Вместе с прадедом живёт
Пятилетний Мишенька.
Старичок его зовёт
Ягодкой и Вишенкой.
Дед подходит, не спеша,
Опершись на палочку,
Нежно гладит малыша:
– Что за щёчка! Яблочко!
И ответил Миша вдруг,
Вспомнив полдник в садике:
– Ты, дедуля, Сухофрукт –
Сухонький и сладенький!
Посвящаю моей маме
Тайга вокруг бескрайняя,
А мне двенадцать лет.
Я в госпитале раненым
Даю большой концерт.
Мороз в сибирском городе
Безжалостен, суров.
И, как алмазы, дороги
Полешки звонких дров.
Из-под замёрзших пальчиков
Рождается Шопен.
А раненые мальчики
Толпятся возле стен.
Меня чуть старше, юные,
В повязках и бинтах.
Рояль рыдает струнами,
Звучит могучий Бах.
Грустит танкист контуженный.
На кителе медаль.
И через сад завьюженный
Бетховен рвётся вдаль.
Вдруг инструмент порывистый
Запел, как клавесин.
Стал подпевать заливисто
Молоденький грузин.
Он новую мелодию
Мгновенно подхватил.
Им пять сражений пройдено,
Теперь сибирский тыл.
А вот сидит в безмолвии
Солдатик без лица.
Он встретил пулю в голову
У города Донца.
И под бинтами мятыми
Не видно горьких слёз.
Рахманинов раскатами
Уносится в мороз.
Шумит тайга бескрайняя,
Конца сраженьям нет.
Я каждый день у раненых,
А мне двенадцать лет.
Я смотрю на Луну сквозь большое окно,
О далёких мирах я мечтаю.
А во сне я всегда, а во сне я давно
До Медведицы Малой взлетаю.
Я ей глажу пушистый космический бок,
И она мне кивает спросонок.
Где-то рядом сопит, завернувшись в клубок,
Галактический зверь – медвежонок.
Вижу космос во сне, а потом, по утрам,
Просыпаюсь от маминой ласки.
Прокатиться мечтаю по дальним мирам
...На своей инвалидной коляске.
В капле плавают, как в море,
Вереницы инфузорий.
Я загадочных особ
Наблюдаю в микроскоп.
Вдруг малютки встали скопом
Перед длинным телескопом
И, достоинство храня,
Смотрят, прямо на меня!
Сначала, в четыре с половиной года, я начала издавать книжки – не свои, других авторов. Например, такую:
«Леф Талстой. Кто сказал мяу»
Это было написано на обложке – я уже умела выводить печатные кривые буквы. Потом вырезались остальные странички, сшивались ниткой (мама помогала). Внутри были каляки-маляки и собственные картинки издателя. А на последней странице обложки обязательно стояли заветные слова «тираж» и «цына».
Поэт во мне прорезался в более пожилом возрасте, чем издатель – в восемь лет. Это произошло в школе на уроке, когда я нечаянно сочинение написала в рифму. Учительница сначала не верила, но потом привыкла. В третьем классе у меня уже была общешкольная «слава поэта».
С той поры рифмы внутри так и шевелятся, ходуном ходят. Бывает несколько десятков пошевелов в сутки.
Был хорошистом я весь год,
В портфеле жил порядок.
И вдруг Причастный Обормот
Завёлся средь тетрадок.
Весь класс серьёзен и затих –
Контрольная работа.
Но где набрать мне запятых
Для этого проглота?
Лишь разживусь я запятой
(Ведь я их не ворую),
Как он уже бежит от той
И требует вторую.
Он издевается и рад,
Что я такой несчастный.
Ох, у него ещё и брат,
Но тот – Деепричастный…
Мы в мешке висим сердито.
Метка накрепко пришита:
«Глеб Козлов, четвёртый “А”».
Мы забыты в школе снова,
И у этого Козлова,
Знать, пустая голова.
Мы – протёртые сандалии,
Много всякого видали,
Колотили ножки парт.
На «изо» бывали даже
Мы измазаны в гуаши
Под расцветку «леопард».
А вчера на переменке
Бился нами Глеб о стенки
(Это был спортивный зал).
А потом скакал галопом,
Очень громко нами топал
И подмётки оторвал.
Мы друг дружке дали слово,
Что уйдём мы от Козлова
К Верке Мышкиной. Пока!
Сменке лучше жить у дамы –
Гуталином смажут шрамы
И разбитые бока.
В лихое время детства нет,
В войну взрослеют рано.
И я ушёл в двенадцать лет
В бригаду к партизанам.
Связным нередко я ходил,
И как-то в воскресенье
Меня отправил командир
С секретным донесеньем.
Я пересёк большой овраг
И вышел к роще белой.
А там укрылся хитрый враг
С недремлющим прицелом.
Он землю русскую топтал,
И нивы, и дубравы.
Он сыпал огненный металл
Налево и направо.
К берёзке хрупкой я приник,
Но враг был чуток, зорок.
Пальнул в берёзу напрямик,
Услышав тихий шорох.
Огонь из чёрного ствола
Ударил в белоснежный.
Берёзка пули приняла
Своей корою нежной.
От верной гибели спасла.
А после урагана
Стояла трепетна, бела,
И капал сок из раны.
Я ствол прохладный целовал,
Молился за спасенье.
Потом на дальний перевал
Доставил донесенье.
…Седой и сам, и все друзья.
Война в далёком прошлом.
Но я вернулся в те края,
К берёзоньке хорошей.
Увидел я – на склоне дня
Светлеет пень белёсо.
Ведь ты погибла за меня.
Прости меня, берёза…
Мы - Берёзы и Клёны, Каштаны и Ели.
По весне наше войско выходит в поход.
Шелестят на ветру наши кроны-шинели,
Отдавая живительный газ кислород.
Гимнастёрки из листьев окрашены в «хаки»,
И защитного цвета наш хвойный мундир.
День и ночь, каждый миг отражаем атаки
Чёрных трубных дымов и озоновых дыр.
Рядовые Планеты, мы служим покорно.
Наши копья - сучки, а броня - береста.
Увольнительных нет, и глубокие корни
Не позволят уйти с боевого поста.
Мы - Орешники, Кедры, Осины и Ёлки,
Сосны, Ясени, Пальмы, Дубы, Тополя,
Не уйдём, не уснём, не сбежим в самоволки
И не бросим тебя, дорогая Земля!