Всех нас когда-нибудь учат тому, что называть Наталью Наташкой или Колю Колькой неприлично, но некоторые этого умудряются за всю свою жизнь так и не запомнить. И настолько забываются, что даже себя неприличным именем называть начинают. Спросишь: «Тебя как зовут?» – а в ответ услышишь: «Борька!»

Ну, сами посудите… куда ж это всё годится?

К сожалению, именно так и случилось с жителями Аляски. Много сотен лет назад они настолько забыли все правила приличия, что даже свою собственную землю стали называть Аляской. Хотя, конечно же, никакая она не Аляска! Её настоящее название звучит гордо и красиво: Аляса . А Аляска – это даже и не название, а противная какая-то кличка.

Поэтому мы с вами – будучи людьми хорошо воспитанными – давайте называть её как положено, а именно Аляса . Жителей же её мы будем вежливо называть алясеевичами и алясеевнами , а не аляскинцами , как они сами себя именуют.

Аляса находится далеко на севере, что уже само по себе достаточно грустно. Это значит, что здесь всегда ужасные морозы – и жители почти круглый год трясутся от холода. Что, впрочем, не мешает им сохранять присутствие духа и быть очень разговорчивыми – недаром здесь существует выражение точить алясы : оно означает «разговаривать о чем попало». Алясеевичи и алясеевны занимаются этим с утра до вечера – причем с неподдельным удовольствием! Как ни заглянешь к ним – все от мала до велика сидят и точат алясы ! Скажешь:
– Хватит Вам, алясеевичи и алясеевны, алясы-то точить !

А они только алясково улыбаются и делают вид, что не понимают. Кстати, улыбаться алясково – это на Алясе значит «почти ласково, как бы ласково», потому что тут, на Алясе , всё происходит вроде как понарошку. Этим Аляса и отличается от других поселений. Кстати, одна из версий происхождения названия Алясы гласит, что название это принадлежит остроумным французским первопроходцам: они, дескать, и дали местности имя «A la ?a» – «Как бы так». Впрочем, данную версию мало кто поддерживает. Большинство склоняется к другим, речь о которых у нас с вами впереди.

В связи с тем, что всё здесь происходит как бы понарошку, тем, кто впервые попадает сюда, прежде всего, следует знать, что ничего нельзя принимать за чистую монету. Например, алясеевичи и алясеевны улыбаются как бы ласково, а на самом-то деле – довольно грозно. Только повернешься к ним спиной – тут-то они на тебя и накинут аляссо : как бы лассо, да только потолще и покрепче! И считаешься ты отныне их пленником, а с пленниками тут особенно не церемонятся: пленников каждый день снег заставляют расчищать… Это несмотря на то, что снег тут идет беспрерывно: его что расчищай, что не расчищай!

Точа алясы , местные жители часто договариваются до полной окалясицы : тем, кому приходилось ее слышать, никогда этого не забудут. Мне, например, довелось однажды присутствовать при разговоре пяти пожилых алясеевичей о том, кому на Руси жить хорошо. Так они до того договорились, что оказалось, будто на Руси вообще всем жить хорошо! Ну, сами подумайте: разве лезет подобная окалясица хоть в какие-то ворота? Некрасов уж как в данном вопросе разбирался – и то сказал, что на Руси почти всем жить плохо!

Теперь настало время вернуться к происхождению названия Алясы .

Большая группа английских ученых считает, что слово Аляса непосредственно связано со словом Alas , а данное слово в переводе означает «увы!». И это очень похоже на правду, потому как чему ж тут, на Алясе , особенно радоваться-то? Снега да морозы… кому понравится? Если бы алясеевичи и алясеевны не точили алясы , то и вообще со скуки можно было бы помереть!

Впрочем, и с алясами дни тянутся долго. Вот почему на глаза алясеевен так часто наворачиваются горючие слезы.

– Ты что, алясеевна ? – нет-нет да и спросит сердобольный какой-нибудь алясеевич.

– Да так, алясеевич , не обращай никакого внимания, – слышится тихий ответ. – Скучно мне тут, среди снегов… хоть раненою волчицею вой!

Потому-то алясеевичи и придумали для алясеевен развлечение на славу! Когда алясеевнам становится совсем тоскливо, алясеевичи запрягают собак и в специальных таких калясках отправляются со своими алясеевнами в заснеженные ляса . Каляски сделаны у них из дерева и представляют собой огромные, что твои дома, сооружения, в которых может поместиться до ста аляссевичей и до пятидесяти алясеевен : это потому, что каждая алясеевна , как правило, в два раза толще каждого алясеевича. Каляски украшают балясинами , такими пузатыми столбиками: они идут по всему периметру каляски и придают ей вид какой-нибудь галереи.

Любят алясеевны поездки в ляса ! Занемевшими от стужи пальцами держась за балясины , они всю дорогу хохочут как сумасшедшие да бросают на своих алясеевичей взгляды, полные огня. И, кажется, забывают даже о денно и нощно гложущей их тоске по другой жизни…

В лясах жители Алясы устраивают ритуальные пляски вокруг костра. Для непосвященных пляски эти выглядят загадочными: наступают алясеевичи и алясеевны на костер и… тут же отступают от него на безопасное расстояние. А потом падают на снег и начинают кататься по нему взад-вперед, издавая при этом характерные щелкающие звуки. Только вот никому из исследователей местных нравов еще так и не удалось узнать, для чего они все это делают. Некоторые полагают, что таким образом алясеевичи и алясеевны заклинают своих старых богов. Но в точности, конечно, неизвестно, есть ли у них вообще какие-нибудь боги, – ибо подобные вещи никогда не предаются здесь огляске. Алясеевичи и алясеевны не любят посвящать чужаков в историю Алясы , и при достижении совершеннолетия каждый из них кровью своих близких подписывает клятву, корни которой уходят в седую древность: «Живешь на Аляске – избегай огляски !».

Потому-то жители Алясы и считаются одной из самых непостижимых народностей мира: по-настоящему в глубину души своеобразной народности этой так еще и не удалось заглянуть никому*.

________________________

•

Тема ближайшего урока странноведения – республика Чад.

На вешалке висели шубы, потому что на улице была зима, и гости в них пришли. Висеть было довольно скучно, но шубы умеют только висеть, а больше ничего не умеют. Вот они и висели себе на вешалке.

Между прочим, шубы эти стоили ужас как дорого – почти все по несколько тысяч. А послушать только, что они говорили, так прямо оторопь брала от того, как они важничали!

– Я не привыкла к такой тесноте, – постоянно вздыхала Песцовая Шубка. – У нас дома для меня специально отведен целый шкаф, где меня держат в полиэтилене, потому что боятся запылить! А тут стиснули со всех сторон…

– Да уж, – подхватывало Норковое Манто, – здесь ужасно тесно. Но еще страшнее духота. На меня перед выходом чуть ли не целый флакон духов вылили – и что же? Я всё равно задыхаюсь от посторонних запахов.

– Теснота и духота – это еще терпимо, в крайнем случае, – тяжело вздыхала Накидка-из-Каракульчи. – Если бы не жара! Я не выношу жары, я умираю… – И Накидка делала вид, что падает без сознания. Конечно, упасть она никак не могла: её крепко поддерживали плечики из очень прочного дерева.

– Считайте, что всем вам крупно повезло: вы как-никак в стороне висите – в тесном, как говорится, дружеском кругу. – Это вмешалась в разговор рыжая Лисья Куртка. – А меня повесили вместе с какими-то… в то время как дома меня хранят в чехле. Посмотрите, как на меня навалилась эта вот Шубка дикой расцветки!

Шубка дикой расцветки на самом-то деле едва касалась Лисьей Куртки, но, услышав замечание в свой адрес, постаралась отодвинуться как можно дальше.

– Извините, пожалуйста, – пробормотала она некрасивым жёстким голосом, и все повернулись к ней.

А вид у неё и в самом деле был довольно нелепый: её сшили из искусственного меха зелёного цвета и оторочили не то тесьмой, не то каким-то шнурком – во всяком случае, цвет оторочки был убедительно голубым.

– А что, разве сегодня приглашены все желающие? – как бы между прочим поинтересовалось Норковое Манто.

– Похоже, что так. – Песцовая Шубка пробуравила взглядом зелёный мех. Потом кашлянула и спросила. – Простите, голубушка, вы не из Африки?

– Нет, что вы! – приветливо ответила Зелёная Шубка. – Я из… другого места.

– А я думаю, что вы всё же из Африки: в наших краях я что-то не встречала зелёных пушных зверей.

Колкость Песцовой Шубки имела успех, причем громче всех хохотала именно она сама.

Зелёная Шубка смутилась, а потом решила: была, не была. И ровным, жёстким голосом произнесла:

– Да, я не из ваших краёв. Но и не из Африки. Я из Центральной Америки. А мех у меня… бегемотовый.

На какую-то минуту шубы словно языки проглотили. Потом Лисья Куртка сказала не очень уверенно:

– Мне казалось, что у бегемотов нет меха… мне казалось, что они лысые.

– Вам казалось, – ответила Зелёная Шубка. – Да и откуда вам знать про бегемотов… в ваших-то краях! Все бегемоты, которых я знаю, покрыты как раз зелёной шерстью и похожи на лужки.

– Это ложь, – перебило её Норковое Манто. – Я видело бегемотов в кино, они голые и блестят. Они живут в воде.

– Вы ошибаетесь, – мягко поправила Норковое Манто Зелёная Шубка. – Бегемоты живут на небе. Они летучие.

– Вероятно, это какие-то совсем последние сведения, – сказала Накидка-из-Каракульчи.

– Нет, просто это совсем последние бегемоты, – возразила Зелёная Шубка. – Одного из таких бегемотов я час назад привязала к водосточной трубе возле дома, а то они имеют обыкновение улетать, эти бегемоты.

– Что ж, посмотрим, когда будем выходить, – коротко пообещала Лисья Куртка, а у Зелёной Шубки душа ушла в пятки.

Некоторое время компания обсуждала бегемотов с зелёной шерстью, а спустя час-другой полные дамы вывели свои шубы на улицу. Зелёная Шубка вышла вместе с ними – и все увидели, что принадлежит она совсем молодой девушке с весёлыми глазами. На улице Зелёная Шубка даже зажмурилась от страха: вот уж сейчас ей скажут всё, что о ней думают. Жалкая врунья!.. И зачем только она придумала про зелёных бегемотов!

Впрочем, ни одна из шуб не проронила ни слова – и тогда Зелёная Шубка осторожно открыла глаза: маленький бегемот, поросший зелёной шерстью и похожий на лужок, приветливо махал ей крылышками возле водосточной трубы, к которой он был привязан не то тесьмой, не то каким-то шнурком ослепительно голубого цвета. Для убедительности бегемот громко кукарекнул. «Ну, это уж слишком!» – со смехом подумала Зелёная Шубка из искусственного меха.

Каждый знает, что белорусы – это почти то же самое, что русские, только белого цвета, потому страна и называется Белоруссия.

А велико британцы – это тоже самое, что британцы, только ездят на великах . Потому страна и называется Велико британия: куда ни бросишь взгляд – везде кто-нибудь на велике . Даже велико британская королева, и та с велика практически не слезает, хоть лет ей уже совсем не так мало! Но делать нечего: в Велико британии всем, включая и саму королеву, запрещено передвигаться любым другим способом. Так что если у тебя в Велико британии нет велика – сиди дома и носа на улицу не показывай! Не то полицейские сразу же тебя схватят и строго спросят: «Вы почему это не на велике ? Не велико британец, что ли?»

По внешности велико британцы очень сильно отличаются от британцев: велико британцы по размеру гораздо больше. Велико британцы почти все вели каны: там человек четырех метров в высоту считается карликом. Это потому, что настоящие велико британцы порой достигают в высоту десяти метров: приезжие их иногда даже с памятниками путают – подходят и спрашивают: «Вы, простите, человек или памятник?»

Памятники обычно ничего на этот вопрос не отвечают, а люди – сразу отвечают: «Конечно, я человек… сами Вы памятник!»

И тогда – по их ответу – становится видно, что перед вами и правда человек… Велико британец…

Говорят, где-то поблизости от Великобритании есть еще Малобритания – и что в этой Малобритании живут одни лилипуты… Но их никто почти не видит: они неразличимы невооруженным глазом. Впрочем, речь у нас не о них – речь о велико британцах.

Итак, велико британцы достигают в высоту десяти метров и ездят на великах . Велики у них, конечно, тоже необычных размеров: простому смертному такой и с места не сдвинуть!

На государственном флаге Велико британии изображена танцующая кобра , а под ней – слова: « Order cobra dancing !» – что в буквальном переводе означает: « Вели кобре танцы! » Считается, что из этого выражения, когда-то использовавшегося при обучении юных жителей Великобритании обращению с распространенными здесь кобрами , и произошло сначала название населявшего страну племени – « великобританцы », а потом и название самой страны – Великобритания . С тех пор в Великобритании это пресмыкающееся считается священным. Едва завидев кобру где-нибудь на улице, великобританцы спрыгивают с великов и падают перед ней ниц. Убить кобру в Великобритании – страшный грех: виновного в таком преступлении сразу на всю жизнь лишают велика – а тут уж полицейские останавливают его на первом попавшемся перекрестке и незамедлительно направляют в тюрьму!

Все великобританцы всегда чисто выбриты . Многие думают, что это объясняется их цивилизованностью. Но оно, конечно, отнюдь не так: на самом деле, если бы великобританцы не брились , они с ног до головы сразу же заросли бы рыжей шерстью – причем как мужчины, так и женщины. И тогда бы все в мире подумали, что никакие это не великобританцы , а огромные хищные звери – и, может быть, даже бросились бы их убивать и убили всех до одного. Чтобы этого не случилось, великобританцы поминутно бреются , не оставляя на лице и теле ни единого волоска.

Чтобы показать всем, насколько чисто они выбриты, великобританцы даже придумали особый национальный костюм – брительки . Костюм этот почти не прикрывает тела и дает возможность всем желающим полюбоваться его гладкостью: это две тонки полоски ткани, свободно накидываемые на плечи и завязываемые в нижней части живота бантиком. Кстати, именно из-за пристрастия великобританцев к своей национальной одежде их считают распущенными. Но это, как мы теперь видим, совершенно напрасно!

Впрочем, есть у великобританцев один действительно страшный порок, о котором часто забывают. Это их страсть к приобритательству . Любого великобританца хлебом не корми – позволь ему только приобритать все подряд. В Великобритании прямо на улице то и дело можно услышать, как один великобританец говорит другому великобританцу: «Пойдём скорее приобритать что ни попадя!»

А между прочим, в Великобритании есть что приобритать ! Попробуйте просто зайти в любой великобританский магазин – прямо глаза разбегаются! Тут тебе и сыр в масле, и нос в табаке, и рыльце в пуху… чего только не увидишь! Великобританец всего этого приобритет сколько хочет – и скорее домой… А дома уже и места нет для приобритенного : всё до последнего уголка занято. Говорят даже, что скоро Великобритания вообще под воду уйдет и затонет: настолько в ней много барахла накопилось!

Во всём мире великобританцы известны как люди творческие: их национальное хобби – это великолепие. Великолепием в Великобритании называют искусство ваяния, которое в некоторых других странах иногда называют «лепкой». Однако великобританцы ни за что не хотят называть своё великолепие «лепкой», потому что считают такое слово унизительным. По их мнению, лепкой занимаются любители, – профессионалы же исключительно великолепием. И в этом великобританцы правы: достаточно взглянуть на их скульптуры! Все они великанских размеров – подстать самим великобританцам ! Если уж великобританец решил великолепить муху, можно быть уверенным: муха эта будет побольше любого слона. Потому туристы со всей земли и приезжают в Великобританию – вволю насладиться образцами местного великолепия .

Всемирную славу принесли стране также народные умельцы – в Великобритании их называют изобритатели . История изобритательства началась с того, что в Великобритании был изобритен велосипед. А потом так и пошло: сразу после велосипеда был изобритен паровоз, потом радио… ну, и потом уже всякое разное, без разбора, – даже и не упомнишь что!

Ещё надо сказать, что Великобритания знаменита своими бритуалами : этих бритуалов тут пруд пруди – и ничего вообще без бритуала не делается. А если кто-нибудь какого-нибудь бритуала не знает, то для таких на каждом шагу существует Бюро бритуальных услуг: там вмиг объяснят, какой бритуал когда используется! Например, есть особый бритуал знакомства: незнакомого нежно тянут за брительки и говорят: «Будемте с Вами запанибрита !». При этом брительки обязательно должны развязаться…

Забавная, в общем, это страна, Великобритания ! И жалко, конечно будет, если она действительно затонет в пучине вод… Правда, есть надежда на одну партию – партию бритоголовых , которая недавно выступила со спасительным лозунгом: « Великобританцы , хватит приобритать всякое барахло и изобритать разные глупости!»

Так что, может быть, великобританцы еще и одумаются – как знать?*

________________________________

•

На следующем уроке странноведения речь пойдет о прекрасном острове Крета.

Наверное, эта Розовая Блузка была из шёлка – иначе она бы не казалась такой воздушной. А она именно что и казалась воздушной! Недаром же Розовая Блузка постоянно – прямо-таки без остановок – восклицала:

– Ой, я вся такая воздушная, просто кошмар какой-то!

Вообще-то слово «кошмар» она при этом зря употребляла: ведь «кошмар» говорят, когда страшно, а Розовой Блузке на самом деле очень нравилось, что она вся такая воздушная. Кстати, именно из-за этой своей воздушности она совершенно не выносила, когда её стирали. Ведь при стирке любую вещь погружают в воду (если это, конечно, не сухая стирка… но что такое сухая стирка, уж и вовсе непонятно), а в воде довольно трудно сохранить воздушность. Когда весь намокаешь – тут уж не до воздушности!

И надо же такому случиться – перед самым праздником, просто накануне, её взяли и постирали! Уж она, бедная, так извивалась, так выскальзывала из рук, но руки были ловкие и хорошо знали свое дело. В результате Розовую Блузку, даже не выжав как следует, повесили сушиться на верёвочку, и – что, конечно, хуже всего – прицепили к верёвочке этой прищепками! Кому же понравится перед самым праздником оказаться на прищепках?

– Хорошенькое дело! – фыркнула она, болтаясь на верёвочке. – Мало того, что выстирали, так ещё и прищепки эти! Да в таком жутком соседстве… с трусами какими-то, носками! Ничего более унизительного не было в моей жизни.

Услышав это, Трусы и Носки, разумеется ужасно смутились – особенно Трусы: они даже хотели отползти по верёвочке куда-нибудь в сторонку, но их ведь тоже прикололи прищепками, так что не очень-то отползешь!

А Розовая Блузка ещё немножко повозмущалась и вдруг заявила:

– Всё. Я улетаю. Настала пора.

Трусы настолько обалдели от этого заявления, что, забыв смущаться, воскликнули:

– Как улетаете? Куда?

– Не ваше дело куда. В дальние дали, вот куда! В дальние дали, которые вам и не снились.

– Нам – снились… – возразили Носки. – Нам дальние дали только и делают, что снятся.

– Ах, замолчите, пожалуйста! – оборвала их Розовая Блузка. – Я не желаю вас даже слушать: вас надевают на ноги! А про Трусы я и вообще молчу: просто представить страшно, куда их надевают.

Тут уж Трусы совсем сконфузились, а Носки сказали:

– Всё, что куда-нибудь надевают, одинаково необходимо – и нечего вам особенно задаваться. Подумаешь, Блузка! Ну ладно бы еще Заколка какая-нибудь Золотая, а то всего-то-навсего – тьфу!..

– Это я – тьфу? Это я, значит, по-вашему, – тьфу?

Внезапно Розовую Блузку принялись снимать с верёвочки, одну за другой отцепляя прищепки, – на ветру она рванулась изо всех сил: ррраз! – и смотри-ка, действительно полетела…

– Ну, что вы теперь скажете – там, на верёвочке? Жалкие тряпки с неприличными именами! Я презираю вас! Прощайте, я – птица. Я… – тут у Розовой Блузки даже горло перехватило, – я – Жар-птица! – И она взмахнула короткими своими рукавчиками, как крыльями.

Впрочем, тут же Жар-птицу эту и поймали – правда, она уже успела изрядно вываляться в грязи и теперь напоминала, скорее, ощипанную курицу, чем Жар-птицу. Конечно, её опять сунули в таз с мыльной водой и принялись отстирывать совсем уж беспощадно. Трусы и Носки с сожалением поглядывали на неё со своей верёвочки, куда, между прочим, через несколько минут опять водворили и Розовую Блузку – причём на то же самое место, что и раньше.

– Вы, стало быть, уже слетали в дальние дали? – простодушно осведомились Трусы – настолько простодушно, что Носки даже шикнули на них, а Трусы продолжали. – Судя по всему, там, в этих дальних далях, довольно-таки грязно…

– Не ваше дело! – оборвала их Розовая Блузка. – Дайте только срок – и я ещё завоюю весь мир! Тем более, что мне это раз плюнуть!

При последних её словах Трусы и Носки вдруг окончательно высохли, и их сняли с верёвочки. Попытались было снять вместе с ними и Розовую Блузку, но… рывок – и вот уже она снова в грязи. Ну, что ж… значит, всё сначала: таз с мыльной водой, долгая-долгая стирка, Розовая Блузка извивается, выскальзывает из рук, но руки ловкие и хорошо знают свое дело…

И вот она опять висит все на той же верёвочке, что-то бубня себе под нос, а Трусы и Носки уносят домой, причем Трусы как бы случайно и даже вполне дружелюбно произносят в последний момент вот что:

– Еще два-три полета в грязь – и там, в дальних далях, куда вы так стремитесь, на вас уже никто не обратит ровным счетом никакого внимания. Подумайте об этом, дорогая Розовая Блузка!

– Ах, оставьте, пожалуйста! – надрывается та. – Я не желаю слушать ваших дурацких советов, не забывайте о том, кто я такая и кто такие вы!

– И мы, и вы – прежде всего одежда, – тихо говорят Носки, но Розовая Блузка, кажется, уже не слышит их.

В этот день дождь собирался пойти, да не шёл, – только две дождевые капли и упали с неба. Упали прямо на лист лопуха, который даже не вздрогнул: так мало ему было этих двух капель.

Но дело вовсе не в лопухе. Дело в двух дождевых каплях: оказавшись бок о бок на одном листе лопуха, они немедленно принялись враждовать. Увы, так бывает довольно часто… даже, может быть, слишком часто: стоит только двоим оказаться на одном листе лопуха – и пошло-поехало, а почему – никому неизвестно. Глупо, конечно, да что ж поделаешь!

Сначала дождевые капли враждовали молча, исподлобья поглядывая друг на друга, но потом одна из них произнесла как бы небрежно:

– Что-то, голубушка, вы всё ближе и ближе ко мне… Уж не хотите ли вы соскользнуть на мою территорию?

– По-моему, это вы, дорогая моя, – как бы ещё более небрежно ответила вторая, – спите и видите мою территорию.

– Я вовсе не сплю! И не вижу! – возмутилась первая. – Я бодрствую. И, прошу вас учесть, пристально охраняю границу. Она, как вы можете заметить, но из вредности не замечаете, проходит именно посередине лопуха, на котором мы, по несчастью, оказались вместе.

– Я-то замечаю, где проходит граница. Но, кроме того, я замечаю, что кое-кто не замечает, что я замечаю… – Тут вторая капля запуталась и помолчала минут пять-десять. А потом продолжила. – Это довольно известный приём – говорить про кого-то, кто всё прекрасно замечает, что он не замечает, самому не замечая даже того, что замечают все вокруг! Вот.

Первая капля попыталась вдуматься в это заявление, чтобы понять его, но не смогла ни вдуматься, ни, соответственно, понять, и сказала грубо:

– Вы – самая отвратительная дождевая капля, какую мне приходилось встречать за свою долгую жизнь!

(Ну, положим, это был явный перебор – насчёт довольно долгой жизни! Дождевые капли и вообще-то долго не живут)

– А вы, – не заставила себя долго ждать вторая капля, – самая лживая дождевая капля в мире!

(Разумеется, и это было преувеличением, поскольку обо всех дождевых каплях в мире наша с вами капля просто не имела права говорить: она и знала-то только одну из них, а именно – свою соседку по листу лопуха).

– Хорошо! – зловеще зашипела первая (хотя, конечно, ничего хорошего в этой ситуации с самого начала не было). – Тогда берегитесь: я начинаю скатываться на вашу территорию. Потому как я только что решила считать весь этот лопух – моим! – И она заёрзала на своём месте.

– Вот ещё новости! – расхохоталась вторая капля. – Она, видите ли, решила считать! Слава богу, милочка, границы между государствами устанавливаются не вами.

– И не вами! – отомстила ей соседка.

Тут они минут на пять-десять задумались и спросили друг друга в один голос:

— А кем?

И сразу стало понятно, что они не знают, кем устанавливаются границы между государствами. А границы между государствами, как известно, никем не устанавливаются, поскольку существуют так давно, что никто уже не помнит, почему граница проходит, например, здесь, а не там. Все забыли об этом и просто стараются считаться с теми границами, которые уже есть.

Так что двум дождевым каплям пришлось немножко помолчать и, в конце концов, обратиться к лопуху с вопросом о том, кто именно устанавливает границы между государствами. В ответ на это лопух рассмеялся до слёз:

– Нашли у кого спрашивать! – покатывался он. – Вы, что, не видите, что я – лопух? Какой с меня, лопуха, спрос? И потом… между нами, лопухами, вообще нет границ: мы все тут лопухи – лопух на лопухе и лопухом погоняет!..

И правда, подумали дождевые капли, чего это мы к нему обращаемся, раз он лопух? Впрочем, обращаться больше было не к кому, а лопух между тем, продолжал смеяться, приговаривая:

— Границы между государствами!.. Подумать только! Да с чего вы вообще взяли, что вы – государства? Если каждая капля будет считать себя государством, на карте просто места не хватит… И тогда все передерутся!

Ничего не поняв из речи лопуха, дождевые капли уцепились за последнее сказанное им слово и опять почти в один голос заявили друг другу:

– Я объявляю вам войну! – после чего медленно, как танки, поползли навстречу друг другу с немыслимым лязгом и скрежетом.

– Ой, не могу-у-у! – умирал от смеха лопух. – Никогда не думал, что дождевые капли… обычные дождевые капли бывают такими глупыми!

Тут, наконец, и случилось то, что должно было случиться. Или это лопух зашатался уж слишком сильно, или расстояние между каплями само собой сократилось до последней крайности, только внезапно из двух небольших капель превратились они в одну большую – и большая эта капля, не выдерживая собственной тяжести, покатилась вниз – прямо по середине листа лопуха, которая недавно ещё считалась государственной границей…

Большая капля сорвалась с края листа и, упав на землю, растворилась в ней без остатка. Я даже не знаю, какому государству принадлежала та земля…

И нечему тут, между прочим, особенно удивляться: долго жить не запретишь!

Даже Мыльному Пузырю не запретишь, хоть мыльные пузыри и принято считать самыми хрупкими созданиями на свете. И есть, между прочим, в этом своя правда, ведь оболочка мыльных пузырей всё-таки до ужаса просто ненадежная: малейшая неточность движения – и… прости-прощай, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь!

– Прости-прощай, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь! – Именно так и было сказано Мыльному Пузырю, едва только он покинул кончик соломинки, на котором и посидел-то всего секунду-другую.

– Это, то есть, как – «прости-прощай»? – озадачился Мыльный Пузырь, который только что собрался было отправиться в кругосветное путешествие.

– Гм… – был ответ.

После ответа были кое-какие объяснения – правда, очень туманные:

– Дело в том, что нам, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь, лучше всего проститься с вами заранее… м-да, на всякий случай. А то как бы потом поздно не было.

– Но мы же ещё не здоровались! – некстати вспомнил Мыльный Пузырь. – Не рано ли нам прощаться?

– Поздороваться мы вообще могли бы не успеть, – загадочно ответили ему. – С вами, пузырями мыльными, только начнёшь здороваться – глядишь, вас и нету уже!

– Это куда же мы, пузыри мыльные, деваемся-то? – озаботился Мыльный Пузырь.

– Да взрываетесь вы… – сконфужено объяснили ему.

– Ну, не скажите! – не выдержал Мыльный Пузырь. – Пока вы тут мне всё это рассказывали, мы уже десять раз могли бы поздороваться. Я и до сих пор, между прочим… целёхонек – и взрываться не собираюсь!

– Все мыльные пузыри взрываются, – мягко заметили в ответ. – Это только вопрос времени. Грустно, конечно, да что ж поделаешь! Такой уж вы народ…

– Странный мы народ… – сказал Мыльный Пузырь и поплыл над городом.

– Вы напрасно плывёте над городом! – крикнули ему вслед и предупредили. – Любая секунда может стать для вас последне-е-ей…

Мыльный Пузырь не стал ничего кричать в ответ, но подумал, что это не только для него, но и вообще для каждого любая секунда может стать последней, – и совсем неважно, кто ты при этом – мыльный пузырь или вот… кот, оч-чень неосторожно в данный момент переходящий дорогу.

Мыльный Пузырь плыл над городом и смотрел по сторонам. Внезапно он увидел огромную вывеску и прочитал на ней по слогам:

«ОБУЧАЕМ ИГРЕ В ГОЛЬФ»

Тут-то Мыльный пузырь и понял, что единственное, чего ему недостает в жизни, – это умения играть в гольф.

– Здравствуйте, – влетел он прямо под вывеску, – я больше всего на свете хотел бы научиться играть в гольф!

– Обучение занимает шесть месяцев,– улыбнулись в ответ. Потом помолчали и добавили. – А шесть месяцев – это полгода. – И совсем неожиданно закончили. – А Вы – мыльный пузырь.

– Вы, стало быть, мыльных пузырей не принимаете? – уточнил Мыльный Пузырь.

– Ни один мыльный пузырь не живёт полгода, – объяснили ему. – Мыльный пузырь живёт лишь несколько минут – в лучшем случае. Вам жить считанные секунды осталось, Вы это понимаете?

– Понимаю, – сказал Мыльный Пузырь. – А я не могу прожить эти считанные секунды, обучаясь игре в гольф?

Ему ответили с возмущением:

– Гольф, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь, – серьёзная игра. Ей за считанные секунды не обучишься.

– Тогда простите и извините меня, – вежливо сказал Мыльный Пузырь и полетел дальше.

Яркий плакат с флагом приглашал посетить Америку. Мыльный Пузырь срочно решил принять приглашение – и на немыслимой скорости влетел в туристическое агентство.

– Один билет в Америку, – быстро сказал он.

На него посмотрели с интересом.

– Полет занимает восемь с половиной часов, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь! А в вашем распоряжении – только…

– … несколько минут в лучшем случае, – ответил Мыльный Пузырь и, извинившись, покинул туристическое агентство.

Слева от него играла музыка и кружилась карусель.

Подлетев к билетёру, Мыльный пузырь осторожно спросил:

– Скажите, пожалуйста, сколько времени занимает одно катание на карусели?

– Одно катание на карусели, – уверенно ответил билетер, – занимает четыре минуты и пятьдесят две секунды.

– Тогда я успею, – сказал Мыльный Пузырь, и, купив билет, уселся на кончик носа Тигра. Тигр хотел чихнуть, но сдержался.

И вот оно началось – одно катание на карусели. Одно восхитительное катание на карусели… А потом ещё одно. И ещё одно. И ещё…

И даже если вы сегодня навестите городской парк, где находится эта карусель, вы обязательно увидите так и сидящий на кончике носа Тигра Мыльный Пузырь, который называют самым старым мыльным пузырём в городе. Конечно, Тигру при этом всё время хочется чихнуть, но он сдерживается – и восхитительное катание на карусели продолжается, продолжается, продолжается…

– Вот самая большая на свете бездельница, – сказала Пчела Пчёлке, показывая на висящую в воздухе Зелёную Стрекозу. – Я никогда в жизни не видела её за работой. Сколько помню, она висит – и всё. Посмотри на эту Зелёную Стрекозу и заруби себе на носу: никогда не будь такой!

С почтительного расстояния Пчёлка с ужасом поглядывала на Зелёную Стрекозу – и жизнь Зелёной Стрекозы казалась Пчёлке чудовищной: ведь все Пчёлки от рождения очень трудолюбивы. А вот сама Зелёная Стрекоза даже нравилась Пчёлке: такая изящная и одета с большим вкусом! Скажем по секрету, что втайне Пчёлка мечтала о том, чтобы быть похожей на Зелёную Стрекозу, но это так и так было невозможно, а стало быть, неуклюжей Пчёлке ничего не оставалось, как только согласиться с Пчелой: дескать, да уж… быть похожей на Зелёную Стрекозу – ужасно! Ведь если чего-то нет и никогда не будет, лучше всего сделать вид, что этого не нужно.

Пчёлка продолжала старательно погружать свой не очень красивый – прямо скажем, совсем некрасивый – хоботок в цветы на поляне и через некоторое время совсем забыла о Зелёной Стрекозе.

Однако Зелёная Стрекоза вовсе не была такой уж бездельницей. Дело в том, что вообще-то Зелёная Стрекоза работала парикмахером. Она была парикмахером Воздуха. Воздух ведь тоже нужно стричь иногда, чтобы у него была красивая и аккуратная причёска. Каждого нужно стричь – иначе-то как же? Вот Зелёная Стрекоза и стригла. Для этого у нее были прозрачные крылья, которыми она пользовалась как ножницами. Вы замечали, наверное, что стрекозы всегда делают такие движения крыльями, будто стригут что-то…

Сегодня Зелёная Стрекоза решила сделать воздуху особенно красивую причёску. Для этого она посадила Воздух в глубокое кресло, повязала ему на шею салфетку и взмахнула своими ножницами. Правда, никто этого не видел: Воздух ведь невидимый. Мы только знаем, что он есть – а попробуй, разгляди его! Но Зелёная Стрекоза видела, потому что у неё были очень большие глаза. Может быть, они и меньше, чем у людей или животных, но ведь люди и животные сами по себе больше стрекоз. А для такого маленького тела, как у стрекозы, её глаза – это очень большие глаза, и она ими хорошо видит. Даже воздух она видит.

Итак, Зелёная Стрекоза взмахнула своими крыльями-ножницами и сказала Воздуху:

– Вы, дорогой Воздух, очень обросли. Сейчас я сделаю вам самую модную в этом сезоне причёску. Она называется «циклон». Только, пожалуйста, сидите прямо и не вертитесь в разные стороны, как вы это любите.

И Воздух сел прямо и не вертелся в разные стороны, как он это любит, хоть и трудновато ему приходилось, а Зелёная Стрекоза летала туда-сюда: тут подстрижет, там оставит, тут оставит, там подстрижет… Воздух внимательно смотрел на себя в зеркало озера, над которым летала Зелёная Стрекоза, и придирчиво следил, хорошо ли у Зелёной Стрекозы получается. А у Зелёной Стрекозы получалось очень хорошо. Причёска действительно была красивой и очень шла Воздуху.

Когда Зелёная Стрекоза закончила, Воздух сказал ей:

– Сегодня вы постригли меня прямо как никогда. Я даже кажусь себе гораздо моложе. Мне хочется носиться над полями и лугами и пригибать к земле травы. Но, наверное, вы очень устали, Зелёная Стрекоза?

Конечно, Воздух был прав: Зелёная Стрекоза очень устала. Она-то ведь такая маленькая, а Воздуха вокруг нас так много! Но Зелёная Стрекоза ответила Воздуху:

– Что вы, дорогой Воздух, ничуть. Приходите, пожалуйста, почаще стричься.

И Воздух улыбнулся и поцеловал Зелёную Стрекозу в крылышко. Потом он принялся носиться над полями и лугами и пригибать к земле травы, и все говорили: «Ах какой циклон! Просто-таки ужасный циклон!» Потом циклон унёсся в дальние края, а Зелёная Стрекоза, едва шевеля крылышками, полетела на поляну и опустилась на первый попавшийся сухой стебелёк – отдохнуть. Мимо неё, нагруженные нектаром, вскоре потянулись пчелы.

– Мама, посмотри, теперь эта бездельница сидит на стебле! – воскликнула Пчёлка.

– Ничего другого я и не ожидала от нее, – отвечала Пчела. – Кто вырос в праздности, тот никогда не научится работать.

Зелёная Стрекоза, хоть и слышала это, по обыкновению ничего не отвечала. И в самом деле, не могла же она сказать пчелам, что весь день подстригала Воздух. Вряд ли пчелы задумывались о том, что кому-то надо это делать. Они, пожалуй, и рассмеялись бы, скажи им Зелёная Стрекоза, что она парикмахер Воздуха. Ведь, по мнению пчел, все вокруг только и должны, что собирать нектар. А подстригать Воздух – ну не глупое ли это занятие!..

Одно из семечек в пакетике под названием «Семена» было совершенно не похоже на все остальные – те, из которых должны были произрасти астры. А вот что должно было произрасти из этого семечка, оставалось только гадать. Но уж, конечно, не астра. Было оно ярко-красного цвета, а по форме походило на пулю.

– Должно быть, из него вырастет какой-нибудь тропический цветок, – сказали в саду и отвели под это семечко отдельную грядку.

Тем не менее, оно тут же начало кашлять и чихать, жалуясь на плохую погоду:

– До чего же неблагоприятные условия для произрастания! Может быть, какие-нибудь астры это и устраивает, но только не меня. Я, конечно же, сейчас простужусь окончательно, я ведь растение тропическое!

– А какого Вы будете цвета? – осмелилось спросить самое бесстрашное из семечек будущих астр.

– Я еще не решило… Выберу себе что-нибудь поярче: скажем, красный с черным и желтым. И побольше золота: это всегда украшает.

– Ах, что за красота! – принялись шушукаться семена астр. – Никто еще не видывал в нашем саду ничего подобного.

– А кто у вас тут до меня был самый яркий? – равнодушно поинтересовалось Тропическое Растение.

– Один гладиолус, – наперебой затараторили семена. – У него такое имя, что никто еще не выговорил его с первого раза. Правда, в окраске его нет ничего золотого…

– Он беден? – спросило Тропическое Растение с отвращением.

– Пожалуй, так, – отвечали семена.

– Как это неприлично! – прочувствовало ситуацию Тропическое Растение. – Все мои родственники из жарких стран ужасно, ужасно богаты… откуда же он, этот бедняга?

– Кажется, из Бельгии, – ответили ему.

– Из Бельгии? – Тропическое Растение некоторое время помолчало и потом с горечью произнесло. – Бельгия – это такая провинция, чтобы не сказать дыра! У меня на родине даже не слышали про Бельгию.

Тем временем семена начали пускать ростки.

– Взгляните! – воскликнул один из ростков. – Какое приятное совпадение: росток нашего заморского гостя так напоминает нас! Выходит, что и тропические растения начинаются с того же, с чего и мы?

Тропическое Растение приосанилось и заявило:

– Дело не в том, с чего начинается растение, а том что, чем оно кончается.

И тут все ростки зашикали на простодушного соседа, который кстати сказать, так и не понял, за что.

…К концу лета каждый обычный росток увенчался хорошеньким цветком: один розовым, другой лиловым, третий желтым. И кто бы ни пришел в сад, всякий восхищался:

– Что за астры! Просто чудо!

Астры страшно смущались от таких похвал: они-то знали, что настоящее чудо еще впереди. То-то обомлеют гости, увидев Тропическое Растение! Жалко только, что оно так медленно растет и до сих пор не зацвело…

– Извините меня, пожалуйста, – обратилась как-то к Тропическому Растению Сиреневая Астра – та самая, что получилась из простодушного ростка, – но я просто умираю от любопытства, хоть и знаю, насколько оно предосудительно! Скоро ли мы наконец увидим ваш цветок? Очень не хотелось бы увянуть прежде, чем это произойдет!

– Вместо того, чтобы торопить меня, – проворчало Тропическое Растение: в последнее время у него совсем испортился характер, – отодвинулись бы лучше от света. Вы мне полнеба загородили, а еще и понукаете! Может быть, я в этом году вообще откажусь от идеи цветения.

Астры опять зашикали на простодушное сиреневое существо, которое и на сей раз не поняло, в чем дело: Тропическое Растение находилось так далеко от них, что было совершенно не ясно, как кто-то из них мог бы заслонить от него полнеба…

Между тем становилось прохладно. Астры начинали уже шмыгать носами, боясь расчихаться в присутствии Тропического Растения: если даже им холодно, то каково же ему бедному! Но Тропическое Растение и само жалело себя сильнее всех.

– Поместят в толпу уродов и идиотов, – то и дело доносилось с отдельной грядки, – а потом ждут чудес!

– Неужели мы так никогда и не увидим этой красоты? – теряя надежду, шептались между собой уже сильно пожухшие Астры.

А к середине сентября случилось самое страшное: хозяин сада подошел к грядке с Тропическим Растением и вдруг расхохотался:

– И это – всё? – спросил он сквозь смех, разглядывая долговязый зеленый прут без листьев. – Надо же было мне не угадать в красном семечке такой роскошный сорняк!

Тропическое Растение немедленно увяло от злости, а Астры дружно разрыдались: хозяин сада, конечно же, ошибся, и никакой это был не сорняк… Несколько дней оплакивали они кончину заморского цветка, а потом устроили ему пышные похороны, возвели огромный памятник и золотыми буквами написали на нём: «ТРОПИЧЕСКОЕ РАСТЕНИЕ».

И выстроились у памятника в почетном карауле.

Многие думают, что «Китай» – это глагол повелительного наклонения. Можете сами спросить об этом многих – хоть вот так:
– А скажите-ка Вы нам, уважаемые многие, что такое «Китай»?

И они Вам сразу скажут:
– Мы, уважаемые многие, думаем, что «Китай», – это глагол повелительного наклонения. Такой же, как «Читай» или «Мотай». Повелишь: «Читай!» – и читают, повелишь: «Мотай!» – и мотают, повелишь: «Китай!» – и китают…

После такого ответа Вы, конечно, озадачитесь, потому что, как «читают» и «мотают», понятно, а вот как «китают» – не очень… Но Вы особенно-то не озадачивайтесь: на самом деле «Китай» – это никакой не глагол повелительного наклонения, а имя существительное. И означает оно страну одну… большую такую страну. О ней рассказывают много всяких легенд, но верить им, конечно, нельзя. Можно верить только сведениям очевидцев. Очевидцы же рассказывают вот что.

Китай возник как место поселения китов. Киты – самая древняя народность Китая. Особей мужского пола называют «китами», особей женского – «китками». Роста они невысокого, все, как правило, худощавые, а мужчины – с длинными усами, получившими название «китовый ус». Народность эта раньше отличалась крупным телосложением, имела не только усы, но еще и плавники, а также специальные фонтанчики на темени, плавала по морям и океанам в разные стороны и ела планктон. Но потом некоторые киты измельчали и осели на территории современного Китая. Они потеряли свой первоначальный облик – и узнать в них прежних китов можно теперь только по китовому усу. Впоследствии они заговорили на иностранном человеческом языке, который называется «китовским». Китовский язык очень красивый, только в нем ничего не поймешь. А если и поймешь, то потом пожалеешь, что понял… так уж в этом языке всё устроено!

Китов считают коренным населением Китая, но известно, что живут в Китае и другие народности. Много столетий назад сюда вообще с другого конца света пришло могущественное и многочисленное племя: его обитатели страшно не любили китов, однако жить хотели только на их земле и нигде больше. За нелюбовь к китам их стали называть «никитами», причем собственно «никитами» называли только мужчин, в то время как женщин величали «никитками». На протяжении веков никиты и никитки расплодились по всему Китаю – и теперь уже даже с трудом разберешь, кто кит, кто никита, потому что как киты, так и никиты говорят на китовском языке. А никитский язык вымер сам собой и теперь его никто уже не помнит.

Рассказывают, что где-то в глубине Китая по сей день живут и другие племена. Самое известное из них – китальянцы. Китальянцы и китальянки говорят на своем языке – китальянском, так что киты и никиты их совсем не понимают, а потому и подозревают во всем плохом.

Столица Китая называется Китеж, а самая древняя часть Китежа известна как Китай-город. В честь этой древней части в Москве даже была названа одна станция московского метрополитена. Но в столице Китая в настоящее время никто не живет, потому что в ней стало очень много приезжих. Приезжие прибывают со всех уголков Китая и постоянно скитаются взад-вперед, почему-то считая, что скитания такие очищают их душу от скверны. Однако, кто такая «скверна», на самом деле не знает никто.

Природа Китая небогата, потому что всю природу заслоняет от солнца Великая Стена, построенная Бог знает когда. Выжить в тени этой стены удалось только одному кустарниковому растению, оно называется «ракита». Ракита и стала национальным символом Китая. Ветка ракиты украшает каждый праздничный стол, сплетенными в венки побегами ракит покрывают головы наиболее заслуженных китов и никит. Листья ракиты употребляют в чай: они придают чаю горько-соленый вкус. Чайные церемонии здесь долгие, потому что быстро пить такой чай невозможно: он омерзителен по своим вкусовым качествам. Впрочем, как киты, так и никиты до него сами не свои.

Животный мир Китая столь же небогат, сколь и растительный. Из всего многообразия животных в Китае прижились одни лишь москиты – насекомые, постепенно откормленные трудолюбивым населением до размеров попугаев-неразлучников. В большинстве семей москитов держат в качестве домашних питомцев, но нрав у них так и остался дикий – нередко москиты сильно кусают чад и домочацев (особенно чад) – и тогда взрослые киты и никиты прихлопывают обнаглевших москитов ветками ракит. От этого москиты обычно подыхают. Несколько лет назад, обнаружив, что живых москитов в Китае почти не осталось, власти Китая занесли москитов в Красную Книгу – и теперь китам и никитам под страхом высылки из страны запрещено охаживать москитов ветками ракит.

Национальная одежда здесь – китель. Шьют китель из очень толстого шелка, не пропускающего света и воздуха. Китель напоминает пальто со множеством пуговиц, только покороче. Пуговицы кителя принято застегивать наглухо, чтобы горячий воздух и яркий солнечный свет не проникали под него. Это очень прочная одежда – и ее не снимают по многу лет ни днем, ни ночью, пока китель окончательно не изнашивается, – тогда его меняют на новый. Некоторым богатым китам и никитам удается износить за свою жизнь по три-четыре кителя. Однако китель далеко не всем по карману. Те, у кого на китель нет средств, шьют себе накитки из войлока. Накитка такая набрасывается на плечи и никогда не сбрасывается с них. Но носить накитку считается постыдным – и всякий уважающий себя гражданин Китая лезет из кожи вон, чтобы приобрести китель. Есть даже такая известная во всем мире мудрая местная пословица: «Китка – не никитка, как китель – не накитка».

На головах тут носят национальный головной убор под названием «кителок». Кителок представляет собой высокую шляпу с узкими полями: поля должны предохранять глаза жителей Китая от ослепительного солнца, но предохраняют плохо. Поэтому киты и никиты постоянно щурятся, от чего глаза их со временем стали такими узкими, что многие даже не замечают их и считают, что у населения Китая вообще нет глаз.

В Китае очень развито искусство, особенно игра ни китаре. Китаристов тут любят и отдают им высокие почести. Быстро забрав эти высокие почести, до которых они чрезвычайно охочи, китаристы в благодарность подолгу играют на китарах, а киты и никиты слушают их, вытирая обильные непрошенные слезы.

Национальное блюдо китов и никит – кит-кат. Так называется здесь нежное мясо москитов, облитое шоколадом и щедро посыпанное песком и суглинком. Однако с тех пор, как москитов занесли в красную книгу, национального блюда в Китае больше не готовят, а питаются в основном пиццей и спагетти, заимствованными у китальянцев. Китальянцы охотно дают пиццу и спагетти взаймы, но под очень высокие проценты. Поэтому киты и никиты в настоящее время перед китальянцами в долгу как в шелку – и иногда на китов и никит наезжают китальянские рекитиры. Перед этой опасностью со стороны китальянцев киты и никиты сильно сплотились – в национальный гимн Китая даже включили две новые строки:
«И пусть скрепит китовый ус

Кита с никитою союз!»

Вот, пожалуй, и всё, что нужно знать о Китае*.

____________________

* Следующий урок странноведения будет посвящен не менее интересной стране – Великобритании.

Майский-Жук висел вверх ногами на дереве и думал: для майских жуков это занятие самое обыкновенное. Очень серьёзные они существа, майские жуки. И если их хоть немножко потревожить, они сразу начинают жутко гудеть и улетают куда-нибудь далеко, чтобы там продолжать думать.

Между тем, понятно, что думать вверх ногами не слишком удобно. Иногда вверх ногами до такого можно додуматься, что потом целая академия не разберётся. Вот наш Майский-Жук и додумался. А додумавшись, громко сказал – так, чтобы мог услышать каждый желающий (потому что тот, кто не желает услышать – он и не услышит, хоть кричи ему в самое ухо!):

– Я изобрёл улыбку.

Вот, значит, как он сказал.

Пролетавшая мимо Муха прямо-таки остолбенела в воздухе:

– Что за улыбку, простите? Особенную какую-нибудь или же… всеобщую?

– Всеобщую, – заявил Майский-Жук и, чтобы совсем уже было понятно, сообщил подробности. – Сейчас, вися вверх ногами на дереве, я изобрёл всеобщую улыбку.

– По-моему, – Муха поскребла лапкой затылок, – всеобщую улыбку изобрели задолго до вас… извините, так сказать, за выражение.

– Кто именно её изобрёл? – Майский-Жук строго посмотрел на Муху – и та, предварительно уже остолбеневши, ещё и оторопела.

– Я не знаю точно, кто именно это сделал, но убеждена, что давно, – пролепетала она.

– Вы убеждены! – передразнил её Майский-Жук. – Конечно, это самое важное, что вы, Муха, убеждены!

– Можете издеваться надо мной сколько угодно, а я вам всё равно не верю, – взбунтовалась Муха.

– Меня не интересует, верите вы мне или нет. Сейчас я полечу в Академию Наук, где мне выдадут соответствующий документ. – Майский-Жук набычился и загудел, принимаясь лететь.

– Документ о чем? – крикнула вслед Муха, но Майского-Жука и след простыл.

«А, в общем-то, мне всё равно, кто изобрёл улыбку! Чего я так уж разволновалась?» – удивилась себе Муха и тоже улетела по делам.

Что же касается Майского-Жука, то он благополучно прибыл в Академию Наук и сделал там следующее заявление:

– Я изобрёл улыбку. Прошу выдать мне документ, удостоверяющий это.

– С какой стати? – удивились академики.

– Вы прямо как мухи! – удивился Майский-Жук. – Никто до меня не заявлял о своем праве на изобретение улыбки. Улыбка существовала, так сказать, бесхозно. Значит, право на её изобретение никому не принадлежит. То есть оно принадлежит мне, потому что я первый сказал об этом.

Пораженные академики примолкли: они не знали, что отвечать. А потом ответили так:

– В мире, глубокоуважаемый Майский-Жук, существует великое множество вещей, о которых неизвестно, кто их изобрёл. Например, неизвестно, кто изобрёл колесо. Или, скажем, хлеб. Или вот… форточку.

– Ага-а-а! – загудел Майский-Жук. – Значит, и на все это право никому не принадлежит! Тогда я сделаю ещё одно заявление!

И Майский-Жук действительно сделал ещё одно заявление:

– Заявляю, что я, Майский-Жук, изобрёл колесо, хлеб и форточку. И прошу вас выдать мне документы, удостоверяющие это.

– Не много ли документов у вас будет? – поинтересовались академики и, посовещавшись, добавили. – Небо тоже неизвестно кто изобрел. И землю. И воду.

– На меня, на меня запишите! – взревел Майский-Жук. – Это я тут всё у вас изобрёл – и небо, и землю, и воду!

Академики опять посовещались и спросили:

– А чем, Глубокоуважаемый Майский-Жук, вы можете это доказать?

– Чего ж доказывать, если всё существует? И улыбка существует, и… что там ещё – колесо, хлеб, форточка, небо, земля, вода! – Майский-Жук развалился в кресле и свысока поглядывал на академиков. – Вот захочу – и отменю улыбку. И колесо отменю, и хлеб. Голодными будете. И форточку отменю, чтобы вы тут все задохнулись! И задохнётесь.

– Нам кажется, – заключили академики после некоторого раздумья, – что вы, глубокоуважаемый Майский-Жук, просто обнаглели. Может быть, вы считаете, что вы – Бог?

– Конечно, Бог, а чего же? – простодушно согласился Майский-Жук. – Отныне называйте меня не Майский-Жук, а Майский-Бог.

Тут один из академиков не выдержал, подошёл и легонько щёлкнул Майского-Бога по носу. От этого щелчка Майский-Бог вылетел через открытую форточку, которую он изобрёл, в небо, которое он изобрёл, и потом упал на землю, которую он изобрёл…

А академики облегченно вздохнули в своей Академии Наук и снова вернулись к своим заботам. Может быть, по отношению к Майскому-Жуку они поступили немножко сурово, но посудите сами: кому ж приятно, если все, что есть в мире, будет зависеть от… Майского-Жука?

Разговор этот происходил на кухне. Все разговоры, которые происходят на кухне, называются кухонными – так что это тоже был кухонный разговор. Но прислушаться к нему стоило.

– Свинина сегодня на ужин была – чудо! – так сказала Широколицая Сковорода, щёки которой ещё блестели от жира.

– Чудо, чудо! – подхватили Вилки и Ножи.

– Чудо? – переспросил Маленький-Чайник-Для-Заварки, только что вынутый из шкафа. – Я всегда мечтал увидеть чудо! – Он немножко подумал и огорчился. – Значит, сегодня показывали чудо… А я проглядел! Расскажите, как оно выглядело, – пожалуйста!

– Этого не расскажешь, – ответила Широколицая Сковорода, облизывая плоские щёки. – Чудо выглядело… прекрасно оно выглядело! Целых полкило мяса с кровью – сначала оно было красное и скользкое, а потом стало коричневым и пахло луком. И по краям его был жир – много жира!

– Как, вы сказали, это называлось? – с недоумением переспросил Маленький-Чайник-Для-заварки.

– Свинина, – сказала Широколицая Сковорода. – Свинина отбивная жареная.

Вилки и Ножи тоскливо звякнули, вспоминая о свинине. А Маленький-Чайник-Для-Заварки не очень уверенно произнес:

– Наверное, это не было чудо. Чудо не может быть отбивным и жареным.

Сковорода рассмеялась и спросила:

– А что же, по-твоему, чудо?

Маленький-Чайник-Для-Заварки опёрся на тоненькую ручку и сказал:

– Я ещё пока не очень знаю, что такое чудо. Но только не свинина. Точно не свинина.

– Может быть, свинина и не такое уж чудо, – частично согласилась Широколицая Сковорода, – но тогда чудес вообще не бывает. – И, помолчав, она добавила строго. – Или свинина, или чудес вообще не бывает.

– Пусть лучше тогда вообще не бывает, – вздохнул Маленький-Чайник-Для-Заварки. – Потому что очень грустно, если чудо – свинина.

И он опечалился оттого, что чудес не бывает.

А все дело в том, что Маленькому-Чайнику-Для-Заварки давно уже хотелось увидеть чудо – хоть какое-нибудь, хоть небольшое! Но чуда не было. Он даже несколько раз ночью позвал: «Чудо! Чудо!», – но никто не ответил. У него оставалась только одна надежда: может быть, чудо бывает не на кухне, а где-нибудь ещё – скажем, в прихожей или в спальне? Наверное, это знал веник: он часто ходил по всем комнатам, но жил на кухне.

Маленькому-Чайнику-Для-Заварки всё не удавалось расспросить Веник о чуде, потому что он не знал, как Веника по отчеству. А обращаться по имени казалось неудобно: всё-таки Веник был намного старше. Но однажды вечером он не выдержал и тихо спросил у Веника, никак к нему не обращаясь:

– Извините, пожалуйста… Вы часто бываете в других комнатах. Не видели ли вы там когда-нибудь чуда?

– М-м-м… – промычал Веник, вспоминая, – там вообще ничего нет – только паркет. Впрочем, виноват, есть ещё маленький коврик на полу. А больше ничего.

– Не может быть! – удивился Маленький-Чайник-Для-Заварки, – Когда меня ставят на стол, я вижу из кухни, что в большой комнате есть, например, диван…

– Нет там никакого дивана! – почему-то сразу очень рассердился Веник. – Только паркет и коврик! – Веник очень не любил, когда ему возражали.

Маленький-Чайник-Для-Заварки испугался Веника, что он так рассердился, и согласно закивал носиком. Но он-то знал, что в большой комнате есть диван! Конечно, диван – это никакое не чудо, но всё-таки… Если Веник дивана не заметил, то мог и чуда не заметить.

А Веник после этого сразу заснул. И вообще все заснули, потому что уже ночь была. Только Маленький-Чайник-Для-Заварки не заснул. Его забыли убрать в шкаф – и он смотрел в ночь и думал. Завтра утром, думал он, его опять наполнят сухим чаем и зальют кипятком, а потом поднесут к чашке и немножко нальют в неё из него через носик. Так несколько раз из него нальют через носик в разные чашки, а после завтрака ополоснут и поставят на полку в шкаф. Потом то же самое будет в обед, потом – во время пятичасового чая и потом – в ужин. А дальше опять вечер и опять ночь.

Маленький-Чайник-Для-Заварки глубоко вздохнул оттого, что чудес не бывает, и задремал. И пока он дремал, приснилась ему Большая Жёлтая Бабочка, которая однажды летом залетела в комнату через открытую форточку и потом прилетела в кухню и села к нему на носик. И он тогда влюбился в неё. Большая Жёлтая Бабочка всю ночь порхала в его сне, а под утро улетела из сна куда-то за Синее Море. Жёлтая Бабочка за Синее Море…

На следующий день на кухне пили чай. За столом сидели, как всегда, маленькая старушка и её муж – усатый старичок, который работал Сказочником. Сказочник хвалил чай и выпил целых три чашки. Потом он поблагодарил всех, а Маленького-Чайника-Для-Заварки поблагодарил отдельно. И тот улыбнулся Сказочнику в ответ и сказал: «Не стоит благодарности – пожалуйста!» А поскольку Сказочник сегодня не торопился писать сказки, Маленький-Чайник-Для_Заварки набрался смелости и спросил:

– Сказочник, а бывает на свете чудо?

Сказочник, конечно, ответил: «Бывает».

– Я так хотел бы его увидеть! – признался Маленький-Чайник-Для-Заварки. – Но, наверное, это трудно.

– Да нет, – сказал Сказочник, – это нетрудно. Вот смотри: ты умеешь разговаривать, думать, ты видишь сны, а ведь ты – всего-навсего Маленький-Чайник-Для-Заварки. Разве это не чудо?

Маленький-Чайник-Для-Заварки подумал и решил, что это в самом деле чудо, раз он, всего-навсего Маленький-Чайник-Для-Заварки, говорит, думает и даже видит сны…

Конечно, чудо, неужели нет!

Наступил вечер, и пришло время писать сказки. К этому часу все предметы в доме, о которых пока ещё не сочинили сказок, собрались у маленького письменного стола. Они знали, что сказки начинаются здесь – и выстроились в длинную очередь.

Забавная это была картина! Ближе всех к письменному столу оказались Ходики: ещё бы, ведь они умели так быстро ходить, что никто не мог за ними угнаться. Иногда они даже обгоняли время – тогда про них говорили: «Что-то Ходики сегодня бегут!», – и подвешивали к ним ещё одну гирьку, которая не давала Ходикам возможности убежать совсем уж далеко.

Сразу вслед за Ходиками очередь занял Высокий Кактус: он угрюмо стоял ровно в двух шагах от стола, колючками оградив себя от любого случайного соседства. И, между прочим, зря, потому что соседствовал он, в частности, с очень неплохой Японской-Вазой-Ручной-Работы – Дамой редкой красоты, чистейших кровей и, разумеется, высокопоставленной, ибо ставили её обычно на книжный шкаф. Она то и дело с интересом поглядывала на Высокий Кактус – не столько даже потому, что он очень её устраивал как сосед… сколько потому, что её совершенно не устраивала соседка с другого бока – новёхонькая трёхлитровая Серебристая Кастрюля. О необыкновенной нежности этой кастрюли постоянно ходили всем уже надоевшие слухи: кажется, её внутренней поверхности нельзя было касаться не только ложками, но и пальцами, чтобы не повредить тончайшую оболочку её бархатистой души.

Впрочем, Серебристая Кастрюля и сама не обращала никакого внимания на Японскую-Вазу-Ручной-Работы, ибо без умолку болтала со стоявшим позади неё Почтовым Ящиком: он пришёл с улицы и знал множество историй про дальние страны. Комплекция его была несколько грузноватой, так что Серебристая Кастрюля едва ли увлеклась им всерьёз… хотя кто знает!

Следующим в очереди стоял…

К сожалению, у меня нет возможности продолжить рассказ, поскольку с данного момента события начинают развиваться очень быстро!

В комнату только что вошёл совершенно заспанный малыш.

Между тем Карандаш давно бежал по бумаге и даже предвидел кое-какие скорые перемены: например, ссору между Японской-Вазой-Ручной-Работы и Серебристой Кастрюлей или неравный брак между грузноватым Почтовым Ящиком и одной из дам. Однако перемен никаких произойти не успело, ибо заспанный малыш расстегнул пижаму и громко сказал:

– Хочу писать!

А когда малыши такое говорят, все карандаши на свете почему-то останавливаются. Остановился и наш Карандаш.

– Вот и зря, зря вы остановились, – укорили его Ходики. – Останавливаться нельзя никогда. Можно чуть отставать… на худой конец, даже сильно отставать, но – не останавливаться. Ни при каких обстоятельствах.

– Хочу писать, – повторил малыш, а это могло означать лишь одно: теперь уже совсем срочно требовался Ночной-Горшок-с-Грустным-Васильком-на-Боку.

Ночной-Горшок-с-Грустным-Васильком-на-Боку не стоял в очереди за сказками. И не стоял по двум причинам.

Во-первых, он был заперт в ванной комнате – не то чтобы на ключ, конечно, а просто на защёлку, но для Ночного Горшка, согласитесь, и защёлки достаточно: так и так не выйдешь!

Во-вторых… даже если бы он и не был заперт в ванной комнате, то в очередь всё равно бы не стал. Дело в том, что когда ты Ночной Горшок… ну, в общем, объяснять долго не приходится, а приходится просто сказать: лучше тебе в таком случае ни в какие очереди не становиться. И вообще как можно реже на глаза показываться: сказку о тебе всё равно не напишут, а если и напишут – так только тогда, когда уже вовсе не о ком писать будет. Вот и стоял себе Ночной-Горшок-с-Грустным-Васильком-на-Боку в ванной комнате запертым: стоял и помалкивал, молодец! Тем более что сказка и без него уже давно началась. Но тут-то как раз он и потребовался – причём потребовался настоятельно. Однако в разговор вступила Японская-Ваза-Ручной-Работы, участия в разговоре от которой никто уже не ожидал:

– Этому малышу, – сказала она, – очень легко и быстро можно помочь, не прерывая сказки. Например, предложить ему хотя бы… хотя бы вот эту кастрюлю: она вполне годится для того, чтобы сделать в неё пи-пи.

– Во мне суп варят! – обиделась Кастрюля и хотела ещё что-то добавить, но заспанный малыш сказал:

– Я не хочу писать в суп.

– Тогда, – спокойно продолжала Японская-Ваза-Ручной-Работы, – можно предложить вот… Кактус. Получится как бы «пи-пи на природе».

– Меня уже поливали на прошлой неделе, – сухо заметил Высокий Кактус. – Я не настолько влаголюбив.

– Я не хочу писать в кактус! – вмешался заспанный малыш. – Кактус колючий.

– В крайнем случае, – журчала Японская-Ваза-Ручной-Работы, – можно воспользоваться Почтовым Ящиком.

– Это где письма? – заинтересовался заспанный малыш. – Но я же ещё маленький, мне не достать.

– Вы бы, Вазочка, поостереглись давать советы, – обиделся Почтовый Ящик. – А то как бы пи-пи не сделали в Вас. Тем более, что Вас-то как раз с ночным горшком очень даже легко спутать!

– Я не хочу писать в письма, – опять вмешался заспанный малыш и внимательно посмотрел на Японскую-Вазу-Ручной-Работы. – А это вообще не мой горшок!

Между тем Ночной-Горшок-с-Грустным-Васильком-на-Боку давно уже внесли в комнату и поставили в очередь самым первым. От этого вся очередь дружно шарахнулась назад, потому что соседство с предметом такого назначения, согласитесь, унижает. Таким образом, вся честная компания полностью исчезла из виду… ну, что ж! Стало быть, никто из них больше не мог принимать участия в сказке.

Заспанный малыш давно сделал свое дело и отправился восвояси, а Карандаш всё строчил и строчил – теперь уже нашу с вами сказку о Ночном-Горшке-с-Грустным-Васильком-на-Боку, потому что, кроме него, никто не стоял больше в очереди у письменного стола. И ещё потому, что иногда даже самые дорогие Японские-Вазы-Ручной-Работы ровным счетом ни на что не годятся.

Неизвестно, откуда Оловянная Ложка узнала о Барселоне. Может быть, кто-нибудь при ней произнес однажды это слово. Но теперь, стоило только Оловянной Ложке удариться о край тарелки, она чётко выговаривала: «Б-а-р-с-е-л-о-н-а». Конечно, будь она серебряной или хотя бы мельхиоровой, слово звучало бы еще красивее, хотя… красивее и так уже не бывает.

Впрочем, что касается Серебряной и Мельхиоровой Ложек, то они никогда не произносили слова «Барселона» – ударившись о край тарелки, они обычно провозглашали: «Завтрак-завтрак!» или «Обед-Обед!», или «Ужин-ужин!», в зависимости от времени суток. И – никаких других слов, Боже упаси! Любые другие слова за едой Серебряная и Мельхиоровая Ложки считали просто неприличными и страшно, страшно возмущались, когда Оловянная Ложка позволяла себе произнести «Барселона». Это было нечто из ряда вон… Серебряная и Мельхиоровая Ложки зажимали уши, чтобы не слышать этой непристойности ни во время завтрака, ни во время обеда, ни уж конечно во время ужина. Подумать только, Барселона, а? Ужас какой!..

Вот и сегодня, ударившись о края тарелок, подруги провозгласили: «Завтрак-завтрак!», после чего тут же зажали уши, а Оловянная Ложка произнесла своё «Барселона», чего зажатыми ушами, конечно, не услышишь.

– Что такое «Барселона», Оловянная Ложка? – в который уже раз спросила глупенькая Белая Салфетка, на лице которой по причине глупости не запечатлевалось ни одной морщины.

– Я не знаю, – терпеливо отвечала Оловянная Ложка. – Барселона – это просто моя мечта.

И всем уже давно и хорошо известный разговор начинался сначала.

– Как можно мечтать о том, о чем не имеешь ни малейшего представления! – воклицала Мельхиоровая Ложка. – Я вот мечтаю о Большом Куске Жирного Мяса… но я о-о-очень хорошо знаю, что такое Большой Кусок Жирного Мяса.

– Это и я знаю, – грустно соглашалась Оловянная Ложка. –Потому и не понимаю, как можно мечтать о чем-нибудь подобном…

– В мире нет ничего, подобного Большому Куску Жирного Мяса! Большой Кусок Жирного Мяса бесподобен! – взрывалась Мельхиоровая Ложка, а Оловянная вздыхала и тихонько оправдывалась:

– Но ведь мечта – это что-то далекое, что-то недосягаемое, как… как Барселона!

Хоть и поздно, но почти успев, Серебряная и Мельхиоровая Ложки, давно уже наученные горьким опытом, молниеносно зажали уши.

– Я знаю, что такое Барселона! – рассмеялся с дальнего конца стола появившийся на нем только сегодня Ослепительный Апельсин. – Барселона – это…

– Не надо, прошу вас! – взмолилась Оловянная Ложка. – Я не могу зажать уши: по отношению к вам, дорогой Ослепительный Апельсин, это было бы неприлично… Но и слушать вас я тоже не могу – иначе моё сердце разобьётся! Так неприятно узнать, что самая твоя большая мечта – это, например, невзрачное сооружение или, еще того хуже, какая-нибудь муха!

В ответ на это Апельсительный Ослепин… Ослепительный Апельсин вдруг повел себя совсем странно: он расхохотался и задрыгал ножками, которых у него не было!

– Но то, что называется словом «Барселона», – кричал он с дальнего конца стола, – ничуть не менее прекрасно, чем само слово!

Оловянная Ложка задумалась. И только после этого сказала:

– Всё-таки лучше… лучше не говорите! Я не хочу знать этого наверняка – иначе я не смогу жить без Барселоны.

– Как же это всё-таки глупо – мечтать! – фыркнула глупенькая Белая Салфетка. – Никогда не стану мечтать – мне гораздо больше нравится вытирать рты. Я занимаюсь этим с огромным, огромным удовольствием!

– А не надоедает ли это иногда? – осторожно поинтересовалась Оловянная Ложка, тут же смутилась и призналась. – Я вот тоже пыталась полюбить плавать в супе – и это так быстро мне наскучило… По-моему, самое печальное занятие на свете – плавать в супе. Ах, Барселона!

– До каких же пор! – теперь уже не на шутку рассердились Серебряная и Мельхоровая ложки: на сей раз они не успели зажать уши – вспомнив наконец, что у них вообще ушей нет.

На следующий день, когда Оловянная Ложка почему-то отсуствовала за столом, Серебряная и Мельхиоровая Ложки выведали у простодушного Ослепительного Апельсина, который пока еще не был съеден, что такое Барселона. Оказалось, что это город в Испании. Просто город в Испании – и ничего больше!

Вскоре все столовые приборы снова собрались вместе. «Обед-обед!» – звякнули Серебряная и Мельхиоровая Ложки, но ушей за неимением таковых не зажали, и… «Б-а-р-с-е-л-о-н-а!» – мечтательно прозвенела краем тарелки Оловянная…

– Барселона – это город в Испании! – в один голос выкрикнули соседки.

Оловянная Ложка ничего не успела ответить: её опустили в суп. Но там, в супе, представилось ей, что она большой корабль, который отправляется в Испанию… Вот её нагрузили картофелем, морковью, луком, петрушкой, вот её нагрузили рыбой – она отвезет всё это в Испанию!

– Ах Барселона, моя Барселона, я плыву к тебе! – крикнула она, вынырнув на поверхность и отчалила от берега – от края тарелки, в которую её окунули.

… А на следующее утро газеты сообщили, что никому не известная ложка без опознавательных знаков затонула вчера у берегов Испании под тяжестью груза.

И в этом не было ничего удивительного, потому что вчерашний рыбный суп впадал прямо в море.

Есть ещё среди нас люди, которые думают, будто остров Крета на самом деле называется Крит! Стыд и позор им: острова Крит в мире не существует. Спросите у самих жителей острова: как, дескать, остров ваш называется? И вам, не задумываясь, с раздражением ответят: «Наш остров называется Крета – запомните это, пожалуйста, раз и навсегда!»

Кстати, многие из тех, кто только понаслышке знает об острове Крета, убеждены, что он назван так в честь человека, имя которого Крет! И приводят в своё оправдание, скажем, Землю Франца-Иосифа, которая, дескать, называется так в честь человека по имени Франц-Иосиф… Оправдание это никуда не годится, потому что такое имя, как Франц-Иосиф есть… даже два имени есть: Франц и Иосиф. А вот такого имени, как Крет, нет ни одного – стало быть, нечего и придумывать!

На самом деле остров Крета получил свое имя из-за названия коренного населения, издавна обитавшего на этом острове. Коренное же население на этом острове называлось « кретины ». кретины жили здесь раньше – кретины живут и по сей день. Спросишь их:
– Вы кретины ?

А они охотно отвечают:

– Конечно, кретины , кто же ещё может жить на этом острове?

Так вот сразу всё и становится понятно.

Кретины ужасно любят свой прекрасный остров и считают, что лучше на земле места нет. И их на самом деле очень легко понять: если бы мы с вами были кретины , мы бы, конечно, тоже так думали. А это потому, что все – особенно кретины – очень любят свою родину. Тем более что остров Крета и в самом деле заслуживает большой любви – причем как кретинов , так и не кретинов : не случайно в последнее время на остров зачастили туристы со всех уголков земли и, что самое интересное, некоторые из гостей задерживаются здесь навсегда, с удовольствием выдавая себя за кретинов .

Такое положение дел, между прочим, даже начало раздражать урождённых кретинов , которые справедливо считают, что места на их прекрасном, но небольшом острове Крета всем не хватит. На этой почве даже возникло национальное движение против засилья иностранцев. Его лозунг: «Только кретин может по-настоящему любить остров Крета». Движение это получило название полного кретинизма .

Наиболее бросающаяся в глаза черта кретинов , которую даже можно считать их национальной чертой, – это конкретность. С кретинами бесполезно вести разговоры на отвлеченные темы, потому что кретины вообще никогда не отвлекаются. Их ум навсегда привязан к конкретным вещам. Задашь кому-нибудь из них, например, вопрос: «Скажите-ка мне, кретин , сколько у человека ног?» – и услышишь встречный вопрос: «Кого конкретно Вы имеете в виду?» Начнёшь уточнять: «Конкретно я имею в виду кретина Папандопулоса»… И только тогда собеседник глубоко задумается, вспоминая облик кретина Папандопулоса, после чего скажет: «У кретина Папандопулоса, если я не ошибаюсь, потому что давно его не видел, – только две ноги. А сколько ног у человека вообще, я не знаю».

Жизнь на острове Крета регулируется особым образом: тут на каждый случай существует специальный декрет . Есть декрет о том, как закрывать глаза перед сном, есть декрет о том, как подносить ложку ко рту, есть и декрет о том, какой носок надевать на правую, какой – на левую ногу… Приезжие зачастую ничего об этом не знают и потому то и дело попадают в нелепое положение. Начнёт кто-нибудь из приезжих, например, лысеть, а все кретины просто со смеху покатываются, потому что лысеет приезжий совсем не так, как предписывает специальный декрет о правильном облысении! И тогда кретины ему говорят: «Вы бы сначала декрет о правильном облысении выучили и уж потом лысели! А то ведь смотреть на Вас без смеха невозможно!» Местное население знает декреты наизусть – разбуди любого среди ночи и спроси его номер декрета о том, как завязывать шнурки, – тут же получишь ответ: «Это декрет номер восемь тысяч двести сорок девять прим!» Но всех кретинских декретов обычному человеку не запомнить никогда: для этого надо родиться кретином !

На острове Крета существует только один вид деятельности: каждый кретин работает секретарём/ или секретаршей . Чтобы работать секретарём , надо быть кретином , чтобы секретаршей – надо быть кретинкой: на работу тут принимают в зависимости от пола – и поэтому очень легко с первого взгляда отличить мужчину от женщины. Секретари и секретарши с утра до ночи бегают по всей стране в разные стороны, то есть всё время страшно заняты. Работа такая считается крайне вредной, поскольку приводит к телесным повреждениям: достаточно бросить беглый взгляд на любого кретина – и вы сразу увидите, что у него одна нога здесь, другая – там. Впрочем, этот физический недостаток ничуть не портит кретинов , а только делает их ещё привлекательнее. Чем дальше у кретина отстоят друг от друга ноги – тем более красивым считается телосложение. Многие за границей не согласны с таким кретинским взглядом на пропорции человеческого тела, но кретинам нет дела до того, что другие думают об их красоте! И в этом кретины , надо сказать, правы, потому как загадочный они народ! Правительство у загадочного этого народа, разумеется, секретное – так оно и называется: Секретная служба. Эту Секретную службу свою кретины держат в таком секрете , что даже сами не знают точно, кто именно управляет островом. Время от времени приходится слышать, как один кретин спрашивает другого:
– Простите, пожалуйста, это не Вы управляете островом?

Но, поскольку сведения такие принято держать в секрете , в ответ обычно только загадочно улыбаются и ничего не говорят. А если все-таки говорят, то что-нибудь странное – типа:

– Какой же кретин признается в том, что он управляет островом?

Всё остальное на острове засекречено так же строго. Мужья- кретины никогда не знают о том, кто их жёны, дети- кретины не знают, кто их родители, – и, конечно, ни один кретин не ответит вам на вопрос о том, где именно на острове он живёт и на какие деньги. Не говоря уж о том, что совершенно бессмысленно спрашивать кретина , который, например, час. Кретин тут же блаженно заулыбается и скажет примерно так:

– А вот это, дорогой мой, большой секрет !

Так что, находясь на острове Крета, приезжий никогда не знает, который час, утро сейчас или вечер, день или ночь… Между прочим, ходят слухи о том, что сами кретины тоже далеко не всегда в курсе всех этих вещей, и потому часто ложатся спать прямо посреди дня, считая, что уже глубокая ночь. А поставишь им это на вид – так обязательно услышишь народную пословицу: « Кретина учить – легче мёртвого лечить!» И в этом они, видимо, правы.

_____________________________

*На очередном уроке странноведения мы познакомимся с далекой Аляской.

Забавно, что кое-кто из нас совсем не умеет грамотно писать: попросишь, например, кое-кого написать «Республика Чад», а он пишет: «Республика Чат», – и думает, что это такая республика, где все только болтают, а дела не делают. Ну, и очень глупо так думать: в Республике Чад все трудятся не только не покладая рук, но и не чуя под собой ног! Не говоря уже о том, что никто не щадит живота своего. Это даже привело к тому, что у населения Республики Чад такой орган, как живот, вообще отмер. Смотришь на население – и просто диву даешься, потому что на месте животов у них просто совсем ничего нет…

Так что никто тут особенно не болтает – и не надо на людей наговаривать!

Коренное население Республики Чад состоит из двух народностей: одна называется « чада », вторая – «домочадцы». Чада очень низкого роста, физически развиты недостаточно, постоянно хнычут и канючат, писают и какают в штаны, а также носятся по Республике Чад где ни попадя. Домочадцы же, наоборот, рост имеют исполинский, обладают прекрасными натренированными телами, отличаются стойкостью и выносливостью, писают и какают где положено и, как правило, спокойно стоят на месте.

Всё это однако не мешает чадам и домочадцам быть между собой в прекрасных отношениях и беззаветно любить друг друга Если, например, домочадец встречает на своем пути чадо , он сразу принимается изо всех сил целовать его, снимать с него штаны и тут же стирать их в местных водоемах, высушивать на щедром солнце, гладить утюгом или раскаленными камнями и надевать на чадо с ласковыми словами! Если же, наоборот, чадо встречает на своем пути домочадца , то оно немедленно вцепляется в домочадца и, крепко обняв его, не отпускает его до тех пор, пока домочадец не надает ему как следует по толстой заднице! Вот какие прекрасные отношения существуют между этими двумя народностями.

Языки их, чадский и домочадский , очень похожи – так что чада и домочадцы всегда понимают друг друга. Правда, чадский язык гораздо беднее домочадского , но все необходимые понятия в нем присутствуют, так что договориться между собой чадам и домочадцам обычно удается без труда, хотя иногда чада безо всякой видимой причины рычад и кричад . Но стоит домочадцам дать им как следует по толстой заднице – и чада уже молчад .

А название свое Республика Чад получила из-за того, что здесь всегда стоит страшный чад . Чада и домочадцы без передышки пекут на кострах кукурузу и за большие деньги продают ее заезжим туристам, что и составляет для коренного населения основной источник доходов. Печеная кукуруза является национальным блюдом местного населения и называется « почадки с чадинкой ». Хотя именно за это многие называют чад и домочадцев – чадаками , те уважают свою профессию и часто говорят даже, что она – их призвание. Кстати, и деньги это приносит немалые. Правда, к сожалению, все их приходится тратить на кислородные подушки. От страшного чада в республике Чад совсем нечем дышать – и потому каждый из чад и домочадцев носит при себе кислородную подушку, то и дело прикладываясь к ведущей от нее спасительной трубочке и вдыхая живительный газ. Примечательно, что многие на этом основании думают, будто чада и домочадцы наркоманы, но думать так совершенно несправедливо, ибо любому понятно: кислород наркотиком не является. А если бы кислород был наркотиком, то фраза : «Пойдем подышим кислородом», – означала бы совсем не то, что она означает!

Итак, главное занятие чад и домочадцев – это, как сказано печь кукурузные почадки . Занятие это, между прочим, отнюдь не безопасное: горячие почадки страшно обжигают руки. Потому-то у многих жителей республики Чад руки отсутствуют по локоть. Посмотришь на то место, где должны быть руки, а там ничего нет! Это потому, что жители республики Чад нередко забывают надевать предохранительные перчадки , но тут уж ничего не попишешь…

Между прочим, почадки здесь пекут только в мирное время, а далеко не любое время в республике Чад – мирное. То и дело трудолюбивому этому народу приходится воевать – как правило, всегда с одним и тем же внешним противником. Имя врагов республики Чад – исчадия .

Исчадия живут к северу от республики Чад. Называют же их исчадиями потому, что в незапамятные времена чада и домочадцы вышвырнули их из чада за некрасивую внешность и неприличное поведение. На внешности исчадий росли большие рога и копыта, а это не нравилось чадам и домочадцам , – в разговоре же исчадия всегда плевались и употребляли нехорошие слова, что уж совсем никуда не годилось.

К тому же, вместо того, чтобы чадить кострами, исчадия , никого не предупредив, принялись чудить – видимо, для того, чтобы насолить чадам и домочадцам . Сначала они чудили только по понедельникам и четвергам – и это было хоть как-то терпимо. Но потом стали чудить ежедневно – иногда даже по нескольку раз в день. Так что однажды чадам и домочадцам все это надоело и они собрали исчадия в большой мешок и выбросили за пределы страны.

За пределами страны исчадия стали почему-то ужасно быстро размножаться, а потом озлобились и принялись страшно нападать на чад и домочадцев . Так и случилось, что республика Чад время от времени воюет, но постоянно побеждает, вновь и вновь вышвыривая некрасивых и невоспитанных исчадий из чада .

Между прочим, после первого удаления исчадий , положившего конец их чудачествам , в республике Чад начали происходить всевозможные чадеса – и страна сделалась знаменитой во всем мире. Самым сенсационным из чадес , случившихся здесь, стало появление добродушных чадовищ , чье прикосновение обладало чадодейственной силой. Стоило чадовищу коснуться чада , как чадо сразу вырастало на полтора метра, физически развивалось, переставало хныкать и канючить, а также писать и какать в штаны и носиться по республике Чад где ни попадя. Иными словами – прямо на глазах превращалось в домочадца . Правда, к сожалению, чада постоянно прятались от чадовищ и потому преобразовать всех чад в домочадцев так и не удалось, а чадодейственные силы чадовищ , лишившись точки приложения, иссякли, сами же чадовища вымерли в один день. Но появление их не прошло для республики Чад бесследно: население страны стало гораздо более однородным – и теперь на ее территории редко можно встретить чадо , зато домочадцы встречаются практически на каждом шагу.

Осталось рассказать только о культуре республики Чад. На культуру здесь, правда (из-за постоянного выпекания почадков с чадинкой ) практически не остается времени, и тем не менее во всем мире известен огневой танец чадаш , который усталые граждане босиком любят отплясывать после работы на угольях потухших костров, сжигая ноги почти до колен. Посмотришь на то место, где должны быть ноги, а там ничего нет!

Вот уж воистину говорится: кто умеет работать, умеет и отдыхать.

– Давай-ка купим ещё и клей, – сказал Дедушка Внуку. – Самая нужная вещь.

Так Тюбик-с-Клеем узнал о том, что он – самая нужная вещь. А когда кто-нибудь узнаёт о себе такое, тут уж трудно не возгордиться. И Тюбик-с-Клеем возгордился.

– Я – самая нужная вещь! – заявил он, едва появившись на письменном столе.

– Очень приятно, – послышалось в ответ. – А мы – карандаши.

– А я – Ластик, – отрекомендовался совсем неказистый кусочек резины.

– Надеюсь, вы – нужные вещи? – подозрительно посмотрел на соседей Тюбик-с-Клеем. – Чем вы занимаетесь?

– Мы пишем и рисуем, – хором ответили карандаши.

– А я стираю написанное, – отозвался Ластик.

Тюбик-с-Клеем немножко подумал и заключил:
– Вы совершенно ненужные вещи. Если сначала что-то написать, а потом это же и стереть, – что же получается? Пустое место получается. – И, отвернувшись от карандашей с Ластиком, он перестал разговаривать с ними.

– Идите к нам! – крикнули ему с дальнего конца стола. – У нас весело!

– А вы – нужные вещи? – поинтересовался Тюбик-с-Клеем. – Каковы ваши занятия?

– Я даю свет! – не без гордости ответила Лампа-на-Одной-Ножке.

– А я выключаю свет! – отозвался её лучший друг, Чёрный Выключатель.

– М-да… – озадачился Тюбик-с-Клеем. – Сдается мне, что и вы совершенно ненужные вещи. Ведь если сначала включить свет, а потом его же и выключить – что же остаётся? Пустое место остаётся. – И, сказав это, Тюбик-с-Клеем отвернулся от растерявшихся соседей.

А спустя некоторое время в комнате не осталось ни одного предмета, о котором Тюбик-с-Клеем не сообщил бы всем присутствовавшим: «Это совершенно ненужная вещь». И комната погрузилась в молчание, потому что каждый осознал полную свою ненадобность. А Тюбик-с-Клеем поглядывал на всех с высоты письменного стола, чувствуя себя единственной нужной вещью среди всего этого бесполезного хлама.

– Скоро вы узнаете, что такое по-настоящему нужная вещь, – пообещал Тюбик-с-Клеем. – Это когда я начну склеивать разные разности. Предположим, у книги, которую читает Дедушка, оторвётся обложка, или у тапочка, который носит Бабушка, оторвётся подошва, – в доме сразу же будут вынуждены обратиться ко мне. Я могу соединить всё, что распалось, – представляете, как это важно!

А через некоторое время у книги, которую читал Дедушка, и в самом деле оторвалась обложка. Её смазали клеем – и обложка приклеилась. А назавтра у тапочка, который носила Бабушка, как назло, оторвалась подошва. И подошву быстро поставили на место с помощью клея. Конечно же, после этого все убедились, что Тюбик-с-Клеем – по-настоящему нужная вещь. Тогда к нему стали обращаться «Ваше Величество» и умолкать, когда Тюбик-с-Клеем начинал говорить.

Но однажды через открытую форточку в комнату залетела Музыка. Она была такой прекрасной, что все заслушались и заулыбались. А Музыка погостила совсем недолго – и скоро начала собираться в путь.

– Куда же вы? Побудьте с нами ещё, дорогая Музыка! – обратился к Музыке Дедушка. – Вы так прекрасны!

– Да, останьтесь, милая Музыка! – подхватила Бабушка.

Но Музыка только грустно улыбнулась и улетела в другое место, где у неё, наверное, тоже были важные дела. Больше она не прилетала – и как-то раз, сидя вечером в кресле, Бабушка пожаловалась Дедушке:
– С тех пор, как улетела Музыка, всё в нашем доме как-то расклеилось.

– Да, всё расклеилось, – согласился Дедушка.

– Пустяки! – воскликнул Тюбик-с-Клеем. – Сейчас я начну работать и склею всё, что расклеилось. Покажите, что именно должен я склеить!

Но Дедушка с Бабушкой только развели руками и сказали:
– Ах, милый Тюбик, этого не склеишь… Если бы кто-то и мог склеить это, то только Музыка.

– Музыка? – удивился Тюбик-с-Клеем. – Разве я хуже Музыки?

Дедушка с Бабушкой ничего не ответили Тюбику-с-Клеем… да и объяснишь ли Тюбику-с-Клеем, что в действительности-то нужна людям только Музыка – одна лишь Музыка и ничего больше.

Странно, но с этого вечера карандаши, Ластик, Лампа-на-Одной-Ножке, Чёрный Выключатель, да и все остальные обитатели комнаты вдруг перестали называть Тюбик-с-Клеем «Ваше Величество» и – совсем уж непонятно почему – продолжали вести свои беседы даже тогда, когда он начинал говорить.