Много лет назад в холодный весенний вечер на военном аэродроме проверяли режим двигателей самолётов МИГ-21. Четыре истребителя-перехватчика стояли и газовали по очереди. Когда моторы выключили, после длительного рёва наступила такая тишина, что, казалось, от неё лопнут барабанные перепонки. И вдруг со стороны щита, что возле самолётов, раздался тихий непонятный писк. Сначала механики и лётчики подумали, что им это послышалось. Писк повторился. Люди переглянулись и замерли в ожидании. И вдруг выходит крошечный молочный поросёночек: пара полосочек, пружинка-хвостик и копытца. Отбившийся от стада и замёрзший малыш грелся за щитом, ошеломлённый рёвом моторов.

– Куда тебя девать? Что с тобой делать? Как же тебя угораздило потеряться от мамки? – наперебой спрашивали мужчины.

Поросёнок в ответ мелко-мелко дрожал и изредка подавал свой скрипучий писклявый голосок.

– Сейчас, наверное, около нуля градусов, жалко крошку, – посочувствовал молодой майор Валерий Шилов. Он наклонился, взял беднягу за шкирку, как котёнка, и понёс, визжащего, в казарму. Там маленького гостя снова все обступили. Откуда ни возьмись, появилось блюдце с молоком. Валерий приблизил мордочку поросёнка к блюдцу, и тот начал хлебать, сначала захлёбываясь и чихая, потом всё лучше приноравливаясь к еде. Поросёнок похлебал-похлебал, брык — и упал в молоко, уснув мордочкой в блюдце.

– Бедная крошка, – сказал майор, поднял поросёнка, вымыл его и положил на свою кровать. Хрюшка перевернулась на другой бочок, удобно устроив головку на подушке. Лётчики расценили это как добрую шутку и весело смеялись. Офицерам понравилось, как их сослуживец называет поросёнка, за которым сразу же и закрепилась кличка – Крошка, тем более что это оказалась самочка.

Когда свинка проснулась, её спустили с кровати на пол, что ей очень не понравилось. Она ходила вокруг кровати и жалобно пищала. Ночь она провела в казарме лётчиков, на кровати молодого майора. Он спал вместе с Крошкой.

Наутро хрюшку вынесли во двор. Смотрят, а свинка не уходит никуда, деваться некуда: разве бросишь в беде такое беззащитное существо?

Поначалу Крошке хватало стаканчика молока. Малышка быстро подрастала, пришлось открывать для неё холодильник, и она съедала всё, что только ей предлагали.

Крошка заставила себя уважать и вытребовала у лётчиков право всегда спать на кровати, на которую однажды положил её Валерий Шилов. Свинка стала сильной, и как только кто-либо ложился на «её» кровать или хотя бы присаживался на краешек, она издавала угрожающий хрюк, как рык, и сама запрыгивала на постель, сталкивая непрошеного гостя. Потом уляжется, спит – и храпит на всю казарму.

Пришлось майору ставить ещё одну кровать в казарме – для себя.

Заботились о Крошке все по очереди и чистили, скребли, мыли любимицу. Даже духами или одеколоном поливали, чтобы меньше от неё в казарме было неприятного запаха, да помещение чаще проветривали. Но более всех дорожил её дружбой майор Шилов.

Маленькую, её все жалели, а когда выросла, поняли, что она начала переходить границы дозволенного.

Выйдут лётчики на построение, командир зачитывает приказ. А Крошка сядет на пятую точку в первом ряду и внимательно слушает, не шелохнётся. Отогнать её от строя лётчиков не представлялось никакой возможности.

Свинья установила собственное расписание дня. Она бродила где-то на задворках аэродрома, ближе к лесу, что-то там вынюхивала, копала, но не очень усердно. Четыре армейских команды хрюшка выполняла строго: команду на построение и команды на завтрак, обед и ужин. Видимо, срабатывал закон стада.

Нужно отдать должное Крошке, со столов она ничего не хватала. И у лётчиков появилось новое негласное правило: от своей порции каждый выделял ей половину. Дарили шоколадки, полученные с офицерским пайком. Она так разбаловалась, что совсем перестала собирать на обочине леса жёлуди.

Услышит команду «на обед», вильнёт хвостом – и в столовую. Сюда Крошка заходила, как танк. Подойдёт к двери, и дальше уже не видит никого, всех расталкивает: ей нужно зайти первой.

Крошка росла, и уже как ни проветривали лётчики казарму, как ни мыли новую её обитательницу, как ни орошали духами, порой даже французскими, жить вместе со взрослой свиньёй становилось всё труднее.

Построили во дворе небольшой загончик, она в нём не желала сидеть ни минуты. Весь день ревела и визжала, как скаженная, потом подналегла, двумя-тремя мощными ударами проломила дыру в дощатой стене и вырвалась наружу. Больше её в загон не отправляли. А когда хрюшка наглела, Майор Шилов шутил:

– Смотри, Крошка, посажу тебя на гауптвахту.

Лётчики стали думать, как защитить свои жилищные права. Решили дверь, которая открывалась при нажатии на неё со стороны улицы, перевесить наоборот. Так и сделали. Теперь нажатием она открывалась изнутри.

Крошка, погуляв и измазавшись в луже, решила поспать на «своей» кровати. Ткнулась мордой несколько раз в дверь, но та не открылась. Тогда свинья разбежалась да так ударила в дверь, что выбила её вместе с коробкой, и опять, запрыгнув на кровать, уснула в казарме.

Никто не знает, сколько бы это продолжалось, но однажды из лесу на аэродром вышел огромный вепрь со свирепо закрученными вверх клыками.

Лётчики, ещё не видя зверя, по поведению Крошки поняли: что-то произошло. Избалованная и нахальная свинья вдруг превратилась в робкую и покорную. Она повернулась к лесу и тихо-тихо пошла в сторону кабана-великана. Прошла полпути, остановилась и задумалась. А майор Шилов возьми и позови её. Крошка повернула назад, сделала пару шагов в сторону своего хозяина и снова остановилась. Подумала, развернулась и сделала несколько шагов по направлению к хряку. Он стоял как вкопанный. Несколько раз меняла Крошка направление своего маршрута. Казалось, она не может сделать сложный выбор между старым другом, который когда-то спас её от холода и голода, и новым знакомым, близким по крови. Минут двадцать колебалась Крошка. Победил всё-таки зов крови. Свинья ушла с вепрем в лес. Но каждую весну она приходила на аэродром с избранником и полосатым выводком, чтобы показать лётчикам издали своих поросят.

Расхрабрился куст в зелёных точках:
– Холода давно мне нипочём! –
И одна задиристая почка
Показала марту язычок.