Однажды медведю в голову заполз жук. И добро бы, заполз и сидел тихонько, а то чего-то там барахтается и жужжит. Вот неприятность! Сел медведь по-собачьи и давай трясти головой, чтоб оттуда жук вывалился. А он, подлый, ещё куда-то глубже там заполз. Тогда медведь разбежался, и со всей дури – трресь головой об дуб. А жук и вовсе кусаться начал. Больно – прямо хоть в петлю лезь. И решил медведь обратиться к Лесному ворону, авось что-нибудь да подскажет. Прибегает он к самой могучей ели, из-под которой ручей течёт. А ворон сидит на своей коряге и знай себе рыбу в ручье поуживает. В зубах у него трубка дымит, одной лапой он удочкой управляет, а другой – за сук держится. Тут медведь и рассказывает: что вот, дескать, заполз ему в голову жук и никакого теперь житья нету. А Лесной ворон вынул трубку изо рта и говорит:
– Ты, медведь, это самое… засунь, что ли, в голову ящерицу, чтоб она съела жука. Глядишь, оно и полегчает.

Тогда отправился медведь искать ящерицу. Только ищет, ищет, а ящерицы попадаются или жирные, – такие, что вовсе в голову не лезут, – или совсем какие-то несговорчивые, – такие, что не полезу, и всё тут. Наконец, попалась одна завядащенькая – такая, что и не ящерица, а вовсе какая-то ерунда. Но лезть вроде бы согласна. Вот засунул медведь её в голову и сидит слушает, как она там внутри ползёт. И вдруг слышит, что ящерица чего-то там запищала. Причём, тонюсенько так пищит, словно бы жалуется. Прислушался медведь, а это она плачет.

– Эй, ящерица, ты чего это там? – заворчал медведь.

– Ой, дяденька медведь, я, кажется, заблудилась…

– А плачешь чего?

– Я, кажется, совсем куда-то не туда заползла, – проскулила ящерица, – и теперь ещё, кажется, застряла.

– Ну, ящерица!

– Тут какой-то тупик, дяденька медведь, мне так страшно, тут темно, и мысли вокруг всякие нехорошие.

– Погоди-погоди, – тормозит медведь, – а как там жук?

– А он где-то тут неподалёку ползает, – всхлипнула ящерица.

– Это я слышу, что неподалёку. Где именно?

– Кажется, в лоб пополз.

– А чего он сейчас жужжит?

– А это он ругается. Говорит, мой хвост закупорил ему выход. Разлеглась как свинья, говорит, и из-за меня он теперь вылезти не может.

– Тьфу!!

Ну вот что ты будешь делать? Жук в голове ругается, ящерица плачет – вот и попробуй в таких условиях пораскинуть мозгами. Но кое-как медведь додумался, что надо бежать к Болотной ведьме, пока не поздно. Примчался он на болото, и от кочки к кочке, через кусты и камыш, добрался до ведьминой хижины. А перед хижиной – сама сидит, болотное пиво варит. На шее у ведьмы змея пригрелась, из ноздрей улитки выглядывают, на голове жаба сидит. В общем, всё как полагается. Из котла вечерний туман идёт, словно пальцы, над камышом струится. Ну, значит, медведь докладывает, какая у него беда, а Болотная ведьма попробовала черпаком пива и вдруг говорит:
– Х-хо! Нашёл у кого совета спрашивать – у ворона! Да разве ворон петрит, какое есть настоящее средство против жука?

– А что, разве не ящерица?

– Х-хо! Да какое ж это средство против жука – ящерица? Дурак он, твой ворон, и советы у него дурацкие.

– Которое же тогда – настоящее средство?

– Х-хо! А вот надо было сразу ко мне идти, ибо я одна знаю, которое есть настоящее средство. Первейшее против жука средство – это дятел.

– Дятел? – с сомнением переспросил медведь.

– Х-хо! Вот именно – дятел; он тебе и против жука – он же и против ящерицы.

– Гм, дятел… Да ведь дятел – оно такое дело, понимаешь…

– Х-хо! Какое такое дело?

– Да как будто крупноват он, дятел.

– Х-хо! Скажет тоже – крупноват! Да дятел – это такой зверь, который из любой скважины, из любой извилины сможет достать и ящерицу, и жука.

Делать нечего, отправился медведь обратно в лес. Долго ли, коротко ли – разыскал, наконец, дятла и обсказал ему всё как есть. А тот, недолго думая, возьми да и ввинти свою голову медведю в ухо. Затрещала башка у медведя; но раз такое дело, то можно и потерпеть. Однако прошло уже сколько-то времени, а дятел молчит и не вылезает. На всякий случай медведь ещё посидел послушал, а дятел всё ни гу-гу. Тогда медведь спрашивает у ящерицы, что там такое с дятлом. А та отвечает, что дятел потому и молчит, что мёртвой хваткой ей в хвост вцепился, а когда отцепится – неизвестно.

– Ну вот тебе раз, – озадачился медведь. – Что ж теперь делать?

А ящерица и сама не знает, что теперь делать. Может, применить против дятла – кошку? А медведь как услыхал о кошке, так тут же и вспомнил, что в старом заброшенном монастыре, – что на реке на острове, – будто бы живёт, по слухам, такая кошка, которая собаку съела на неприятностях. И не теряя времени, поскакал он в заброшенный монастырь.

Прибегает медведь на речку, добрался вплавь до острова, где монастырь стоит, и бежит скорее в ворота. Мыши монастырские снуют, филины в страхе разлетаются, ибо что за диво: по двору мокрый шальной медведь несётся, а из уха медведя – дятел торчит. Ну, значит, прискакал медведь к кошке, а та сидит зажмурившись на какой-то старинной книге и мудрость, стало быть, постигает. На шее у кошки орден висит, в правом ухе золотая серьга болтается, в левом – паук паутину вьёт. Короче, всё как надо. Один ус в киселе вымазан, другой – в сметане. И давай медведь объяснять, что вот-де, заполз ему в голову жук, и нет никакой моготы терпеть. Лесной ворон говорит: трави жука ящерицей. Засунул медведь в голову ящерицу, а она возьми, дура, и застрянь. Болотная ведьма тоже, понимаешь, советует: против жука и ящерицы нужен дятел. Ладно, дятел так дятел.

– И вот он теперь – дятел, – страдальчески заключил медведь.

– М-м-м, ну что ж, – говорит кошка. – Это ты правильно сделал, что ко мне пришёл. Ибо дура она, твоя ведьма, и против жука и ящерицы нужен вовсе не дятел.

– А кто ж тогда? – с опаской говорит медведь.

– О, это ты правильно спросил. Против жука и ящерицы нужен никакой вовсе не дятел, а филин. Ну а если тут ещё дятел подмешался, тогда – два филина, – с этими словами кошка по разбойничьи свистнула, и не успел медведь моргнуть, как с потолка на него обрушились филины. Схватили дятла за ноги, и – дёрг из медведевой головы. Дятел вытащил за хвост ящерицу, а в пасти у ящерицы оказался жук.

И в голове у медведя посветлело.

Однажды Вера Львовна прикрепила к доске картинку, на которой было нарисовано, как птичница кормит кур. И третий «Б» стал писать про это сочинение. У отличницы же Вали Чекиной было плохое зрение, поэтому она могла подходить к доске и разглядывать, что ей надо. На другой день Вера Львовна зачитывала оценки; первая оценка – за грамотность, вторая – за содержание. И в конце списка она зачитала:

– Федулова – четыре/пять, Фомичёв – три/пять, Чекина – пять/четыре.

Ну интересно: даже дурак Фомичёв за содержание «пять» получил, а почему ж это у Вали вдруг – «четыре»? И когда раздали тетради, оказалось, что Вере Львовне не понравилось всего одно предложение – это про курицу, которая поперхнулась. На полях стояло «смысловая неточность», а в тексте это место было подчёркнуто двойной красной чертой. Ну, уж тут поневоле будешь протестовать, коли такая несправедливость.

– Вера Львовна! – говорит Валя. – Но если это правда?!

– А ты, Валечка, прочитай нам всё предложение, – вкрадчиво попросила Вера Львовна, и Валя прочитала:

– «А одна курица поперхнулась и стала ковырять ногтями во рту».

В классе захохотали.

– Но если на картинке и в самом деле так! – ещё оправдывалась Валя. – Если по-другому не напишешь!

– А ты, Валечка, у мамы с папой спроси, можно так писать или нет, – посоветовала Вера Львовна и с тем начала урок.

А на следующее утро Чекина имела боевой и сердитый вид, что сразу же заметила Вера Львовна, когда вошла в класс.

– Ну как, Чекина, спросила?

– Спросила.

– И что же тебе сказали?

– Папа сказал, что если предложение один к одному подходит к рисунку, то оно безупречно, и за него надо ставить «пять».

– Да что ж у тебя папа – совсем безграмотный, что ли?

– Нет почему: инженер-электронщик.

– И ему не режет слух, когда курица… как там у тебя?

– «Стала ковырять ногтями во рту», – подсказала Валя.

Класс аж взрыдал от смеха.

– Так ему, значит, ничего такая фраза?

– Ничего. Так только, немного странная, но папа говорит, что точные слова никогда слух не режут.

Тут уж Вера Львовна начала сердиться:

– Точные слова! Да где ж это у курицы – ногти?!

– А что ж у неё такое?

– Ну как что: лапы, там я не знаю, когти.

– А мама говорит, что у курицы нет когтей, у неё именно ногти. А когти – у кошки, и вовсе не у курицы.

– Ладно, Чекина, повеселились и хватит.

– Но если я права! – не унималась Чекина. – Когти выпускают и прячут, а ногти так висят.

В этот момент дурным ржанием заржал-загоготал Фомичёв. И на вопрос Веры Львовны, что его так развеселило, он вдруг сообщил:

– Курица выпустила когти! – и опять заржал дурным ржанием, сквозь которое было слышно, как он захлёбывается словами: «Мы… мышь!.. В когти к ку… к курице!»

– Ну ладно, – побледнела Вера Львовна. – Ну пусть ногти; но ведь ковыряла-то ногтями – во рту!

– А где же ещё? – захлопала ресницами Валя.

– В клюве, конечно!

– А если б она ковыряла в клюве, я бы так и написала – «в клюве», я об этом думала, когда писала, а то – во рту! Сами посмотрите!

Губы у Веры Львовны стали тонкие-тонкие, а это, понятное дело, не к добру. Но всё же она не поленилась открыть шкаф и развернуть рулон с картинкой. Почти весь класс повскакивал с мест. Вот столпились вокруг учительского стола, и действительно: одна из куриц стоит на левой ноге, и изогнувшись в три погибели, ковыряет ногтями правой ноги не в клюве, а где-то там глубже. Где-то как раз во рту.

– Надо же, чего усмотрела, – тяжело перевела дух Вера Львовна. – А я как-то и не замечала никогда.

– Вот! А напиши я «в клюве», была бы смысловая неточность, а так никакой неточности нет, всё точно: ковыряет ногтями во рту.

– Но всё равно, Валя, не во рту же!

– А где?

– Ну-у, что там бывает у курицы?.. Ну в глотке, наверное. Хотя – да, это тоже как-то не того: «ковыряет ногтями в глотке». Уфф, ну и вопрос ты мне задала! Придётся идти у Александра Анатольевича спрашивать. Он же у нас недавно из института.

Когда пришёл Александр Анатольевич, учитель русского языка в старших классах по прозвищу «Озеро в лесу», на затылке у которого и правда сияла лысинка, атмосфера в третьем «Б» стала совсем неучебной. Ведь все знали, что Александр Анатольевич провожает Веру Львовну до дома. Появившись в классе, русак сразу же внёс смысловую ясность:

– Ногти – это конечно; хоть «ногти» и звучит несколько дико, но тут Чекина права. Теперь этот клюв. Ну, Вер, какой же у курицы – «клюв»? Вот у орла, я понимаю, клюв. У вороны – клюв. А это ж какое-то вообще – стилистическое безобразие: «клюв куриный». Ещё скажи – «курицын клюв».

– А как же правильно, если не клюв?

– Что за детсадовские вопросы! Нос, конечно. Куриный нос. Ведь говорят же – «с гулькин нос». Так и тут.

– И как же тогда будет всё предложение?

– Э-э… В общем… – шея Александра Анатольевича вдруг покрылась красными пятнами. – Ну-у… так и будет – «в носу».

Класс прыснул так, что на расстеленной картинке даже появились брызги.

– Ну уж нет, Саш, – решительно сказала Вера Львовна. – Может, у вас там в старших классах и ковыряют – «ногтями в носу», но здесь всё-таки начальная школа, здесь это совсем другое значит. И потом. На рисунке-то курица ковыряет не в носу, не в клюве – а где-то вон аж где: смотри, как пасть раскрыла.

– Но ведь не во рту же?!

– А где тогда? Как это называется – между клювом и глоткой?

– Вообще-то, наверное, ротовая полость. Но с точки зрения стиля, это тоже как-то… Это совсем уж какая-то анатомия пошла. Ладно, Вер. У меня же сейчас занятие как-никак. Давай это на перемене обсудим.

На перемене рулон с непроизносимой картинкой перекочевал в учительскую. Но как ни бились над курицей Вера Львовна с русаком, ничего у них не выходило. Пришлось заглянуть в кабинет к завучу, которая тоже была русичка. И надменная Зинаида Ивановна сразу же нашла выход.

– А что Вы хотели, голубчик? – сказала она русаку. – Без стажа, без опыта работы – и чтобы всё у Вас так сразу и вышло? Да Вы хоть десять раз заканчивайте Ленинку – намётанности глаза Вам это не даст. Я только к тому так говорю, что вот Вы всё подыскиваете слова, ловите, что называется, блох – а надо менять всю конструкцию предложения. Дело не в «ногтях», не в «глотке», а в том, что «стала ковырять». Смотреть надо в корень, голубчик, то есть в глагол. И тогда всё получится.

– И какой же тогда, по-Вашему, будет правильный вариант? – спросил «Озеро в лесу».

– Ну какой, ну вот такой, например: «А одна курица поперхнулась и полезла лапой в клюв». А уж насколько глубоко она там полезла – это неважно.

– Значит, «полезла лапой в клюв».

– Да, «полезла лапой в клюв». И по звучанию более-менее, и по смыслу точно.

– А Вас, Зинаида Ивановна, не смущает это «ЛА-ЛА»?

– Какое-такое «ЛА-ЛА»? – лицо Зинаиды Ивановны вытянулось.

– Да вот: «полезЛА ЛАпой в клюв».

– Да что Вы тут придираетесь! Нормально звучит. «Полезла лапой в клюв». Никакого-такого «ЛА-ЛА». Особенно, если быстро произносить: «Полезла лапой в клюв».

– К кому? – спросила вдруг Вера Львовна, которая до того отмалчивалась.

– Что значит – «к кому»?

– К кому полезла? Когда «стала ковырять ногтями во рту», то понятно, что у себя во рту. А так непонятно, к кому именно полезла курица.

– Ну хорошо. Можно, если хотите, вставить слово «себе». «Полезла себе лапой в клюв».

– А от этого разве что-то меняется? – спросил Александр Анатольевич, на что Зинаида Ивановна надменно повела бровью:

– О чём это Вы?

– Я говорю об оттенке беззаботности. Типа, «шла себе по улице». Вот и здесь выходит то же самое: ну так, знаете ли, полезла себе лапой в клюв. А к кому полезла – опять неизвестно. Да и потом, никакой она не лапой полезла. Во-первых, ни одна куриная лапа не влезет в клюв, а во-вторых, смотрите, – тут Александр Анатольевич стукнул пальцем по изображению. – Здесь же видно, что полезла она именно ногтями. Видите, вот здесь, где она особенно рот растопырила?

Зинаида Ивановна не смогла с ним не согласиться, и конечная правка приняла следующий вид: «полезла в свой клюв ногтями». Но тут опять вмешалась Вера Львовна:

– Значит, «полезла в свой клюв ногтями», – нараспев произнесла она. – Очень хорошо: «По-ле-зла в свой клюв – ног-тя-ми». Так по-вашему это намного лучше, чем она бы просто – «стала ковырять ногтями во рту»? За «ногтями во рту» я поставила Чекиной «четыре»; а если б Чекина написала, что курица – «полезла в свой клюв ногтями», я должна была бы ставить ей «пять»?

Повисло молчание. Но вот прозвенел звонок, и Зинаида Ивановна сказала:

– Так. Придётся у директора спрашивать.

– Но он же историк! – удивилась Вера Львовна.

– Что из того? Историк, да. Зато он такой человек, – (а карту я заберу), – который любой вам вопрос решит.

И все трое покинули кабинет Зинаиды Ивановны.

Во время второго урока в третий «Б» заглянула какая-то девочка из старших классов и сказала:

– Чекина! С тетрадью по русскому – к директору!

Весь класс, в том числе и страшно побледневшая Вера Львовна, провожал Валю с очень странным выражением лиц. А Валя, хоть и была уверена в своей правоте, но вдруг обнаружила, что леденеет: не может же быть, чтоб эта злосчастная курица привела к чему-то ужасному?!

В коридоре, перед приёмной директора, было слышно, как за дверьми оправдывается противный завучихин голосок. Но вот её нудный лепет утонул в мощном басе Геннадия Павловича:

– О, да сколько угодно! Но не подрывая же авторитет!

«Вот оно!» С замирающим сердцем Валя постучала в дверь.

– Да! – прогремел голос Геннадия Павловича. – Кто там? Входите!

Валя вошла и не слыша себя поздоровалась.

– А! Чекина! Очень кстати! – тучный Геннадий Павлович был раскрасневшийся от гнева, но уже стал отходить и кивнул Зинаиде Ивановне и Вале следовать за ним в кабинет. Здесь он прежде всего расстелил на столе картину. Один край придавил бронзовой пепельницей в виде головы льва, а на другой положил папку с бумагами. Усевшись в кресло, Геннадий Павлович сощурился на то место, где была изображена неправильная курица. И после продолжительной паузы сказал:

– М-да. Недосмотр… Текст!

Валя тут же протянула тетрадку, уже раскрытую на сочинении, и Геннадий Павлович стал читать. Читал он медленно-медленно; но вдруг остановился и посмотрел на нехорошую курицу. Затем перечитал. И опять споткнулся, и опять посмотрел на курицу. Тогда Геннадий Павлович пробежал глазами всё сочинение до конца, и снова вернулся к тому месту, и перечитал снова, только теперь уже выдвинув челюсть. После чего надел очки, и посмотрев на курицу, стал читать уже в очках.

И опять споткнулся.

Тогда Геннадий Павлович крякнул и начал водить пальцем по строчке, на каждом слове кивая и мыча:

– Ага… ага… ногтями во рту. Гм, ногтями… Тогда уж лучше просто: «стала что-то выковыривать изо рта». Хотя – нет, выковыривают обычно из зубов. Позвольте-ка: из зубов, из зубов… – и вдруг его осенило. – Из зоба! Да, но ведь зоб – это ниже, это такой куриный кадык. К тому же, «стала что-то выковыривать из зоба» – м-да. Как-то оно уж совсем не того. А ну-ка ещё раз: «А одна курица ага… ага… ага… – ногтями во рту». Ну что же, – тут Геннадий Павлович снял очки. – Звучит, конечно, не по-русски.

Валя замерла.

– Однако по смыслу верно, – Геннадий Павлович внимательно посмотрел на Валю и сказал. – Я прочитал сочинение; и нашёл, что оно может запросто обойтись и без этого предложения про курицу. Так что, Чекина, мы его – м-да. Мы его просто выкинем. И если мы его выкинем, содержание нисколько не проиграет, а, пожалуй, даже и выиграет. И за такое содержание надо будет ставить «отлично», – Геннадий Павлович закурил и теперь уже обратился к завучу. – Поэтому сделать так. Все дальнейшие обсуждения вопроса – пресечь; неудобную фразу из сочинения – выбросить; «четвёрку» переправить на «пятёрку». Да, и во избежание рецидива, все плакаты этого образца из пособий – изъять.

После чего Зинаида Ивановна привела Валю обратно в третий «Б» и сообщила классной, как должно поступить с этой фразой про курицу. Вера Львовна без слов подскоблила-подчистила в журнале, и теперь уже под общее ликование класса, вписала вместо «четвёрки» – «пятёрку».

И у Чекиной за сочинение стало как и всегда – пять/пять.

Копаясь как-то в навозной куче, свинья обнаружила молоток. «Неплохо, – думает свинья, – если ещё и гвозди найду, построю себе сарайчик». Но стала искать, а гвозди ей попадаются или мелкие, или совсем уж пакостные: если не ржавые – так тупые, не тупые – так гнутые. В общем, ерунда какая-то, а не гвозди. Хотела свинья их выбросить, но посмотрела на молоток и сказала:

– Хе-хе! На то мне и молоток даден, чтобы я могла им эти гадкие гвозди бить. Вот и буду бить молотком гвозди – какие-нибудь, глядишь, да исправятся.

А гвозди услышали, что свинья их хочет молотком побить, и улизнули. Что за фокусы! Да разве ж такое бывает? Бывает ли, не бывает – а только убежали они обратно в кучу и спрятались. Озадачилась свинья; и, поразмыслив, решила наказать гвозди. Отловила их, прицелилась молотком – глядь! А гвозди встали на четвереньки, и под перевёрнутое корыто юркнули. Рассердилась свинья: ну, думает, достану – расплющу на фиг. Отбрасывает корыто, а вместо гвоздей под корытом – ёж сидит.

– Послушай, ёж, – говорит свинья, – ты здесь гвозди видел?

А ёж нахохлился и говорит:

– Пеп! Пеп!

– Ничего не понимаю. Что такое «пеп-пеп»?

– Пеп! Пеп! – говорит ёж. – Кому – гвозди, а кому-то и – комплектующие.

Пригляделась свинья, а ёж-то весь – металлический. Причём, на затылке у него прибита табличка: «самоходный разведывательный бензо-ёж. Заводская серия А-310».