры со звуками и буквами» были разбросаны по журналам, в том числе и детским. Философ и экспериментатор, Авалиани охранял свой остров от прямолинейных прагматиков. Он работал вдохновенно, без конца рисовал. Помню, как в 1995 году, на 15- летнем юбилее литературного объединения «Черная курица», отвернувшись от стола, он что-то отрешенно чертил на листе. Его графические изобретения поражали новизной взгляда не на слова и буквы, а на историю, психологию, человеческие взаимоотношения, словом, на многие явления жизни.
Он придумал новый жанр – «перевертыши», когда слово при изменении положения листа, обретало новый смысл. Он словно снимал замки с заколдованных слов, которые потеряли глубину и первозданность.
«Я барин и раб я», этот знаменитый палиндром Авалиани, – тоже свидетельство почти абсолютной свободы, которая редко кому дается и за которую очень дорого приходится платить.