Перевод Леонида Мезинова

Однажды,
Из таза достав постирушку,
Хозяйка во двор
Отнесла на просушку
Чуть влажные брюки,
Панаму
И майку.
Развесила всё –
И пропала хозяйка!
Пригрелись
На солнышке
Мокрые брюки
И вот
Неожиданно,
Просто от скуки,
Шагнули,
Ничуть не касаясь земли…
И, топнув,
По воздуху
Быстро пошли!
Потом побежали,
Запрыгали брюки
И стали
Такие выделывать трюки,
Что грустная майка
Под номером пять
Слезу перестала
На землю ронять
И, к солнышку взвившись
Привычно и ловко,
В турник превратила
Простую верёвку!
Увидела
Чудо такое
Панама
И чуть не свалилась
В песочницу прямо.
Да вовремя,
К счастью,
Тугая прищепка
В макушку
Вцепилась ей
Крепко-прекрепко.
Тут ветер улёгся,
И вышла хозяйка,
И высохли брюки,
Панама
И майка.

Перевод Леонида Мезинова

Скучая, сидел,
У ворот Гиндулла,
А бабушка козлика
Мимо вела.
Шел козлик
Послушно…
Но тут Гиндулла
Как с криком вдруг
Выскочит из-за угла!..

Из погреба в дом свой
Соседка Зила
В узорном кувшине
Сметану несла.
Уж дверь отворила…
Но тут Гиндулла
Как громко залает
Вдруг из-за угла!..

Сердитый бабай
Из другого села
Шел, палкой играя…
Но тут Гиндулла…
А что Гиндулла?
Ничего Гиндулла!
И носа не высунул из-за угла.

*Бабай – старик

Берёза

Кажется, их было несколько, берёзок, так никогда и не ставших берёзами. И лишь одна дожила до глубокой берёзовой старости. Каким-то неведомым образом отделилась она от других и встала посреди поляны, прямо напротив дома.

И тогда-то из дома, обтирая на ходу руки, вышла молодая женщина в лёгком крепдешиновом платье. За ней следовал мужчина в нижней рубашке и галифе на подтяжках.

Мама встала спиной к берёзке, опустила руки по швам и улыбнулась. А отец прицелился в них фотоаппаратом.

Так была спасена молодая берёзка. Потом отцовский денщик поставил под неё скамью с удобной, скошенной книзу спинкой. Под берёзой стали фотографироваться – вместе, по двое, в одиночку. А на месте сестёр берёзы разбили клубничные грядки и посадили вишни.

Берёза росла и старилась на наших фотографиях. То пышно зеленела, то потихоньку желтела… Но она ещё была, когда развалилась на части ветхая скамейка, о мягкую спинку которой она деликатно опиралась все эти годы Оставшуюся в одиночестве «вечную» берёзу валили в два приема: начали вечером, а закончили утром.

Рубщики в сумерках ушли, а я, одолеваемый любопытством – как теперь всё будет без берёзы? – потихоньку выбрался из дома.

Уже свечерело. Земля была холодна, а небеса прозрачны.

В их левом верхнем углу я увидел знакомый силуэт. Берёза стояла… А тут ещё набежал ветерок, и берёзовые листья, как ни в чём не бывало, зашептали, заговорили…

Не веря в то, что произошло, я стал трогать ветви и ствол стоящей ещё берёзы.

Впадина оказалась глубокой, глубже, чем я предполагал.

«Такая не зарастёт», – подумал я и побежал обратно к дому.

И только в постели, вспомнив, как беззаботно шелестело над головой подрубленное дерево, заплакал – тихо, горестно, уже ни на что не надеясь.

Воронка

…Не где-нибудь там, за тридевять земель, на полях сражений. Здесь, у нас, в Кучино. В лесу.

Ни речки, ни прудика в нашем лесу. Зато какая воронка с лягушками!

Колеблется между берёзок зеленоватая, непроницаемая муть.

Покатый бережок выскальзывает из-под пяток.

Сладковатый запах воды и коровьих лепёшек дурманит голову.

«Лешевой купальней» называют нашу воронку окрестные старухи.

– Смотрите, утопнете!

– Не утопнем!

С разбегу, с разлету, прямо с чавкающей кромки – бултых! Голые, как лягушата, обживаем бомбовую воронку.

Майка

Майка – чистопородная немецкая овчарка. Но у себя в Германии она была обыкновенной бродяжкой.

Я хорошо представляю себе, как отец подобрал её на улице. Он шёл или ехал по оккупированному городу, между разрушенными домами, среди молчаливых усталых людей. А навстречу еле тащился одинокий щенок. И отец нагнулся и подобрал брошенную овчарочку.

Вот так, в мае 1945 года, у нас в доме появилась собака Майка. Добрая, сильная, весёлая немецкая овчарка.

(По мотивам великобританского фольклора)

Пассажиров дожидался 
У дороги дилижанс. 
Прокатиться в дилижансе 
Я имею верный шанс!
Кучер тучен. 
Кучер крут. 
В кулаке 
Крученый кнут. 
Из-под шляпы 
Пот струится, 
Воротник от пыли сер. 
«О, позвольте прокатиться 
В дилижансе вашем, 
Сэр!
Я всю жизнь 
Мечтаю, кучер,
Сесть в подобный дилижанс». 
Улыбнулся строгий кучер, 
Полетела пыль, кружась. 
Прокатиться в дилижансе 
Я имею верный шанс! 
…Обгоняя дилижансы,
Мчится в поле дилижанс. 
Толстый кучер 
В ус не дует –
Он в рожок, надувшись,
Дует…
Молча слушаю рожок
И – кусаю
Пирожок.

С поэтом Володей Приходько я познакомился еще в прошлом веке. Это было золотое время для нашей детской литературы. Хотя бы потому, что стихи и сказки для детей сочиняли К. Чуковский и С. Маршак, С. Михалков и А. Барто…

Детского поэта Владимира Приходько я впервые увидел в издательстве для самых маленьких — «Малыше». Невысокого роста, улыбчивый, с живыми карими глазами, он стоял посредине комнаты, заполненной сидящими и стоящими людьми, и громко, выразительно декламировал:

Вот по небу голубому
Тучка тихо поплыла
И с собою на прогулку
Дождик маленький взяла.

Стихотворение всем понравилось, некоторые сотрудники редакции даже захлопали в ладоши. Я тоже присоединил свой голос к хору похвал. Но тут произошло неожиданное. Оказалось, что поэт принес в редакцию и прочитал стихи… одиннадцатилетнего мальчика, ленинградского школьника Володи Иванова! Владимиру Александровичу случайно попалась на глаза тетрадка со стихами Володи, он прочел их, пришел в восторг и немедленно примчался в издательство. И издательство для самых маленьких читателей прислушалось к его авторитетному мнению. В 1978 году «Малыш» выпустил в свет сборник стихов Володи Иванова «Белый конь» — книжку, написанную мальчиком, совсем еще ребенком для своих ровесников.

Книжечка «Белый конь» с предисловием поэта Владимира Приходько — до сих пор стоит на моей полке. И я не устаю удивляться отзывчивости друга-поэта, его бескорыстной увлеченностью поэзией, любви к детям.

Мы подружились… Да и как было не подружиться с человеком, способным найти общий язык даже… с кусачей осой. Делается это так: завидев страшное насекомое, побыстрее капните себе на ладонь капельку сладкого варенья. Только, чур, не забудьте сказать:

Вот тебе, оса,
Посадочная полоса!
И — увидите, никто вас никогда не укусит!
Ведь не ужалит без нужды
Оса, не чувствуя вражды.

Стихотворение В. Приходько «Оса» — о том, насколько лучше дружить, чем враждовать — запомнилось, полюбилось. И сейчас — разбудите меня среди ночи — прочту его наизусть.

Сам Володя отлично читал свои стихи. Прямо как настоящий актер. Впрочем, так оно и было — в молодые годы он выступал на сцене, читал стихи Пушкина, Лермонтова, Блока. Поэзию, с которой подружился с самых ранних, детских лет…

Его переводы — с украинского, белорусского, польского, туркменского, грузинского — знак любви и привязанности к писателям других национальностей. Володя хорошо знал украинский и польский языки, средне-белорусский. А туркменский и грузинский не знал вовсе! Но он подружился с туркменом Байрамовым, грузином Гиви Чичинадзе. И с помощью своих новых друзей перевел их на русский язык.

И с Володей Ивановым он еще долго переписывался, перезванивался. Жалел, что поэтом Володя-младший так и не стал. Не получилось как-то. Но ведь уникальная детская книжка «Белый конь» все-таки осталась! И теперь ребята нового 21 века могут прочитать стихотворение о том, как однажды добрая тучка подружилась с ма-а-леньким дождиком…

И, конечно же, остались стихи самого Владимира Приходько – умные, добрые, улыбчивые.

(из книги «Отцовская дача»)

Забору вокруг отцовской дачи давно исполнилось пятьдесят лет. А он всё ещё стоит. Выйдя на крыльцо, я привычно удивляюсь этому обстоятельству. Треть с лишним гектара обегает одним махом старый забор – и лесом идёт, и лужайкой, и малинником.

Крапива его снизу оплетает, яблони налегают сверху тяжёлыми ветвями, а он всё идёт и идёт. Идти нелегко, то навозная куча привалится жарким брюхом, то соседские брёвна напрут крутыми боками. Забор всё терпит – стоит, идёт, протискивается вперёд…

Поспешает он, однако, тоже с оглядкой – здесь на длинное полено обопрётся, там за дерево палкой с гвоздём на конце удержится. Но одолевает-таки отведённые ему судьбой треть гектара! На подгибающихся от дряхлости столбах, роняя истлевающие на ходу доски, тянется вперёд старый отцовский забор. И я иду вслед за ним, поднимаю и приколачиваю на место упавшие доски. Прилаживаю их друг к другу на глазок, как придётся – всё равно скоро новый ставить.

В углу забор разворачивается и с неожиданной прытью устремляется в короткий проулок. Из тенистого полумрака выползает к свету, свежему ветерку. Здесь он некоторое время отдыхает: обогревает старые кости, любуется перепархивающими проулок птицами, слушает, что говорят соседи у калитки. И я кладу молоток на землю, вынимаю изо рта гвозди и приваливаюсь к нему спиной.

Хорошо сидеть вот так, бок о бок с тёплым отцовским забором! Неожиданно в проулок всовывает зад грузовик, доверху гружённый тёсом. Трёхметровые толстые теснины с грохотом валятся на землю. Забор тихонько подрагивает от громкого звука падающего дерева. Уезжает машина, и забор успокаивается. На этот раз не к нам, наверное, – думает он про себя. Хотя о чём может думать обыкновенный дощатый забор – пусть и старый, и поставленный отцовскими руками?

Обтекая сияющие желтизной доски, забор неторопливо следует по проулку дальше.

А я ещё некоторое время смотрю ему вслед.

Иван Тарба

Перевод Леонида Мезинова

Гуадала

То залезет под крылечко
И рычит как сто шакалов,
То в арбу впряжет овечку…
Ох уж этот Гуадала!

А недавно 
Вот что было:
С ветки
Яблоко упало…
Прямо
В левый глаз 
Соседки.
Та как крикнет:
- Гуадала!

Вышла бабушка из дому
И руками 
Замахала,
Закричала
Во весь голос:
- Гуадала! Гуадала!

А за нею
И сестренка
Из беседки прискакала,
Поздоровалась с соседкой,
За примочкой
Побежала.

Тут на крик
И мама вышла,
Головою покачала,
Прошептала еле слышно:
- Ох уж этот Гуадала…

Вдруг отцовская 
Повозка
За калиткой
Застучала,
И во двор
На стоге сена
Въехал –
Кто же? –
Гуадала!
- Вот!.. -
Воскликнули родные. –
Вот!..
Ему и горя мало!
Гуадала-Гуадала,
Лишь тебя тут не хватало!

Кто такой Коля, знает, конечно же, каждый юный читатель. Это, разумеется, детский писатель, поэт и прозаик Николай Николаев Красильников. Однако не многим известно, что писатель Красильников ещё и великий путешественник! Потому что путешествовать по земному шару он начал в десять лет, когда его папа и мама поехали жить в Среднюю Азию, в Узбекистан. А потом Коля вырос и уже сам, самостоятельно объездил всю эту Среднюю Азию – солнечную страну безбрежных степей и величественных гор, звонких родников и редких животных и птиц.

И везде – в степи ли, пустыне или в горах – везде и всегда с ним был его верный друг и помощник Калям. Не будем объяснять, кто такой Калям, наверно, вы и сами это прекрасно знаете. Скажем только, что Коля с его Калямом не просто путешествовали, но и записывали в свой путевой блокнот всё самое интересное, самое значительное, что встретилось на их долгом, а порою трудном и опасном пути. И в результате на свет появились десятки книг, рассказов и очень даже познавательных стихов для детей.

Будем надеяться, что те, кто этого ещё не сделал, немедленно проч¬тут книги Николая Красильникова «Есть на свете чудеса!», «В гостях у Али-Бабы», «Тайна охотничьего домика», «Карусель загадок», «Чего не увидел Мюнхгаузен», «Волшебная верёвочка»…

Да, кстати для тех, кто ещё не в курсе: Калям на узбекском языке означает перо для писания на бумаге. А почему слово Калям здесь написано с большой буквы, догадайтесь сами.

Мой старый кот
Сбежал из дома.
Он у меня с рожденья жил.
Я сам кормил его соломой,
Морковкой свежею кормил.
За ним ушла моя корова.
Я сам прогнал ее взашей
За то, что глупая корова
Не шла в амбар ловить мышей.
Теперь я хлеб жую с водою
И не слезаю с сундука.
Кто мне ведро мышей надоит?
Кто мне наловит молока?

Кот и корова

Мой старый кот
Сбежал из дома,
Он у меня с рожденья жил,
Я сам кормил его соломой,
Морковкой свежею кормил.
За ним
Ушла моя корова.
Я сам прогнал ее взашей
За то, что глупая корова
Не шла в амбар ловить мышей.
Теперь я
Хлеб жую с водою
И не слезаю о сундука.
КТО МНЕ ВЕДРО МЫШЕЙ НАДОИТ?
КТО МНЕ НАЛОВИТ МОЛОКА? 

В самолете

Когда ты сядешь 
В самолет,
И он
Покатится 
Вперед, 
И вспыхнут 
На табло огни:
Вниманье!
Пристегнуть ремни!
Не спрашивай,
Зачем они,
А самолет свой...
Пристегни!
Иначе,
Видишь ли,
Малыш,
Один ты
В небо
Улетишь!
Ну и кому,
Скажи,
Охота
Лететь вот так...
Без самолета?

Тритоны

В водах тихого затона
Пели песни
Три тритона.
Первые звался ХАРИТОНОМ,
Пел
Красивым БАРИТОНОМ.
Славно пел
Тритон Антон,
Был он тоже баритон.
Но у третьего тритона
Голос ниже
На ТРИ ТОНА.
А уж если у тритона
Голос
Ниже
Баритона —
Значит, это МОЩНЫЙ БАС!
. . . . . . . . .
Вот и весь рассказ.

Сом

Жил в речке одной
Преогромнейший сом.
Он был так огромен,
Велик
И весом,
Что даже лягушки,
Увидев сома,
От страха
Сходили с ума!

Но был добряком
Преогромнейший сом,
Великий любитель
Купаться!
Любил кувыркаться
В воде колесом
И в тине усами
Копаться.

Еще он любил
По утрам собирать
Упавшие звезды
В речушке.
Поверьте!
Напрасно сходили с ума
От страха
Речные лягушки.
Сома-силача,
Великана сома
Не стоило им опасаться.
Был сом так огромен,
Велик и весом,
Что просто
Стеснялся
Кусаться!

Об авторе этой книжки

Я родился и вырос на окраине Москвы, возле Киевского вокзала. Громкие паровозные гудки настойчиво звали куда-то в путь… Мне было пять лет, когда я в первый раз встретился глазами с собакой. Какая-то крупная и лохматая псина лежала на мостовой и провожала глазами всех прохожих. Собака не встала, не пошла следом, но мои шаги почему-то замедлились.

Собака лежала поперёк дороги, редкие машины огибали её, трамвай весело названивал в каких-нибудь трёх шагах от лежащей. Я остановился и легонько, чтобы не заразиться, и не набраться блох, погладил по толстой, точно ковёр, шкуре. В ответ собака тихонько вильнула хвостом… Подошли еще люди, задышали в затылок.

– Бесхозная собака. Надо бы дворника позвать. Пусть отправит куда следует…

Не в силах больше выносить взгляда бесхозной собаки, я вскочил и побежал домой. Хорошо, что бежать было недалеко.

– Мама, дай санки!

– Лёша! Где ты шляешься? Отец на доклад к Сталину едет, а ты…

Санки стояли в ванной, надо было незаметно проскользнуть мимо отцовского кабинета. В открытую дверь я увидел, как отец, бледный, сосредоточенно цепляет к мундиру генерала авиации морской кортик. Я схватил санки и выскочил на улицу.

Поворот, на котором только что лежала собака, был пуст, и последние зеваки расходились на все четыре стороны.

– А где собака?

– Хозяйка пришла, увела. Говорит, старая, больная. Всё уходит куда-то из дома.

Я повёз пустые санки домой. Машины у подъезда уже не было. Я прислонил санки к нашим дверям, поднялся двумя этажами выше и – оп-ля-ля! – съехал вниз по перилам.

А действительно, на кой мне сдалась та собака на улице? Да к тому же ещё старая и больная…

…Целой жизни мне не хватило, чтобы ответить на этот вопрос.

* * *

Всю зиму валяется-нежится Мышка на мягкой постели. Зато по весне… Спрыгнет с крыльца на зелёную травку, носится, играет. Забежит вперёд, упадёт на спину. Терпеливо ждёт, когда погладят.

– Ах, какую собаку выбросили!

Довольна Мышь, взвизгнет радостно, вскочит, умчится вперёд. Правда, недалеко. Через пару шагов брякнется на спину, вытянется, замрёт как мёртвая. Мохнатые лапки прижаты к туловищу, кожаные веки лукаво прижмурены. Как тут не пожалеть собаку, не погладить по голенькому пузику.

– Ах, какую собаку выбросили!

А ведь и впрямь выбросили. Такую хорошую собаку взяли да и выбросили.

* * *

Мой ключ ещё в замке, а они уже у двери. Лай, сопение, повизгивание. Дверь с трудом приоткрывается, и… Шесть пар лап с размаху ударяются в живот, шесть хвостов колошматят по ногам, шесть носов тычутся в сумку.

– На место, твари мои любезные!

Невозможно, немыслимо огладить одной рукой сразу шесть подставленных головёнок.

Кое-как добираюсь до кресла, проваливаюсь в сиденье и перевоплощаюсь в многорукого Будду.

* * *

Не мной замечено: у каждого хвостатого организма – свой способ приласкаться.

Гордая Лида пригибает толстую шею и долго-долго смотрит себе между лапами. Ждёт, когда её погладят…

Балованный Тоша вскакивает на постель, сзади кладёт голову на плечо и принимается шумно жевать хозяйское ухо. Это не больно, но немножко щекотно.

Вымогающая ласку Эрделька с азартом орудует длинной мордой: ввинчивает её в колени, подбрасывает вверх руку, осторожно защемляет край ладони в зубастой пасти…

Дунечка, та давно уже знает, кто лучшая собака в мире! Раскрутит свой пропеллер, взлетит на колени и поглядывает оттуда победно.

Мышка начинает с попискивания, затем валится навзничь и принимается сучить ножками. У неё крохотный, размером с чайное блюдечко, но ужасно сладострастный животик.

Иногда, дождавшись, когда схлынут другие собаки, откуда-то появляется Жучка. Прислонится ухом к хозяйской коленке и окаменеет. Так и будет сидеть, пока не встанешь.

Я заметил, если гладить собаку невнимательно или по обязанности, она скоро уходит…

* * *

Даже от собственной миски с водой ждёт подвоха Жучка. Подойдёт, наклонится, замрёт с вытянутым носом. Стоит, смотрит в одну точку. Да вдруг как шарахнет лапой по водяному зеркалу! Только мелкие капли-осколки в стороны летят…

Что-то не нравится Жучке в её отражении. Может быть, слишком длинный, любопытный нос? Или хитро прижмуренные глаза-гляделки?

Успокоится вода, уляжется в миске. Опять смотрит из кривого зеркала мокрая дворняжка. Неказистая, нескладная…

Хмурится Жучка, колотит лапой по воде. Пока вовсе не перевернёт миску.

– Эх, ты, Жучка-Жучка. Ну что ты на саму себя бычишься?

Попила Жучка из лужицы на полу, пошла с Эрделькой возиться. Перестала бунтовать против Творца своего и нашего.

Сказка для Жучки

Когда создавался мир, под рукой у Творца были самые разные материалы: горячая лава, твёрдый камень, бегущий ветер. Так были созданы лев – гроза зверей, трудолюбивый бык и царь воздуха – орёл. Неистраченной осталась только коробочка с пластилином – мягким податливым материалом.

Перекрестился Господь, взял кусок пластилина и принялся за работу. Старался изо всех сил: удлинял и укорачивал ноги, вытягивал и закольцовывал хвост, настораживал и приопускал ушки.

Так – незаметно – миновали семь отведённых для сотворения мира дней. А Господь всё никак не мог оторваться от весёлой возни с пластилином. Не заметил, как прошли, пробежали сначала века, потом тысячелетия…

Знаешь, Жучка, наш мир полон одинаковыми львами, типичными быками и абсолютно похожими орлами.

И только такой как ты – неказистой, нескладной, голенастой красавицы – не было, нет и не будет в целом свете.

* * *

Вводить в дом очередную уродину – право хозяина. Лида понимает это, но не одобряет.

Когда я втаскивал на крыльцо Эрдельку с безжизненно повисшей лапой, Лида лежала на своём топчане и недовольно шевелила бровями. А потом встала и ушла в дальний угол веранды.

Там она пролежала всё лето. Скоро Эрделька поправилась, выросла и превратилась в красивого и сильного зверя. Однажды она спрыгнула с топчана и убежала во двор – играть с маленькой Мышкой.

А постаревшая на месяц Лида тихонько вышла из своего угла, кряхтя влезла на топчан и с довольным вздохом закрыла глаза.

* * *

Обживать отцовскую дачу поехали с Лидой. Маршрут привычный: трамваем до метро, потом автобусом, снова трамваем и, наконец, электричкой. Лидка исправно налегала на поводок, послушно прыгала в подъезжающие транспортные средства, а когда, уже в Кучино, подошли к знакомым воротам, потянула изо всех сил.

Спустил её с поводка, стал отпирать веранду. Лидка куда-то пропала. Не сразу я сообразил, что моя Лида побежала искать всю свою компанию: Тошу, Дуню, Эрдельку, Мышку.

Никого… Притихшая и явно расстроенная Лида вошла в дом, за¬лезла на диван и стала на нём жить.

Я тоже не сразу привык к тишине нашего полдома, но потом приобвык, стал заглядывать в старые «Огоньки», крутить «Аккорд» и любоваться спящей на всех постелях Лидкой.

Нет, всё получилось правильно и очень даже хорошо! Только на третий – или четвертый? – день вдруг почудилось, что мы с Лидкой умерли и живём на том свете. Хорошо живём, но всё-таки…

Даже голоса родственников за стеной не нарушали этого «того-светного» состояния. Странное дело, но я совсем не помню, что мы ели и какая погода стояла за старым дачным забором.

* * *

Когда пишешь о собаках, для людей совсем не остаётся места. Даже для таких, как дачный шабашник Серёга Пивкин с его велосипедом ХВЗ (Харьковский велосипедный завод). Любой разговор со мной он начинает со слов:

– Ты, говорят, писатель. Напиши лучше обо мне.

Через всю Народную улицу поддатый Серега тащит за шкирку свой ХВЗ. Его самого клонит то влево, то вправо, но привычный руль и поворотливое колесо сохраняют необходимое ему равновесие.

– Хорошо, Серега, напишу!

– Не обманешь?

– Не обману.

Ну как же я могу обмануть тебя, Серега? Ведь это ты, Серега, царствие тебе небесное, вытащил мою Лидку из захлёстнутой на высоком заборе петле. А потом привёл её в наш проулок…

С тех пор моя Лида постоянно обрёхивает твою кудлатую голову, узенькие добрые глазки и сломанный на стройке нос. Похоже, что гордая Лидка не любит вспоминать о том, как пять километров бежала за твоим велосипедом.

* * *

Обои в моей комнате постарели, повыцвели. А около двери расплылось большое, невыводимое пятно. Здесь, привалившись спиной к стене, подолгу лежит моя Лида.

Идут годы, я всё реже встаю из-за стола и направляюсь к двери. Чаще остаюсь дома и смотрю, как погрузневшая Лида со вздохом переворачивается с бока на бок. Вот уже десять лет, как мы вместе. И некогда прекрасные, новые обои пожелтели и обросли по краям бахромой. А старенькая Лида начала громко всхрапывать во сне.

Не станет Лиды, но её тень на стене останется. Никогда и никому я не позволю переклеить обои в своей комнате. А если придётся про¬дать отцовскую дачу и уехать, вырежу кусок стены и увезу с собой.

Однажды спозаранку
Пришёл корабль из дальних стран,
Привёз слонов из дальних стран,
И с ними – обезьянку.

Вожатый «Ну!» сказал слонам.
Вожатый «Но!» сказал слонам.
А мне сказал он: «Это вам!
Возьмите обезьянку!»

Я удивился: «Вот чудак!»
Я рассердился: «Как же так?
Зачем мне обезьянка?»

Слоны вздохнули тяжело.
Слоны шагнули тяжело.
А мне сказал вожатый:
«А вы – чудаковатый!»

Он усмехнулся: «Ну и ну!» –
И подмигнул, шутя, слону. –
«Признаться, очень странно,
Что вам, товарищ, не нужна
Такая обезьяна!»

Я улыбнулся: «Вот чудак!»
Я засмеялся: «Коли так –
Давайте обезьянку!»

Но затрубил вдруг телефон,
И оборвался сладкий сон
Нежданно,
Спозаранку…

По уличному рынку прогуливается небольшая афганка. Настоящая восточная красавица: роскошная, палевого цвета шубка, узкая интеллигентная мордочка, длинные локоны – уши.

Девочка так хороша собой, что не сразу замечаешь верёвку на шее и обрывок картона на ней.

Ей охотно подают, кидают кто половинку сосиски, кто – замерзший пельмень. Покачивают растроганно головами, читая крупные, вкривь и вкось выведенные буквы: ИЩУ ХОЗЯИНА.

* * *

Объяв

(оторванo)

Разыскивается собака, кличка Тиша, малый

(оторванo)

с сильной проседью, чёлка над глазами, почти белые брови. С

(оторванo)

собака перемещается в электричках, изредка выбегает из вагона по разным надобностям.

О розыске Тихона информированы машинисты электрички, уборщики вагонов, линейная милиция. Тихона видели в Петушках, 8

(оторванo)

и 15 октября в

(оторванo)

Собака очень добрая, ласковая, отзовётся на кличку и подойдёт, если её позовут.

За поимку гарантировано хорошее вознаграждение.

Наш телефон 76

(оторванo)

ЗВОНИТЬ КРУГЛОСУТОЧНО!

* * *

У всех пуделей сзади «кисточка», а у нашей Дуни настоящий хвост. Длинный и лохматый, он достался ей от дворового бродячего детства.

Дунька нашлась морозным утром на трамвайной остановке. Некоторое время она сновала между пританцовывающих ног, а потом остановилась напротив меня и, задрав кверху нос, весело завертела хвостом.

Замерзшие лица расцвели улыбками, и Дуня удвоила усилия – пока нечто вроде снегового вихря не образовалось у неё на хвосте. Но тут подошёл трамвай и пассажиры, перестав интересоваться необыкновенным дуниным хвостом, полезли в тёплое чрево вагона. Я тоже, стараясь не смотреть, как упадет веселый хвостик, взобрался на подножку. И только подъезжая к следующей остановке, не выдержал и обернулся…

…Сейчас, когда я пишу эти строки, Дуня стоит напротив меня.

Нос её задран кверху, глаза задорно блестят, хвост работает как заведённый. Да и вся наша Дунечка очень напоминает Карлсона: такая же маленькая, плотненькая и такая же своенравная, любящая поверховодить. Но главное её сходство с Карлсоном – это, конечно же, волшебный хвост-пропеллер.

* * *

Как ни взглянешь в их сторону, лежат себе рядышком, в одина¬ковых позах: лапы вытянуты вперёд, головы чуть приподняты, глаза сонно прижмурены.

Братья? Непохоже что-то.

Друзья? Но у бродяг не бывает, не может быть друзей.

У друга не вырвешь изо рта кусок промасленной бумаги, его не столкнешь с тёплого канализационного люка.

Так кто же они друг другу – эти двое с невозмутимыми мордами сфинксов? Что соединило, что сблизило их в этой пустыне? Неужели… отсутствие человека?

На перекрестке, возле угла дома, сидит и смотрит на прохожих большая рыжая собака.

У неё слегка прищуренные, точно близорукие, ласковые глаза.

Кого она высматривает в этой толпе? Кого ищет?

Необычное это зрелище – сидячая бродячая собака!

Про Емелю  

Спеша к неведомой земле,
Емеля
Плыл на корабле,
Уж близко берег,
Близко цель.
И вдруг –
Емеля
Сел на мель.
И вдруг –
Емеля
Сел на мель
На девять дней
И пять недель.
Емеля пил,
Емеля ел,
Емеля на воду
Глядел.
Он говорил:
– Из всех мелей
Мне эта мель
Всего милей! –
И вдруг –
зашевелилась МЕЛЬ!
Плывет, пыхтя,
по морю МЕЛЬ!
Емеля на мели
Сидит.
А эта мель –
ОГРОМНЫЙ КИТ!

На слоне

Я хочу покататься.
На ком? На слоне!
Я хочу покачаться
На могучей спине.
Я сижу на слоне.
Надо мной – облака.
Я ударю слона
Каблуками в бока!
Я пришпорю слона
И скажу ему:
– Но! –
Но слону не понять
Лошадиного «но».
– Эге-ге! –
Я скажу потихоньку себе.
Видно,
Слон понимает приказ:
– Цоб-цобе!
Цоб-цобе! –
Слон и ухом своим не ведёт.
– Цоб-цобе! –
Он стоит.
Не бежит.
Не идёт.

И тогда я скажу:
– Покатай меня, слон! –
И, качнувшись,
Пойдёт потихонечку он.

Про Емелю  

Спеша к неведомой земле,
Емеля
Плыл на корабле,
Уж близко берег,
Близко цель.
И вдруг –
Емеля
Сел на мель.
И вдруг –
Емеля
Сел на мель
На девять дней
И пять недель.
Емеля пил,
Емеля ел,
Емеля на воду
Глядел.
Он говорил:
– Из всех мелей
Мне эта мель
Всего милей! –
И вдруг –
зашевелилась МЕЛЬ!
Плывет, пыхтя,
по морю МЕЛЬ!
Емеля на мели
Сидит.
А эта мель –
ОГРОМНЫЙ КИТ!

На слоне

Я хочу покататься.
На ком? На слоне!
Я хочу покачаться
На могучей спине.
Я сижу на слоне.
Надо мной – облака.
Я ударю слона
Каблуками в бока!
Я пришпорю слона
И скажу ему:
– Но! –
Но слону не понять
Лошадиного «но».
– Эге-ге! –
Я скажу потихоньку себе.
Видно,
Слон понимает приказ:
– Цоб-цобе!
Цоб-цобе! –
Слон и ухом своим не ведёт.
– Цоб-цобе! –
Он стоит.
Не бежит.
Не идёт.

И тогда я скажу:
– Покатай меня, слон! –
И, качнувшись,
Пойдёт потихонечку он.

Сом

Жил в речке одной
Преогромнейший сом.
Он был так огромен,
Велик
И весом,
Что даже лягушки,
Увидев сома,
От страха
Сходили с ума!

Но был добряком 
Преогромнейший сом, 
Великий любитель 
Купаться!
Любил кувыркаться 
В воде колесом 
И в тине усами 
Копаться.

Ещё он любил
По утрам собирать
Упавшие звезды
В речушке.
Поверьте!
Напрасно сходили с ума
От страха
Речные лягушки.
Сома-силача,
Великана сома
Не стоило им  опасаться. 
Был сом так огромен, 
Велик и весом, 
Что просто
Стеснялся
Кусаться!

Про пирогу

Для тех,
Кто не видел индейских пирог, -
Пирога похожа
На длинный пирог!
Но этот пирог -
Необычный пирог:
В него не кладут
Ни мёд, ни творог,
В него не кладут
Ни капусту, ни лук...
А что же кладут в него?
Стрелы и лук!
Такую начинку
Дают пирогу,
Чтоб этот пирог
Не достался врагу!

Белка, белка –
Быстрый мостик
Между ёлкой и сосной…
…Над полянкою лесной
Перекинься, быстрый мостик!
Людмила Николаенко

Не знаю, как вы, но и я не прочь прогуляться по воздушному беличьему мостику. Сколько увидишь вокруг, сколько узнаешь! Вот только в незнакомом лесу недолго и заблудиться.

И тогда… Куда только пропадает радостное, праздничное настроение!

…Деревья до неба
И солнце, и птицы.
А мне всё равно
И при солнце темно.

Не знаю, как вы, но и написавшая эти строки однажды тоже заблудилась. Произошло это в Карелии, в местечке Сортавала. Леса там такие, что никакая белка не обскачет. Быстро стемнело, небо затянуло тучами, пошёл сильный дождь. Но Людмила Михайловна не растерялась и, когда дождь перестал, сняла с себя всю одежду и развесила её по кустам – сушиться. Дул пронизывающий ветер, у путешественницы зуб на зуб не попадал от холода. Чтобы не замёрзнуть насмерть, пришлось начать подпрыгивать на месте. Сначала она приплясывала молча, потом стала подпевать, затем – читать собственные стихи.

Белка, белка –
Быстрый мостик…

Так и скоротала ночь. Сидела под корнями упавшего дерева, а где-то рядом бродил, рыча, дикий медведь. И утром, надев просохшую одежду, Людмила Михайловна вышла к людям.

Вот какой смелый, выносливый и никогда не унывающий человек Людмила Николаенко! И – умелый. Коренная москвичка, а всё умеет: и траву косить, и дрова рубить, и деревенскую печь затопить. А какой поэт замечательный!

Собака споткнулась.
Споткнулась о запах,
Как будто запуталась
В собственных лапах.

Первым поэтическое дарованье Николаенко заметил Корней Иванович Чуковский. Прочитав стихи молодой поэтессы, классик детской литературы прислал ей своё поздравительное письмо. Стихи Николаенко понравились Елене Александровне Благининой, а рекомендацию в Союз писателей ей дал Лев Кассиль.

Людмила Николаенко оправдала надежды своих друзей – написала для маленьких читателей более десяти прекрасных стихотворных книжек. Её произведения иллюстрировали такие замечательные наши художники, как С. Остров, В. Гусев, Г. Макавеева, Я. Манухин, В. Чапля. А теперь рисунки к стихам Людмилы Михайловны делает её дочь – художница Марина Талашенко.

Конечно, не всё просто и гладко было в жизни Николаенко. Была великая и священная Отечественная война. Совсем ещё юной девушкой, студенткой Полиграфического института Людмила Михайловна работала на строительстве оборонительных сооружений под Москвой, валила лес для противотанковых укреплений. Вместе с подругами спасалась в укрытиях от налётов фашистских самолётов…

Сама Людмила Михайловна считает, что в жизни ей всегда везло. И очень удивляется, когда с ней не соглашаются. А как же иначе? Ведь в раннем её детстве их семья собиралась уехать в Америку. Но ведь не уехала же! И потом в её жизни была и встреча с Чуковским, и дружба с Благининой.

Кстати… После того случая в сортавальском лесу к ней в воде подплыла усатая озёрная нерпа. И долго-долго плескалась рядом, тараща на пловчиху круглые кошачьи глаза. Как будто хотела, но не осмеливалась спросить: неужели это и есть та самая Николаенко?

Эдуард Авакян

Перевод Леонида Мезинова

В зоопарке

Полярный медведь, что дремал под скалой,
Увидел вдруг бурого братца…
- Откуда, - он рявкнул, - грязнуля такой?
И надо же так ИЗВАЛЯТЬСЯ!
Но где отыскал ты, приятель, ответь,
Такое количество сажи?.. –
… Проснулся сосед его, бурый медведь,
И сел от волнения даже.
-	Ой, белый медведь… Да не снится ль он мне?
Я в жизни с таким не встречался!
Эй, коли уж ты прислонился к стене,
Пошел бы, чудак, искупался!

Бегемот на улице

Кричал и толпился у сквера народ:
- Живой бегемот? Но откуда?
- Откуда он взялся? Куда он идет?
- Вот чудо, великое чудо! 
А он не спеша продвигался вперед,
То медленно рот разевая,
То прыгать пускаясь… Казалось, бредёт
Куда-то гора небольшая.
Сбавляли трамваи стремительный ход,
В домах дребезжала посуда.
И плыл, как корабль по волнам, бегемот
Средь грохота, звона и гула,
И криков прохожих, и лая собак…
И молча из шумных окошек
Смотрели, как шёл бегемот в зоопарк,
Сто мрачных, взъерошенных кошек.

Перевод Леонида Мезинова

- Тебя просили опустить
Письмо, ты помнишь, котик? 
- Письмо? Да мог ли я забыть? 
Клянусь здоровьем тёти!

- Забыть, мой зайчик, не беда, 
Вот лгать старушке тёте...
- Письмо отправил я, когда 
Была ты на работе.

- Тогда ты вспомнишь, спору нет, 
И мне ответишь, мышка, 
Какого цвета был конверт 
У этого письмишка?

- Конечно, тётя! Чудный цвет, 
Неяркий, но красивый.
- И все же ты отнёс конверт 
Зелёный или синий?

- Твоё письмо - в руках нести?! 
А если нападенье? 
Его я спрятал на груди 
И нёс - как донесенье!

А забежав за уголок, 
Тотчас же бросил в ящик.
- Ответ прекрасный, голубок, 
К тому же - подходящий.

- Да, чтоб достать его рукой,
На цыпочки поднялся.
- И не упал?.. Ах, Боже мой, 
Как козлик мой старался!

- Минуты две - нет, три! - пыхтел, 
А подошел военный 
И даже чуточку присел –
Такой был здоровенный!

Потом две девочки прошли... 
Такси промчалось вроде... 
Корову мимо провели. 
Клянусь здоровьем тёти!

Потом купил я эскимо 
У дома... Вот как было!
- Всё было, ослик, лишь письмо 
Я дать тебе забыла!