В марте под окном, выходящим в заросший малинником садик, начинались кошачьи концерты. Муська обычно восседала на открытой форточке и с независимым и, казалось, равнодушным видом взирала на «оркестр» внизу.

Здесь были и коты дворовые, грязные, с драными хвостами; и коты «благородные», с пушистой длинной шерстью, явно приходившие с окраины поселка, где жили дачники; и, конечно, Нафаня, соседский кот с узкими хищными глазами, давний Муськин ухажёр и отец всех её узкоглазых котят, которых мы выдавали за редкую китайскую породу и продавали городским по пятерке.

Однажды такой концерт в саду застал мой дядя, человек нервный и импульсивный. Подергивая бровью, он слушал кошачьи фуги, и, когда низкие басы вдруг прорезал оглушительный, почти запредельный для человеческого уха дискант, он, наконец, не выдержал:

— Черт возьми! Сколько можно терпеть этот вой!

Он как-то особенно нервно дернул бровью, подскочил к окну и столкнул Муську в самый центр сцены…

Муська, мгновенно забыв про кокетство, метнулась в кусты. Визжащая масса, оборвав мелодию, бросилась следом. Кошачий клубок с треском прорвался сквозь малину, врезался в забор, подскочил и рассыпался на отдельные составляющие. Мелькнув хвостами, коты понеслись на одиночные поиски… Все, кроме Нафани. Нафаня остался сидеть под форточкой, хищно щуря узкий глаз и подрагивая рваным ухом. — Вот умный, собака! – восхитился даже дядя, когда Муська, мягко войдя в дом, снова уселась на открытой форточке.