Перевод с норвежского Юрия Вронского
Скачут, скачут жеребята
По загону вдоль плетня,
От рассвета до заката
Прыготня и беготня.
Не дерутся и не плачут
И не лезут на плетень,
Просто скачут, скачут, скачут,
Скачут, скачут целый день.
Стал щенок,
Бел, как мел.
Как он смог?
Как сумел?
Был на мельнице,
Бездельник.
Вот и стал он бел,
Как мельник.
Однажды Ульф гулять пошёл,
Фадера-рале-ра!
Пошёл и палочку нашёл,
Фадера-рале-ра!
Он в тот же миг
Вскочил верхом
На палочку свою,
И поскакал он –
Пыль столбом –
В Австрали-рали-ю!
Норвежская песенка, перевод Юрия Вронского
Ты да я да мы с тобой
В деревянном башмаке
При попутном ветерке
Выйдем к морю по реке.
А потом,
А потом
Море мы переплывём,
В Англию приедем –
Музыканта встретим,
Музыкант сыграет нам
Что-нибудь такое,
Чтоб ногам,
Чтоб ногам
Не было покоя!
А потом опять домой
Ты да я да мы с тобой
По морю да по реке
В деревянном башмаке.
Издалека, из-за леска
Он вынырнет сейчас,
И подмигнёт тебе слегка
Его горящий глаз.
Всё ближе, ближе гул колёс,
И вот, сбавляя ход,
Огромный потный паровоз
У станции встаёт.
Он молча постоит с тобой
И тяжело вздохнёт,
И белым дымом над трубой
Приветливо взмахнёт,
И загудит, пускаясь в путь,
За семафор, во тьму:
- Когда-нибудь куда-нибудь
Я и тебя возьму!
На дороге след лосиный.
В нём прозрачная вода.
Лист, оброненный осиной,
Только что упал туда.
Горькая калина
Сама себя хвалила:
- Скажу вам, не греша,
Я с мёдом хороша!
А мёд ответил:
- Ты не врёшь!
Но я
И без тебя хорош!
Ходит окунь в глубине,
В глубине, на самом дне.
Я кричу ему из лодки:
- Зря таишься, дурачок!
Не в твоей ли жадной глотке
Скоро будет червячок?
Ходит окунь в глубине,
В глубине, на самом дне,
Равнодушным круглым оком
На червя косится окунь.
Чтобы лучше он клевал,
На червя я поплевал
И тихонечко сижу,
Вниз на окуня гляжу
И крючок ему с наживкой
Прямо к носу подвожу.
Ходит окунь в глубине,
В глубине, на самом дне,
Равнодушным круглым оком
На червя косится окунь.
Ходит окунь, не клюёт,
На червя и он плюёт.
Тут от нас невдалеке
В чёрном-чёрном чердаке
Вот уже сто первый год
Проживает чёрный кот.
Он сметану не ворует,
Как положено котам,
Но ужасно озорует,
Озорует по ночам.
Если выйдешь очень поздно,
То увидишь, если звёздно,
Как, вскочив на небосвод,
Ловит звёзды чёрный кот.
Вы, наверно, замечали -
Было больше их вначале?
От соседей сам я слышал,
Что в минувшую весну
Чёрный кот на крышу вышел
И облизывал луну.
Вы заметили, наверно,
Что с тех пор ей очень скверно?
Наша бедная луна
До того теперь бледна,
Что и в самый ясный полдень
Совершенно не видна!
В комнате у бабушки -
Верная лошадка.
Сколько б ни пахала,
А на пашне - гладко.
Как бы ни спешила,
А стоит, как башня.
Но зато под нею
Быстро едет пашня.
Перевод Юрия Вронского
Мы в Рио тебя увидали,
Кормили тебя, а потом
Украли и Лаем назвали.
Ты стал корабельным псом.
Владеешь ты миской, матрасом.
Ты здесь уж давно не в гостях.
Ты лаешь по-шкиперски, басом
На ветер, гудящий в снастях…
Товарищ, ты нас защищаешь,
И штормы тебе не страшны.
Ты мчишься вдоль борта, кусаешь
Косматый загривок волны.
А мы вспоминаем, как сказку,
Далёкий родительский дом
И всю свою нежность и ласку
Тебе одному отдаём.
В маленьком доме,
Который за маленьким домом
Сапожника Грина,
В тёмной кладовке,
Которая в тёмной кладовке
Его магазина,
Под табуреткой,
Которая под табуреткой
Жены его брата,
Дед его прадеда
Булочку с маком
Спрятал когда-то.
Перевод с польского Юрия Вронского
Сказку тебе о зиме расскажу.
Видишь, снежинки в ладонях держу?
Первая будет тебе, а вторая
Птицей домчится до южного края
С просьбой к Весне – воротиться опять.
Третью мы просто отпустим летать…
После «летать» увидав многоточие,
Верно, ты спросишь: «А где же все прочие?»
Прочие вьются, в дали маня:
Ветер нашёл их раньше меня.
Познакомились мы в 1945 году в Строгановском художественном училище. Токмаков выделялся из всех бешеной требовательностью к самому себе. Все мы там беспрерывно рисовали – делали наброски друг с друга и со всякого, кто соглашался минутку попозировать. Однако видеть Токмаковские наброски нам доводилось редко, потому что, едва закончив или даже не закончив рисунок, он с яростью набрасывался на него, мял, рвал и засовывал в урну.
Вы, наверно, читали книги о викингах, свирепых морских разбойниках, предках нынешних норвежцев и прочих скандинавов? Среди викингов были люди, которых называли «берсерки», – во время битвы берсерки впадали в неистовую ярость и проявляли силу и выносливость, не свойственные человеку в обычных обстоятельствах. Когда битва заканчивалась, они падали на землю и лежали без сил. Что-то от берсерков было и в Токмакове. Он и работал, и всякое дело делал так, как будто занимал где-то силы сверх своих человеческих. Помню, он боролся на лугу с нашим общим другом – самым сильным человеком из всех, какие мне только встречались. Этот заведомый силач никак не мог одолеть Токмакова и называл его медведем, хотя Токмаков и так Лев.
Однажды мы с Токмаковым гуляли по Красноярскому парку и набрели на силомер. За плату тебе вручали особой формы железяку, и ты ударял ею по наковаленке, рядом с которой возвышалась шкала со стрелкой, – до какого деления взлетит стрелка, такой силы, значит, твой удар. Токмаков ударил, и стрелку заклинило за пределами делений. Когда мы возвращались после прогулки, служители всё ещё чинили силомер. Зато и Токмаков отшиб себе руку, так что несколько дней не мог писать этюды. Впрочем, в тот же день он был отчасти вознаграждён. За Енисеем на вершине одной из сопок возвышается скала, очертаниями слегка напоминающая туфлю. Называется скала, как нам сказали прохожие, Токмак.
Первый шквал славы обрушился на Токмакова, когда вышла с его иллюстрациями книга Джанни Родари «Джальсамино в стране лжецов». Рисунки не были похожи ни на чьи другие. До него так никто не рисовал. Но книга почему-то всё-таки вышла. Вся Москва гудела, всюду только и разговору было, что об этой книжке и о том, что Джанни Родари должен вот-вот приехать – поглядеть на Токмакова.
С тех пор Токмаков рисовал так, чтобы было ни на кого не похоже, да и самого себя он никогда не повторял.
Вот он какой – мой друг Лев Токмаков.
Cеверо-запад Европы зовётся Скандинавия и населён он скандинавами. Так называют норвежцев, датчан, шведов и некоторых других жителей Северной Европы. Это мужественные, а главное, умные люди. В отличие от большинства европейцев, норвежцы, датчане и шведы не стали прогонять своих королей, когда это было модно. Зато они и теперь живут, как в сказке: у них есть короли и королевы, принцы и принцессы, королевские дворцы и придворные, не говоря уже о том, что сами они по-прежнему обитатели королевств, и у них до сих пор случается золушке выйти замуж за принца, а удачливому парню жениться на принцессе.
Скандинавия – край стихов и сказок, а поэзия и сказка, как известно, родные сёстры. Жители этого края очень любят детей и с незапамятных времён сочиняют для них сказки, стихи и песни. Этим занимаются даже весьма серьёзные дяди и тёти. Про многие из них трудно теперь сказать, кто их сочинил – взрослые для детей или дети сами для себя. Но это и неважно, главное, норвежские дети охотно их читают и поют. Надеемся, они понравятся и вам.
Юрий Вронский
Перевод Юрия Вронского
Наверно, задуман я был мотыльком,
А вырос цветком гороха
И тихо машу крылом-лепестком...
Но это не так уж плохо:
И бабочкой быть, и красивым цветком,
А главное - быть хорошим,
Цвести, отцвести и дремать под листом
С животиком, полным горошин.
Буря шхуну исковеркала,
Шхуна спит на дне морском.
В стёкла круглые, как в зеркало,
Спруты смотрятся тайком,
И тогда рыбёшка дерзкая
В них швыряется песком.
Крабы старые и малые
Носят панцири, клешни,
Бродят потные, усталые,
Но не выйдут без брони.
До чего же толстопалые
И несчастные они.
Там всегда погода мокрая,
Можно грипп схватить вполне,
Да и качка там жестокая...
Только в самой глубине
Раковина одинокая
Мирно дремлет в тишине.
И, никем не обнаружена,
Триста лет и триста дней
В ней живёт одна жемчужина -
В мире нет её крупней.
В воскресенье после ужина
Расскажу тебе о ней.
Перевод Юрия Вронского
Жил пекарь очень грустный
На крохотном островке
И крендель очень вкусный
Жевал в большой тоске,
И крем-брюле с вареньем
Глотал он с отвращеньем -
Он ел их в одиночестве
На крохотном островке.
И корабли, конечно,
Он видел вдалеке...
Он звал их безуспешно
И плакал безутешно,
Сжимая кекс в руке.
А как слезам не литься,
Коль не с кем поделиться
На крохотном островке?
Так жил наш пекарь грустный
На крохотном островке
И крендель очень вкусный
Жевал в большой тоске,
Но вот вчера он умер
На сахарном песке,
И стало очень пусто
На крохотном островке.
Как-то раз у капитана
Посредине океана
Трубку старую украл
Озорной девятый вал.
С той поры прошло сто лет -
Старику покоя нет!
Год за годом он обходит
Океаны и моря
И на дне морском находит
Паруса и якоря,
Бригантины и корветы,
Пушки, сабли, пистолеты,
Груды всякого добра
Золота и серебра,
Бочки солонины,
Древние кувшины,
Сундуки монет...
А вот трубки нет!
Где паруса?
Вот чудеса -
Как провались в яму!
- Куда девались паруса? -
Спросил мальчишка маму. -
А вдруг корабль погиб, и там
Никто уж не спасётся?
- Да нет, сынок,
Он по волнам,
Как чайка, вдаль несётся.
Похож на мячик
Шар земной,
И кто уплыл далёко,
Уже не виден нам с тобой
Из-за земного бока.
Ёжику шепчет
Лисица-сестрица:
- Миленький Ёжик!
Вам надо побриться!
Красавцем вы станете,
Честное слово!
Я же бесплатно
Побрить вас готова!
Ёжик в ответ ей:
- Лисица-сестрица!
Я бы, конечно,
Не против побриться,
Коль вы бы пошли бы
К зубному врачу бы
И вырвали ваши
Прекрасные зубы!
- Эй, пчела, а пчела,
Ты вчера где была?
- На лугу я мёд брала.
Извини. Спешу. Дела.
- Эй, пчела, а пчела,
Ты сегодня где была?
- На лугу я мёд брала.
Извини. Спешу. Дела.
- А какие, эй, пчела,
Завтра ждут тебя дела?
- Завтра я без лишних слов
Буду жалить болтунов!
(Перевод с сербского Юрия Вронского)
Дороги, дороги
Торопятся в путь.
Как редко
Случается им
Отдохнуть!
Одна пробурчала сердито:
— О Господи! Как я разбита!
Другая промолвила строго:
— И я
Не свинья,
А дорога!
За что мне такая
Высокая честь,
Чтоб в грязь
Непролазную
Лезть?
Воскликнула третья
В смертельной обиде:
— Ах, если б вы пожили,
Солнца не видя!
Какая мне радость,
Какое веселье —
Змеёй извиваться
В глубоком ущелье?
Но всё же пути их
Прекрасны,
А жалобы вовсе
Напрасны.
Любая дорога —
И эта, и та —
Ведёт от порога
Туда, где мечта!
Перевод Юрия Вронского
Чудно летучей мышью быть,
Чудно ночную тьму любить,
А спать при солнце, детки.
Поймём ли мы когда-нибудь,
Как удаётся ей уснуть
Вниз головой на ветке?
Чудно родиться пауком,
Чудно весь век ходить с клубком,
Для мошек сеть сплетая.
Зато он может поместить
В своём брюшке паучьем нить
Длиною до Китая!
40° южной широты
Нас в солнечную бурю
Уносят паруса.
Зловещею лазурью
Пылают небеса.
Сверкает берег белый.
Там вечная зима,
И только самый смелый
Там не сойдёт с ума.
Как тяжко альбатросы
Летают в шторм такой!
Как заунывно тросы
Поют про край родной!
Перевод с норвежского Юрия Вронского
Воробей сидит и плачет:
– Поломался чик-чирик!
Что теперь я буду делать?
Молча жить я не привык!
Стал он думать.
Думал, думал,
И придумал наконец:
– Полечу скорее в кузню –
Не поможет ли кузнец?
А кузнец толковый
Взял две нужных вещи –
Молот да клещи:
Пинг-панг,
Клинг-кланг! –
И чик-чирик
Как новый.
Я всю кладовую обшарил, и вдруг
Попался мне сыру засохшего круг.
Ах, только б он был не пустой!
Пытались мы резать его, а потом
Решили: разрубим его топором!
И сыр этот был не пустой.
Сначала из сыра явился портной,
Потом престарелый священник с женой.
Но сыр ещё был не пустой.
Красивая девушка вышла, а вслед
Явился хорошенький мальчик трёх лет.
И сыр ещё был не пустой.
Потом появилось двенадцать овец,
Потом наковальня, за нею – кузнец.
И сыр ещё был не пустой.
Козлёнок, телёнок, корова и вол,
Два стула, кровать, табуретка и стол.
И сыр ещё был не пустой.
Но вот появилась сова, а за ней –
Принцесса в карете с шестёркой коней.
И сыр оказался пустой.
Перевод с норвежского Юрия Вронского
Воробей сидит и плачет:
– Поломался чик-чирик!
Что теперь я буду делать?
Молча жить я не привык!
Стал он думать.
Думал, думал,
И придумал наконец:
– Полечу скорее в кузню –
Не поможет ли кузнец?
А кузнец толковый
Взял две нужных вещи –
Молот да клещи:
Пинг-панг,
Клинг-кланг! –
И чик-чирик
Как новый.
Я всю кладовую обшарил, и вдруг
Попался мне сыру засохшего круг.
Ах, только б он был не пустой!
Пытались мы резать его, а потом
Решили: разрубим его топором!
И сыр этот был не пустой.
Сначала из сыра явился портной,
Потом престарелый священник с женой.
Но сыр ещё был не пустой.
Красивая девушка вышла, а вслед
Явился хорошенький мальчик трёх лет.
И сыр ещё был не пустой.
Потом появилось двенадцать овец,
Потом наковальня, за нею – кузнец.
И сыр ещё был не пустой.
Козлёнок, телёнок, корова и вол,
Два стула, кровать, табуретка и стол.
И сыр ещё был не пустой.
Но вот появилась сова, а за ней –
Принцесса в карете с шестёркой коней.
И сыр оказался пустой.
Перевод Юрия Вронского
Если найдётся
В сарае точило,
Скобель наточишь,
Стамеску, зубило,
Ножик и ножницы –
Всё, что захочешь,
Только тупицу
Уже не наточишь.
Плачет ветер за окном,
Плачет ночью, плачет днём,
Плачет ветер об одном –
Об ушедшем красном лете.
А у нас пылает печь,
Ветер мог бы здесь прилечь,
Завести с дровами речь
Об ушедшем красном лете.
Дров побольше притащу,
Ветер в комнату впущу,
Вместе с ветром погрущу
Об ушедшем красном лете.
Стихи Юрия Вронского
Музыка Григория Гладкова
Жили-были
Трое троллей
На вершинах
Дальних гор.
Жили тролли,
Не скучали,
Хоть молчали
С давних пор.
Как-то раз,
Никто не знает,
От каких-таких
Причин,
В той стране
Раздался грохот.
– Что за шум? —
Спросил один.
Но затих
Ужасный грохот,
И опять настал
Покой.
Триста лет
Прошло в молчанье.
– Это мышь! –
Сказал другой.
А когда тысячелетье
Протекло над краем снов.
Третий тролль сказал:
– Прощайте!
Ненавижу болтунов!
Перевод Юрия Вронского
Раз-два-три,
Посмотри -
Мы по лужам
Пляшем.
Топ-топ-топ,
Шлёп-шлёп-шлёп,
Пробегаем пляжем.
На дома -
Кап-кап-кап,
Кап-кап-кап -
На головы.
Много ма-
Леньких лап
У дождя
Весёлого.
У лягушек хриплы голоса
Оттого, что холодна роса,
Холодна вода весенних луж,
А с небес кропит холодный душ.
И сидят они среди болот
Без плащей, без зонтиков, без бот,
Промокают с головы до пят...
Потому, конечно, и хрипят.
Перевод Юрия Вронского
В заколдованном краю
Баю-баюшки-баю
Удивительные вещи
Я нередко узнаю.
Поздно вечером однажды
Возвращаюсь из кино —
На сосне играет филин
Сам с собою в домино.
Раз в театре на спектакле
Был я сильно возмущён:
Заслонил мне всех актёров
Впереди сидевший слон.
А ещё почище случай
Видел в речке я однажды,
Из воды кричали рыбы:
– Умираем мы от жажды!
А недавно видел белку
В фиолетовом тюрбане —
Эта белка пела песни,
Примостившись на тюльпане.
Повстречал одну улитку,
Ей гора была по пояс.
Эта самая улитка
Обгоняла скорый поезд.
Двум собакам надоело
Бегать-прыгать по росе.
Они лодку оседлали
И помчались по шоссе.
Видел сам: у этой лодки
Были ноги и копыта!
А бедняга дятел спятил
И долбил для всех корыта.
Раз охапками носил я
Воду в речку с огорода,
Там я видел: рак отшельник
В воду лез, не зная брода.
Ну, а где всё это было?
Угадайте это сами.
Там – за синими горами,
Там – за тёмными лесами,
В заколдованном краю
Баю-баюшки-баю.
Тропка бежит от избы лесника,
Как ручеёчек от родника.
Трудно приходится маленькой тропке –
Надо петлять и прыгать по сопке.
Но тропка спускается к логу
И скоро впадает в дорогу.
Дорога бежит средь берёзок и ёлок,
Её иногда называют «просёлок».
Мелькают деревни, леса и поля,
Бежит наш просёлок, на взгорье пыля
И чавкая грязью в болоте –
Вы здесь без сапог не пройдёте!
Но вот и просёлок впадает в шоссе,
Где мчатся потоком машины
По чёрной асфальтовой полосе
За горы, холмы и равнины.
Железо и камень траву и листву
Всё чаще сменяют, а вскоре
И лента шоссе впадает в Москву,
Как реки впадают в море.