Одному королю сказали:

— Ваше величество, соседнее королевство вооружается.

— Что же делать? — подумал король. — Надо со вторым королём по телефону поговорить, пусть всё объяснит.

Идёт первый король к себе в кабинет. Там его соединяют по телефону со вторым королём. Рядом с первым королём стоит советник, и рядом со вторым королём советник.

— Привет! — говорит первый король в телефонную трубку, а советник топорщит усы, сердится.

— Что же вы! — говорит он королю. — Ваше величество, здесь нужно строго! Повторяйте за мной…

— Приветствую вас, правитель соседнего королевства, — уныло повторяет за советником первый король. — Осмелюсь узнать, как ваше здоровье?

— И я вас приветствую, — уныло говорит второй король. — Здоровье моё в порядке. Как ваша семья?

Советник на ухо королю шепчет вежливые ответы, и первый король за ним повторяет:

— Моя семья хорошо, спасибо. У меня её попросту нет.

— Да? И у меня! — вдруг сказал второй король, но его советник быстро-быстро прошептал ему что-то на ухо, и второй король, откашлявшись, сказал: — То есть, примите мои глубочайшие соболезнования.

И так долго два короля друг друга приветствовали, что время переговоров кончилось, настала пора обеда.

— Извините, ваше величество, — говорит первый король. — Мне пора на обед.

— И вы меня извините, ваше величество, — говорит второй король. — Продолжим после еды.

Но после обеда разговор не стал веселее. Советники строго следили за тем, чтобы короли общались сухо и официально. Еле-еле к вечеру до главной проблемы добрались. Второй король сказал, что не просто так вооружается.

— А зачем же? — совсем невежливо спросил первый король. Советник сделал хмурое лицо, но исправляться было некогда. Прозвонили главные часы на башне. Пора было спать.

Первый король долго не мог заснуть. Среди ночи он встал и пошёл в кабинет, один, без советника. Он стоял у окна и смотрел на небо, надеясь, что, может быть, повезёт увидеть падучую звезду.

Тут зазвонил телефон.

Король испугался. Кто может звонить ему посреди ночи? Он схватил трубку.

— Алло, — сказал он. И тут же добавил важно: — У телефона король! Кто говорит?

— Говорит король! — отозвалась трубка. Это был второй король. Ему тоже не спалось. — Я не надеялся, что кто-то подойдёт. А почему вы не спите?

— Я считаю звезды, — сказал первый король. — А вы?

— Мне захотелось колбасы. Я проснулся, поел и заснуть не смог, — сказал второй король.

— Как знакомо! — сказал первый король. — Я тоже иногда просыпаюсь ночью, чтобы совершить небольшой набег на погреб с едой. Больше всего люблю в три часа ночи съесть холодной курицы.

— Курицу я люблю! — сказал второй король. — Только моя кухарка совершенно не умеет готовить курицу-гриль.

— Мой повар умеет. Приезжайте в гости?

— Не могу, — вздохнул второй король. — Вы, наверное, забыли. У нас с вами в самом разгаре военные переговоры.

— Ах да. — Первому королю взгрустнулось. — Ничего, когда-нибудь они кончатся, тогда-то и приезжайте. У нас, знаете, хорошо! Свежий воздух. У вас река есть?

— Нет…

— А у нас есть! Изумительная река! Бывало, накопаю червей во дворе, возьму ведерко, удочку…

Первый и второй король проговорили до утра. Выспаться не удалось ни тому, ни другому, поэтому после завтрака, когда строгие советники снова посадили их за телефонные аппараты, короли с трудом могли вести переговоры.

— Боброе тутро, многозадаваемое количество, — путался первый король.

— Пригретствую квас, ваше пупечество, — бормотал, засыпая на ходу, второй король.

Советники очень сердились. Им приходилось неотлучно стоять возле королей и шептать им на ухо правильные реплики. Из-за обилия вежливых слов и витиеватых фраз переговоры опять не удалось закончить к ужину. Короли церемонно распрощались.

Ночью первый король опять не мог заснуть. Его беспокоили не звёзды и не курица-гриль. Он встал, надел тапочки и прокрался в кабинет. Телефонный аппарат на столе поблёскивал в лунном свете. Король набрал номер. Один гудок, второй…

— Я слушаю, — вдруг раздался из трубки взволнованный голос второго короля. — Алло!

— Алло! — не менее взволнованно сказал первый король. — Это вы? Доброй ночи!

— Привет!

— Снова не спится?

— Ждал вашего звонка.

— И вы не боитесь, что советник проснётся? — спросил первый король. Он говорил совсем тихо, потому что сам боялся строгого советника.

— Боюсь, — признался второй король. — А вы?

— Я стараюсь говорить шёпотом, — сказал первый король. — Я с детства ни с кем не шептался.

— Пожалуй, и я, — признался второй король. — Как хорошо быть маленьким!

— Да, я скучаю по своим оловянным солдатикам…

— Как? У вас были солдатики? Больше всего на свете я любил своих оловянных солдатиков!

— Не может быть! — Первый король едва сдерживался, чтобы не кричать в полный голос. — У меня было пятьдесят четыре солдатика!

— У меня — шестьдесят семь!

— А у меня ещё была железная дорога!

— Вот железной дороги не было… На что это похоже?

— О, это чудеснейшая игрушка. Я с удовольствием покажу вам её, только приходите в гости.

Короли вздохнули. Они помнили, что не будет никаких гостей, пока не закончатся военные переговоры.

— Давайте сегодня ляжем спать пораньше, — сказал первый король через час разговора.

— Давайте, — согласился второй король. — Спокойной вам ночи.

— Приятных снов! — с искренней горячностью пожелал первый король. Они повесили трубки, разошлись по спальням и заснули крепким, здоровым сном.

Скучные, нудные переговоры продолжались ещё неделю. Днём короли умирали от тоски, повторяя фразы строгих, всегда одетых в чёрное советников, а ночью — бежали к телефонам.

Однажды первый король сказал:

— Всё-таки, зачем вы вооружаетесь? Скажите честно.

— А, это! — беспечно сказал второй король. — Помните, я рассказывал про солдатиков?

— Оловянных!

— Ну да! Что скажут подданные, что скажет советник, если король станет играть в солдатиков? Приходится играть в настоящих солдат. Как они маршируют, любо-дорого смотреть!

— Мой советник думает, что надо объявить войну, — сказал первый король. — Прежде, чем вы её нам объявите.

— Мой так и думал. Вчера говорит мне: соседский король-то войной на нас хочет. Давайте мы ему войну объявим первыми.

— Не хочу войны, — расстроился первый король. — Я запланировал рыбалку через два дня… Хотите?

— Как же я приеду на рыбалку, — сказал второй король, — когда наши советники запланировали войну. Не удивлюсь, если завтра мы объявим её друг другу.

Первый король посмотрел в окно и вдруг закричал:

— Падучая звезда! Падучая звезда!

— Жаль, я не вижу, — сказал второй король.

— Да, жаль ты не видишь, — сказал первый король.

Второй король заметил, что теперь они на «ты», но промолчал. Он был слишком рад. И первый король тоже молчал. Он был рад смотреть на звёздное небо, молчать в телефонную трубку и знать, что кто-то на другом конце провода поймёт это молчание и будет рад ему.

— Ну, спокойной ночи, — попрощались они вскоре и разошлись спать.

На следующий день объявили войну. По телефону. Первый король так мялся, так не хотел бросаться во второго короля оскорблениями, что советник, не выдержав, схватил трубку и как рявкнет туда:

— Война! Сию же минуту… Да-с!

— Ну, знаете ли! — послышался голос другого советника из телефонной трубки. — Нет уж, позвольте, это мы вам!.. Война!.. Да уж, знаете ли!

И ещё полчаса они ругались по телефону, лопаясь от важности.

В ночь перед началом военных действий короли говорили по телефону в последний раз. Первый король сидел на столе и болтал ногами.

— У меня будет белая лошадь, — сказал он. — А как я тебя узнаю?

— Я буду в белом шарфе, — сказал второй король.

Им было грустно.

— Совсем не хочу войны, — сказал первый король. — Вот рыбалка…

— Ты совсем заразил меня своей рыбалкой, — сказал второй король. — Сегодня мне будет сниться рыба.

— Форелька, — сказал первый король. — На костре зажаренная… Ай-яй, ведь это пальчики оближешь!

— Не говори, — вздохнул второй король.

— Слушай, — вдруг встрепенулся первый, — ты на коне от своего замка до моего за сколько смог бы домчаться?

— Это зачем? — спросил второй. — Всё равно ворота заперты.

— Ворота! — сказал первый король. — Детский сад. Смотри, берёшь простыню, тройным узлом вяжешь её с пододеяльником…

— Так, так… — говорил второй король, записывая инструкции в блокноте золотой ручкой.

…Утром советник первого короля поднялся раньше всех. Он погладил чёрный костюм, причесал усы, напомадил волосы. Он плотно позавтракал, выпил немного вина, много чёрного кофе. Он сделал несколько кругов трусцой вокруг замка. Он поупражнялся в остроумии перед зеркалом, памятуя, что на поле боя возможна встреча с вражеским советником. Наконец, он до блеска начистил ботинки, смахнул соринки с рукавов пиджака и отправился будить короля.

— Мой-то сейчас орёт, — говорил тем временем первый король, переворачивая форельку над огнём. — Сиреной заливается, это уж наверняка!

Второй король ничего не ответил. Он подбрасывал в костёр сухие веточки, смотрел на первого короля и улыбался.

— Ты знаешь, — сказал он, — я тебя именно таким и представлял.

Первый король засмущался. Он не знал, что сказать, и поэтому крикнул:

— Смотри, поплавок дёрнулся!

И поплавок действительно заплясал в спокойной, как и всё кругом, воде.

— Я умею свистеть как соловей, — сказал папа и засвистел: — Фьюти-фьюти-фьюти!

— А я, — говорю, — умею свистеть как дрозд. – И тоже засвистел: — Фиу-фиу-фиу!

— Тогда я умею свистеть как сова, – говорит папа и начинает: — У-ух-ху-у!

— Безобразие какое, — сказали две маленькие старушки, проплывая мимо нас.

Папа шепнул, что безобразие – это как раз такие вредные старушки, которые приходят в лес и не желают там слышать прекрасного пения птиц. А мы – настоящие любители лесного массива, и готовы столкнуться с любыми проявлениями дикой природы.

— Например, пением совы можно отпугнуть мышь, — сказал папа. Тогда я спросил, чьим пением можно отпугнуть волка. Но папа не ответил. Он вдруг упал на землю и по-пластунски пополз в кусты. Пока я думал, ползти мне за ним или это учебная тревога, папа вернулся. В руках у него было что-то длинное и извивающееся.

Старушки, неодобрительно поглядывавшие на нас издалека, рванули по своей тропинке, громко возмущаясь.

— Кое-кто может решить, что в нашем подмосковном лесу можно запросто встретить гадюку, — сказал папа, провожая взглядом старушек. – Между тем, перед нами обыкновенный уж.

— Но ведь уж – змея, — тихо сказал я, стараясь пятиться как можно незаметнее, чтобы не обидеть папу.

— Ужи не кусаются. – В доказательство папа повесил ужа себе на шею. – Смотри, какой он ласковый и домашний. Возьмём себе?

Я с кислой миной провёл ладонью по горлу. Это был наш секретный жест. Он означал: «Мама убьёт».

— Ты прав, — сказал папа. С большой неохотой он выпустил ужа на землю. Уж не спешил уползать. Он как будто переживал неожиданный взлёт наверх. Мы оставили его в глубокой задумчивости.

Вечером из леса нас забрал автобус. Мы ехали в самой середине автобусной колбасы, где ходят ходуном резиновые бока-гармошки. На задней площадке ребята в три раза старше меня громко смеялись и махали руками.

Я закричал:

— Папа, смотри, смотри!

У этих ребят в руках была стеклянная банка, а в ней сидел сердитый уж. Он извивался, бился боками об стеклянные стенки.

— Они поймали нашего ужа!

Папа отправился на заднюю площадку. Я не слышал, о чём они говорили. Сначала папа вроде бы уговаривал ребят отдать ему банку. А потом зачем-то повернулся ко мне спиной, как-то странно сгорбился, шаря по карманам, и ребята тоже обступили его таинственно. Папа вернулся с банкой.

— Уж за полтинник – приятнее, чем уж задаром, — сказал он.

— Почему это? – Я держал в руках холодную банку. Уж смотрел на меня блестящими глазами.

На это папа ничего не сказал. Может быть, он сам не знал ответа.

— Они ловили его палками, — сказал он и погрозил ребятам кулаком, когда те отвернулись.

Уж выглядел очень усталым. И мы тоже устали. Автобус давно въехал в черту города.

— Отнесём его в лес завтра, — предложил папа. – Сегодня пусть у нас переночует.

Папа был немного несчастный. Наверное, заранее представлял, что скажет мама.

Но мама ничего не сказала. Она увидела ужа и сразу сбежала в гостиную.

— Ладно-ладно, — сказал папа, — можешь выходить. Это уж, он никого не кусает.

— Рома, котлеты на плите, и разогрей себе макароны, — сказала мама из-за двери, как будто папы тут вообще не было. Я отправился на кухню, а папа остался говорить с мамой через дверь. Он рассказывал ей, что ужи – безобидные существа, не обижают людей, и что бывали даже случаи одомашнивания ужей.

— Кроме того, — декламировал папа в дверную щёлку, — ужи хорошо переносят неволю и быстро привязываются к человеку!

Один раз мама поддалась и выглянула. Но, увидев, что уж висит на папиной шее будто шарф, захлопнула дверь и теперь вообще не подавала признаков жизни. В семь часов никто не вышел готовить нам ужин.

— Ничего не поделаешь, — сказал папа и сам приготовил ужин на троих. На меня, на себя и на ужа. А маме он приготовил пирог, чтобы не обижалась. Но мама пирог не взяла. Она теперь боялась дверь открыть, вдруг на неё уж прыгнет.

Уж не стал есть папину стряпню, и тогда мы налили ему в блюдце молока. Папа тыкал ужа мордочкой в молоко, а он отворачивался. Мы забрызгали весь стол молоком, но так и не поняли, поел он или нет.

— Завтра приду с работы, и сразу поедем с тобой, Ромка, в лес, — сказал папа. Подушечкой большого пальца он гладил ужа по голове. – Отпустим его под деревом, пусть живёт в привычной среде.

Радости в папином голосе не было никакой. Ему не хотелось расставаться с ужом. Очень он ему приглянулся. До ночи папа ходил с ужом на шее. Пока вдвоем они умывались в ванной, мама выскочила из гостиной и одним скачком переместилась в спальню. «На диване спи!» – крикнула она папе. Было слышно, как она подпирает дверь старым креслом.

Папе и раньше приходилось спать на диване, но это была для него трагедия. А теперь он с таким увлечением вил себе и ужу гнездо из подушек, что я подумал – как бы папа не передумал ехать в лес.

— Давай завтра встретимся на остановке в шесть часов, — сказал я папе, чтобы наверняка. – Ужа принесу в банке.

— Ага, послезавтра, — кивнул папа, почти не глядя на меня. Он беседовал с ужом, как со своим приятелем.

— Никаких послезавтра, – крикнула мама из спальни. – Ребёнок сказал завтра, значит завтра!

Пощекотав ужу горлышко, папа вздохнул:

— Если будешь зоологом, Ромка, женись на зоологине.

При слове «зоологиня» я почему-то представил нашу директрису, но в очках и с совой на плече.

— А ты бы на зоологине сейчас женился, если б можно было? – спросил я папу.

— Сейчас нельзя, — сказал папа и, впервые оторвавшись от ужа, сделал серьёзные глаза. – Я ведь, сам понимаешь, твою маму никуда не отдам.

— Понимаю, — сказал я. Мне стало немного веселее.

Ночью мне снилось, как я иду отдавать маму какому-то профессору по ужам, а папа бежит за мной со стеклянной банкой и кричит «Не отдам!»

Я проснулся и услышал, как в коридоре папа говорит кому-то «Профессор… профессор!»

В комнату зашёл дядька в длинном чёрном пальто. Я не разглядел его лица, потому что оно было спрятано за бородой и усами. Глаз тоже не было видно, очки у дядьки были с затемнёнными стёклами.

— Рома, познакомься, — сказал папа, — это профессор зоологии Чичиричкин. Зашёл к нам взглянуть на ужа.

Я этого дядьку и раньше видел. Каждый день с ним в подъезде сталкиваюсь. А он всё время спрашивает: «Кто это в вашей квартире так громко бегает, что у меня все кубки и награды на полках дребезжат?»

— Здравствуй, Рома, — сказал профессор. — Ехал с твоим папой в лифте, и он мне рассказал про ужика.

Мама стояла в дверях, сердито скрестив руки на груди. Она боялась, что папа опоздает на работу, а я не успею собраться в школу. Ужа мама больше не боялась: он ночевал в банке.

— Выпускай! – скомандовал папа. Я схватил банку. Мама убежала в кухню. Профессор с интересом поправил очки.

— Нуте-с, нуте-с! – сказал он.

Я отвинтил крышку, и уж выполз на ковер, ленивый после сна.

Вдруг послышался страшный грохот. Это профессор вскочил с ногами на комод.

— Профессор, что с вами? – взволнованно сказал папа. – Так и упасть недолго.

— Ничего, не упаду, — сказал профессор и вцепился в ковёр на стене. – Вы лучше тоже ко мне лезьте. И мальчика возьмите. У вас там гадюка на ковре.

— Ха-ха-ха! – засмеялся папа. – Это разве гадюка! Это ужик, тот самый, из леса! А гадюки там не водятся.

— Уж, — сказал профессор, — из отряда ужеобразных. Семейство неядовитых змей. Отличается яркими жёлтыми или белыми отметинами на голове. А гадюка могла из зоопарка сбежать.

Папа встал на карачки и некоторое время внимательно разглядывал ужа. Потом выпрямился, взял меня на руки и полез на комод.

— Убедились? – сказал профессор, крепче цепляясь за ковёр.

— Убедился, — вздохнул папа. – Что делать-то теперь?

— Пап, давай я его обратно в банку загоню, он меня слушается! – Я хотел спрыгнуть с комода, но папа крепко держал меня за пижамную рубашку. Он не позволил бы мне так рисковать жизнью.

— Одного не понимаю, — сказал папа, — что ж он нас не кусал всё это время?

— Так мы ему жизнь спасли, — объяснил я.

— Скорее, он ждал удобного случая, — сказал профессор. – Но теперь, когда его гадючная сущность раскрыта, он может напасть в любой момент.

Змей лежал на ковре. Иногда он поднимал голову и смотрел на нас.

— Гипнотизирует, — сказал папа. – Все закройте глаза.

Теперь папа и профессор сидели с закрытыми глазами. Я так не мог. Тёмная неизвестность страшнее, чем гадюка.

— Я, кажется, опаздываю на работу, — сказал профессор через пять минут.

— А я давно опоздал, — вздохнул папа. – И ладно. Надоело мне там. Сегодня понедельник, опять бумаги перебирать. Отдохну денёк.

— Пожалуй, тоже отдохну, — согласился профессор. – Сегодня в институте моя очередь кормить подопытного удава. С меня одной змеи хватит.

А я подумал, что, во-первых, совсем не плохо прогулять разок школу, а во-вторых, если я буду профессором – не то что змей, динозавров бояться не буду.

Тут дверь приоткрылась, и мы увидели мамин глаз. Она тихонечко подглядывала, что мы тут делаем. Всё закончилось, или ещё нужно прятаться в кухне.

— Спаси нас, спаси! – закричали мы. – Это вовсе не уж, это гадюка! Знаешь, как она кусается?!

Дверь захлопнулась. Папа приуныл. Он решил, что мама в эту секунду собирает вещи и переезжает жить к бабушке.

Но ещё минута – и мама ворвалась в комнату, вооружённая шваброй.

— Пошла, пошла! – кричала она, пихая гадюку шваброй в банку. Гадюка с обиженным видом подчинилась. Мама схватила банку и одним движением закрутила крышку. – Всё, — сказала она. – Можете слезать, зоологи.

И мы слезли. И бросились маму обнимать, а она обнимала нас. Даже профессор Чичиричкин обнимался. Он, кажется, больше всех был напуган.

— Мам, — сказал я, — почему ты ужа боялась, а гадюки не боялась?

Мама показала мне руки. Они мелко-мелко тряслись. Я понял, что мама ещё как перепугалась. Но для неё страшнее было бы, если б гадюка нас укусила. Или если бы я в школу опоздал.

Профессор забрал банку с гадюкой себе. Он сказал, что оставит жить её в институте. А весной поедет в командировку и отпустит в природу, туда, где ей привычнее жить.

Папа долго прощался с гадюкой. Он обнимал банку и стучал по стеклу.

— Эй, ты, — прошептал он, — я же знаю, почему ты не кусался.

— Почему? – спросил я, когда профессор ушел.

— А ты не догадываешься? – спросил папа.

Здесь можно и закончить рассказ. Догадливые сами поймут, почему. Но для тех, кто не понимает, я на всякий случай припишу мелкими буквами:

потому что друзья не кусаются!