Я был несчастным мальчиком. Я совершенно не умел рисовать. Даже самые простые вещи. Весь класс рисовал картину под названием «Утка в камышах», у меня же получалась картина «Поджог товарного вагона». У всех ребят были рисунки на тему «Прогулка по зоопарку», у меня – «Натюрморт с подъёмным краном». Обидно!
Главное, я отлично знал, что именно хочу нарисовать. Да что я, в зоопарке, что ли, не был? Я прекрасно помнил слона: как он смешно крутит хоботом и обмахивается ушами, а лоб у него весь в красном песке, потому что он ныряет в свой бассейн до самого дна… Я во всех подробностях представлял себе гамадрила. А уж жирафов никто лучше меня не знал, потому что никто дольше меня не стоял перед вольером с жирафами… Но когда я начинал рисовать, то получался не жираф, а какой-то столб с капитанским мостиком…
Даже моя младшая сестра Светка, которая ещё не ходила в школу, и то рисовала лучше меня! И ещё нарочно меня дразнила:
– Коль, а Коль, нарисуй мне медвежонка!
– Какого медвежонка?
– Такого мохнатого, который малину в лесу ест.
– Сама рисуй, мне некогда, – пытался отвязаться я.
А она как начинала канючить:
– Коля, ты так хорошо можешь его представить, и как он в малине сидит, и как ветку лапой держит, и как вокруг птички поют, а под листиком сыроежка растёт… Ну Кооооль!
А начну рисовать – она смеётся!
– А что это, – говорит, – у тебя медвежонок с рогами?
– Где ты видишь рога?? – кричу я, а сам чуть не плачу!
Действительно, хотел ветки малинника нарисовать у медведя за спиной, а получились рога… В общем, не художник я. Был. До поры до времени. А именно – до того дня, когда мама дала мне одну книгу…
Это не был учебник по рисованию. Это была история, написанная одним французским лётчиком. Как он упал на своём самолёте в пустыню. Но ему повезло, он не разбился, а встретил мальчика… Если честно, я не совсем всё понял тогда в этой книге. Но один момент меня прямо-таки заворожил! «Вот ящик, а в нём сидит такой барашек, какого тебе хочется!» Волшебные, спасительные слова!
– Светка! – завопил я.
Светка примчалась как на пожар.
– Светка, что тебе нарисовать?
– Нарисовать?..
Если бы я предложил ей слетать на Луну, она бы меньше удивилась.
– Ну… нарисуй бурундучка…
Я схватил лист бумаги, фломастер и быстро начертил что-то вроде кирпича.
– Вот тебе ящик, там сидит такой бурундучок, какой тебе захочется!
Светка осторожно потрогала нарисованный кирпич.
– А какой мне захочется?..
– Такой пушистый, в полосочку, с маленькой усатой мордочкой!
Светка аж взвизгнула от радости и стала ласково рассматривать мой рисунок.
– Он будет держать в лапках еловую шишку, ладно?
– Ладно, – великодушно разрешил я. – Хоть кедровую.
– Коля… А ты можешь нарисовать лошадку?
– Пожалуйста! – я взял другой лист и нарисовал кирпич побольше. – Вот тебе сарай, а там стоит такая лошадка, какая тебе захочется!– С серебряной уздечкой?
– И с перьями на голове, как в цирке! Подковы медные, цокают звонко! Сама белоснежная, а грива и хвост огненно-рыжие.
– Коля, нарисуй красивое платье!
– Вот тебе шкаф, там столько красивых платьев, сколько тебе захочется! Бархатные, шёлковые, с лентами, кружевами…
– Коля, принцессу!
– Вот тебе дверь, за ней такая принцесса, какая тебе
захочется!..
– Вампирчика, Коля!
– Вот тебе гроб, в нём лежит такой вампирчик, какой тебе захочется!..
Моему счастью не было предела! Я рисовал всё, что мог только вообразить! Кораблик? На здоровье! Волнистая линия, на ней большой треугольник – вот вам скала, за ней такой кораблик, какой вам захочется! С парусами, пушками, бравыми матросами и семафорными флажками… Осьминога, страуса, жирафа, фламинго, автомобиль, праздничный торт – абсолютно всё я мог нарисовать!
Светка смотрела на меня сияющими глазами.
– Какой ты художник, Коля…
Она бережно собрала все рисунки с кирпичами, прямоугольниками и квадратами.
– Спасибо! А знаешь, бурундучок у тебя лучше всех получился! С кедровой шишкой…
То ливни, то стужа, то солнце в зените -
Грифон восседает на сером граните.
И люди в старинное верят преданье,
Что он выполняет любые желанья.
И лоб у грифона горит воспалённо,
Ведь люди приходят погладить грифона.
Приходят туристы и экскурсоводы,
Приходят водители и пешеходы,
Приходят артисты, поэты, спортсмены,
Приходят врачи, повара, бизнесмены…
Приходят студенты, приходят старушки
И гладят, и гладят его по макушке,
И просят, и просят,
Кто - счастья, кто - денег…
Ему бы сорваться с гранитных ступенек!
И в воду нырнуть головой утомлённой
Под громкие вопли толпы изумлённой!
И будут лишь рыбы в прохладной Неве
Хвостами водить по его голове…
В стеклянных глазах – ни корысти, ни страсти.
Не надо им денег, не надо им счастья.
И будет грифон прохлаждаться на дне,
Свой лоб подставлять не рукам, а волне…
...И будет просить об одном: «Поднимите!
Хочу оказаться на сером граните!
Где чад и жара городские
И тёплые руки людские…»
В 1980 году 13 октября меня увозили в больницу, как раз накануне моего седьмого дня рождения. Я почувствовала внутри явственное шевеление, царапание и сопение и прочитала врачу скорой помощи: «Я царь зверей, я лев лохматый! Сейчас как дам кому-то лапой!» Это было довольно неуклюже, но зато от души, что и требуется в настоящей поэзии.
*
— Я застрял сегодня в пробке, —
Объясняет штопор стопке.
*
Печь сказала утюгу:
— Платье сжечь и я могу!
*
Порван плащ. Погнулась шпора.
ДТП у мушкетера.
*
— Моя дорогая, да вы скандалистка:
Божья коровка — и вдруг атеистка!
*
По болоту — чап-чап-чап —
Ходит вешалка для шляп.
*
Знают все принцессы с детства:
Тыква – транспортное средство.
*
Залив закрыла дамба.
Теперь заливу амба.
*
Дед и четверо внучат
В чате до ночи торчат.
*
Лена режет лук и плачет.
Лена лук жалеет, значит.
Пруд становится катком
в январе.
Можно бегать на коньках
детворе.
Я упал, хотел подняться,
и вдруг
Красных рыбок увидал
пару штук!
Если честно, представляю с трудом:
Как там рыбки –
без тепла,
подо льдом?!
Но, возможно,
на румяных ребят
Рыбки тоже изумлённо глядят…
Листик лилии
на дне теребя,
Удивляются они
про себя,
Отрываясь иногда от еды:
«Как там люди –
надо льдом,
без воды?!»
— Каждый раз всё по-новому… Невероятно! Никогда не повторяются!
Она стояла у ледяной скалы и заворожено разглядывала фигуры. Вот огромная хризантема. Острые длинные лепестки торчат во все стороны из-под снежной шапки. Солнца нет, и лёд не сверкает. Матовый, приглушенный цвет хризантемы, кремовый, сливочный – тёплый… Не тёплый, конечно, нет. Тепла на этом мысу не будет ещё очень долго.
— Никогда не повторяются, чудеса…
— Кто не повторяется, мама?
— Ветер, вода и мороз. О, это великие скульпторы. Смотри, на что похоже?
— На зубы.
— Какие же это зубы? Это лепестки хризантемы!
Но сын был уже в своей фантазии.
— Это чудовища! Они затаились в скале, они в засаде. Если подойти снизу, встать под ледяной зуб и сказать: «Ветер, вода и мороз! Оживите, чудовища!», они вылезут из скалы и вонзят свои зубы в того дурака, который их оживил!
Раздался легкий треск, почти шорох, вздох, и лёд под ногами осел. Зимний панцирь озера разошёлся, дал едва заметную трещину. Мальчик вздрогнул. Что, испугался? Думаешь, чудовища? Это ерунда, обычное мартовское явление. До воды ещё очень далеко, метр, если не больше. Пока-то соберётся озеро с силами и по кусочкам отколупает ледяную корку. Пусть трещит, опасности нет. Но всё равно невольно вздрагиваешь от неожиданности…
— О, видишь, я угадал заклинание! – быстро проговорил мальчик, маскируя смехом свой глупый страх. – Они меня услышали, они рвутся наружу! Но не выйдет, не выйдет, чудовища! Ведь я должен встать под ваши зубы и посмотреть наверх, а я не такой дурак, чтобы освобождать вас! Ещё съедите меня, и маму, и всех остальных! А мы не хотим в ваш ледяной желудок, правда, мама?
— Ага, — согласилась мама, пытаясь заснять своей жалкой «мыльницей» гладкость льда, невероятность форм и сливочные оттенки. – Жаль, солнца нет. Как бы здесь всё сверкало! Давай я отойду вон туда, а ты пойдёшь мимо грота коньком. Должно неплохо получиться.
И туристы занялись фотографированием. К ледяному гроту выстроилась очередь. Народ поснимал лыжи и заползал внутрь на животе, едва не задевая спиной хрустальный (страшно подумать, какая тяжесть!) занавес над входом. Внутри грота можно было выпрямиться в полный рост, выглянуть наружу сквозь ледяные натёки, снять горизонт в обрамлении сосулек. А стоявшие снаружи старательно снимали тех, кто был внутри. Восторги, смех, дуракаваляние, и даже немного солнечных лучей пробилось сквозь тучи.
— А не пора ли двигаться дальше? Ещё лагерь ставить.
— Пора, пора! Групповой снимок напоследок, и уходим! Все сюда, под хризантему!
«Это зубы! — упрямился про себя мальчик. – Если я посмотрю наверх и произнесу заклинание, они обрушатся на нас всех и пронзят насквозь! Хорошо, что я не смотрю наверх…»
А посмотреть очень хотелось. И он посмотрел.
«Но ведь я не произношу нужных слов. Что я, дурак? Я не буду говорить вслух «Ветер, вода и мороз! Оживите, чудовища!». Я не буду говорить!»
Все собрались под хризантемой. Самый длинный и острый зуб-лепесток был над мамой. Какой хищный у него вид…
— Мама, иди ко мне! – не выдержал мальчик этого нацеленного на маму зуба. – Я хочу с тобой стоять!
— Лучше ты иди сюда, мне неудобно, я уже лыжи надела…
— Быстрее, быстрее, сейчас автоспуск сработает! – бежал к группе фотограф, чтобы прыжком занять своё место и запечатлеться вместе со всеми на фоне грота.
Мальчик прижался к маме и слегка оттеснил её от страшного места.
«Не заденет теперь… Да и вообще, что это я! – опомнился он наконец. — Как маленький! Да даже если я и произнесу своё заклинание, ничего не будет. Я же сам это всё придумал! Это моя фантазия, моя собственная мысль, из головы! Вот, пожалуйста, могу проверить…»
И он еле слышно прошептал: «Ветер, вода и мороз! Оживите, чудовища!» и крепко зажмурился.
И ничего не произошло, только щёлкнул фотоаппарат – автоспуск сработал.
— Выходим, выходим! – раздались бодрые возгласы. Люди взваливали на плечи рюкзаки, разбирали лыжные палки. Ещё место для лагеря искать, дрова пилить, яму костровую копать… Дел много, а день уже почти кончился.
Группа отходила от мыса, от ледяного грота, фигуры людей уменьшались, превращались в чёрточки, в точки…
Легкий шорох, треск, вздох.
Вздыхали скованные чудовища. Ведь он почти всё правильно сделал… Допустил только одну ошибку.
Не «ветер, вода и мороз» надо было сказать, а «ветер, вода и ХОЛОД». Холод, а не мороз. Бесконечный, пронизывающий до костей, сами кости пронизывающий ледяной холод. Так просто! И они бы вырвались из засады.
На ладони держу орех.
Заморозил уже мизинец...
Белка-белочка, рыжий мех,
Принимай-ка скорей гостинец!
Белка в лапки возьмёт орех
(Съест потом, ей сейчас не к спеху)
И посмотрит строго на тех,
Кто ещё не принёс ореха.
По болоту — чап-чап-чап —
Ходит вешалка для шляп.
Догадаться удалось?
Это длинноногий лось.
Рядом с ним пасётся тихо
Длинноногая лосиха.
Вместе с мужем — чап-чап-чап,
Но без вешалки для шляп…
У медведя бурого
Настроенье хмурое.
Почему весь белый свет
Говорит: «Превед, медвед!»??
Рисования урок.
Дали рисовать сорок.
Заняты ребята делом:
Красят чёрным, красят белым.
Больше краски никакой
Не имеют под рукой.
А зачем, когда сорока,
Как известно, белобока?
Чернокрыла, чернохвоста…
Рисовать сороку просто!
А сорока строит глазки:
«Ну, добавьте красной краски!
Жёлтой, синей, золотой…
Так охота быть цветной!»
Спокойное море
Сегодня такое спокойное море!
Спокойно качаются в море буйки.
Рыбацкая лодка идёт на моторе,
А в лодке спокойно сидят рыбаки.
И солнце спокойно сияет над нами,
И море блестит, как огромный алмаз.
Мы плавать идём с надувными кругами,
И море спокойно. Спокойно за нас.
…Жил-был… дед-овощевод… Каждый год по весне сажал огород. Понастроит парников, разобьёт теплицы… Чего только в них не уродится! То вырастет авокадо, то какой-то грейпфрут… Бабка с внучкой лишь руками разведут. А дедов живущий в городе шурин Зовёт его ласково «наш Мичурин». …И вот, зная про дедовские таланты, Достали ему семена репки-гиганта. «Давай, Мичурин, урожай к сентябрю!» Посадил дед репку по лунному календарю… Удобрял и полол, всячески ублажая… Выросла репка большая-пребольшая! Аж забор проломила, так её разнесло с удобрений. Соседи огород обходят не без опасений… Пришла пора урожай собирать. Посмотрел дед на репку… Надо бабку звать. А бабка в совхозе была механизатором. На зов пришла не одна, а с экскаватором... Ничья дальнейшая помощь не пригодилась. Сказка неизвестно во что превратилась.
…Жили-были… старик со старухой…
А старуха была отменной стряпухой.
Старик, что ни день, обедал по-царски:
Трюфеля по-французски, фрикасе по-испански.
Если курица, то по японским рецептам,
И есть её надо специальным пинцетом…
И вот старик, жертва кулинарного искусства,
Обратился к старухе, не скрывая своего чувства:
«Слышь, старуха, холера тебе в бок!
Ты можешь мне испечь простой колобок?
Обычный рецепт возьми у соседки,
А то я уже не могу есть на завтрак креветки!»
Старуха губы, конечно, поджала,
Но к соседке всё-таки побежала.
Креветки спрятаны с трюфелями на пару.
Старуха нехотя приготовила опару…
Колобок получился пышный и румяный.
Старик тут же полез в холодильник за сметаной
И с аппетитом съел колобок!
Сунул в карман папиросы и коробок
И пошёл к колодцу, где собиралось культурное общество,
Лишив нас произведения народного творчества.
Было это давным-давно, может, тысячу лет назад…
У правителей одного царства-государства родился сын. Это был очень добрый мальчик. Удивительно добрый. Гипер-тро-фи-ро-ванно добрый и сострадательный. Он как только родился, моментально огорчился, что своей мамочке столько неудобств родами причинил, и разревелся от огорчения. Но тогда на это внимания не обратили, потому что все новорожденные плачут, их даже специально шлёпают, чтобы они голос подали.
А потом, конечно, стали замечать: чуть что у кого неприятности, мальчишка в слёзы – от сострадания, значит. Нянька кипяток на руку плеснёт – королевича полдня не успокоить. Нянька уже и думать забыла про кипяток, и ожога не осталось, а ребёнок всё плачет – жалеет.
Или, допустим, котёнок за мышью погнался да ударился об дверь – у мальчика опять глаза на мокром месте.
И такое через это сострадание расстройство для всего его детского организма получается – ни в сказке сказать, ни пером описать! Просто чахнет на глазах! Лакей взбучку от мажордома получит за разгильдяйство – королевич на килограмм похудеет… Бабочку канделябром нечаянно зашибут – у королевича щёчки румяные ввалятся и бледными станут…
Естественно, все пытки и казни в государстве отменили, армию распустили, новости печальные запретили. Глашатаи на каждом углу орут, как хорошо всем в государстве живётся, как много урожая собрали, как со всеми соседями передружились. Даже скотобойни позакрывали и на вегетарианскую пищу всем народом перешли, чтобы никакую животину причины жалеть не было!
А королевич всё одно чахнет да сохнет. Потому как сострадательному сердцу всегда есть кого пожалеть! Солнышко с неба жарит – цветочки в поле жалко, они дождика хотят. Дождик пойдёт – лошадь жалко, которая в поле в любую погоду пашет. Королевского питона жалко, так как его растительной пищей кормят, а ему мышек хочется. А мышек ему на съедение отдавать – само собой! – жалко… И наследнику престола через его чрезмерную сострадательность, того и гляди, скоро капут настанет.
Естественно, позвали доктора. Наилучшего. Специалиста в своей области. Доктор королевича посмотрел и говорит матери:
– Один, – говорит, – способ есть наследнику престола жизнь спасти. Операцию на сердце надо делать. Надо, – говорит, – сострадательный нерв из его сердца удалить. Он у него какой-то увеличенный, явная аномалия. Скоро королевич с этим нервом совсем загнётся.
Мать говорит доктору:
– Немедленно нерв этот удаляйте, пока моему сыночку опять кого-нибудь жалко не стало, и он ещё на три килограмма не похудел!
Доктор бородку свою погладил, очки поправил и маму честно предупредил:
– Удалить можно, это я берусь, – говорит, – сделать. Но учтите: сыночек ваш, будущий правитель, никого и никогда больше не пожалеет. Без данного нерва пожалеть не получится.
Мама не дура была, поняла, к чему доктор клонит. Дескать, будет ребёнок здоровым, вес будет набирать, как боров, но станет зато, в некотором роде, монстром бесчувственным. Вот дилемма! Смотреть, как ребёнок на нет сходит, или же всякого человеческого сострадания его лишить! Что тут выбрать?
Ну, в общем, дала мать согласие на операцию. Кто её за это упрекнуть решится? Мать своё дитя завсегда больше целого народа любит.
Доктор операцию чисто провёл, нерв сострадательный из сердца мальчика вынул.
– Неудивительно, – говорит, – что мальчик чуть не помер с таким нервом. Глядите, Ваше Величество, что у него в сердце сидело. У всех людей нерв как нерв, вроде ниточки, а у него – настоящая игла, да преострая! Вы её не выбрасывайте, феномен всё-таки, но на всякий случай припрячьте подальше.
С тех пор королевич чахнуть перестал (хотя и в весе не шибко прибавил, ошибся доктор). Родители вскорости скончались, не могли на сына своего преобразившегося смотреть. Стал королевич правителем. Правит и правит государством, безжалостно и беспощадно. Казни и пытки вновь ввели, армию утроили, со всеми соседями перессорились. Войны бесконечные, конфликты международные – мрак. Народ ждёт не дождётся, когда правитель безжалостный преставится наконец, а правитель всё здравствует и здравствует, уже лет, почитай, пятьсот… или семьсот… Во как без сострадания-то жизненный запас медленно расходуется!
И будет этот правитель сидеть на троне практически вечно. Один способ есть его победить – обратно в сердце иглу загнать. Вернётся на место сострадательный нерв, пожалеет правитель всех тех, кого собственноручно обидел и замучил, и умрёт от жалости, не выдержит такого. А ежели эту иглу сломать, как часто рекомендуют в легендах разных, то уже ничего с правителем сделать будет нельзя, имейте это в виду.