Чудак – математик
в Германии жил.
Он булку и масло
случайно сложил.
Затем результат
положил себе в рот.
Вот так
человек
изобрел
бутеброд.
—Что это в небе манит, сияя?—
Бабочка прошелестела
Ночная.
—Лютик. —
Ответила Божья Коровка.
Мышь возразила:
—Сыра головка.
Кошка сказала:
—Спорить не стану я,
Все видят,
Что в небе —
Горшок со сметаною.
Собаки залаяли:
—Это —
Серебряная монета!
Утром хозяин
Поймает монету
И купит мне косточку
Или котлету.
Лягушки заквакали:
—Вздор!
Потому что
Это — серебряная лягушка!
Живет она в нашем пруду
От рожденья,
А в небе сияет
Ее отраженье.
Тут Человек
Поглядел из окна
И молвил:
Смотрите, какая луна!
На улице в утренние часы
я часто встречал человека,
у которого
были
большие
усы,
как
у жука – дровосека.
А может быть это
был жук – дровосек
и лишь притворялся,
что он – человек?
Что за ЛИ?
Что за МОН?
В звуках нету смысла.
Но едва шепнут:
«ЛИ-МОН»,
сразу станет кисло.
Два гиппопотама:
Папа и мама.
Рядом дочка
Толстая, как бочка.
Вырастет, наверно,
Станет, как цистерна.
Однажды я увидел Змея
и сам себе задал вопрос:
где
у него кончается
шея
и начинается
хвост?
Рулеткой я измерил Змея,
ответ был абсолютно прост:
где
у него кончается
шея,
там начинается
хвост.
– Есть у меня
карманный фонарик!
– Карманный фонарик?
– Карманный фонарик.
– Тогда у меня —
карманный Комарик!
– Карманный Комарик?
– Карманный Комарик.
Гнездышко свил он
в кармане моем.
Вылетит вечером –
песни поем:
он тенором,
я, разумеется, басом.
Я бас этот прячу,
держу под матрасом.
В пустыне его
я нашел как-то раз.
Наверное, Лев
потерял этот бас.
Есть у меня
и другая находка.
– Другая находка?
– Другая находка –
в круглой коробке
живая Щекотка.
– Живая Щекотка?
– Живая Щекотка.
Однажды Щекотке
удрать удалось.
Что было!.. Братишка
смеялся до слез,
от хохота кот
по кушетке катался.
А я со Щекоткою
сладить пытался.
Хихикал Комарик
в кармане моем…
Теперь я Щекотку
держу под замком.
– Щекотка, подумаешь,
вот у меня…
– Что у тебя?
– Что у меня?
В большом чемодане
сидит Болтовня!
– Сидит Болтовня?
– Сидит Болтовня.
Смешная,
похожая на обезьяну.
Но я выпускать её
лучше не стану.
Иначе с тобою
случится беда
и ты не умолкнешь,
боюсь, никогда.
Гордился рыжий
Львёнок,
Гордился рыжий
Львёнок
Своей пушистой кисточкой
На кончике хвоста:
— Наверно, я художник,
Конечно, я художник,
Раз у меня есть кисточка
На кончике хвоста.
Притопал толстый Гномик:
— Лев, нарисуй мне домик.
Взял Львёнок свою кисточку
И в краску обмакнул.
Как начал кисточкой махать,
Перемазюкал всю тетрадь
И сам в ведёрке с краской
Чуть-чуть не утонул!
И, кувыркаясь в кресле,
Смеялся Гномик: — Если
У тебя есть кисточка
На кончике хвоста,
Совсем не значит это,
Что ты уже художник!
Ты просто
Львёнок с кисточкой
На кончике хвоста.
Ночью на небе один
Золотистый апельсин.
Миновали две недели,
Апельсина мы не ели,
Но осталась в небе только
Апельсиновая долька.
Я вчера пришел в больницу
и не мог не удивиться:
— Отчего у носорога
поросячий пятачок?
Хмурый врач ответил строго:
— Болен свинкой носорог.
Я заметил: — А щетинка?
А клыки под самым рогом?
Я боюсь, что это свинка...
Ну, конечно, это свинка!
Я ручаюсь, эта свинка
заболела носорогом.
Сон-сон,
Пересон.
Сели в лодку
Пять персон:
Сом,
Севрюга,
Три селедки.
Вылезайте
Все
Из лодки!
Перевод Генриха Сапгира
Если возьмём
Всего понемножку:
Черного моря
Кружку,
Белого моря
Ложку,
Красного моря
Кадушку
И Жёлтого моря
Ведро,
Выйдет у нас
Разноцветное море.
Ох и красиво!
Ну и пестро!
Энык знает всё на свете.
Энык-Бенык вам ответит,
Сколько будет дважды два,
Почему растёт трава,
Отчего пищит мышонок
И толстеет поросёнок.
Раз ему и говорят:
– Ты всё знаешь, – говорят. –
Почему, скажи, цыплятами
Называют всех цыплят?
Даже бабушка не знала,
Даже повар тетя Алла.
В словарях порылся дед
И не мог найти ответ.
Энык знает всё на свете,
Энык-Бенык нам ответит:
– Потому они цыплята,
Что умеют, если надо,
Так на цыпочках ходить,
Чтоб кота не разбудить.
Пусть плачут сосульки,
Пусть плачут туманы,
Дырявые крыши
И старые краны,
Худые корыта,
Оконные стёкла
И грустная шляпа,
Что в дождик намокла:
Кап-кап,
Кап-кап,
Кап-кап.
Но мы не сосульки,
Но мы не туманы,
Не крыши худые,
Не медные краны,
Ведь мы же с тобой,
Как известно, мужчины,
И нам же нельзя
Безо всякой причины –
Кап-кап,
Кап-кап,
Кап-кап.
Есть в нашем доме книга,
Добрей которой нет.
В ней собрана вся мудрость
И грусть прожитых лет.
В ней сказки и загадки…
Все семьдесят страниц
Прикрыты переплетом
Задумчивых ресниц.
Твой дедушка, конечно,
На книгу не похож.
Но ты всё это, мальчик,
В глазах его прочтёшь.
– Энык, чей это портрет,
Если это – не секрет?
Он ответил:
– Дяди Эли, –
Продолжая рисовать.
Я воскликнул:
– Неужели?
Разве вновь у дяди Эли
Кудри стали отрастать?
– Нет, –
Ответил Энык-Бенык, –
Всё такой же дядя наш.
Но чтоб вышел он
Похожим,
Нужен
Лысый карандаш.
Если бы клякса
Вернулась
В чернила,
А мыльный пузырь
Возвратился бы
В мыло,
Обратно в коробку –
Моя стрекоза,
Дождь –
В облака,
А слёзы –
В глаза…
Если бы всё
Возвращалось обратно,
Ах, как было бы
Это приятно!
Однажды Кот, придя домой,
Сказал:
– Жена и дети,
А не пора ли всей семьёй
Подумать о портрете?
Жена мурлыкнула:
– Пора. –
Котята крикнули:
– Ура!
Кот надевает шляпу,
Берёт жену под лапу,
И, подхватив своих котят,
Они к фотографу летят.
Фотограф – пожилой Козёл –
Их в ателье своё провёл,
Был очень вежлив, очень мил,
Кота и Кошку посадил
Посередине в кресла,
Котят – на длинную скамью,
Приятно глянуть на семью,
Всё выглядят прелестно!
На маме – розовый наряд,
На папе – фрак лиловый,
И чепчики у всех котят.
Мгновенье –
И готово!
Свой аппарат Козел навёл.
– Внимание! – сказал Козёл. –
Смотрите, дети, птичка! –
Эх, подвела привычка!
Кот, Кошка, пятеро котят
Как бросятся на аппарат.
Кот в объектив вцепился.
Летит штатив и гаснет свет…
Короче говоря, портрет
Совсем не получился.
Перевод Генриха Сапгира
Два спелых каштана
Упали к моим ногам…
Нежданно-
Негаданно.
Глядят на меня доверчиво
Коричневые глаза.
- Кто ты? –
Спросил я, оторопев.
- Любовь.
Я отвернулся
И ушёл в свой промокший плащ,
Словно улитка в раковину.
Иду, ускоряя шаги,
Под осенним дождём.
Боюсь оглянуться.
Но краешком глаза
Вижу:
Плетётся.
Оборотясь, я спросил:
- Ты что увязалась за мной?
Ни крошки,
Ни куска, ни крупинки сахара
Нет у меня для тебя!
Я пуст!
Понимаешь, я пуст! –
И поспешил прочь.
На углу оглянулся –
Поднял подвернувшийся камень
И бросил в неё.
Отпрянула,
Постояла недоуменно
И вновь затрусила
За мной.
Я – в калитку,
И она,
Чуть помедлив,
Проскользнула
В мой ветрами обглоданный сад.
Ждёт у крыльца под дождём
Любовь моя,
Друг мой –
Собака.
Мы играли в игру.
Вовка крикнул: – Не ори!
Мне обидно: – Я ору?
Сам потише говори!
Мы забросили игру.
Он орет,
и я ору.
Он вопит,
а я – сильней:
– Иго-го! Иа! Эгей!
Всполошили весь двор:
– Это что за страшный ор?
– Цирк приехал?
– Где пожар?
– Безобразие!
– Кошмар!
Вовка смолк – и ни гугу.
Я ответить им хочу,
но сдержаться не могу,
на всю улицу кричу!
Привели меня домой.
Мама шепчет: – Что с тобой?
Бедный мальчик, ты в жару!
– Я не болен! Я ору!
Папа рявкнул: – Не орать!
Я свалился на кровать
я заткнул подушкой рот,
но во мне
всё
орёт!..
Изо рта – не крик,
а хрип.
Наконец-то я охрип…
Хорошо, что я охрип
и от крика не погиб.
Один англичанин
Залез на верблюда,
Чтоб разглядеть
Пирамиды оттуда.
— О да! — он сказал. -
Восхитительный вид!
Взглянуть бы теперь
На себя с пирамид.
Пришельцы были на Земле.
Тарелка села на столе.
Пришельцы с виду как салат.
Вот их и съели, говорят.
Хрюта-Махрюта,
Грустная минута,
Ты ко всем придёшь,
Лишь меня не тревожь.
У меня и без тебя забот!
Во-первых,
Гребёнка не гребёт,
Во-вторых,
Часы мои не чёсаны,
В-третьих,
Встали волосы вопросами.
Как, почему, зачем
Ты приходишь ко всем,
Хрюта-Махрюта,
Грустная минута?
(В тексте использованы стихи Овсея Дриза в переводе Генриха Сапгира)
Есть такой удивительный поэт, мой любимый – Овсей Дриз. Удивительно даже его имя – Овсей, как овсяное семечко проросшее. Как мой пёс Тиль, пахнущий овсяным печеньем.
Овсей Дриз пришёл ко мне с песенкой о «Зеленой карете». Многие поют эту песенку, но не все знают, кто её написал.
В «Зеленой карете» Овсей Овсеич едет навстречу весне. Он любил весну, когда всё оживает, любил деревья – зелёное, красивое, крепкое дерево.
Деревом стану
И буду ждать и молчать,
Подняв руки,
Как ветви.
Из вороха листьев сшил он себе зелёный сюртук – зелёную старость.
Овсей Дриз был великий бродяга и большой специалист по башмакам. Он знал о своём ботинке всё, от шнурка до подошвы, они были живые, его башмаки. Пусть немного тесноваты, пусть жмут, но – живые. Для них он написал колыбельную песню:
Шляпа мятая уснула,
Расправляется во сне.
Мой пиджак скользнул со стула —
И не помнит обо мне.
Спит продрогший зонтик старый.
Спят усталые очки.
Под кровать я вас поставил,
Спите, спите, башмаки.
Вы со мной весь день ходили,
Вы порхали, голубки,
Прямо в лужу угодили…
Спите, спите, башмаки.
Расцветут во сне цветами,
Все распустятся шнурки,
Садом станете вы сами,
Спите, спите, башмаки.
Кожа вытерлась немного,
Но, как прежде, вы крепки.
А с утра опять – дорога.
Спите, спите, башмаки.
– Мы путники на рассвете, – говорил Овсей Дриз. И я его так понимаю: ты идёшь, и уже не важно, в ботинках ты, босиком, главное – в самом шаге.
Разве в том геройство,
Что, летать умея,
На юг собрались журавли?
Вот истинный герой:
Птица коростель
Пешком ушла.
Есть такие древние камни – «следовики», они хранят в себе след человека, долго хранят, тысячелетия.
Юрий Коваль у себя в Ферапонтово видел такой. Хотел было узнать, какого размера нога, оставившая след в камне, но приложить собственную ногу, чтобы примерить, – не решился.
Интересно, примеривался ли к «следовику» Овсей Дриз? Не знаю. Но зато теперь, когда иду, всегда помню о своём шаге, и о том, что, может быть, Овсей Дриз смотрит мне вслед.
Овсей Дриз был великий сказочник. Он просто смотрел на мир. И всё получалось.
На берегу реки сижу и вижу,
Как сумерки сгущаются во тьму —
И все покидают меня.
Солнце ушло.
За солнцем утята ушли.
За ними и лес ушёл в темноту.
За лесом ушли в черноту берега.
За берегами река.
Пожалуй, и мне пора.
Но
Куда?
Эй, портной, погляди,
Я принёс тебе листья,
Ворох зелёных листьев.
Сними с меня мерку
И сшей мне зелёный сюртук —
Зелёную старость.
Пусть удивляются птицы:
Ожило старое дерево,
Покрылось зелёной листвой.
Пусть они
Гнезда совьют на ветвях.
Пусть ведёт ко мне
Лесная тропинка.
Пусть в тени моей
Тихо качается колыбель.
Море.
Вдоль берега девушка шла.
Я глядел ей вслед,
Взглядом
Следовал по пятам.
Вдруг
Девушка остановилась,
Сняла свою туфельку
И вытряхнула мой взгляд,
Словно песок.
Наш Овсей Овсеевич шутит всё, конечно.
Но вчера бедняга чуть не уснул навечно.
Ай-люли!
Ай-люли!
Не от колотушек или злых пощёчин.
Тесные ботинки просто жали очень.
Ай-люли!
Ай-люли!
И Овсей Овсеич прыгал поневоле,
Словно серый козлик, и кричал от боли:
«Ай-люли!
Ай-люли!»
Но не снял ботинок, всё скакал, кружился.
Пусть считают люди, что он в пляс пустился:
Ай-люли,
Ай-люли!
Когда Юрия Коваля спросили, какой должна быть проза, он ответил: «Такой, что ты готов поцеловать каждую написанную тобой строчку».
Мудреца спросил я:
– В чём, скажи,
Заключён поэзии
Секрет?
– На ладонь
Ресничку положи,
Взвесь её, —
Последовал ответ.
В голове у старухи, я слышал,
жили страхи, как дома под крышей:
красная рука,
черная рука -
обе пугали наверняка.
Ночью, когда засыпала старуха,
страхи у ней вылезали из уха.
Трехлетних трусишек
пугая во сне,
руки, как раки,
ползут по стене.
Руки гуляют по тротуару,
за горло хватают кричащую пару...
Красная рука,
черная рука
в ночь убегают, как два паука.
Одна подгоняет другую: живее...
Встала старуха, а в голове ее
красная рука,
черная рука
спят-почивают, как два голубка. -
Набегались.
Комары, лягушки пели —
Но осталось все внизу.
В синеве звенит пропеллер,
Поднимая Стрекозу.
То повиснет,
То мгновенно
Стрелкой пруд перечеркнет.
Ведь она одновременно —
И пилот и вертолет.
Утка —
Лапчатая лодка,
Только плавает не ходко.
Почему
До сих пор
Не подвесят ей мотор?
Был поезд такой непомерной длины:
По рельсам бежали
Быки и Слоны.
Ждал их вдали
Высоченный Жираф —
И пропускал, свою шею подняв.
Туча
По небу
Плыла,
Вёдра полные
Несла.
Туча брякнула
Ведром —
Прокатился
В небе
Гром.
И над лесом,
И над кручей
Повстречалась -
С тучей.
Засверкали
Злые молнии!
Расплескались
Вёдра полные!
Туча с тучею
Ругаются,
Вёдра по небу
Катаются!..
В небе
Коромысло -
Радуга
Повисла.
Моё пальто уже не то,
Состарилось моё пальто.
Мне бы
Шубу
Без износа,
Как у пса
Барбоса.
По улице Моховой
Идёт меховой человек,
Он идёт в меховой магазин
Покупать меховой кошелёк.
Деньги в кошельке меховые –
И не деньги, а белки живые.
День сегодня меховой:
Снег, снег, снег
Укрывает с головой
Всех, всех, всех.
Рано-рано
Выпал снег.
Удивился человек:
«Это снег?
Не может быть.
На дворе?
Не может быть!
На траве?
Не может быть!!
В октябре?
Не может быть!!!
Неужели это снег?!» —
Не поверил человек.
На жёлтом лугу,
где растёт чепуха,
лиловая, как чернила,
повстречал
Крокодил с головой Петуха
Петуха с головой Крокодила.
И оба сказали такие слова:
— Какая чудная
у вас голова!
Я, может, не прав,
но, мне кажется, вы
достойны скорее
моей головы.
— Хотите меняться? —
Петух предложил.
— Отлично! Давайте! —
сказал Крокодил.
И каждый подумал:
“ Красиво на диво!
Обманул я его,
чудака“.
И ушел Крокодил
с головой Крокодила,
а Петух —
с головой Петуха.