По земле такой огромной
Дождик шлепает бездомный.
– Ты куда идешь, малыш,
Что ты дома не сидишь?
Неужели плохо дома?
– Дома очень много грома…
Был такой смешной футбол,
Был такой веселый гол,
Что во время поединка
Рассмеялись два ботинка.
– Скажите поскорее,
Кого боится мышка?
– Она боится кошки
И больше никого!
– Кого боится кошка?
– Боится злой собаки,
Огромной злой собаки
И больше никого!
– Кого боится злая,
Огромная собака?
– Хозяина боится
И больше никого!
– Зато хозяин храбрый!
Кого ему бояться?
– Боится он хозяйки
И больше никого!
– Но никого на свете
Хозяйка не боится!
Конечно, не боится
Хозяйка никого!
– Ну как же не боится!
Она боится мышки!
Боится только мышки
И больше никого!
Мне купили самосвал –
Я давно о нем мечтал!
Я завел его легонько –
Он тихонько заворчал.
Я машиной дорожу –
С Петькой больше не дружу.
А увижу Диму –
Проезжаю мимо.
Только вдруг, только вдруг
Раздается громкий стук:
Вздрогнула машина –
Лопнула пружина.
Я стою у самосвала –
Мне чего-то грустно стало:
И машина не заводится,
И со мной никто не водится.
Неся осенние дожди,
Всё небо туча окружила.
«Ах, туча, туча, подожди!»
И туча тут же подождила.
- Ты скажи-ка мне,
Воробушек-малыш,
Почему зимою
К югу не летишь?
- Просто не могу я
Жить в тепле,
Если холодно кому-то
На земле!
Рисовала я Сережку –
Он теперь похож на кошку!
Рисовала я Андрюшку –
Он теперь похож на хрюшку!
А сосед Володька Спицын
Стал похож на воробья,
Если будешь ты дразниться,
Нарисую и тебя!
Говорит осел:
- Ответьте,
Если стал бы я слоном,
Что случилось бы на свете?
Что сказали бы кругом?
- Все, наверное, от смеха
Покатились бы под стол!
И сказали: «Вот потеха!
До чего большой осел!»
Поступила от Яги
Телеграмма Лешему:
«Ты на станцию беги
с этою депешею!
Заметай свои следы,
Пробирайся ельником!
Буду около среды,
Перед понедельником».
Срезал Леший мухомор
В беленькую крапушку
И, наверно, до сих пор
Он встречает бабушку.
И не знает, что Яга,
От испуга бледная,
Где-то возле четверга
Заблудилась, бедная.
Гуляла по городу
Лошадь в очках
И в розовых туфельках
На каблучках,
В соломенной шляпке
С пушистым пером
И с пуделем чистой породы.
Но бедная лошадь не знала о том,
Что все это вышло из моды.
А жители города, все как один,
Об этом хранили молчанье.
И только заезжий
Плохой гражданин
Ей сделал при всех замечанье.
Исчезла из города
Лошадь в очках
И в розовых туфельках
На каблучках,
В соломенной шляпке
С пушистым пером
И с пуделем чистой породы.
И дело, наверное, было не в том,
Что все это вышло из моды,
А в том, что заезжий
Плохой гражданин
Ей сделал при всех
Замечанье,
А жители города,
Все как один,
При этом хранили
Молчанье.
(Из книги «Жизнь и приключения корабельного кота Пушки»)
Рыжего корабельного кота звали Пушка. Не потому, что он мог стрелять, а потому, что он был пушистым. Пушка жил на корабле давно и, хотя был котом, считал себя старым морским тигром, не признаваясь даже самому себе, что больше всего на свете боится воды.
Он знал в лицо каждого моряка: уверен был, что они его дальние родственники, потому что носили полосатые тельняшки и напоминали двуногих тигров. Но близкими родственниками он считал трех членов экипажа. Первым – командира корабля. И вовсе не потому, что он командовал кораблем, а потому, что в его каюте висела фотография маленькой девочки с котенком на руках.
Вторым был кок – корабельный повар. Он считался близким родственником не потому, что кормил Пушку всякими вкусными кусочками, а потому, что кок, по мнению кота, был самым большим чистюлей на корабле, носил белоснежный фартук, и на камбузе у него все блестело. А коты, если они еще вдобавок и моряки, очень уважают чистоту и порядок.
Третьим близким родственником Пушка считал Васю, рыжего матроса. И не потому, что тот был с Пушкой одной рыжей масти (ну повезло человеку, родился рыжим), и не потому, что носил широко известное кошачье имя (опять-таки повезло – навали Васей), а потому, что этот Вася был самым догадливым матросом и однажды при помощи кранца спас Пушку от большой беды.
Если бы у Пушки спросили, что такое кранец, он бы ответил, что это большая, сплетенная из пеньки подушка, которую свешивают с борта, чтобы смягчить прикосновения к другому кораблю или к причалу во время стоянки.
Но коту никто не задавал вопросов, потому что никто не сомневался в его морских знаниях. А с кранцем у него установились особые дружеские отношения.
Произошло это так.
Стояла холодная зима. Якорные цепи покрылись корочкой льда. Рядом с кораблем, на котором плавал Пушка, стояло другое судно, чуть пониже, и кот, выходя на палубу, смотрел на соседских моряков сверху вниз, всем своим видом показывая, что его корабль выше стоящего рядом.
В тот день кот появился на палубе не потому, что решил прогуляться. Вовсе нет. Холода, как все коты, Пушка не любил. У него было «зимнее» местечко возле белой горячей трубы, идущей из машинного отделения, где он проводил почти все свободное от еды время, а летом перебирался в шлюпку – она служила ему дачей.
Правда, в шлюпке трубы не было, но кому летом нужна горячая труба?
Так почему в тот холодный зимний день Пушка покинул свое теплое местечко и вышел на палубу? А потому, что до его тонкого нюха донесся откуда-то запах свежего мяса. Пушка очень удивился и разволновался: до обеда далеко, и вдруг – такие ароматы! Вот он и вышел на палубу узнать, в чем дело.
На палубе он увидел вахтенного, и, хоть тот был в шубе, валенках и черной шапке-ушанке, Пушка сразу же признал в нем рыжего матроса Васю.
Корабли медленно, почти незаметно расходились и так же тихонько сходились, прижимая кранцы, спущенные с обоих судов. Мягкий толчок – и вновь между кораблями расширялось небольшое расстояние, открывая внизу узкую полоску черной ледяной воды. Ко всему этому Пушка давно привык, но привыкнуть к запаху свежего мяса он никак не мог и даже не старался.
Кот повел носом в сторону соседнего корабля и увидел огромную свиную тушу, подвешенную за крюк под ходовым мостиком.
Пушки напружинился, прицелился, рыжей молнией перелетел с одной палубы на другую и с разгону вцепился всеми четырьмя лапами в свиную тушу. Он вгрызался в мясо, победно урчал, и ему казалось, что в это время он не корабельный кот Пушка, а настоящий тигр, поваливший в бою огромного дикого кабана.
В пылу сражения с врагом кот потерял бдительность и не заметил бегущего к нему охотника на тигров – соседского кока, вооруженного большой разливной ложкой под названием чумичка.
– Пушка! – крикнул рыжий матрос Вася. – Полундра!
Но было поздно: охотник прицелился и огрел тигра своим поварским оружием. Пушка взвыл, отцепился от дикого кабана, упал на голову охотника и с перепугу вцепился в нее всеми лапами. От неожиданности охотник тоже взвыл и помчался по кораблю с рыжей шапкой а голове. По дороге он чуть не сбил с ног боцмана и побежал дальше. Боцман ничего не успел понять и закричал коку вслед:
– Почему шапка не по форме?! Трое суток без берега!
Перепуганная боцманским басом рыжая ушанка отделилась от чужой головы и прыгнула в сторону своего родного корабля. И все бы для Пушки закончилось благополучно, если бы как раз в этот момент корабли, оттолкнувшись от кранцев, не стали расходиться в разные стороны. Кошачьи когти царапнули родной борт, и кот шлепнулся в ледяную воду между двумя кораблями.
– Все! – подумал рыжий матрос Вася. – Коты плавать не умеют!
Он глянул вниз, и в ту же секунду из воды вынырнул Пушка. Он заорал диким голосом и, колотя передними лапами по воде, поплыл в сторону обледеневшей якорной цепи. Пушка царапал ледяной металл, пытаясь зацепиться за него когтями, не понимая, что якорная цепь не ствол дерева, и в нее когти вонзить невозможно. Именно в этот опасный момент рыжий матрос Вася и проявил свою моряцкую смекалку. Он подтянул один из кранцев и стал его поднимать и опускать, чтобы привлечь внимание кота.
– Пушка! Пушка! – отчаянно кричал матрос Вася.
Кот на мгновение поднял голову и увидел кранец. Он оставил в покое якорную цепь, вцепился четырьмя лапами в плетеную пеньковую подушку, и рыжий матрос Вася вытащил охотника за кабанами на родную палубу. Подбежавшие матросы пытались отцепить Пушку, но кот упорно сопротивлялся, не желая расставаться со своим пеньковым спасителем, и рвался из матросских рук, чтобы снова вцепиться в кранец.
Наконец, кота окончательно отцепили, вымыли в теплой пресной воде и положили сушиться возле белой горячей трубы.
Пушка обогрелся, высох, вылизал себя до каждой шерстинки и, как ни в чем не бывало, вышел на палубу. Вахта рыжего матроса Васи еще не закончилась, и Пушка, подойдя к нему, благодарно потерся об валенок.
В это время на палубе соседского корабля появился кок. Но Пушка сделал вид, что не узнал его, а, может быть, и в самом деле не узнал, потому что охотник за тиграми был разрисован зеленкой и заклеен белым медицинским пластырем.
Потом кот не спеша сошел по трапу на берег. Не потому, что решил подразнить кока, а потому, что не был наказан боцманом, не получил «трое суток без берега» и имел полное право на небольшую прогулку перед обедом.
Глядит на море
Пристально
Встречающий народ:
К своей родимой пристани
Подходит пароход.
До этого мгновения
Прошёл он сто дорог,
Наверно, от волнения
Охрип его гудок.
В его иллюминаторы
Заглядывали скалы,
И солнышко экватора
Борта его ласкало.
Моря его качали,
Ветра над ним рычали,
Но чёрными ночами
За тридевять морей
Он думал о причале
На Родине своей.
И вот на море
Пристально
В порту глядит народ -
К своей
Родимой пристани
Подходит пароход.
Огромный
И железный, он тихо заурчал
И нежно,
Нежно,
Нежно
Потёрся о причал.
Волны в камушках, играя,
Возле берега шумят.
Я купаюсь и ныряю
Целых два часа подряд.
Мне приказывает мать:
- Хватит плавать и нырять!
Поскорей надень рубашку,
Видишь, ветер посвежел.
Ты же весь замерз, бедняжка,
Ты буквально посинел!
Я из моря выхожу,
Я на маму не гляжу,
Правда, я немножко синий,
Но нисколько не дрожу.
Я ничуть не замерзаю
Никогда-да-да-да-да!
Просто та-та-та
Такая
В море синяя вода!
У меня есть друг –
Большой и верный.
Я его люблю, и оттого
Он скучает без меня,
Наверно.
Дома я скучаю
без него.
Он вдали
Волнуется порою –
Долго жить в разлуке
Нелегко.
И ночами
Нет ему покоя:
Он переживает
Глубоко.
Я его оставил
прошлым летом
на далеком южном
берегу,
и не шлю ни писем,
ни приветов,
и никак приехать
не могу.
С другом
Я увидеться мечтаю
В той же самой
Бухте голубой,
Но его к себе
Не приглашаю –
Слишком он для этого
Большой.
Кончится разлука
Наша вскоре
Я на теплый выбегу
Гранит,
Закричу я другу:
– Здравствуй, море! –
Друг меня обнимет
И простит.
Маленький,
Не больше,
Чем кузнечик,
Не боясь на свете
Ничего,
Жил да был
Стеклянный человечек
В доме у мальчишки
Одного.
За мальчишкой
Бегал он
Вприпрыжку,
От беды
Хранил его, любя.
И представьте,
Знал он про мальчишку
Всё, что знал
Мальчишка про себя.
Был он
При мальчишке
Как советчик,
Но его мальчишка
Не любил,
Потому что
Этот человечек,
То, что думал,
То и говорил.
И за это
Днями и ночами
Тот мальчишка
На него кричал,
Запирал в буфете
И в чулане,
Чтобы человечек
Замолчал.
Но чулан
Без воздуха и света,
С крысами,
Шуршащими в пыли,
И любые сладости
Буфета
Ничего с ним сделать
Не могли.
Так и жил он,
Никогда не пряча
Правды
От мальчишки своего,
Потому что
Если ты прозрачен,
Ты не можешь спрятать
Ничего.
И схватил мальчишка
Человечка
И со злостью
Сбросил со стола,
И разбилось
Хрупкое сердечко
Из простого,
Чистого стекла.
А когда осколки
Отзвенели,
То глаза у мальчика
Тотчас
Потускнели
И остекленели.
Холодом повеяло
Из глаз.
Он живёт и ходит
Рядом с нами,
Дома и на улице
Грубя.
Он глядит
Стеклянными глазами,
На меня глядит
И на тебя.
Он глядит на звёзды
И на речку,
На деревья, травы
И цветы.
Только кто живёт
Без человечка,
Тот не замечает
Красоты…
В сказке нет
Намёка и подсказки,
Но возьмите сказку
Про запас,
Потому что
В этой самой сказке
Ничего не спрятано
От вас.
Для того,
Советом помогая,
Человечек
Рядышком живёт,
Чтобы жили вы,
Оберегая
Тех, кто любит вас
И бережёт.