Как важно родиться в том городе, где…
Как важно учиться в том классе, в каком…
Как важно водиться с той братией, что… - написал Миша Яснов.
И правда, обернешься – ни эпизода лишнего, ни лица, ни любви… Все на месте, как влитое. Мы встретились в начале 80-х в Питере, куда я приехала с друзьями-музыкантами из «Последнего шанса». Именно от них – гениального скрипача Сережи Рыженко, Андрея Жабина, Саши Самойлова услышала я впервые Мишины «Свинку в облаках», «Чучело-Мяучело» и вот эти чудные строчки: «Мамонт и папонт гуляли вдоль речки. Бабонт и дедонт сидели на печке. А внучант сидел на крылечке и свертывал хобот в колечки…»
Зал был полон, дико накурено. Концерт шел исторический, как я сейчас понимаю, пел Майкл Науменко – в пиджаке на майку-алкоголичку, молодой Гребенщиков и «Аквариум». С «Последним шансом» — читал стихи Яснов.
За кулисами я, восхищенная, робко приблизилась – чуть ли не взять автограф. Мишка чертовски был хорош: с черной курчавой шевелюрой, в круглых очках, как мне показалось, в «тройке» — с бабочкой.
— Какая ерунда, — он мне отвечал спустя много лет – в эфире – на радио «Культура». – Я не мог быть в «тройке», тем более, с бабочкой, все ты, Маришка, выдумала от начала до конца! Это был не я!
— Значит, не ты читал свое коронное: «Мясо в мясорубку марш – стой, кто идет? Фарш»?
— Видимо, я, — задумалась Яснов. – И, вроде бы, да, была какая-то залетная бабочка…
— Мы с тобой столько лет знакомы, — говорил в той моей передаче Миша, — а в студии встретились впервые!
Но разговор-то у нас был такой, как будто сидим мы с ним за столом у Маринки Бородицкой, в теплом кругу друзей, выпиваем и закусываем, и поэт Серега Махотин поет под гитару лучшую на свете песню:
Двор мой пропах тополями и кленом,
Ливнем, и ветром, и солнцем зеленым.
Дядя, затеявший с ветром скандал,
Мокрую шляпу из лужи достал…
У Миши была такса, пес Мегрэ. Однажды Мегрэ тяжело заболел, в буквальном смысле слова, слег, ветеринар назначил уколы и велел с ним все время разговаривать, окликать, придерживать на этом свете, не давать уходить. Вот они всей семьей разговаривали с ним, а сын Митя играл для него на саксофоне. Так началась «Моя собака любит джаз».
— А я купил на книжной ярмарке «Твою собаку…», — похвастался Миша. — Всегда смотрю в Москве – какие книжки вышли у Марины Москвиной, Марины Бородицкой, у Сережи Седова, и еду, нагруженный, домой пополнять свою библиотеку!
— Вообще, я заметил, — он говорил вдохновенно, — мощная сказочная струя вливается в детскую литературу. Знаменитые детские поэты обращаются к сказкам. Я говорю про Марину Бородицкую. У нее такая замечательная книжка сказок вышла! У Гриши Кружкова, которого мы тоже знаем как великолепного переводчика, знаменитого – и детского, и взрослого поэта, у него все время появляются сказки – то тут, то там, готовится большой том, толстенькая книга! У нашего питерского поэта Сергея Махотина вышли чудесные «Волшебные косички»… Просто вспоминаю первые, простите, попавшиеся фамилии, ведь сказка живет постоянно среди нас, и наряду с – как ты говоришь, – «Томасиной» и «Дядющкой Римусом», мы – живые – тут присутствующие – тоже сказочники, — накручивал обороты Мишаня, — и сказки вырастают прям из этого стола, из этих книжек, ветвятся и возносятся – здесь, среди нас!.. – И он распахнул нам объятия, до того накалив атмосферу, что мой соведущий – редактор «Веселых картинок» Феликс Шапиро – вскричал:
— Потому что в жизни всегда есть место сказке!!!
— Я бы сказал так – в сказке всегда есть место жизни!!! — радовался Миша, бесконечно дружелюбный, обожавший своих друзей, ценивший каждую талантливую строчку.
— Ты посмотри, сколько имен мы с тобой воспели, каждое – открывает целый мир! – гнула я свою линию. — Давай поговорим о стихах Олега Григорьева, с которым ты дружил, и чья книжка вылетела в свет – с твоей легкой руки и с твоим предисловием!
— Меня всегда поражало в стихах Олега, — Миша мне отвечал, — что на совсем крохотном пространстве вдруг развертывается целая уникальная картина жизни. Его двустишия, трехстишия, четверостишия… А по существу – глубокая философская притча. Только представь себе – вдруг тебя осенило: — Ну как тебе на ветке? — спросила птица в клетке.// — На ветке – как и в клетке, только прутья редки… Что ты будешь делать, Маришка? Прыгать от радости? Кричать «Эврика»?
Я – рассудительно:
— Ну, или тихо зайду в ближайший магазин, возьму бутылочку сакэ, сяду под банановым деревом, как это делал Мацуо Басё…
— Или тот же Олег Григорьев, да и мы с тобой тоже недалеко ушли…
— Вообще, Миш, — я говорю, — земля настолько богата талантами, что мы порой имеем роскошь не слишком обратить внимание, что рядом с нами живет великий поэт…
— Ой, — вздохнул Яснов. – Ну, к сожалению, это всегда было и, боюсь, что будет дальше, да и сейчас, конечно, есть. Мы живем в эпоху – как это ни странно звучит – необыкновенного стихописания и прозописания, но я хорошо помню, у нас тогда еще в Ленинграде, в середине 90-годов была дискуссия, и один из наших коллег сказал: «Ну, что вы удивляетесь, мы же с вами живем в эпоху очаговой культуры…». Мне запомнились эти слова, потому что, действительно, можно не знать, что по соседству с тобой живет какой-нибудь выдающийся прозаик или замечательный поэт, а он, может быть, в один магазин с тобой ходит, маячит перед твоим окном. А время проходит, и ты говоришь: батюшки я же его помню, у него шапка еще была такая дурацкая, и он в очереди всегда с какой-то авоськой стоял, а я и не знал, что это – вот такой человек. Это запросто все может быть. Мы многого не знаем и многое умеем забывать. Вот уходит человек из жизни, и вдруг перестают его печатать, перестают им заниматься, эта пустота заполняется конечно, но уже чем-то другим. И наша общая задача и задача любого читателя сохранять то, что он знает и любит. Сохранять, чтобы передавать своим детям, потомству, следующим поколениям. Это очень важно! И когда мы вспоминаем о каких-то книжках, которые не переиздаются, а мы их помним по нашему детству, и они нам очень дороги, мы должны эти книжки, этих авторов вспоминать, знать, переиздавать обязательно…
Слушаю теперь эту запись и, перефразируя Мишкин стих, хочется крикнуть ему – туда, где он сейчас, или прошептать:
Больше всего на свете
Хотелось бы так пожить!
И чтобы хватило времени
С Мишей поговорить!..
— А знаешь, как я рад, — звучит на диске его родной голос, — что вот-вот появится на прилавках книга, которую мне удалось сделать в нашем питерском Издательском доме «Нева». Это небольшая антология лучших детских стихов ХХ века, начиная от Маршака и Чуковского, и кончая нашим поколением, там будет Андрюша Усачев и Тим Собакин, и Марина Бородицкая с Гришей Кружковым, и Витя Лунин, которого мы тоже очень любим, и поэты более старшего поколения – Ирина Токмакова, Яков Аким и Юра Кушак с Эдиком Успенским… Но, например, не будет стихов Хармса и Введенского, я бы написал в книжке: «по независящим от издательства причинам» — каких-то замечательных поэтов там не будет… Тем больше причин вернуться к этой книге и переиздать ее в более обширном виде… Это ведь тоже наша писательская забота – хранить то, что мы любим, и говорить о тех, кого мы любим, и вспоминать тех, кто ушел – давно ли это случилось или недавно, вот как ушли поэты Эмма Мошковская или Ирина Пивоварова. Или наши совсем недавние потери – Валентин Берестов и Заходер, и Генрих Сапгир, наилюбимейшие детские поэты, я уж не говорю, какие они взрослые поэты, это отдельная тема, но мы всех помним и очень хотим, чтобы наши читатели любили их так же, как любим их мы…
Слушаю Мишу, а перед глазами картина: поздний вечер, семинар в «Костре» закончился, посошок на дорожку, пора домой. А в Питере в это время наводнение, оно только начинается, но улицы у набережной уже плывут. Мы с Бородицкой и Таней Пономаревой коротаем время до поезда, заходим к Яснову.
Помню забитую книгами комнату, Митю, Мишину жену Лену, таксу Мегрэ, горячий чай, спасительный с промозглого холода. Влетает с улицы Миша, беседа набирает обороты… Паровоз наш давно разводит пары, мы с Пономаревой бьем копытом, а Маринка с Мишей никак не наговорятся, не налюбуются друг на друга.
Как мы бежали на Московский вокзал по колено в воде, как Яснов забрасывал нас в концевой вагон, как махал нам вслед на перроне!
А впереди уйма времени, сотня счастливых встреч…
…Может, и впрямь ничего не случилось,
Может быть, жизнь наконец получилась…
Если по-прежнему в старом дворе
Кто-то выводит: ми-до фа-ми-ре…