Смотрел я, как отец дрова колет, и думал: «И я смогу. Что тут уметь? Взмахнешь посильней топором: раз! И готово!»

И вот однажды вечером, когда все сидели дома и грелись у печки, восхищаясь, как много дров отец наколол, я решил похвастаться:
– Да я могу еще больше наколоть, тем более, при свете каждый может, а ты попробуй в морозную ночь выйти.

Но никто на меня не обратил никакого внимания. Тогда я демонстративно схватил шапку, топор и, натянув валенки, ушел, хлопнув дверью. Как только я вышел на крыльцо, меня охватила дрожь. Я хотел вернуться и посидеть возле теплой печки вместе со всеми. Но мне не позволяла гордость. Я потопал ногами по крыльцу, чтобы счастливчики, оставшиеся возле печки, подумали, что я ушел. Но уходить я не собирался. Мне было страшно и холодно. Вдруг из окна появилась голова моей матери:
– Ну что, Степка, наколол дров? Ладно, хватит мерзнуть, заходи, хвастун.

Чтобы мама не подумала, что я сдался, я натянул улыбку и сказал:
– Ха! Ну вот еще! Я тут на крыльце только морально готовлюсь. Все, я пошел. Я пошел! – а сам стою, боюсь. – Я уже иду, уже пришел.

Мать, как назло, наблюдала за мной из окна. И мне пришлось идти. Дошел я до отцовского рабочего места и стою.

– Я уже начал! – вдруг вырвалось у меня.

Я еще, как нарочно, валенки младшего брата надел, жмут. Делать нечего, замахнулся да ударил по бревну. Только это я так думал, что по бревну, а сам попал в землю. И кричу матери:
– Это я так топор подтачиваю!

Замахнулся еще раз хорошенько, подумал, что чем сильнее удар, тем лучше, да не тут-то было: в бревно-то я попал, но топор от сильного удара отскочил наверх и… ударил прямо мне по подбородку! Затем выбежала моя мама. Поднялся шум. Мне не разрешили ходить, потому что боялись, что у меня перелом челюсти. Но как это влияет на ноги, до сих пор понять не могу! С тех пор мне не дают даже дотронуться до топора и следят за каждым моим шагом. Но я не жалуюсь, нечего было «хвастаться, как петух на навозной куче»!