Перевод с немецкого Татьяны Здорик

Ещё две-три снежинки, кружась, опустились на землю из уплывающего снежного облака, и в чистом небе прямо над высокой башней засиял диск луны.

Белый заснеженный городок сразу преобразился и стал серебряным.

Вечер, погруженный в тишину, дышал таким покоем, что если бы звёзды спустились на землю и прошествовали по улицам, словно процессия святых в золотых нимбах, никто бы не удивился. Этот вечер был словно создан для чудес. Впрочем, благословенной красоты старинного городка, утопающего в снегу и залитого лунным светом, никто и не видел. Люди спали.

Только поэт по имени Ремольдус Кирмахерс допоздна засиделся в своей каморке, окутанный клубами табачного дыма. Он сочинял при свечах стихи о героях Эллады.

Не спал и ночной сторож Дриз Андивель. В эту ночь он дежурил на городской башне. Каждую четверть часа Дриз выглядывал наружу и, поспешно протрубив на все четыре стороны света простенькую мелодию «Спите спокойно, спите спокойно», возвращался в комнатушку, где уютно ворчала круглая чугунная печка, и погружался в чтение своей любимой книжки «Песни Фландрии – сто песен за пять проигрышей». Была среди них одна песенка, которую он с удовольствием напевал в седую бороду, подыгрывая себе на скрипке. Время от времени Дриз поощрял свои старания стаканчиком холодного пива.

Еще не спалось в эту ночь тётушке Тринхен Мустер. Она сидела в кухне и грустно поглядывала сквозь решетчатое окно в свою кондитерскую лавку «Сахарный домик». Её сердце ранили острые шипы сожаления, словно оно упало в терновый куст! Что же было причиной сердечных ран бедной Тринхен в такую ночь, в ночь Санта-Клауса? Корабль! Большой шоколадный корабль, достигавший в высоту полуметра и столько же в длину, остался непроданным. Корабль был оклеен серебряной бумагой и украшен розовыми сахарными завитушками и лестницами из белоснежного сахара, а из труб поднимался «дым» из белой сахарной ваты. Стоила это замечательная вещь столько же, сколько все остальные сласти в её лавочке, включая и пряничных петушков с перьями на хвосте, и хрустящие печенья, и кренделя, и пирожные с кремом, и карамель, и плитки шоколада. Так что если этот корабль, на котором буквами из розового сахара красовалось его имя «Конго», так и не продастся, то она потеряет немалые деньги. И зачем только она купила такую дорогущую вещь для маленькой, скромной лавочки? Где были её мозги? Хотя посмотреть на это чудо приходили все – здесь перебывали, наверное, все матушки города со своими чадами, но ни один человек даже не приценился к шоколадному кораблю. Он так и стоял в витрине тупо, как дохлая рыба, и «дымил» своей белой сахарной ватой.

Утром в лавку зашла жена доктора Ваеза, чтобы взять леденцов от кашля. Тринхен подсказала ей:

– Фрау Ваез, вы только взгляните на этот чудесный корабль! Будь я на вашем месте, я бы подарила детям на рождество именно его. Лучшего подарка от Санта-Клауса и не сыскать!

– Вообще-то, – возразила докторша, – Санта-Клаус был бедным человеком. К тому же, мои дети и так слишком избалованны подарками. А дела доктора Ваеза идут всё хуже, этой зимой в городе почти нет больных. Если и дальше так пойдет, не представляю, что нам делать.

Она купила лишь двух пряничных петушков, а потом целый день носа не казала.

И вот, сегодня – сочельник, и все мелкие сладости раскуплены, только шоколадно-коричневый «Конго» стоит одинокий и никому не нужный. Пропали двадцать франков! Весь мир до самого горизонта казался Тринхен тёмным, как сам «Конго». Она уже подумывала – а не распродать ли его по кусочкам или, может, растопить? Да нет, так она выручит не больше пяти франков. Вот ведь незадача! И на комод его не поставишь среди прочих безделушек… Снова её бедное сердце пронзили терновые шипы сожаления. Она зажгла свечи перед Святым Антонием и Святым Николаем и помолилась о том, чтобы шоколадный корабль был взят на небо, и там растаял по божьей милости…

А кругом по дому и всему городу бродила тишина… Около десяти часов вечера Тринхен закрыла лавочку, но заснуть так и не смогла – её терзали горестные мысли.

Было, однако, ещё одно – четвёртое – существо, которому в этот вечер не спалось: маленькая Сесиль. Родители Сесиль, спавшие в своей комнате наверху, были так бедны, что с подола её старой рубашонки, как сосульки с крыши, свисали лохмотья.

Сесиль сидела у камина и ждала, когда же Санта-Клаус спустит ей через каминную трубу корабль тётушки Тринхен. Она твёрдо верила, что ей достанется именно он. Ведь она мечтала о нем каждую ночь. Малышка боялась только, что, падая, «Конго» может разбиться. Поэтому она сняла с головы платок и обеими руками растянула его под дымоходом.

В это самое время, когда лишь четверо во всём городке не спали, никто не заметил, как совершилось чудо. Ночь словно превратилась в огромный дворец, а луна в небе – в печку с круглой серебряной дверцей. Дверца приоткрылась, и оттуда полился на землю поток небесного света, описать который невозможно никаким, даже золотым пером! И Санта-Клаус на белом ослике спустился по нему в сопровождении своего чёрного слуги Рупрехта. Как это происходило? Очень просто. Ослик встал на лунный луч, крепко упёрся в него ногами и заскользил вниз, как по крутой ледяной горке. А ловкий Рупрехт, ухватив ослика за хвост, сел на корточки и поехал следом. Опустилась вся компания прямёхонько посреди рыночной площади.

Корзинки, повешенные на ослика, были доверху набиты сластями, которые Рупрехт напёк в небесной кондитерской. А чтобы хватило на всех детей, Рупрехт, изменив облик, на деньги, которые жители города весь год подавали Санта-Клаусу, подкупил сладостей в местных магазинах. Для этого он накануне спускался по лучу. И вот теперь, в канун Рождества, Санта-Клаус объезжал улицы, останавливаясь возле каждого дома, где жили дети. Подарки разносил Рупрехт.

Словно кошка, карабкался он по водосточным трубам и карнизам, подбирался к дымовым трубам, цепляясь за выступы стен. Он осторожно опускал подарки через трубы, и они попадали прямо в подставленные тарелки или деревянные башмаки-сабо целыми и невредимыми. Чёрный Рупрехт знал своё дело.

Так, дом за домом, обошли они весь город, причем послушным детям перепадало больше подарков, а лентяям и бездельникам вместо сластей доставались розги.

– Ну что же, пожалуй, все, до следующего года мы свободны, – с облегчением заявил Рупрехт, заглянув в опустевшие корзинки, и закурил трубочку.

– Что, ничего больше не осталось? – переспросил Санта-Клаус. – А как же маленькая Сесиль? Плохи наши дела! – Заметив, что остановились они как раз возле дома, где жила девочка, Санта-Клаус приложил палец к губам. Но малышка уже услыхала его ворчание, прозвучавшее для неё как небесная музыка. Она отодвинула занавеску и увидела самого настоящего Санта-Клауса! Его пурпурная мантия искрилась золотом и драгоценными камнями, бриллиантовый крест рассекал темноту ночи, как острый нож, а на посохе среди затейливого узора расправил крылья серебряный пеликан. Но тут до нее долетел их разговор:

– Дорогой Рупрехт, неужели в корзинках совсем ничего не осталось?

– Ни-че-го, ваша святость, пусто, как в моём кошельке…

– Милый, глянь-ка ещё разок!

– Ваша святость, хоть вверх дном их переверни, не выпадет ни булавки!

Санта-Клаус задумчиво поглаживал бороду, и его медово-жёлтые глаза излучали печаль.

– Ох! – вздохнул наконец Рупрехт. – Делать нечего, напишите малышке письмо и пообещайте, что на будущий год она получит два или даже три подарка.

– Ни за что, Рупрехт! Мне ведь дозволено жить на небе за то, что я смог оживить трёх младенцев, разорванных на кусочки. И я так люблю детей! Неужели я обижу маленькую Сесиль, самую славную девчушку на всём белом свете? Нет, не могу.

Рупрехт крепко затянулся – хорошая затяжка табачка всегда проясняла ему мозги – и заявил:
– Ваша святость, выслушайте меня. Слетать на небо ещё раз мы не успеем. Сами знаете, для Святого Петра небо – не голубятня. Печь, в которой я выпекаю сласти, уже остыла, да и сахар кончился. Здесь, в городе, все спят, а Вам, как и мне, будить людей запрещено. К тому же, всё продано.

Санта-Клаус задумчиво потёр лоб. Нечего и говорить, что с каждым их словом Сесиль становилось всё грустнее и грустнее… Роскошный корабль, видимо, так ей и не достанется. И вдруг её осенило. Она отворила дверь и встала на пороге в своей драной рубашонке. Санта-Клаус и Рупрехт вздрогнули. Но Сесиль почтительно перекрестилась, ступила босыми ногами прямо в снег и решительно направилась к Санта-Клаусу, другу всех детей.

– Здравствуй, дорогой Санта-Клаус! – пробормотала она, заикаясь. – Ещё не всё потеряно. В витрине у тётушки Тринхен Мустер стоит большой шоколадный корабль «Конго». Когда она закрывала лавочку, он был там. Я сама видела!

Оправившись от испуга, Санта-Клаус воскликнул:
– Вот видишь, Рупрехт! Не всё распродано! Вперёд, к тётушке Тринхен! К Тринхен! – Тут он одумался: – Но нам же нельзя никого будить.

– И мне нельзя? – спросила девочка.

– Браво! – воскликнул Святой. – Мы спасены! Пошли к Тринхен.

И они вместе зашагали к Вафельной улице, где проживала Тринхен Мустер. Впереди них босиком шла Сесиль. На Кремовой улице они заметили освещённое окно, а на занавеске – тень тощего человека с длинными волосами. Он отчаянно жестикулировал, держа в одной руке книжку, а в другой – флейту. Его губы при этом энергично двигались.

– Поэт! – заметил Санта-Клаус и улыбнулся.

Они подошли к дому Тринхен. В лунном свете поблескивала вывеска: «Сахарный домик».

– Разбуди-ка её быстренько! – велел Санта-Клаус.

Малышка забарабанила пяткой по двери. Но звук получился слабый.

– Сильнее! – приказал Рупрехт.

– Если сильнее, мне будет больно.

– Тогда стучи кулаками!

Но кулаками получилось ещё тише, чем пяткой.

– Погоди-ка, я сниму башмак, постучи им, – предложил Рупрехт.

– Ну, не выдумывай глупостей, – строго остановил его Санта-Клаус.

– А что, если позвать того лохматого парня, что был в окне? – вдруг вспомнил Рупрехт.

– Поэт! Сюда поэта! – со смехом подхватил Санта-Клаус.

И все трое устремились к Ремольдусу Керсмакерсу. Рупрехт слепил снежок и запустил в окно. Тень на занавеске замерла, окно распахнулось, и в лунном свете возникла долговязая фигура.

– Что за муза явилась ко мне диктовать героические строфы? – прозвучал с высоты зычный голос.

– Тебе придётся разбудить для нас Тринхен Мустер! – прокричал в ответ Санта-Клаус и объяснил, в чем дело.

– Конечно, я охотно помогу вам. А ты и вправду Санта-Клаус?

– Точно! Санта-Клаус собственной персоной.

Поэт поклонился и спустился к ним. Когда они уже вчетвером вернулись к дому Тринхен, поэт с такой силой затопал ногами и забарабанил в дверь кулаками, что кондитерша тотчас выскочила из кровати и распахнула окно.

– Что, мир перевернулся? Или настал конец света?

– Мы пришли за большим шоколадным кораблём… – начал Санта-Клаус.

Тринхен отскочила от окна и тут же появилась в дверях как была: в своей потешной ночной рубашке, босиком и с одним чулком в руке. Она зажгла лампу, встала за прилавок и приготовилась обслужить их, решив, что к ней пожаловал сам епископ из Мехельна.

– Господин епископ, – волнуясь, заговорила она, – этот корабль из лучшего шоколада стоит 25 франков.

На самом деле цена корабля была 20 франков, но Тринхен подумала, что епископ вполне может заплатить на 5 франков больше. Её слова прозвучали как разорвавшаяся бомба. Деньги! У Санта-Клауса, конечно, не было денег – на небе-то они не нужны. Не было их и у Рупрехта. А у малышки Сесиль тем более. Поэт же от голода то и дело пожёвывал собственную бороду. Он и так задолжал за свою конуру плату за три месяца. Все удрученно переглянулись.

– Ну, отдай нам его во имя Господа, – предложил Санта-Клаус. Он охотно уплатил бы за корабль своей митрой, но поступить так со священным предметом, полученным на небесах, было бы святотатством.

Тринхен Мустер вовсе не обрадовалась предложению и разглядывала всю компанию весьма сурово.

– Сделай это во имя всего святого! – попросил Рупрехт. – На будущий год я куплю всю твою лавку.

– Ты должна поступить так из любви к поэзии, – уверенно провозгласил поэт.

Однако их слова нисколько не убедили Тринхен, напротив, она засомневалась ещё больше и даже подумала: «Уж не переодетые ли это воры и мошенники, раз у них совсем нет денег…»

– Выметайтесь-ка вон отсюда! На помощь! Помогите! У меня тут объявились «Святой Антоний» и «Санта-Клаус»!

– Но я-то ведь и есть Санта-Клаус! – обратился к ней святой.

– На вид ты и впрямь похож, но у тебя же нет ни гроша!

– Деньги губят истинную поэзию! – вздохнул поэт.

– Чёрное сердце трубочиста не заставишь биться чисто, – засмеялся Рупрехт, и вся четвёрка двинулась было прочь. И тут в морозной тишине с высоты прозвучало:
– Спите спокойно! Спите спокойно! Спите спокойно!

– О! Ещё кто-то не спит! – обрадовался Санта-Клаус, а его чёрный слуга Рупрехт успел-таки подставить ногу, не дав Тринхен захлопнуть дверь.

– Не позволяйте этой женщине заснуть, я мигом вернусь, – бросил он на бегу и снова распахнул дверь с такой силой, что бедная Тринхен плюхнулась прямо в корзинку с луком. Вся честная компания снова вторглась в лавочку, а Рупрехт вскочил на ослика и помчался по улицам. Остановившись перед башней, он принялся карабкаться наверх по зубцам, выступам и рельефным украшениям и добрался таким макаром до окна комнатушки Дриза Андивеля, который в это время наигрывал на скрипочке бодрую песенку «Охотник должен рано встать!»

С перепугу бедняга уронил и скрипку, и песенник. Однако Рупрехт очень спокойно разъяснил ему суть дела.

– Я всё же должен увидеть это своими глазами, – заявил Дриз.

– Ну конечно, спускайся и увидишь.

И они, уже вдвоём, помчались на ослике к дому Тринхен. Санта-Клаус кое-как упросил сторожа заплатить Тринхен 25 франков, посулив ему в награду чуть ли не все блага мира.

Дризу удалось убедить Тринхен и смягчить её жёсткое сердце.

– Не знаю, может, они и заливают, но погляди сама – на всех картинках и даже на цветных стеклах витражей собора Санта-Клаус выглядит точно так. Что если это и вправду он? Я расплачусь с тобой завтра. Отдай ты им этот корабль!

К ночному сторожу Дризу Тринхен испытывала доверие, он ведь был её соседом. И она вручила шоколадный корабль Санта-Клаусу.

– Ну, а теперь отправляйся домой и ложись спать! – приказал Санта маленькой Сесиль.

Малышка послушно побежала домой, но спать всё же не легла, а уселась в ожидании подарка перед камином с подушкой, чтобы корабль, падая, не сломался. Девочка не могла отвести взгляд от окна, где прямо по лунному лучу шёл белый ослик с Санта-Клаусом на спине, а чёрный слуга Рупрехт скользил вверх, ухватив ослика за хвост. Луна ещё раз открыла дверцу и залила небо сиянием. Санта-Клаус, благословив Землю, вошёл внутрь луны, дверца захлопнулась, и лунный свет опять стал зеленовато-золотистым, как обычно.

Тут малышка Сесиль чуть не разревелась: неужели ей так и не принесли обещанный корабль? – ведь на подушке его не было. Но нет – вот оно, счастье: «Конго» спокойно стоял прямо на остывшей золе камина. Он был без единой трещинки, весь сиял серебром и «дымил» сахарной ватой из обеих труб!

Но как? Как ловкий Рупрехт умудрился сделать это незаметно? Этого никто никогда не узнает! А для него самого это привычное дело.

Перевод Татьяны Здорик

– Папа, – спросила Клерхен – почему свинки ходят голыми?

– Потому что у них нет шерсти, – ответила Лизхен.

– Ну, кой-какие волоски всё же есть, – сказал папа. – Глянь-ка: здесь вот один, вон там другой, кажется, вот тут торчит ещё один волосок.

– Шерстью это не назовешь, – заявила Лизхен. – Это всё оттого, что они лопают слишком много селедки*.

А Клерхен снова спросила:

– Почему же свинка ходит голая?

– И почему на цыпочках? — добавила Лизхен.

– И почему у неё глаза, как у младенца, когда его купают, а он надрывается от крика.

– И почему хвостик у неё колечком?

И тогда папа рассказал такую историю:

Когда Господь Бог создал зверей, все они сначала были голыми. Но он решил, что в тот же самый день с помощью ангелов всех их оденет и покрасит – как кому положено по их роду и племени. Все звери бодро выстроились по порядку и терпеливо ждали своей очереди. Но свинья, прожорливая от рождения, выбежала из рядов и, принюхиваясь к земле, устремилась в лес, а там принялась с наслаждением чавкать сочными сладкими корешками. Наевшись до отвала, она блаженно повалилась на спину и от удовольствия задрала к небу все четыре ноги.

И лишь когда солнце зашло, свинья проснулась и вспомнила вдруг, что всех зверей должны были сегодня одеть. Со всех ног понеслась она на большую поляну, где всё это происходило. А навстречу ей шли и шли звери, все прекрасно одетые и покрашенные, наряды у всех были разные, причем у каждого свой особенный.

Овца была в рубашке из белой кудрявой шерсти, осёл – в серой рабочей блузе, помеченной на спине тёмным крестом – ведь позже ему предстояло ввести Спасителя в Иерусалим. Льва, словно пальму, украшала грива. У коровы на шкуре красовались белые и коричневые пятна. Тигр был разлинован по бокам, причём полосы слева и справа были совершенно одинаковыми. Даже на лягушке, которая никак не могла решить, где же ей жить – в воде или на берегу, – был плотно облегающий резиновый комбинезончик, разрисованный всевозможными узорами. У каждой собаки шерсть была длинной или короткой по её выбору. Козёл носил бороду, как городской писарь, а у петуха было так много превосходных перьев, что он просто не знал, куда их деть, и самые длинные гордо нес на хвосте.

Что же до прочих птиц, все они были одеты так красиво, как только может пригрезиться. Свинья припустилась что было мочи, чтобы тоже получить какое-нибудь одеяние. Едва дыша, примчалась она на опустевшую поляну. Ох, как же испугался Господь Бог, когда увидел голую свинью, скачущую к нему рысью! Ведь он со своими ангелами уже поглядывал на облачко, чтобы поплыть на нём обратно на небо. К тому же все коробки с красками опустели, да и ящик с материей был пуст, как ламповое стекло. Он всплеснул руками. Ну что же теперь делать!

– Ты опоздала, – изрёк Господь Бог. – Вот, сама посмотри на эти коробки из-под красок. Даже под лупой не найдешь в них ни капельки краски. Да и все кисточки мы уже вымыли в канаве, и материала никакого не осталось.

Один из ангелов уже уперся плечом в облако, чтобы подтолкнуть его, но свинья начала выть и визжать так жалостно, что рыло у неё совсем вытянулось, а глаз стало почти не видно. Господь Бог побелел как мел. Ему так хотелось хоть чем-то помочь свинье, тем более, что сейчас она выглядела уж совсем гадко. Он стоял и задумчиво ерошил свои золотые волосы.

Свинка все продолжала причитать:

– Я же голая! Я одна совсем-совсем голая! И никакого украшеньица, никакого, хотя бы малюсенького узорчика на всем теле! Да мне и нужно-то самую малость! Я и тому была бы рада.

Но Господу Богу весь этот визг и вой не мог вернуть ни красок, ни ткани. В задумчивости он грустно накручивал на палец прядь волос, пока не заметил, что получается очень красивый завиток в виде штопора. И тут его взгляд упал на жалостный обвисший хвостик свиньи, и его осенила счастливая мысль.

– Поди-ка сюда! – сказал он.

Взял он щипцы, какими делал завивку овце и другим животным, нагрел их на первой звездочке, – она только-только расцвела на синем небе, – и завил жалкий свинячий хвостик, превратив его в чудесное бодрое колечко. И, главное, навсегда!

– Это всё, что я могу, – сказал Господь, – ведь нельзя же тебе завить горячими щипцами ещё и ножки.

Свинка оглянулась на свой хвостик и нашла его таким красивым, что радостно засмеялась. Она просто раздулась от гордости, встала на цыпочки да так и пошла, и пошла, словно модная дамочка в новой шляпе.

* На севере Европы в рационе свиней большую часть составляет рыба.