(Рыбацкая байка)

Однажды приехал я в свою деревушку Пятерыжск из райцентра Железинка на выходные и в воскресенье отправился на рыбалку. Клевало на Иртыше в тот день просто замечательно, и в садке становилось всё теснее от ельцов, окуней, сорог, подъязков. Время летело незаметно. А мне к двум часам дня надо было успеть на автобус – завтра с утра на работу. И как назло, часы я забыл дома, а на берегу в этом месте, недалеко от подъема в деревню, я был один.

И тут послышался рокот – мимо проплывал пассажирский теплоход на воздушной подушке «Заря». У моей деревеньки пристани не было. Да «Заре» она и не нужна: обычно, завидев людей, стоящих у таблички с расписанием движения, капитан наезжал носом судна прямо на берег.

Я в тот день рыбачил как раз неподалеку от этой самой таблички. На «Заре» меня увидели и сбавили ход, раздумывая, пассажир я или просто так.

«Вот кто мне скажет время!» – обрадовался я и призывно замахал рукой.

«Пассажир», – поняли на «Заре». И судно направилось к берегу. На носу стоял матрос, готовясь скинуть мне трап. В рулевой рубке с папиросой в зубах торчал капитан, с кормы выглядывал шкипер.

– Не надо приставать! Не надо! Я не поеду с вами! – закричал я, силясь переорать рокот двигателя. – Скажите только, сколько времени?

Шкипер приложил ладонь к уху:

– Чего?

– Этот козёл время спрашивает, – обиженно прокричал матрос.

– Полвторого, – рявкнул высунувшийся из рубки капитан.

– Спасибо, – вежливо сказал я. – Езжайте дальше.

…Бросив судно на произвол судьбы, они все втроём гнались за мной почти до самой деревни. Но потом опомнились и повернули обратно. Во-первых, родная деревня меня в обиду бы не дала. Во-вторых, непришвартованную «Зарю» могло унести течением без экипажа.

– Лучше больше нам не попадайся! – пригрозили мне на прощание речные волки.

Нашли дурака. С тех пор, если мне надо было сплавать в соседний райцентр Иртышск, я у себя в Железинке садился только на «Ракету»…

Вот и отступили суровые эвенкийские морозы. За окном – апрель, с крыш закапало, во дворе нашего дома весело зачирикали воробьи. В сорока-пятидесятиградусные морозы их не видать и не слыхать – прячутся где-то, бедолаги, от лютой стужи. А тут, пожалуйста, – объявились, радостно прыгают по двору, склёвывая какой-то только им видимый корм. Мне же при их виде сразу вспомнились далёкое казахстанское детство, моя родная деревушка Пятерыжск на высоком песчаном берегу седого Иртыша, и вот эта история, связанная именно с воробышком.

Стояло жаркое, настолько жаркое лето, что босиком по пыльным сельским улицам ходить было невозможно – раскалённый песок обжигал подошвы. Мне тогда было лет семь, моему брату Ренату – около пяти. И вот в один из таких знойных дней мы почему-то вместо того, чтобы отправиться купаться, забрались с ватагой пацанов на пустынную в эту пору территорию совхозного склада – играть в прятки. А может быть, залезли мы туда уже после купания – точно не помню. За дырявым забором высились амбары для зерна, комбикормов, бугрились крыши врытых в землю ледников для мяса, хранились нагроможденные друг на друга конные сани, пылились зернопогрузчики с длинными железными шеями-транспортёрами, тянулись штабеля дров. Между амбаров и за ними буйствовали заросли чертополоха и конопли, лебеды. В общем, рельеф – самый подходящий для игры в прятки.

Я, как старший брат, всегда старался держать в поле зрения Рената, и потому мы вместе побежали прятаться за весовую. Это такая будка под шиферным навесом перед огромными напольными весами. А за будкой весовой мы увидели вот что: под стеной одного из семенных амбаров глянцево блестела под лучами белого раскаленного солнца чёрная и неприятно пахнущая битумная лужа диаметром примерно метра три-четыре. В центре неё валялись несколько порванных бумажных мешков. Битум находился в них, но они полопались, когда их небрежно свалили здесь ещё в прошлом году. Осень, зиму и весну мешки с битумом, который должны были пустить на ремонт кровли прохудившихся амбаров, вели себя прилично. Крыши чинить почему-то никто не торопился, а в жару битум растаял и поплыл из дырявых мешков.

В центре этой чёрной лужи мы увидели отчаянно трепыхающегося и уже хрипло чирикающего воробышка. Ему в ответ галдела целая толпа его сереньких собратьев, сидящих на колючих ветвях растущей рядом акации, а также вприпрыжку бегающих по самому края битумной лужи. У воробушка прилипли лапки и кончик хвоста. Глупыш, как он туда попал? А, вот в чём дело: к поверхности коварной лужи прилипло множество кузнечиков, бабочек и ещё каких-то козявок. Видимо, воробышек захотел кого-то из них склюнуть, вот и прилип.

Я еще не успел подумать, что же можно сделать для погибающего воробушка, как Ренат что-то крикнул мне и побежал по чёрной лоснящейся поверхности к трепыхающемуся комочку. Хотя где там – побежал. Он сделал всего несколько шагов, и битум цепко прихватил его за сандалики. Братишка дёрнулся вперёд, назад, потерял равновесие, одна его нога выскочила из сандалии, он упал на бок и испуганно закричал. На нём, как и на мне, были только сатиновые трусишки. Ренат сразу влип в битум одной ногой, боком и откинутой в сторону рукой.

– Ой, мне горячо! – захныкал братишка. – Вытащи меня отсюда!

Я страшно испугался за него, но не знал что делать. Взрослых нигде не было видно, а пацаны разбрелись и попрятались по всей большущей территории склада – не забывайте, мы ведь играли в прятки. К стене весовой будки было прислонено несколько широких досок. Я уронил одну из них на землю, притащил к чёрной луже и подтолкнул к продолжающему плакать брату. Затем прошёл по доске к нему и попытался за свободную руку вызволить из плена. Но Ренат прилип намертво. Я дёрнул его за руку ещё раз, другой, и чуть не упал рядом с ним сам. Ренат заревел с новой силой. А перепуганный воробушек, из-за которого мы и влипли в эту историю, напротив, замолчал и лишь часто открывал и закрывал свой клювик.

И тут, на наше счастье, на территорию склада с обеда пришли несколько женщин, работающих на очистке семенных амбаров под приём нового урожая. Они нас увидели, заохали, запричитали. Но не растерялись, а быстро притащили откуда-то несколько лопат. Этими лопатами женщины начали поддевать с краю и сворачивать в рулон (ну, как блин) битумную массу. Подвернув этот чудовищный блин почти впритык к временно умолкнувшему и во все глаза наблюдавшему за собственным спасением братишке, они дружно, в несколько пар рук, вытянули его из битумной массы.

Ренат стоял на твердой земле без сандалий – они остались там, где он только что лежал, – и дрожал, несмотря на жару, а с его правого бока, ноги и руки свисали чёрные битумные лохмотья и сосульки. Он был так нелеп и смешон в этом виде, что я не выдержал и захихикал. Засмеялись и женщины – но это, скорее, был смех облегчения, – и пошли в свой амбар работать.

– Ну, татарчата, бегите домой! – деланно строго сказала задержавшаяся около нас наша соседка тётя Поля (она тоже работала на складе). – Обрадуйте мамку. А я сейчас попрошу управляющего, чтобы вам подвезли солярку.

– Зачем? – удивился я.

– А как Ренатку-то отмоете? Только соляркой, – сказала всё знающая тётя Поля. – Керосином – оно бы лучше. Да нет его теперь, керосину-то, электричество у всех. Так что и солярка пойдёт.

– Ну, пошли домой, – я взял брата за чистую руку, в уме прикидывая, достанется мне за него от матери или нет.

– Не пойду! – вдруг уперся Ренат. – Воробушек там остался.

А ведь верно, про воробушка-то я и забыл. Он молча сидел в битумной западне, причем уже как-то боком, с полузакрытыми глазками и широко распахнутым клювом. Оказывается, бедолажка прилип к битуму уже и концом одного из крылышек.

– Идите, идите отсюда, он уже не жилец! – прикрикнула на нас тётя Поля. Лучше бы она этого не говорила. Ренат заголосил так, что тётя Поля уронила лопату, а мне заложило уши.

– Спасите воробушка! – в истерике кричал братишка, а из глаз его ручьем текли слёзы. – Вытащите его, а то я снова туда лягу!

– Ты посмотри на этого жалельщика! – всплеснула руками тетя Поля. – Сам чуть живой остался, а за пичужку переживает! Ну ладно, попробую.

Так как битумная лужа уже была скатана с одного конца, до птахи уже можно было дотянуться. Тётя Поля наклонилась над встрепенувшимся и слабо защебетавшим воробушком, осторожно выковыряла его из битума при помощи щепки и протянула его мне:

– Нате вам вашу птицу!

Я завернул обессиленного и перепачканного воробушка в сорванный под забором лист лопуха, и мы пошли домой. Не буду рассказывать, как нас встретила мама. А впрочем, почему бы и не рассказать? Она нас встретила, как и полагается в таких случаях: и плакала, и смеялась, и шлёпала нас (чаще, конечно меня), и целовала (а это уже чаще Рената). Потом она поставила братишку в цинковое корыто и стала оттирать его, хныкающего, жёсткой мочалкой, смоченной в солярке. И солярка стекала по нему на дно корыта уже тёмная от растворенного битума, Ренат же с каждой минутой становился всё чище и чище. А на подоконнике, в картонной коробочке с покрошенным хлебом и блюдцем с водой, дремал чисто отмытый сначала в керосине (для него всё же нашли чуть-чуть), потом в тёплой воде воробушек. Ренат не соглашался на солярочную процедуру до тех пор, пока мама первым не привела в порядок спасённого воробья.

Срочно вызванный с работы папа растапливал баньку. Он носил туда вёдрами воду, подносил из поленницы дрова, при этом что-то бормоча себе под нос и удивлённо покачивая головой – мама ему всё рассказала.

А дальше было вот что. Уже на следующий день по распоряжению перепуганного управляющего отделением битумную лужу срочно убрали. Ещё через пару дней наш воробушек совсем ожил и был выпущен на волю. Во двор его вынес, осторожно держа в горсти, сам Ренат. Он поцеловал птичку в светло-коричневую головку и разжал пальцы. Воробушек взмахнул крылышками, взлетел на верхушку клёна в палисаднике и громко зачирикал оттуда. Может быть, он благодарил нас на своем воробьином языке за его спасение? Довольные, мы побежали с братом купаться на любимое озеро. Там уже с утра самозабвенно плескались в тёплой, парной воде наши друзья, и их счастливые визг, крики и смех разносились очень далеко окрест. А впереди у нас было ещё много таких безмятежных дней и всевозможных приключений…

Ватрухин сидел, уткнувшись в телевизор. И вдруг кто-то потрогал его за ногу. Перед ним стоял его полугодовалый сынишка, до этого мирно сопящий в своей кроватке.

– Папа! – звонко сказал он. – Дай попить.

Ватрухин на ватных ногах прошёл на кухню, принёс воды. Карапуз с причмокиваньем напился.

– Спасибо! – сказал он. – Ну, я пошёл к себе.

Ватрухин бросился за женой на балкон, где она развешивала белье.

– Ольга, там … там… Андрюшка наш!..

Перепуганная Ольга влетела в детскую. Андрюшка сидел на полу и сосредоточенно ощупывал плюшевого медвежонка.

– Мама, он ведь неживой? – спросил Андрюша. – Тогда почему кряхтит?

Ольга тоже села на пол.

– Да ну что вы, в самом деле, – обиделся Андрюшка. – Надоело мне сиднем сидеть и молчать, всего делов-то!

– С ума сойти! – пролепетала Ольга.

– Феномен. Этот, как его, вундеркинд, – согласился Ватрухин.

Ольга спросила мужа:
– Ну, что будем делать?

– В школу устроим… Которая с уклоном. Может быть, он математик. А ну-ка, Андрюша, сколько будет дважды два?

Сын снисходительно посмотрел на отца:
– Надо полагать – четыре.

– Вот! – обрадовался Ватрухин.

– А может быть, он музыкантом будет, – воспротивилась Ольга

Тут они заспорили, куда лучше пристроить сына. Мальчонка сразу же уяснил: родители собрались лишить его детства. Он нахмурил бровки и решительно объявил:
– Ничего у вас, дорогие мои, не выйдет.

– Это почему же? – в один голос спросили удивленные родители.

– А потому, – буркнул Андрюшка. – Я ещё, между прочим, маленький. Совсем.

Он сел на пол. И под ним тут же образовалась лужица. Мокрый Андрюшка заревел и с этой минуты вновь стал развиваться, как и все обычные дети.

«Ваш сын шалит на уроках. Прошу повлиять на него! Классный руководитель (неразборчиво)».

«Ещё раз самым убедительным образом прошу: поговорите с Павлом! Ему грозит неудовлетворительная оценка по поведению за четверть. Классный руководитель (неразборчиво)».

«Нет, ну сколько я могу взывать к вашей совести, родители Павла Самохина? А ещё деловые люди! Жду кого-нибудь из вас завтра в школе к 18.00. Классный руководитель (Е.М. Петровская, если забыли)».

«Уважаемая Е.М. Петровская! Извините, что сразу не ответил вам – Павел прятал дневник. Сегодня совершенно случайно нашёл его (дневник) в стиральной машине. Беседу провёл, когда нашел его (Павла) у соседей. Придти в школу пока не могу, дела. Отец Павла (неразборчиво).

«Уважаемый отец Павла! Благодарю вас за воспитательные меры, принятые к Павлу. Он больше не шалит на уроках, а только на переменах. Извините, а почему вы искали дневник Павла в стиральной машине? Классный руководитель Елена Марковна».

«Уважаемая Елена Марковна, я рад за Павла. Что касается стиральной машины, то я её использую по назначению. Отец Павла (Игорь Николаевич меня зовут, между прочим)».

«Уважаемый отец Павла Игорь! Насколько я поняла, вы сами занимаетесь стиркой. Но, по нашим данным, у Павла есть мама. Она-то чем у вас занята? Елена Марковна (между прочим, мама меня зовёт Ленусик)».

«Лена (можно, я пока буду вас так называть?), у вас устарелые данные. Мы с женой полгода уже как расстались. Как вам Павел?»

«Игорёк, я рада за вас! Что вы делаете в это воскресенье? Может быть, встретимся, побеседуем об успехах Павла? Ленусик».

«Леночка, у нас с Павлом в это воскресенье генеральная уборка. Но если вы присоединитесь к нам, то мы возражать не будем. Игорёк».

«А почему бы и нет? Ленусик»

«Игорёк, Ленусик! Вы уж, пожалуйста, проводите эту вашу генеральную уборку сами! Меня не теряйте, я буду у бабушки. Да, и попрошу больше не грузить мой дневник своей перепиской, мало, что ли, других способов для общения? Ваш Павел Игоревич».

– Пап, – сказал Мурашкину его отпрыск Стасик. – А трудовик дал нам домашнее задание – сделать скворечник.

– Почему скворечник-то? – спросил Мурашкин, не отрываясь от газеты. – Почему не табуретку? Или разделочную доску.

– Пап, ты что, с дуба рухнул? – удивился Стасик. – Весна же. Скворцы скоро прилетят. А им жить негде – хаты нет. Трудовик потом, когда оценку поставит, мой скворечник мне же и отдаст, чтобы я его пристроил у себя во дворе. Поможешь? А я тебе за это пятёрку принесу.

– Делать им нечего, скворцам этим, – проворчал Мурашкин. – Вот и шастают туда-сюда. Ну, ладно, а пятёрку-то ты мне по какому принесёшь?

– Да по любому! У деда вон займу, он как раз пенсию на баксы поменял.

– Так он тебе и даст, – усомнился Мурашкин. – Дед наш, как прибавили ему пенсию, так сказал, что только жить начинает, и копит теперь на турпоездку в Таиланд. Откуда твои скворцы прилетают. Нет, брат, ты мне всё же лучше пятёрку по какому-нибудь предмету принеси.

– Построим нормальный скворечник, и будет тебе пятёрка по труду.

– Но учти, я ведь не плотник и не столяр там какой-нибудь, а всего лишь бухгалтер, – предупредил Мурашкин, откладывая газету. – Кроме ручки и калькулятора, другого инструмента в руках и не держал.

– Да знаю, – отмахнулся Стасик. – Хотел маму попросить. Но ей некогда, она теплицу ремонтирует.

– Ладно, пошли во двор. Я пока материал подыщу, а ты спроси у мамки молоток, эту, как её, ножовку и гвозди.

Когда Стасик вернулся, Мурашкин уже сидел под яблоней и вертел в руках старый посылочный ящик.

– Смотри, сына, уже почти готовый скворечник, – обрадованно сказал он наследнику. – Надо только выпилить в одной стенке дырку. Чтобы скворец мог попасть к себе домой.

– Так он же из фанеры! – обескураженно сказал Стасик. – А трудовик дал задание сделать скворечник из досок.

– А ты ему скажешь, что сейчас время такое, надо на всём экономить! Ну, давай, пили дырку!

– Да почему я-то? – возмутился Стасик. – Мы же честно с тобой договорились: ты помогаешь мне, а я тебе несу пятёрку. Или что дадут.

– Я тебе материал нашёл? Нашёл! Так что пили давай.

Стасик, обиженно пыхтя, заелозил ножовкой по скользкой фанере.

– Нет, так у тебя ничего не выйдет, – с сожалением сказал Мурашкин. – Тут нужно стамеской работать. Ну-ка неси стамеску!

Теперь за дело взялся сам Мурашкин. Он ударил по стамеске молотком два или три раза, и в стенке ящика образовалась безобразно большая и неровная дыра.

– Сюда не то, что скворец, а и самый захучанный воробей не захочет поселиться, – разочарованно сказал Стасик.

– Да? – удивился Мурашкин и сконфуженно почесал стамеской лысеющий затылок. – Слушай, может, его где купить можно, этот чёртов скворечник?

– Если бы, – вздохнул Стасик. – Может, всё же маму попросим помочь нам?

– Нет, не женское это дело, – категорично заявил Мурашкин. – Мы это сделаем сами. Вот только из чего?

И тут его взгляд остановился на собачьей будке, в которой жил и довольно условно охранял их покой маленький беспородный пёс Тузик. Будка тоже была небольшой, может, чуть больше только что безнадежно испорченного посылочного ящика.

– Так, крыша есть, вход тоже оборудован, – бормотал Мурашкин, оценивающе рассматривая будку. – Вот, сына, покрась будочку, грузи её на тачку и вези своему трудовику. У тебя будет самый большой птичник в нашем посёлке. Штук на десять скворцов. Так что пятёрка тебе обеспечена.

– А как же Тузик?

– До осени в бане поживёт, а на зиму опять займёт свой скворечник… Ну же, крась давай! А я пойду, вздремну. Устал очень. Шутка ли – целое скворчиное общежитие построили!

Кешка вечером сидел у себя в комнате и рисовал. И тут мама занесла к нему телефонный аппарат, волоча за собой длинный шнур. Она протянула Кешке трубку:

– Это тебя.

И снова ушла в гостиную.

Кешка приложил трубку к уху и важно сказал:

– Ал-лё! Вас слушают!

– Кешка! – закричала трубка. – У тебя есть будильник?

– Это кто? – всё ещё важничая, спросил Кешка.

– Ты что, не узнаешь меня? – занервничала трубка знакомым голосом. – Это же я, Вовка! Дружбан твой.

– А-а, – разочарованно сказал Кешка. – Чего тебе надо, Вовка.

– Я говорю, у тебя будильник есть?

– Ну, есть, – сказал Кешка.

– А работает?

– Ну, – сказал Кешка.

– А у нас сломался, – сообщил Вовка.

– Ну и что? – зевнул Кешка. Было уже около десяти вечера. Скоро родаки скомандуют ему спать.

– А я на рыбалку собрался, – уточнил Вовка.

– Ну так а я здесь при чём? – начал терять терпение Кешка, косясь на лежащий перед ним раскрытый альбом для рисования. До Вовкиного звонка он рисовал танковый бой наших с ненашими. На поле боя дымились по два подбитых танка и с той, и с этой стороны. Чтобы победа была нашей, Кешка спохватился и начал пририсовывать третий, не наш, подбитый танк. Но Вовка не дал завершить ему баталию. Конечно, можно было рисовать и одной рукой, а второй держать трубку у уха. Вовка так и попытался сделать. Но альбом начал елозить под карандашом, когда Кешка стал изображать густой дым, валивший из ненашего подбитого танка.

– Так мне же надо пораньше встать, иначе клёв можно проспать, – поделился своими планами Вовка.

– Это во сколько – пораньше?

– Ну, в шесть часов. Пошли со мной, а?

– Не-а, – подумав, отказался Кешка. Никакая сила не могла заставить его встать раньше восьми часов утра. Только мамина. И то – с такой тратой нервов, усилий, причём с обеих сторон, что, подняв, наконец, Кешку, мама готова была обессилено упасть в постель и заснуть до следующего утра. Но ещё ведь надо было проследить, чтобы Кешка умылся, почистил зубы, позавтракал и не забыл взять в школу какой-нибудь учебник или вообще весь портфель. – Я что, дурак? Каникулы же! Вот если бы часов в десять-двенадцать…

– Ну да! – возмутился Вовка. – Тогда на речке уже делать будет нечего. Всю рыбу выловят. Нет, надо не раньше шести. А ещё лучше – в пять. Или в четыре.

– Иди сам, – великодушно разрешил ему Кешка. – Я лучше посплю и приду к тебе попозже. Помогу рыбу забрать. Что мне с собой взять – ведро или мешок?

– Смеешься, да? – обиженно засопел в трубку Вовка. – А ещё друг называется.… Ну ладно, не хочешь идти со мной, тогда хоть позвони мне в шесть утра.

– Это как? – не понял Кешка. – Я же спать буду.

– А будильник у тебя на что? – снова занервничал на том конце провода Вовка. – Поставь его на шесть часов, он зазвонит, ты проснёшься, позвонишь по телефону и разбудишь меня. Всего и делов-то.

– Ты, ты, это… как его, – не находил слов от возмущения Кешка. – Что ли, своих родителей не можешь попросить, чтобы они тебя разбудили?

– Ну, я же тебе говорю, что у нас будильник сломался, – вздохнув, начал терпеливо растолковывать Кешке сложившуюся ситуацию Вовка. – А во-вторых, завтра воскресенье, они сказали, что они не дураки и хотят выспаться.

– А я, по-твоему, не хочу, да? Я – дурак, да? Гад ты, Вовка! – оскорблённо сказал Кешка. – Иди на рыбалку в понедельник!

– Нет, на понедельник у меня другие планы. В понедельник мы с тобой пойдём за земляникой.

– Что, тоже в шесть утра? Не пойду!

– Если ты мне друг, то пойдёшь, – убеждённо шмыгнул носом в трубку Вовка. – И не переживай, не в шесть утра, а в семь… Ну так что, позвонишь, да?

– А может, ты попросишь кого-нибудь другого? – предпринял слабую попытку отбиться от неожиданно приятельской напасти Кешка. – Генку вон Комарицина. Или Юльку Забелину…

– Генка с родителями в гости в город к своим родственникам уехал, ещё позавчера. А с Юлькой мы не разговариваем. С тех пор, как она не дала мне списать контрольную, – пожаловался Вовка. – А я-то ей и портфель подносил, и пальто в раздевалке подавал. И вообще, влюбиться в неё хотел.

– А теперь в кого хочешь влюбиться? – почти равнодушно спросил Кешка, возликовав в душе: значит, Юлькино сердце свободно, и можно попробовать влюбить её в себя или влюбиться самому. Правда, для этого придётся разлюбить Вареньку Хохлову. Ну да это не сложно, она ещё не успела узнать, что Кешка её любит. Тем лучше для неё. А то расстроится, когда узнает, что её разлюбили, глупостей наделает.

– Ни в кого, некогда мне, – отрезал Вовка. – Мне на рыбалку надо. А тут некоторые мне её срывают.

– Ладно, позвоню, – сдался Кешка. – И сразу обратно спать лягу. Так что если не встанешь, сам будешь виноват.

– Встану, встану! – обрадовался Вовка. – Ну всё, я пошел спать… Нет, подожди. Ты поставь будильник на шесть прямо при мне, я подожду.

– Ты мне не веришь? – возмутился Кешка. Но в душе одобрил Вовкину предусмотрительность: он, Кешка, запросто мог, окунувшись в завершение рисованного танкового сражения, забыть завести будильник. – Ладно, жди.

Родители смотрели телевизор.

– Ты ещё не спишь? – озабоченно спросил папа. – Команду ждёшь? Спать!

– Всё, всё, ложусь! – сказал Кешка. – Вот только будильник возьму, хочу завтра пораньше встать. Может быть, зарядку сделаю.

– Какой молодец! – одобрительно сказала мама. – Растёшь! Ну, иди, иди давай спать.

Кешка вернулся в свою комнату с будильником. В лежащей на столе трубке надрывался Вовка:

– Алё, Кешка, ты куда пропал? Алё, алё! Ну, погоди, попросишь у меня чего-нибудь! Алё-о-о!!!

– Да здесь я! – с досадой сказал Кешка, взяв трубку. – Чего орёшь? Я за будильником ходил.

– А-а, – успокоившись, протянул Вовка. – Давай крути стрелку на шесть.

– Ну, поставил. На шесть, как ты просил, – доложил ему Кешка.

– Всё, до завтра! – сказал Вовка. – Жду твоего звонка!

– Жди, жди, – недружелюбно проворчал Кешка. Он поставил будильник на тумбочку рядом с кроватью. Так как пошёл уже одиннадцатый час, Кешка перенёс окончание танковой войны на завтра, разделся, выключил верхний свет и улёгся в прохладную постель.

Он долго ворочался, пытаясь и одновременно боясь заснуть: а вдруг не расслышит звонок будильника? Будильник был электронный и звонил хоть и мелодично, но не особенно громко. «Проспишь, а потом от этого вредного Вовки житья не будет, – раздосадовано думал Кешка. – А сам-то, наверное, уже десятый сон видит. Тоже мне, друг называется! Вот не разбужу тебя, и всё тут! И отвали от меня со своей рыбалкой!»

Под эти тягостные размышления Кешка всё же задремал. И вдруг подскочил как ужаленный: ему показалось, что будильник уже прозвонил, а он продолжает спать. Кешка включил стоящую на тумбочке лампу. Был первый час ночи. «Это что же, я буду так всю ночь мучаться, а Вовка будет спать?» – рассерженно подумал Кешка. И вдруг его осенило: да надо просто отдать будильник Вовке! Пусть сам себя будит! Тем более что он живёт по соседству!

И Кешка потихоньку, на цыпочках, чтобы не слышали спящие родители, прокрался с будильником под мышкой к выходу и как был, босиком, побежал к соседнему дому, где жил его дружбан Вовка. На стук калитки из будки, гремя цепью, с лаем выскочил Вовкин пёс Трезор. Но узнал Кешку и замолчал, дружелюбно метя хвостом.

Кешка забарабанил в дверь.

– Кого там среди ночи носит? – неприветливо спросил из-за двери Вовкин отец.

– Дядя Коля, это я, Кешка! Позовите, пожалуйста, Вовку!

– Кешка? – удивился дядя Коля, открывая дверь. – Зачем тебе Вовка? Он дрыхнет уже давно. Да и тебе надо спать, а не шастать ночами по улице, да ещё босиком. Как это тебя отпустили так поздно, а?

– Да я сам … Ненадолго… Мне Вовка нужен… Он же на рыбалку завтра собрался… – сбивчиво заговорил Кешка. – Просил меня разбудить утром. А я вот ему будильник принёс. Передайте, пожалуйста.

– Какой еще будильник? – ещё больше удивился дядя Коля. – Ах, Вовка, Вовка! Придумает же! Ладно, Кешка, иди домой. Я его сам разбужу.

– А не проспите? – с сомнением спросил Кешка. – А то Вовка потом на меня обидится!

– Как можно на такого дружбана обидеться? – доверительно сказал дядя Коля. – С тобой, Кешка, я вижу, и в разведку можно идти. Ну, иди, спи!

…И снилось улыбающемуся Кешке, что он пришёл на речку к Вовке с ведром уже ближе к обеду. А одного ведра оказалось мало. И они с Вовкой второй раз приходили на речку за рыбой – так в тот день замечательно клевало.

– То ли ещё будет, когда мы с тобой за земляникой завтра пойдём, – довольно кряхтел под тяжестью ведра с рыбой Вовка. – Только встать надо будет пораньше. Ты меня разбудишь, Кешка?