– Хочешь, ты будешь моей дамой сердца? – спросил Пташкин у Малышевой после первого урока.

– А это больно? – Малышева недоверчиво взглянула на него и потерла лоб.

Шишка еще не прошла. Совсем недавно она помогала Пташкину ставить эксперимент с дверями.

– Неа, это красиво! Представляешь, я буду твоим рыцарем. Буду совершать всякие подвиги, драться за тебя на турнирах, стихи сочинять…

– Ты разве умеешь? – удивилась Малышева.

– Да это – раз плюнуть! Я научусь, – вдохновился Пташкин. – Я тебя прославлю в веках. И твое имя узнают потомки.

Малышева заколебалась:

– Почему я? Вон у Тупиковой одни пятерки…

– Причем тут пятерки. Она толстая, – возразил Пташкин.

– Ну, не знаю… Вот Ирэна… тоже красивая.

– У Ирэны глаза глупые, а у тебя эти…как его, зара… Ой! Вы-ра-зи-тель-ные! И потом, она в поэзии ничего не понимает.

Последний аргумент прозвучал убедительно.

– Ладно, а что делать-то надо?

– В том-то и дело, что ничего. Вздыхать и посылать меня на подвиги.

– Я попробую.

– Ты какой подвиг хочешь? – обрадовался Пташкин.

– Можешь сделать так, чтобы меня по истории не спросили? Я про нее вчера забыла. Можешь?

– Легко, – сказал Пташкин упавшим голосом.

– О том, как Демос восстает против знати, нам сейчас расскажет, – Игорь Борисович растерянно водил карандашом по журналу, раскачиваясь на стуле, —

расскажет…

Пташкин совсем чуть-чуть приподнял руку над партой, но историк заметил и удивился:

– Пташкин?! Ну, давай, попробуй. Прошу.

Пташкин поплелся к доске, напряженно пытаясь вспомнить, о чем же шла речь на прошлом уроке. Но в голове проплывали отдельные слова и кусочки предложений, которые никак не хотели соединяться. Он сердито тряхнул головой, испуганные слова и кусочки, неуклюже толкаясь бросились искать друг друга. «Так-то лучше!»– подумал Пташкин и начал:

– Демоса… в общем, возмущало положение простого народа в этой, как его, Аттике… Потому что маленькая компания людей правила большой. Демосу это очень не понравилось. Он возмутился и … – Пташкин застрял.

– Что же произошло в 594 году до нашей эры? – попытался вытащить его Игорь Борисович.

– Ну, Демос издал закон, чтобы выкинуть с поля камни.

– Какие камни? – полюбопытствовал историк.

– Все! Чтобы пахать легче было.

Класс радостно грохнул. Игорь Борисович с интересом взглянул на Пташкина, протирая очки большим носовым платком:

– А кто такой, по-твоему, Демос?

– Мужик такой был в Древней Греции.

От удивления историк выронил очки и стал протирать платком глаза.

– Лучше уж садись! Может, ты заболел. А к доске спасать положение пойдет… Малышева.

На переменке Малышева утешала Пташкина:

– Да не расстраивайся ты так. До конца четверти еще долго. Исправишь!

«Ей-то хорошо, выкарабкалась на тройку, а мне дома влетит!» Но к пятому уроку рыцарь опять повеселел. Весь урок он писал что-то на бумажке, и сразу после звонка радостно подскочил к Прекрасной Даме:

– Стой! Я тебе сейчас стихи прочитаю:

Твои глаза прекраснее футбола.

Тобой гордится радостная школа.

Пусть на тебя набросится медведь.

Ведь за тебя готов я умереть.

Нравится?!

Малышева жалостливо посмотрела на Пташкина и вздохнула:

– Есть хочешь? У меня пирожок остался, с яблоками. На!

Глядя на то, как Пташкин уплетает пирожок, она еще раз вздохнула.

– Дай мне свой ранец, – потребовал Пташкин в гардеробе.

– Это еще зачем?

– Нести. Я теперь всегда его носить буду!

Малышева с сомнением посмотрела на свой ранец, потом на худенького рыцаря.

– Тяжело, – пожалела она Пташкина, но спорить не стала.

– Пустяки! – Пташкин вцепился в добычу и выскочил на крыльцо. Здесь он сразу почувствовал, что тяжелыми могут быть не только доспехи, но не признаваться же в этом! И он гордо поплелся за своей Дамой. Апрельское солнце шпарило вовсю. Пташкин быстро вспотел, а Малышев шла впереди и удивлялась: «Странный какой!»

Навстречу Прекрасной Даме и ее рыцарю, рассекая лужи модными ботинками, шел Колесников. Он честно болел и в школу не ходил. Ему было скучно. Колесников захихикал:

– Ты верблюд, что ли?

– Сам ты верблюд, – буркнул Пташкин, пристраивая ранец и портфель на сухое место. Колесников радостно хрюкнул:

– Х-х-хы, влюбился!

– Сам ты влюбился, дурак!

И тут Пташкин вспомнил о рыцарском турнире.

– Счас я его так двину! Мало не покажется, – сообщил он Малышевой.

– Пташкин! Миленький! Может, не надо? – не на шутку испугалась Дама Сердца. – Ну. Его! Пойдем, а? Ты мне лучше стихи почитаешь.

Пташкин засомневался. Колесников крутился вокруг них, приплясывая и кривляясь:

– Влюбился! Влюбился! Пташечка наша влюбилась. Скоро свадьба!

У Пташкина лопнуло терпение. Отодвинув Малышеву, он схватил ранец и хотел было изо всех сил долбануть Колесникова по башке. Но до башки не достал, – Колесников был длинный, – а попал прямо в живот. Колесников согнулся буквой «Гы», выпрямился, ухватился за орудие битвы и рванул на себя. Ранец сказал: «кр-р-рак» и полетел по швам. Пташкин не помнил, как отскочил вместе с ручкой в лужу, потому что в этот самый миг Колесников нанес свой знаменитый удар левой…

Когда Рыцарь очнулся, то увидел перед собой заплаканное лицо Прекрасной Дамы :

– Ты живой? Болит, да? Ой, мамочка! Давай руку!

Дама Сердца вытащила Рыцаря из лужи. Собрав из грязи свои тетрадки, она засунула их в изуродованный ранец и устроила его подмышку, положив в карман испачканной куртки оторванную ручку, одной рукой подняла портфель, другой решительно взяла поверженного Рыцаря за плечо:

– Пойдем ко мне! В таком виде домой нельзя. Я тебя щеткой потру. Не переживай! Вы с ним просто в разных весовых категориях. А то бы ты ему показал! – успокаивала она. Обреченно вздохнув, Прекрасная Дама помедлила на минутку, осмотрев своего Рыцаря с головы до пят. В ее выразительных глазах, как ни странно, светилась го