Ортопед сказала:
– Девочке надо укреплять мышечный корсет. Позвоночник кривой, потому что мышцы его не держат. Нету мышц. В бассейн запишитесь.
Мама ответила извиняющимся тоном:
– Вы знаете, бассейн далеко от дома, одну я её не отпущу туда ездить, а сама работаю с утра до вечера.
– А на ЛФК ходите?
– Да, ходит, ходит, к вам же в поликлинику и ходит…
Кажется, мама хотела добавить: «Да всё без толку». Но промолчала.
– Так, есть тут у меня один человек. Тренер в спорт-клубе, – сказала ортопед, – я ему позвоню. Может, что-нибудь получится.
Я от всей души пожелала, чтобы ничегошеньки не получилось. Чтобы ортопед случайно выбросила в мусорное ведро бумажку с нашим телефоном. Или чтобы «один человек» уехал по очень срочным делам в другой город. Или чтобы в клубе отключили свет… Не будут же люди в темноте заниматься физкультурой?
Но ортопед положила бумажку в сумочку и уже на следующий вечер позвонила маме. Мы пошли в магазин и купили кроссовки. Не малиновые, как я хотела, а обычные, скучные.
И вот мы стояим перед железной дверью, глядя на потного квадратного мужчину. Рельеф его живота напоминал черепаший панцирь, а руки сплошь в бицепсах и трицератопсах… то есть трицепсах. Под мужчиной было написано: «Спорт-клуб «Геркулес».
– Нам сюда? – спросила я, надеясь, что мама ошиблась.
Но она не ошиблась.
Внутри клуба оказалось еще много квадратных мужчин и даже одна женщина, почти не квадратная. А вот тощих двенадцатилетних девочек в очках и скучных кроссовках там, увы, не было!
К нам подошёл тот самый «один человек». Ему-то мама, сразу уменьшившись в размерах, объяснила, что насчет этой вот девочки Нади ему звонила Наталья Борисовна, и что у Нади нарушение осанки и совершенно нет в спине мышц. Я с ужасом смотрела на квадратного дядьку, не в силах поверить, что мама действительно оставит меня ему на растерзание. А он совсем не удивился. Как будто каждый день к нему приводили тощих двенадцатилетних девочек.
Наше появление не осталось незамеченным. На мгновение перестали стучать друг о друга железки, стих зубовный скрежет. А потом всё поехало дальше. Напряглись трицератопсы, покраснели лица, послышались кряканья и кряхтенья.
С радостью утопающего я уцепилась взглядом за единственную женщину в зале, которая поднимала ногами какую-то штуку. Явно очень тяжёлую, потому что на лицо женщины нельзя было смотреть без сострадания.
– Ну, ладно, Наденька, я пошла, – сказала мама. – Будь умницей. Дорогу запомнила?
– Да, – прошептала я. Голос мой провалился в живот.
– Меня зовут Сергей Макарыч, – представился тренер.
– Надя, – прошептала я, хотя уже и так было понятно, что я Надя.
– Ты, Надь, не стесняйся. Главное что? Главное – иметь чёткий план тренировок. Когда есть план – это уже полдела!
И мы стали ходить от тренажёра к тренажёру. В памяти всплыли пыточные орудия из фильма про средневековье, который я смотрела летом. Вернее, досмотрела я этот фильм как раз до появления в кадре пыточных орудий, а потом мне стало как-то неинтересно, и я ушла к себе в комнату. А надо было поинтересоваться!
– Садись, – вдруг сказал Сергей Макарыч.
Я послушно села на тот самый тренажёр, где недавно корчилась бедная женщина. Тренер снял несколько дисков, чтобы нагрузка соответствовала моей хлипкости.
– Так, ложись и подними ногами перекладину. Тут работают верхние бедренные мышцы!
«Не обязана я иметь всякие такие мышцы», – подумала я и честно попыталась сделать, как он сказал. Ничего не получилось. Очки сползли на кончик носа. Тренер снова снял два диска, и лишь тогда ноги согласились приподнять железки на две секунды. А когда эти секунды прошли, диски тут же брякнулись обратно с позорным грохотом.
На каждом из пыточных агрегатов Сергею Макарычу пришлось ставить для меня минимальную нагрузку. Я поправляла очки, изо всех сил старалась не корчиться, и кое-как выжимала, поднимала, притягивала. По-моему, завсегдатаи «Геркулеса» ухмылялись. Уж те, что были на плакатах, висевших по стенам, ухмылялись совершенно точно. А вот Сергей Макарыч талантливо изображал энтузиазм. А ведь мог бы сразу сказать, что делать мне в его клубе нечего, потому что я совершенно безнадежна в мышечном смысле.
После обхода владений Геркулеса я потащилась мыть руки. В теле начинались возмущения. Я скрючилась, чтобы не видеть в зеркале над раковиной лицо – красное, мокрое и несчастное.
Тренер принёс лист бумаги, на котором было расписано, что именно и по сколько раз я должна совершить на пыточных агрегатах.
– Вот, держи. В следующий раз начнёшь. После занятий обязательно ешь творог. Мышцы у тебя будут расти, как на дрожжах, – сказал он и улыбнулся.
Всё-таки не плохой человек, хоть и квадратный. Верит в меня.
Но домой я пришла в расстроенных чувствах.
– Ну что, как позанималась? – спросила мама, вернувшись с работы.
– Тяжеловато вообще, – ответила я.
– Сначала всегда так, а потом мышцы появятся, и будешь все эти гири поднимать, как пушинки.
– Мама, нет там никаких гирь, – сказала я, – там тренажёры.
На следующее утро я стала кряхтеть и крякать, как дядьки в клубе: болели все части тела, кроме головы. Мама сказала: «Это крепатура», намазала меня кремом с весёлым названием «Бодяга» и отправила в школу, невзирая на страдания.
Когда я пришла заниматься в следующий раз, Сергея Макарыча не было. Значит, мне предстояло самой разбираться с тяжеленными дисками, регулирующими нагрузку. Женщина-страдалица тоже в этот день отсутствовала. Я тщетно попыталась сдернуть проклятые железяки со стойки. И пока я это делала, весь клуб на меня косился, это уж точно.
– Ладно! – сказала я вслух и подошла к мужчине, который, как заведенный, качал пресс неподалеку. Дождавшись, когда кончится завод, я попросила:
– А вы мне не поможете диски снять, пожалуйста?
Заводной мужчина посмотрел на меня не слишком радостно. Но всё-таки сказал: «Сделаем» и одним мизинцем снял диски со стойки. Ну, это так говорится просто – «одним мизинцем». На самом деле-то, конечно, одной левой.
Кое-как справившись с первым упражнением, я перешла как раз к тому тренажёру, где до этого занимался мой помощник. Надо было сразу попросить его скинуть нагрузку. Позанимался сам – помоги тощим! Пришлось выбирать себе нового ассистента, потому что предыдущий ушёл качать другую группу мышц.
– Извините, вы мне не поможете диски снять, пожалуйста? – обратилась я к огромной спине в синей футболке.
На обратной стороне спины оказалось такое лицо, что я тут же пожалела о своей просьбе. Оно тоже было оттуда – из средневековья, с впечатляющей биографией и затейливой географией. Повсюду на этом лице пролегали дороги шрамов, возвышались бугры шишек, а посередине торчала глыба не единожды сломанного носа.
– Как? – переспросил титан в синей футболке, и я поняла, что просто не могу повторить свою просьбу.
– Ничего, ничего, извините, – пробормотала я и попятилась на своё место.
К счастью, некоторые посетители клуба еще не оквадратились окончательно, и один из них всё-таки помог мне укротить очередную камеру пыток.
– Ты как тут оказалась? – спросил он, подстраивая тренажёр.
– Это всё ортопед, – ответила я.
– Бывает же, – протянул он, – ладно, не стесняйся, зови, если что. Меня Иваном звать.
– Спасибо. Я Виолетта, – ответила я.
Иван усмехнулся и покачал головой. Наверное, не поверил. Да, Виолетта несомненно носила бы малиновые кроссовки. Да и вообще, вряд ли ей потребовались бы мышцы. С таким именем не живут, а царят!
Я сначала не хотела рассказывать о новом занятии Женьке, но потом не выдержала и выложила всё. Мы раньше учились вместе, а потом Женьку перевели в «эстетический» класс. Я осталась в неэстетическом. На переменах мы, конечно, здоровались, но у Женьки там сразу появилась своя компания, и я к ним не лезла. Зато мы каждый день старались идти домой вместе, чтобы как раньше было. Только, конечно, как раньше, уже не было.
Женька так хохотала, представляя мои брожения среди квадратных мужчин, что я тоже улыбнулась.
– Надька, не грусти, зато с кучей спортсменов познакомилась! По каким дням страдаешь?
– В среду и в пятницу.
– Эх, жаль. В среду у меня бисероплетение, а в пятницу – хор. А то бы могла у меня посидеть в это время.
Бисероплетение, хор! Вот чем надлежит заниматься двенадцатилетним барышням. А я вместо этого поднимаю стопудовые диски.
Папе жаловаться было бесполезно. С тех пор, как они с мамой разошлись, всё, что касалось меня, она решала сама.
– Держись, котёна, – сказал папа, и я услышала на том конце провода вздох. – Прямая спина – это ведь действительно важно.
Прямая спина многим людям выдавалась вместе со свидетельством о рождении. А мне вот не повезло.
С мрачными мыслями я брела на очередную «тренировку», когда на глаза мне попались разноцветные буквы: «Библиотека № 2». Чуть ниже было приписано: «Детская».
Я поднялась на крыльцо, ещё не зная, что это мое спасение, но чувствуя острую необходимость записаться в эту самую библиотеку. Уже через пятнадцать минут я уселась в читальном зале со стопкой книг. Два часа, отведенные на физическую культуру и дорогу домой, прошли быстро. Гораздо быстрее, чем в «Геркулесе». Там время тащилось, словно придавленное стопудовым диском.
С того знаменательного дня я уходила на тренировку с лёгким сердцем. Библиотека превратилась в моё тайное убежище. Я решила прочитать все книги из школьной программы за четверть – всё-таки надо было извлечь из этой некрасивой ситуации пользу. Мешок с бестолковыми кроссовками и спортивным костюмом я оставляла в гардеробе вместе с угрызениями совести. Нет, разумеется, мне было стыдно. Но только после того, как я выходила из библиотеки. Я шла домой, отгоняя мысли о своей неблагодарности и лживости, а в мешке болтались кроссовки, здорово приплющенные книгами. Надо сказать, не так уж легко было нести этот мешок. Я постоянно перекладывала его из правой руки в левую. А дома тайно выгружала свои сокровища, как вор – награбленное добро.
Я очень радовалась, если мне удавалось занять зелёное кожаное кресло в углу читального зала. К сожалению, туда не разрешали забираться с ногами, но всё равно чтение книги в этом кресле превращалось в настоящее удовольствие. Я брала в кресло «Трех мушкетеров» Дюма и «Миллион приключений» Булычева, «Собор парижской богоматери», сказки про муми-троллей, «Человека-амфибию», Жюля Верна и Джека Лондона. Библиотекари, наверное, очень радовались такой пунктуальной и верной читательнице.
Через некоторое время я заметила, что книжки стало носить легче. Я могла протащить сумку до остановки в правой руке, и только потом перемещала её в левую. Значит, какие-то мышцы у меня всё-таки появились!
Закончилась книжная идиллия неожиданно и нелепо. Мама, у которой вдруг случился выходной, решила проводить меня до «Геркулеса» и заодно оплатить следующий месяц тренировок. Я говорила ей, что сама в состоянии донести деньги до клуба, что дорога скользкая, и холодно, и что дома гораздо лучше. Мама, наверное, почуяв неладное, стала собираться ещё более решительно. Я шла за ней, еле передвигая ноги, и представляла себе табличку «закрыто» на двери клуба. Только на силу мысли и оставалось надеяться. Или на чудо.
– Мам, а можно я туда больше не буду ходить? – выпалила я, когда мы уже подошли к дверям «Геркулеса», на которых, конечно, не оказалось никакой таблички.
– Почему?
– Ну… Мне там не нравится.
– Надюша, ты же знаешь, это полезно для спины. Ты же не хочешь всю жизнь ходить кривая, как… – она явно хотела сказать «как твой папа», – как вопросительный знак?
– Зато у меня уже две пятёрки по литературе! – воскликнула я в отчаянии.
– Зато – за что?
Тут, как назло, дверь «Геркулеса» открылась, и оттуда вышел Сергей Макарыч, чей квадратный образ я уже начала забывать.
– О-па, Надя! Чего так долго не приходила? Болела?
После того, как Сергей Макарыч сморозил такую чудовищную глупость, мама со мной не разговаривала два дня. Ну, вернее два утра и два вечера, потому что днём мы не виделись.
На третий день я сидела в своей комнате и читала смешную книжку писателя со странным именем О. Просто О.Генри. Если бы между «О» и «Генри» стояла запятая, всё было бы понятно. Но, собственно, с точкой было даже веселее. Мне никак не удавалось погрузиться в книгу, потому что О. не давал мне покоя : «Привет, О. Вы не видели О.? О. уже ушёл. Расскажите нам про О.».
Тут пришла мама, села на кровать и сказала:
– Выпрями спину.
А потом спросила:
– И сколько ты книг за это время прочитала?
– Двадцать девять, – ответила я.
– Папина дочка, – сказала мама. – Слушай, а если папа сможет тебя водить в бассейн, ты будешь ходить?
– Да, мам, буду. Прости меня, пожалуйста.
– Точно будешь? Или через два месяца я узнаю, что ты всё это время рисовала картины при Академии Художеств?
– Мам, буду. Бассейн – это же не «Геркулес». Там не надо качать мышцы. Туда ходит одна девочка из нашего класса, Марина, я попрошусь с ней в одну группу.
– Тренер вернул мне деньги, и сказал, что не надо было тебя туда водить, – сказала мама тихо.
– Мама, я пока носила книги, стала реальной силачкой.
– Реальной силачкой, – смеясь, передразнила меня мама.
Мы обнялись и долго сидели, прижавшись друг к другу. Наконец-то вся эта история закончилась. И папа будет со мной три раза в неделю вместо одного. Может быть, получится… вечером… зайдёт к нам…
– А что скажем ортопеду? – спросила я.
– Что ты прочитала двадцать девять книг, – улыбнулась мама.
Мамин телефон опять заиграл. Ника насупилась. Зачем звонить, когда мама читает ей книжку? Неужели кто-то там, в телефоне, не может подождать? Мама убежала на кухню, а Ника перевернула страницу. На картинке был нарисован рыжий кот с удочкой.
– Мамаааа! – крикнула Ника. – Иди почитааай!
– Сейчас, подожди, – крикнула в ответ мама и не пришла.
Тогда Ника слезла с кресла и сама понеслась к маме со всех четырёх лап. Она выглянула из-за угла и спросила:
– Мама, кто я теперь?
Но мама стояла спиной к двери и не могла видеть, в кого превратилась её дочка.
– Ты только не волнуйся, – говорила мама кому-то в телефоне, – шерсть облезет и отвалится… Подожди пару дней. Ну что делать, такой возраст!
– Я кто теперь? – крикнула Ника погромче.
– Лечучая мышь? – оговорилась мама, не оборачиваясь, и продолжила в телефон: – Ну и пусть воет. Выть – это же так здорово! Вспомни себя в детстве…
– Мама, – засмеялась Ника, – не лечучая, а летучая! Не угадала, не угадала!
Но маме было почему-то совсем не до Ники.
Ника сбегала обратно в комнату, схватила в зубы меховую мышь, которую ей подарили на день рождения, и вернулась.
– Хо я фефе? – крикнула она очень громко, не выпуская изо рта добычу.
Мама обернулась.
– Ой! Откуда он, Ника?
– Мама, это я, – ответил рыжий пушистый кот Никиным голосом.
– Ах это ты… Опять я попалась. Ну что ты меня пугаешь, Ника! Иди, превратись обратно. Когда я была маленькой, я никогда так не пугала свою маму.
– Но ты же превращалась в лягушку?
– Только когда бабушка Ася не видела.
– А я превращусь в рыбу!
– Нельзя. Рыбы не могут жить без воды.
– А я в ванне буду.
– Ника, ну ты ведь уже большая девочка, сколько можно говорить, что нельзя превращаться в рыб, в мошек, в жуков! Это опасно. Помнишь, как ты упала в ящик с игрушками и не могла вылезти?
– Я тогда буду кроликом.
– Ладно. Вот тебе капустный лист, похрусти, это полезно. Но сначала лапы вымой!
(журнальный вариант)
Однажды давным-давно в испанском городе Малага родился мальчик. Родители, бабушки, дедушки, тётки и дядьки, собравшись вокруг колыбельки, стали думать, как же его назвать.
Маме нравилось имя Пабло, а папе – Диего. Бабушка Инес сказала: «Да что тут думать, давайте назовём его Хосе». Дедушка покачал головой и буркнул: «Как будто ты не знаешь, что из Хосе ничего путного вырасти не может. Франсиско назовём». Дядя Хуан тихо, но твёрдо сказал: «Нет уж, нет уж. Знавал я одного Франсиско. Тот ещё был фрукт. А вот Хуан – имя так имя». Но тётка Элеодора нахмурилась: «Вот ещё новости! Да сто раз уже говорили, что назовем его Криспиниано!». И тётка Эладия закивала в знак одобрения.
Тут все стали громко спорить, и поднялся такой шум, что младенец проснулся и тоже закричал.
Тогда одна дальняя родственница, которую никто не приглашал, но она всё равно умудрялась оказываться там, где происходило что-то важное, вдруг предложила:
– А давайте назовём его всеми именами сразу.
В комнате повисла тишина. Даже безымянный ребёнок замолчал. Все уставились в тот дальний угол комнаты, где стояла та дальняя родственница. Она сразу же покраснела и сделала вид, что её там нет.
– А это мысль! – воскликнул папа мальчика.
Так и получилось, что новорожденного назвали Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Криспиниано де ла Сантисима Тринидад.
Ведь по испанскому обычаю к обычным именам ещё полагалось прибавить имена святых покровителей ребёнка.
Только ведь для жизни такое имя очень неудобно… Представьте, мама накроет на стол, суп в тарелку нальёт и крикнет Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Криспиниано де ла Сантисима Тринидад обедать!
Пока все имена до последнего произнесёт – суп остынет.
Поэтому для краткости мальчика называли просто Пабло.
Однажды маленький Пабло сидел один на полу и жевал шнурки. Никто этого не видел, потому что мама писала письмо очень дальней родственнице, папа был на работе – он учил детей рисовать, а тётки Эладия и Элеодора перемывали кости соседям. Они так увлеклись этим занятием, что не заметили, как малыш уполз в коридор. На стеклянном столике с гнутыми ножками он заметил кое-что поинтереснее шнурков – яркую палочку. Это же карандаш! Таким папа рисует кошек и голубей!
Бросив ботинок, Пабло схватился за ножку столика и встал. Малыш тянулся и тянулся, но столик был слишком высок. Расстроившись, Пабло захныкал. На хныканье выбежали тётки, и даже пришла бабушка Инес.
– Что ты хочешь, солнышко? Что, голубчик? – заохали тётки.
Пабло показал им: «Вот эту штуку хочу».
– Книжку? Зеркало? Зонтик? – гадали тётки.
Пабло мотал головой и по-прежнему хныкал.
– Не хнычь! Объясни толком, что тебе нужно, – строго сказала бабушка.
Тетки удивленно на неё посмотрели: малыш ещё не умел говорить!
А Пабло подумал и сказал:
– Каладас.
Радости-то было! Дали ребёнку карандаш, и он тут же изрисовал все стены в прихожей.
По небу проплывал малиновый бегемот. Пабло смотрел в окно, хотя следовало смотреть в тетрадь по арифметике. На полях тетради, вокруг косых, сиротливых цифр, творилось что-то невообразимое. Там летали голуби и ангелы, бродили быки, плавали корабли. Снизу торчала колокольня главного собора Малаги, похожая на указательный палец. А вот решения задачки по арифметике в тетради не было. И учителю, господину Санчесу, это совсем не понравилось.
– Опять ты, Пабло, витаешь в облаках! – сказал он и поставил в тетрадь плохую оценку, от которой тут же шарахнулась голуби и быки.
Малиновый бегемот уплыл, оставив в небе только часть своей толстой ноги.
…В ожидании отца Пабло шатался по внутреннему дворику школы, рисовал на каменных плитах улиток и ослиные головы. Как только отец миновал железные ворота школы, в дверях показался господин Санчес.
До Пабло донеслось ворчливое: «Рисует… нет дела… лодырь…». «Ну вот, сейчас ругать будет», – подумал он.
Но отец сказал громко:
– Я ведь сам учу его рисовать. Поверьте, господин Санчес, при всём уважении к вам, цифры – это не главное. И вы ещё услышите о моём мальчике!
Теперь в том здании, где учился маленький Пабло, школы больше нет. Но жители Малаги всегда расскажут вам: «Вот здесь наш гений гонял голубей». Наверняка и вы знаете о том, кем стал этот мальчик, когда вырос. Только навряд ли кто-нибудь ещё помнит, что зовут его Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Криспиниано де ла Сантисима Тринидад. Потому что все не свете называют его просто Пабло. Пабло Пикассо.
Митём был белый и круглый. Его часто забывали прикрутить на место. Тогда Митём страдал, потому что в его аккуратные выемки набивалась пыль. И ещё потому, что забытый, он не мог выполнять свою работу. «Как ни крути, – думал он и невесело усмехался такой игре слов, – очень важно быть именно на своём месте, а не на месте какой-нибудь соски». Так он думал, когда Марусенька его грызла. «Брось, бяка!» – говорила тогда мама Марусеньке. Обидно, если бякой обзывают незаслуженно, но приятно, что вспоминают о нём. И прикручивают на место. Вжик. Хорошо!
От Марусеньки-то он и узнал, что его зовут Митём. А раньше имени у него не было. Так он и крутился без имени.
А Пагасик, тот вообще света белого почти не видел. Пагасика доставали из шкафчика, только когда Марусенька болела. Это бывало редко. Так что жил Пагасик на полочке, по соседству с пшикалкой для красного горла. И, в отличие от Митёма, на свое место возвращаться не стремился.
Ему тоже было важно выполнить свою работу. Пусть даже такую горькую. Марусенька, едва завидев его, сразу кричала: «Не Пагасика! Бууу!». «Зато носик будет дышать!» – уговаривал папа. И Пагасику, хотя его и отпихивала маленькая сердитая ручка, всё равно было приятно.
Однажды они встретились. Митём лежал на полке, грустный, забытый, пыльный.
А Пагасика только что ошпарили кипятком, он был чистый.
И тут их Марусенька увидела.
– Ой, Митём! Пагасик! Ла-ла-ла…
Она засмеялась и положила их в корзинку к своим резиновым динозаврикам.
Угадайте, кто из них расстроился, а кто обрадовался?
– Да где же колпачок от крема? – намазав Марусеньке щёки, спросила мама.
– Куда подевалась пипетка? – пошарив на полочке в шкафу, спросил папа.