В тишине тону с головкой,
Растворяюсь без остатка:
Чем-то божию коровку
Привлекла моя тетрадка:
Тихо ползает по строчкам,
По словам моим корявым,
Как по веткам и по кочкам,
По соцветиям и травам.
Будто это всё едино,
Будто всё одно и то же.
Длинной строчки середина,
Слово, стебель, цветоложе.
Будто те ж лучи живые
И одни земные соки
Кормят травы полевые
И питают эти строки.
Ну чем не муза, чем не муза
Щенячье розовое пузо?
А нос, щенячий чуткий нос –
Он влажен, как охапка роз,
Покрытая росой, а ухо
Сигналит нам: «Полундра, муха!»
А хвост... О эта речь хвоста!
Кто скажет, что она проста?
В ней и поэзия, и проза,
И грусть, и нежность, и угроза.
Боже мой, какое счастье!
Всё без моего участья –
Ливень, ветер и трава,
И счастливые слова,
Что в загадочном порядке
Появляются в тетрадке.
Посвящается фильму
Ю.Норштейна «Сказка Сказок»
Всё так – готова побожиться:
Когда весь город спать ложится,
Когда весь мир подлунный тих,
Диктует кот поэту стих.
Сверкая жёлтыми очами,
Он разражается речами,
Стихами бурными в тиши,
Шипя: «Забудешь, запиши».
Поэт послушно пишет, пишет,
И от восторга еле дышит,
И непрестанно трёт висок,
Кропая стих наискосок.
И лунная сверкает тропка,
Летящих строк касаясь робко,
Касаясь разных «о» да «а»
И, все посеребрив слова,
Невесть куда крадётся ночью,
Легко скользнув по многоточью.
Во влажные кусты жасмина
Лицом зарыться, в белый куст,
И ничего не знать помимо
Того, что день, как небо, пуст,
Как небо, пуст, как небо, светел.
«Ты кто?» — спросила я его, —
«Среда? Суббота?». Не ответил
Мне день тишайший ничего.
«Который час? Число какое?» —
Спросила. Он не отвечал,
И я оставила в покое
Его, чтоб он не осерчал.
А он сиял, сиял и длился,
Не зная рамок и тисков,
Пока однажды не пролился
Дождём бесшумных лепестков.
И золотым дождём прольётся
Листва, падёт сплошной стеной,
Земля бесшумно повернётся
Своею лучшей стороной,
И время бег свой напряжённый
Прервёт на самый краткий миг,
Чтоб разглядеть заворожённо
Земли преображённый лик.
На столе алеют розы,
За забором блеют козы,
За окном вздыхает сад…
Ни вперёд и ни назад –
Никуда спешить не надо
Из пленительного сада,
Из медлительного дня,
Что пустил пожить меня.
Люблю начало речи плавной,
Причуды буквицы заглавной,
С которой начинают сказ:
«Вот жили-были как-то раз…»
Гляжу на букву прописную,
Похожую на глушь лесную:
Она крупна и зелена,
Чудным зверьем населена.
«Вот жили-были…» Запятая,
И снова медленно читаю:
«Вот жили…» И на слово «Вот»
Опять гляжу, разинув рот.
В допотопные лета
Мир держали три кита.
А потом они устали
И держать нас перестали
На натруженном хребте.
И в огромной пустоте
Держит мир с того мгновенья
Только сила вдохновенья.
Неслыханный случай. Неслыханный случай:
Листва надо мной золотистою тучей.
Неслыханный случай. Чудес чудеса:
Сквозь желтые листья видны небеса.
Удача и праздник, и случай счастливый:
Струится река под плакучею ивой.
Неслыханный случай. Один на века:
Под ивой плакучей струится река.
Живи, младенческое «вдруг»,
Уже почти замкнулся круг,
Уж две минуты до конца,
И вдруг – карета у крыльца,
И вдруг – средь чащи светлый луг.
И вдруг – вдали волшебный звук.
И вдруг – жар-птица, дед с клюкой,
Края с молочною рекой.
Уходит почва из-под ног,
Ни на одной из трёх дорог
Спасенья нету, как ни рвись.
Но вдруг, откуда ни возьмись…
После бури ночной, на суше
Груда щеп, черенок от груши,
В липких водорослях полено,
На песке бахромою пена,
Створки мидий, клешни кусок
Да русалочий волосок.
Боже мой, какое счастье!
Всё без моего участья –
Ливень, ветер и трава,
И счастливые слова,
Что в загадочном порядке
Появляются в тетрадке.
По какому-то тайному плану
Снег засыпал и лес и поляну,
Берега водоёмов и рек.
Скоро кончится нынешний век,
Век двадцатый с рожденья Христова…
А пока половина шестого
Или где-то в районе шести.
И, часы позабыв завести,
Занят мир увлекательным делом:
Тихо пишет по белому белым.
Тихонько дни перетасую И тот найду, когда в косую Линейку чистую тетрадь Так сладко было открывать, Когда, макнув перо в чернила, Писала: «Мама Лушу мыла» — Все буквы в домике косом. А за окошком, невесом, Кружился лист. Смотри и слушай: Вот мать склоняется над Лушей, Трет губкой маленькую дочь, А ветер лист уносит прочь.
Такие сны бывают редко.
Bо сне моём любая ветка
Роняет лист, едва задену.
Сбивает ветер листья в пену
И эту пену золотую
Возносит на гору крутую.
И коль взойдешь на эту гору,
Откроется такое взору,
Что не расскажешь, как ни бейся.
Смотри и плачь. Смотри и смейся.
А мне туда и не пробиться,
Откуда родом дождь и птица.
И полевые сорняки
Такие знают тайники,
Какие для меня закрыты.
Дороги дождиком изрыты,
А дождик в сговоре с листвой.
И разговор невнятный свой
Они ведут. И дождь уклончив:
Стихает, речи не закончив,
И вновь летит наискосок,
Волнуя реку и лесок
Речами быстрыми. Как в душу,
Я в реку глянула: «Послушай»,
Прошу: «Поведай, покажи»…
А там лишь небо да стрижи.
То тает, то метёт, Метёт и снова тает. А жизнь – она летает, А вовсе не идёт. Летает жизнь моя, Скрывая цель полёта, Нашёптывая что-то, Чего не слышу я.
* * *
Что вижу, о том и пою,
А что ещё делать в раю?
Вот вижу большую ворону,
Что важно идёт по перрону.
И нет здесь особых красот.
Льёт дождик с небесных высот,
И льёт он всё пуще и пуще
На здешние райские кущи.