Однажды надо было нам с мамой на почту. Ну, вернее это маме надо было, а я так, за компанию пошёл. А что там на этой почте? Народу много, толкаются, ругаются. Коробки какие-то с бумажками туда-сюда таскают. В общем, ску-учно.

И вот стоим мы с мамой на этой почте. Люди вокруг суетятся, бегают, кричат. Я, от нечего делать, уже по сто мильёнов раз всех в очереди пересчитал. С мамой хотел поговорить, но она какая-то тихая стала. И вдруг вижу, на меня из другой очереди такой же мальчишка смотрит. Я к нему тогда подошёл и говорю:

– Ты тоже с мамой? Я тут всех по сто двадцать тыщ раз пересчитал. Меня, – говорю, – Тёмой зовут.

– А меня Димка, – ответил мальчишка. – Я не с мамой, я с бабушкой. А ещё у меня автомат есть!

– Автомат – это круто! – одобрил я. – Стреляет хорошо. – А сам подумал о том, что мой автомат, который мне папа подарил, давно валяется среди игрушек сломанный, и нового мне пока не предвидится.

– Ещё бы! По дороге сюда знаешь сколько я монстров перестрелял?

– Монстров? – удивился я, потому что пока в своей жизни не видел ни одного монстра, если не считать тех, что по телику показывают.

– Ага, самых настоящих! Пойдём, покажу!

Мы вышли на крыльцо. Я начал озираться, но как ни вертел головой – ни одного монстра не увидел. И тут Димка закричал:

– Гляди! Вон-вон! По сугробу ползёт.

И автомат его как зарядит длинной очередью: тра-та-та-та!

Я тогда сразу монстра увидел. Огромный такой! Пять лап, глазища красные и когтища с зубищами во-о какие. И я тоже свой автомат вскинул, ну и пускай понарошечный, и давай по монстру палить: бух! бабах!

Монстр был ранен, но он был силён. Он пытался нас обмануть, совершал всякие манёвры, страшно завывал. Но мы не отступили. Бух! тра-татата!

И тут я услышал голос мамы.

– А! Вон они где. Я тебе, бармалей, где сказала стоять?

Рядом с моей мамой шла Димкина бабушка.

– Ох уж эти женщины! Всю охоту распугали! – проговорил Димка каким-то взрослым голосом, закатил глаза и опустил автомат. – Ты им только, Тёма, не говори, что мы на монстра охотились. А то испугаются ещё.

Я кивнул.

Конечно же, нас с Димкой отругали.

Мне было стыдно, как-никак, за нас волновались. На прощание Димка протянул мне свой автомат.

– Держи! Я себе ещё найду! – и я с удивлением увидел, что это обыкновенная палка.

* * *

 Светозарный Ра распростёр свои многочисленные руки над Царством Лотоса и Папируса. Хатти проснулась от лёгкого тёплого прикосновения его ладони.

Через окно – в сад. В тени пальм лакомиться финиками. А потом, стянув с кухни лепёшку, бегом на реку. Там можно купаться с ребятами, ловить рыбу на отмели, делать свистульки из тростника. Пускай мама к вечеру будет ругаться и говорить, что она похожа не на дочь главного советника, а на дочь последнего раба. Но сейчас так хорошо и весело, что обо всем можно позабыть.

* * *

Не задался день у главного советника Ашета. С утра фараон не дал поцеловать ему свою сандалию в знак милости. В обед он узнал, что в нескольких кувшинах прокисло вино. А ближе к вечеру принесли ему совсем печальную новость: у одного крестьянина бык заговорил.

– То есть как это, заговорил? – удивился Ашет.

– Человеческим голосом, – тут же признался ему доноситель, покорнейше кланяясь. – Представился воплощением Аписа и сказал, что боги за что-то прогневались на Царство Лотоса и Папируса.

Надо заметить, что как только Ашет услышал о том, что заговоривший бык – воплощение бога Аписа, тут же удивляться перестал. В те времена боги часто спускались на землю и говорили с людьми.

«Ах, Апис!» – только подумал Ашет и поинтересовался у доносителя: – А кто из богов конкретно обиделся? Какие кары обещает?

– Апис не сказал, кто именно, господин. Но пообещал Царству страшный неурожай и голод.

– Вот оно что… – задумчиво потрепал бороду главный советник.

– Больше бык ничего не сказал, – торопливо пробормотал доноситель, которого напугал внезапно потемневший взгляд Ашета.

– Тогда ступай! Пусть боги будут милостивы к тебе!

* * *

В домах замерцали огоньки. Это хозяйки ставили лампады на окна. Близился вечер. Небо темнело. С реки потянуло прохладой. Дети стали потихоньку расходиться. Хатти тоже засобиралась домой.

Неспешно шагала по опустевшим улочкам. Знала, что у ворот её встретят обеспокоенные слуги. Старая нянька опять прослезится и пожалуется на взбучку, которую устроила мама за то, что она проглядела Хатти и позволила ей улизнуть на реку.

– Опять перемазалась как не знаю кто! – рассердилась мать, увидев её.

В теплой воде нянька отмыла Хатти от разводов глины и ила. Накормила молоком, кашей и медовыми лепёшками.

– Возьми, отнеси отцу, – протянула ей мать покрывало и небольшую чашку глиняного светильника, до краёв наполненную маслом.

Эта просьба была равноценна приглашению на казнь. Отца Хатти боялась больше всего. Нет, он не был жесток. Он ни разу не ударил её, не наказал, не крикнул. Но и ни разу не сказал ни одного хорошего слова. Он вообще не замечал её. Он был чужой. Он был большой и далекий.

Хатти слышала из разговоров служанок, что отец, когда она появилась на свет, очень разозлился. Он ждал сына. Дочери он не хотел. Но появилась дочь, и главный советник нашёл очень мудрое решение. Он просто сделал вид, что её нет.

Поначалу Хатти очень интересовал этот большой человек, временами навещавший мать. Когда была младше, тянулась к нему, как цветок тянется к солнцу. Но солнце не грело. Холодность отца начала казаться враждебной. Иногда внутри что-то похожее на светлячка просыпалось и свербело. В такие моменты на глаза наворачивались слёзы, и мучительно хотелось, чтобы этот большой и далекий стал рядом, положил теплую руку на голову или хотя бы ласково взглянул.

Отец был на террасе. Чтобы не потревожить его, Хатти ступает осторожно. Но спотыкается в кромешной темноте и роняет светильник

– Кто здесь? – тревожно спрашивает отец.

Неужели он был настолько погружен в свои мысли, что даже не расслышал её шагов. Или она действительно прокралась как кошка?

– Кто здесь? – снова спрашивает отец

Хатти знает, что отец занят, что, потревожив, она помешала ему.

– Это я… – отзывается Хатти, трясясь, словно стебель папируса на ветру. – Это я, отец! Ваша дочь…

* * *

После того как доноситель ушёл, Ашет глубоко задумался о новости, которую ему принесли. Если доноситель не солгал, и Апис действительно воплотился, чтобы поведать о страшной беде, грозящей Царству, то он, Ашет, завтра же должен рассказать об этом фараону. Но царь царей непременно спросит: «О, мудрый, Ашет, ты принёс мне эту печальную новость. Но ты ведь уже придумал, как нам избавится от этой напасти? Не зря же ты носишь звание главного советника!»

Ответа на этот вопрос у него не было. Погруженный в невесёлые мысли, Ашет не заметил, как на Царство опустилась ночь. И только глухой стук вывел его из забытья.

Дочь. Маленькая чумазая обезьянка. Возможно, можно было бы смириться с мыслью о том, что боги отказали ему в наследнике. Но Ашет не привык мириться ни с чем. Хотя временами при виде того, как она играет в саду, в душе его просыпалось какое-то теплое чувство.

– Отец, мама послала тебе светильник и покрывало. Но я уронила чашку, и масло пролилось, а фитиль потерялся…

Отец молчал.

– Мне принести новый светильник, отец?

Тишина.

– Отец, что мне сделать?

– Помолчи. Не мешай мне… Царству угрожают голод, я не знаю, что завтра сказать царю, – раздраженно проговорил Ашет. – А ты тут со светильником!

* * *

Лунный бог Хонсу сочувственно заглядывал в окно. Хатти не спалось. Отец прогнал её. Сама виновата. Растяпа. Отец озабочен грядущими бедами. И Хатти первый раз услышала, что он чего-то не знает. Ей даже стало жаль его. Неужели он, такой большой, может чего-то не знать?

Вот если бы она могла, если б умела ему помочь, может, всё бы изменилось? Он бы перестал её прогонять, обратил бы внимание и хоть раз просто улыбнулся.

Старый жрец из храма у реки иногда рассказывал им истории о встречах с богами. Жрецы с ними встречаются чаще всего. Он говорил, что главное очень верить и очень хотеть, тогда боги обязательно тебя услышат.

* * *

В храме приняли Ашета. Всю ночь главный советник провёл там, вознося вслед за жрецами просьбы и мольбы к богу Тоту ниспослать мудрый совет. Но ибисоголовый бог лишь загадочно произнес: «Маат (истина) говорит устами ребенка!»

* * *

Хатти плыла в лодке. Вода несла её сама, мерно покачивая. Ночь укрыла всё кругом непроглядной тьмой, и если бы не тростники, высвеченные луной, Хатти бы решила, что кроме тёмной воды нет больше ничего вокруг.

Впереди показалась песчаная отмель, и тут же лодка упёрлась дном в песчаную косу. Хатти вылезла, и попыталась столкнуть ее с мели, но лодка пустила корни, разрослась ветками, покрылась листьями.

Посреди Великой реки на песчаном пустыре Хатти осталась одна. Она позвала на помощь, но лишь шакал где-то вдали ответил на ее крик.

– Чего ты кричишь? – неожиданно услышала она, совсем рядом с собой.

– Потому что испугалась.

– Чего?

– Темноты, – честно призналась она. – И того, что останусь тут, посреди реки.

В лунном свете она разглядела, наконец, своего собеседника. Это был мальчишка, такого же возраста, как она, может, чуть постарше.

– Ты пришёл с берега? Тут есть брод? – спросила она.

Мальчишка промолчал.

– Меня зовут Хатти, а тебя?

Мальчишка снова промолчал.

– Я хотела помочь отцу, и потому я здесь. А ты зачем?

– Я услышал, как ты звала…

– Значит, ты пришёл мне помочь?

– Конечно. – Мальчишка, так показалось Хатти, улыбнулся. Уселся на прохладный песок и стал сгребать его в гору. – Как ты тут оказалась?

– Я хотела помочь отцу. Я хочу, чтоб он, наконец, заметил меня.

– Знаешь, мой отец тоже меня не замечает, – пожаловался мальчишка, трамбуя гору со всех сторон.

Хатти присела рядом.

– Он считает, что я ещё слишком мал и ничего не могу. Он говорит, что я ещё слишком слаб. Но я докажу, что это не так. Я наслал неурожай и голод на его Царство. Когда люди перестанут его любить, он поймёт, что здорово ошибался и в них, и во мне.

– Так это ты?

Мальчишка удивлённо посмотрел на неё:

– Чего я?

– Это из-за тебя мой отец сегодня расстроен. Это из-за тебя, когда я принесла ему сегодня покрывало и светильник, он даже спасибо не сказал и прогнал меня?

– Почему это?

– Ты еще спрашиваешь? Мой отец советник фараона! И если на Царство обрушатся неурожай и голод – отвечать будет он!

– Так вам и надо.

Хатти сжала кулаки:

– Отменяй немедленно!

– И не подумаю!

– Неужели ты не понимаешь, что это не правильно?

– А разве правильно то, что мой отец занят постоянно вами?

Хатти разжала пальцы:

– Знаешь, так ты только рассердишь отца.

– Ну и что. Будет знать! – упрямо сказал мальчишка.

– А мы?

– И вы тоже!

– Но мы умрём!

Мальчишка молчал. Потом тихо пробормотал:

– Я как-то не подумал.

* * *

– Отец проснулся, – показал мальчишка на розовеющую полоску востока. Скоро меня спохватятся. Пора домой.

– Ой, мне тоже! – спохватилась Хатти. – Только не забудь, что ты мне обещал!

– И ты тоже… Хотя бы самый маленький!

– Обещаю, – улыбнулась Хатти. – А как тебя зовут?

– Гор! – и молодой сокол взметнулся навстречу встающему солнцу.

* * *

Отец ещё не ушел. Вид у него был измученный и усталый. Хатти чувствовала, как бешено колотится сердце у неё в груди, как вспотели ладони.

– Отец…

Ашет обернулся. Эта обезьянка никогда не заговаривала с ним сама. Встала, да ещё в такую рань. Чего она хочет?

– Я знаю одну очень важную вещь. Выслушай меня, не прогоняй.

Начернённые брови отца удивлённо поднялись вверх:

– Что ты знаешь, маленькая обезьянка? – фараон уже ждёт его с донесением, а тут она.

– Я договорилась, отец. Можешь сказать фараону, что голода и неурожая не будет.

Ашет засмеялся:

– С кем это ты договорилась, дочь моя?

– С одним богом… ты не знаешь его, отец! Но поверь, голода и неурожая не будет!

– Мне некогда слушать детский лепет, – хотел было отмахнутся Ашет, но ибис, птица бога Тота пролетела над садом, и главный советник фараона остановился. Он вдруг понял слова, услышанные в храме. – Что ещё сказал тебе этот бог, дочь моя?

– Он попросил построить ему храм… Хотя бы маленький храм, рядом с храмом его отца.