В своё время Трагагулькин был самым невежливым мальчиком в городе и самым большим хулиганом. А потом он стал хулиганом чуть поменьше и немножко повежливей. Потому что папа отхлестал его однажды ремешком.
Трагагулькин теперь даже стареньким дяденькам и тётенькам уступал иногда место в автобусе. И в трамвае. А вот в метро – никогда. Но это ему охотно прощали, потому что метро в их городе всё равно не было.
И стал Трагагулькин таким вежливым, что иногда даже некоторых девочек не колотил.
Однажды его одноклассница Трындатырова даже пришла похвастаться к директору:
– Директор, а директор, а меня сегодня Трагагулькин не колотил.
– Как не колотил, совсем, что ли?! – изумился директор.
– Ну не так чтобы совсем, но почти не колотил. Дал четырнад– цать раз по одному уху, а по второму почти и не дал.
– А как это почти и не дал?
– Ну всего два раза врезал.
– Да быть того не может, – не поверил директор, – по целому уху, да всего два раза?
Трагагулькина после этого случая в школе некоторые даже полюбили. Стал он постепенно таким вежливым, что когда лез в буфет без очереди, то даже не всем первоклассникам по шее давал.
А когда он дома садился за стол, то теперь уже не кричал и не бил посуду о стену, а спокойно говорил:
– Гоните мне скорее еду, а то я сейчас весь дом разнесу, а обратно не внесу.
И родители не могли нарадоваться на своего сыночка и даже поставили ему во дворе памятник. И Трагагулькин любил водить к этому памятнику гостей и рассказывать:
– Этот памятник мне за вежливость поставили, смотрите внимательно, а не то я сейчас вежливо вывинчу вам ноги и вежливо их закопаю.
Но однажды в городе поселился новый мальчик. Этому мальчику тоже было уже десять лет. Пошёл он прогуляться и видит, стоит Трагагулькин. И мальчик остановился.
– Эй, ты, – сказал Трагагулькин, – а я очень вежливый.
– Очень приятно, – отозвался мальчик, – я тоже вежливый.
– Если ты скажешь, что вежливей меня, то я сейчас тебя в песок закопаю.
– И ты считаешь себя вежливым? – удивился мальчик.
– Вежливым-вежливым, мне даже памятник поставили в честь моей повышенной вежливости. Вот он стоит.
– Точно, – согласился мальчик, – это ты изображен. Только ты не вежливый, а грубый.
– Я грубый? Ну так я тебе вежливо объясняю, что ты зебра бесполосная и комар дрикалудный.
– А что такое дрикалудный?
– Не знаю, а всё равно ты дрикалудный.
– Ах так. Сейчас я тебя за эти оскорбления побью.
– Как побьёшь? Это ж я всех бью.
Но мальчик Трагагулькина не послушал и побил его. И теперь Трагагулькин перевоспитался. И даже в метро уступает место ста– ричкам. Но этого по-прежнему никто не замечает, потому что метро в этом городе так ещё и не построили.
Одна тётенька, звали ее Марфой Фоминичной, пошла в магазин за кефиром и мармеладом. Кассир дала ей сдачи 10 рублей, и Марфа Фоминична пошла домой. Но по дороге она почувствовала себя очень плохо. Марфа Фоминична сразу легла спать, а утром, когда встала, обнаружила, что её левое ухо свернулось в трубочку.
Вдруг раздался звонок, это пришла соседка, Фёкла Переверзевна.
– А чего это у тебя, – спросила она, – ухо трубочкой? Одолжи мне, пожалуйста, десятку, а с пенсии я отдам, я ведь почти всегда отдаю.
Марфа Фоминична протянула Фёкле Переверзевне 10 рублей.
Фёкла Переверзевна пошла домой, но по дороге почувствовала себя очень плохо. Она сразу легла спать и даже не заметила, как её левое ухо стало сворачиваться в трубочку.
А под утро, в 4 часа 29 минут, в квартиру Фёклы Переверзевны проник вор, Терентий Евграфович.
Самым ценным в квартире оказалась десятирублёвая купюра. Вор забрал деньги и пошёл домой. Но по дороге он почувствовал себя очень плохо. Терентий Евграфович сразу лег спать, а утром, когда встал, обнаружил, что его левое ухо свернулось в трубочку.
Терентий Евграфович от горя включил радио и услышал, что в городе появилась волшебная десятка, владельцу которой сначала становится плохо, потом его левое ухо сворачивается в трубочку, затем у него выпадают волосы, и, наконец, пальцы на его руках сжимаются в кулаки. Предлагалось, чтобы избежать неприятностей, эту купюру сжечь.
Но Терентий Евграфович потому и стал вором, что был человеком очень жадным. И жечь десятку не стал.
Через несколько часов у Терентия Евграфовича выпали все волосы, а пальцы на руках сжались в кулаки. И тогда он так испугался, что всё-таки сжёг свою десятку.
После этого вор почувствовал себя лучше, а к утру его левое ухо распрямилось. Через месяц у Терентия Евграфовича начали отрастать волосы. Только пальцы у него так и остались навсегда сжатыми в кулаки.
И Терентию Евграфовичу пришлось поменять профессию и пойти работать сторожем. Потому что грозить кулаками очень удобно, а вот воровать ими невозможно.
Леонид Давидович Каминский был представителем самой редкой в мире профессии – Учителем Смеха. А самой редкой потому, что больше таких учителей не существовало. У Каминского было даже представление, которое называлось «Урок смеха». И он вёл целую радиопередачу под таким же названием. А ещё он написал книгу «Урок смеха». И сам сделал для неё рисунки, потому что был не только великолепным писателем, но и замечательным художником. А книга эта стала настоящим учебником смеха. Самым весёлым учебником на свете.
Рисовал Леонид Давидович не только для книг и журналов, но и прямо на сцене, на глазах у детей. И здесь же учил детей рисовать. А когда он рисовал на своих маленьких зрителей шаржи, хохот в зале не затихал очень долго.
Рассказы и рисунки Каминского постоянно печатались в «Кукумбере», «Весёлых картинках», «Мурзилке» и во многих других изданиях.
Несколько лет назад Учителя Смеха не стало. В этом году Леониду Давидовичу Каминскому исполнилось бы 80 лет.
На всех своих концертах я обязательно рассказываю детям о Леониде Давидовиче и читаю какое-нибудь из его произведений. Знаю, что и некоторые другие друзья Каминского, детские писатели, поступают так же.
В память о Леониде Давидовиче Каминском писатель и режиссёр Михаил Мокиенко поставил спектакль в театре «Театральная неотложка». А играют в этой пьесе те самые друзья Каминского, с которыми он очень часто и сам выходил на сцену: Михаил Яснов, Сергей Махотин, Михаил Мокиенко и я, Илья Бутман.
Каждый год журнал «Костёр» проводит конкурсы детского творчества, тоже посвящённые памяти Учителя Смеха.
Уже после смерти Каминского продолжают переиздаваться его замечательные книги. Дети охотно их читают, а это значит, что Леонид Давидович Каминский как был, так до сих пор и остаётся Учителем Смеха. Потому что читать его книги и быть при этом скучным человеком просто невозможно.
Серёжа смотрел в окно, а Миша на толстого дяденьку в большой соломенной шляпе, который всё время пытался заснуть. Но стоило мужчине задремать, как шляпа сползала ему на глаза, и пассажир просыпался. Дяденька мучился так от самого Петербурга, но не догадывался снять свою шляпу. А может быть, он просто боялся, что её украдут.
Мальчик долго бы ещё мог смотреть на этого удивительного человека, но Серёжа потянул Мишу за руку:
– Угадай, чего я такого считаю.
Миша уставился в окно.
– Раз, – сказал Серёжа, когда мимо них проплыл телеграфный столб, – два, – произнёс он, когда появился следующий.
– Ты столбы считаешь, – завопил Миша, – один : ноль в мою пользу. Теперь ты угадывай.
Миша считал, а Серёжа вертелся, шмыгал носом, закатывал глаза и пыхтел, но угадать всё равно не мог.
– Сдавайся, всё равно не догадаешься, – я очень хитрое придумал, – сказал Миша.
– Ну и сдаюсь, – пробурчал Серёжа.
– Два : ноль, – произнёс Миша, – я шляпы считал.
– Сам ты шляпа, – возмутился Серёжа. – Где ты их выкопал, что они у тебя, на деревьях растут?
– Я их с людей сосчитывал, – объяснил Миша, – а теперь ты валяй.
И Серёжа начал считать. То он едва успевал выкрикивать цифры, то надолго замолкал, а Миша только озабоченно водил головой по сторонам.
– Я угадал, ты ворон считал, – на всякий случай сказал он.
Но Серёжа с удовольствием ответил ему так же, как отвечал мальчику папа:
– Нет, дорогой, дело здесь обстоит гораздо сложнее.
Тогда Мишка попытался выведать что-нибудь наводящими вопросами. Но Серёжа ни разу не удостоил его ответом, и Мише пришлось всё-таки сдаться, один : два.
– Хе-хе, – сказал Серёжа, – ты б никогда до такого не додумался, я ноги считал.
– Какие ноги? – изумился Миша.
– Обыкновенные, человечьи.
– А почему ж у тебя семнадцать штук получилось? Ноги ведь парные.
– Я честно считал, просто у одной тётеньки нога за домом была спрятана.
– Я с тобой больше не играю, – сказал Миша, – ты б ещё пальцы на ногах пересчитывал.
– А вот я тебе рёбра сейчас пересчитаю, – разозлился Серёжа.
Миша обиделся, он отвернулся и стал смотреть в окно. Поезд приближался уже к своей конечной остановке.
Человек напротив всё ещё вёл безнадёжную борьбу со своим головным убором. Серёжа осторожно снял с головы пассажира шляпу, и дяденька моментально уснул. Но поезд уже замедлял ход, и мужчину пришлось сразу же разбудить.
Ребята выскочили на перрон.
– Мишка, – сказал Серёжа, – угадай, чего я сейчас считаю.
– Не знаю, – буркнул Миша куда-то в сторону.
– Я считаю, – произнёс Серёжа, – что нечего нам с тобой ссориться по таким пустякам.
– Опять я не угадал, два : два, – сказал Миша, протягивая другу руку.
Жила-была кепка, а у неё был мальчик Петя. Когда кепке нужно было куда-нибудь идти, она садилась Пете на голову и отправлялась в путь.
Часто она ездила верхом на Пете встречаться со своим другом беретом, у которого был мальчик Вася. Встречались они обычно в парке, беседовали, а потом разъезжались по домам.
На этот раз берет прогуливался по дорожке без Васи, который заболел.
– Здравствуй, кепка, – сказал берет, – ты не знаешь, отчего прохожие от меня шарахаются? – Они просто не привыкли видеть, как ты ходишь пешком, – ответила кепка.
Роме надоело получать всё время двойки, и он пошёл посоветоваться в канцелярский магазин.
Продавец предложил Вове специальную бездвоечную тетрадь.
На следующий день была контрольная по математике. Рома, как всегда, решил задачу неправильно, но сегодня это его совершенно не волновало.
Когда учительница раздала ребятам тетради, Рома убедился в том, что продавец его не обманул. Двойки в тетради действительно не было. На её месте красовалась жирная единица.
Один злой волшебник пришёл в чужую хату и превратился в горшок со сметаной. Жадная хозяйка обрадовалась и потянулась к сметане ложкой, а горшок взял и откусил ей палец. Хозяйка зарыдала, а довольный волшебник удрал уже в другой дом и превратился там в корову Зорьку.
Приходят в эту избу хозяева, и видят, в горнице пасётся корова. Но недолго они этому радовались, потому что злодей откусил вдруг хозяину ухо.
Разнеслась по деревне весть, что стоит появиться в доме чему-то новому, например, сметане или корове, как они что-нибудь хозяевам откусывают. Собрались мужики и бабы на совет, и стали думать, как быть, пока не все ещё перекусаны. Наконец, приняли решение – стали наблюдать, не появится ли у кого-нибудь какая-нибудь новинка. И вот однажды прибежал мужик Сидор, и закричал:
– У меня новое, братцы, хватайте вилы и топоры. Вхожу, а у меня на полатях новорождённый пятилетний ребёнок.
Понял народ, что это не ребёнок, а превратившийся в него волшебник, и помчался всей деревней его истреблять. Приблизились к хате, а из неё вышла женщина и сказала:
– Ой, что вы, люди добрые, это ж наш с Сидором ребёнок, я его только что родила.
– А-а, – сказали все и пошли домой.
Сидор так обрадовался рождению ребёнка, что даже забыл, что не женат. Это просто волшебник на время превратился в, якобы, его жену. А потом вбежал в дом и снова притворился ребёнком.
Только Сидор наклонился, чтобы поцеловать новорождённого, а ребёнок – хвать и откусил ему нос.
Узнав про эту новую беду, пригорюнилась вся деревня, а некоторые пошли на поклон к местному мудрецу Ерофею Пантелеймоновичу.
– Кажи, – взмолились крестьяне, – народу свою мудрость. Как нам со злодейским волшебным супротивником быть?
Глубоко задумался мудрец, три дня и три ночи соображал, а потом изрёк:
– Лишь одно вам может помочь. Выйдите в полночь на опушку леса и разбейте о березу горшок с манной, а об ольху – с гречневой кашей. И произнесите вот это заклинание.
Обрадовались крестьяне и побежали по домам. Тут бы, казалось, и делу конец! Но люди в этой деревне были такими жадными, что никто не захотел пожертвовать своей кашей. Среди них был всего один добрый человек. Бывший генерал-лейтенант турецкой армии, который сражался в Испании на стороне бельгийцев против японцев. Но у этого генерала каши не было, потому что по бедности он уже четыре года питался одной солью.
А злой волшебник этой жадностью воспользовался и спокойно перекусал всё население деревни, а потом перебрался в соседнюю.
И там он кому пол-руки откусил, кому ухо, кому ногу, а кому и пол-плеча отхватил. Но и в этой деревне люди догадались сходить к Ерофею Пантелеймоновичу, и им он тоже подсказал, как действовать.
А здесь крестьяне такими жадными не были. И каши не пожалели. Разбили они горшок, произнесли заклинание, и тут же всё откусанное у них отросло , да ещё краше прежнего стало. А злодей сразу потерял свою волшебную силу. Схватили его мужики, связали, покусали и доставили в милицию.
Про их героический подвиг даже в газете написали. А люди из первой деревни так надкусанными и остались.
Мы с Генкой поспорили. Он утверждает, что алгебра тяжелее геометрии, а я считаю, что наоборот.
Генка разозлился:
– А я вот сейчас тебе докажу! – взял учебник геометрии и «бах» меня по голове.
А потом говорит:
– Это я научный эксперимент провожу. А теперь сравнивай. – И двинул меня по башке учебником алгебры.
– Ну и что, – спрашивает, – тяжелее?
– Алгебра, – отвечаю.
Когда я пришел домой, бабушка спросила:
– Ты чего такой грустный, не заболел?
– Да нет, – говорю, – это просто у меня голова от алгебры раскалывается.
– Ох уж эти учителя, – запричитала бабушка, – совсем детей замучили. Не могли придумать что-нибудь полегче.
– Есть и полегче, – успокоил я ее, – геометрия.
– Наталья Петровна, – попросил Сидоров, – поставьте мне, пожалуйста, пятёрку в долг. У мамы сегодня день рождения, и ей будет очень приятно. А я потом отвечу вам на пятёрку, а отметку вы мне не поставите.
– Как же ты ответишь на пятёрку, если выше тройки никогда ничего у меня не получал?
– Наталья Петровна, вот вы сделаете сейчас доброе дело, и всем станет хорошо: мама обрадуется, я засяду за учебники, и у вас появится отличный ученик.
Несмотря на то, что поверить в такое преображение было трудно, учительница рискнула и поставила Петрову пятёрку.
Её Вова и преподнес маме на день рождения. Та была просто счастлива.
Через неделю Наталья Петровна поинтересовалась, когда же Сидоров вернёт ей долг?
– Не беспокойтесь, Наталья Петровна, я обязательно постепенно вам его отдам.
Еще через неделю Сидоров ответил учительнице то же самое.
Через месяц Вова спросил:
– Наталья Петровна, я не забыл про свой долг и постепенно его верну. Меня только удивляет, почему вы перестали о нём спрашивать?
– А потому, что я постепенно его у тебя высчитала.
– Как это?
– А вот так, – и учительница показала Сидорову журнал, в котором напротив его фамилии стояли две двойки и единица.
Гулять Роме было неохота, но ребята его позвали, и мальчик вышел во двор.
Играть в футбол у Ромы не было никакого желания, но, чтобы не обидеть друзей, он к ним присоединился.
Есть конфеты Роме совсем не хотелось, но его угостили, а отказываться было неудобно.
А когда все ребята пошли делать уроки, то Рома проявил, наконец, силу воли и остался гулять во дворе.
Миша и Коля сидели на одной парте. Нина Евгеньевна стояла у доски и объясняла что-то совсем неинтересное.
– Ты знаешь, – сказал Миша, – а я очень жадный.
– А я ещё жаднее, – признался Коля.
– Неправда, – возразил Миша, – о чём бы меня ни попросили, я никому ничего не дам.
– И я не дам, – признался Коля, – ещё и чужое прихвачу.
Ребята так увлеклись, что даже не заметили, как рядом остановилась Нина Евгеньевна.
– Подумаешь, – продолжил Миша, – а я вообще всё подряд для себя хватаю, увижу на улице какую-нибудь дощечку – сразу домой тащу.
– Это что, – махнул рукой Коля, – дощечка – дело полезное. А я даже любой гнутый гвоздик хватаю.
– Ой, удивил, гнутый гвоздик выпрямить можно. А я замечу какую-нибудь рваненькую бумажку – сразу в карман.
– Ну и что, бумажку в утиль сдать можно. А я любую пылинку увижу, у меня глаза разгораются, и я с криком на неё набрасываюсь.
– Ну вот что, – прервала ребят Нина Евгеньевна, – редко удаётся доставить людям такую радость. Берите в руки швабры и подметайте школу, а за это я разрешу вам распихать весь мусор по своим карманам.
Один мальчик поехал на лошади в лес за грибами.
Слез он с коня и наклонился, чтобы сорвать сыроежку, а лошадь гриб проглотила.
– Ты чего делаешь! – возмутился мальчик.
– А я очень люблю грибы, – объяснила лошадь.
– Хорошо, – согласился мальчик, – ешь грибы, а я буду собирать ягоды.
Только он наклонился за черникой, а конь проглотил весь куст.
– Я, – сказал он, – и ягоды очень люблю.
– Ладно, – махнул рукой мальчик, – ты ешь грибы и ягоды, а я буду собирать хворост.
Только он наклонился за сучьями, а лошадь и их проглотила.
Обиделся мальчик, хотел сесть на коня, чтобы поскакать домой, а лошадь взяла и проглотила сама себя.
Мальчик тяжело вздохнул и пошёл домой пешком. Только добрался до дома, как прискакала съеденная лошадь, выплюнула себя обратно и говорит:
— Поехали в лес за грибами.
Как вы, ребята, думаете, что в первую очередь нужно для того, чтобы забить гвоздь? Ну конечно же, сам гвоздь. А чем его заколачивать? Специалисты советуют вместо кулака воспользоваться молотком.
Может быть, вы думаете, что теперь можете приступать к работе? Ничего подобного. Надо ещё придумать, во что этот гвоздь забить.
Если вы заколотите его в кухонный стол, вас будет ругать мама, если в письменный, вас будет ругать папа, а если в обеденный, то вас будут ругать и папа и мама.
А вот если вы заметили, что под вами разваливается табуретка, то действуйте смело.
Возьмите гвоздь большим и указательным пальцами левой руки ниже шляпки и прислоните его остриём к табуретке. В правую руку возьмите молоток, желательно за ручку. Бейте по шляпке гвоздя не очень сильно, потому что первый раз обязательно попадёте по пальцам. Поплачьте и попросите забить этот гвоздь папу. Внимательно присмотритесь к тому, как он будет это делать. И обратите внимание, что когда папа попадёт по своим пальцам, он плакать почти не будет.
Так, постепенно, по очереди с папой, пытайтесь иногда этот гвоздь забивать. И обязательно своего добьётесь, потому что когда-нибудь маме надоест за этим наблюдать, и она сама загонит гвоздь в табуретку.
Мы с соседом Вовкой договорились стать чемпионами олимпийских игр и начали готовиться к соревнованиям. Сначала мы отжимались от пола. Вовка отжался один раз, а я в два раза больше.
— Хорошо потрудились, — сказал Вовка, — а теперь давай по улицам бегать.
Было 20 градусов мороза, и мы натянули на себя столько носков, что не смогли запихнуть ноги в ботинки. Тогда я забрался в дедушкины сапоги, а Вовка в мамины туфли на «шпильках». Свитеров на нас было столько, что Вовка еле втиснулся в бабушкино, а я в папино пальто.
На улице оказалось очень жарко. Подолы пальто мы зажали в руках. Вовка пыхтел, но с места почти не двигался, а я мчался за ним на огромной скорости. Прохожие останавливались, смотрели на нас и очень смеялись над Вовкой.
Один дяденька спросил меня:
— Мальчик, ты почему в одних носках?
— Я не в одних, я в десяти, — объяснил я прохожему.
— Но ведь кроме носков на тебе ничего нет.
— А пальто?
— Да я не о том, ты же без ботинок.
Я посмотрел, и, правда, сапог на мне не было. Я, наверное, сразу из них выпрыгнул. Тогда мы с Вовкой побежали обратно.
Дома Вовка сказал:
— Теперь займемся обливанием. Начинать надо с воды комнатной температуры.
Я поставил чайник на огонь, а Вовка разделся по пояс и склонился над раковиной. Я плеснул на него из чайника. А он завопил и начал носиться по кухне как ошпаренный.
— Холодная? — спросил я. – Может ещё подогреть?
— Я тебя самого сейчас взгрею, — заорал Вовка, — ошпарил человека, и ещё спрашивает, не холодно ли ему.
Тогда я всё понял и добавил в чайник воды из крана. Мы с Вовкой обдались ею по пояс и пошли записываться в Олимпийскую сборную.
Мы с соседом Вовкой договорились стать чемпионами олимпийских игр и начали готовиться к соревнованиям. Сначала мы отжимались от пола. Вовка отжался один раз, а я в два раза больше.
— Хорошо потрудились, — сказал Вовка, — а теперь давай по улицам бегать.
Было 20 градусов мороза, и мы натянули на себя столько носков, что не смогли запихнуть ноги в ботинки. Тогда я забрался в дедушкины сапоги, а Вовка в мамины туфли на «шпильках». Свитеров на нас было столько, что Вовка еле втиснулся в бабушкино, а я в папино пальто.
На улице оказалось очень жарко. Подолы пальто мы зажали в руках. Вовка пыхтел, но с места почти не двигался, а я мчался за ним на огромной скорости. Прохожие останавливались, смотрели на нас и очень смеялись над Вовкой.
Один дяденька спросил меня:
— Мальчик, ты почему в одних носках?
— Я не в одних, я в десяти, — объяснил я прохожему.
— Но ведь кроме носков на тебе ничего нет.
— А пальто?
— Да я не о том, ты же без ботинок.
Я посмотрел, и, правда, сапог на мне не было. Я, наверное, сразу из них выпрыгнул. Тогда мы с Вовкой побежали обратно.
Дома Вовка сказал:
— Теперь займемся обливанием. Начинать надо с воды комнатной температуры.
Я поставил чайник на огонь, а Вовка разделся по пояс и склонился над раковиной. Я плеснул на него из чайника. А он завопил и начал носиться по кухне как ошпаренный.
— Холодная? — спросил я. – Может ещё подогреть?
— Я тебя самого сейчас взгрею, — заорал Вовка, — ошпарил человека, и ещё спрашивает, не холодно ли ему.
Тогда я всё понял и добавил в чайник воды из крана. Мы с Вовкой обдались ею по пояс и пошли записываться в Олимпийскую сборную.
Надоело одному кошмарику сидеть у себя в Кошмарии и всему ужасаться. Сел он в метробус, и отправился в соседнюю Болтунарию.
– Какой кошмар! – поздоровался кошмарик с повстречавшимся ему болтунариком.
– Споткнулся я о камень, упал на дерево и свалился на небо, – отозвался болтунарик.
– Какой ужас! – схватился за голову кошмарик.
Другой болтунарик спросил:
– А что будет, если на корову поставить дом, а сверху накрыть его озером?
– Какой кошмар! – завопил кошмарик.
– Ещё бы не кошмар, – сказал кто-то рядом, – вхожу в печку, а стул уже в яме, смотрю, а от козы и кирпича не осталось.
Испуганный кошмарик помчался, поскорее, обратно в свою Кошмарию.
– Какой кошмар! – обратился он к своему земляку.
– Какой ужас! – ответил ему тот.
– Кошмарный ужас! – отозвался путешественник.
– Ужасный кошмар! – подтвердил прохожий.
Поужасавшись вдоволь, кошмарик отправился домой, отдыхать после дальнего путешествия.
Однажды, когда семья Карнопелевых обедала, на скатерть капнуло что-то красное.
Слава поднял глаза кверху и побледнел. Как туча на небе, набухало на потолке огромное багровое облако. Капли крови стали всё чаще стучать по столу, а потом полились уже тонкими струйками. И тогда папа позвонил в милицию.
Было ясно, что этажом выше разыгралась страшная трагедия. Пятно крови на потолке становилось все шире.
Постепенно струйки крови снова превратились в капли, а потом совсем перестало литься. Видимо, жертва уже полностью истекла кровью.
Через несколько минут раздался звонок в дверь. Папа, мама и Славик затряслись от страха, они поняли – это убийцы перемещаются в их квартиру.
И все-таки храбрый папа посмотрел в дверной глазок. На площадке стояли милиционеры. Папа открыл дверь.
– Это вы нас вызывали? – спросил милиционер.
Папа утвердительно кивнул.
– Ничего страшного не случилось, это просто ваши соседи опрокинули ведро с клюквенным морсом.
– Эх, – расстроился Славик, – надо было подставить кастрюльки.
Славик очень любил клюквенный морс.
Ирочка очень обиделась на свою маму. Девочка хотела конфет, а мама дала ей манную кашу.
Тогда Ирочка побежала к знакомому волшебнику:
– Помогите, пожалуйста, – сказала она, – мама заставляет меня есть вместо конфет манную кашу.
– Вырви из своей бороды волосок, произнеси заклинание, и каша превратится в конфеты.
– Но у меня нет бороды.
– Ах да, прости. А что у тебя есть?
– У меня есть кукла.
– Ну вот и прекрасно, вырвешь волосок у куклы из головы, и она превратится в табуретку.
– Вы все перепутали, кукла мне не мешает, а табуреток у нас и так много.
– Но табуретку можно превратить в черепаху.
– Черепаха у меня уже есть.
– Черепаху легко превратить в слона.
– Но он не сможет пройти в нашу дверь.
– А мы превратим слона в манную кашу.
– А нельзя ли тогда сразу наколдовать тарелку каши?
– Вот этого я сделать не могу, но это умеет твоя мама. Беги скорее домой, пока каша ещё не остыла.
Дорогие мама и папа! Спасибо за то, что отправили меня на дачу. Мне здесь очень нравится.
Бабушка печёт вкусные блины и подаёт к ним сметану, мёд, масло и варенье. А особенно мне нравятся бабушкины пирожки с капустой, и с мясом вкусные, а с картошкой ещё лучше. И всё это я ем.
Но вы не подумайте, будто это единственное, что произвело на меня впечатление на даче. Нет, это далеко не так. Ещё мне нравится, что в бабушкином саду растёт много ягод. И я их ем.
А ещё я доволен, когда бабушка ходит в лес и приносит оттуда ягоды. Их я тоже ем.
Недавно бабушка начала приносить из леса и грибы. Она их варит и жарит. А я их ем.
И дедушка хороший, потому что разводит пчЁл, из которых добывает мЁд, который я ем.
Кончаются каникулы, скоро пора возвращаться в город, и поэтому мне грустно.
Но бабушка сказала, чтобы я не скучал, она даст мне с собой сушеные грибы, малиновое, клубничное, вишнЁвое, земляничное и черничное варенье. И мЁд. И все это я буду есть.
Дорогие детские люди! Когда-то я был очень серьезным дядей, писателем-юмористом. Работал для взрослых. А когда у меня появились дети, я начал придумывать для них сказки.
С тех пор я впал в детство. На своих выступлениях дергаю девочек за косички, спорю с ребятами, и мы говорим друг другу всякие умные глупости. А какое счастье получать ваши прекрасные письма! Девочка Маша из Курска написала в редакцию «Баламута»: «Дядя Илья, я очень люблю и ваш журнал, и вас. Скажите, пожалуйста, как мне, когда я вырасту, стать похожей на вас?» Я ответил Машеньке, что если, когда она вырастет, станет похожа на меня, то это будет смешно, потому что я бородатый и усатый, а тетенькам это не идет. Но, честно говоря, это я просто немножко кокетничал, потому что очень горжусь такими письмами и все их храню. Однажды, когда мы, группа детских писателей, выступали в одной школе, то получили из зала такую стихотворную записку:
Был бы я министр концертов,
За такое выступленье
Я по ордену вам дал бы
И по баночке варенья!
Если бы на свете действительно существовал министр концертов и даже дал бы нам однажды по ордену и по баночке самого вкусного варенья, то это для нас было бы гораздо менее важно, чем получать от вас такие стихи. Потому что мы вас, ребята, очень любим, и работать для вас – это большое для нас счастье.
Ваш Илья Бутман
Нина Васильевна задала ребятам на уроке сочинение «Прогулка по лесу».
Вова Торпедов склонился над партой и начал старательно выводить:
«Летом, на даче, мы с папой ходили на рыбалку и наловили целое ведро трясогузок. А потом я пошел прогуляться по лесу. Сначала погода была прекрасной. Ярко светило солнце, высоко в небе парила сова, выглядывая добычу. Почти у самых моих ног из норы высунулась любопытная беличья мордочка. Зверёк заметил меня, испуганно пролаял что-то и скрылся
Вдруг резкий порыв ветра закачал толстые сосновые, ольховые, гиацинтовые и дубовые стволы. С кленовых веток посыпались жёлуди, которые тут же пожирались ящерицами.
Ветер так же внезапно стих. Испуганная природа опять ожила. Лес снова огласился радостным карканьем тетеревов, заливистой трелью воробьев.
Но вот навстречу мне попались люди – мама, папа и дочка. Мама и ребёнок собирали голубику, чернику и коричневику. А папа бродил вокруг и выискивал грибы. В корзине у него были уже сыроежки, подберезовики, подосиновики и ольховики.
Я ещё немного побродил по лесу и встретился с охотником. Вид у него был довольный. На плече у охотника болтались глухари, фазаны и сазаны.
Я заметил, как, осторожно озираясь, из кустов вышла лиса, и в ту же минуту с ближайшего дерева на неё прыгнул заяц. Лиса бросилась наутёк. Заяц помчался за ней. И вот он уже приготовился совершить последний прыжок, как вдруг с неба на него вихрем обрушился хищный стриж. Он схватил зайца и взвился со своей добычей в облака. Счастливая лиса громко зачирикала на весь лес.
Как только злой стриж растаял вдали, в небе снова появились ласточки, жаворонки и суслики.
И вот, уже на самой опушке леса, навстречу мне выполз ядовитый уж. Змея изогнулась и атаковала меня. Я из-за всех сил бросился бежать.
Я примчался на дачу. Из леса, который находился от нас через дорогу, слышалось грозное мычание овец».
Когда Нина Васильевна зачитывала в классе отметки за сочинение, то выяснилось, что Вова Торпедов получил единицу.
– А я так надеялся на пятёрку, – расстроился Вова.
– Надейся и дальше, – сказала учительница, – как только стрижи начнут ловить зайцев, суслики летать, а овцы грозно мычать, я тебе тут же её поставлю.
Александр Сергеевич Пушкин родился 6 июня 1799 года в Москве.
Надо сказать, что на литературное образование маленького Саши его родные совсем не обращали внимания. Он, например, вообще не читал «Золотой ключик», о «Дяде Стёпе» и «Мойдодыре» даже не слышал, «Кошкин дом» узнал лишь стараниями няни Арины Радионовны, а «Незнайку» проштудировал впервые только в лицее.
В июне 1811 года Саша, который до сих пор был иногородним, приехал со своим дядей-поэтом Василием Львовичем в Петербург.
Побродив по городу и страстно полюбив его, Саша сказал дяде:
– Помяни моё слово, в этом городе многое будет названо моим именем: и улица, и театр, и даже станция метрополитена. Да я себе здесь и памятник создам нерукотворный.
Василий Львович весело рассмеялся. А Саша заявил:
– Рано смеётесь, дядюшка, я вам ещё и «Евгения Онегина» отчебучу.
Василий Львович ласково улыбнулся и сказал:
– Ну это ты, Сашенька, хватил, ну, там, «Руслана и Людмилу» ты, может быть, и отчебучишь, а вот «Евгения Онегина» – нет.
– А я сказал – отчебучу, – настаивал мальчик.
Василий Львович опять улыбнулся:
– Вот так прямо и напишешь: «Мой дядя самых честных правил»?
– Да! – твёрдо ответил Саша, – и даже больше, «… когда не в шутку занемог…»
– А дальше начертаешь «…он уважать себя заставил…»?
– Да-да, и даже добавлю: «…и лучше выдумать не мог».
12 августа этого же года Саша Пушкин выдержал вступительный экзамен в лицей, а с 19 октября приступил к учёбе.
В лицее Александр был окружён такими замечательными людьми как Вильгельм Кюхельбекер, Иван Пущин, Антон Дельвиг и Виталий Бианки.
Лицеист Пушкин проявил себя не только талантливым стихотворцем, но и хорошим спортсменом. Он прекрасно играл в хоккей с мячом /хоккея с шайбой тогда еще не было/, в баскетбол, в пинг-понг и в водное поло. Был он и правым нападающим в лицейской футбольной команде. В 1815 году она стала серебряным призером чемпионата России среди юношей. Страстный поклонник футбола Державин очень тепло отозвался об этом коллективе. Тогда-то и появились знаменитые строки Пушкина:
Старик Державин нас заметил…
Неплохо отозвался об их игре и Ширвинд.
В июне 1817 года Саша Пушкин закончил лицей. На этом же закончилось и детство Александра Сергеевича Пушкина.
В заключение хочется упомянуть один очень мало известный факт из биографии Пушкина. Слово, данное ещё в детстве, Александр Сергеевич сдержал, и поэму «Евгений Онегин» действительно отчебучил.
– Так, ребята, я задала вам на дом выучить стихотворение. Сейчас проверим, как вы с этим справились. К доске идёт… к доске идёт Таня Егорушкина. Ну, Егорушкина, рассказывай.
– Чего рассказывать-то?
– Стихотворение.
– Какое именно, Тамара Игнатьевна?
– Стихотворение Михаила Юрьевича Лермонтова, которое я задала вам выучить.
– А вы нам ничего не задавали.
– Как это не задавала, когда задавала.
– Ничего вы нам не задавали.
– Да ты что, Егорушкина, шутишь? Петров, задавала я вам учить стихотворение Лермонтова?
– Какого Лермонтова, Михаила Юрьевича?
– Михаила Юрьевича.
– Нет, Михаила Юрьевича не задавали.
Тамара Игнатьевна растерялась:
– Да что вы, ребята, я же прекрасно это помню. Кульчицкая, ты врать не станешь. Задавала я вам стихотворение?
– Задавали.
– Ну вот видите, я же помню. Хватит, Егорушкина, выламываться, читай стихотворение, или получай свою двойку и садись на место.
– Стихотворение вы нам задавали, но не Лермонтова.
– А какое же?
– А вот такое:
Тамара Игнатьевна! Я в день рождения
Вас поздравляю
От всей от души.
Учите и дальше нас так замечательно,
Как можете нас обучить только вы.
– Ты знаешь, что у меня день рождения? Спасибо, Егорушкина. Стихи ты прочитала не гениальные, но очень трогательные.
– Тамара Игнатьевна, а можно я тоже прочту то, что вы задавали? – поднял руку Саша Наумов.
– Слушаю тебя, Саша.
Сегодня день для нас счастливый,
Ведь день рожденья у того,
Кого всем классом очень ценим,
И любим больше всех кого.
Желаем счастья бесконечного,
Хороших нас, учеников.
И чтоб мы хорошо учились во благо вас,
На стыд врагов.
– Спасибо, ребята, – растрогалась учительница, – огромное вам спасибо.
– Позвольте мне, – по-взрослому произнес Вова Новиков.
– Позволяю. Надеюсь, услышу сейчас Лермонтова?
– Ну не совсем Лермонтова, – скромно признался Вова и продекламировал:
Бывают учителя очень плохие, но это не вы!
Бывают учителя просто плохие, и это тоже не вы!
Бывают учителя хорошие, но и это не вы!
Бывают учителя очень хорошие, но это не вы тоже!
Вы возмутитесь, и скажете: «Так на что это похоже?»
А я на вашу возмущенную речь отвечу своей –
Вы лучше самых лучших учителей!
С днём рождения вас поздравляем!
Много счастья вам очень желаем!
На этот раз у Тамары Игнатьевны даже заблестели на глазах слёзы. А весь класс тянул руки вверх. Видимо, каждый подготовил свое стихотворение.
Учительница сказала:
– Ребята, вы и не представляете, как я тронута! Огромное вам спасибо! Но если бы вместе с этими своими замечательными стихами вы смогли прочитать и то, что я вам задала, то этим преподнесли бы мне настоящий подарок.
И тогда встал со своего места Слава Берёзин и сказал:
– Вы уж простите, что мы вас чуть-чуть разыграли. Это для весёлости, ведь сегодня такой праздник. Но в день рождения любимой учительницы мы, конечно, выполнили ваше задание и даже отрепетировали его.
Славик махнул рукой.
И тогда четко, громко и без единой запинки класс хором прочитал стихотворение Михаила Юрьевича Лермонтова.
– Молодцы, ребята, – искренне обрадовалась Тамара Игнатьевна. – И так хорошо подготовили домашнее задание и продемонстрировали мне искусство замечательных поэтов Егорушкина, Наумова, Новикова.
– И Лермонтова! – выкрикнул Серёжа Петровушкин.
– Да, – согласилась Тамара Игнатьевна, – Лермонтов тоже подготовил очень неплохие стихи.
Однажды, когда семья Карнопелевых обедала, открылась дверь, и появилось… приведение.
Карнопелевы завизжали от ужаса и бросились под стол.
Храбрый папа раньше всех пришёл в себя и твёрдо заявил из-за маминой спины:
– Уважаемое приведение, объясните, пожалуйста, что вы от нас хотите!
– Ещё будучи маленькой девочкой, а не приведением, – сказало приведение, – я родилась в этой квартире в одна тысяча восемьсот тридцать шестом году. Была я прекрасной графиней и являлась фрейлиной её Величества. В сей же квартире была я отравлена недругами своими. А ныне не желаю я, чтобы здесь проживал ещё кто-нибудь. А желаю я, чтобы вы немедленно покинули мою квартиру и никогда больше здесь не появлялись.
И приведение зарычало и полезло к ним под стол.
Карнопелевы так испугались, что бросились бежать, и опомнились уже только в отделении милиции.
В милиции очень удивились, когда перед ними предстала целая семья в домашних тапочках.
Мама рассказала милиционерам эту страшную историю.
И вот командир отделения милиции полковник Многоумов приказал немедленно арестовать приведение.
Воспользовавшись ключами Карнопелевых, милиционеры проникли в квартиру, где застали приведение, спокойно перекуривающее на кухне. Увидев милиционеров, оно на них набросилось.
Милиционеры завизжали и помчались вниз. Тогда Многоумов вызвал самую храбрую в городе милицейскую пару – сержанта Миронюка и свирепого служебного пса Мурзика.
Миронюк смело направился в квартиру.
Вернулся сержант через две минуты. Но никто его сразу не узнал, потому что милиционер поседел от страха.
Мурзик появился чуть позже, а в зубах у пса была зажата белая простыня.
– На простыне какой-то штамп, – воскликнул Многоумов, – это, наверное, послание от приведения. – И он громко прочитал: «Больница № 2 Центрального района».
– Гм, – задумчиво произнёс полковник, – что же это означает?
– Я знаю, что это означает, – закричал Славик, – во второй больнице работает наша соседка Татьяна Прокопьевна, она ворует эти простыни с работы. А потом выпивает много водки и требует, чтобы мы уехали, и оставили ей свою комнату.
– Ага! – обрадовался Многоумов. – Я очень талантливый и раскрыл преступление. Это Татьяна Прокопьевна, чтобы вы освободили для неё всю квартиру, закуталась в простыню и изображала приведение.
Татьяну Прокопьевну тут же арестовали, немножко посудили и посадили в тюрьму. Она давно бы уже вышла на свободу, но Татьяне Прокопьевне всё время увеличивают срок, потому что она постоянно ворует в тюрьме простыни. Но поделать с собой ничего не может. Привыкла.
Жили-были два друга – Рома и Митя.
Рома был трусом, а Митя – мальчиком очень храбрым.
Как-то друзья услышали крик тонущей в реке женщины. Трусливый Рома так испугался за женщину, что бросился ее спасать. А храбрый Митя, который ни за себя, ни за других не боялся, пошел домой.
Возвращаясь из школы, Рома всегда пугался, что уставшей после работы маме придется делать уборку. Поэтому он сам мыл посуду и подметал в комнате пол. А Митя, который не знал страха, никогда маме не помогал.
– И чего ты всегда трусишь! – возмущался Митя, – бери пример с меня. Вот я видел сегодня, как мальчишки обижали девочку, но мне ни капельки не было страшно.
В первый же день своей работы новая учительница, Надежда Александровна, даже не вызывая ребят к доске, наставила им кучу двоек. А Саше Филимонову вписала их в журнал целых тридцать шесть штук.
Когда заплаканный Саша пришёл домой и начал рассказывать про это маме, он случайно поднял голову к потолку и застыл с открытым ртом. Посмотрела наверх и мама, у которой рот открылся ещё шире. (Оно и понятно, мама ведь больше Саши). Прямо над ними висело… ухо.
– Ты это чего тут делаешь? – испуганно поинтересовалась Филимонова.
– Слушает, конечно, – пролепетал Саша.
– Кыш, – закричала мама, – схватила швабру и саданула ею по уху.
Ухо тут же стало фиолетово-лиловым, метнулось к окну и исчезло.
Испуганные Филимоновы застыли на месте, и вдруг над ними показались губы, которые проговорили:
– Этого я вам ни за что не прощу!
Мама, с испугу, огрела шваброй и губы, из которых тут же потекла кровь. Губы с визгом исчезли.
Филимонова подошла к окну, чтобы поскорее его закрыть, но не успела, потому что оттуда в комнату влетел кулак. Мама увернулась, а Саша схватил со стола графин, и при повторной атаке огрел им кулак.
На следующий день возмущенная Филимонова пошла в школу, но там ей сказали, что учительница заболела. Мама взяла её адрес и пошла к Надежде Петровне домой.
Дверь ей открыла женщина, одно ухо у которой было филетово-лиловым, губы разбиты, а кисть правой руки перевязана.
Увидев Сашину маму, учительница испугалась и моментально рассыпалась на части, которые разбежались по всей квартире, а некоторые даже упорхнули в открытую форточку. Филимонова успела ухватить только правую ногу, которую отнесла в милицию. Там она рассказала всю эту историю и написала заявление.
Милиция тут же начала искать остальные части, она собрала уже почти всю Надежду Петровну, осталось только доарестовать левую руку и нос, и учительница сразу предстанет перед судом. Там ей предстоит ответить и за нападения на Филимоновых и за несправедливо поставленные двойки.
Уходя на работу, мама сказала Ире:
– Доченька, видишь эту шкатулку? Так вот, ни за что её не открывай. Ни за злато, ни за серебро, ни за «Орбит» без сахара. Какие бы яства тебе не предлагали, какие бы богатства не сулили, всё равно не открывай.
Как только мама ушла, девочка тут же бросилась к шкатулке. Она подняла крышку, но ничего интересного там не обнаружила. Только на самом дне лежала записка: «Ирочка, не забудь вынести ведро и сходить за хлебом».