В октябре и в ноябре
Каждый зверь в своей норе
Сладко спит и видит сны
В ожидании весны.
Только маленькую Катю
Вынимают из кровати,
Умывают в пять минут,
В садик за руку ведут.
Во дворе ещё темно,
Машет бабушка в окно.
Падают яблоки
В нашем саду,
Падают звёзды.
Я спать не иду.
Бабушка вышла,
Закуталась в шаль.
Вот и кончается лето.
А жаль.
Жил был Старый Сверчок музыкант. Звали его Игрич. Он жил в маленькой квартирке на последнем этаже. Игрич любил сидеть на балкончике, завернувшись в любимый старый плед, и смотреть на звёзды. Прохожие снимали шляпы и кричали ему частенько:
— Маэстро, чудесный вечерок, не так ли? Давненько мы не слышали вашей скрипки!
Тогда Игрич зажигал свечу на камине, и комнатка озарялась мягким светом. Все вещи в ней вдруг оживали, и на всей земле тогда не было домика уютнее. Сверчок открывал ноты, и музыка прекрасная, как сон, лилась из-под его чутких пальцев. Тогда каждый слушатель вспоминал самые лучшие дни своей жизни и как по волшебству переносился в прошлое. Одинокие и старые вдруг оказывались в детстве. Грустные и бедные забывали о своих печалях и уносились мысленно далеко-далеко, туда, где всегда светит солнце над ласковым и щедрым морем.
Старый музыкант знал о волшебстве своей музыки. И когда его спрашивали любопытные, в чём его секрет, Игрич раскуривал трубочку и отшучивался:
— Не я это. Всё дело в моём пледе, свече и вот этой хрустальной пепельнице.
— Как так? Поясните, пожалуйста, мы не понимаем.
— Посмотрите, как сверкают грани хрусталя в острых лучах свечи. Если включить электричество, очарование сразу исчезнет, перед нами окажется обычное тусклое стекло.
— Да вы всё шутите, маэстро. Мы вас серьёзно спрашиваем, а вы… Ну, а зачем вам плед?
— О! Где только со мной не побывал мой пледик. Когда я был юн и беспечен, я объехал с концертами много стран. И мой тогда ещё пушистый плед согревал меня вечерами. Мне случалось ночевать и на вокзале, — да-да! — если не хватало места в гостинице. Этот плед встречал со мной рассветы в горах, — о, какое это зрелище! Мы с ним вместе любовались закатами над морем. Тогда я был молод и влюблён… У моей Стрекозы глаза — м-м-м-м! Яркие, огромные, фасеточные!..
— Всё с ним ясно,- сложила утреннюю газету жабка Квакша, дальняя родственница Сверчка Игрича и сваха по профессии. — Так можно совсем рехнуться. Уж сколько лет от Стрекозы его ни слуху, ни духу, а он всё о ней. Всё о ней! Не понимаю, ну что он в ней нашёл. Женить его пора. А то помрёт, не дай Бог, и поминай, как звали. Кто его оплачет? Кто пойдёт за гробом? Кому в лапы попадут его книги, свеча, пепельница, клавесин… Квартирка, наконец? А мне бы, — мне много не надо. Мне бы только этот его пледик достался! Уж очень он мне нравится.
Жабка вскочила на лихой трёхколёсный велосипедик и через минуту была уже под балконом Старого Сверчка. Услыхала она чудесные переливы клавесина и остановилась послушать музыку.
— Ишь, как убивается, бедолага. И всё по ней, по Стрекозе своей, — утирала слёзы липкой лапкой Квакша. — Ну, ничего. – Она, кряхтя и ругаясь, потащилась с велосипедиком на пятый этаж. — Я знаю, кто ему нужен, – пыхтела она себе под нос, — Саранча! С ней не соскучишься. Спортивная, деловая. Женю! Или я не сваха. Ох. Пятый этаж.
С этими словами она дёрнула за верёвочку звонка. Хозяин втащил в
прихожую велосипедик, потом саму Квакшу, усадил её на табуретку в кухне и поставил чайник.
— Чаёчку? Кофеёчку?- добродушно предложил он.
— Некогда мне чаи распивать. Читала я в газете о твоей холостяцкой жизни. Разве это жизнь? Ну, что ты видишь со своего балкончика, кроме шляп прохожих? Хорошо ли быть одному? Вон, у Сороконожек уже внуки бегают, а у тебя?
— А у меня не бегают, – почесал в затылке Игрич. — Действительно.
— Тебе пора жениться.
— Мне? Да я давно утратил прыгучесть. У меня бессонница. Я по ночам играю на скрипке. И потом, у меня столько вредных привычек…
— Кстати, где твой дружок-контрабасист этот, как его… Шершень-то?
— А, Старина Шер на гастролях, за морем. Всё жду его, жду…
— О, я и говорю, Шер твой лопнет от зависти.
Квакша сделала губы трубочкой и шумно втянула в себя целое блюдце сладкого крепкого чая.
— Короче. Есть у меня кандидатурка. Вот посмотри, — она утёрлась лапой и достала из рюкзака фотографии. — Красотка, а?
— Так это ж Саранча, – испугался Сверчок.
— Ну, Саранча, и что ж такого, Игрич? И ничего такого.
— Будь я хотя бы кузнечиком, а так… Мы с ней совершенно разные. Мы даже по росту не подходим друг другу. Я ей по пояс.
— Ну, разные. По-моему, так даже интересней. Противоположности притягиваются, – Квакша похлопала Сверчка по плечу.
— А-а… можно узнать, что она любит, какие у неё интересы? — спросил Игрич.
— Интересы как интересы. Я не тороплю, подумай. Вот я тут её телефончик оставляю, надумаешь — позвонишь, сам и спросишь. Я гарантирую тебе тихое семейное счастье. Семейное счастье. Понимаешь? — повторила она вкрадчивым голосом.
Сверчок Игрич не стал обижать Квакшу, поблагодарил и снёс вниз трёхколёсный велосипедик.
Наступил вечер. Сел Сверчок на свой вертящийся стул, крутанулся на нём пару раз, и хотел уж было заиграть на клавесине, как обычно, но вспомнил про фотографии. Он поставил любимую пепельницу, закурил и стал всматриваться в портрет Саранчи.
— Что тут скажешь. Молодая, улыбчивая, стройная. Ладно, — Игрич встал и заходил по комнате взад и вперёд, потирая руки. – Я научу её играть. Семейный дуэт — моя давняя мечта!
И Старый Сверчок снял трубку и набрал номер Саранчи.
Её сильный, глубокий голос понравился Игричу, и в эту ночь он играл так вдохновенно, что ночные мотыльки уселись на перила его балкона, слушали не дыша и аплодировали крылышками, а некоторые особо утонченные бабочки утирали усики и хоботки платочками:
— Браво, маэстро! Ещё! Сыграйте нам ещё!
И окрылённый Сверчок играл им шлягеры своей молодости.
И вот настал день, и Саранча приехала к Игричу пожить-погостить на пару недель.
— Можно просто Сара, – заявила она с порога, протянув жилистую руку. — А Нча – это моя фамилия, по мамочке.
Игрич смутился, забегал в поисках второго тапка, засуетился на кухне, замельтешил у клавесина, стараясь понравиться невесте и показать сразу все свои таланты.
— Я так рад, так рад. Прошу! Проходите, не стесняйтесь. Чаёчку? Кофеёчку?
— Сядь, — сказала Саранча. — Расслабься.
Она обвела глазами стены и потолок квартирки и присвистнула.
– М-да… Ну и дыра. Как можно работать в такой пыли? Где тряпка?
— В ванной, под раковиной, – стушевался Сверчок.
— Не оригинально.
Она раздвинула тяжёлые шторы, подняла жалюзи, и резкий солнечный свет хлынул в дом. Поблёкший на нестерпимо ярком свету язычок свечи колыхнулся раз, другой и исчез. Лишь дымок от фитиля белым платочком взмахнул на прощанье и растаял. Старый Сверчок хотел поднести спичку и снова зажечь её, но не успел. Саранча сцапала свечу и быстро унесла в чулан.
— Неумелое обращение с открытым огнём приводит к пожарам. Как маленький, ей Богу. Ну и грязища, — Саранча засучила рукава. — Ничего. Я устрою тут райское гнёздышко. Подними-ка ноги.
— Игрич послушно забрался на крутящийся стул с ногами, пока его невеста шуровала шваброй. Из-под кровати она извлекла второй тапок и давно потерянные и столь милые сердцу Игрича камертон и машинку для самокруток.
Внизу стояли друзья и почитатели таланта Сверчка из театра музыкальной комедии – Божья Коровка и Жук Пожарник. Они пришли под окна послушать музыку, а увидели ужас что! Саранча вытащила на балкон любимый плед их дорогого друга и страстно выбивает из него пыль. И чем!..
— Это же смычок! Что вы делаете?! — закричали наперебой возмущённые музыканты.
С балкона свесилась недобрая физиономия Саранчи.
— А вам-то что? Поберегись! — гаркнула она и вывернула им на головы содержимое хрустальной пепельницы. — Не будут шляться под окнами, — сказала она остолбеневшему Старому Сверчку. — Вон, всю траву вытоптали, бездари.
Внизу волновались друзья:
— Что с маэстро? Почему он не играет?
— Халява кончилась. Расходись по домам! — крикнула с балкона Саранча.
— Послушай, дорогая, — Сверчок взял её за руку, — ну зачем ты так? Выключи пылесос. Давай тихо посидим, послушаем весеннюю капель. Или пригласим гостей, поиграем в «Угадай мелодию». Будет так весело! А ночью все вместе пойдём на пруд, слушать ночные рулады лягушек.
— Ага, щщщас. Все эти посиделки — лишние денежные расходы. Наедят, натопчут…
— Да это всё не важно. Ну, хочешь, я научу тебя музыке. Мне кажется, тебе бы очень подошла губная гармоника и ударные инструменты. Представь себе, ты можешь быть саранчой-оркестром, одна! Здорово? Поедем с тобой в турне с концертами, как в стародавние времена. Я покажу тебе города, где был счастлив… Вот мы со Стрекозой и осами-близняшками…
— Что-о-о-? Избавь меня, пожалуйста, от своих воспоминаний молодости. Оркестр! Подумать только. Бегу и падаю! У меня другие задачи по жизни. Ну-ка, помоги мне вынести на помойку весь этот хлам.
— Это же мои ноты!
— Тогда не бросай их где не попадя. Положи в чулан. Полки мне нужны под флокусы-крокусы, под розы-мимозы, и под фикусы-пикусы.
— Какие пикусы?
— Дурашка. Цветы — это же еда. Они растут — а мы их едим, они растут — мы их едим. Они растут…
— Понял, понял. Мы их того, этого… едим.
— Нашим деткам нужен будет простор. Поэтому клавесин мы вынесем на балкон. Тебя и дальше слышно будет, и на поклон не надо выходить, кивнул — и наяривай дальше.
Саранча упёрлась в пол крепкими ногами, навалилась на клавесин и стала двигать его на балкон.
— А с Нового года начнёшь давать платные уроки музыки. Всё копейка в дом. Будем копить на новую квартиру.
Она вытерла о живот натруженные лапы и принялась зажевывать сочные стебли сельдерея.
«Ничего не понимаю. Где обещанное Квакшей тихое семейное счастье? — думал Сверчок Игрич, провожая глазами красные листья кленов и кутаясь в плед. — Скорее бы зима. Приедет Старина Шер, расскажет о своих гастролях», — думал он, щурясь от дыма своей сигарки. На балконе ему курить не запрещалось. Пока что.
— Так. Бездельничаешь, — сказала однажды Сверчку Саранча. — Ты для чего на балконе посажен? Работать. Вот тебе метроном. Играй гаммы. Отрабатывай беглость. Или чего там у вас?
— Дорогая, ну какие гаммы? Мне это уже не интересно. Меня друзья засмеют, скажут, впал в детство наш Сверчок.
— Короче. Я лечу на море с друзьями, вернусь и займусь тобой по-взрослому. Ты будешь у меня звездой первой величины. Жди меня, мой брильянтовый, и поливай крокусы-покусы.
И улетела.
Пришла зима. Одинокий Сверчок Игрич сидел на кухне и вяло решал кроссворд.
— Жизнь кончена, — думал он, — надо посмотреть правде в глаза.
Тут свеча недовольно вспыхнула, хрустальная пепельница синим отблеском согласилась с ней, а расстроенный плед сполз на пол. Игрич очень удивился, и тут зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Алло?
— Сверчок Игрич! Привет, дружище, это я. Как поживаешь?
— Шершень Шер! Где ты? – закричал, от радости себя не помня, Сверчок.
— Заваривай чаёчек-кофеёчек, я иду к тебе, поднимаюсь по лестнице. Угадай, кто со мной?
Дверь распахнулась. На пороге стоял его верный друг — Старина Шер, собственной персоной, огромный, добрый и улыбчивый, а за его спиной трепетали прозрачные радужные крылья.
Это была она! Стрекоза выбежала из-за толстого Шера и обняла своего Игрича.
— Ты всё так же прекрасна, — сказал он, глядя в её большие глаза, полные слёз. — Ты всё ещё поёшь мои песни, красотка?
— Я только их и пою. И поэтому за морем ты стал очень знаменит.
— Где ты была так долго? Я написал много новых мелодий для тебя!
— Неси скорее свои ноты, сыграй мне свою музыку.
Хохоча и дурачась, они втроём кое-как втащили в комнату клавесин. Игрич полез в кладовку и достал свои пыльные черновики и водрузил на место свечу. Как ярко и весело вспыхнул её огонек на камине! Как засияли грани хрустальной пепельницы в её свете!
Друзья всю ночь пели песни, рассказывали друг другу про свою жизнь, играли и веселились. А утром, когда пришла пора прощаться, Стрекоза сказала:
— Мне не нужен никто, кроме тебя. Никто не играет на клавесине и скрипке лучше тебя. Я не знаю музыки лучше твоей. Публика ждёт тебя. Поехали с нами?
— Как в прошлом веке, по всему побережью? — спросил Сверчок.
— Как в прошлом веке. По всему побережью, — ответила она.
Сверчок, не долго думая, кинулся в кладовку, достал бывалый чемодан, кинул в него любимый плед, свечу, хрустальную пепельницу, прихватил лучшие свои ноты, и — вот он и готов! Заперев квартирку на последнем этаже, друзья отправились на вокзал. По пути им встретился Жук Пожарник и Божья Коровка из театра музыкальной комедии. Они проводили маэстро до вокзала, сфотографировались с ним на память и пожелали счастливого пути. Только Стрекоза, Счастливый Сверчок и толстый Шер сели в вагон, и поезд тронулся, как слышат:
— А квак же свадьба? Свадьба-то квак? Люди добрые! Что ж делается на свете! Жених удирает!
Сверчок открыл окошко и выглянул, чтобы понять, что там за крик. Глядь — по перрону катит Квакша на трёхколёсном велике и вопит во всё горло:
— Бросить невесту! Перед самым венцом! Ква-кой позор! Квак ей теперь жить-то?! Что я скажу её родне? Они ж меня съедят!
— Скажите, что я умер! — крикнул ей в ответ Старый Сверчок.
Но поезд издал такой торжествующий вой, что вряд ли сваха Квакша расслышала последние слова маэстро.
— Плакал мой плед, — сказала Квакша. — Знать, не судьба.