Весь день в городе обсуждали, кого унесёт ветер: стало известно, что завтра в городе ожидается большой ветер, и он будет с собой уносить.
«Его обязательно унесёт», – говорили про кого-нибудь.
«Его? Да… Зато этого – никогда».
«Никогда», – соглашались остальные.
«А мы забыли еще того, помните?..» – говорил кто-нибудь.
«А-а, этого?.. Этого – да… Зато того – никогда».
«Никогда», – соглашались остальные.
«А её?.. Она ведь только и ждет, чтобы её унесло…»
«Её – да, – соглашались все остальные. – Её – да».
К вечеру в городе знали: кого унесёт, а кого нет. Те, которые знали, что их унесёт, готовились к тому, что их унесёт.
Те, которые знали, что их не унесёт, готовились к тому, что их не унесёт.
Легли спать, но многие не спали. И из тех, кого унесёт. И из тех, кого не унесёт.
Наступило утро. Все встали и начали поглядывать на небо. По-разному вели себя.
Самый толстый человек в городе, круглый, как шар, сидел дома и спокойно ел сметану. Он знал, что его никогда никуда не унесёт.
Одна девушка, про которую все говорили, что её унесёт, каждый вечер залезала на крышу дома и вставала на цыпочки, всё ждала, что её унесёт. И сегодня была на крыше, сначала вставала на цыпочки, а потом устала и села – всё равно её унесёт…
Один человек, ничем особенно не заметный, но про которого все знали, что вот его обязательно унесёт, занимался своими делами: унесёт так унесёт, не унесёт так не унесёт, а он знай делает свое дело…
Все коровы ушли за город на пастбище. Они знали, что сегодня только людей будет уносить…
Один мальчик сделал себе пропеллер, чтобы, если унесёт, так быстрее, быстрее уноситься…
И ещё два старика сидели, вспоминали: «А помнишь, как один раз меня унесло?» «А меня как – помнишь?..»
Налетел ветер.
Первым его порывом был унесён человек, про которого все так и думали, что его унесёт…
И второго, такого же, про которого все думали, что его унесёт, унесло, и третьего…
А ту девушку подхватило и понесло… в окно, в дом, в котором она жила, и там оставило. Даже окно прихлопнулось… Кто бы мог подумать, такая была девушка, ай-яй-яй!..
Зато мальчика с пропеллером унесло…
Сначала не уносило, он старался, а его всё равно не уносило, он бросил пропеллер на землю, закричал, заплакал, и тут его подхватило и понесло… Летит, визжит…
Зато все удивились, когда самый толстый человек в городе, круглый, как шар, как сидел со своей сметаной на стуле, так и вылетел в окно на улицу. Семья как закричит: «Вернись, вернись!..»
А он оборачивается, извиняется: «Не знал я, не думал». А сам улыбается – вдруг знал?..
И ещё те старики.
Только что сидели рядом, только что кивали: правильно-правильно его унесло, или пожимали плечами: ну как такого унесло. Вдруг один из них взлетел, рубашка вздулась.
«Куда ты?.. – закричал второй. – Куда ты? Я думал, нас обоих унесёт. Как тогда, помнишь? Обоих…»
Последней унесло корову. Про неё долго в городе думали: почему её? Никто не мог догадаться.
Потом один человек вспомнил, что прошлым летом, когда все коровы спокойно ходили по пастбищу и ели траву, именно эта корова отделилась от остальных и забралась на какую-то горку. Еле стащили.
Но, может, не за это её унесло, может, совсем за другое.
Кто знает!..
В тёмную ночь, в заснеженной деревне, в тёплом курятнике проснулась Пёстрая Курочка и толкнула в бок Красного Петушка.
– Проснись! Скоро рассвет. Постарайся прокукарекать позвонче. Сегодня Год Петуха начинается, пусть все знают!
Красный Петушок приподнялся, взмахнул крыльями и прохрипел в ответ что-то невнятное.
– Ты что, голос потерял? Не можешь петь? – встревожилась Пёстрая Курочка.
Красный Петушок виновато кивнул.
– Холодной водицы испил? В снегу долго валялся? – закудахтала Пёстрая Курочка. – Как же ты возвестишь всем о начале утра, о начале Года Петуха? Или ты хочешь, чтобы первой в это утро залаяла собака, замычала корова, заблеяла овца, заржала лошадь?
Красный Петушок опять взмахнул крыльями, прошёлся по шестку, открыл широко клюв, но из него раздались лишь слабые клекочущие звуки.
– Ну, вспомни, вспомни, как летом по зелёной траве с тобой гуляли, как на красное солнышко смотрели, какой вкусной колодезной водой хозяйка нас поила, какими золотыми отборными зёрнами нас кормила! Ну, теперь можешь спеть?
Красный Петушок хрипел, сипел, и больше ничего.
– Ну, вспомни, вспомни, сколько цыпляток я тебе подарила, какими славными, похожими на тебя, они выросли, ну, спой! – ласково уговаривала Пёстрая Курочка.
Красный Петушок тужился, пыжился, но голос не прорезался.
– Ладно, пойду к соседям, попрошу Белого Петушка прокукарекать! – прокудахтала Пёстрая Курочка.
Тут Красный Петушок возмущённо взметнул свой красный гребешок, взмахнул крыльями и выдал такую звонкую замысловатую трель, что вся деревня проснулась.
Да, Год Петуха начинается, Красный Петушок об этом прокукарекал, сказали в деревне.
Так в деревне и везде начался Год Петуха.
Две рыбки плескались в ведёрке: одна рыбка с воображением была, другая – без.
Та, которая с воображением, смотрела на зелёное, измазанное краской дно ведёрка и думала: «Это дно морское, это водоросли зелёные».
А другая смотрела и думала: «Вот, попалась… скоро нож!»
И, правда, скоро нож появился, острый, блестящий, и завертелся, закружился над ними…
– Меч! Рыба-меч! – испугалась первая рыбка да как шарахнется, как выпрыгнет из ведёрка – прямо на подоконник, прямо вниз с пятого этажа, прямо – в бассейн, который стоял внизу!
А посреди бассейна лягушка сидела, каменная, и никак квакнуть не могла. Вот хочет – а никак!
И вдруг кто-то – бух! С пятого этажа – бух! Прямо рядом – бух!
И лягушка сказала: «Ква!» Она бы хотела сказать подлиннее, она бы хотела сказать: «Рыба, я вас уважаю! рыба! Я уважаю рыб, которые прыгают с пятого этажа, если им надо в воду…»
Но она сказала просто: «Ква!»
И рыбка вильнула хвостиком, будто все поняла.
А в это время другой рыбке хвост отрубили, голову отрубили, все косточки перемыли, съели да еще сказали: «Разве одной рыбкой наешься!»
Однажды угольщики копали, копали под землей – вдруг нашли кость мамонта, а рядом – кольцо алмазное, шириной метр в диаметре. Удивились угольщики, вверх подняли кости мамонта и кольцо алмазное. Учёных позвали.
Учёные посмотрели, посмотрели и сказали: это свадебное кольцо мамонтов, так они венчались.
– А кто мог сделать такое кольцо алмазное, – спросил один угольщик недоверчивый, – ювелирная ведь работа!
– Ювелир сделал, мамонт-ювелир, – ответили учёные.
Два верблюда лежали в пустыне.
Вокруг было пусто, только у маленького водоема бились в воздухе две стрекозы. Они чертили воздух синими черточками крыльев, то взмывая вверх, то опускались, но наконец разлетелись в разные стороны.
– А не кажется ли тебе, – нарушил тишину один из верблюдов, – не кажется ли тебе, что они так долго бились, что обменялись крыльями? Обменялись и разлетелись в разные стороны и больше никогда не встретятся?
– Да, – сказал второй верблюд, – они больше никогда не встретятся.
Солнце скрылось за краем пустыни. Наступили сумерки.
В песке по всей пустыне зашевелились, выползая, маленькие юркие существа. Одно из них вынырнуло совсем рядом с верблюдами, посмотрело на их горбы и сказало:
– Горы! Я вижу горы! – и уползло.
Прошло еще некоторое время, и наступила ночь.
И один из верблюдов опять нарушил тишину.
– А мы с тобой не расстанемся никогда, – сказал он.
– Да, – ответил второй, – никогда.
Стоял дом в лесу. Хороший дом, стены у него есть, крыша, труба. Хороший дом, а – без сверчка. В доме хозяин жил – человек. Хороший человек, руки у него есть, голова, борода. Хороший человек, только молчит. Спит – молчит, ест – молчит.
У него котелок был, глиняный. Хороший котелок: суп варишь – супом пахнет, кашу варишь – кашей пахнет. Хороший котелок – а не звенит. Стукнешь по нему ложкой, а он не звенит.
И все-то вокруг человека такое. Вот дождь за окном – хороший дождь, летний, так – ш-ш-ш по крышам, по стенам. Хороший дождь, а без грома. И ночь за окном – хорошая ночь, летняя, все травы ночные пахнут, которым надо ночью пахнуть, все птицы ночные поют, которым надо ночью петь. Хорошая ночь, а без звёздочки.
– Ох-хо-хо! – сказал человек и заходил по комнате. Ходил-ходил, потом подошёл к стене, снял со стены ружьё, вышел на крыльцо, постоял, постоял и – бах! – в небо. Просто так, в небо.
Вдруг – бац! – звезда. Откуда-то выпала. И засветила тихонечко.
Стала ночь со звёздочкой.
Разрезали арбуз – а там тыква.
Разрезали тыкву – а там дыня.
Разрезали дыню – а там огурец.
Разрезали огурец – а там морковь.
Разрезали морковь – а там карандаш.
Разрезали карандаш – а там игла.
Разрезали иглу – а там… Ой! Страшно даже сказать!
Обратно все сложили.
Закрыли. Будто не разрезали!
Мама уходила и говорила:
– Только не рви тот огурец. Он еще маленький. Ему ещё расти надо.
Он пошёл и сорвал тот огурец, принёс домой. Разрезал на две половинки. Потом – на четыре. Потом – на восемь.
Семечки вынул. Поиграл.
А потом думает: «И, правда – маленький. Пусть растёт».
Вложил семечки обратно, сложил восемь огуречинок, потом – четыре, потом – две, опять целый огурец вышел.
Отнес обратно на грядку – огуречик так и вцепился в стебель.
Пришла мама и ничего не заметила. Не заметила даже, что одну-то семечку он в траве потерял.
Сидело зёрнышко в земле. И сидело оно там, ничего не ведая. И вдруг кто-то – р-раз! р-раз! – холодной водой за шиворот. Обиделось зёрнышко, вверх полезло: кто это там холодной водой за шиворот?..
Лезло, лезло – ой! Что это такое? Что это такое – и светлое, и большое, и тёплое? И как это называется, и где это кончается, и неужели опять будет темно?..
Крылышки стрекозы были такие прозрачные, светящиеся, голубые, что, глядя сквозь них на Землю, Бог думал: «Какая Земля красивая!»
Потом стрекоза улетела, и он увидел Землю такой, какая она есть.
Царица проснулась утром и увидела, что ничего вокруг нет: ни дворцов, ни садов, ни людей – одна голая земля, и большой камень лежит невдалеке. Вздохнула царица, но ничего не изменилось. Тогда встала царица, подошла к камню и спросила:
– Любишь меня?
Камень тут же превратился в царя и сказал:
– Люблю!
Один дворник очень любил свою работу. Он убирал улицу и утром, и днём, ночью и в сумерках, поэтому на улице было всегда чисто. Летом он подметал улицу пушистой метлой, зимой расчищал от снега деревянной лопатой, осенью сгребал в кучу опавшие листья и сжигал их на кострах. Когда на улице случался пожар, он первый вызывал пожарных.
Когда в последние годы на улице стали взрывать бомбы, он вызывал пожарных, врачей и милицию, а потом расчищал улицу от обгоревших обломков. Раз он оказался на отдыхе в пустыне, стал подметать и здесь, среди барханов. Когда дворник умер и вознёсся на небо, стал подметать здесь, и звёзды радовались, что вокруг чисто, нет ни осколков метеоритов, ни сгоревших спутников, ни ракет. Только Луна, звёзды и дворник, размахивающий метлой.
Гусеница вытягивала, вытягивала из себя длинную шёлковую нить, а муж её ткал из этой нити блестящие сверкающие покрывала. И набрасывал их на траву, на кусты и деревья – получалось красиво.
Как-то гусеница заметила, что муж сидит неподвижно.
– Что с тобой? – спросила она.
– Всё искусство да искусство! – сказал он. – А жить когда?
Увидела мышка белку и говорит:
– Откуда у тебя такой хвост, пушистый и длинный?
– Я им машу, – отвечает белка. – Махну раз – он длиннее, махну ещё раз – он пушистее, а вечером махну – он вот такой!..
И белка махнула хвостом и запахнулась в него, как в шубку, по самые глазки.
– А я, – вздыхает мышка, – машу, машу хвостом, а он всё такой же. Махну раз – такой же, махну другой – такой же, и вечером ещё раз махну, а он всё такой же!..
Как Андрюша в Москву летал
Однажды прохладным осенним утром Майя проснулась. Голова кружилась, из носа текло, Андрей уже ушёл на работу, никто не мог сказать Майе ласкового слова, подать стакан воды, горячего чая.
И тогда Майя подняла трубку и позвонила в Санкт-Петербург, внуку.
— Андрюшенька! — сказала она. — Я по тебе скучаю.
— Приезжай! — ответил Андрюша.
— Не могу.
— Тогда я сам приеду, испеки мне пирожки с яблоками! — сказал Андрюша.
— Ладно. Только не садись на самолёт или поезд, это сейчас опасно, — предупредила Майя.
— Жди, — сказал Андрюша.
И повесил трубку.
На чём же добраться до Москвы, думал он, на самолёте нельзя, на поезде нельзя… Я же не Баба-Яга, чтобы лететь на метле. И серого волка у меня нет, чтобы скакать по лесам и полям. И Конька-Горбунка нет….
Но тут он вспомнил, как летом жил в деревне под Ярославлем, и там в пруду плавали серые гуси. С одним из них, большим и весёлым, Андрюша подружился. Кормил его хлебом, читал ему сказку «Гуси-лебеди». Когда расставались, тот сказал: «Если я тебе понадоблюсь, крикни: «Где весёлый серый гусь?» И свистни три раза. Я к тебе прилечу!»
Вспомнил это Андрюша, и когда мама ушла на работу в театр, а няня уселась смотреть по телевизору сериал, Андрюша вышел в другую комнату, открыл окошко и крикнул:
— Где весёлый серый гусь?
И свистнул три раза.
За окном зашумело, и большой серый гусь, хлопая крыльями, уселся на подоконник.
— Мне в Москву, — сказала Андрюша.
— Садись на спину, — повернулся боком гусь.
Андрюша взял со стола булочку с изюмом, сунул в карман, влез на подоконник, потом на гуся, и они взлетели.
— Только сначала я хочу попрощаться с Медным всадником, с Пушкиным, который возле театра, и с конями на Аничковом мосту, — сказал Андрюша. — Я их люблю.
Гусь развернулся и полетел к названным местам.
Пролетели мимо Медного всадника, мимо памятника Пушкину возле театра, мимо Аничкова моста с конями, Андрюша попрощался с ними, и полетели в Москву.
День был тёплый, солнечный, внизу проносились изумрудно-зелёные поля, луга. Но в лесах уже кое-где появились золотые пятна осенней листвы.
— «Унылая пора! Очей очарованье!» — вспомнил Андрюша.
— «Приятна мне твоя прощальная краса!» — просвистел гусь.
— Ты тоже любишь Пушкина? — обрадовался Андрюша. — Хочешь булочку?
Он достал из кармана булочку, гусь повернул голову, и Андрюша его покормил. Гусь взлетел повыше. Здесь были близко белые, будто из снега, облака, свистел ветер.
Мимо пронеслась стая журавлей, один из них чуть не задел Андрюшу крылом.
— На юг летят, в тёплые края, — вздохнул гусь. — Дружно летят!
— Ты тоже потом туда полетишь? — спросил Андрюша.
— Нет, я вернусь в деревню, под Ярославль, — сказал гусь, — я же домашний гусь, не дикий. И не Хрустальный!
Он вытянул шею, зашипел и ткнул клювом любопытную ворону, подлетевшую близко.
Ворона каркнула и сиганула вниз, улетела прочь.
— Красиво! — не выдержал Андрюша, разглядывая тянущиеся вдоль рельсов зелёные поля, синие ленты рек. — А вон поезд!
— Воркутинский? — спросил гусь.
И запел.
По тундре, по железной дороге,
где мчится поезд «Воркута-Ленинград»!
— Ты так много знаешь! — уважительно сказал Андрюша. — А я знаю только: «Мыла Мару-уся белые ноги…»
— Откуда? — удивился гусь.
— В деревне слышал, — сказал Андрюша и вдруг вскрикнул: — Эх, зараза!
— Ну, твоей бабушке это не понравится! — покачал головой гусь.
— А я с ней таких слов говорить не буду! — хитро прищурился Андрюша. — Ей я скажу: «Разумеется! Как ни печально это сознавать…»
— Ну, хитрец! — просвистел гусь и вдруг резко повернул в сторону, Андрюша даже покачнулся.
— Куда ты? — удивился он.
— Видишь лес? Оттуда — излучение, радиация, мы, гуси, чувствуем её, нам она ни к чему.
Долго летели так в стороне от железной дороги, потом внизу снова заблестели рельсы.
— Пожар? — вскрикнул Андрюша, показывая рукой на клубы дыма и огня на краю деревни внизу.
— Потушат! — просвистел гусь. — Где пожар, там и пожарные! Видишь, люди бегут с вёдрами….
— Боишься пожаров? — спросил он, повернув голову.
— Да, — признался Андрюша.
— А ещё чего боишься? — спросил гусь.
— Когда папы и мамы долго нет… Когда ругаются… Когда стреляют, в телевизоре…
— А ты не бойся! — сказал гусь. — Я вот ничего не боюсь! – И громко запел: — Я весёлый серый гусь, никого я не боюсь! Когда станет страшно, запой так, и перестанешь бояться, понял?
— Понял! — кивнул Андрюша.
— Бологое пролетели! — просвистел гусь. — Скоро златоглавая! Тебе куда? Ближе к Красной площади или к Белому дому?
— Мне к Белому дому! — сказал Андрюша. — Из окна дедушкиной комнаты виден Белый дом! Мне нужно на лоджию, на седьмой этаж.
Серый гусь аккуратно приземлился на лоджию дома на Васильевской, где жили Андрюшины бабушка и дедушка.
— Спасибо! — обнял гуся на прощанье Андрюша.
— Летом приезжай в деревню, свидимся! — сказал серый гусь и, взмахнув крыльями, слетел с перекладины лоджии.
Андрюша дёрнул дверь, она была заперта. Он постучал, и дверь открыла изумлённая Майя.
— Ты прилетел! Прилетел! — радостно обняла она внука.
— Бабушка, а ты пирожки испекла? — строго спросил Андрюша.
— Сейчас, сейчас! — заторопилась Майя. — Сейчас покормлю тебя чем-нибудь вкусненьким! И пирожки сделаю…
Дедушка сидел в своей комнате за столом и, как обычно, размышлял о чём-то важном, серьёзном.
— «Поднатужился! Поднапружился!..» — выкрикнул Андрюша, заглядывая в комнату. Это он вспомнил отрывок из дедушкиного мультфильма, где дети рисуют и читают Пушкина.
Дедушка улыбнулся и поспешил к Андрюше.
— Рисовать будем? Кино снимать будем? — подбежал к нему Андрюша.
Дедушка обнял его и сказал:
— Раз у меня такой помощник!
И тут дверь в квартиру открылась, и вошёл папа, вид у него был очень грустный.
— Папа! — бросился к нему Андрюша. — Я прилетел! А ты почему грустный?
— Поссорился с продюсером! — тяжело вздохнул папа.
— А ты ему скажи: «Счас дам тебе в глаз!» — выкрикнул Андрюша.
— Это что такое? — побледнел папа. — Ты какие книжки там читаешь? Откуда набрался этих слов? А ну, подойди ближе!
Но Андрюша увернулся от него и побежал по квартире, выкрикивая:
— Я весёлый серый гусь, никого я не боюсь!
Папа засмеялся, засмеялись и бабушка с дедушкой, а потом пришли гости, принесли торт, апельсины, яблоки, конфеты, устроили пир, и всем стало весело, больше всех веселился Андрюша.
Только поздно ночью, когда гости ушли, и он после купания засыпал на диване рядом с бабушкой, он вдруг поднял голову.
— Бабушка, набери мне телефон!
Майя набрала номер, и Андрюша взял трубку и сказал в неё тёплым засыпающим голосом:
— Мам, ты где? Я в Москве. Мне хорошо. А тебе?
На краю глухой деревни стояла изба с печкой, с трубой, на двери висела табличка: «Школа».
Учились в той школе семнадцать учеников: пять первоклассников, три второклассника, два близнеца-восьмиклассника, верзила Филимон и ещё несколько ребят. Учила детей молодая учительница Алевтина Дмитриевна, жительница этой деревни, окончившая недавно Педагогический институт. Она была и учительницей, и директором, и завучем. А помощницей ей верой-правдой служила бабка Матрёна – сторожиха, уборщица и мастерица по домоводству: учила девочек носки вязать, платки вышивать, полотенца подрубать.
Днём бабка Матрёна сидела за загородкой у печки, вместе с котом Варфоломеем, вязала носки, слушала, как ведёт уроки Алевтина Дмитриевна.
А после уроков прибиралась в избе, вытирала столы, мыла полы, топила печь. Порой и ночевать оставалась, была у неё за печкой уютная лежанка.
– Ну, что, бабка Матрёна, опять в школе ночевала? – спрашивали её односельчане.
– Так сторожу школьное имущество, – отвечала бабка Матрёна.
– Да что там сторожить, нет ничего, – смеялись жители деревни.
– Как нет? А Шкелет Шкелетович, а Глобус Иванович, а Доска Великановна, а Швабра Николавна? – отвечала бабка Матрёна.
Бабка Матрёна знала заветное слово: могла оживлять вещи, этому научила её прабабка Аграфена.
Поздно вечером, когда в деревне все засыпали, бабка Матрёна поднималась с лежанки за печкой, поднимала голову к лампочке, висящей под потолком и говорила:
– А ну-ка, Лампа Электриковна, зажгись!
И лампочка зажигалась.
– А ну, Шкелет Шкелетович, Глобус Иванович, Доска Великановна, Швабра Николавна, прошу к столу! – говорила Матрёна.
Тут из шкафа появлялся, щёлкая костями, скелет, выцветший глобус на подставке, со стены снималась, плыла к учительскому столу чёрная доска, долговязая швабра.
– Ну, что будем делать, книжки читать, али арифметику изучать, али в подкидного играть? – спрашивала бабка Матрёна.
В шкафу лежали старые учебники, задачник по математике, учебник по астрономии и пожелтевшие от времени сказки Пушкина.
Вот и читали сказки и учебники или играли в подкидного дурака. Кот Варфоломей внимательно следил за играющими, и если кто «мухлевал», царапал провинившегося, когти у него были кривые и острые.
– А ну-ка, Глобус Иванович, покажи нам, где Африка? – говорила, например, бабка Матрёна.
И маленький глобус поворачивался к бабке той стороной, где была видна Африка.
– А ну-ка, Швабра Николавна, скажи нам, чему равен квадрат гипотенузы? – спрашивала бабка Матрёна, заглядывая в учебник.
И долговязая швабра скрипуче отвечала:
– Сумме квадратов катетов!
– Пять, – кивала бабка Матрёна и выписывала на доске мелом пятёрку.
– «В той норе, во тьме печальной Гроб качается хрустальный…», – басом завывала она. – Из какой это сказки, Доска Великановна?
– Помню, писала на мне одна ученица, – вспоминала доска. – Это из «Сказки о мёртвой царевне и семи богатырях». Пушкин написал.
– Молодец! Не зря в школе висишь! – хвалила бабка Матрёна.
В особо морозные ночи она пускала в избу и своих друзей из леса: медведя – Михаила Ивановича, лису – Патрикеевну, зайца – Косоглазика.
Бабка Матрёна выходила на крыльцо, поворачивалась в сторону леса и громко свистела в милицейский свисток, когда-то найденный ею в городе.
Михаил Иванович, Патрикеевна и Косоглазик слышали знакомый свисток и спешили из леса в натопленную избу, согреться, угощения отведать. У бабки Матрёны всегда была припасена для зайца морковка, для лисы – куриная косточка, для Михаила Ивановича – ломоть хлеба с мёдом.
Звери согревались, угощались, а потом бабка Матрёна читала им сказки и учебники. А утром они отправлялись обратно в лес.
– Бабка Матрёна, зачем ты заставляешь нас книжки читать, таблицу умножения запоминать? – спрашивал порой Михаил Иванович.
– Так вы в школу являетесь, а в школе положено учиться! – отвечала бабка Матрёна.
И вдруг случилась беда. В деревню заехал хлыщ, в кожаном пальто, шляпе – инспектор школьного образования по фамилии Блокнотиков. И он походил-походил вокруг избы, вошёл внутрь, открыл старый шкаф, увидел скелет, изумился, взглянул на лампочку под потолком, опять изумился, зачем-то открыл дверцу печки, заглянул и туда – что он там хотел увидеть? А потом заявил, что школу надо закрыть, пусть дети ездят за сто километров в другую школу, в посёлок.
В присутствии Алевтины Дмитриевны инспектор написал бумагу о закрытии школы, попросил учительницу подписаться и уехал.
– Зачем Вы подписали эту бумагу? – рассердилась бабка Матрёна на учительницу. – Хлыщ-то сам ничего не смыслит в учении, может, и таблицы умножения не знает!
– Он сказал, что он инспектор районного образования! – оправдывалась Алевтина Дмитриевна.
– А документы свои показал? Нет! – отрезала бабка Матрёна. – Хлыщ – и только! Ну да ладно, попробую помочь. Не закрывать же, в самом деле, школу! Сбегай-ка к Афанасию, предупреди его, что скоро у него пациент появится.
Афанасий был молодым доктором из медпункта, расположенного на другом конце деревни. И женихом Алевтины Дмитриевны.
Учительница поспешила в медпункт, а бабка Матрёна вышла на крыльцо и свистнула в свой милицейский свисток.
Был у неё с друзьями из леса такой уговор: если один раз свистнет – значит, зовёт Косоглазика, два раза – Патрикеевну, три – Михаила Ивановича.
Бабка Матрёна свистнула один раз. Косоглазик тут же явился, и она на ушко ему что-то нашептала.
Косоглазик убежал в лес, нашёл там лисичку в норе, медведя в берлоге и рассказал им, что они должны делать, чтобы помочь бабке Матрёне.
И вот едет инспектор Блокнотиков на своей вертлявой легковой машине по лесной дороге, и вдруг перед ним падает дерево. Ни проехать, ни пройти.
Вышел он из машины, прошёлся туда, сюда – никого не видать, кто бы пособил дерево с дороги убрать.
Вдруг из-за косматой ели показался громадный медведь да как рявкнет:
– Чему равен квадрат гипотенузы?
Батюшки святы – инспектор так и свалился в сугроб. А из-за другого сугроба показалась лисичка и тявкнула:
– Где находится Африка?
Инспектор бросился бежать обратно в деревню.
Оглянулся, а за ним заяц бежит, пищит:
– В той норе, во тьме печальной гроб качается хрустальный…
Инспектор бросился бежать ещё пуще. Добежал до школы, ввалился в избу и кричит бабке Матрёне:
– Где тут у вас медпункт? Мне нужен доктор!
– Доктор у нас имеется! – ласково отвечает бабка Матрёна. – Но ты сначала посиди, отдышись, я тебя чайком горячим угощу.
И идёт она к печке, где на плите у ней чайник свистит, а сама шепчет себе под нос заветное слово.
И тут открываются дверцы шкафа, и оттуда вываливается скелет, за ним – глобус.
Приближаются они к инспектору, застывшему на стуле, скелет протягивает ему свою кисть и скрипучим голосом говорит:
– Разрешите представиться, Шкелет Шкелетович! А позвольте Вас спросить, сколько будет семью семь?
А потом глобус на подставке закружился перед Блокнотиковым, спрашивает:
– А где находится остров Мадагаскар?
Тут со стены сорвалась чёрная доска, приблизилась к инспектору и сказала томно:
– Я Доска Великановна. Скажите, пожалуйста, как пишется слово « районное», через два «н» или одно?
Долговязая швабра выскочила из угла и замахала перед инспектором:
– Я Швабра Николаевна. Интересуюсь, не закрывают ли нашу школу? Мы здесь её очень любим и не позволим никому закрывать! Тем более инспекторам, не знающим, когда на Землю упал Тунгусский метеорит!
Инспектор охнул и лишился чувств. Прибежавшая с доктором Алевтина Дмитриевна отвела инспектора в медпункт, и там он пролежал два дня.
А когда поправился, торжественно заявил, что он больше никогда, никогда не закроет эту школу. Наоборот, расскажет о ней всем-всем! Ведь благодаря этой школе знаний набрались не только семнадцать учеников деревни, но и звери из ближайшего леса, и всякие неодушевлённые предметы.
Инспектор уехал восвояси и больше в деревне не показывался.
Так бабка Матрёна отстояла маленькую школу в своей деревне.
Алевтина Дмитриевна, семнадцать её учеников и родители сказали за это бабке Матрёне сердечное спасибо!
Лежал под лавкой Лапоть. Как-то в избе открыли дверь, Лапоть пошевелился, потянулся и – прыг! – за дверь.
И зашагал по дороге, молодецки потягиваясь и распевая молодецкие песни.
Шел, шел, видит – лежит на дороге брюква, толстая, с хвостом, землёй вся перепачкана.
– Куда идёшь, лапоть? – спрашивает брюква.
– Да вот, жениться хочу, ищу себе жену, – отвечает Лапоть.
– Возьми меня в жёны, – говорит брюква.
– Больно толста ты, да ещё – с хвостом, да немытая! Нет, не возьму!
И Лапоть зашагал дальше, молодецки потягиваясь и распевая молодецкие песни.
Проходил мимо пруда, сидит на берегу жаба пучеглазая, комаров ловит. Высунет язык, сядет на него комар, тут жаба и проглотит его. Шлёп-шлёп, шлёп-шлёп, только и слышно.
– Куда идешь, Лапоть? – спрашивает жаба.
– Да вот, жениться хочу, ищу себе жену! – отвечает Лапоть.
– Возьми меня в жёны! – говорит жаба.
– Больно ты пучеглаза! – говорит Лапоть. – Да и комаров на тебя не напасёшься! Вишь, как языком шлёпаешь!
И пошел дальше.
Проходил мимо болота, видит – сидит на берегу кикимора болотная, волосы лохматые костлявой рукой расчесывает.
– Куда идёшь, Лапоть? – спрашивает кикимора.
– Да вот, жениться хочу, ищу себе жену, – говорит Лапоть.
– Возьми меня в жёны, – говорит кикимора, – будем вместе в болоте жить, раков ловить.
– Уж больно ты страшна! – говорит Лапоть. – Мне бы жену покрасивее!
– Это можно, – говорит кикимора, – сейчас сбегаю к лесному озеру, окунусь, писаной красавицей стану!
Побежала вглубь леса, Лапоть за ней, прибежали к лесному озеру, кикимора нырнула в воду, и вышла – писаной красавицей.
– А надолго ли? – сомневается Лапоть. – Может, с утра ты красавица, а к вечеру опять кикиморой станешь! Мне бы настоящую красавицу, чтоб не сомневаться!
И пошёл от болота прочь, но дорогу к лесному озеру заприметил.
Шёл, шёл по дороге, дошёл до города.
Вошёл в ворота, видит – все в городе плачут. Старые, малые, мужики, бабы, купцы, солдаты.
– Отчего все плачут? – спрашивает Лапоть у прохожего.
– Как не плакать! Заморский мудрец, то ли лекарь, то ли купец, посватался к царской дочери, а когда она отказала, обратил её, голубушку, в собаку с косматым хвостом! Теперь она целыми днями во дворце лает! А такая красавица была!
– А точно, что красавица? – спрашивает Лапоть.
– Портрет её на воротах дворца висит, царь заказал сделать портрет заморскому художнику, полказны за работу отвалил! Стоит она как живая, смотрит глазами лазоревыми, лучше этой красы в мире нет!
Пошёл Лапоть во дворец, дошел до ворот, видит – да, висит портрет. На нём – красавица, как живая, глазки у неё лазоревые, щёчки румяные, смотрит ласково.
Вошёл Лапоть во дворец – и там все плачут. Сидит царь на троне, плачет, вокруг приближенные плачут, у ног царя лежит собака, с косматым хвостом, на вид – страшная-страшная, но глаза – ласковые, лазоревого цвета.
– Кто такой? – спрашивает царь.
– Лапоть я, хочу жениться, выдашь свою дочь за меня замуж? – спрашивает Лапоть.
– Если вернёшь дочери её прежний вид – сыграем свадьбу, моё слово царское, неизменное! – говорит царь.
Подошёл Лапоть к собачке, посмотрел в её глазки лазоревые и шепчет тихонько:
– Ночью выходи из ворот, буду тебя ждать, отведу к лесному озеру, окунёшься в него и опять красавицей станешь!
А эти слова услыхал слуга царя – министр. Он и сам давно хотел жениться на царской дочери, но, когда она стала собакой – расхотел. Этот министр любил ходить в туфлях с бантиками, вот его и прозвали – Туфель с бантиком.
Увидел этот Туфель с бантиком, что дело может повернуться по-другому, тихонько пересказал царю подслушанный разговор и обещал избавить царскую дочь от Лаптя, когда тот дело сделает.
И когда ночью собачка, то бишь, царская дочь, вышла из ворот царского дворца, её поджидал Лапоть, и повёл он её к лесному озеру, за ними следом, прячась в темноте, шел Туфель с бантиком, с солдатами.
И когда дошли до лесного озера, собака нырнула в воду и вышла оттуда красавицей.
Тут Туфель с бантиком вместе с солдатами набросились на Лаптя, связали его, привели во дворец, бросили в подвал.
– Ну, что ж, дочь моя! – сказал дочери царь. – Вижу, ты опять красавицей стала! Пора замуж. Да не за какого-нибудь королевича заморского, а за нашего человека, за министра, вот он стоит перед тобой, Туфель с бантиком, всем хорош, а особо – верностью мне! Завтра сыграем свадьбу!
– А как же твоё слово царское, неизменное? – спросила дочь. – Ведь ты обещался выдать меня замуж за Лаптя?
– Да какой отец захочет видеть свою дочь замужем за лаптем? – рассмеялся царь. – Не выдумывай! Мы этот лапоть завтра на площади сожжём, при всём народе, чтоб неповадно было всякому лаптю являться пред царские очи! Да ещё свататься к царской дочери!
Но не знал царь своей дочери, ох, не знал! Хоть глазки у неё были ласковые, тихие, лазоревые, а характер – кремень! Что решит – то и сделает! И царская воля для неё не указ.
И когда наступила ночь, все во дворце уснули, царская дочь спустилась в подвал, выпустила Лапоть и сказала:
– Бежим из дворца! А то батюшка обещался сжечь тебя завтра на площади перед народом!
Посмотрел Лапоть в её глазки лазоревые и говорит:
– Спасибо тебе, красавица, за помощь, но зачем тебе бежать вместе со мной?
– Буду тебе женой! – твердо сказала царская дочь. И как только она произнесла эти слова, так Лапоть и обратился в доброго молодца: ростом с дуб, косая сажень в плечах, румянец во всю щёку, а на голове волосы – снопом пшеничным, улыбка на лице.
Тут царская дочь чуть без памяти не упала, от радости, но сдержала себя, спрашивает:
– Ты ли это, Лапоть?
– Я, – отвечает Лапоть, – из-за твоих ласковых слов снова человеком стал. А обратила меня в лапоть злая соседка, Костылиха, когда я мальчонкой в её сад залез, яблоки рвать. Десять лет лаптем пролежал в избе под лавкой, спасибо, вызволила!
Ну, наутро предстали царская дочь и Лапоть перед царём, видит тот – жених молодец молодцом, согласился на свадьбу.
А своего министра, Туфель с бантиком, царь сослал в болото, к кикиморе болотной: мол, будет тебе там жена, будете с ней вместе в болоте жить, раков ловить.
Зажил Лапоть с молодой женой в царском дворце припеваючи. В дорогом кафтане, обшитом золотом, серебром, ходил, на ногах сапоги хромовые, сафьяновые.
Но порой говорил царь жене:
– А не надеть ли нам, голубушка, на ноги лапти из лыка? А не отправиться ли нам в лес за ягодой-малиной?
В такой день царь с царицей, и все приближенные, и жители царства надевали на ноги лапти из лыка и отправлялись в лес за ягодой – малиной.
Таков был теперь обычай.
Лапти в царстве очень почитали.
Говорят, царь с царицей жили долго и счастливо, чего и вам желаем!
Летом Мишутка приехал в деревню, к своему дедушке.
Дедушка был пастухом. Раньше он пас большое стадо, со всей деревни, а теперь, когда состарился, пас всего семь овец.
– Дедушка, давай я буду пастухом, попасу овец! – сказал Мишутка.
– А сумеешь? – спросил дедушка.
– Сумею! – ответил Мишутка. – Ты мне только свой кнут дай, я буду им щёлкать!
– Ладно, – согласился дедушка. – Но сначала я познакомлю тебя со своим стадом. Вот – баран. Видишь, какие у него крутые рога? Он – Вожак, защищает стадо. Эту овцу я называю Умницей, она всегда первой находит чистую воду, вкусную траву. Эта овца – Трусишка, всего боится, комар мимо пролетит – шарахается! Эта овца всегда норовит залезть в незнакомый овраг, я её называю Любопытной Варварой. Эти две овцы – Близнецы, они самые послушные. Седьмая овца у меня – Мечтательница: увидит бабочку, замечтается, траву не ест, худеет на глазах.
– Ладно, дедушка, запомнил, теперь пойду пасти! – сказал Мишутка.
Щёлкнул кнутом и погнал овец за деревню, а дедушка остался дома.
Вот идут овцы потихоньку за Мишуткой, блеют: «Бе-е, бе-е, бе-е!».
Это она так разговаривают между собой. А Мишутке казалось – просто блеют! Он же не знал их языка!
– Ну и пастушок у нас! – блеял Вожак. – Несмышлёный! Как бы чего с ним не случилось!
– Не первый день пасёмся на этом лугу! – проблеяла Умница.
– За мной! – Мишутка щёлкнул кнутом, свистнул и побежал во всю прыть по ямам и ухабам.
– Как бы не угодил в овраг! – проблеял Вожак. – Так и есть – свалился!
Овцы побежали к оврагу. Наклонились, посмотрели вниз. Мишутка, перепачканный землёй, висел у края обрыва, держась за кустик.
Овцы быстро нашли хворостину, спустили один конец вниз, за второй уцепились сами. Мишутка ухватился за хворостину и выскочил наверх.
– За мной! – опять свистнул, гикнул и побежал вперёд.
Добежал до лужайки, поросшей цветами, уселся в траву, скомандовал:
– Паситесь, овцы, травы здесь много!
– Ох, возле поганки сел, как бы не отравился! – проблеяли Близнецы.
Вожак ухватил Мишутку зубами за край рубашки и потащил за собой.
– Куда ты меня тащишь? – сердито закричал Мишутка. – Хоть ты и Вожак, я ведь Пастух, ты должен меня слушаться!
Но Вожак всё тащил Мишутку за собой, пока не притащил на полянку, на которой не было грибов-поганок.
Овцы пришли следом и принялись прилежно щипать вкусную травку.
С неба закапал дождик. Тёплый, грибной.
– Дождь! – вскочил Мишутка. – Где мой зонтик?
Овцы дружно заблеяли. Если бы Мишутка знал их язык, он бы понял, что они смеются.
Дождь всё не унимался.
– Дождь-то не перестаёт! Придётся идти домой. Овцы, за мной! – и Мишутка опять щёлкнул кнутом.
– Надо найти укрытие! – проблеяла Умница. – А то промокнет!
– Вон дуб, под ним можно укрыться! – проблеяла Любопытная Варвара, которая хорошо знала эту местность.
Овцы направились к дубу.
– Куда вы? – сердито закричал Мишутка.
Но овцы уже укрылись под густой кроной дуба, и Мишутка тоже побежал туда.
Когда дождь кончился, выглянуло солнышко, и овцы разбрелись во все стороны. Вышел из укрытия и Мишутка.
Вожак сводил стадо на водопой, к лесному ручью, и Мишутка тоже вволю попил прозрачной воды, увидел плавающих рыбок. Захотел поймать их, но это ему не удалось.
Умница нашла в чаще дикую малину, и Мишутка вволю наелся сладких ягод, так что у него даже живот заболел.
Потом Мишутка захотел залезть в дупло дуба, посмотреть, что внутри. Но Вожак стащил его за штанину и поволок прочь.
И правильно сделал, потому что из дупла вылетели рассерженные осы и погнались за Мишуткой. Пришлось ему бежать, пока она не отстали.
Наконец, Мишутка притомился и, разлёгшись на мягкой траве, заснул.
И тут Мечтательница, которая сторожила его сон, поглядывая на небо, где плыли похожие на овечек пушистые облачка, услышала треск сучьев. Она вскинула голову и проблеяла: – Волк!
Овцы, пасущиеся неподалёку, встрепенулись.
На опушке леса стоял и смотрел на них облезлый худющий волк.
– А может, это одичавшая собака! – сказала Умница. – Она обязательно нападёт на нашего Пастушка, ведь он такой слабый, беспомощный!
– Слушай мою команду! – проблеял Вожак. – Собраться всем возле Пастушка! Выставить рога! По сигналу: раз-два-три! – громко заблеять!
Так и сделали. Овцы встали кругом, – в середине сладко спал Мишутка – выставили вперёд рога и по сигналу Вожака громко заблеяли.
Волк, услышав грозное блеяние, тут же поджал хвост и убежал.
Поздним вечером дедушка встречал у калитки своё стадо.
– Ох, дедушка, я так устал! – сказал Мишутка. – Оказывается, так трудно быть пастухом! Завтра вместе пойдём!
Бабушка подхватил Мишутку на руки и унесла его в дом. Там уложила в кроватку, и он уснул.
А дедушка посмотрел на своих овец, качающихся от усталости, принёс им колоду, полную вкусной колодезной воды, насыпал соли побольше – ведь овцы любят соль! – и сказал:
– Спасибо вам, мои милые, что попасли моего внучка!
Вечером медведь вышел из своей берлоги, постоял, послушал, что говорят кругом.
Все говорили про луну.
«Как прекрасно светит сегодня луна!» – говорили вокруг.
«Ладно, я могу и закрыть», – сказал медведь и поднял вверх лапу. Луны не стало видно. Он постоял с поднятой лапой, послушал, что говорят теперь, и ему показалось, что никто не заметил, что луны нет, что она закрыта.
Все вели себя так, будто они видят луну, а он, медведь, не видит.
«Ладно», – сказал он и пошёл по лесу. Проходил мимо заячьей норы, заглянул: зайчиха и шестеро зайчат уже лежат, моргают сонно, пошевеливают длинными ушками, она им что-то рассказывает… Нагнулся он.
«Видите, детки, – шепелявила зайчиха сонным голосом, – как прекрасно светит сегодня луна?»
«Да», – ответил кто-то.
«А сейчас вы увидите, детки…» – сказал медведь, подкрался, встал и закрыл собой всё, что можно было закрыть, встав у входа в нору.
«Видите, детки, – так же сонно прошептала зайчиха, – а это медведь встал у нашей двери и заслонил нам луну, но когда он отойдёт, нам опять будет видно, как прекрасно светит сегодня луна!»
Медведь отошёл: «Ладно, мы ещё увидим…» И пошёл дальше. Дальше увидел лужу. В мутной воде плескалась луна, а вокруг неё хороводом сидели лягушки и квакали.
«Как прекрасно светит сегодня луна!» – начинал чей-то один голос.
«Прекрасно светит, прекрасно!» – повторяли остальные.
«Она всегда прекрасная, наша луна, но сегодня ещё прекраснее!»
«Прекраснее, ах, прекраснее!»
«Ну да, – сказал медведь, – когда у вас лужа есть! А когда её нет?»
И, наклонившись, стал пить.
Выпил всю воду, поднялся, посмотрел вниз. Лягушки молчали. Их было много, они все вылезли, когда он выпил их лужу…
«Где песни?» – спросил медведь, будто у воздуха. Повернулся и пошёл прочь.
Но не успел он отойти и на десять шагов…
«Как прекрасно светит сегодня луна», – произнес ему в спину чей-то тихий голос.
«Прекрасно светит, прекрасно», – тихо ответил второй.
«Как прекрасно светит сегодня луна!» – громко и с переливами произнес первый голос.
«Прекрасно светит, прекрасно!» – громко и с переливами ответил второй.
Медведь плюнул. Он плюнул и выплюнул всю их лужу, вместе с их луной. Отплевываясь, пошёл дальше.
«Кого слушал? – плевался он. – Зайчиков слушал, лягушек… Где свои, где волк?»
И остановился, соображая, где волк. Волк и его волчата. Семь крепких волчат с острыми клыками.
Когда он подкрался к волчьей норе, там разговаривали. Говорила старая волчица.
«И когда вы увидите близко своего врага, – говорила волчица медленным хриплым голосом, – вы приседаете вот так, видите… И не в хвост, не в ноги, не в спину, не кусать как какие-нибудь собаки – нет! – голос её зазвенел. – В шею! В кровь! Насмерть!»
Голос волчицы сорвался.
«Вот это разговор, – лизнул свою лапу медведь и лёг поудобнее, – это разговор!»
«Мам, – спросил густой, ещё не окрепший голос, – мам, а что делать, если их больше? Если их вдвое больше?»
«Мам, я их разорву всех!» – пискнул второй голос.
«Мам, смотри, какая сегодня луна!» – сказал ещё один тихий голос.
Наступила тишина, а потом медленный низкий голос волчицы произнес: «Да, сынок, сегодня прекрасная луна!»
Илюше Хр.
Мама лежала на диване и читала французскую книжку, а Илюша Андреевич, он же Ямочкин, Смехунчик, Мудрейкин, Умейкин, Фараон Тутанхамон и Крепкий Орешек стоял возле окна в спальне и завывал.
– У-у! – завывал он. – У-у!
– Если нет ветра на улице, приходится делать ветер дома!
Но мама не ответила, она читала французскую книжку.
– В такую безветренную погоду никакие гости не дойдут до нашего дома, – сказал Крепкий Орешек, – потому что если бы был ветер, он бы подгонял их в спину и довёл до нашего дома, или наоборот, мешал идти, и тогда бы они прибавили шагу и дошли сами, назло ветру, а так, без ветра, они просто не могут сдвинуться с места…
Но мама в ответ только перевернула страницу.
– Какая интересная кошка стоит внизу! – сказал Крепкий Орешек, стоя у окна. – Все кошки обычно прыгают вниз, с четвёртого этажа, а эта, наоборот, хочет запрыгнуть снизу сюда, на четвёртый этаж, придётся открыть ей окошко.
И Орешек слегка приоткрыл окошко.
– Да, – покачал он головой, – эта кошка не хочет лезть в это окошко, она влезла в другое, в большой комнате, – и он направился в комнату рядом.
– У этой кошки один глаз жёлтый, один зелёный, – сказал он из соседней комнаты, – с одного бока она толстая, с другого – худая, на первый взгляд – она серая, но если приглядеться – то наполовину белая… Мама, смотри, теперь шесть кошек гуляют по нашей квартире, одна – с зелёными глазами, вторая – с жёлтыми, одна – худая, одна – толстая, одна серая, вторая белая… Их целых шесть, а у нас даже нет молока, чем же мне угостить их?
– Угости их чёрным кофе! – донеслось с дивана.
Крепкий Орешек сварил большой чайник чёрного кофе, разлил их в красивые синие пиалки, кажется, узбекские, усадил всех кошек на диван в кухне, покрытый синим плюшевым ковром, и начал пир.
Но если бы Крепкий Орешек знал, какой коварный напиток чёрный кофе!
Если люди после двух чашечек кофе начинают громко разговаривать и перебивать друг друга, то эти шесть кошек, выпив чайник кофе, вдруг сразу без всякого предупреждения запели, как ансамбль Димы Покровского… Они пели так громко и самозабвенно и про траву зеленую, и про царя веселого, что Крепкий Орешек не выдержал и сам запел… Но чтобы совсем походить на Диму, он приклеил себе чёрные усы.
После получасового концерта весь ансамбль, приплясывая и притоптывая, удалился под диван, и голоса смолкли, и когда Орешек, нагнувшись, заглянул под диван, он увидел там только пыльный папин тапок, лежавший здесь с прошлого года.
– Как самочувствие? – спросил Орешек у Прошлогоднего Тапка. – Не хотите ли со мной поговорить?
Но Тапок молчал, как будто совсем не умел говорить.
И тогда Орешек пошел в спальню – поговорить с мамой о французской литературе.
Но мамы в спальне на диване не было.
Орешек отправился на кухню.
Мама была здесь, стояла и курила, обволакиваясь дымом, как мехом. Глаза её сверкали из дыма, как огоньки далёкого селения, когда идёшь по горной тропе ночью, или как звёзды в разрывах грозовых туч…
Но когда дым рассеялся, мамы под ним не оказалось. Как будто она рассеялась вместе с дымом, улетела как дым. Орешек бросился к телефону, позвонил соседке.
– Тётечка Сонечка, моя мама у вас? Вы говорили, что дым из нашей кухни попадает к вам, может, дым у вас и моя мама у вас?
– Нет у меня твоей мамы, – сказала тетя Соня. – Дым есть, а мамы нет.
Крепкий Орешек позвонил папе, на студию.
– Папа! – закричал он. – Мама стояла на кухне и курила, и дым вокруг неё был, как шуба, а теперь дыма нет, и шубы нет, и мамы тоже нет! Может, она улетела вместе с дымом и теперь летит где-нибудь далеко, её не догнать?
Папа помолчал несколько секунд, потом прокашлялся и сказал: «Если ты помнишь, мое рабочее окно выходит на Каляевскую улицу. Так вот, сейчас прямо перед моим окном зависло облако, довольно прозрачное, довольно голубое… Может, это твоя мама? Если это так, я попрошу её сейчас же вернуться, и через пятнадцать минут она будет дома. Но меня беспокоит другое! Пожалуйста, ограничивай себя в пространстве!»
– Я ограничиваю, – сказал тихо Орешек.
– Нет! – возразил папа. – Не ты ли сегодня рисовал пирата прямо на стене в спальне?
– Я рисовал его на белом листе бумаги, висящем на стене, – с достоинством ответил Орешек.
– Но левое плечо пирата почему-то оказалось не на бумаге, а на обоях, – заметил папа.
На это нечего было ответить, и Орешек промолчал.
– Подумай, пожалуйста, об этом, – сказал папа. – Кто знает, где тебе придется рисовать в будущем? Может, ты окажешься когда-нибудь на Луне, и у тебя будет с собой лишь маленький листок бумаги, и тебе придется рисовать на нём – чтобы познакомить жителей Луны с жизнью Земли! Как ты это сделаешь, если не умеешь экономно располагаться в пространстве?
Папа помолчал.
– Когда мама вернется, передай ей, пожалуйста, что я просил бы её пожарить на ужин картошку, чтобы съесть её с соленым огурчиком, а также приготовить бифштекс с кровью, – сказал он.
– Хорошо, – кивнул Крепкий Орешек и пошёл в следующую комнату, затем в ванную.
Мама вышла из ванной, глаза у неё были красные.
– Ты плакала? – спросил Орешек.
– Если бы ты знал французскую литературу! – сказала мама.
И отправилась на кухню жарить картошку и бифштекс, потому что она и сама знала, что любит папа на ужин.
Как-то женщина поливала в своем саду, огороженном высоким забором и охраняемом «злой собакой», чудесные розы. Муж её сидел у окна в доме, рисовал плакат с названием: «Не мойте овощи некипяченой водой!»
Мальчик, их сын, лежал в гамаке и глядел в синее небо.
Вдруг он вскрикнул. В небе появилось серебристое, прозрачное существо необыкновенного вида, которое быстро приближалось.
Вот Пришелец опустился в сад, протянул руку к одной из роз…
Женщина отчаянно вскрикнула.
Пришелец выронил розу и снова взмыл в небо, скрылся из глаз.
Женщина в саду кричала:
– Подумать только, среди бела дня прилетают с неба воровать розы! Сделай же что-нибудь! – обратилась она к мужу, выглянувшему на её крики. – Может, он опять прилетит!..
Муж тут же нарисовал плакат «Не рвите розы на чужих планетах!» и выставил его рядом с кустом роз.
Женщина махнула на него рукой:
– Я вижу, мне самой придется бороться с похитителями! И она притащила собаку, привязала её рядом с кустом роз, вынесла из дома ружьё, зарядила его и с самым решительным видом уселась в кресло-качалку, грозно посматривая в небо. Тут на крыше сарая появился сын, завернутый в полиэтиленовый плащ. Спланировал в сад, сорвал розу и попытался по лестнице взобраться обратно на крышу.
Разгневанная мать поймала его за штанину, сбросила с него «космические» одежды, шлепнула, отобрала розу.
– Вторую, вторую розу погубили!..
Муж в это время выставил из окна плакат: «Не прыгайте на ходу с поезда – опасно для жизни!» Женщина швырнула его обратно в окно мужу.
Вечер прошел в ожидании Пришельца.
Мальчик сидел в кустах с фотоаппаратом, ему хотелось щёлкнуть Пришельца.
Муж вынес в сад свежий холст и, невзирая на презрительный взгляды жены, тоже ожидал «натуру». Потихоньку стал рисовать пейзаж: небо, облака, птиц…
Женщина сидела в кресле, сверкая глазами, напряженно сжимая ружьё в руках. Но постепенно забыла про ружьё, отставила его в сторону, задумчиво поглядывала в небо…
Но Пришельца всё не было.
Стало темно, на небе зажглись звёзды. Все трое сидели в саду, глядели вверх, отмечая то одну засветившуюся звёздочку, то другую… Может, на этой звёздочке живёт Пришелец? А, может, на другой?
Стали представлять жизнь Пришельца на его планете.
Женщина рассуждала так:
– Конечно, на его планете, наверное, одни камни и железо, ничего не растёт! Вот он и захотел полюбоваться на мою розу. Если бы всё-таки он унёс из сада розу, сидели бы сейчас сто миллионов этих чудиков на своей планете, любовались бы моей розой!
Мужчина рассуждал так:
– А я думаю, что на этой планете много картин, стены домов из картин, заборы, мосты, улицы – все из картин, ничего другого, не из картин, не осталось, там живут одни художники. Вот он и принес туда живую розу… Цветок.
Мальчик сказал:
– А я думаю, что на этой планете каждый рождается со своим цветком. И всю жизнь с ним живёт! У кого – гладиолус, у кого – мак, у кого – кактус или репейник. А у нашего Пришельца никакого цветка не было. Все над ним смеялись. Вот он и прилетел на нашу землю – найти себе цветок!
Так они сидели, смотрели на звёзды и рассуждали.
Наступила ночь, звёзды светились в небе, а они всё сидели в саду, ждали…
Но Пришельца не было, он не прилетал больше.
И тогда они вошли в дом, потушили свет, легли спать. Последней в дом ушла женщина, бросив задумчивый взгляд в бездонное небо.
Прошло много лет. Сад женщины зарос цветами. Розы росли на земле в саду, на крыше дома, высовывались из окон – они заполняли собой всё видимое пространство. Забора больше не было.
Сама женщина, совсем уже старенькая, седая, сидела целыми днями в кресле-качалке, устремив неподвижный взгляд горящих глаз в синее небо.
Муж ее, расположившись рядом, за креслом, по-прежнему рисовал картины. Он тоже был уже совсем старый.
Как-то в калитку сада вошел молодой человек в форме летчика – это был их сын.
Он подошел к матери, поцеловал ее, взглянул вместе с ней в небо.
– Все еще нет? – спросил он.
Мать медленно покачала головой:
– Пока нет… но я ему все, все приготовила!
И она обвела рукой свой сад…
Сын попрощался и вышел из калитки. Послышался шум заводящегося мотора. Маленький самолетик взлетел в небо и скоро скрылся из глаз.
Мать несколько секунд прощально махала ему рукой, а потом вернулась в кресло и снова стала смотреть в небо: не видно ли Пришельца, не летит ли он?
Сейчас она готова была отдать ему все, что у нее было, все розы своего сада!
Но его больше не было.
Он прилетал лишь однажды.
Весной посадил Пантелей на своём огороде лук, морковь, сельдерей. Скоро появились первые всходы.
Вдруг по радио объявили – ожидаются заморозки!
Надо спасать будущий урожай, решил Пантелей. Оделся потеплее: в телогрейку, шапку-ушанку, сапоги и поехал на свой огород.
Натаскал из леса хворосту, валежника и разжёг костры по краям огорода.
Стелется дым по земле, согревает её, не даёт всходам замёрзнуть.
Всю ночь не спал Пантелей, поддерживал огонь в кострах.
Под утро задремал. Вдруг слышит – трещат сучья под чьими-то тяжёлыми шагами.
Обернулся – из леса медведь идёт, да такой здоровый.
Испугался Пантелей, но вида не подал.
– Здравствуй, Михаил! – говорит. – Зачем пожаловал? Иль погреться?
– Тебя задрать, спину тебе сломать, — отвечает медведь.
– Ты чего, Михаил, забыл, как мой дед твоего деда из капкана вытащил? – говорит Пантелей. – Разве тебе об этом не говорили?
– Не припоминаю, – отвечает медведь.
Однако остановился.
– А мы сейчас кого-нибудь спросим, – говорит Пантелей. – Найдём свидетелей!
Как раз мимо них пролетала сова.
– Слышь, сова! – крикнул Пантелей. – Остановись-ка, подтверди Михаилу, что мой дед его деда из капкана вытащил!
Сова присела на огородное пугало, подумала и закивала головой.
– Помню, помню, ещё моя прабабка рассказывала, что проснулась от медвежьего рёва, какой-то медведь в капкан попался! А потом человек из избушки на краю леса его освободил!
– Вот лес, а вот избушка, её мой дед и соорудил! – сказал Пантелей. – Так что сходи-ка, Михаил, за валежником, видишь, огонь гаснет!
Нечего было ответить на это Михаилу, отправился он в лес за валежником, притащил – с целый воз.
Стали вдвоём жечь костры, спасать будущий урожай.
А когда проголодались, Пантелей вынес из погреба банку с вареньем. Хоть прошлогоднее, но всё же малиновое, вкусное! – и угостил Михаила.
С тех пор они подружились.
Если встречались в лесу – волками друг на друга не смотрели. Здоровались.
– Здравствуй, Михаил! – говорил Пантелей.
– Здравствуй, Пантелей! – отвечал медведь.
Жили-были Мама, Папа и девочка Ася. Лето они проводили на даче.
Мама часто ругала Папу, и он обижался.
Вот однажды шли они втроём в жаркий день по солнцепёку, и Мама сказала Папе:
– От дерева и то больше пользы, чем от тебя, оно хоть тень даёт!
В тот же день Папа исчез. Ася обошла весь участок, поднялась на второй этаж дома, поискала на берегу ручья, но Папы нигде не было видно.
Возвращаясь из леса домой, Ася увидела на дороге дерево, которого раньше как будто здесь не было. Дерево приветливо помахивало ветками.
– Мама, Папа деревом стал, как ты хотела! – сказала Ася, вернувшись домой.
– Что ты говоришь! – рассердилась Мама.
Ася потянула её за собой и привела к тому месту, где стояло дерево. Мама тоже не смогла вспомнить, видела ли она его раньше.
– Это Папа! – уверяла Ася. – Видишь, как он машет нам ветками!
Теперь целые дни Ася проводила возле дерева. Качалась на его ветвях, лазила по стволу, разглядывала муравьёв, ползающих по шершавой коре, спала в тени дерева в жаркие часы.
– Это не Папа! – говорила Мама. – Это просто дерево. Иди домой. Папа ушёл от нас, оставил нас!
– Попроси у него прощения! – говорила Ася. – Скажи, что больше не будешь ругаться, и он вернётся.
В конце концов, она уговорила Маму подойти к дереву, коснуться ладонью его шершавого ствола и сказать: «Прости меня, пожалуйста!»
Когда после этого Ася с Мамой вернулись домой, они увидели Папу, который сидел на веранде, как ни в чём ни бывало, и ел с тарелки малину.
– Папа! – обрадовалась Ася и подбежала к нему. – Ты вернулся! Ты больше не дерево!
В этот вечер Мама испекла нежный пирог с малиной, потом купались все втроём в тёплой речной воде, а после ужина Папа показывал Асе звЁзды на небе и рассказывал про них.
Всё опять стало хорошо.
Но через несколько дней Мама опять обидела Папу, сказала ему:
– Живём возле реки, а у нас даже лодки нет, хоть самой захудалой!
В тот же день Папа исчез, а у мостков, спускающихся к реке, появилась лодка, с одним веслом.
– Мама, Папа лодкой стал, как ты хотела! – сказала Ася.
– Чужая лодка, принесло течением, наверное, уже хозяин ищет её, скоро к нам заявится, – сказала Мама.
Но никакой хозяин не заявился, и Папа – тоже.
Теперь Ася целые дни проводила на берегу. То сидела в лодке неподвижно, то просила шёпотом:
– Папа, давай, поплывём вон к тому острову!
И тихонько двигала веслом.
Лодка медленно отплывала от берега и направлялась к острову, поросшему ивами и густым камышом.
– Ася! Сейчас же плыви назад! – выбегала из дома Мама. – Сейчас же!
Ася, вздыхая, двигала веслом, и лодка возвращалась обратно.
– Мы с Папой хотели немного прогуляться, – говорила Ася, – а ты не разрешаешь.
– Перестань сочинять! – сердилась Мама.
– Если бы ты попросила у Папы прощения, он бы вернулся! – продолжала Ася.
Мама сердилась, говорила, что Папа оставил их, он их не любит, а лодка – просто лодка, непонятно, почему хозяин не ищет её… Но в конце концов, Мама послушалась Асю, подошла к лодке, коснулась её рукой и сказала: «Прости меня, пожалуйста! Я больше не буду ругаться!»
Вечером в калитку сада вошёл Папа.
Ася подбежала к нему и повисла на шее. – Пап! Ты вернулся!
Опять Мама испекла вкусный пирог с малиной, опять купались все втроём в тёплой ночной реке, а после ужина Папа показывал Асе звёзды на небе и рассказывал про них.
А лодка у мостков исчезла, будто её и не было.
Опять зажили хорошо. Но через неделю Мама не выдержала, сказала Папе:
– Ты бы хоть грядки полил. А то всё читаешь, читаешь! От тучки на небе и то больше пользы, чем от тебя!
В тот же день Папа исчез. А на небе появилась тучка, чёрная, лохматая.
– Это Папа! – сказала Ася. – Он тучкой стал. Сейчас будет грядки поливать, как ты хотела.
И, правда, разразился такой страшный ливень, что грядки полило даже больше, чем надо, всю землю в саду размыло.
Потом тучка уплыла за горизонт, но Папа так и не появился дома.
Теперь Ася целые дни проводила, наблюдая за небом. То сидела у окна, то лежала в гамаке в саду, разглядывая проплывающие по небу облака.
Мама позвала в гости подругу с дочкой, но и с этой девочкой Ася не подружилась.
– Где твой Папа? – спросила её чужая девочка.
– Папа стал тучкой, – ответила Ася.
Гости уехали, и Ася по-прежнему лежала целыми днями в гамаке, разглядывая облака в небе.
– Это, пожалуй, не Папа – слишком круглое, – шептала она, – а это слишком длинное… А вот это, может быть, и Папа, похоже на Папу, когда он улыбается!
Мама стала тоже посматривать на небо, как бы раздумывая, у какого облака попросить ей прощения.
Однажды Мама была в доме, готовила ужин, а Ася лежала в гамаке, глядя в небо.
Вдруг в калитку сада вошел Папа.
– Папа! – вскрикнула Ася и побежала к нему. – Ты вернулся!
– Ася, хочешь жить со мной? Хочешь, уйдём вместе?
– Да! – кивнула Ася.
Взявшись за руки, они пошли к калитке, прочь от дома.
– Стойте! – выбежала из дома Мама. – Не уходите!
Ася и Папа, не оборачиваясь, уходили прочь.
– Стойте! – еще громче закричала Мама. – Я солнцем стану!
Ася обернулась.
В лицо ей ударил слепящий свет. Из-за края лохматой тучи, нависшей над домом, выплыло солнце и озарило всё вокруг тёплым розовым светом. Свет озарил сад, дом, тропинку и Асю с Папой.
– Папа, Мама солнцем стала! – сказала Ася. – Она нас любит! Давай останемся…
Папа остановился.
Посмотрел на Асю, на солнце, светившее ему в лицо.
– Думаешь, любит? – спросил он.
– Да! Очень! – горячо ответила Ася.
– Ну, если так… – Папа обнял Асю и направился к дому.
Солнце двинулось за дом, а потом на крыльце дома появилась Мама. Она подбежала к ним и обняла их.
– Я вас так люблю! – прошептала она.
Папа обнял её.
– Прости меня, пожалуйста! – сказала Мама.
– И ты прости! – сказал Папа.
– Обещайте, что больше ни в кого не будете превращаться! – сказала Ася. – А то я тоже превращусь в звёздочку на синем небе!
– Обещаем! – дружно сказали Мама и Папа.
С тех пор они зажили счастливо.
Один человек любил выражаться сложно.
Если копал огород, называл себя исследователем чернозёма.
Если смотрел в небо, называл себя смотрителем звёзд, провожатым облаков.
Если у него падал забор, и он ставил новый, называл себя любителем вертикальных плоскостей.
Однажды у него во дворе загорелся сарай.
– Пожар! – закричала жена.
– Возгорание соломы из-за изменившейся траектории полёта спички? – произнёс муж.
Прибежали соседи, помогли погасить огонь.
Жена стала думать, как заставить мужа жить проще, выражаться короче.
– Уйду я от тебя! – говорила она мужу.
– Покинешь мыслящую субстанцию? – уточнял муж.
– Умру я от тебя! – сердилась жена.
– Твоя бессмертная душа расстанется с безжизненной формой? – произносил муж.
К врачам его водила, в бане подолгу парила – ничего не помогало.
Но как-то на голову ему свалилась балка и сильно его ушибла. Целый час пролежал он без сознания, потом очнулся, снова стал ходить, говорить, есть, спать.
Но говорил мало.
– Поешь, – говорила жена.
– Поем, – говорил он.
– Дождь будет, – говорила она.
– Дождь будет, – повторял он.
Жена забеспокоилась.
– Дождь-то будет, а как бы ты по-своему об этом сказал? – спрашивала она.
Муж молчал.
– Ну, скажи, очень тебя прошу, – говорила жена.
– Будут наблюдаться атмосферные осадки в виде тёплого грибного дождя, – наконец, выговорил он.
Оба улыбнулись, обнялись.
С тех пор они не ссорились из-за того, как выражаться.
У Аси на даче была любимая лампа. Прошлым летом мама нашла на чердаке дома старую лампу без абажура, почистила её, сшила абажур из шёлковой золотистой занавески, надела на проволочный каркас – получилась очень красивая лампа! С ней в доме сразу стало уютнее. По вечерам, когда лампу зажигали, на потолке светился, мерцал бликами круг.
Ася, засыпая в кроватке, смотрела на эти блики, и ей казалось, что маленькие светящиеся человечки танцуют по кругу.
– Мам, смотри, от лампы на потолке светящиеся человечки пляшут! – говорила она маме.
– Нравится? – довольно улыбалась та. – Да, хорошо, что я нашла на чердаке эту заржавевшую лампу!
Как-то вечером Ася засыпала в кроватке, а мама сидела возле лампы, дошивала юбку.
– Мам, ты скоро? – сонно спросила Ася, глядя на светящихся человечков на потолке.
– Вот дошью юбочку, поглажу скатерть, повешу занавески и закончу дела, – ответила мама.
– А ты попроси помочь тебе светящихся человечков, – сказала Ася.– Может, они как гномики, помогают людям!
Мама усмехнулась и склонилась над шитьём.
Ася закрыла глаза. Уже было заснула, но потом снова проснулась. Она увидела, что светящиеся человечки вышли из круга на потолке, спустились по стене, пробежали по полу и вскарабкались на колени заснувшей в кресле маме. Осторожно забрали у неё из пальцев иголку с ниткой и начали быстро подшивать юбочку. Два человечка держали иголку с ниткой, а остальные тянули юбочку. Шили человечки очень быстро, игла так и сновала вверх-вниз, вверх-вниз.
Покончив с юбкой, человечки аккуратно развесили её, потом взобрались на стол, где лежала сложенная скатерть и утюг. Два человечка подняли шнур от утюга и, дотащив его до розетки в стене, включили – на утюге сразу загорелась лампочка. Человечки развернули скатерть и стали гладить, двигая утюг всей командой: взад-вперёд, взад-вперёд. Докончив гладить, выключили утюг, а скатерть повесили на стулья.
Как человечки вешали занавески, Ася не видела – уже заснула. Но когда утром проснулась, сразу увидела дошитую юбочку на стуле, разглаженную скатерть и занавески на окнах.
– Мам, это тебе светящиеся человечки помогли? – крикнула она.
Мама засмеялась и сказала:
– Да, но в следующий раз ты мне поможешь!
Днём ходили в лес, за ягодами.
А вечером, умываясь, мама ахнула:
– Ой, кажется, колечко выронила! Наверное, в лесу, когда за ягодами ходили.
– Колечко, которое папа подарил? – испугалась Ася.
– Да, – расстроено сказала мама.
– Давай пойдём в лес на поляну, поищем там! – вскочила Ася.
– Поздно уже, темно, завтра с утра сходим.
Ася лежала в своей кроватке, глядя на мерцающий светлый круг на потолке, мама мыла посуду на кухне.
Незаметно Ася уснула. Но потом вскочила. На тумбочке, возле её кроватки, стояли и улыбались маленькие светящиеся человечки.
– Мы знаем, где кольцо. Сейчас пойдём в лес и найдём его. Хочешь с нами? – спросил один из них, наверное, главный, он был побольше, чем другие.
– Я не могу выйти. Мама закрыла дверь на задвижку, – сказала Ася.
– Тогда смотри из окна, – сказал главный человечек.
Ася поднялась, бесшумно открыла окно.
Светящиеся человечки выпрыгнули из окна и зашагали по тропинке к лесу, они мерцали в темноте, как маленькие светлячки.
Вот обогнули озеро, в котором отражалась луна, на середине чернела застывшая лодка. Человечки дошли до опушки леса и исчезли в тёмной чаще.
Ася, не двигаясь, ждала у окна.
И вот вдали снова появились маленькие светящиеся точки. Они приближались, двигаясь друг за дружкой, дошли до окна, впрыгнули в комнату, и один из них протянул Асе сверкающее колечко.
– Спасибо! – прошептала Ася.
Человечки вспрыгнули на потолок и исчезли.
Ася опустила колечко в шкатулку, стоящую на столике перед зеркалом, подошла к кровати, улеглась, уснула.
Утром увидела маму, разливающую за столом чай.
– Видела колечко? – спросила, улыбаясь, Ася. – Оно в твоей шкатулке. Светящиеся человечки ночью нашли его в лесу и принесли.
– Что ты говоришь! – отмахнулась мама.
– А ты посмотри! – настаивала Ася.
Мама подошла к зеркалу, открыла шкатулку, поискала в ней и вытащила колечко.
– Значит, я не потеряла его, просто сунула сюда! – обрадовалась она.
– Потеряла! Просто светящиеся человечки нашли его, принесли, потому что я их попросила! – сказала Ася. – Они мои друзья!
– Ну, ладно! – засмеялась мама.
Днём мама долго искала яйца, которые должна была снести курица, которую мама купила у соседки.
– Зачем же я купила эту курицу, если яиц нет! – сокрушалась она. – Я-то думала кормить тебя каждое утро яичницей из свежих яиц!
Ночью к Асе на тумбочку снова явились светящиеся человечки. Сообщили, что курица сносит яйца в соседнем дворе, под лопухами.
Ася сообщила утром эту новость маме.
Мама сходила к соседке и, действительно, нашла у неё во дворе куриные яйца как раз под лопухами.
– Откуда ты узнала? – спросила она у Аси. – Перелезла через забор и поискала?
– Светящиеся человечки мне подсказали! – ответила Ася.
Мама только покачала головой.
Вечером Ася гуляла по лугу, спускающемуся к озеру. Присела на мягкую траву на обрыве и долго смотрела вдаль. Увидела летающих в воздухе светлячков. Один из них присел в траву неподалёку от Аси. Она решила с ним заговорить.
– Ты знаешь светящихся человечков? – спросила она. – Может, это твои родственники?
Ей послышалось, что светлячок отвечает. Очень тихим голосом светлячок ответил Асе, что – да, светящихся человечков он знает, они тоже любят танцевать в тёплые летние ночи на этом лугу. Ещё они любят цепляться за улетающие в небо белые пушистые одуванчики и подниматься вместе с ними высоко-высоко. Но до самых звёзд они не долетают, это очень высоко.
Ася спросила: может, у светящихся человечков есть ещё родственники, например, огоньки, которые зажигают зимой на ёлках? И когда горит костёр, и огненные человечки поднимаются от костра в небо? Светлячок ответил, что – да, и ёлочные огоньки, и огненные человечки – одна семья, только огненные человечки опасны, могут спалить траву и деревья вокруг, поэтому людям с ними надо быть осторожными.
Светлячок улетел в сторону леса, и Ася пошла в дом спать.
В следующие дни происходило много интересного. Как-то ночью случилась гроза, и в лесу загорелось старое дерево. К соседям приехала из города девочка с велосипедом, но Асе покататься на нём не предлагала. Рыбак из посёлка поймал в озере огромного сома, все бегали на него смотреть – сом был величиной почти с Асю.
Лампу вечером перестали включать, потому что до самой полночи было светло.
Но потом погода испортилась, на небо всё время набегали тучи, по вечерам в доме было темно, и мама стала снова включать лампу.
В этот вечер Ася лежала в кроватке и смотрела на светящихся человечков, пляшущих на потолке.
Сегодня вечером должен был приехать из города папа. Но почему-то не приехал.
Мама убралась в доме, сделала любимую папину окрошку, Ася собрала полевой букет из цветков клевера и ромашки, поставила в вазочку на столе. Но папа не приехал.
– Может, он шёл по лесу, и на него свалилось дерево, которое загорелось в грозу! – сказала Ася, лёжа в кроватке. – Или на папу кто-то напал? Или он подвернул ногу и не смог дальше идти, сидит под деревом в лесу?
– Перестань! – рассердилась мама. – Не сочиняй глупости!
Она погасила лампу и тоже легла спать.
Ася не засыпала. Всё думала, что же с папой могло случиться.
Вдруг она снова увидела светящихся человечков на потолке. Они соскользнули вниз, приблизились к тумбочке, и главный из них сказал:
– Ася, не беспокойся, твой папа заночевал в лесу, утром он придёт домой!
– Спасибо! – поблагодарила Ася и спокойно заснула.
Утром, когда она проснулась от вкусного запаха блинов, которые пекла мама, за окном раздался весёлый голос папы. – Есть кто дома?
Ася прыгнула к окну. У калитки на лошади сидел папа, с рюкзаком за спиной.
Мама выскочила во двор, закричала. – Что с тобой случилось? Мы вчера тебя ждали, ждали!
– Да пока шёл по лесу, в темноте оступился, подвернул ногу, пришлось заночевать в сторожке у моста! – говорил папа, слезая с лошади.
И, прихрамывая, зашагал к дому.
Ася ахнула – выходит, светящиеся человечки опять сказали правду!
Но если рассказать это маме, она опять не поверит! Но рассказать кому-нибудь так хотелось!
И Ася не выдержала. Когда папа после обеда вышел из дома и стал чинить во дворе стенку сарая, Ася подошла к нему, уселась рядом и быстро, торопясь, рассказала ему про светящихся человечков. И как они принесли из леса мамино колечко, которое она потеряла, и про куриные яйца в соседнем дворе, и про то, что человечки родня светлячкам, ёлочным огонькам и огненными человечкам, но – главное! Ася рассказала папе, что светящиеся человечки сообщили ей, что папа заночевал в лесу и утром явится домой!
Выслушав Асю, папа долго молчал, потом обнял её и сказал ласково:
– У тебя нежное сердечко, дочка, ты за всё переживаешь, вот твои друзья, светящиеся человечки, и помогают тебе! – Он помолчал и продолжил: – Когда я был маленьким, у меня тоже был друг – Великан из нашего шкафа. Он был одет в дедушкин военный китель. Когда мне было трудно, я всегда открывал дверцу шкафа и обращался к нему, и Великан давал мне советы. Как-то меня избили во дворе мальчишки, и я рассказал об этом Великану из шкафа. Он посоветовал мне не трусить, не бежать от обидчиков, а дать им сдачи. Я так и сделал, и больше ко мне не приставали!
– А сейчас он где, этот Великан? – спросила Ася.
– Не знаю, – покачал головой папа. – Когда я вырос, он исчез. Наверное, такие друзья являются только маленьким детям…
– А у мамы почему не было таких друзей? Она не верит, что мне помогают светящиеся человечки! – сказала Ася.
– У мамы, наверное, тоже были такие друзья, просто она их забыла! – сказал папа.
Однажды осенью, когда уже вернулись в город, Ася, мама и папа сидели в комнате.
Мама включила торшер, и вдруг от скрученного провода, идущего от торшера к розетке, вспыхнули искры. Мама выключила торшер.
– Ну, вот, Ася, твои светящиеся человечки! – засмеялась она.
– Это электричество, а не светящиеся человечки! – сказала Ася.
– Не человечки? – спросила мама.
– Асины светящиеся человечки остались на даче, – сказал папа. – Они любят, когда рядом летают светлячки, когда одуванчики летают в небе, и когда на лугах зажигают костры! Ведь так, Асенька?
Ася прижалась к отцу и кивнула. – Так!
Мама посмотрела на них, как они сидят на диване, тесно прижавшись друг к другу, покачала головой и ушла на кухню. Там загремела посудой.
Но через несколько минут вернулась, села в кресло и сказала:
– Ладно, признаюсь, когда я была маленькой, у меня тоже был друг – старый фикус. Я очень боялась оставаться дома одна, и твоя бабушка, Асенька, мне сказала: «Что ты боишься? Ведь тебя защищает наш старый фикус!» А этот фикус у нас до потолка вымахал! Вот бабушка, уходя из дома, вешала на фикус скалку и говорила мне: «Если кто войдёт в комнату, того старый фикус скалкой и прибьёт!» Я верила и больше не боялась оставаться одна!
– Ур-ра! – закричала Ася, подбегая к матери. – Теперь ты веришь, что светящиеся человечки мне помогали?
– У каждого человека должны быть свои верные друзья! – сказал папа. – В детстве – особенно. Светящиеся человечки, великан из шкафа или просто старый фикус!
Каждый день он приходил на берег моря, садился на песок, слушал крики чаек и вспоминал, что ему рассказывали: впереди – море, позади – берег, а наверху – небо. В море рыбы, в небе – птицы, на земле – люди.
Наконец он сказал:
– Не так это. И небо, и земля, и море – во мне. Я – и птица, и рыба, и человек.
У одного человека ресницы моргали, моргали – такой ветер поднялся, всех из города выдуло. Решили надеть человеку на глаза очки. Дуть стало меньше, но грохот стоял страшный, очки ходуном ходили, и стёкла в них дрожали. Поставили перед человеком мельницу ветряную, она сразу заработала: и муку молола, и свет давала, и крыльями махала. Тогда человеку спасибо сказали, за такие ресницы.
Одна нога вытянулась и стала, как пика, как стрела летящая, как струна. А вторая – лежит, бревно бревном, не шелохнется. Хорошо, прошёл кто-то мимо, на дудочке заиграл, бревно вскочило и в пляс пустилось. Оказывается, эта нога музыку любила.
Во всей его комнате было светло, только под кроватью темно. Как ни заглянет под кровать – там всё темно. Во всей комнате светло. А под кроватью – темно.
Взял он и передвинул кровать на другое место.
Пусть на другом месте будет темно, а на этом – пусть светло!
Какой-то человек увидел, что за ним другой человек гонится. И побежал от него.
Вбежал в дом – человек за ним.
Выпрыгнул из окна – человек за ним.
Прыгнул в трамвай – человек за ним.
Вбежал в лес – человек за ним.
Перебежал поле – человек за ним.
Но тут перед ним оказалась стена – не перелезть.
Достал он из кармана воздушный шарик, хотел надуть, перелететь, – лопнул шарик.
Тогда он сел возле стены и больше уже не двигался. Стал смотреть на лес.
Из леса выбежал человек, который за ним гнался, сел рядом и тоже стал смотреть на лес.
Потом из леса выбежал третий, сел рядом и тоже стал смотреть на лес.
И четвертый, пятый, шестой… Они подбегали, садились и смотрели на лес. Оттуда все время кто-нибудь выбегал. А потом выбежал человек, после которого никого не было. И когда его спросили, почему за ним никого нет, он ответил: больше некому – все уже здесь…
Утром облака раздвигаются и показывается солнце – так начинается день.
Вечером облака раздвигаются и показывается луна – так начинается ночь.
Однажды утром все смотрели на небо: облака раздвинулись, а там старик: высунулся и пальцем погрозил.
Все насторожились.
Вечером все смотрели на небо: облака раздвинулись, а там мальчик спящий, с круглым лицом, открыл глаза, посмотрел и закрыл.
Все облегченно вздохнули.
И ночь была тихая, теплая, все хорошо спали.
А в следующие дни опять: солнце – луна, солнце – луна.
Плыл пловец по морю, вдали светил ему огонёк. И в шторм плыл, и в ясную погоду, и с другими пловцами вместе, и один. Плыл мимо островов с зелёными берегами, мимо лодок, кораблей, косяков рыб.
Однажды с какого-то корабля его заметили, шлюпку на воду спустили, поплыли к нему, спасать. Еле от них увернулся, глубоко под воду нырнул, вынырнул далеко от корабля. Ну, отстали от него, видят – пловец, плывёт куда-то, не остановишь. Он дальше поплыл, туда, где светил ему огонёк. Вдруг огонёк погас. Удивился он: как же так? Он к нему плыл! Сразу стал тонуть, захлебнулся, раз и другой, вот-вот потонет совсем. Вдруг видит – в другой стороне огонёк засветился. Развернулся и поплыл туда, где новый огонёк засветился, откуда только силы взялись!
Роза Хуснутдинова
ТОЧКА
Одна точка никак не могла найти себе места. Куда ни попадёт – всё не
туда. Попала к одному человеку на лицо, сказали: «Неприятный какой человек,
у него всё лицо в точках!» Попала на чашку фарфоровую, сказали:
«Бракованная чашка, не годится для подарка!»
Как-то красавица из Индии её к себе взяла, в краску красную обмакнула,
на лоб посадила.
«Красавица знатного рода!» – сказали люди.
Но на ночь красавица смыла точку с лица, пришлось точке отправиться
дальше. Долго так она по свету блуждала, наконец, попала в дом к человеку,
который писал, писал, остановиться не мог. Жена его просила остановиться,
дети, издатели, читатели, а он всё пишет и пишет. Тут точка опустилась к
нему на страницу. Человек сказал: «Всё! Ставлю точку!». И поставил. Так
точка, наконец, нашла своё место.
КВАДРАТ
Квадрат – не чёрный, не красный – белый, линией тонкой обведённый, все
углы свои пересчитал, проверил, на месте ли, равны ли друг другу, торчат ли
во все стороны, как положено углам, вздохнул, поднатужился и – в круг
обратился. Все прямо растерялись: как так, был квадратом, а стал кругом? С
какого бока теперь к нему подступиться? Не ухватишь, не зацепишь – не за
что. Одна кривая линия, без начала и конца… А ведь какой хороший квадрат
был – не чёрный, не красный – белый, линией тонкой обведённый, по бокам
углы торчат, все прямые, в обнимку стоят, и все равны друг другу…
Форель с розовой спинкой высунула голову из лесного ручья и посмотрела вверх. Небо было тёмным, солнце еще не взошло.
Форель подождала, но небо по-прежнему оставалось тёмным.
Тогда форель с розовой спинкой выскочила из воды и подпрыгнула до самого неба.
И небо сразу осветилось розовыми сполохами, солнце взошло.
– Гусеница-гусеница, зачем тебе полоски – и серые, и зёленые?
– Когда я на деревьях – то зеленая, когда на земле – то серая…
– Тигр-тигр, зачем тебе полоски – красные и черные?
–Два тигра во мне: один красный, другой – чёрный, один – солнышко любит, а другой – ночь!..
На ладони у меня был мед, на нее села муха, я закрыла её другой ладонью, на которой были чернильные пятна…
И я слушала, как она жужжала, долго жужжала.
А потом я выпустила ее.
Полетела муха, рассекая комнату – мое пространство – на всякие неровные части…
Потом в форточку вылетела и полетела дальше, от меня, во всякие другие пространства, рассекая и их по пути на всякие неровные части.
Но знаю, будет она умирать, соберутся вокруг нее другие мухи, и она скажет:
– Слушайте, дети, я умираю. Я видела много-много всего, я была в разных-разных странах… Но раз – и этого я никогда не забуду! – я была в одной маленькой стране. Там так сладко пахло медом, там были такие огромные фиолетовые звёзды!
– Ты уродлива, – сказал человек черепахе, – и голова твоя уродлива, и спина, и лапы…
– Да, – сказала черепаха и умерла.
И стала пылью, дождём, цветком, тяжёлой луной на небе, тяжёлым камнем на дне… Но никогда-никогда не стала человеком. Не захотела…
Одну гусеницу спросили, кем она раньше была.
– Поездом, – сказала гусеница. – Я была поездом. Однажды навстречу мне – тоже поезд. Испугалась я, сжалась и гусеницей стала. Я думала, он тоже испугается, тоже гусеницей станет, а он так поездом мимо меня и проехал.
Однажды, когда на земле всё перемешалось, и люди позабыли, где чему быть, повстречались два человека: у одного на голове птица в гнезде сидит, у другого на голове дерево растёт.
– Что это у тебя на голове птица гнездо свила? – спрашивает один.
– А у тебя почему дерево растёт? – спрашивает второй.
Только заспорили, видят – идёт ещё один, у этого на голове – гора.
– Что это у тебя на голове гора? – спрашивают его.
– Я вам тоже удивляюсь, – говорит человек, – как это можно на голове дерево носить или гнездо с птицами?
А кругом, если приглядеться, у всех людей на голове что-то есть. А ходят все – как ни в чём не бывало.
Тут трое встретившихся так заспорили, так раскричались, что драться начали.
Пока дрались – у одного гора с плеч свалилась, у второго – дерево, у третьего птицы с головы улетели.
Очнулись они, огляделись – стоит неподалеку гора, на горе – дерево, на дереве птицы гнездо свили.
И у всех людей на головах теперь ничего нет.
Вздохнули с облегчением: «Как хорошо стало!»
Вдруг видят – идёт мимо человек, на голове у него что-то есть.
– Что бы это могло быть? – гадает первый.
– Это что-то невиданное, – говорит второй.
– По-моему, никто не знает, что это такое, – говорит третий.
На голове у незнакомца была шляпа.
В музее установили скелет динозавра – в натуральной позе. В окно влетела муха и удивилась: «Как, на Земле опять динозавры?»
Встретив подругу вечером, сказала ей: «Динозавра сегодня видела, слабый такой! Я ему на голову села, а он и хвостом не пошевелил!»