Перевод Бориса Вайнера
Белый лист бумаги
Взял художник в руки.
Белый лист бумаги,
Только и всего.
Кисточку и краски
Вынул он из сумки,
Кисточку и краски,
И больше ничего.
Посидел немножко,
Будто над задачей,
И ушел тихонько,
И унес с собой
Улицу с домами
С лужицей в придачу
И кусочек неба -
Самый голубой.
Я могу как дождик булькать
И как ветер завывать,
Я котом могу мяукать
И голубкой ворковать,
Я могу как утка крякнуть,
Как собака зарычать…
А когда меня попросят -
И как рыба помолчать!
У короля украли
Единственную дочку;
Украли, ах, украли,
К чему теперь слова!
Единственную дочку
Украли как сорочку,
Как брошку, как цепочку, –
Легко, как дважды два!
Ещё вчера был дома
Единственный ребёнок,
Сидел так тихо дома,
Что было не слыхать –
Ну разве что спросонок
Брыкался как телёнок,
Визжал как поросёнок
И не хотел вставать.
Ну разве что лупил он
Подушкою служанку,
Что плохо наводила
Ребёнку красоту,
Ну разве спозаранку
Прилаживал жестянку
Гремящую жестянку
Дворцовому коту.
Ну разве что по окнам
Ребёнок из рогатки
Стрелял себе тихонько
С улыбкой на лице,
Да вымазав украдкой
Паркет сиропом сладким,
На обе клал лопатки
Любого во дворце.
А кто украл принцессу –
Нетрудно догадаться.
На всю страну известный
Разбойник и пират.
Но даже домочадцы
Не стали огорчаться,
А честно вам признаться –
Весь двор ужасно рад.
Был рад, что всё на свете
Свое имеет место:
Несушки – на насесте,
Веснушки – на носу,
В печи – крутое тесто,
У алтаря – невеста,
Разбойница принцесса —
В разбойничьем лесу.
Варенье удалось на славу. Бабушка зачерпнула из медного тазика полную деревянную ложку, полила из неё на блюдечко и хитро прищурилась.
– Сегодня оно у меня необыкновенное! – сказала она.
Было жарко. О стекло веранды бились, не находя форточки, две глупые осы. Борька отложил «кубик Рубика», с которым возился уже минут десять, и посмотрел скучающе:
– А чего в нем такого? Варенье как варенье.
– А вот и нет! Кто его попробует, сразу поумнеет.
Борька хмыкнул.
– Хочешь верь, хочешь проверь, – добавила бабушка.
Борька зевнул. Он жил на свете девятый год и к чудесам относился скептически.
Бабушка накрыла тазик большим полотенцем и вышла.
Осы перестали биться о стекло.
Затем одна из них прожужжала мимо Борькиного носа и приземлилась прямо на блюдце. Борька молча наблюдал, как она старательно набирает в хоботок бабушкиного варенья. Закончив с этим, оса снова прожужжала мимо и вылетела в раскрытую форточку.
А над вареньем уже трудилась другая оса.
Форточку она тоже нашла с первой попытки.
Борька сидел и смотрел.
Через пару минут в форточку влетела целая ватага ос. Они строем спикировали на стол и таким же строем промчались назад, оставив блюдце пустым.
Борька схватил деревянную ложку, набрал из тазика варенья и вылил на блюдце.
Осиный рой его даже напугал, хотя осы не обратили на него никакого внимания. Когда они наконец улетели, Борька зачерпнул полную ложку и залпом проглотил. ОН ДВАЖДЫ НАБИРАЛ?
Он мучил кубик целый час.
Кубик был как заколдованный.
В конце концов, Борька его бросил и весь остаток вечера думал о том, как всё-таки скучно в этом мире: ни привидений тебе, ни динозавров, ни инопланетян. И вообще ничего такого.
А за окном жужжали две осы.
– Ну-с, – говорила первая, – а как вы объясните феномен нашего юного друга? С игрушкой не справился!
– Полагаю, это особый случай, – отвечала вторая.
– Слабо развитое пространственное мышление?
– Именно. Тут ложечкой не обойдёшься. Вот разве банку…
Не слышал чуднее историй,
Хоть знаю в историях толк.
В посёлке у самого моря
Живёт удивительный волк.
Он зайца не видел ни разу.
Зато очень часто – акул.
Он плавает кролем и брассом,
А то бы сто раз утонул.
Он дружит с малышкой мартышкой,
Фуражка на нём набекрень,
А хвост у него – из мальчишек,
Что бегают следом весь день.
Он курит старинную трубку
И носит седые усы.
Приезжих катает на шлюпке
До дальней песчаной косы.
Не страшно на улице волка
Вдруг встретить порою ночной:
Ведь знают все дети в посёлке,
Что он совершенно ручной.
Ах, как он рассказывать может
Мальчишкам под шелест волны
О плаваньях дальних, похожих
На летние яркие сны!
Расскажет, и смолкнет надолго,
И в дымку посмотрит с тоской…
Добавить осталось о волке,
Что он не лесной, а морской.
Какой сегодня ветер –
Всё море раскачал!
Как на качелях дети,
Качается причал,
Качаются макушки
И ветки в сосняке,
И сети на просушке,
И тени на песке,
И паруса на яхте,
И чайки на волне,
И рулевой на вахте,
И компас на ремне,
У лодки одинокой –
Высокий поплавок,
У лоцмана в бинокле –
Далёкий островок,
Флотилии рыбёшек
В невидимых лесах
И в трюме пара крошек
У мышки на усах!
Перевод Бориса Вайнера
Много лет тому назад жили в маленькой деревушке в Японии крестьянин с женой – очень хорошие, но бедные люди. Им было трудно прокормить детей. Старшему их сыну исполнилось четырнадцать, он был крепкий юноша и во всем помогал отцу. Дочери крестьянина начинали помогать матери, едва научившись ходить.
А вот их младший сын явно не годился для тяжёлого труда. Он был очень смышлёный, намного способнее, чем его братья и сёстры, но маленький и слабый, и люди говорили, что он таким и останется. В конце концов, родители решили, что будет лучше, если он станет не крестьянином, а священником. Поэтому однажды они пришли с ним в деревенский храм и попросили доброго старого священника, который там жил, взять их маленького сына к себе прислужником и научить всему, что следует знать священнику.
Старик ласково поговорил с мальчиком и задал ему несколько трудных вопросов. Ответы ему понравились, и священник согласился взять сына крестьянина и обучить тому, что требуется знать будущему духовному лицу.
Мальчик легко усваивал все уроки и был очень послушным. Но у него был один небольшой недостаток. Он любил рисовать кошек – и во время занятий, и вообще тогда, когда этого вовсе не следовало делать.
Стоило ему остаться одному, как он немедленно начинал рисовать кошек. На полях священных книг, и на всех ширмах в храме, и на стенах, и на столбах. Священник не раз строго отчитывал его за это, но мальчик просто ничего не мог с собой поделать. Он был, что называется, «художественной натурой», и именно по этой причине не годился в прислужники: хороший прислужник изучает книги, а не рисует на них.
Однажды, после того как сын крестьянина в очередной раз нарисовал на бумажной ширме несколько превосходных кошек, старый священник сурово сказал ему: «Мой мальчик, ты должен немедленно уйти отсюда. Может быть, ты станешь великим художником, но хорошим священником не будешь никогда. Однако прежде чем ты покинешь меня, я дам тебе последний совет – и можешь быть уверен, ты его ещё вспомнишь.
Избегай по ночам больших помещений!»
Сын крестьянина не понял, что имел в виду священник. Он думал и думал над этим, пока не пришло время собирать одежду в узелок и уходить, но так ни до чего и не додумался. Конечно, он мог бы спросить у старика, но боялся даже заговорить с ним – разве что сказал «До свидания».
В глубокой печали он оставил храм и стал всерьез размышлять о том, что ему теперь делать. Мальчик был уверен, что если он сразу вернётся к своей семье, отец накажет его. Поэтому идти домой он боялся. Наконец он вспомнил, что в соседней деревне, в двенадцати милях отсюда, есть большой храм с несколькими священниками, и решил отправиться туда и попросить, чтобы его взяли прислужником.
Большой храм был давно закрыт, но мальчик об этом не знал. А закрыт он был потому, что там поселился чёрт, так напугавший священников, что все они разбежались. Несколько смельчаков пошли ночью в храм, чтобы убить чёрта, но ни один из них не вернулся. Рассказать всё это мальчику никто не мог, и он, ни о чём не подозревая, зашагал по дороге в соседнюю деревню с надеждой, что тамошние священники обойдутся с ним хорошо.
Когда он добрался до места, уже стемнело, и все жители деревни давно лежали в своих постелях. Но в дальнем конце главной улицы мальчик увидел большой храм и заметил, что окна освещены. Люди, которые потом рассказывали эту историю, говорили, что огонь в храме зажигал чёрт, чтобы заманивать одиноких путников, искавших приюта. Мальчик подошёл к двери и постучал. Но не услышал в ответ ни звука. Он постучал ещё и ещё раз, никто не отвечал. Тогда мальчик осторожно толкнул дверь и очень обрадовался: она была не заперта. Он вошёл внутрь. Там горел фонарь, но никого не было видно.
Мальчик решил, что священник вышел и скоро вернётся. Он сел и стал ждать. Затем он заметил, что всё в храме покрыто толстым слоем пыли и подёрнуто густой паутиной. Мальчик подумал, что здешние священники наверняка должны были бы иметь прислужников, которые следят за чистотой, и удивился, почему эти прислужники развели в храме такую грязь. Тем временем внимание его привлекли большие белые ширмы, куда более приятные взору и как нельзя лучше пригодные для того, чтобы изобразить на них кошек. И хотя мальчик очень устал, он поискал коробки с письменными принадлежностями, нашел одну, приготовил немного чернил и начал рисовать.
Он нарисовал великое множество замечательных кошек, после чего ужасно захотел спать. Он уже был на волосок от того, чтобы свалиться между ширмами и заснуть, как вдруг вспомнил напутствие старого учителя:
«Избегай по ночам больших помещений!».
Храм был очень большой, и мальчик чувствовал себя в нём совершенно одиноким. Как только он вспомнил слова священника – хотя по-прежнему их не понимал – он впервые испугался и решил поискать укромное местечко, где бы можно было поспать. В одной из стен он обнаружил скользящую дверцу, за которой была маленькая комнатка. Он вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Затем лёг и заснул крепким сном.
Была уже глубокая ночь, когда его разбудил шум за дверью. Это были звуки ужасной драки: рычание, и рёв, и визг. Мальчику было так страшно, что он боялся даже посмотреть в щёлку, чтобы узнать что происходит, и лежал в своей каморке затаив дыхание. Свет, горевший в храме, померк, но драка не затихла – наоборот, шум становился ещё громче и ужаснее, всё здание дрожало и тряслось. Тишина наступила не скоро. Но и теперь мальчик боялся шевельнуться. Он не двинулся с места, пока в комнату сквозь щёлки в двери не проникли лучи утреннего солнца.
Тогда он осторожно выбрался из своего убежища и огляделся. И со страхом увидел, что весь пол в храме залит кровью, а посередине лежит чудовищная – больше коровы величиной – мёртвая крыса, крыса-оборотень!
Но кто или что смогло убить её? Ведь вокруг не было ни одного живого существа! И тут мальчик заметил, что пасти кошек, которых он вчера нарисовал, красны от крови. Оборотня убили его кошки!
И мальчик, наконец, понял, что означали слова старого священника, советовавшего ему избегать по ночам больших помещений.
Спустя много лет сын крестьянина стал очень известным художником. И до сих пор людям, которые путешествуют по Японии, показывают нарисованных им кошек.
На улице Очень Жаль
Продаётся
Старинный рояль.
Состоянье рояля - отличное.
А звучанье рояля - прекрасное.
Правда, обе педали отвинчены,
Ну а прочее - мелочи разные:
В крышке трещина большая,
В каждой стенке по дыре,
В трёх октавах западают
Ноты «до», «ми», «ля» и «ре»,
Днище всё проели мыши,
«Фа» везде звучит как «соль»,
Ноты «си» совсем не слышно
(Так же, как и «си-бемоль»),
И не надо клавиш трогать:
Их потом не соберёшь,
А собрали - не настроишь…
В остальном
Рояль хорош!
Юный крокодил, о котором пойдёт речь, был очень добрый (что не всегда отличает крокодилов). Но при этом ужасный озорник.
Больше всего он любил пугать беззаботных купальщиков, выскакивая с ними рядом из воды. После чего, довольный произведённым эффектом, с шумом плюхался обратно, а купальщик пулей вылетал на берег: мальчишка, нырявший с камня (настоящий крокодил, хоть и маленький, – это вам не какая-нибудь Чёрная Простыня!); хорошенькая дама с журналом мод на водном велосипеде (или с журналом вод на модном?); рыбак, у которого только что клюнуло (он долго потом ловил рыбу исключительно в магазине); утка с утятами («Крякодил! Крякодил! Крякой ужас!..» – закричала она); учительница математики (как вы думаете – успела она сосчитать у выскочки зубы?), почтальон (целый месяц после этого он приносил письма вовремя, потому что перестал купаться по дороге), кок с большого теплохода (если б вы знали, какой гадостью он кормил пассажиров!), взвод солдат (команду «Бегом!» они ещё никогда так дружно не исполняли)… А кроме того, торговец мылом, секция каратистов вместе с тренером, рекламный агент фирмы «Надувной друг», директор рынка с супругой, индюк с индюшкой, одиннадцать туристов, трое сбежавших из тюрьмы грабителей, двое детективов, которые их разыскивали, и даже один отважный охотник на акул, прибывший на отдых в безопасное место.
И всё бы ничего, если бы наш озорник при этом не таращил изо всех сил глаза. Потому что у него, в конце концов, испортилось зрение, и родителям пришлось приобрести для него очки.
Стоило ему надеть их, как всё переменилось.
С одной стороны, приятели начали дразнить его Очкариком, что ему вовсе не нравилось.
А с другой – у берега всё тоже стало не так, как раньше. Ведь одно дело, если из воды выскакивает самый обычный крокодил, и совсем другое, если этот крокодил – в очках.
Маленький крокодил в больших очках!
Теперь всякий, кто ему попадался, только вздрагивал от неожиданности – и тут же начинал смеяться. А некоторые даже хохотать! Девочки, игравшие в мяч (у них тут же победила дружба); старичок с толстой книжкой на плавучем матрасе (он – то есть старичок, а не матрас – уронил книжку в воду, так и не узнав, кто похитил королевские брильянты); рыбак, только что поймавший карася (этот карась так заливался, что даже слетел с крючка), кухарка, чистившая песком большую кастрюлю (старый рак потом соорудил себе из этой кастрюли отличный дом); лягушка с лягушатами («Квакодил! Ква-акой ква—ассный!..»); местный фотограф (он, между прочим, проявил хладнокровие и успел щёлкнуть затвором. Фирма, которая выпускает большие очки, отвалила ему за этот снимок кучу денег); жених с невестой, которые невзирая ни на что продолжали целоваться (представляете: «Чмок – ха-ха!.. Чмок – хи-хи!..»)… А вдобавок мороженщица, бармен из ресторана, фокусник из цирка, телевизионный диктор, говорящий попугай, дюжина бродячих собак, трое грабителей (уже других), двое детективов (тех же самых), и даже дорожный полицейский, который вообще-то улыбался только когда брал с кого-нибудь штраф.
Не засмеялся лишь один маленький мальчик. Он был чересчур мал, чтобы понимать, что такое очки.
Но Очкарику уже гораздо больше нравилось смешить, чем пугать. И в следующий раз он специально для этого мальчика надел короткий клетчатый пиджачок, а на голову – сомбреро. А ещё нацепил на нос большую красную нашлёпку. А ещё научился играть на губной гармошке крокодильскую детскую песенку про аллигатора, евшего только травку.
И у него всё получилось! Потому что мальчик, несмотря на свой возраст, уже знал, что такое Клоун.
Сейчас они большие друзья.
Крокодил до сих пор выступает перед береговой публикой со своим замечательным номером, придумывая каждый раз новые забавные трюки.
На афишах у него написано:
ОЧКАРИК!
Единственный в мире
РЕЧНОЙ КЛОУН!
И ему совсем не обидно.
Без искусства
Поварского
Нету зелья
Колдовского.
Над котлом
Колдун колдует
Помешает,
Плюнет, дунет,
Бросит лапку
Лягушачью,
Бросит голову
Кошачью,
Едкий корень,
Злую травку,
Ядовитую
Козявку,
Зачерпнёт
Из битой банки,
Подольёт
Из пыльной склянки…
Костерок
Горит во мгле,
Плещет варево
В котле.
Ой, на славу
Выйдет блюдо!
Ой, кому-то
Будет худо!
Под волной
гуляет Молот,
к а к без д е л а
в д о м е г о с т ь.
Э х,
най-
т и
бы
ры-
бе-
мо-
лот
в океане
рыбу-
г
в
о
з
д
ь
!
Где
же ты,
морковка?
Спряталась,
п л у т о в к а.
Приглашаешь
в г о с т и –
потяни за
с
о т
в и
х к
!
Где Забор,
т а м и
Калитка,
где Катушка,
т
а
м
и …
(Н
и
т
к
а)
Жил-был мальчик, который не любил Ночь.
Он любил лампы, и люстры, и фонари, и факелы, и свечи, и светильники, и молнии, и маяки. Но не любил Ночь.
Его можно было увидеть в столовой, и в спальне, и в коридоре, и в кладовке, и в чулане, и на чердаке. Но никто и никогда не встречал его на ночной улице.
Он терпеть не мог выключатели. Потому что они только и делали что всё выключали: жёлтые лампы, и зелёные, и белые, и свет в гостиной. И свет в вестибюле, и свет в комнатах. Он не смог бы даже прикоснуться к выключателю.
И ни за что на свете не вышел бы погулять во двор, если за окном было темно.
Он был ужасно одинок и несчастен. Он мог только глядеть на других детей, играющих летней ночью на лужайке. Им там было очень весело – в темноте, и рядом с ней, и под светом фонарей.
А где был наш малыш?
В своей комнате. Со своими лампами, и фонариками, и свечками, и светильниками. И с сам собой.
Он любил только солнце. Жёлтое солнце. И не любил Ночь. И когда наступало время родителям обходить дом, чтобы погасить в нем все огни…
Один за другим.
Один за другим.
Свет на веранде,
свет в гостиной,
тусклый
и яркий,
свет на лестнице
и в кладовке…
Тогда малыш прятался в постель.
Единственным окном в городе, которое светилось поздней ночью, было его окно.
Однажды, когда отец малыша уехал, а мать легла спать рано, он бродил по дому один. Один-одинёшенек во всём доме.
Ох, как он хотел, чтобы свет зажёгся снова!
Свет в гостиной,
на веранде,
в кладовке,
тусклый
и яркий,
свет на кухне
и даже на чердаке!
Чтобы казалось, будто весь дом в огне!
Он был один в полутёмном доме, а вдалеке, на ночной лужайке, играли дети. И смеялись.
И тут малыш услышал негромкий стук в окно.
Там было что-то тёмное!
Стук в парадную дверь.
Там было что-то тёмное!
Стук в дверь чёрного входа.
Там было что-то тёмное!
И вдруг кто-то сказал «Привет!»
И малыш увидел рядом девочку.
Среди сияющих ламп,
и огней,
и отблесков,
и бликов…
– Меня зовут Ночная Тьма, – сказала она.
У неё были тёмные волосы, и тёмные глаза, и платье на ней было тёмное, и туфельки.
Но лицо её светилось, как луна, а в глазах мерцали серебристые звезды.
– Ты одинок, – сказала она.
– Мне хочется к ребятам, – сказал малыш. – Но я не люблю Ночь.
– Просто ты плохо с ней знаком, – сказала девочка. – Смотри!
Она погасила лампу в прихожей.
– Ты думаешь, я выключила свет? Ничего подобного! Я просто включила Ночь. Её можно включать и выключать, как обыкновенную лампочку! Тем же самым переключателем!
– Никогда не думал об этом, – сказал мальчик.
– А если ты включишь Ночь, ты заодно включишь и сверчков!
И лягушек!
И звёзды!
Настоящие звёзды.
Блестящие звёзды,
голубые
и любые!
Ведь небеса – это дом, где зажигаются
огни на веранде,
огни в гостиной,
и в зале и в кладовке,
розовые,
красные,
зелёные,
голубые,
жёлтые огни,
и молнии,
и огоньки свечей!
Но всё это только если включить Ночь.
Потому что кто же может услышать сверчков, когда горит свет?
Никто.
А лягушку?
Никто.
А увидеть звёзды?
Никто.
А луну?
Никто.
Подумай о том, что ты теряешь! Приходила ли тебе в голову мысль, что ты можешь
включать сверчков,
и лягушек,
и звёзды,
и прекрасную огромную белую луну?
– Нет, – сказал мальчик.
– Так давай попробуем!
И они попробовали.
Они бегали вверх и вниз по ступенькам, включая Ночь. Включая тьму. Позволяя Ночи поселиться в любой комнате…
Как лягушке.
Или сверчку.
Или звезде.
Или луне.
Они включили сверчков.
И лягушек.
И белоснежную, нежную, как сливочное мороженое, луну.
– Знаешь, мне это нравится, – сказал мальчик. – А можно мне всегда включать Ночь?
– Ну конечно! – ответила девочка, которую звали Ночная Тьма.
И исчезла.
Сейчас мальчик счастлив.
Он любит Ночь.
Вместо выключателя света у него теперь есть Включатель Ночи.
Он полюбил переключатели.
И убрал подальше лампы, и фонари, и свечи.
Летней ночью, если захочешь, ты сможешь увидеть его
включающим белую Луну,
и красные звёзды,
и голубые звёзды, и зелёные, и золотистые,
и серебристые,
включающим лягушек, сверчков и саму Ночь.
Он бегает по ночной лужайке вместе с другими счастливыми детьми.
И смеётся.
За быстрый бег
Медаль на грудь
Давно имел бы
Страус,
Когда б его
Хоть кто-нибудь
Когда-нибудь
Догнаус.
Я сегодня болен.
У окна сижу
И на чью-то крышу
Целый день гляжу.
Бабушка на кухне,
Варит мне обед.
А братишка - в школе.
А собаки - нет.
Кот залез на крышу
И не может слезть…
Неужели
Карлсон
Только в книжке есть?..
Здесь похоронен дневник Иванова.
С ним Иванов обошёлся сурово.
Но если бы не был суров Иванов,
То был бы отец с Ивановым суров.
В океане –
Тьма напастей,
И одна другой
Зубастей.
Каждый, кто
Имеет пасть,
Норовит на вас
Напасть.
Если вы и сами –
С пастью,
Можно справиться
С напастью.
Если маленькая
Пасть –
Можно запросто
Пропасть.
Если вы
Совсем без пасти –
Лучше на берег
Вылазьте!
Одного фокусника соседка попросила посидеть с её детьми, пока она съездит по делам. Эдик Иваныч, фокусник, так и сделал: усадил ребят за стол, а сам сел рядом.
Сидеть просто так было скучно. Поэтому Эдик Иваныч, подмигнув, достал из кармана скатанную из серебряной фольги пульку, размером чуть больше половины спички, и положил на стол.
Дальше Вася и Катя смотрели во все глаза, потому что пулька зашевелилась и самостоятельно (или самолежательно, это уж как вам больше нравится) покатилась по поверхности. Она двигалась по прямой, делала большие и маленькие круги, раскачивалась, вращалась на месте. И всё это абсолютно без участия человека!
Дети даже не заметили, откуда на столе появились блюдца с пирожными.
Потом они пили чай и ели пирожные, а пулька каталась.
Они смотрели мультик. А пулька каталась.
Они болтали обо всём на свете, пока им не надоело. И наконец стало тихо.
Пулька по-прежнему кружилась на столе.
– У вас там что? – спросил шепотом Вася. – Электромотор?
Эдик Иваныч покачал головой.
– Магнит? – тоже шёпотом спросила Катя.
Эдик Иваныч покачал головой ещё раз.
– Это тайна? Вы нам не скажете?
Фокусник улыбнулся.
– Таракан, – сказал он.
Глаза у ребят стали круглые.
Вася опомнился первый:
– А что будет потом? Ну совсем потом? Когда у него силы кончатся?
Катя шмыгнула носом. Таракана было жалко.
Тогда Эдик Иваныч взял пульку и ловкими пальцами осторожно развернул её:
– Федя, выходи!
Федя шевельнул усами.
– Что-то скоровато нынче, – сказал он. – Я и устать не успел!
– Ничего, нормально, – сказал фокусник. – Обедать пора. Вот и публика подтвердит.
И подвинул к ассистенту блюдце с пирожным.
Перевод Бориса Вайнера
Отчего бежит машина?
Знаю, знаю: от бензина!
Только мне другого надо -
Молока и шоколада!
Я от них, как от бензина,
Мчусь не хуже, чем машина.
А варенье одолею -
Так сумею и быстрее!
А когда напьюсь компоту -
Не угнаться самолёту!
Самое могучее
У меня горючее!
От переводчика
Публикуемые ниже тексты можно с небольшой оговоркой отнести к жанру, который Агния Барто называла «переводами с детского». Разница состоит в том, что Барто переводила «на поэтический» уже написанные детьми стихи, а я перевожу стихи, ещё только пришедшие им в голову. Об авторе известно немного: он семиклассник и зовут его Вася.
Борис Вайнер
* * *
Ужа притащил -
Погнали с урока обоих.
Меня-то за что?..
* * *
Снова контрольная.
Снова про бомбу звонить.
Блин, надоело.
* * *
Один в кабинете,
Робко смотрит скелет из угла.
Доучился пацан.
* * *
Капнула птичка
Мимо директорской шляпы...
Мазила.
Один старикашка с Тибета
Любил прогуляться раздетым:
В мороз – до трусов,
В жару – до усов,
А в зной – вообще до скелета!
Привет!
Хочу рассказать тебе маленькую историю. Она про меня и немного про кино.
Хотя вообще-то я пишу книжки, придумываю сказки для кукольного театра, сочиняю и пою песни для ребят и для взрослых, а вот как раз кино пока всерьёз не занимался.
Зато один мой друг – самый настоящий киносценарист. Однажды при встрече со мной он сделал таинственное лицо и сказал:
– Мне тут попался старый документальный фильм, про Аркадия Райкина… Ты его смотрел?
Что такое в моем детстве был артист Аркадий Райкин – тема отдельная.
Мальчишкой я больше всего любил смеяться и смешить друзей. А потому с упоением распевал в концертах тогдашний детский хит «Жил в городе Тамбове весёлый счетовод», играл в школьном спектакле Ходжу Насреддина и классу к шестому прочитал все юмористические книжки, какие только смог найти, – и «Троих в лодке, не считая собаки», и «Двенадцать стульев», и «Бравого солдата Швейка», и даже «Путешествие пана Броучека в ХV столетие» Сватоплука Чеха. Но главной моей любовью был Аркадий Райкин. Выше не было никого. Аркадий Райкин и Чарли Чаплин – они парили в небе рядом, как два ангела смеха. Однажды я даже написал ему письмо, но не получил ответного.
– Конечно, смотрел, – сказал я. – И что?
– Помнишь эпизод, где Райкин сидит за журнальным столиком с грудой писем?
– Кажется, да.
– Там наверху – ТВОЁ письмо! Точно! Имя, фамилия, обратный адрес! Мы специально кадр останавливали!..
Целый день я чувствовал себя кинозвездой.
К тому же получается, что я всё-таки дождался ответа от Аркадия Райкина! Для меня это очень важно. Это вроде невидимой эстафетной палочки. Талантливый артист (и музыкант, и писатель, и художник) всегда передаёт другим множество таких палочек. В том числе и людям, с которыми совсем не знаком. Такая уж у него особенная профессия.
Борис Вайнер
Шур Шурыч всегда всем недоволен.
– Дома им не сидится!..
Вчера у Алёны были гости.
– Вон сколько мусору нанесли!.. А я убирай!
Он ходит по углам и подбирает фантики, обломки печенья, пуговицы, резинки для волос, ленточки, лоскутки, засохшие листики, клочки кошачьей шерсти, отставшие от ботинок сухие кусочки земли и много чего ещё, не говоря уже о пыли. Он залезает под стол и под тахту, возится на шкафу и за шкафом, роется под вешалкой, копошится между стеной и холодильником, карабкается на книжные полки.
– Да когда ж это кончится! – говорит он. – А ведь вчера всё блестело!
Вчера он говорил то же самое. И позавчера. И неделю назад.
Иногда он обнаруживает что-нибудь особенно возмутительное.
– Что это?! – восклицает он, потрясая трофеем. Хотя прекрасно видит, что это не кремовое пирожное и не птичка колибри, а шарик для пинг-понга. Но ему важно высказаться.
– Почему ЭТО на полу? – продолжает он. – ЭТОМУ место в коробке! ЭТИМ можно подавиться! ЭТО можно раздавить, и потом точно придётся выкинуть!
С ним никто не спорит, потому что Шур Шурыч всегда прав.
Жвачку он ненавидит.
Он топчется вокруг неё битый час, пытаясь отодрать от стула или спинки кровати. Обычно сил у него не хватает, и Алёне приходится помогать.
– Ох попадись мне тот, кто её выдумал! – пыхтит он.
Вряд ли Тот-Кто-Выдумал или хотя бы Тот-Кто-Прилепил ему попадутся. А интересно было бы посмотреть.
Однажды на кухне, в углу под буфетом, он поймал Мышь.
Мышь была тёплая и шевелилась, и Шур Шурыч растерялся. Он никак не мог определить, должен ли он иметь с ней дело. Тут Мышь пискнула, и Шур Шурыч решил, что не должен. Тогда он смущённо кашлянул и отпустил ЭТО. И потом долго мучился сомнениями.
С пылесосами такое тоже бывает.
– Вот возьму и не откроюсь! – говорит Броня.
Броня – это дверь. Ударяйте Броню правильно – на первый слог.
– Почему это ты не откроешься?
– Потому. Кто меня ногами пинал?
– Когда это? – возмущается Пашка.
– Вчера.
– Я не пинал. Я ботинки стряхивал.
– Ага!
– А что мне – мокрый песок домой заносить?
– Это твоё дело. Стряхивай на лестнице.
– Ты же всё равно из нержавейки!
– А это моё дело.
Пашка пытается повернуть в замке ключ. Ключ не слушается.
– Бронь, ты чего – серьёзно?
– А что у тебя с ключами?
– Что у меня с ключами?
– Это я спрашиваю: что? Ты чем вчера открывал?
– Ключом.
– Каким?
– Ну, от подвала. Перепутал.
– Ага! Ты путаешь, а я виновата.
– Ну извини.
– Бабуля потом полчаса с замком возилась.
– Я же сказал – извини. Слушай, мне вообще-то уроки делать надо!
– Надо же, вспомнил. Есть, что ли, хочешь?.. А живопись видел?
– Какую ещё живопись?..
На стене напротив Брони нарисовано сердце со стрелой и написано: «Паша плюс Катя получится…».
Пашка краснеет.
– Это не я. Я сотру.
– Ещё бы ты тут упражнялся! А что за Катя?
– Из параллельного…
– Это рыженькая такая, на день рожденья приходила?
– Ну.
– Симпатичная.
– Ну, – Пашка грустнеет на глазах. – Только она со Славиком ходит. Из «Б» класса.
– Да-а?.. – говорит Броня. – Погоди-ка. А фонарь под глазом у тебя случайно не из «Б» класса?
Улыбка у Пашки получается кривая.
– Ну, допустим… А что?
Наступает тишина. Затем ключ в замке поворачивается сам собой.
– Ладно уж. Заходи, горе моё.
Холодильник Мотя бегает за Юлькой по квартире и канючит:
– Я полный! Полный я!.. Ну возьми чего-нибудь! Съешь кусочек!
– Отвяжись! – отвечает Юлька. – Я сама полная! Восемь кило лишних! Весь класс на физкультуре смеётся!..
Мотя переключается на Женьку:
– Жень! Ну хоть ты выручи! Варенья хочешь?
– Да-а, варенья! – говорит Женька. – Я вон позавчера съел баночку, пока никого не было, так потом живот болел!..
– А ты только ложечку!
– Знаем мы твою ложечку! В тот раз уговорил, а вышло до дна! Вон Томке предложи.
Томка с пустышкой во рту спит в коляске. Мотя на всякий случай заглядывает туда, а потом уныло брёдёт на кухню.
Оживляется он только вечером, когда приходят взрослые.
– Марина Львовна, дорогая, – мурлычет он. – У меня, между прочим, на средней полке – ваши любимые шанежки. Домашние!.. А на нижней!.. Андрей Сергеич! На нижней – шашлык!.. А, генацвале?
Родители переглядываются и качают головой.
– У нас диета, – виновато говорят они. – И мы ещё минералки по пути дёрнули, червячка заморить.
– Червячка! Вы раньше меня уморите!.. – Мотя шлёпает к бабушке. – Варвара Петровна! На вас последняя надежда! Холодец в морозилке! Свежий!
Бабушка вздыхает:
– А печень?
– Есть печень! – радостно вздрагивает Мотя. – Жареная!
– Моя печень! – говорит бабушка. – Она этого не перенесёт!
Мотя снова ковыляет на кухню и забивается в свой угол: «Ничего, ничего! Ночью поглядим, какая такая у вас диета. Небось, до утра ко мне бегать будете!..»