Когда я ещё не умела читать сама, мама читала мне рассказ Геннадия Снегирёва. В рассказе мальчик настриг с верблюда рыжей шерсти себе на варежки. Рассказ так и назывался «Верблюжья варежка». С тех пор я думала, что Геннадий Снегирёв – это маленький мальчик.

А он оказался похожим на дядюшку Ау – седой и косматый. Когда он начинает рассказывать, стены маленькой кухни вдруг раздвигаются до размеров нашей большой земли, вдоль и поперек исхоженной Снегирёвым. Лоси едят мухоморы, пингвины слушают, как гудит примус, священники схватываются в рукопашной с волками и медведями, а старец из племени Ак сидит у костра, запрокинув голову, смотрит на Млечный путь и говорит: «Вот я помру и буду там соболевать. Там самые лучшие соболя».

Он привозил из поездок рассказы и бабочек. Мадагаскарские бабочки на стенах похожи на шелковые платки – неправдоподобно большие и яркие. Рассказы похожи на сказки. В них всегда происходит что-то необычное, только не все это замечают. Корней Чуковский однажды спросил у Снегирева про его книжки: «Так было?» Снегирев ответил: «Так могло бы быть». Детская литература – это не то, что написано взрослыми для детей. Это то, как видит ребёнок.

Его рассказы часто жестоки. От рук сильного, смелого и знающего человека гибнут медведи и осьминоги, тюлени, соболя и маленькая рыбка лампанидус; морской леопард поедает пингвинов, соболь – глухарей… Наверное, любая книга должна быть жестокой, ведь даже Библия – непрерывная история ошибок, предательств и смертей. И всё-таки в большинстве рассказов, как и в жизни, вдруг происходит простое чудо, которое позволяет планете продолжать вертеться. Люди поворачивают корабль, чтобы вернуть на льдину плачущего белька – детеныша тюленя. Осьминожка отпускают «на подводную полянку, где помельче и вода потеплее: ведь он ещё совсем маленький!»

Снегирёв видел очень много, а то, что не видел сам, прочитал в книжках. Есть такие люди – родом из книжек. Они всегда ищут земляков: «Бунина ты читала? А Сарояна? А Чехова? Как можно не любить Чехова? Его не любят только те, кого заставляли читать Чехова в школе».

А Снегирёв ходил в школу всего три года, а потом учился в ремесленном училище, был учеником препаратора на кафедре ихтиологии МГУ, лечил рыб, занимался боксом, ходил в экспедиции на «Витязе» и на спасательной шлюпке, разводил бобров, гонял оленей, слушал людей и птиц и записывал, записывал, записывал…

Когда я была маленькой, мама читала мне Геннадия Снегирёва. А сегодня я приехала к нему читать вслух «Кукумбер». Сам он уже не может читать – год назад ослеп. Древнегреческий поэт Гомер тоже был слепым. Может, это происходит с теми, кто успел за жизнь увидеть слишком много?

Поэтому книжку Снегирева я подписала себе сама, под его диктовку. А он расписался.

Евгения Тиновицкая