Я очень хотел,
Я очень хотел –
И я полетел,
И я полетел!
Внизу проплывали
Деревья и крыши,
И птицы кричали:
- Повыше, повыше!
А в воздухе пахло
И морем, и летом,
Но дело не в этом,
Но дело не в этом,
А в том, что летел
Надо мной в вышине
Мой папа!
Мой папа,
Не веривший мне!
Шёл дождь, и ветер с ног сбивал,
Устала мама, я устал,
Казалось, нету больше сил,
Но тут нас папа заслонил,
И мы за папиной спиной,
Как за каменной стеной!
Ещё чуть-чуть – и на порог,
Теперь идти надёжней:
Уже не ветер – ветерок,
Уже не дождь, а дождик.
Смотрю в бинокль: всё вокруг
Так незнакомо стало вдруг,
Какой-то маленький диван,
А я – как великан!
Чудных вещей полным-полно,
Я обхожу весь дом:
Вот дверь, вот стол, а вот окно
И папа за окном.
Он машет издали рукой:
- Иди сюда скорее!
Стоит он, маленький такой,
Что я его жалею.
Много выпадет дождей
На врагов и на друзей,
Много выпадет снегов
На друзей и на врагов,
Пожелтеют синяки,
Разожмутся кулаки,
Разойдутся облака –
Нет на свете
Ни врага!
Беру эскимо по три штуки,
Сосульки и льдинки жую,
Без шапки хожу я
и руки
В студеную воду сую.
Здоровье железное прямо:
Никак не могу заболеть,
Чтоб добрая, нежная мама
Со мною могла посидеть.
У меня собака заболела,
Целый день она совсем не ела,
Целый день в углу своём сидела
И глядела на меня, глядела…
Я налил ей в блюдечко микстуру,
Положил отличную котлету,
Я измерил ей температуру –
Нет её…
Собаки тоже нету.
Просто я мечтаю о собаке,
Я всю жизнь хотел её иметь.
Если б у меня была собака,
Я бы не позволил ей болеть.
Бабушка пишет:
- Скучаю без вас,
Жду со дня на день,
С часу на час…
Папа, не медля,
Рюкзак достаёт.
Мама продукты
В пакеты кладёт,
Торопит меня:
- Ждать не будем,
Скорей! –
А что меня ждать?
Я уже у дверей!
Выводят бабушки внучат
По вечерам во двор,
Внучата бегают, кричат,
А у старушек спор:
- Мой внук растёт быстрее всех!
- А мой смеётся громче всех!
- Мой любит кашу с молочком!
- А мой такое скажет!..
Лишь баба Катя всё молчком
Сидит
И вяжет, вяжет…
Родных у бабы Кати нет
Давно уж – ни души…
В её носки весь двор одет,
И ей все дети хороши!
У бабушки и дедушки фото на стене,
Поглядят и вспомнят о своей родне,
Вспомнят и поплачут, или помолчат,
Или улыбнутся, глядя на внучат.
Бабушка и дедушка давно живут одни,
На окне в коробке письма от родни,
Сядут, почитают – чтобы не помять!
Словно побывают у родни опять.
Бабушке и дедушке ехать нелегко,
Раньше было близко, стало далеко.
Выйдут на крылечко, посидят рядком.
Вечер опускается,
Тянет холодком…
Я – будильник,
Я – будильник,
Я по комнатам хожу:
– Поднимайтесь поскорее! –
Я родителей бужу.
А родители в ответ:
– Дашь поспать нам или нет?
Что звонишь, как заводной,
Ведь сегодня выходной.
– Я звоню, как заводной,
Потому что выходной!
Иван Иванов и Пётр Петров
Встретились на пути.
Каждый к драке был готов,
Ну, как тут мимо пройти.
Подрались и разошлись без слов –
Всё, как всегда, пустяк –
Иван Петров и Петр Иванов.
Но что–то было не так.
Господи, помоги,
Сбереги,
Господи, спаси,
Пронеси,
Господи, молю я в тоске,
Ты всё можешь,
Ты – Бог.
– Иванов, иди к доске! –
Не помог…
Нужно быть очень сильным,
То есть иметь силу воли,
Чтоб у соседа кусочек
Пончика не попросить.
Нужно быть очень сильным,
То есть иметь силу воли,
Чтобы не дать соседу
Пончика откусить.
Зимнее утро
Снег под папою
Басом поёт:
— На завод!
На завод!
Подо мною
Снежинки пищат:
— В детский сад!
В детский сад!
Папа утром сам вставал,
Всё до капельки съедал,
Не ронял, представьте, чашек,
Никогда не рвал рубашек
И не бегал босиком,
И не щёлкал языком,
И с дворняжкой не дружил –
Очень
скучно
папа
жил!
Большая уборка –
Трясу половик,
Я к этому с самого детства
Привык.
Соседи с улыбкой:
- Какой молодец!
- Ну, копия мамы!
- Нет, точно отец!
А мы им в ответ
Улыбаемся тоже –
Как славно, что мы
Друг на друга похожи!
Слева море, справа – тундра,
Солнца свет в полночный час,
Заблудиться очень трудно,
Даже если в первый раз.
Я иду, как по картинке:
Небо, травы, гладь воды,
Мотоцикловы тропинки,
Вездеходовы следы,
Рядом речка-недалечка,
Избы, улицы села,
Тонкий дым из чьей-то печки,
Чайка рыбку пронесла,
Дров поленица большая –
Хватит нá зиму-зимý…
Я иду и не мешаю
Никому и ничему.
Пролетела птаха –
Звать её чирок,
Речка спотыкается –
Это о порог.
Надо мною синее –
Это небеса,
За спиной равнина –
Тундрополоса.
Смотрят удивлённо:
Что тут за чудак?
А я сижу на кочке,
И звать меня никак!
Хожу я по тундре,
А хочется в лес,
Он там, где живу я –
Растёт до небес!
Не до небес, конечно,
Но тянется он бесконечно,
Ныряет в озёра,
Влезает на сопки,
Обходит посёлки
И дачные сотки.
Куда ни пойдёшь –
Всюду лес на пути,
А в тундре до леса
Идти да идти…
Хожу я по тундре,
И мне сиротливо,
Но тундра и море
Всё же - красиво!
Хороша была водичка!
Т-т-только к-к-к н-н-ней н-н-нужна п-п-привычка…
Тихо, безветренно,
Море не бьётся,
Жаркое солнышко
На спину льётся,
И в этом покое
И тишине
Очень уютно
И ласково мне.
И только без всякого,
Кажется, повода,
Как злые собаки,
Кусаются оводы.
Но повод, конечно,
У оводов есть:
Хочется очень
Оводам есть,
А я для них – блюдо,
На песке готовое,
Да к тому же, свежее,
Городское, новое!
Как тянется время
И долго, и грустно,
И в доме без мамы
И тихо, и пусто.
Наверно, и маме
Тоскливо без нас,
Наверно, и маме
Не спится сейчас.
И думает мама:
«Ну, как там у них?
Теперь ни за что
Не оставлю одних».
Нам тоже не спится:
«Ну, как там она?
Теперь ни за что
Не уедет одна!»
Я сказку знаю наизусть
От слова и до слова,
Но пусть рассказывает,
Пусть,
Хочу я слушать снова.
И я хочу лишь одного:
Пусть дольше сказка длится.
Пока я с папой,
Ничего
Плохого не случится.
И папу я прошу опять
С начала сказку рассказать.
Еду я из местной лавки,
Бодро прыгая в седле,
А за мною следом лайки —
Все, что в этом есть селе.
Каждый пёс со мною дружен,
Хвост – колечком на весу,
Потому что я на ужин
Колбасу домой везу!
На втором году моей жизни в Заполярье я купил резиновую лодку. В то время в Кандалакшском заливе Белого моря ловилась разная рыба: селёдка-беломорка, треска, зубатка, камбала, пинагор – такая рыба-шар с колючками, красивая, но несъедобная. А больше всего меня поразила обычная треска. До сих пор я, как и все, кто не живёт по берегам северных морей, видел треску только на рыбных прилавках. Такую замороженную, что жалко даже становилось её и такую твёрдую, что стол можно было проломить. Но треска, выловленная и тут же сваренная или поджаренная – это песня!
Мои домашние, когда я готовил такую треску, сразу предупреждали:
– Нам по два куплета с припевом!
По своей прежней жизни в тогдашнем Ленинграде я считал себя рыбаком заядлым и опытным. Каждые выходные я уезжал километров за двести под Выборг, за Приозерск, в Усть-Лугу и всегда возвращался с рыбой.
Перебравшись в Кандалакшу, я жил в километре от Белого моря и был без рыбы. Я приходил на берег моря, смотрел на рыбаков в лодках, вздыхал и завидовал. Нужна «резинка», в очередной раз решал я, но мешала финансовая причина.
И вот, наконец, я купил. Денег хватило только на какую-то странную лодчонку «Каноэ». Она была двухместной, но почему-то очень коротенькой, с загнутыми носом и кормой, как у индейской пироги.
Я принёс её на берег, накачал и потащил к воде. Рыбаки с воды скептически наблюдали за мной. Все они сидели в проверенных «Нырках» или в дюралевых «Прогрессах».
Я храбро оттолкнулся от берега и погрёб. Хорошо, мой внутренний голос остановил меня довольно скоро. Опустив якорь, я забросил снасть и стал ждать: что первым клюнет – беломорка или треска. А вдруг зубатка! Не клевало.
Рыбаки метрах в тридцати от меня дёргали беломорку и посмеивались. Через час я хотел было заскучать, но не очень-то и поскучаешь на такой лодке. Она вертелась, качалась с борта на борт, с носа на корму, хотя и волны-то нормальной не было.
Вдруг кто-то крикнул:
– Белуха, белуха, вот, рядышком!
Я их, белух этих, раньше не видел и встал в лодке, чтоб лучше рассмотреть. В трёх метрах от меня из воды показалась огромная, тёмно-серебристая спина и, перетекая, медленно уходила под воду. Чтобы увидеть её, можно было и не вставать. Но я уже встал. А в следующее мгновенье был в воде. А вода была ой, не тёплая! Холодная, ледяная даже.
Беломорские рыбаки – люди бывалые. Пока одни выуживали меня из воды, вторые уже кипятили чай, третьи – буксировали мою лодочку.
Через двадцать минут я сидел у костра в сухой одежде с чужого доброго плеча. Пили чай, знакомились, рассказывали, нет, не байки – настоящие рыбацкие истории.
Через неделю свою пирогу я продал другому такому же, как я, храбрецу, а на рыбалку потом плавал в настоящей лодке. Или просто приходил в устье реки Нива, что впадает в Белое море, и с высокого мыса любовался белухами, охотившимися за беломоркой и поднимавшими с воды морских уток и чаек. Или ходил к каналу, пробитому в скальном грунте и нёсшему в море сбросы с наших Нивских ГЭС.
Течение в канале очень быстрое, километров 70. А может 30, но всё равно быстрое. Сюда за косяками сельди приходят тюлени. Насытившись, они начинают развлекаться: поднимаются по каналу против течения, потом переворачиваются на спину и, сложив ласты на груди и подняв усатые мордочки над водою, скатываются вниз по течению, как с горки. И снова, и снова. Каждый раз проплывая мимо, они подмигивали мне, как старому знакомому. Честное слово!
Папа крепко держит зонт,
Под зонтом мне сухо,
Но не вижу горизонт –
Вижу папы ухо.
Это ухо – просто блеск!
До того родное,
Что немедленно полез
Целовать его я!
Папа небритый
Ходит сердитый,
Ходит колючий –
Бритый-то лучше!
- Ты бы побрился,
Пугаешь ты нас.
Он согласился:
- Прямо сейчас!
Бритву наладит он,
Щёки побреет,
Станет он гладеньким,
Станет добрее!
Шагал по улице солдат -
Начищенная пряжка,
Отличный шаг,
Весёлый взгляд,
С кокардою фуражка.
Солдат
шагал,
шагал,
шагал
И в такт махал руками.
Солдат устал,
Солдат сказал:
- Хочу
на ручки
к маме!
Я оделся и умылся -
Папа брился,
Я пока к столу садился -
Папа брился,
Чаю я уже напился -
Папа брился,
брился,
брился,
А потом сказал: - Послушай,
Вот какие МЫ копуши.
Выйду из дому - снег по пояс,
За ночь двадцать промчалось вьюг.
Вот он рядом - Северный полюс,
Вот он рядом - Полярный круг.
У макушки земного шара
Я живу
уже пятый год
И Медведица мне
Большая
Лапу запросто подаёт!
Будет солнце,
Будут росы,
Будет радуга легка,
Будут в платьицах берёзы -
Это будет,
А пока:
Спят заснеженные зори –
Убаюкала зима,
Подо льдом на Белом море
Спят весенние шторма!
Мой город – точка на карте России. Таких точек великое множество, наверное, как звёзд на небе. И, как звёзды, эти точки по-разному – то сильнее, то слабее светят, но светят всегда.
Каждая точка – город, посёлок, деревня. А светят потому, что живут там люди, и от их работы – доброй и необходимой – на всю страну идёт тепло. И свет. Даже если полярная, морозная ночь опустилась на город.
Такой, например, как моя Кандалакша.
Вот вдруг полнеба осветили фары: это взбирается на перевал огромный лесовоз с прицепом.
Далеко в лесу в любую стужу работают лесорубы. Бензопилой, которая у них в руках, можно спилить любое дерево, если только уметь это делать. И книжка, которую вы читаете, и стул, на котором сидите, сделаны, может быть, из привёзенных из Кандалакши сосен и елей.
Ночь, как шапка, накрыла заполярные края. Но всё равно бегут по калёным морозным рельсам тяжёлые товарные поезда. Везут на юг свежую рыбу, или брёвна и доски, или самое нужное для всей страны удобрение – апатит. Удобрят апатитом вспаханное поле, и вырастет на нём пшеница. Хлебопёки испекут булки, а мы их с аппетитом съедим.
Бегут, бегут поезда. Привозят яблоки, картошку и много–много других нужных товаров, которых нет на Севере.
Но самое лучшее, когда прибывают апельсины! Держишь в руках апельсин – маленькое солнышко, и ночь становится светлее, и мороз отступает, и лето ближе.
Целый караван судов стоит на рейде нашего морского торгового порта. В голове каравана ледокольный корабль «Мончегорск». А в другой раз «Тикси». Но приятнее всего, когда приходит «Кандалакша».
Подаёт гудок «Кандалакша»: «Разгружайте скорее меня!»
И заработали портовые краны. Разгрузка идёт и день, и ночь. Вернее, и ночь, и ночь, потому что солнце ещё не выглянуло. Сидит оно где-то за сопками и приходит к нам только в короткую летнюю пору.
А я думаю: вдруг какой-нибудь нетерпеливый подъёмный кран забросит свой крюк за сопку и выудит оттуда такое долгожданное солнце.
Скорей бы…
Хорошие люди живут у нас на Крайнем Севере. Только с новичками сближаются медленно. Ко мне тоже долго присматривались: что за человек? Вдруг временный какой? Временный – он ненадёжный. Налетел, схватился за одно дело – не вышло, попробовал другое – бросил. И за третьим полетел… Таких здесь не уважают.
Прожил я на Севере два года. Смотрю: потеплели у людей взгляды, мужчины руку крепко жмут, женщины уважительно здороваются, ребята-дошколята во дворе пристают: то сказку расскажи, то стихи почитай. Доверие, значит, оказывают.
Теперь друзей у меня видимо – невидимо. Приехали они сюда издалека, да, притом, давно. И стали северянами. Но всё равно у каждого в памяти осталось своё, родное, заветное, к чему с детства душа прикипела.
Прихожу я к своему другу Ивану Пилипенко в гости. Он сажает меня за стол, наливает большую миску украинского борща.
– Ешь,– говорит,– не стесняйся! Такой борщик научила меня варить моя ненька.
Ненька – мама, значит.
А на окне у Ивана цветочный горшок. А в нём вырос большой куст красного перца. Смотрит Иван на пламенеющие стручки, вздыхает: вспоминает родное украинское село.
Захожу к Сане Черникову. Он рад моему приходу и, как лучшему другу, рассказывает о лошадях. Для примера, чтоб ярче я себе всё представлял, тащит кучу книг и журналов о коневодстве. Саня – донской казак и, похоже, сначала научился на лошади ездить, а потом уж по земле ходить.
С другом Резо Тахадзе мы любим ходить в сопки, для него, наверное, похожие на маленькие Кавказские горы. Жарим шашлыки, пьём грузинский чай с нашим ароматным брусничным листом. Резо смотрит на небо и качает головой – не такое оно на Кавказе.
– Слушай, Резо, – спросил я его как-то, – ты зачем с Кавказа уехал? Там тепло, фрукты всякие чуть ли не на заборах растут, а тут стужа, ночь полярная…
– Э, дорогой, на Кавказе легко. Хотелось себя проверить. А вот смогу ли?
– Сможешь, – успокаиваю я его. – Все первое время скучают.
Разных национальностей люди живут на Севере. Даже африкандцы. Только не те, которые из Африки, а те, что живут в нашем посёлке Африканда.
Есть у меня ещё один друг, который родился и вырос на Кольском полуострове, коренной житель Севера, саам по национальности – Аскольд Бажанов. Он написал книжку о тундре, об оленьих гонках, о северном сиянии, о северном радушии, о горячих сердцах северян.
Вы видели северное сияние? А на оленях катались? Нет? Тогда приезжайте! Мы с Аскольдом непременно вас прокатим!
История эта случилась в то время, когда я работал пожарным сторожем в Кандалакшском заповеднике на Крайнем Севере.
Возьмите карту России. Видите, слева вверху, где кончается суша, топает зверь, сразу и не скажешь какой: лохматая голова с рогом на носу, две передних, вроде тигриных, лапы, мощная задняя и толстый короткий хвост. Весь хвост – это северо-западная граничная часть нашей страны – Кольский полуостров. Южный берег полуострова омывается заливом Белого моря. Слева залив упирается в город Кандалакша. Нашли? Вот по обоим берегам залива и на его многочисленных островах и находится Кандалакшский заповедник.
Жил я на лесном кордоне вместе с лесником Володей Щепковским. Служба наша заключалась в том, что мы на катере обходили острова, входящие в наши владения, и смотрели: нет ли пожаров, браконьеров, да вообще, всё ли спокойно в заповедной жизни островов.
Был конец лета – время напряжённое: грибники, рыбаки, моторки туда-сюда снуют.
Один из семи наших островов назывался Власов остров, вернее, это были два острова – Большой и Малый. Во время отлива обнажалась перемычка, соединяющая их в один.
Примечателен остров был тем, что кроме основного населения – морских уток, гаг, – жили на нём лиса и два зайца. Видно, зимой по льду перешли с материкового берега, да и остались до следующей зимы. Но «жили» – не то слово! Боролись: зайцы за жизнь, а лиса за пропитание. И однажды на Малом Власовом острове нашли мы остатки заячьей шкурки. Лиса, хитрая бестия, во время отлива перегнала зайца по перешейку на Малый остров – там легче поймать – и сцапала несчастного.
Володя грозился:
– Ну, рыжая, погоди! Пойдёшь зимой на материк, уж я тебя!
Мы поохали, посокрушались, завели мотор и пошли к себе на кордон.
Я предложил леснику:
– А чего зимы ждать? Давай сейчас поймаем лису. Она и второго зайца так же загонит, да и уток, наверное, ловит…
Володя укоризненно покачал головой:
– Что ты! Заповедник! Нельзя вмешиваться в естественную жизнь. Тут натуральная природа! Я же сказал: пойдёт зимой на материк, тут я её и подкараулю…
Я ворчал:
– Природа, природа! Тут зайцы гибнут, а ты – природа…
Но природа распорядилась по-своему.
К берегу мы подплывали, когда солнце проходило по горизонту, как раз над Власовым островом. Летом-то солнце здесь вообще не заходит. Я взял ружьё, канистру с бензином и пошёл в дом, а Володя остался возиться с мотором. И вдруг я услышал его крик:
– Улю-лю! Лови, лови его! Ай да косой, ай, молодчина!
А от катера к материковому лесу метровыми прыжками нёсся заяц.
– Что случилось? – растерялся я.
– Да понимаешь, заяц-то второй, пока мы ходили по острову, спрятался в носовом отсеке катера, а теперь выскочил – и будь здоров! Ищи-свищи его рыжая!
Вот какой хитрый заяц. Даже лисы хитрее оказался!