Белое солнце на сизом небе. Земля пышет жаром. Дали плывут и переливаются.
Струятся синие полоски лесов. Колышутся рощи, холмы и курганы. Дрожат кусты и нагретые камни. Столбы извиваются нехотя и лениво. Пыльные лопухи разлеглись у пыльных дорог.
Плывут далекие станицы и посёлки: как сказочные корабли с разноцветными парусами.
Клонит ветер рожь и пшеницу, гонит жёлтые волны. Гладит траву на затучневших лугах, будто мех драгоценного зверя. Раздувает бурые колоски и метёлки, открывает зелёную подпушь.
И бегут, завиваются по калёным дорогам вихри горячей пыли.
Кузнечики по обочинам чиркают спички. Кобылки взлетают как красные искры. Разомлевшие вороны разинули клювы. Ласточки на лету окунают в воду горячие грудки.
Ветви обвисли, отяжелели. Жаркие вырубки пахнут вареньем. Солнечные зайчики лениво переваливаются с боку на бок.
Лениво плывут облака: огромные и таинственные, как снежные горы. Зной, расслабленность, тишина. Макушка лета. Июль.
На небе ни облачка, а по листьям дождь шуршит! Листья мокрые и блестящие, капельки с листьев скатываются в траву. И на лицо капли падают. Вытираю лицо ладонью и чувствую на губах… вкус мёда! Выставил под дождь ладонь, лизнул, понюхал – так и есть: мёд. Шуршит в лесу дождь медовый, на траве роса медвяная!
А пчёл не видно, и на небе ни облачка…
Смотрю растерянно по сторонам.
На мокрые листья садятся полосатые, как тигры, осы и шершни. По сырым травинкам карабкаются шустрые муравьи.
И муравьи, и осы сосут медовые капли.
И вдруг понимаю, что дождинки медовые не с неба падают, а с листьев клёна! Нависли клёны как туча зелёная, из-под каждого листа падают капли. А из-под дерева – дождь!
Оказалось, на изнанке листьев расселись тли, уткнули в лист хоботки и сосут сладкий кленовый сок. Неисчислимые стада тлей! И все сосут. Сок вытекает, тли роняют капельки – шумит сладкий древесный дождь!
Для всех сладкоежек июнь в лесу – медовый месяц.
– Эй, Волк, чего ты хмурый такой?
– От голода.
– И рёбра торчат, выпирают?
– От голода.
– А воешь отчего?
– От голода.
– Вот и говори с тобой! Заладил, как сорока: «от голода», «от голода», «от голода»! Чего это ты нынче такой неразговорчивый?
– От голода…
До восхода висело над горизонтом лиловое облачко с огненным ободком. Солнце поднялось багровое, и всё – земля и небо – окрасилось в красный цвет.
Сижу под ивовым кустом с узкими красными листьями. Над головой свистят крылья уток, и крылья у них снизу – розовые.
Необыкновенный рассвет!
Красные волны дробятся в красной реке. Алые клубы пара шевелятся над волной. Чёрные чайки с криками мечутся в вышине, как чёрное вороньё над заревом пожара. Будто обожжённые, они заламывают крылья и падают в горящую реку, выплескивая снопы искр.
Всё ближе чайки, всё резче их крики.
И вдруг из красных волн стали выпрыгивать чёрные рыбки. Узкие, как листики ивы. Вылетят стоймя и стоймя же, хвостом вниз, падают в красную воду. Вот вылетел целый косячок и рассыпался веером. Вот опять: одна за одной, одна за одной!
Рыбьи пляски!
Гляжу во все глаза. Неужто и рыбья кровь вспыхнула в это удивительное красное утро?
А посреди реки, в сутолоке волн, движутся два чёрных пятнышка: пятнышко поменьше и пятнышко побольше. Из воды торчит плоская головка да спина горбинкой.
Выдра!
Вот нырнула, будто растаяла, а из воды тотчас выметнулись рыбки и заплясали: вверх-вниз, вверх-вниз!
Чайки увидали – упали, заломив крылья. Стали хватать рыбок прямо на лету.
Всё стало обыкновенным…
Солнце поднялось – и чёрные чайки стали белыми, чёрные рыбки – серебристыми, красная вода – серой. Лиловое облачко на горизонте шевельнулось и растаяло.
Хищники – чайки и выдра – вслед за пляшущими рыбками скрылись за поворотом реки.
А я сидел у коряги и записывал то, что видел.