Спи, мой мальчик, мой матрос.
В нашем сердце нету роз.
Наше сердце — север-сфинкс.
Ничего, ты просто спи.
Потихоньку поплывём,
после песенку споём,
я куплю тебе купель,
твой кораблик — колыбель.
В колыбельке-то (вот-вот!)
вовсе нету ничего.
Спи. Повсюду пустота.
Спи, я это просто так.
Сигаретки — маяки,
на вершинах огоньки.
Я куплю тебе свирель
слушать песенки сирен.
Спи, мой мальчик дорогой.
Наше сердце далеко.
Плохо плакать, — всё прошло,
худо или хорошо.
1
Речная дельта,
как зимняя берёза,
бороздила мёрзлый грунт корнями.
Морской окунь плыл к дельте,
подпрыгивая, окунаясь в пригорки
волн.
Речной окунь
тоже плыл к дельте,
шевеля плавниками — красными
парусами.
— Здорово, старик!—
закричал речной окунь
и хлопнул морского окуня
хвостом по плечу. —
Чего молчишь? —
Закричал речной окунь. —
Зазнался, старик?
Ведь и ты, и я — рыбы.
И ты, и я пьем воду.
— Правильно,— сказал морской окунь. —
И ты, и я — рыбы.
Только ты пьёшь воду,
а я пью
океан.
2
За столом сидели змеи.
Чешуя, что черепица.
Злоязычная семейка
занималась чаепитьем.
И беседовали с жаром
змеи
(О, змеиный жар!):
кто кого когда ужалил,
кто кого когда сожрал.
За веселым чаепитьем
время голубое смерклось.
Застучала черепицей
миловидная семейка.
Обнялся клубочек милый —
спать на дереве сторогом.
Дурень-кролик ходит мимо
змей.
А надо бы —
сторонкой.
Ну и луг!
И вдоль и поперёк раскошен.
Тихо.
Громкие копыта окутаны рогожей.
Тихо.
Кони сумасбродные под шпорами покорны.
Тихо.
Под луною дымятся потные попоны.
Тихо.
Войско восемь тысяч, и восемь тысяч доблестны.
Тихо.
Латы златокованы, а на латах отблески.
Тихо.
Волки чуют падаль,
приумолкли волки.
Тихо!
Сеча!
Скоро сеча!
И – победа,
только…
тихо…
Я всадник. Я воин. Я в поле один.
Последний династии вольной орды.
Я всадник. Я воин. Встречаю восход
с повёрнутым к солнцу весёлым виском.
Я всадник. Я воин во все времена.
На левом ремне моём фляга вина.
На левом плече моём дремлет сова,
и древнее стремя звенит.
Но я не военный потомок славян.
Я всадник весенней земли.