День уже скатился с горки и был где-то в самом низу. Дело шло к вечеру. Безумный красный шарик отцепился от зелёного безумного шарика и никак не мог найти жёлтый. Они были без ума и ни о чём не думали. Все они были совершенно пустые. Вообще-то они были наполнены воздухом, но этого никто не замечал.
– Тебе какой шарик больше нравится? – спросила Гусеничка Лошадку.
– Красный!
– Мне тоже. Давай найдём жёлтый шарик, и тогда ты возьмёшь себе красный, я поиграю с жёлтым, а потом мы поменяемся!
– Давай!
Но жёлтый шарик не находился. Кубики разлетелись сами собой, а заодно рассыпалась мозаика.
– Маловато будет! – завопила Гусеничка голосом пластилинового мужичка из мультика.
Тогда Лошадка взяла палочку-выручалочку и стукнула по красному шарику. Он подпрыгнул и опустился на голову Гусенички.
– Вот это мой размерчик! – обрадовалась Гусеничка и немедленно превратилась в Ночную бабочку.
Белый гусь Гагай развалился на кровати и не хотел садиться на трехколёсный велосипед с сигналом. Он готовился к шестому путешествию через океан. Лошадка стала колотить палкой по игрушкам на полке, а когда вышла в другую комнату, стукнула по большой керамической вазе. Ваза сказала: «Бум!», а потом не упала и не разбилась!
Неожиданно нашёлся жёлтый безумный шарик. Оказывается, его занесло в другую комнату ветром. Лошадка постучала по нему палкой, а потом схватила шарик за хвостик. Ночная бабочка уже порхала в дверях и держала в руке красный шарик. Она не стала говорить «Бум!», когда Лошадка стукнула её по голове жёлтым шариком, а просто засмеялась.
Оба шарика полетели вверх и долго не могли опуститься на пол.
Лошадка взяла чистый листок бумаги, чёрный фломастер и уселась рисовать. Ночная бабочка спряталась за кресло и крикнула Лошадке:
– Найди меня!
А Лошадка сама залезла за диван и тоже крикнула:
– Найди меня!
Потом Лошадка и Ночная бабочка стали ползать друг за другом, и было очень весело. Безумные шарики носились вместе с ними как сумасшедшие.
Кто-то выключил день, и в доме стемнело. Ночная бабочка села на диван и сказала:
– Я буду думать!
– Я тоже буду думать, – сказала Лошадка и уселась рядом.
Так они сидели и думали, пока не заглянула бабушка и не включила свет.
На полу лежал рисунок. Бабушка подняла его, спросила:
– Это кто нарисовал?
– Я, – ответила Лошадка-Настя, – это солнышко!
– А почему солнышко чёрное?
– Потому что – ночь!
А Ночная бабочка-Маша сидела и думала о том, что завтра Настя улетает в далёкую Америку, а она, Маша должна утром идти в садик. И кто же тогда во дворе раскопает в снегу проход к качелям?
Ей было очень грустно и хотелось плакать, как тогда, когда мама была на работе и долго не приходила.
В тёплый осенний день, когда по синему небу плыли белые облака и светило солнышко, Маша сидела на качелях со своей подружкой Виктошей, которой исполнилось уже семь лет, и она ходила в первый класс лицея.
Виктоша рассказывала о том, что теперь на уроках за правильные ответы и хорошо выполненные задания учительница ставит отметки – «вишенки» и у неё таких «вишенок» уже много.
А на уроках музыки, где она учится играть на пианино, ставят самые настоящие отметки, и Виктоша получила одну четвёрку, две пятёрки и одну пятёрку с минусом, что тоже очень хорошо.
Маша сказала, что она уже умеет играть на пианино, правда, дома у неё не большое пианино, а маленькое – синтезатор, но папа купит ей большое. А ещё она придумала семь песен:
про синее небо и белые облака
про весёлого розового зайчика
про лето и жаркое солнце
про счастливую принцессу
и одну грустную песенку
которую нужно петь
тихим голосом.
– Хочешь, я спою тебе эти песни? – спросила Маша.
Виктоша согласилась и стала раскачивать качели. Она раскачала их «дорожкой» и даже почти «месяцем», а Маша ей помогала и громко пела свои песни:
про синее небо и белые облака
про весёлого розового зайчика
про лето и жаркое солнце
про счастливую принцессу
и ещё одну грустную песенку
которую она спела
тихим голосом.
Соседские собаки Рекс и Сильва уселись у сетчатого забора и тоже слушали, как поёт Маша. А когда песни закончились, Маша сказала, что она знает ещё двадцать песен и три песни по-английски, и она может их спеть, если Виктоша захочет. Виктоша захотела, и Маша спела три песни по-английски. Вот только жаль, что Виктоша ещё не начала учить в лицее английский язык, поэтому она не поняла, что Маша спела
про Мэри и её овечку
про муху и
про фермера,
но песни Виктоше всё равно понравились.
Тут Маша разошлась вовсю и сказала, что может спеть песни так громко, что будет слышно на соседней Светлой улице. Виктоша ответила, что хорошие оценки на уроках музыки в лицее ставят не за то, что «громко», а за то, что «красиво». Но Маша уже её не слышала, потому что во всё горло пела песни:
про синее небо и белые облака,
про весёлого розового зайчика,
про лето и жаркое солнце,
про счастливую принцессу
и ещё одну грустную песенку,
которую она спела
всё-таки
тихим голосом.
Пересказ-перевод с английского Ивана Мельника
Много лет тому назад в одном далеком королевстве умирал старый король. Он был добрым и справедливым, правил мудро, поэтому не только придворные, но и все жители королевства любили его и были опечалены, узнав, что он скоро их покинет. Все жалели короля, но ещё больше боялись за своё будущее.
И было отчего. Сын короля принц Рафаэль рос без матери. Отец дал ему прекрасное образование, но воспитанием сына не занимался. И принц вырос высокомерным, самовлюбленным, жестоким и жадным.
Перед смертью, в присутствии советников, вельмож и всего двора, король назвал Рафаэля своим наследником. Но старый король понимал опасения своих подданных.
— Я благословляю тебя, – заявил он сыну. — Но! Ты не наденешь корону до того дня, пока не женишься на женщине, равной тебе по красоте, уму и богатству.
Рафаэль от этих слов пришёл буквально в бешенство. Король без короны — всё равно, что лев без гривы, петух без перьев.
— Вот так благословение, — процедил он сквозь зубы. – Не благословение, а проклятие! Где я найду невесту во всех отношениях равную мне, такую же красивую, умную и богатую?
Старый король умер той же ночью. А Рафаэль был так зол, что даже не стал объявлять в стране траур по случаю смерти отца.
*
Приняв управление королевством, Рафаэль первое время был слишком занят, чтобы думать о короне. Он приказал убрать повсюду портреты старого короля и повесить свои. Принц велел закрыть школы.
— Ни к чему учить тупиц и бездельников, — заявил он. — Пусть работают с малых лет. Отныне я буду думать и решать всё за всех.
С особым удовольствием принц занялся сбором налогов у своих подданных. Он отбирал не только золото и серебро, но и домашний скот, и урожай, выращенный крестьянами.
Довольный Рафаэль любовался своим отражением в зеркале, когда вдруг вспомнил про корону и завещание отца, и утихшая было злость вернулась к нему с прежней силой.
Призвав советников, он разразился бранью:
— Вы ленивые дураки! Все слышали последние слова моего отца. Почему до сих пор не нашли мне жены?
Советников охватила дрожь с головы до ног. А принц продолжил:
— Даю вам срок до конца года. Если не найдёте невесты, достойной меня, будете гнить в темнице до конца своих дней. Вон с моих глаз!
Когда речь идёт о жизни или смерти, даже самый ленивый зашевелится. Советники отправили гонцов во все края, и скоро во дворец были доставлены три принцессы. У одной волосы были подобны солнечным лучам. У другой были прекрасные темные глаза. У третьей — фигура греческой богини и кожа белая, как алебастр.
Но посмотрел на них Рафаэль и даже плюнул с досады. Вот если бы взять чудесные волосы одной, волшебные глаза другой, прекрасное тело третьей, соединить вместе, может, и получилось бы что-нибудь хорошее. А так…
— В темницу дармоедов!
И снова советники задрожали от страха. А один осмелился напомнить, что до конца года ещё девять месяцев, и если советники будут сидеть в темнице, как смогут найти они для принца достойную невесту?
Такая речь Рафаэлю не понравилась, но королевское слово пришлось сдержать.
Снова советники разослали гонцов по всем землям и морям, и те нашли трёх принцесс, которых и доставили во дворец Рафаэля для экзамена.
Одна из них могла назвать столицы всех государств мира, другая умела перемножать в уме четырёхзначные числа, третья помнила всех императоров древней Византии… Но вот беда: первая не смогла без ошибки написать слово «птеродактиль», вторая запуталась в скороговорке «На дворе трава, на траве дрова», третья не имела представления об игре «трик-трак».
— Кого вы мне привели? – обратился принц к советникам. – Мало того, что эти девицы не знают простых вещей, они ещё и безобразны. В темницу всех!
Советников снова затрясло от страха, но один набрался смелости и напомнил:
— О, Принц! До конца года ещё шесть месяцев, а в темнице…
— Знаю, знаю, — перебил его Рафаэль, — пользы от вас никакой, но живите. Пока…
Советники заболели от переживаний. Но, проявив максимум старания, нашли ещё трех принцесс и представили их принцу.
У одной папаша владел несметным количеством земли, другая должна была унаследовать целую флотилию парусных судов, третья, дочка владельца алмазных шахт, явилась на экзамен, с ног до головы покрытая бриллиантами, и в туфлях, изготовленных их цельных кусков алмаза.
У принца разгорелись глаза.
— Женюсь на всех трёх! – заявил он.
— Это невозможно, Ваше величество, — прошамкал самый старый советник. — Закон предков запрещает нам иметь трёх королев.
— Ну, в таком случае, я не женюсь ни на одной, — пришёл в ярость принц. — Они глупы и уродливы. Отправляйтесь в темницу вместе с этими девками!
Но до конца года оставалось ещё три месяца, и Рафаэль вынужден был дать советникам последний шанс.
Однако, советники были уверены, что не найдут на свете созданий, равных Рафаэлю, и стали потихоньку приводить в порядок дела, чтобы не оставить жен и детей без средств, когда сами отправятся в тюрьму.
*
В то время вдалеке от столицы у самых гор жил крестьянин с дочерью. Жена его умерла, а дочь, которую звали Розамунда, девушка работящая, добрая и весёлая, взяла на себя заботу об отце и домашнем хозяйстве.
Когда умер старый король, и страной начал править Рафаэль, крестьянин понял, что даже то немногое, что он имеет, скоро отнимет жадный принц. Правда, была у бедняка только старая коза, но весной у неё родились два козлёнка, а это, по понятиям королевских чиновников, уже стадо.
Собрав для дочери все съестные припасы, что были в доме, крестьянин велел Розамунде увести коз на далёкое горное пастбище.
Девушка не хотела покидать отца, но он настоял на своём. Добравшись до пастбища, девушка поселилась вместе с козами в заброшенной хижине старого пастуха.
Козы питались сочной травой и резвились на лугу. Розамунда собирала ягоды, съедобные коренья, дикую пшеницу, заготавливала на зиму сено для животных. Она пила козье молоко, делала сыр, пекла хлеб.
Не в характере девушки было поддаваться отчаянию. Играя с козлятами, она часто напевала. Летом горы прекрасны, но зима там приходит рано. Когда выпал снег, коза стала меньше давать молока. Запасы сена скоро иссякли, и Розамунда делила с животными скудные запасы пшеницы.
В один из дней, когда козы рылись в снегу, надеясь хоть чем-нибудь наполнить пустые животы, а Розамунда, дрожа в лачуге, решала вопрос, пустить последнюю пшеницу на хлеб или скормить козам, с пастбища донёсся отчаянный вопль.
Схватив палку, Розамунда бросилась наружу. В снегу стоял огромный волк и держал в своей страшной пасти козлёнка.
— Как ты смеешь нападать на моих друзей! – закричала бесстрашная девушка.
Волк отпустил козлёнка и поглядел на Розамунду такими печальными и голодными глазами, что ей стало жалко зверя.
— Плохо дело, — сказала она. – Зайди с нами в хижину. Будем друзьями, разделим еду, которая у нас есть.
— Ты добрая девушка, — заговорил вдруг волк, и голос его звучал, как отдаленный гром. — Я обещаю, твоя доброта будет вознаграждена.
Розамунда никогда не встречала говорящего волка.
— Кто ты? – спросила она его.
— Я теперь твой друг, — ответил он.
Когда все вошли в хижину, девушка достала последнюю пшеницу и разделила ее на пять частей. Три из них она отдала козам, а две оставшиеся доли перемолола в муку, замесила тесто и испекла небольшую буханку хлеба, которую поделила с волком.
Ночью козлята не могли уснуть и блеяли от голода. Розамунда плакала от бессилия.
— Мне очень жаль, малыши, но зерно закончилось, мне нечего вам дать.
— Ты в этом уверена? — спросил волк.
— Вот кувшин, здесь была пшеница, теперь он пуст… — и Розамунда открыла крышку, чтобы показать волку. — Ой, здесь есть зерно!
И девушка снова накормила коз и испекла хлеб для себя и волка.
Так зерно в кувшине появлялось каждый раз, когда заканчивалась еда. День проходил за днём, и друзья не голодали.
— Почему, мой друг, ты так печальна? – спросил волк Розамунду однажды вечером.
— Я беспокоюсь об отце, – ответила она.
— С твоим отцом всё в порядке, – сказал волк.
И Розамунда поверила ему, потому что уже давно поняла: её новый друг не простой волк.
Девушка рассказала ему и о том, почему она оказалась в горах, прячась от слуг жадного и жестокого принца, который нисколько не заботится о народе.
— Я знаю, — усмехнулся волк. — Советники принца безуспешно ищут ему невесту – красивую, умную и богатую. Если такая найдётся, страна будет спасена… Ты хотела бы помочь своему народу?
— Да, но как? Разве я красива и умна? А уж бедна так, что умерла бы от голода вместе со своими козами, если бы не ты.
— Погляди на мою шею, – сказал волк. — Видишь этот золотой обруч? Сними его и надень себе на голову. Отправляйся в столицу и найди там Первого советника принца. Скажи ему, что ты принцесса, которую он ищет.
— Но ведь я не принцесса…
— Твоя мать умерла в ночь, когда ты родилась. Перед смертью она благословила тебя и сказала, что ты будешь равной королю.
Страшно было пойти в столицу и выполнить такое необычное задание. Но Розамунда подумала о своей покойной матери, любящем отце и всех терпящих нужду людях и решилась на отчаянный поступок.
Как только она надела обруч, крошечная лачуга наполнилась сиянием.
— Он волшебный? – спросила девушка.
— Подарок друга всегда волшебный… Но предупреждаю: когда пойдёшь в мир людей, не говори ничего о встрече со мной. Люди не поймут нашей дружбы.
Розамунда поцеловала козу и козлят, поклонилась волку и отправилась из заснеженных гор в столицу.
*
Наступил последний день года. Первый советник короля попрощался с женой и детьми и, собираясь во дворец, готовился к самому худшему. И тут раздался стук. Советник открыл дверь и увидел прекрасную девушку.
— Меня послали к вашему дому, — сказала она. — Отведите меня к принцу.
Советник, уже потерявший надежду, был добрым человеком.
— Я должен предупредить, — сказал он, — что принц очень жестокий человек. Если он не признает вас равной себе, пощады не будет никому.
— Я не боюсь, — отвечала Розамунда. – И вы не бойтесь. Обещаю, сегодня ночью вы будете спать в собственной кровати.
Советник подумал, что если эта девушка хотя бы наполовину так же умна и так же богата, как прекрасна, то ни один мужчина не в силах устоять против неё.
Когда они прибыли во дворец, принц уже кричал:
— Безмозглые идиоты, где моя жена? Прошёл год, а вы не нашли её! В темницу всех!
— Ваше величество, — низко кланяясь, выступил вперед Первый советник. — Позвольте представить вам принцессу Розамунду.
Перед троном стояла прекрасная девушка. И как только Рафаэль её увидел, сразу решил взять себе в жены.
— Ты прелестнейшее создание, которое мне довелось когда-либо видеть, – сказал он.
— Вы так добры, милорд, — отвечала кротко Розамунда.
Принц вспомнил слова отца: королева должна быть во всём равна королю.
— Сомнений нет, ты прекрасна, — сказал Рафаэль, — но умна ли? Так ли образована, как я?
— Решать вам, — сказала Розамунда. – Но я знаю одну вещь, которую больше не знает никто.
— Что можешь знать ты, чего не знаю я? – спросил надменно принц.
— Я знаю… — сказала Розамунда так тихо, что только принц мог её услышать. — Я знаю, что вы безмерно одиноки.
Принц посмотрел на неё с удивлением. Как могла эта незнакомая девушка знать его лучше, чем он знал себя сам? Он до этого момента и не подозревал, как был одинок.
— Очень хорошо, — сказал он грубо, — ты выдержала два испытания, но остается ещё одно. Как ты докажешь, что твоё богатство равно моему?
— Никак, милорд. Вы видите, у меня с собой ничего нет. Но, есть способ нас рассудить. Скажите, желаете ли вы в данный момент что-нибудь, чего нет у вас?
Мысли Рафаэля закружились вокруг обширных владений, парусных судов, алмазов… И, наконец – корона!
— Конечно, — ответил он сердито, — таких вещей немало.
— Тогда, — сказала Розамунда, — наверное, ыы беднее меня, поскольку нет ничего, что я желала бы иметь и чем ещё не обладаю.
— Равная королю! – не выдержал Первый советник. – Она найдена!
И все советники закричали: «Ура! Да здравствует Равная королю!»
Рафаэль был тоже доволен, он протянул Розамунде руку и сказал:
— Решено. В соответствии с древним законом и волей моего отца ты станешь королевой и моей женой.
Но Розамунда не взяла его руки.
— Я буду рада стать королевой, — сказала она, — но боюсь, ничего не получится, так как по вашему собственному признанию, я – самая красивая из тех, кого вы видели, имею знания, которыми не обладаете вы, и на свете много вещей, которые хотели бы иметь вы, но не имеете. Таким образом, вы сами объявили, что я более чем равна вам.
Рафаэль был разъярён. Теперь, когда эта девушка оказалась недосягаемой, он желал её более чем когда-либо.
— Что я должен сделать, чтобы получить тебя в жены? – воскликнул он.
— Высоко в горах есть пастбище и заброшенная хижина старого пастуха, где живут три козы, — ответила Розамунда. – Если вы действительно хотите, чтобы я стала вашей женой, то должны отправиться туда и прожить в хижине один год. Ровно через год вы вернётесь во дворец и приведёте с собой коз, целых и невредимых. Так вы станете во всём равны мне.
Не раздумывая, Рафаэль согласился и отправился в горы. А Розамунда осталась жить во дворце.
Едва Рафаэль скрылся, как девушка принялась за работу. Засучив рукава, она принялась исправлять всё то зло, что успел сотворить Рафаэль за своё короткое правление. И королевство никогда не знало такого веселого, трудолюбивого и мудрого правителя, как Розамунда.
Это был год хорошей погоды и обильного урожая. Дети вернулись в школы, и у каждого жителя страны появился достаток и время для отдыха.
Когда Рафаэль добрался до горного пастбища, козы приветствовали его радостным блеяньем. Однако оно превратилось в жалобные вопли, как только они поняли, что Рафаэль не принёс им еды.
Запах животных не понравился Рафаэлю, и он вытолкал их из хижины на холод. Не обращая внимания на крики, Принц попытался найти в хижине что-нибудь съедобное. Наконец, он наткнулся на кувшин с пшеницей и начал жевать твёрдые зерна.
Вдруг с заснеженного пастбища послышался отчаянный вопль. Рафаэль испугался. Если свирепый зверь напал на коз, он растерзает и его самого, и никто ему здесь не поможет. Он проклинал Розамунду, пославшую его в это дикое место. Но вспомнив, что должен сохранить коз целыми и невредимыми, принц схватил палку и выскочил из хижины.
В снегу стоял огромный волк и держал в зубах козлёнка.
— Негодяй! – закричал Рафаэль, размахивая палкой. – Это мой козлёнок. Оставь его и убирайся отсюда.
Волк отпустил козлёнка.
— Я не знал, что он твой, — сказал он.
Никогда прежде принц не слышал, чтобы дикий зверь разговаривал, как человек.
— Кто ты? – спросил он волка.
— Я друг Розамунды, — ответил волк.
— Тогда почему ты крадёшь козлёнка? – спросил Рафаэль, немного придя в себя.
— Я не краду его. Мы с козами друзья, живём вместе в этой хижине, и разыграли маленькое представление, чтобы избавиться от тебя — незваного гостя.
— Розамунда о тебе не упоминала, — сердито сказал Рафаэль.
— Она и не должна была этого говорить, – проворчал волк.
Он завёл коз в хижину и захлопнул дверь перед носом принца.
Теперь Рафаэль остался на морозе и сначала посчитал ниже своего достоинства просить милости у животных. Но день склонялся к вечеру, ветер пронизывал до костей, мороз крепчал, и Рафаэль стал стучать в дверь.
— Пожалуйста, откройте, я могу здесь замерзнуть насмерть.
— Так и быть, входи, — сказал волк, впуская принца в хижину. – Мы не откажемся от твоей помощи. Лапы и копыта не предназначены для того, чтобы разводить огонь, молоть муку и печь хлеб.
— Мне очень жаль, — смутился Рафаэль, – только я ничего этого делать не умею.
— Ну, не страшно, — заметил волк. – Было бы желание.
Волк научил Рафаэля всему, с чем легко справлялась Розамунда. И принц стал разводить огонь, перемалывать зерно в муку, печь хлеб.
Наступила весна, за ней лето. Рафаэль питался простой пищей, ухаживал за козами, заготавливал сено на зиму. Он загорел, его руки огрубели. Чудесная одежда принца превратилась в лохмотья, а нахальные птицы свили гнездо в его шляпе. Козы привязались к Рафаэлю и играли с ним. А по ночам у костра волк рассказывал принцу старые сказки и учил его песням, которые когда-то пела Розамунда.
Ни одного дня не проходило без того, чтобы Рафаэль в мечтах не видел Розамунду своей женой.
Наконец, пришла зима, и горное пастбище снова покрылось снегом. Рафаэль впервые в жизни чувствовал себя счастливым, потому что у него появились друзья.
— Пора, — сказал волк однажды вечером. — Пришло время тебе возвращаться во дворец.
Душа Рафаэля затрепетала. Он боялся встречи с Розамундой.
— Не согласишься ли ты пойти со мной? — обратился он к волку.
— Ты теперь мой друг, но я принадлежу этим горам, — ответил волк. – Иди и передай прекрасной Розамунде, что я её помню и люблю.
Спустившись с гор, в последний день года Рафаэль вошёл в ворота дворца, сопровождаемый тремя козами. Он выглядел как простой пастух и не стал ломиться во дворец через парадную дверь, а направился к чёрному ходу.
Собираясь с духом, у закрытой двери принц услышал знакомую песню гор. Потом толкнул тяжёлую дверь на кухню.
У печи, раскрасневшаяся от жара, стояла прекрасная Розамунда.
— Это ты, Рафаэль! — воскликнула она. – Неужели пролетел год?
— Я привёл твоих коз, – ответил принц.
— Да, — рассеянно сказала Розамунда. Она вдруг схватилась руками за голову: — Ой, я забыла свой обруч…
— Ты стала ещё прекрасней, чем прежде.
— Нет, — засмеялась Розамунда. – Может, это ты изменился?
— Да, — сказал Рафаэль. – Горы изменили меня. Я нашёл там друзей.
— Человек, у которого есть друзья, по-настоящему богат…
— Я многому научился, — продолжал Рафаэль. – Я понял, что на самом деле не такой красивый, не такой умный и не такой богатый, как думал. Мне нечего предложить тебе, кроме этих коз, да и они не мои.
Рафаэль печально повернулся, чтобы уйти.
— Совсем забыл, — остановился он. – Волк просил передать, что помнит и любит тебя.
— Подожди, — сказала Розамунда, задерживая руку принца. – Не уходи…
Той же ночью они поженились и стали коронованными королём и королевой.
Они и все их подданные жили счастливо много-много лет.
И каждой зимой под Новый год король Рафаэль и королева Розамунда, взяв с собой детей, отправлялись в далёкие горы, чтобы, как рассказывают, встретиться со своим старым другом.
10
Перевод с английского Ивана Мельника
На двери дома Роузи, висела записка: «Если хотите узнать секрет, постучите три раза».
Кэтти постучала три раза, и Роузи открыла дверь.
– Привет Кэтти!
– Привет, Роузи. Что у тебя за секрет?
– Секрет в том, что я больше не Роузи.
– И кто же ты теперь? – удивилась Кэтти.
– Я – Алинда, поп звезда.
– Ух ты!
– И когда-нибудь я устрою грандиозное музыкальное шоу!
– Когда?
– Да прямо сейчас, на заднем дворе. Придёшь?
– А можно тогда я тоже кем-нибудь буду? – попросила Кэтти.
Роузи задумалась на минуту.
– Я думаю… Ты можешь стать моей арабской танцовщицей Чачарой.
– Ладно, – согласилась Кэтти, – я приду.
Пришли все. И Долли, и Толстяк, и Сол.
– Садитесь, – пригласила Роузи.
Все расселись на складных стульях.
– Теперь тихо, – сказала Роузи. – Шоу начинается!
Все затихли. Роузи и Кэтти исчезли за дверью в подвал.
– Хорошее шоу, – шепнул Толстяк.
– Точно! – согласилась Долли.
БАМ, БАМ, БАМ! Загремел барабан за дверью в подвале.
– Дамы и господа! – послышался далекий голос. – Представляем вам арабскую танцовщицу Чачару. Поприветствуйте её!
Все закричали и захлопали в ладоши. Дверь подвала открылась, и вышла Кэтти. Она была в длинной ночной рубашке, а на голове у неё было полотенце.
Кэтти взмахнула руками и сделала три шажка.
– Ча-чару-ру-ру, – пропела она негромко.
– Достаточно, – послышался голос из подвала. – Хлопайте и кричите ура!
Хлоп. Хлоп. Хлоп!
– Ура! Ура! Ур-а-а!
– А теперь – лучшая часть шоу, – продолжил голос. – Я – несравненная Алинда, спою для вас песню «На солнечной стороне улицы». Умирайте от восторга!
И все стали умирать от восторга:
– Ох!
– Ах!
– Ох, ах!
Распахнулась дверь подвала, и появилась Алинда. Она была в шляпе с пером, в платье и в туфлях на высоком каблуке.
– Всем привет! – раздался чей-то голос.
Все повернулись и увидели Ленни в шляпе пожарника.
– Можно мне тоже с вами поиграть?
– Мы не играем, – закричала Алинда, – это настоящее шоу! Тебе нельзя.
– Почему?
– Потому.
– Между прочим, – заявил Ленни, – я собираюсь тушить пожар. Все хотят посмотреть?
Но все отказались, и Ленни убежал.
– Теперь я спою, – сказала Алинда.
Она закрыла глаза:
– На солнечной…
– Хотите узнать кое-что? – раздался голос неожиданно возвратившегося Ленни.
– Что? – прервала свою песню Алинда.
– Я знаю одну штуку.
– Что за штука?
– Я подброшу свою шляпу вверх, и кто первым её поймает, может взять себе. Все хотят сыграть?
Все согласились: «Да!»
– Ладно, – сказала Алинда.
Ленни подбросил шляпу в воздух, и она упала на карниз.
– Как теперь мы её достанем? – спросила Кэтти.
– Для этого нужно забраться на карниз, – сказала Алинда.
Так они и сделали. Сол взобрался на Толстяка. Долли влезла на Сола. Кэтти – на Долли. Ленни уселся на Кэтти, а Алинда вскарабкалась на самый верх. Она сняла шляпу пожарника с карниза и надела себе на голову.
– Я поймала её, теперь она моя, – закричала она. – Ура мне!
Все спустились вниз.
– Теперь я спою, – сказала Алинда.
Она вытянула перед собой руки.
– На солнечной…
– Отдай мою шляпу, – сказал Ленни. – Мне нужно потушить ещё один пожар.
– Нет, – сказала Алинда, – ты сказал, кто поймает, может взять её себе.
– Но это была всего лишь игра. Моя мама сказала, чтобы я больше ничего не раздавал.
Он сорвал шляпу с головы Алинды.
– Пойдёмте со мной, Толстяк, Сол, – крикнул он и побежал со двора. – Помогите мне тушить пожар!
– Мы лучше поможем ему, – решил Толстяк.
– Мы ему нужны, – подтвердил Сол.
– Но… – начала Алинда.
Но ребята уже скрылись.
– Я тоже пойду, – сказала Долли.
– Я ещё не спела свою песню, – сказала Алинда.
– А я хочу есть, – сказала Долли и отправилась домой.
Ушли все. Два складных стула остались валяться на земле.
– Уже поздно, – сказала Кэтти. – Мне тоже пора домой.
– А правда, здоровское получилось шоу? – спросила Роузи.
– Это было лучшее шоу, которое я видела, – ответила Кэтти. – Давай в ближайшее время сделаем ещё одно.
– Да, в этот же час, в этом же месте, – сказала Роузи. – Пока, Чачара!
– Пока, Алинда!
Роузи осталась совсем одна. Она встала на складной стул и очень тихо объявила:
– Дамы и господа, а теперь Алинда споёт «На солнечной стороне улицы».
И она спела песню, всю – от начала до конца.
Было нечего делать.
– Мама, мне нечего делать, – сказала Роузи.
– Ну, сделай что-нибудь, – ответила мама.
И Роузи сделала «что-нибудь». Она написала записку и прикрепила её на входную дверь.
– Что ты сделала? – спросила мама.
– Я прикрепила на входную дверь записку, – ответила Роузи.
– Хорошо, – сказала мама, – займись чем-нибудь ещё.
Роузи нашла красное одеяло. Накрылась им с головой и села на заднем дворе у входа в подвал.
– Мама, – сказала Кэтти, – мне нечего делать.
– Иди поиграй с Долли, – сказала мама.
Кэтти пошла к дому Долли.
– Привет, Долли, что ты делаешь? – спросила она.
– Не знаю, – ответила Долли.
Они отправились к дому Толстяка. Тот сидел перед домом на ступеньках вместе с Солом.
– Что вы тут делаете? – спросила Кэтти.
– Мы не разговариваем друг с другом, – ответил Толстяк.
– Не слишком утомительное занятие, – заметила Долли.
– А что делаете вы? – спросил Сол.
– Ничего, – ответила Кэтти. – Мы думали, вы будете что-нибудь делать.
– Что бы вы хотели делать? – спросил Толстяк.
Все смотрели друг на друга и не знали, что сказать.
– Давайте спросим у Роузи, что делать.
И они отправились к дому Роузи.
– Роузи! – позвали ребята.
Но ответа не было.
– Смотрите, – сказала Кэтти, указывая на записку, приклеенную на дверь. – Тут написано: «Если вы будете меня искать, это будет нелегко, потому что я замаскировалась. Искренне ваша Алинда».
– Давайте поищем на заднем дворе, – предложила Долли.
Все побежали на задний двор. У двери в подвал сидел кто-то, завернутый с головы до ног в красное одеяло.
– Это ты, Роузи? – спросила Долли.
Ответа не последовало.
– Скажи нам, пожалуйста, кто ты? – спросила Кэтти.
– Я Алинда, потерянная девочка.
– Кто тебя потерял? – спросил Толстяк.
– Я сама себя потеряла.
– Разве ты не Роузи на самом деле?
– Раньше я была Роузи, – ответила Алинда, – а теперь нет.
Все присели рядом с входом в подвал.
– От кого ты прячешься? – спросил Сол.
– От Чародея, – сказала Алинда.
– Кто он такой?
– Мой лучший друг, – ответила Алинда.
– А что будет, когда он тебя найдёт? – спросила Кэтти.
– Он скажет мне, что делать.
– Можно мы подождём его с тобой? – спросил Толстяк.
– Думаю, можно, – сказала Алинда. – Только сидите очень тихо.
Они сидели очень тихо.
Они не говорили ни слова.
Они не делали ничего.
Они просто ждали.
– Это смешно, – прошептала Кэтти.
– Ш-ш-ш! – зашипели все.
Они молчали долго.
Стало очень поздно.
– Уже очень поздно, – прошептала Долли. – Мне пора домой.
– Мне тоже, – сказал Толстяк.
– Боюсь, Чародей сегодня не придёт, – сказала Кэтти.
– Боюсь, нет, – сказала Алинда.
– Может быть, он придёт завтра? – предположил Сол.
– Может – да, – сказала Алинда. – А может – нет.
– Можно мы придём и подождём с тобой завтра? – спросила Долли.
– Можно, – сказала Алинда.
– Мы придём завтра пораньше, – сказала Кэтти. – Тогда мы сможем ждать дольше.
– Давайте встретимся все в двенадцать часов здесь, у входа в подвал, – предложил Толстяк.
– Точно в двенадцать! – сказал Сол.
– Точно! – согласились все.
И отправились домой.
В тот вечер, когда мамы начали допытываться у детей, что они делали весь день, те отвечали, что дел было так много, что не хватило времени, чтобы их закончить. И они собираются переделать всё завтра.
– Хорошо, – сказали все мамы.
– Мама, – спросила Роузи, – я ведь твоя маленькая девочка?
– Конечно, – ответила мама.
– Я хотела бы… – начала Роузи.
– Ты хотела бы этого, – сказала мама и поцеловала Роузи три раза.
– Я хотела бы… – сказала Роузи. – Можно мне взять фейерверк?
– Нет, – решительно ответила мама.
– Но ведь четвертое июля – День Независимости, – сказала Роузи.
– Я знаю, – сказала мама.
– У Кэтти и Долли есть фейерверки, – сказала Роузи.
– Я этому не верю, – ответила мама. – Фейерверки опасны, и я не хочу, чтобы мою маленькую девочку поранило.
– Я уже не маленькая девочка, – сказала Роузи. – Я большая, и у всех остальных уже есть фейерверки.
– Я этому не верю, – повторила мама.
Роузи не произнесла ни слова.
– Поиграй с кошкой Милкой, – сказала мама. – Это будет гораздо лучше.
– Я этому не верю, – сказала Роузи.
– Что ты сказала?!
Роузи вышла из дома и села на ступеньки крыльца.
Было двенадцать часов. Кэтти, Долли, Толстяк и Сол пришли и встали перед ней.
– Двенадцать часов, – сказала Кэтти. – Время ждать Чародея.
Роузи сходила в дом и вернулась, завернутая в красное одеяло.
Когда она вышла, все уже сидели у подвальной двери на заднем дворе.
Она села рядом с ними.
Никто не произнёс ни слова.
– Он скоро появится, Роузи? – спросила Долли.
– Меня зовут Алинда, – напомнила Роузи.
– Он скоро появится, Алинда?
– Я не знаю, – ответила Алинда.
– Лучше нам помолчать, – прошептал Толстяк.
Все притихли.
Кошка Милка тихо мяукнула и забралась к Роузи на колени.
Время шло.
– Я слышу, кто-то идёт. Быстро, – сказала Алинда – закройте все глаза!
Все закрыли глаза.
– Привет, это я. Что с вами?
Все открыли глаза. Это пришёл Ленни в ковбойской шляпе.
– Если хочешь ждать с нами, – сказала Алинда, – сядь и молчи.
– Хорошо, – сказал Ленни и сел. – А чего вы ждёте?
– Чародея, – прошептал Толстяк.
– О! А кто это?
– Ш-ш-ш!
Все снова замолчали.
– Мне показалось, я заметила, как шевельнулись листья, – прошептала Долли.
– Теперь это точно он, – сказала Алинда. – Закройте опять глаза!
Все снова закрыли глаза.
Сжали руки.
Слушали.
Все услышали, как Алинда сказала:
– Здравствуйте, Чародей… О, как приятно… Большое спасибо.
– До свиданья, пожалуйста, передайте от меня привет Вашей жене.
Все помолчали ещё немного, и Кэтти спросила:
– Можно теперь открыть глаза?
– Да, – сказала Алинда.
– Я не видел его, – сказал Ленни.
– У тебя же были закрыты глаза, – сказала Долли.
– Его не было слышно, – сказал Сол.
– Он носит ковбойскую шляпу? – спросил Ленни.
– Да, – сказала Алинда.
Все начали кричать одновременно.
– И маску?
– И крылья?
– И голубую накидку?
– И наушники?
– Конечно, – сказала Алинда.
– Тогда это действительно был Чародей! – закричал Ленни.
– Конечно, – согласились все.
– Что он тебе сказал, Алинда? – спросила Кэтти.
– Он сказал, что я больше не Алинда – потерянная девочка.
– А что ещё? – спросил Толстяк.
– Он сказал мне…
– Что? – закричали все.
– Он сказал, что я могу быть Большим Красным Фейерверком!
– О-о-о!
– И он сказал мне…
– Что? – закричали все.
– Он сказал, что вы все можете быть небольшими серебряными фейерверками!
– Крак-питц-бум! – закричала Кэтти.
– Визз-бам-бум! – закричали Толстяк и Сол.
– Бум-м! – закричала Долли.
– И он сказал мне…
– Что?
– Он сказал, что мы все можем быть фейерверками весь день четвертого июля!
– Ура Чародею!
Ленни высоко подпрыгнул.
– Я взрываюсь. Визз-бум!
Сол встал на голову.
– А я ещё не погас.
Кэтти и Долли стали кружиться, взявшись за руки:
– Бум-те-де бум-бум.
Роузи взобралась выше всех и завопила:
– Я самый Большой Красный Фейерверк в целом мире и взрываюсь: БУМ-М! БУМ-М-БУМ-М-а-ВИШ-Ш-Ш-Ш!
Все начали прыгать, бегать, и побежали прочь со двора Роузи.
Все свистели, жужжали и с треском взрывались всю дорогу домой.
Кошка Милка тихо мяукнула.
– Ты устала, милая? – спросила Роузи. – Пойдём домой.
Она взяла кошку на руки и постучала в дверь.
ТУК-ТУК.
– Кто там? – спросила мама.
– Это Алинда, поп звезда, – сказала Роузи.
– Я не верю этому, – ответила мама.
– Это Алинда, потерянная девочка, – сказала Роузи.
– И этому не верю, – сказала мама.
– Это Алинда – Большой Красный Фейерверк, я взорвусь, и весь дом рухнет!
– Не делай этого, – сказала мама и открыла дверь.
– Роузи? – удивилась мама.
– Ты не поняла, что это я?
– Я, думала, что это ты, но не была уверена.
– Я устала, мама, И Милка тоже устала. У нас был большой День Независимости.
– Вот этому я могу поверить, – сказала мама. – Почему бы вам обеим не отправиться спать?
С кошкой на руках Роузи поднялась по лестнице в свою комнату. Скоро мама пошла проверить, спят ли они. Она открыла дверь и увидела Милку в кровати под одеялом и Роузи, свернувшуюся калачиком на коврике.
– Роузи! – позвала мама.
– Ш-ш-ш! – сказала Роузи. – Милка спит.
– Ты почему лежишь на полу, дорогая? – прошептала мама.
– Потому что я спящая кошка, – ответила Роузи.
– Ах, так, – сказала мама и на цыпочках вышла из комнаты.
– Мяу, – ответила Роузи.
Сидели однажды Маша с Виктошей в столовой, пили чай с сушками и болтали о том, о сём.
– Ты любишь улиток? – спросила Маша Виктошу.
– Люблю, а ты?
– Я тоже. Я даже стихотворение про улитку придумала:
Улитка пошла
К своей соседке…
Маша замолчала, будто задумалась.
– А дальше?
– Ты не понимаешь, улитка ведь медленно двигается:
Ползла-ползла,
Ползла-ползла…
Маша снова замолчала.
– Ну, а дальше?
– Ползла-ползла…
А всё на ветке!
– Ну, это не настоящее стихотворение, – сказала Виктоша, – «ползла-ползла» – я тоже так могу!
– А я ещё про пироги придумала, – объявила Маша, – вот:
Бабушка пекла пироги
Долго-долго.
Пекла-пекла,
Пекла-пекла –
Всей улице напекла!
– А, это совсем неправдашнее стихотворение, не может твоя бабушка всей нашей улице пироги напечь!
Помолчали, похрустели сушками. Маша предложила:
– Давай вместе стихи сочинять!
– Давай, – согласилась Виктоша, – а про что?
– Ну, вот – про сушки:
Сушки –
Не ушки!
Виктоша подхватила:
Сушки кушают…
И Маша закончила:
– А ушки – слушают!
Обе засмеялись: здорово получилось.
Немножко переставили слова, и получилось ещё смешнее:
Ушки –
Не сушки!
Ушки кушают,
А сушки слушают!
Виктоша смеялась так, что чуть со стула не свалилась. Маша стонала от смеха и даже пролила немножко чай:
– Ой, не могу, «Ушки – кушают»!
Отсмеявшись и закончив пить чай, девочки стали думать, что ещё сочинить, но больше ничего не придумывалось.
На другой день вечером, когда все собрались за столом, Маша забралась к деду на колени и спросила:
– А что такое вдохновение?
Взрослые переглянулись: вот так вопрос! Конечно, лучше всех могла бы Машина мама ответить, она детский поэт и учительница. Но она молчала, и пришлось деду самому выкручиваться.
– Помнишь, на днях ты стихи сочиняла? Мы с тобой про качели придумали, про кота…
– Помню! Ещё про пироги и улитку!
– Тебе это нравилось?
– Нравилось. Вчера мы с Виктошей тоже сочиняли, очень весело было. А сегодня ничего не придумывается…
– Вот это оно и есть – вдохновение – то приходит, то уходит.
– А оно вернётся?
– Всё может случиться…
– А у тебя, мама, сегодня есть вдохновение? – принялась допытываться Маша.
Мама погладила Машу по голове, посмотрела на деда, как строгая учительница, и ничего не ответила.
И вдруг Маша как заорёт:
– Пришло, пришло вдохновение! Вот оно, стихотворение:
Идет собака брякнутая,
На поводке вздыхает:
У ней хозяин брякнутый,
Хозяйка стуканутая,
И дочка африканская…
Вот!
Лето – время замечательное. Три месяца, свободных от школьных уроков – это целая жизнь, полная приключений. Долгий летний день вмещает в себя многое: купание в реке и рыбалку, футбол на пустыре, игры в войну с самодельным деревянным оружием, с незыблемыми законами чести, когда великодушие победителей делает победу сладкой, но временной, а игра, с переменным успехом, может продолжаться всё лето.
Тогда, в конце пятидесятых, городок Калачинск был пыльным и преимущественно одноэтажным. По единственному в то время автобусному маршруту автобусы ходили редко, жители передвигались по городу пешком или на велосипедах. По улице, на которой жил Владик, был проложен «грейдер» – дорога, засыпанная гравием с канавами по бокам, по ней днём и ночью шли машины.
Иногда, заигравшись на улице дотемна, мальчишки хулиганили. Взяв катушку белых ниток, привязывали конец нитки к дереву, перетягивали через дорогу и ждали. Как только вдали показывался грузовик с включенными фарами, нитку поднимали на высоту «до пояса», цепляли за ближайший куст и прятались. В ярком свете фар белая нитка казалась канатом! Машина тормозила перед препятствием, выскакивал шофер, обнаружив обман, покрывал невидимых хулиганов крепким матом, обрывал нитку и ехал дальше, а ребята, сидя в кустах, давились от смеха.
Но была и святая семейная обязанность любого городского мальчишки и девчонки: каждый летний день начинался с того, что нужно было идти занимать очередь в хлебный магазин, чтобы к обеду приносить домой тяжёлый, ещё горячий «серый» и через день – белый хлеб. Магазин «Хлеб» был маленький, а очереди – длинные, и змеились они вдоль улицы почти на квартал. Стояли в этих очередях преимущественно дети: от шестилетних дошколят до подростков. Были и совсем маленькие с мамами и бабушками. Стояли в очереди пенсионеры, домохозяйки, обсуждая новости, делясь друг с другом своими бедами и радостями.
Выдавали хлеб по числу едоков: на три рубля – если один человек, на пять рублей – если двое. Чтобы купить больше, занимали очередь повторно, а взрослые прихватывали с собой ребятишек – своих, соседских и других, знакомых, кого можно было встретить на улице. Хотя это и запрещалось властями, хлеб брали не только для себя, кормили домашнюю живность: кур, уток, свиней…
Стоять в очереди было томительно, но не так уж скучно. Дети устраивали игры, порой забывая об очереди, что оборачивалось для них бедой: хлеба на всех хватало не всегда.
В конце мая, когда закончились занятия в школе, Владику подарили фотоаппарат «Любитель», и с этого момента он забыл про походы в кино, про мороженое и прочие мелкие удовольствия.
Дрожащими от волнения руками он заряжал в фотоаппарат катушечную плёнку, крутил ручку, слушая шуршание перематываемой плёнки. В окошечке с красным стеклом появлялись чёрточки, кружочки, а потом указывающая рука и, наконец, цифра «1» – номер первого из двенадцати кадров. Теперь можно было, нажав на кнопочку, раскрыть шторки в верхней части фотоаппарата и наблюдать на матовом стекле изображение сторожевого пса Букета или гордого петуха, взлетевшего на забор, а может быть, мамы, вышедшей на крылечко – все то, что заметит зоркий глаз объектива – и останется на пленке, если захочет фотограф. Только вот двенадцать кадров, как они быстро кончались!
Надо признать, у юного фотографа не всегда всё получалось со съёмкой. То экспозиция не та, то рука дрогнет, и изображение «смажется», бывали ошибки и с проявкой плёнки, печатью фотографий. Но были и удачные снимки, которые попадали в семейный альбом.
Увлечение фотографией стало для Владика настоящей страстью, а всякая страсть, как известно, требует денег.
Чтобы купить фотоплёнку, пачку фотобумаги «6 на 9» и набор необходимых химикатов для проявки плёнки и печати фотографий, требовалось около десяти рублей. На эту же десятку можно было купить чуть больше килограмма сахара или чуть меньше – конфет «подушечки».
В то утро Владику повезло: мама выдала не только три рубля на хлеб, но и десять рублей на нужды фотографии. Встретившись у магазина с «бойцами» своего отряда, он успел обсудить с ними план «боевых действий» на ближайшие дни, показать свой вырезанный из дерева новый пистолет и посмотреть «образцы оружия» товарищей.
– Ничего себе пистолет, похож на настоящий!
– Краску чёрную где брал?
– У отца выпросил, водостойкая…
– Надо сделать всем погоны: сняли погоны – вышел из игры! А в конце подсчитать трофеи, сколько погон, сколько звёздочек…
– Пошлём Витька на переговоры к Мишке.
– Да, пусть у нас будут погоны красные…
– А у них – жёлтые или зелёные!
– Мишка не согласится, тоже захочет красные.
– Тогда пусть звёздочки у всех будут красные, а сами погоны, какие они хотят, а мы другой цвет сделаем.
– Надо чтобы размер был одинаковым!
– Договоримся…
Часам к одиннадцати хлеб в деревянном фургончике на телеге привезла неторопливая добродушная лошадка, которую сразу окружила малышня:
– Смотри, чёлка у лошадки какая!
– Ага, а глаза в ресницах…
– Устала, видно!
– Бока вздыхают…
– Ты сама попробуй такую телегу тягать!
– А хвостом-то машет, будто метёлкой!
– Хлебушка бы ей…
– Вот купим, угостим!
Очередь ожила, и пока возчик выгружал, а продавщица принимала деревянные поддоны с хлебом через окошко, уточняли, поругиваясь, кто за кем:
– Позвольте, гражданка, вы тут не стояли!
– Как же не стояла, если стояла!
– Нет, не стояли!
– Да стояла я, у меня и свидетельница есть!
– Где ваша свидетельница?
– Отошла на минутку…
– Слушайте, имейте совесть, вы уже третью очередь занимаете!
– У меня семья большая…
– Ага, и два поросёнка!
– Да где же это вы у меня этих поросей видели?
– Видели, всё знаем!
– Дама, вы опять чужого ребёнка с собой прихватили!
– Где же чужой, когда мой!
– Конечно чужой: у вас волосы светлые, а он совсем чёрный, как цыганёнок!
– У меня муж чернявый…
– А позавчера мальчонка беленький был!
– Так это другой сын…
Продавщица взвешивала хлеб на рычажных весах: на три рубля – полторы буханки, на пять – две с половиной. Когда хлеб привозили сырым, «довески» были меньше полбуханки. Обычно дети съедали эти куски по дороге домой.
Заплатив три рубля, Владик получил свои полторы буханки, уложил хлеб в холщовую сумку и отправился в магазин «Культтовары», располагавшийся тут же неподалеку на Кооперативной улице.
Не так уж много товара стояло на полках таких магазинов, особенно в маленьких провинциальных городках. Но для мальчишки такой магазин был подобен пещере из сказки про Али Бабу и сорок разбойников. Прежде чем подойти к прилавку, где под стеклом лежала плёнка, фотобумага и химикаты, Владик обошёл весь магазин и, как будто в первый раз, осмотрел велосипеды, рыболовные принадлежности, музыкальные инструменты. Задержался у витрины с альбомами и цветными карандашами, повздыхал над акварельными красками и, наконец, попросил у скучающей продавщицы фотоплёнку и всё остальное. Когда требуемое оказалось перед ним на прилавке, полез в карман за деньгами.
В левом кармане штанов денег не оказалось, полез в правый карман – там тоже было пусто. Проверил сумку – и там ничего, кроме хлеба.
– Ну что, платить будешь? – нетерпеливо спросила продавщица.
– Деньги куда-то подевались…
– Найдёшь – приходи! – смахнула продавщица пакетики с прилавка.
Глядя под ноги, Владик вышел из магазина. Где он мог потерять десятку? Наверное, когда стоял в очереди за хлебом и, скорее всего, в самом магазине, когда платил за хлеб. Надо пойти и посмотреть, может, под ногами никто не заметил, и деньги ещё лежат там, у прилавка?
Очереди за хлебом уже не было. Владик зашёл в магазин – хлеб кончился, и там было пусто. На полу, кроме смятой пачки папирос и грязной бумажки ничего не было. Он вышел на улицу, и ноги снова понесли его в сторону «Культтоваров». Владик шёл по тротуару, пинал попадавшие под ноги камешки, ощупывая глазами, как локатором, всё, что попадалось на пути. Ветер лениво гнал листья, тополиный пух и обрывки бумаги. Вдруг что-то красненькое, пролетев над тротуаром, прижалось к стене дома.
Владик нагнулся, поднял и не поверил своим глазам: это была десятка! Не его десятка, другая – у той, что дала мама, был оторван уголок, а эта была совершенно целая! Сложив десятку вчетверо, Владик уверенной походкой зашагал к «Культтоварам».
На тротуаре недалеко от магазина стояла какая-то долговязая девчонка в выгоревшем от солнца платье с цветочками. Она шмыгала носом и тёрла кулаком глаза, в то время, как толстая тётка громко, противным голосом, отчитывала её:
– Растяпа, вот растяпа безрукая! Ничего доверить нельзя, надо же, деньги потеряла, целую десятку! За сахаром её послала, а она потеряла!
Девчонке нечего было сказать, она отводила взгляд в сторону, и только вздыхала виновато между всхлипами.
– У-у-у, зла на тебя не хватает!
И тетка с размаху стукнула девочку по затылку так, что дернулась её голова.
– Вы что бьёте, по голове… – заплакала девочка.
– Оторвать тебе надо голову! Неизвестно о чём думаешь… Иди ищи деньги-то, может где ещё валяется десятка!
Владик замедлил шаг, проходя мимо, обернулся, обойдя парочку, крепче зажал в кулаке найденные деньги и пошёл дальше. Каждый новый шаг давался всё труднее, Владик втянул голову в плечи, будто ожидая, что тётка сейчас накинется и на него… Так и дошёл до «Культтоваров», ощущая свинцовую тяжесть в ногах.
А в магазине… в магазине играла гармошка. Невысокого роста квадратный дядька, похожий на артиста Крючкова, попробовал инструмент быстрыми пальцами, изобразив что-то невероятное, но тут же вернул гармошку продавщице:
– Ты, милая, убери-ка эту «пилу» подальше, и больше никому не предлагай! А мне подай-ка вон ту гармошку, справа на второй полке…
Продавщица не спорила: по всему было видно, дядька знает толк в музыкальных инструментах. Получив гармошку, он расстегнул застёжку, кинул пальцы сверху вниз и обратно, утвердительно кивнул – не для продавщицы, для себя, и заиграл, да как заиграл!
Красивым перебором начал гармонист вступление к песне, но едва гармонь вздохнула, чтобы начать: «Не для тебя ли в садах наших вишни…», как он неожиданно лихо перешёл на марш:
Три танкиста, три весёлых друга –
Экипаж машины боевой!
Снова резко прервал песню, заиграл медленно, полилась мелодия Владику неизвестная, грустная, из тех, от которых в носу щекочет, горло перехватывает и почему-то хочется плакать. Магазин наполнился народом, а дядька играл, закрыв глаза, наклонив голову к мехам гармошки… Потом, к всеобщему удовольствию, сыграл «Цыганочку», остановился, подумал немного и, хитро подмигнув Владику, пропел, подыгрывая на гармошке:
Мишка, Мишка, где твоя улыбка,
Полная задора и огня?
Самая нелепая ошибка, Мишка,
То, что ты уходишь от меня!
Закончив играть, дядька объявил продавщице:
– Вот это – гармонь настоящая, музыкальный инструмент, беру!
А Владик вдруг вспомнил, зачем он тут, в магазине, вспомнил про найденные деньги, плачущую девчонку и бросился к выходу. Он пробежал сначала в одну сторону от магазина, потом вернулся, пошёл в другую, перешёл на противоположную сторону улицы, вглядываясь в прохожих. Ни девчонки, ни её злой тётки на улице уже не было.
«Ну и ладно, не надо быть раззявой! – подумал Владик про девчонку, – Я тоже – раззява, потерял деньги. Но мне повезло, я нашёл. Так ведь бывает: кто-то теряет, кто-то находит. Может, эту десятку и не девчонка потеряла, а кто-нибудь другой…»
Постояв немного на улице, Владик вернулся в магазин, где народу уже почти не было. Продавщица узнала его и обрадовалась, как старому знакомому:
– Ну, что, нашёл деньги?
– Нашёл, – ответил Владик и выложил десятку на прилавок.
Продавщица выдала ему плёнку, пачку фотобумаги, пакетики с химикатами и сдачу – 24 копейки. Мелочь весело звенела в кармане, когда Владик вышел из магазина на залитую солнцем улицу.
Дома Владик отдал маме хлеб, она спросила:
– Ну, что, фотограф, плёнку и всё остальное купил?
– Купил, – ответил Владик и поспешил к своему столу.
Зарядил в фотоаппарат плёнку, вышел на улицу и, почти не выбирая объект для съемки, отщёлкал все двенадцать кадров. Вернувшись домой, сделал растворы – проявитель и закрепитель. В специальном, непроницаемом для света рукаве вставил плёнку в бачок для проявки. Залил из бутылки раствор и заметил время.
И только когда пришло время выливать из бачка проявитель и начинать промывку, понял, что вместо проявителя залил в бачок фиксаж! А это означало, что плёнка была безнадежно испорчена.
Впрочем, Владика это не очень расстроило, так как радости и удовольствия от любимого занятия в этот раз не было, и все оставшиеся дни летних каникул он не прикасался к фотоаппарату.
Случай с найденными чужими деньгами, которые не принесли радости, Владик запомнил на всю жизнь. И даже став взрослым, Владислав Петрович с горечью вспоминал случившееся и переживал оттого, что не отдал найденную в тот день десятку долговязой девчонке, лица которой он тогда не разглядел.