Виконт приподнял голову, вскинул вверх узкую морду. Чуткие острые уши его сквозь порывы снежного ветра уловили знакомые звуки: «Бо-мжик! Бо-мжик!». Приветливый мужской голос явно звал его к миске. Надо спешить. И хоть откликаться на странное прозвище не очень-то хотелось, но голод – не тётка. И наедаться нужно было впрок. Хозяева маленького лесного домика приезжали не часто. Их приходилось ждать три дня и три ночи. Они топили жилище, ночевали и снова уезжали, погрузив в машину тяжёлые сумки с какими-то банками. И дверь в дом лапой было уже не открыть. И снова нужно было промышлять по помойкам. Конечно, иногда и там удавалось отыскать что-нибудь съестное: куриные косточки, очистки картофеля, чёрные хлебные корки. Но раз на раз не приходится. Да и гнилой запах помойки уж больно бил по чувственным ноздрям. Рыбьих костей было больше, но иметь с ними дело не хотелось. Один такой урок запомнился надолго. Как-то острая рыбья косточка воткнулась в верхнее нёбо, и он не мог освободиться от неё дня два. И лапами пытался из пасти вытаскивать, и рвоту вызывал, ничего не помогало. Он жалобно скулил, но безлюдные дома к его страданьям были глухи. А потому сейчас, к миске с едой, его дважды приглашать было не надо.

Миска ставилась на нижнюю ступеньку лестницы, что вела на второй этаж. В тёплую комнату, наверх, его не пускали. Наверное, боялись привадить. Иногда, конечно, ему удавалось, толкнув носом дверь, проникнуть на веранду, где стояли два старых дивана. На них лежать было теплее, чем на полу. Но хозяйка этого не приветствовала. И понятно почему. От лап на покрывале оставались грязные пятна. Виконт смотрел на них с сожалением. Хозяйка тоже. Она брала в руку метлу, но бить – не била, только пугала.

– Уходи, Бомжик, уходи! Поищи своих хозяев. Сколько можно бомжевать?! Ты ведь породистый пёс. А нам никак нельзя заводить животных. Работа такая.

Поджав увесистый хвост, с веранды Виконт уходил. Зачем наглеть? Приютили – и то хорошо. Другие кидали в его сторону палками, чтобы отогнать его, бездомного пса, от своих хором.

Прежде чем поставить миску на ступеньку, хозяин дружелюбно потрепал его по загривку и попросил лапу. Чего-чего, а уж это-то Виконт делать умел. Послушно подавал сначала левую, потом правую. Понимал и выполнял все другие команды. «Сядь!», «Ляг!», «Место!», «Рядом!», «Иди сюда!», «Нельзя!», «Фу!», чем и подкупал сейчас жильцов этой странной деревеньки, в которой люди не жили, а приезжали только на короткий срок.

«Ешь!» – сказал хозяин и стал подниматься по лестнице в тёплую комнату, куда Виконту всегда так хотелось проникнуть. И однажды это ему удалось. Комнатка была до того маленькая, что ему, с его длинным туловищем, было трудно развернуться, не задев задом печку, стол или кровать. У его прежних хозяев дом был куда больше, хоть и без второго этажа. Он спал, уютно свернувшись калачиком в углу, у двери, на шерстяной подстилке, от которой так приятно пахло детской мочой и потом. Детёнышей в семье было двое. Девочка, которая откликалась на кличку Настя, и малыш Рома, который ещё только учился ходить. Рома часто вцеплялся ему в шерсть цепкими пальцами и, таким образом, тащился за ним по всей комнате, смешно перебирая непослушными ногами. Виконт не огрызался, терпел. Надо ж помочь малышу научиться ходить. Вон, Настя, какая ловкая! Не только ходит, но и бегает, и через верёвку прыгает. Даже на одной ноге вертеться может, что поражало Виконта больше всего. Насте он отдавал особое предпочтение: лизал её в нос, усами щекотал кожу под коленками, тёрся головой о мягкий зад. И даже совсем не обижался, когда она усаживала своего брата ему на спину. Конечно, он не лошадь, но что не сделаешь ради любимого человека. От Насти Виконту перепадали всякие вкусноты: конфеты, печенье и даже ароматные кусочки фарша, зачем-то завёрнутые в тесто. Их Настя смешно называла – «пельмени». Настина мама за пельмени Настю, конечно, ругала. Но не так грозно и громко, как Борис. Само имя этого большого мужчины, с рычащим звуком «р-р-р», вызывало у Виконта настороженность. Да и запах Бориса ему совсем не нравился. Его дух отдавал бензином, мазутом и спиртом. Ко всему этому ещё примешивался, так ненавистный всему их собачьему роду, запах лука, перца и чеснока. Словом, Борис был для него чужим. И не только для него. Чужим был он для всей семьи. Появился Борис в их доме прошлым летом. Ромка ещё тогда и сидеть не умел, и Настина мама кормила его своим молоком. Сначала Борис разговаривал со всеми вкрадчиво, тихо. Сажал Настю к себе на колени, подкидывал к потолку Ромку. Но всё равно, когда рука Бориса прикасалась к его спине, Виконт весь сжимался и, прогибаясь, уходил в сторону. Борис убирал руку и ухмылялся.

– Большой пёс, а такой трусливый.

Слышать это было обидно. Трусливым Виконта не считала ни одна собака в их дворе. Просто Борису он не доверял. Однако терпеть его приходилось, потому что большая хозяйка, Настина мама, относилась к нему благосклонно. Разрешала ложиться с собой в постель и мяса в тарелку накладывала столько, что у Виконта, внимательно наблюдавшего за обеденной трапезой, слюни текли чуть не до пола. За что любила Настина мама этого Бориса, Виконт в толк взять не мог. И когда тот повышал на хозяйку голос, шерсть на загривке у Виконта становилась дыбом, и из ощерившейся пасти вырывался грозный рык. Настина мама смущенно смеялась, а Борис грозил ему кулаком.

– Смотри у меня! Я тебя когда-нибудь в лес завезу, волкам на съеденье! Будешь знать!

При этих словах Настя начинала плакать. А мама успокаивала:

– Ну, что ты, глупенькая? Дядя Боря шутит.

Какие там шутки! Шутками, конечно, здесь не пахло. И никакой дружбы между ним и Борисом не намечалось, хоть тот иногда и подкидывал ему сладкие косточки из супа. Не любил Виконт не только Бориса, но и машину, на которой тот ездил. Однако колеса обнюхивал, чтобы узнать, кто из местных псов поднимал на них заднюю лапу. Люди – людьми, но общаться с сородичами всё равно тянуло.

В этой безлюдной деревеньке, куда однажды завёз его Борис, приведя свои угрозы в действие, собак почти не было. Один цепной Рой, глупый и кичливый, с которым никаких дел иметь не хотелось. Рой, без нужды, облаивал не только сородичей собак, но и всех прохожих, будь то жители деревни, рыбаки, проезжие водители, повернувшие на грунтовку перекусить. Злость его Виконт понимал. Попробуй всю свою собачью жизнь отсиди на цепи и бегай по гремучей проволоке от дома до будки и обратно. Как тут не взбесишься! На такую жизнь Виконт не согласился бы ни за какие коврижки! Уж лучше рыться на помойках и спать где-нибудь на картонных коробках, но быть свободным, чем копить злость, ютясь в тесной будке.

Хозяева лесного домика не появлялись уже давно. Начались сильные морозы. Лапы у Виконта от холода начали дрожать. Он то и дело прижимал их к впалому животу. Но это помогало ненадолго. Помойки не пахли ничем съестным. От голода зрение притупилось. Иногда за снежными клубами вьюги ему мерещились чьи-то тени. Он вздрагивал, напряжённо водил локаторами ушей и снова опускал голову на лапы. Больше всего донимал голод. Пришлось ободрать зубами стволы яблонь. Замёрзшая кора отдиралась плохо. Носом разрыл кучу замерзшей травы в надежде отыскать мышонка, с которым играл в первые дни своего здесь пребывания. Тогда ему не хотелось вонзать зубы в его мягкое брюшко. Новые хозяева кормили хорошо, да и сам мышонок вызывал умиление своей шелковистой пушистостью. Виконт нажимал ему лапой на хвост, пытаясь остановить суетливый бег, но мышонок жалобно пищал, и Виконт поднимал лапу, подкидывая мышонка длинным носом. Теперь бы ему было не до игры. В голодном брюхе урчало так, что пролетающие мимо вороны любопытно косили бусинки глаз в его сторону. Надо было что-то предпринимать. И Виконт стал осторожно пробираться к квадратным ящикам, что стояли у кустов смородины. Ящики были обрыты снегом. От них шло чуть заметное тепло. И пахло чем-то сладким, как пахнут летом цветы. Виконт догадался – пчелиные ульи. Из узких щелочек, откуда обычно вылетали пчёлы летом, исходил какой-то нудный гул. К пчёлам Виконт относился с опаской. Они, конечно, добрее и умнее ос, но бегать от них всё равно приходилось. Пуще всего от этих и всяких подобных им тварей нужно было беречь нос. Учуяв у морды пчелиное жужжанье, Виконт прятал нос в траву, в песок, в опилки. Пусть лучше жвакнут в спину, в лапы, в хвост, но только не в нос!

Пчелиные домики были аккуратно накрыты каким-то тяжёлым и плотным материалом. Виконт ухватился за край покрытия и стащил его на снег. Потом поднял лапы и принялся ими царапать деревянные стенки пчелиного жилища. Гул в домиках усилился. Но проникнуть внутрь не удалось. А через маленькую щелочку, из которой тянуло сладким запахом, ничего не было видно. Сколько не облизывал её длинным языком, на зуб ничего не попадало. Опустив плетью хвост, Виконт поплёлся обратно к крыльцу хозяйского дома. И тут чуткое ухо уловило шум подъезжающей к деревне машины. Самой машины ещё не было видно, но слух и нюх Виконта не обманешь. Он опрометью кинулся навстречу. Не ошибся. Это была машина хозяев лесного домика. Сейчас застучат по мёрзлым ступенькам бойкие ноги, заскрипит, открываясь, входная дверь, заструится дым из длинной трубы, и ему вынесут миску с долгожданной едой!

Машина медленно двигалась к дому, подминая под себя хрустящий снег. Виконт радостно лаял, перебегая с одной стороны дороги на другую, таким образом пытаясь преградить машине путь.

Первой из неё вышла хозяйка. От радости Виконт долго бегал вокруг неё кругами. Затем встал на задние лапы, положив передние ей на грудь. И даже хотел лизнуть в губы, но та вовремя отклонилась. И понятно. Больно хочется ей целоваться с ним после помоек!

– Бедненький ты наш! – запричитала женщина. – Сейчас, сейчас мы тебя накормим! Я тебе каши с тушёнкой сварила.

– Э-э-х!– горестно протянул хозяин. – Смотри, что он тут с голодухи натворил!

Виконт сразу всё понял. Перевёл тревожный взгляд с хозяина на обглоданные стволы яблонь и разбросанные по саду матерчатые покрытия пчелиных домиков. Конечно, хозяева за это не похвалят. А, может, и поесть не дадут. Виновато склонив голову до самого снега, Виконт поплёлся к дороге.

– Иди сюда! – позвал хозяин. – Наказывать не буду. Сами виноваты. Что ж тебе оставалось…

Виконт не поверил своим ушам. Остановился, вильнул хвостом, покрутил головой.

– Ну, не бойся! Сказал же, наказывать не стану.

Виконт верил. Таким голосом зла не чинят. Подошёл к хозяину, доверчиво ткнулся носом в тёплую ладонь. Тот погладил его по голове. А хозяйка уже ставила на крыльцо миску с едой. Он набросился на еду так, что забыл подать ей лапу. В два счёта миска была опустошена. А он, знай, всё вылизывал её железные края.

– Пропадёт пёс здесь! – покачал головой хозяин. – И в город не возьмёшь. При наших-то командировках… Кто согласится за таким большим ухаживать. Надо в посёлок отвезти. Может, там его бывшие хозяева найдутся. Хотя, скорее всего, сами избавились от него. Не прокормить.

Виконт переводил взгляд с мужчины на женщину, с женщины на мужчину. Чуял, что скоро судьба его будет определена. В этот раз ночевать его пустили в дом. Мороз завернул не на шутку. Он примостился на циновке между печкой и тумбочкой, в которой хранилось помойное ведро. И заснул так крепко, что во сне заскулил.

– Ты чего? – включив свет, погладила его по спине хозяйка. Он только лизнул ей руку, мол, не беспокойся, просто сон приснился. Она выключила свет и легла, обняв хозяина за спину.

Виконт тяжело вздохнул. Во сне ему приснилась Настя. Она тоже обеими руками обнимала его за шею, и на нос ему капали её горячие слёзы. Он слизывал с её щёк солёные капельки и поскуливал от блаженства собачьей преданности.

А на другой день хозяева стали снова собирать сумки и пакеты. Виконт старался не мешать им. Переходил с одного места на другое. И даже тогда, когда хозяйка нечаянно наступила ему на лапу, не взвизгнул, чтобы не напугать её, просто спрятался под стол. Под столом было свободно. И что он раньше не догадался перетащить сюда циновку и устроиться на ночлег? А когда все вещи были погружены в багажник, хозяин повернул ключом дверной замок, и дружеским свистом позвал его в машину. Хозяйка открыла заднюю дверку:

– Ну, залезай! Скорее, а то холоду напустим.

Но лезть в машину Виконту совсем не хотелось. Сразу вспомнилось, как заманивал и запихивал его на заднее сиденье Борис. Он попятился назад. Тогда хозяйка поднесла к самому его носу мясную косточку. Искушение было свыше его сил. Он поставил передние лапы на сиденье, осторожно взял косточку в рот. Хозяин подхватил его задние лапы, и тут же дверца машины захлопнулась. Виконт задрожал всем телом, но хозяйка ласково погладила его по спине. Машина тронулась. А когда выехали на большую дорогу, и навстречу понеслись яркие огни, Виконт не выдержал и отчаянно завыл.

Хозяйка изо всех сил прижимала его к себе, что-то шептала, успокаивая. Но передние лапы Виконта всё равно были напряжены так, словно его за ошейник тащили в пропасть. Хотя никакого ошейника на шее у него не было. Борис снял его перед тем, как выпихнуть из машины. Автомобиль качнуло. Виконт широко расставил лапы и упёрся мордой в плечо хозяина. Тот кивнул, не отрывая взгляда от дороги, мол, не горюй, дружище, всё образуется.

А потом вдруг мелькающие за окном дома показались ему знакомыми. Ну да! Вот автобусная остановка, возле которой он любил попрошайничать у приезжих недоеденные в пути кусочки пирогов. Вот магазин, куда они с Настей бегали за хлебом. А вот у столба поднял заднюю лапу пёс по кличке Дружок, с которым они вместе гоняли по двору наглых кошек. И это был точно он! У кого ещё круглый год хвост в репейных колкушах?! Виконт взвыл от радости. Хозяин тотчас остановил машину, будто только и ждал этого сигнала. Хозяйка открыла дверцу. Нетерпеливо постучав по спине хозяина хвостом, и лизнув хозяйку в щеку, Виконт выскочил из машины и припустил к родному дому. На его звонкий лай первой выбежала на крыльцо Настя. Она крепко обхватила его руками за шею и громко закричала:

– Мама! Мама! Виконт вернулся! Он не бросил нас! Дядя Боря сказал неправду!

Из-за двери выглянул малыш Рома. Он ковылял на своих кривеньких ногах уже очень уверенно. Настина мама вышла из дому последней.

– Викоша! Исхудал-то ты как! – горестно всплеснула она руками. – Ну, ничего. Были бы кости, а мясо нарастёт.

Она с нежностью погладила его довольную, оскалившуюся морду. Он потянул носом, вдыхая её родной запах. И приятно удивился: от неё совсем не пахло Борисом. Оглянулся. Машины Бориса тоже нигде не было видно, хоть дело шло к вечеру. Странно. Настя поймала его вопросительный взгляд.

– Не бойся, Виконт! Дядя Боря с нами больше не живёт.

Настина мама грустно улыбнулась. Виконт всё понял. Подошёл к ней, лизнул руку, встал на задние лапы, поставив передние на высокие перила крыльца, сладко потянулся, прогибая спину. Теперь ростом он был с Настину маму. Если бы только он умел говорить, непременно сказал бы: «Не горюй. Теперь мы снова все вместе. И всё будет хорошо. Видишь, какой я большой! Никому не дам вас в обиду!». Настина мама всё поняла правильно, потому как прижала его голову к своей груди, вздохнула и прошептала:

– Верю!!!

Задрав русые чубы вверх, Тёмка с Русей наперегонки мчались по грунтовой дорожке дачного участка к озеру. Босым пяткам было больно от мелких колких камешков, которые время от времени попадались под ноги. Но дед говорил, что претерпевать боль полезно. Настоящий мужчина должен быть выносливым. А бабушка добавляла, что земля чистит и наделяет человека силой. Ну, насчёт «чистит» у Тёмки были большие сомнения. Даже в бане грязь от пяток было не отодрать ни мочалкой, ни пемзой.

Завидев голубую панамку соседки тёти Нины, мальчишки почти в голос закричали:

– Драсьте, тёть Нин!

Дедушка Вова, который шёл сзади, заворчал:

– Вот пустоголовые! Сколько раз в день здороваться можно? Уже пятый раз купаться бежите. Не отрывайте людей от работы.

А тётя Нина, приветливо помахав им рукой, позвала:

– Мальчишки! Бегите сюда, я вам что-то покажу.

Не раздумывая, Тёмка резко свернул с намеченного курса. За ним, с рёвом, имитирующим самолётный двигатель, затормозил у бетонного бассейна и Руся. В бассейне жили два окуня, которых тётя Нина окрестила Федькой и Васькой. Рыбёшек поймал на удочку муж тёти Нины, дядя Жора. Осторожно снятые с крючка, они распушили спинные плавники и, как выразилась тётя Нина «продемонстрировали такую прыть», что она пожалела рыбок и не отдала коту на закуску, а уговорила мужа выпустить «окушков» в бассейн. Окушки тоже, наверное, были двоюродными братьями, как Тёмка с Русей. Руся был Тёмке по плечо, хоть младше всего на год.

Тётя Нина уже однажды показывала им, как окушки узнают её по панамке. У какого угла бассейна останавливалась тётя Нина, туда устремлялись и Федька с Васькой. Она кормила рыбок из рук тщательно вымытыми под краном червяками. Федька, который был значительно толще Васьки, не позволял юркому собрату первым выдёргивать червяка из рук тети Нины. Стоило Ваське опередить его, как Федька, подняв на загривке плавник, из которого торчали острые иглы, сердито гонял его по бассейну. А тётя Нина переживала:

– Ну, вы поглядите! Забивает маленького!

Вот и бабушка, когда жарила пирожки с морковкой, всегда давала первому Русе да ещё приговаривала при этом:

– Он меньше и младше тебя, Тёмушка. А ты – старше и умнее. Значит, можешь подождать.

Тёмка соглашался. И ждал. И потому забияку Федьку понять никак не мог.

В плохую погоду рыбки забивались под металлическую лесенку и на панамку тёти Нины не реагировали. В такие дни тётя Нина говорила мужу, что на рыбалку он собирается зря, клёва всё равно не будет. И всегда оказывалась права.

Когда тётя Нина с дядей Жорой уезжали в город, Тёмка с Русей кормили окушков сами. Больше всего червей было в навозной куче. Промытые водой черви проскальзывали между зажатых в кулак пальцев, и до бассейна удавалось донести одного или двух. Как они умудрялись удирать, оставалось для Тёмки загадкой. Из рук Тёмки и Руси червей окушки не брали. Мальчишкам приходилось бросать их в воду, а потом внимательно наблюдать за тем, как те медленно опускались на дно. Только тогда рыбки устремлялись к добыче. И снова, как всегда, лидировал Федька. Иногда Ваське всё же удавалось схватить червяка с другой стороны. Тут начиналось «перетягивание каната» до тех пор, пока червяк не разрывался пополам. Но червяков Тёмке жалко не было, как не было жалко комаров и мух. И хоть червяки не кусались, как мухи и комары, но всё равно были (Фу-у-у!) какими-то противными.

Сегодня, подбежав к бассейну, Тёмка с Русей увидели, что в нём нет воды. Открыв рты, они уставились на тётю Нину, а она кивнула на ведро, стоявшее возле её ног.

– Прощайтесь, мальчишки, со своими любимцами. Иду их в озеро выпускать. Бассейн чистить будем.

Тёмка с Русей столкнулись лбами над ведром. Воды в нём было не много. Окушки нервно били хвостами, обдавая их фонтаном мелких брызг. У мальчишек от растерянности вопросы застряли в открытых ртах. А тётя Нина, потрепав их по взмыленным от быстрого бега макушкам, рассмеялась:

– За мной! К озеру.

Поставив ведро на пирс, торжественно произнесла:

– Ну, жмите своим друзьям плавники.

Тёмка хотел было дотронуться до Федьки, но не тут-то было. Тот стал выделывать такие кульбиты, вот-вот выпрыгнет из ведра, не попрощавшись. Тётя Нина опрокинула ведро с рыбками в озеро и стала пристально вглядываться в воду.

– Подумать только! Уплывать не хотят! Это надо, а?!

Окушки, виляя хвостами, стояли на месте, развернувшись головами к тёти Нининой панамке. И сколько не махала она рукой, сколько не брызгала на них водой, они не двигались с места.

– Ну, Нин, тебе, действительно, не дачницей, дрессировщицей надо было быть! – выходя из лодочного гаража, что притулился у самой воды, громко засмеялся дед Вова. А тётя Нина смахнула со щеки слезу.

– Век бы не подумала! Немые рыбки, а видишь… Ну, дела!

Потом зачерпнула ведром воды и вылила на то место, где притаились рыбки. Они нехотя, словно обидевшись, поплыли в сторону зарослей тростника. Тёмка с Русей, прикусив губы, смотрели им вослед.

– Ну, что приуныли? – хмыкнул дед Вова. – Эка важность, рыбки. Вечером новых наловим. Купайтесь да домой пойдём.

Но купаться совсем не хотелось. И даже солнышко зашло за тучку.

Дед качал головой.

– Ишь, барышни кисейные! Не хватало только ещё нюни распустить! Глупых рыб им, видите ли, жалко. Надо было этих окушков коту скормить!

Тётя Нина покачала головой, но промолчала. А Тёмка, даже не взглянув на деда, развернулся и решительно пошёл к дому. За ним, так же молча, засеменил и Руся.

А вечером дед Вова сделал им удочки. Удилища вырезал из ивовых ветвей, обстругал их от коры, привязал леску, грузило, крючки. Мальчишки следили за дедом исподлобья. Идти на рыбалку им никак не хотелось. А дед подначивал:

– Мужики вы или слюнтяи? Что бычитесь? Мужское дело семью кормить, а не в бирюльки с рыбками играть.

Мальчишки лишь поглядывали друг на друга. А вдруг на крючок попадётся Федька или Васька? Им так хотелось улизнуть куда-нибудь от деда. Тот, видя это, сердито бурчал в адрес тёти Нины:

– Надумала тоже рыб дрессировать! Да ещё слезу пустила. Зачем детям душу травить?

Бабушка только тихонько вздыхала и поглядывала искоса на них с Русей. Потом, подойдя к деду, зашептала:

– Наберись ты ума! Привык на всех давить! Что пристал к парням со своей рыбалкой? Неужели нельзя несколько дней подождать?

А ночью Тёмке приснился чудный сон. Будто плывут они с Русей под водой с открытыми глазами. Мимо проплывают стаи рыб. Плотва, уклейки, щуки, ерши… Вот из-за поросшего мхом зелёного камня показались два одиноких окушка. Тёмка сразу признал в них Федьку с Васькой. Окушки приветливо виляли хвостами. Изо рта вверх поднимались пузырьки. Рыбки что-то говорили. Тёмка прислушался. Среди бульканья воды он, наконец, разобрал:

– Плывите за нами! Мы покажем вам свой дом.

И только Тёмка хотел поплыть за окушками, как увидел перед самым лицом большой крючок. На кончике его извивался жирный червяк. Тёмка мотнул головой, собираясь отплыть в сторону, но крючок больно впился ему в ухо. Тёмка закричал и открыл глаза. Над ним склонилась бабушка.

– Тёмушка! Что случилось? Приснилось что? Ушко-то отлежал как! Огнём горит.

Тёмка сел на постели.

– А дед где?

– На рыбалку ушёл. Я не разрешила ему вас будить. Нарыбачитесь ещё.

Тёмка почесал взмокшую голову. Рыбу они всё равно есть не будут. Удочки запрячут на чердак. А ещё… попросят тётю Нину больше никогда не держать в бассейне рыб. Утвердившись в своих мыслях, он успокоился, снова лёг в постель, закрылся одеялом с головой в надежде досмотреть свой чудный сон и попасть в гости к знакомым окушкам.