Сегодня особенный день. Сегодня родители достают и собирают ёлку. В этот день они всегда ссорятся. Ёлка хорошая, пушистая, и очень похожа на настоящую, даже не догадаешься, пока не потрогаешь иголки. Но собрав её, мама всё равно вздыхает:
– А живая была бы лучше…
Три года назад папа вдруг понял: лесов на земле становится всё меньше, а человечество каждый год вырубает тысячи деревьев, чтобы позабавить себя несколько дней.
– Это же специальные ёлки! Лишние! Их вырубают, чтобы лес лучше рос! – говорила ему мама.
– Вырубленный лес лучше расти не может! – упрямился папа. Он решил начать борьбу за сохранение «лёгких планеты» и в тот же день пошёл и купил искусственную елку. Она была очень дорогая. На неё ушла половина папиной зарплаты, и на целый месяц вся семья осталась без мороженого. Это мама тоже ему напоминала каждый раз, когда ёлку собирала.
– Всё равно их срубят, не мы, так другие купят!
– Пусть. Но наша семья в этом участвовать не будет.
С каждым годом мама спорила всё меньше, только вздыхала:
– А живая ёлка пахнет лесом и праздником… Детством…
– Живая ёлка растет в лесу. А в доме ёлка – мертвая.
И папа пошёл и купил пихтовое масло.
Гошка с папой согласен. Ему нравились, конечно, настоящие ёлки, их тёплые иголки, запах коры… Но праздники заканчивались, и остовы выброшенных ёлок напоминали скелетики, скукоженные на снегу. Гошка всегда пробегал мимо них побыстрее.
Украшали ёлку все вместе, даже Никитка и Соня. Папа доставал коробку с хрупкими ёлочными игрушками, подавал их маме, а она, стоя на стремянке, вешала их на верхние ветки. Гошка украшал серединку, а Соня и Никита – нижние ветки. Мама любила шары. Гошка – собак и колокольчики. А Соня и Никитка – всё подряд. Поэтому ёлка получалась трёхслойная.
Гошка с первого года, как появилась у них эта ёлка, заметил что-то неладное. В первый год очутились на ёлке имбирные пряники в золотой бумаге со звёздами, такие вкусные, что можно штук сто за раз съесть. А родители клянутся, что они не покупали! И главное: съедят Соня с Никитой все до одного, а наутро новые на ветках появляются, будто вырастают!
А на второй Новый год у папы сломалась гирлянда, и папа никак не мог её починить. Паял, паял, а всё без толку. И как назло из магазинов пропали все гирлянды! Папа совсем отчаялся, а мама сказал:
– Ну, пусть просто так висит…
И повесила её на ёлку. И – честное слово! – даже не включила в розетку, Гошка точно видел! А гирлянда всё равно загорелась. И мама сказала:
– Вот что значит ласковые женские руки!
И в этом году Гошка тоже ждал чего-нибудь такого, особенного.
Он шёл из школы радостный. Последний учебный день всё-таки! И сегодня они все вместе пойдут в игрушечный магазин – покупать ёлочную игрушку. Каждый свою. Это у них традиция такая. Мама купит шар, Гошка – собаку, а если не найдёт, потому что ёлочные собаки очень редко встречаются, то колокольчик, папа – ещё одну гирлянду, а Соня и Никита какую-нибудь ерунду.
Гошка шёл и мечтал. И вдруг встретил его. Пес посмотрел на Гошку и опустил, отвернул голову. Гошка присел пред ним на корточки, погладил, потом подумал, что псу неприятно так – влажной варежкой – снял её побыстрее и погладил ещё раз. Гошка пошёл домой, а пёс пошёл за ним.
Гошка мечтал о собаке. Родители собаку не разрешали. Они были умные и хорошие, но почему-то именно с собаками вышла загвоздка: не хотели Гошкины родители собаку. Гошка шёл домой. Уже не очень радостный. Потому что пёс шёл за ним. И было холодно. И бросить пса на улице Гошка уже не мог, а ссориться с родителями под Новый Год… Ну, сами понимаете.
Дома ещё никого не было, и Гошка спрятал пса под своей кроватью.
– Сиди, ну, пожалуйста, сиди тихо!
Гошка побежал на кухню за колбасой, которую мама купила на праздничный салат. Мама его просто убьёт за колбасу! И отправит покупать новую палку, а он стесняется, колбасы много, попробуй выбрать, он всегда так долго думает, и продавцы нервничают и говорят сердито:
– Тебе чего, мальчик?
А ему колбасы. Самой вкусной. Для самой лучшей собаки на свете. Думаете, Гошка первый раз собаку домой приводит? Нет, это, наверное, пятая. Или даже шестая. Только ему никогда не везло. Обычно или мама, или папа были дома и говорили:
– Ой, какое чудище! Вот дай ей котлетку в подъезде… Нет, солнышко, ну куда такую образину в квартиру? Нет-нет-нет, не может быть и речи!
Собаки съедали котлеты на площадке, полдня ждали, а потом уходили. Гошка плакал. А мама и папа говорили правильные слова.
Только сегодня их дома не было! И Гошка с собакой прошли в квартиру! И съели всю колбасу! И пёс был совсем не «образина» и не «чудище», он был как с картинки! Рыжий и кудрявый! Только грязный.
К приходу мамы Гошка приготовился. Он вымыл пса, расчесал, подмёл пол, помыл посуду, обед подогрел… Но когда раздался звонок, всё-таки спрятал пса под кровать. На всякий случай.
– Ой, какой день сегодня хороший, просто прелесть, морозец такой, самый новогодний! Слушай, Гошка, я знаю, что традиция и всеё такое, мы все вместе ходим за игрушками, но просто не удержалась, такой шар в витрине увидела… ты только посмотри!
Мама достала из сумки ёлочный шар. И правда необыкновенный. Это был даже не совсем шар, а очень пузатый попугай, ало-золотой, с умными чёрными глазами.
– Прелесть, правда? – прошептала мама Гошке в ухо. – Я таких никогда не встречала… Будто живой, будто взмахнёт сейчас крыльями и полетит…
Мама любила птиц. Но от них дома было мусорно.
– Так! – сказала мама весело. – Последний день старого года! Гошка, ты просто обязан убраться в своей комнате! И особенно под кроватью, там у тебя такая свалка!
Знала бы мама!
Пришёл папа вместе с Соней и Никитой, они, оказывается, тоже уже купили игрушки.
– Гошка, ну сбегай один за своей игрушкой, раз такое дело…
«Странный какой-то день», – подумал Гошка и решил признаться.
– Ага, я сейчас… – пробормотал он и пошёл к себе.
Он откинул одеяло на кровати, сказал:
– Вылезай.
Но там было тихо. Гошка наклонился – пса под кроватью не было.
– Ой, какая! – воскликнула Соня. – Мама, мама, а Гошка уже купил игрушку, смотри!
В руках Соня сжимала стеклянную ёлочную собаку, рыжую и кудрявую.
– Ой, какая прелесть! В этом году какие-то необыкновенные игрушки! Вы моего попугая видели? Как живой!
– И моя черепаха живая! – сказал Никита.
– И рыбка моя!
Гошка забрал у Сони свою игрушку, грустно повесил её на елку. Что он, сумасшедший, что ли? Вон тряпка мокрая, и за колбасу ему ещё попадёт…
Вечером все сидели за столом.
– Что-то Гошка у нас расстроенный, – прошептала мама папе. Папа рассеяно плечами пожал. Он в этом году не купил гирлянду. Почему-то ему показалось, что они на змей похожи, а змей папа боялся.
Начали бить куранты. Пора было дарить подарки и поздравлять друг друга. Но с последним боем часов с ёлки вдруг сорвалась Гошкина сегодняшняя ёлочная собака. Он видел, как она летела на пол, ещё секунда – и одни осколки останутся. Рыжие и кудрявые. Гошка зажмурился.
– Бр-р-р! – услышал Гошка папин голос. Будто он головой мотал, пытаясь стряхнуть наваждение. А потом в Гошкины колени ткнулся мокрый нос. Гошка осторожно открыл один глаз и увидел рыжее и кудрявое, а потом ещё умные карие глаза, а потом пёс положил лапы ему на колени и тихонько тявкнул.
Родители долго удивлялись, охали, ахали, не могли понять, но никто, конечно, не мог сказать про чудесную новогоднюю игрушку, что это «чудище» и «образина».
– Ладно, – вздохнула мама, – пусть остаётся, всё-таки Новый год. Но имей в виду, Георгий, что гулять и убирать за ним будешь сам!
– Буду! – не веря своему счастью, сказал Гошка.
И в этот же миг с ветвей ёлки сорвался ало-золотой попугай.
По дну оврага бежал ручей. Весной он был и шумный, и большой, он нёс бурные потоки талой воды с окрестных гор. Летом ручей пересыхал, только по самому дну оврага тянулась тоненькая, как ниточка, струйка. Ручей впадал в Озеро. Озеро было огромным, дальний берег терялся в тумане где-то на горизонте, и было очень похоже на море.
Мостик стоял на ручье совсем недавно, но всё равно он не мог бы сказать, кто и когда его сделал. Маленький был Мостик – три сосновых доски на толстых чурбаках, вот и всё. Характер у него был восторженный. Он весело поскрипывал всеми тремя досками, когда по нему ходили, издавал радостное «тр-рр-р!», когда мальчишки с разбега прыгали с берега ему на середину, и любил смотреть в туманное утро в даль озера.
Мостик мечтал. Он мечтал быть кораблём. Пусть не настоящим, пусть без парусов, пусть даже не кораблём, а лодкой, ну хотя бы плотом – только бы плыть и плыть в туманную озёрную даль. Мостик тяжело вздыхал, когда мальчишки из листьев камыша и сосновой коры делали кораблики и пускали в плаванье.
– Ничего! – шептали ему сосны. – У тебя ещё всё впереди. Ведь недаром ты сделан из нас, корабельных сосен!
– Какие глупости! – смеялась лодка, толстой цепью прикреплённая к берегу. Это была старая заслуженная рыбацкая лодка. В юности она исходила это Озеро вдоль и поперёк, с неё ставили невод, в неё грузили рыбу и уж она-то знала, где он – тот берег Озера.
– Лодка! Ах, Лодка, расскажи мне, как там, в плавании? – просил Мостик.
– Ну-у… – задумчиво растягивала такое коротенькое слово Лодка. – Там по-разному. Тебе, Мостик, этого – увы! – никогда не понять! Это надо испытать самому.
Но всё-таки иногда Лодка ударялась в воспоминания. Во всех приключениях она была настоящим героем, и Мостик слушал её, затаив дыхание. Потом ночью он вздыхал и даже плакал иногда. Ему так сильно хотелось оторвать свои ноги-чурбаки и поплыть, поплыть, поплыть… Но его сделали на совесть, и земля держала крепко.
– Лодка, скажите, Лодка, – спросил однажды Мостик, – а почему вы теперь никуда не плаваете?
– Ну-у… – И Лодка прятала свой дырявый бок. – Я жду прилива, конечно. Ни один уважающий себя корабль не уходит без прилива в море!
Море… корабли, приливы и отливы, шторма и крики альбатросов – эти слова звучали музыкой в каждой из трёх досок Мостика.
– А я? – волновался он. – Скажите уважаемая Лодка, когда будет прилив, я смогу уплыть?
Но Лодка только насмешливо фыркала.
Так проходили день за днём и ночь за ночью. Однажды пришла зима, и Мостик, и Лодка, и Овраг с ручьём, и Озеро, и все Сосны уснули под снегом и видели сны. Каждый – свой. Мостику снился волшебный прилив. Он пришёл большой и гулкий, оторвал от земли все сосны, все дома, и его, Мостик, тоже. Мальчишки сидели на крышах плавающих домов и радостно махали Мостику руками, а женщины, что полоскали на озере бельё, подарили Мостику белоснежную простыню, и он сделал себе парус. Все плыли к морю, где приливы и отливы, где шторма и крики альбатросов. Впереди всех плыла важная лодка и показывала дорогу. Что снилось Лодке, никто не знал, но когда Весной вся земля проснулась, она стала задаваться ещё больше.
Снега в эту зиму выпало очень много, весеннее солнце топило его, топило и устало. Пока солнце отдыхало, лили дожди. Они старались вовсю! Ручей в овраге превратился в настоящую реку, и когда по Мостику проходил особенно тяжёлый человек, Мостик прогибался, и три его доски, касаясь воды, чуть-чуть подмокали. Мостику казалось тогда, что он почти плывёт. А потом началась буря. Большой южный ветер поссорился с дождями, и они спорили всю ночь: свистели, кричали и даже подрались. Мостику было страшно, он весь съёжился и притих. А когда настало утро, и Ветер с Дождём наконец-то помирились, Мостик почувствовал себя как-то странно. Было тихо. Туманно. Плескалась молчаливая озёрная вода. И где-то позади остался родной овраг и корабельные сосны. И Лодка. Вода наполнила её, дырявую, до краёв и она не могла двинуться с места. А Мостик плыл! Мостик был счастлив. Так счастлив, что будь у него глаза, он бы зажмурился, а будь голос, он обязательно что-нибудь крикнул. Что-нибудь такое, радостное! Но ни глаз, ни голоса у Мостика не было, и он продолжал плыть к далёкому озёрному берегу, с виду очень спокойно и даже безразлично.
Второклассник Егорка на уроке краеведения прочитал, что в его родное озеро впадает три реки и одна из него выпадает. Эта одна «выпадающая» долго-долго бежит по равнине и впадает в другую реку, побольше; а река побольше через всю страну бежит прямо к морю. Может быть, Мостик, который сорвало с места бурей, доплывёт до моря. На третьей справа доске Мостика Егорка написал своё имя. Море прочитает его и запомнит. И когда Егорка вырастет и станет капитаном, они с морем будут уже знакомы.
А корабельные сосны смотрели вслед Мостику и перешёптывались:
– Да, молодец он, наш Мостик. Сразу видна порода. Настоящий корабль.
Конечно, обычная история, и ничего в ней особенного нет, но, знаете, когда сам становишься свидетелем… Ох, и возмущалась же Дырявая Лодка! Говорила, что произвол и безобразие… что не доплывёт, пропадёт, сгинет. Но он доплыл, конечно, доплыл. Ведь Егорка-то стал капитаном. И с морем на «ты», по-приятельски…
У отличницы Мухиной толстые, тяжёлые косы. И эти косы мешают Димке Зайцеву стать отличником. И ударником мешают они ему стать. И даже троечником. Потому что сидит Мухина прямо перед Зайцевым. Ровно сидит, прямо. Косы лежат у неё на спине, как два толстых корабельных каната. Как две удивительно редкие золотые змеи. Их привезли из Африки. Там они целыми днями грелись в пустыне на песке и впитали в себя так много африканского солнца, что прямо светятся теперь. Димка смотрит на них и представляет себя дрессировщиком. Заклинателем змей. Вот он прошепчет сейчас:
– Ко мне, мои верные змеи!
Димка привстает над стулом, взгляд его полон величия и силы, всё ему подвластно, тем более какие-то там золотые змеи. Он приближает к ним лицо, золото отражается в Димкиных глазах…
– Анна Васильевна, а Зайцев у меня списывает!
– Зайцев! Ну-ка сядь на место!
Вот как тут стать отличником? Или хотя бы троечником? Чуть что, сразу – списываешь! Эх ты, Мухина!
Мама подарила Никите полынного слона. У него были такие умные глаза, что Никита даже зажмурился. Мама несла слона в сумке, в которую собирала полынь. Мама любила собирать всякие пахучие травы и набивать ими подушки. Она считала, что на таких подушках крепче спится.
Слон весь пропах полынью. Он был маленький, шелковистый, серый, как полынь и совсем ручной – в руке помещался.
– Кто-то потерял, наверное, – сказала мама, – в самых зарослях лежал.
Но Никите казалось, что заросли полыни – это слоновий дом.
– Как ты его назовешь?
Никита пожал плечами. Он придумал имя Джагги, оно было похоже на веселое слово «буги-вуги», и очень ему нравилось, но он стеснялся. Стеснялся, что он такой большой, а играет с девчоночьими игрушками!
Но Джагги был живой и настоящий.
Вечером Никита шептал ему в шелковое ухо:
– Спокойной ночи!
А когда утром мама находила Джагги у Никитиной подушки, она улыбалась:
– Совсем ты, Никитка, у меня маленький… Ну и как вам со слоненком спалось?
– Это не я! – защищался Никита, – Он сам ко мне забрался! Правда!
И каждый вечер Никита демонстративно, чтобы мама видела, ставил слоненка на полку, повыше. А утром Джагги опять оказывался рядом с его подушкой!
Пришлось маме поверить, что Джагги живой и сам бегает к Никите. К тому же ночью она явственно слышит топот маленьких ножек.
Сегодня Димку учительница по голове учебником треснула. Вообще-то он сам виноват. Он специально ронял карандаш, а потом ползал под партами и засовывал девчонкам в портфели дождевых червяков, которых с утра накопал на пришкольном участке. Учительница терпела, а потом стала голос повышать:
– Зайцев! Что ты под партой делаешь?
– Я это… карандаш достаю.
Не успел вылезти, а учительница уже у его парты стоит и кулаком постукивает.
– Ну и где твой карандаш?
Димка руку растопырил, а оттуда червяки повалились.
Ну, вот тут-то она и схватила учебник и бац Димку по голове! И как ни в чем не бывало пошла к доске. Учебник хоть и тонкий был, как тетрадка, а все равно обидно! Димка-то надеялся, что она его за дверь выгонит, и он пойдет в буфет компот пить. А она – драться! Нечестно это!
Хлынули снега. Солнце кипело так, что в один день растопило все снежные вершины Самых Синих гор, и потоки талой ледяной воды, бурой, жёлтой, с крошками льда дружно обрушились на Почти Сосновый Лес.
Бумбурук сидел на крыше своего дома и вязал полосатый шарф.
– Клац, клац,клац, – разговаривали спицы.
– Клац, клац, клац, – синяя полоска.
– Клац, клац, клац, – красная.
Иногда Бумбурук подхватывал с земли листик или веточку и вплетал в вязание. Получалось очень красиво. Дом Бумбурука – пушистый снежный сугроб – стоял в тени сосны, и до него ещё не добралось весеннее солнце.
Из полуразвалившегося скворечника выскочил Крошка Юрк. Шумно втянув носом воздух, он спрыгнул на землю, прошмыгнул мимо Бумбурука, даже не поздоровавшись, засуетился вокруг сугроба, понюхал землю, задвигал ушами и встал столбиком. Бумбурук вязал и делал вид, что не замечает всей этой суеты. Крошка Юрк зашептал:
– Вода, Большая вода, прямо с гор, и так много… Обрушится прямо на нас… Что будет, что будет…Что ты сидишь?! – закричал он на Бумбурука. – Я же говорю – Вода, огромная, как холод! Прямо на нас! Надо бежать, спасаться! Да оторвись ты от этого глупого шарфа!!!
– Я петли считаю.
– Он считает петли! Это шарф, там всегда одинаковое количество петель! Ты вяжешь его всю жизнь, кому он вообще нужен, этот дурацкий шарф! Нас сейчас затопит!!!
Бумбурук ничего не ответил, только спицы в его лапах заклацали обиженно. «Какое непонимание, – думал он, – какая бестактность! Сказать такое… Да ведь я всю душу вкладываю в этот шарф. «Ты вяжешь его всю жизнь!» Он ничего не понимает. Вот эта пятая серая полосочка… Я связал её прошлой осенью, когда лил холодный дождь, она до сих пор хранит его печаль и сырость. А эта – четвёртая сверху – рассветная, и листик тут очень кстати… Как же он не понимает? А ещё сосед! Всю жизнь живём с ним соседями, стали почти родственниками. Не то, чтобы друзьями (как можно быть друзьями с существом, которое может сказать: «этот дурацкий шарф»)….Но всё-таки…. Всё-таки я по-своему привязался к нему, даже свои дома старался строить поближе к его скворечнику, а если не получалось, он сам переносил скворечник поближе ко мне, хотя я его совсем об этом не просил, я вообще считаю, что подобное соседство…»
Но тут Большая вода с гор хлынула в лес, подхватила Бумбурука вместе с его домом-сугробом и понесла к реке.
– Вот только этого не хватало, – пробормотал Бумбурук. – Кто пустил сюда всю эту воду? Ещё вязание намокнет! – и он аккуратно сложил разноцветные клубки в корзинку.
…А в Лесу начался страшный переполох, шум и гам. Крошка Юрк почти никого не успел предупредить о приближении Большой воды, и это событие многих застало врасплох. Разные мелкие существа носились по лесу, прятали имущество, выбирая холмы и деревья повыше, они ссорились и скандалили, ругали солнце, ругали горы и всю эту УЖАСНО БОЛЬШУЮ ВОДУ. Олени всей семьей покинули Оленью рощу и стремительно летели в сторону Заветных лугов. Олененок Лойко на минутку задержался, чтобы подхватить ревущую от страха Лахмотю, и бросился догонять своих. Лахмотя вцепилась в Лойкину шерсть и верещала от скорости и восторга: она спасается вместе с оленями! Вот все обзавидуются!
Лоскутные зайцы начали возводить плотину у реки, но разве можно удержать Большую воду? А она всё приближалась, и многие жители Почти Соснового Леса уже начали подумывать, а стоит ли вообще суетиться, раз её не остановить?
– Надо что-то делать! – сказала КаБадя.
– Да, надо, – согласился Монко, сын белого волка и сбежавшей от злого хозяина собаки. Они сидели под перевёрнутой лодкой и думали.
– Мы самые глупые на свете, – сказала, наконец, КаБадя.
– Я тоже? – удивился медвежонок Семён.
– Да. Мы сидим под ЛОДКОЙ! Идёт Большая вода, и все утонут.
– Навсегда?
– Нет, мы их спасём! Ведь лодка умеет плавать!
– Она вся дырявая, – засомневался Монко, – такие лодки уже не умеют плавать.
– А мы её научим. Мы будем вычерпывать из неё воду и умело управляться с вёслами.
– У меня большая кружка с собой! – обрадовался Семён.
Они выбрались из-под лодки, перевернули ее и забрались вовнутрь.
– Мама убьёт меня за то, что запропастился куда-то в такой опасный момент. А тебя, Монко?
– Когда Мама с Папой пошли в горы, а я сказал, что, пожалуй, останусь с КаБадей во время потопа, Мама только попросила меня не плавать очень далеко. Но я далеко и не буду.
Семён только вздохнул. Ему бы такую самостоятельную жизнь!
– Не переживай, – утешила его КаБадя. – Твоя мама будет благодарна тебе за то, что ты не погиб. Пожалуйста, приготовьтесь. Когда вода подойдёт, она сама подхватит лодку, нам надо только удержаться в ней и…
– И мы поплывём! Эге-ге-гей! – восторженно завопил Семён.
– Мы не просто поплывём, – строго сказала КаБадя. – Мы будем спасать всех пострадавших и несчастных. Это будет настоящая СПАСАТЕЛЬНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ. Мы наберём целую лодку замерших и промокших, закутаем их в тёплые одеяла и дадим горячего чаю с лимоном и мёдом…
– Ой, а ведь у нас нет ни одеял, ни чая!
В это время с рёвом накатила Большая вода, подхватила лодку и понесла к реке. КаБадя тут же выудила за уши обессилевшего лоскутного зайчонка и пробормотала:
– Ну, может быть, одеяла и термос не такие уж и важные вещи в Спасательной Экспедиции.
Вокруг лодки бурлила вода, бурая и тяжёлая. Она неслась к реке, сметая всё на своем пути: последний снег, сломанные ветки и целые деревца, домики мелких зверюшек, их скарб и самих зверюшек. КаБадя и Монко только и успевали вытаскивать из воды всякую мелюзгу. Спасённые сидели на дне лодки, дрожали ушами и хвостами, стучали зубами. Лодка всё тяжелела, и Семён едва успевал вычёрпывать воду.
Мимо лодки величественно проплыл подтаявший сугроб, на котором сидел Бумбурук и вязал шарф.
– Эй, на сугробе! – крикнул Монко. – Бумбурук! Кидай нам свой шарф, мы подтащим тебя на буксире!
Бумбурук не отозвался, но сильно возмутился в душе: что же это такое! Труд всей его жизни (да! И не стыжусь этого!) превратить в буксир?! Все как сговорились сегодня!
Но всё же он оторвался на минуту от вязания. Просто чтобы убедиться, что всё не так страшно, как кричат об этом глупые звери. Он увидел своё отражение в воде. Закрыл глаза. Снова открыл. Вода. Вокруг. Везде.
«Интересно, умеют ли Бумбуруки плавать?» – подумал Бумбурук. Ему стало как-то неуютно на крыше своего дома. Даже сыровато, пожалуй, и холодно.
Вдруг он услышал какой-то писк. Рядом с его сугробом барахталась в воде малявочка. Такая малявочка, что и говорить-то толком не умела, только пищала.
– Куда это смотрят твои родители? Разве можно купаться в такую погоду? – очень удивился Бумбурук и подождал ответа. Но малявочка продолжала пищать и барахтаться.
– Закаливания, конечно, полезны, я понимаю, но всё-таки ты ещё совсем крошечная малявочка.
Лодка спасательной экспедиции подошла вплотную к сугробу.
– Ну! – крикнул Монко. – Давай же! Бросай свой шарф и перебирайся в лодку! Мы тебя спасём!
– Оставьте меня в покое! – разъярился Бумбурук.– Я разговариваю! И совсем не с вами!
Тут сугроб врезался в поваленное дерево, и Бумбурук чуть не свалился в воду. Конец шарфа выскользнул из корзинки и накрыл малявочку с головой.
– Только этого не хватало! – воскликнул Бумбурук. – Кто разложил здесь все эти деревья?
Он побыстрее вытащил свой шарф из воды и уставился на него. С шарфа капало. Мокрый конец его потускнел и затвердел на холоде. Но самое возмутительное – в него вцепилась эта малявочка и смотрела на Бумбурука огромными чёрными глазами.
– Что ты вытворяешь?! Ты же вытянешь мне всю вязку! Это чистая шерсть, между прочим.
Но вот странно: на малявочку этот аргумент не произвёл никакого впечатления. Она продолжала стучать зубами и отчаянно цепляться за шарф. Бумбурук перебрался с совсем растаявшего сугроба на дерево, перетащил туда свою корзинку и сказал:
– Ладно уж, можешь погреться пока. Я не как другие, я считаю, что если тебе самому испортили с утра настроение, то это ещё не повод портить его другим.
И он укутал малявочку сухой половиной шарфа, взял её на руки и даже слегка прижал к себе. Малявочка почти сразу перестала дрожать и стучать зубами, а вскоре совсем согрелась и благодарно заурчала.
– Знаю я вас…– проворчал Бумбурук, утраивая малявочку поудобнее на своих коленях в ожидании кого-нибудь, кто захочет их спасти.
…К концу дня вода спала, растворила в реке свою силу и сердитость, унеслась к Далёкому морю. Ушла в землю, и у земли появился вкусный запах большой весны и большой радости, она до краев наполнилась ожиданием близкого тепла, и чавкала и хлюпала под ногами и лапами. КаБадя, Семён и Монко причалили к берегу, выгрузили всю мелюзгу, которая тут же разбежалась в поисках домов и родственников. КаБадя предложила выпить по чашечке горячего шоколада у неё на сосне, но Крошка Юрк, которого они тоже спасли, сказал скандальным голосом:
– Вы не можете меня бросить вот так, совсем одного, несчастного, одинокого и бездомного! Вы должны и обязаны найти моего Бумбурука! Мы, конечно, не родственники и не друзья (не могу же я дружить с тем, кто занят только своим шарфом!), но он мой сосед и …
Крошка Юрк заревел. Пришлось забыть о шоколаде, тёплом доме внутри Большой сосны и дружеской беседе и идти искать Бумбурука. Они покружили по лесу, заглянули в Тихий Ельник и на Поляну, потом вернулись к реке.
– Вон он! – радостно взвизгнул Крошка Юрк, который сидел у Семёна на макушке и всё видел, – видите, дерево упало в воду? А на нём – тёмное пятно, видите? Это он, Бумбурук! Немедленно его спасите!
Спасательная Экспедиция подошла к поваленному дереву.
– Уважаемый Бумбурук! – сказала КаБадя, которая всегда знала, как надо разговаривать с Бумбуруками. – Вы можете пройти по бревну до берега?
– О, конечно! Для нас, Бумбуруков, это ничего не стоит! – и он тут же добежал по дереву до берега. – Мы с малявочкой давно ждём, когда вы нас спасёте. Мы, правда, ждали вас с воды. Смотри, малявочка, нас спасли. Она, бедненькая, совсем замёрзла, пока купалась. Пришлось подарить ей мой шарф. По правде сказать, он ещё не закончен, но я думаю… то есть мне так показалось, что ей он и такой понравился…
– Что??!! – подпрыгнул на Семёновой макушке Крошка Юрк. – Ты! Подарил! Какой-то малявке! Которую первый раз видишь! Свой шарф! Который ты вязал! Для меня! Всю жизнь! Как ты мог?! – Крошка Юрк сел и посмотрел на Бумбурука огромными от слёз глазами. – Как ты мог… я так ждал… я надеялся, мечтал…А ты! – и Крошка Юрк закрыл мордочку лапами, чтобы никто не видел его горьких слёз.
И хотя Бумбурук был сердит на него, ему вдруг стало неловко, и он пробормотал:
– Но ведь тебе не нравилось… Ты сказал: «Дурацкий шарф»…
– Я?! Сказал? «Дурацкий шарф»?! Ты нарочно! Нарочно путаешь меня с кем-то, чтобы не дарить мне шарф. Мне! Своему другу и соседу, почти родственнику!
Бумбурук засомневался: «А если это и впрямь сказал не он? Ах, сегодня все только и делают, что говорят мне гадости! Но ведь началось всё с Крошки Юрка. Есть такие существа, с которых всё всегда начинается!» И Бумбурук сказал:
– Но у меня есть ещё шерсть и, если ты действительно не говорил: «дурацкий шарф», и согласился бы подождать до Нового года…
– До Нового года?!
– Шарф должен быть красивым и достаточно добротным, – насупился Бумбурук. – Некоторые думают, что связать хороший шарф – плевое дело!
Крошка Юрк смягчился:
– Верно, мой шарф должен быть красивым и добротным. И чтобы я мог закутаться в него весь-весь, от носа до хвоста! Пожалуй, я могу подождать до Нового года. А где ты собираешься поселиться теперь?
Бумбурук передал КаБаде закутанную в шарф малявочку и попросил:
– Позаботься о ней, пожалуйста. Думаю, надо разыскать её родителей и сказать им, чтобы не отпускали её купаться одну. А мне, извините, некогда. Надо шарф вязать.
И они пошли с Крошкой Юрком по берегу, рассуждая, что новый дом надо строить, пожалуй подальше от всей этой воды, а КаБадя, Семён, Монко и малявочка смотрели им вслед.