Шлёму так назвал папа. Шлёма – это Соломон. Соломон Пантелеев. Когда мама ждала Шлёму, папа увлекался еврейской историей. И имя осталось.
Бабушка говорила Шлёме: «Если ты потеряешься на улице, скажи людям, что ты – Соломон Пантелеев». Однажды Шлёма так и сделал. Он нарочно потерялся на рынке и стал громко кричать: «Я — Соломон Пантелеев!» Тогда старый таджик, торгующий жёлтыми грушами, протянул ему самую большую и спелую: «А я Давыд Асланович. Вот тебе груша». Шлёма откусывал кусочек груши и снова кричал. Кто-то выворачивал голову и показывал пальцем, кто-то спешил покупать грушу у Давыда Аслановича, но никто не знал, кто такой Соломон Пантелеев и что живёт он с бабушкой.
Папа назвал его Шлёмой, потому что хотел, чтобы сын был таким же умным, как царь Соломон. Папа у Шлёмы тоже умный. Он знает всё. Как Шерлок Холмс. Даже больше. Потому что Шерлок Холмс не знал, что земля круглая.
Шлёма виделся с папой редко – раз в месяц. Папа приезжал вечером, и они дотемна собирали светлячков – пока бабушка не говорила, что постель готова, и светлячкам пора спать.
Утром папа брился дедовой бритвой. Бабушка плескала воду в чугунный умывальник – вода была из бочки, нагретая за утро жарким солнцем. Они умывались и шли вытираться старым махровым полотенцем, что всё лето висело на дворовой верёвке.
А потом шли в лес и садились на лавочку, где в голову приходят хорошие мысли. И грустили. Как Пушкин осенью.
Шлёма появился на свет так. Папа с мамой познакомился в электричке. Мама сказала: «Михаил Чехов». Папа был сражён: «Бог ты мой, она знает Михаила Чехова!» Мама оказалась актрисой. Они стали дружить. Папа взял маму в жёны, когда она ходила пухлая от Шлёмы. На свадьбе у мамы была широкая шляпа и белое платье. Она очень долго шила шляпу, делала поля всё шире и шире – и опоздала на свадьбу. Два часа папа и гости ждали её. Но мама не могла приехать без шляпы. Бабушка рассказывала, что Шлёма тоже родился в шляпе: некоторые дети рождаются в рубашке, а Шлёма — в шляпе, потому что его мама любит шляпы.
Папа и Шлёма думали одинаково. Да и похожи были друг на друга. Оба частенько ходили с побитыми коленками. Шлёма наворачивался, прыгая через три ступеньки, а папа падал на велике где-нибудь в Булонском лесу. И папа, и Шлёма любили тёплое топлёное молоко. Папа его брал в магазине в пакетах с крышечками, а Шлёма пил из глиняного кувшина. Бабушка топила его в духовке, поэтому Шлёмино молоко было с корочкой – она затвердевала сверху, там, где заканчивалось молоко и начинался воздух. Корочка доставалась Шлёме — она была сладковатой и пахла коровой. Мама ездила на гастроли, а Шлёма к папе. Папа оставлял машину на стоянке, и они шли кататься на трамвае… Как-то раз папа позвонил Шлёме и сказал, что рядом с ним, на сидении, где недавно сидел Шлёма, стрекочет кузнечик. Когда папа положил трубку, Шлёме стало тоскливо. Он готов был отдать свою корку топлёного молока, лишь бы оказаться на месте кузнечика – рядом с папой. Но он вспомнил, что он уже взрослый, и плакать не надо, и что через месяц папа снова приедет.