Мельник Иван
#88 / 2009
Безумные шарики

День уже скатился с горки и был где-то в самом низу. Дело шло к вечеру. Безумный красный шарик отцепился от зелёного безумного шарика и никак не мог найти жёлтый. Они были без ума и ни о чём не думали. Все они были совершенно пустые. Вообще-то они были наполнены воздухом, но этого никто не замечал.

– Тебе какой шарик больше нравится? – спросила Гусеничка Лошадку.

– Красный!

– Мне тоже. Давай найдём жёлтый шарик, и тогда ты возьмёшь себе красный, я поиграю с жёлтым, а потом мы поменяемся!

– Давай!

Но жёлтый шарик не находился. Кубики разлетелись сами собой, а заодно рассыпалась мозаика.

– Маловато будет! – завопила Гусеничка голосом пластилинового мужичка из мультика.

Тогда Лошадка взяла палочку-выручалочку и стукнула по красному шарику. Он подпрыгнул и опустился на голову Гусенички.

– Вот это мой размерчик! – обрадовалась Гусеничка и немедленно превратилась в Ночную бабочку.

Белый гусь Гагай развалился на кровати и не хотел садиться на трехколёсный велосипед с сигналом. Он готовился к шестому путешествию через океан. Лошадка стала колотить палкой по игрушкам на полке, а когда вышла в другую комнату, стукнула по большой керамической вазе. Ваза сказала: «Бум!», а потом не упала и не разбилась!

Неожиданно нашёлся жёлтый безумный шарик. Оказывается, его занесло в другую комнату ветром. Лошадка постучала по нему палкой, а потом схватила шарик за хвостик. Ночная бабочка уже порхала в дверях и держала в руке красный шарик. Она не стала говорить «Бум!», когда Лошадка стукнула её по голове жёлтым шариком, а просто засмеялась.

Оба шарика полетели вверх и долго не могли опуститься на пол.

Лошадка взяла чистый листок бумаги, чёрный фломастер и уселась рисовать. Ночная бабочка спряталась за кресло и крикнула Лошадке:

– Найди меня!

А Лошадка сама залезла за диван и тоже крикнула:

– Найди меня!

Потом Лошадка и Ночная бабочка стали ползать друг за другом, и было очень весело. Безумные шарики носились вместе с ними как сумасшедшие.

Кто-то выключил день, и в доме стемнело. Ночная бабочка села на диван и сказала:

– Я буду думать!

– Я тоже буду думать, – сказала Лошадка и уселась рядом.

Так они сидели и думали, пока не заглянула бабушка и не включила свет.

На полу лежал рисунок. Бабушка подняла его, спросила:

– Это кто нарисовал?

– Я, – ответила Лошадка-Настя, – это солнышко!

– А почему солнышко чёрное?

– Потому что – ночь!

А Ночная бабочка-Маша сидела и думала о том, что завтра Настя улетает в далёкую Америку, а она, Маша должна утром идти в садик. И кто же тогда во дворе раскопает в снегу проход к качелям?

Ей было очень грустно и хотелось плакать, как тогда, когда мама была на работе и долго не приходила.

с. 56
Как Маша пела песни

В тёплый осенний день, когда по синему небу плыли белые облака и светило солнышко, Маша сидела на качелях со своей подружкой Виктошей, которой исполнилось уже семь лет, и она ходила в первый класс лицея.

Виктоша рассказывала о том, что теперь на уроках за правильные ответы и хорошо выполненные задания учительница ставит отметки – «вишенки» и у неё таких «вишенок» уже много.

А на уроках музыки, где она учится играть на пианино, ставят самые настоящие отметки, и Виктоша получила одну четвёрку, две пятёрки и одну пятёрку с минусом, что тоже очень хорошо.

Маша сказала, что она уже умеет играть на пианино, правда, дома у неё не большое пианино, а маленькое – синтезатор, но папа купит ей большое. А ещё она придумала семь песен:

про синее небо и белые облака

про весёлого розового зайчика

про лето и жаркое солнце

про счастливую принцессу

и одну грустную песенку

которую нужно петь

тихим голосом.

– Хочешь, я спою тебе эти песни? – спросила Маша.

Виктоша согласилась и стала раскачивать качели. Она раскачала их «дорожкой» и даже почти «месяцем», а Маша ей помогала и громко пела свои песни:

про синее небо и белые облака

про весёлого розового зайчика

про лето и жаркое солнце

про счастливую принцессу

и ещё одну грустную песенку

которую она спела

тихим голосом.

Соседские собаки Рекс и Сильва уселись у сетчатого забора и тоже слушали, как поёт Маша. А когда песни закончились, Маша сказала, что она знает ещё двадцать песен и три песни по-английски, и она может их спеть, если Виктоша захочет. Виктоша захотела, и Маша спела три песни по-английски. Вот только жаль, что Виктоша ещё не начала учить в лицее английский язык, поэтому она не поняла, что Маша спела

про Мэри и её овечку

про муху и

про фермера,

но песни Виктоше всё равно понравились.

Тут Маша разошлась вовсю и сказала, что может спеть песни так громко, что будет слышно на соседней Светлой улице. Виктоша ответила, что хорошие оценки на уроках музыки в лицее ставят не за то, что «громко», а за то, что «красиво». Но Маша уже её не слышала, потому что во всё горло пела песни:

про синее небо и белые облака,

про весёлого розового зайчика,

про лето и жаркое солнце,

про счастливую принцессу

и ещё одну грустную песенку,

которую она спела

всё-таки

тихим голосом.

с. 44
Рубрика: Перевод
Кэтрин Патерсон — Равная королю

Пересказ-перевод с английского Ивана Мельника

Много лет тому назад в одном далеком королевстве умирал старый король. Он был добрым и справедливым, правил мудро, поэтому не только придворные, но и все жители королевства любили его и были опечалены, узнав, что он скоро их покинет. Все жалели короля, но ещё больше боялись за своё будущее.

И было отчего. Сын короля принц Рафаэль рос без матери. Отец дал ему прекрасное образование, но воспитанием сына не занимался. И принц вырос высокомерным, самовлюбленным, жестоким и жадным.

Перед смертью, в присутствии советников, вельмож и всего двора, король назвал Рафаэля своим наследником. Но старый король понимал опасения своих подданных.

— Я благословляю тебя, – заявил он сыну. — Но! Ты не наденешь корону до того дня, пока не женишься на женщине, равной тебе по красоте, уму и богатству.

Рафаэль от этих слов пришёл буквально в бешенство. Король без короны — всё равно, что лев без гривы, петух без перьев.

— Вот так благословение, — процедил он сквозь зубы. – Не благословение, а проклятие! Где я найду невесту во всех отношениях равную мне, такую же красивую, умную и богатую?

Старый король умер той же ночью. А Рафаэль был так зол, что даже не стал объявлять в стране траур по случаю смерти отца.

*

Приняв управление королевством, Рафаэль первое время был слишком занят, чтобы думать о короне. Он приказал убрать повсюду портреты старого короля и повесить свои. Принц велел закрыть школы.

— Ни к чему учить тупиц и бездельников, — заявил он. — Пусть работают с малых лет. Отныне я буду думать и решать всё за всех.

С особым удовольствием принц занялся сбором налогов у своих подданных. Он отбирал не только золото и серебро, но и домашний скот, и урожай, выращенный крестьянами.

Довольный Рафаэль любовался своим отражением в зеркале, когда вдруг вспомнил про корону и завещание отца, и утихшая было злость вернулась к нему с прежней силой.

Призвав советников, он разразился бранью:

— Вы ленивые дураки! Все слышали последние слова моего отца. Почему до сих пор не нашли мне жены?

Советников охватила дрожь с головы до ног. А принц продолжил:

— Даю вам срок до конца года. Если не найдёте невесты, достойной меня, будете гнить в темнице до конца своих дней. Вон с моих глаз!

Когда речь идёт о жизни или смерти, даже самый ленивый зашевелится. Советники отправили гонцов во все края, и скоро во дворец были доставлены три принцессы. У одной волосы были подобны солнечным лучам. У другой были прекрасные темные глаза. У третьей — фигура греческой богини и кожа белая, как алебастр.

Но посмотрел на них Рафаэль и даже плюнул с досады. Вот если бы взять чудесные волосы одной, волшебные глаза другой, прекрасное тело третьей, соединить вместе, может, и получилось бы что-нибудь хорошее. А так…

— В темницу дармоедов!

И снова советники задрожали от страха. А один осмелился напомнить, что до конца года ещё девять месяцев, и если советники будут сидеть в темнице, как смогут найти они для принца достойную невесту?

Такая речь Рафаэлю не понравилась, но королевское слово пришлось сдержать.

Снова советники разослали гонцов по всем землям и морям, и те нашли трёх принцесс, которых и доставили во дворец Рафаэля для экзамена.

Одна из них могла назвать столицы всех государств мира, другая умела перемножать в уме четырёхзначные числа, третья помнила всех императоров древней Византии… Но вот беда: первая не смогла без ошибки написать слово «птеродактиль», вторая запуталась в скороговорке «На дворе трава, на траве дрова», третья не имела представления об игре «трик-трак».

— Кого вы мне привели? – обратился принц к советникам. – Мало того, что эти девицы не знают простых вещей, они ещё и безобразны. В темницу всех!

Советников снова затрясло от страха, но один набрался смелости и напомнил:

— О, Принц! До конца года ещё шесть месяцев, а в темнице…

— Знаю, знаю, — перебил его Рафаэль, — пользы от вас никакой, но живите. Пока…

Советники заболели от переживаний. Но, проявив максимум старания, нашли ещё трех принцесс и представили их принцу.

У одной папаша владел несметным количеством земли, другая должна была унаследовать целую флотилию парусных судов, третья, дочка владельца алмазных шахт, явилась на экзамен, с ног до головы покрытая бриллиантами, и в туфлях, изготовленных их цельных кусков алмаза.

У принца разгорелись глаза.

— Женюсь на всех трёх! – заявил он.

— Это невозможно, Ваше величество, — прошамкал самый старый советник. — Закон предков запрещает нам иметь трёх королев.

— Ну, в таком случае, я не женюсь ни на одной, — пришёл в ярость принц. — Они глупы и уродливы. Отправляйтесь в темницу вместе с этими девками!

Но до конца года оставалось ещё три месяца, и Рафаэль вынужден был дать советникам последний шанс.

Однако, советники были уверены, что не найдут на свете созданий, равных Рафаэлю, и стали потихоньку приводить в порядок дела, чтобы не оставить жен и детей без средств, когда сами отправятся в тюрьму.

*

В то время вдалеке от столицы у самых гор жил крестьянин с дочерью. Жена его умерла, а дочь, которую звали Розамунда, девушка работящая, добрая и весёлая, взяла на себя заботу об отце и домашнем хозяйстве.

Когда умер старый король, и страной начал править Рафаэль, крестьянин понял, что даже то немногое, что он имеет, скоро отнимет жадный принц. Правда, была у бедняка только старая коза, но весной у неё родились два козлёнка, а это, по понятиям королевских чиновников, уже стадо.

Собрав для дочери все съестные припасы, что были в доме, крестьянин велел Розамунде увести коз на далёкое горное пастбище.

Девушка не хотела покидать отца, но он настоял на своём. Добравшись до пастбища, девушка поселилась вместе с козами в заброшенной хижине старого пастуха.

Козы питались сочной травой и резвились на лугу. Розамунда собирала ягоды, съедобные коренья, дикую пшеницу, заготавливала на зиму сено для животных. Она пила козье молоко, делала сыр, пекла хлеб.

Не в характере девушки было поддаваться отчаянию. Играя с козлятами, она часто напевала. Летом горы прекрасны, но зима там приходит рано. Когда выпал снег, коза стала меньше давать молока. Запасы сена скоро иссякли, и Розамунда делила с животными скудные запасы пшеницы.

В один из дней, когда козы рылись в снегу, надеясь хоть чем-нибудь наполнить пустые животы, а Розамунда, дрожа в лачуге, решала вопрос, пустить последнюю пшеницу на хлеб или скормить козам, с пастбища донёсся отчаянный вопль.

Схватив палку, Розамунда бросилась наружу. В снегу стоял огромный волк и держал в своей страшной пасти козлёнка.

— Как ты смеешь нападать на моих друзей! – закричала бесстрашная девушка.

Волк отпустил козлёнка и поглядел на Розамунду такими печальными и голодными глазами, что ей стало жалко зверя.

— Плохо дело, — сказала она. – Зайди с нами в хижину. Будем друзьями, разделим еду, которая у нас есть.

— Ты добрая девушка, — заговорил вдруг волк, и голос его звучал, как отдаленный гром. — Я обещаю, твоя доброта будет вознаграждена.

Розамунда никогда не встречала говорящего волка.

— Кто ты? – спросила она его.

— Я теперь твой друг, — ответил он.

Когда все вошли в хижину, девушка достала последнюю пшеницу и разделила ее на пять частей. Три из них она отдала козам, а две оставшиеся доли перемолола в муку, замесила тесто и испекла небольшую буханку хлеба, которую поделила с волком.

Ночью козлята не могли уснуть и блеяли от голода. Розамунда плакала от бессилия.

— Мне очень жаль, малыши, но зерно закончилось, мне нечего вам дать.

— Ты в этом уверена? — спросил волк.

— Вот кувшин, здесь была пшеница, теперь он пуст… — и Розамунда открыла крышку, чтобы показать волку. — Ой, здесь есть зерно!

И девушка снова накормила коз и испекла хлеб для себя и волка.

Так зерно в кувшине появлялось каждый раз, когда заканчивалась еда. День проходил за днём, и друзья не голодали.

— Почему, мой друг, ты так печальна? – спросил волк Розамунду однажды вечером.

— Я беспокоюсь об отце, – ответила она.

— С твоим отцом всё в порядке, – сказал волк.

И Розамунда поверила ему, потому что уже давно поняла: её новый друг не простой волк.

Девушка рассказала ему и о том, почему она оказалась в горах, прячась от слуг жадного и жестокого принца, который нисколько не заботится о народе.

— Я знаю, — усмехнулся волк. — Советники принца безуспешно ищут ему невесту – красивую, умную и богатую. Если такая найдётся, страна будет спасена… Ты хотела бы помочь своему народу?

— Да, но как? Разве я красива и умна? А уж бедна так, что умерла бы от голода вместе со своими козами, если бы не ты.

— Погляди на мою шею, – сказал волк. — Видишь этот золотой обруч? Сними его и надень себе на голову. Отправляйся в столицу и найди там Первого советника принца. Скажи ему, что ты принцесса, которую он ищет.

— Но ведь я не принцесса…

— Твоя мать умерла в ночь, когда ты родилась. Перед смертью она благословила тебя и сказала, что ты будешь равной королю.

Страшно было пойти в столицу и выполнить такое необычное задание. Но Розамунда подумала о своей покойной матери, любящем отце и всех терпящих нужду людях и решилась на отчаянный поступок.

Как только она надела обруч, крошечная лачуга наполнилась сиянием.

— Он волшебный? – спросила девушка.

— Подарок друга всегда волшебный… Но предупреждаю: когда пойдёшь в мир людей, не говори ничего о встрече со мной. Люди не поймут нашей дружбы.

Розамунда поцеловала козу и козлят, поклонилась волку и отправилась из заснеженных гор в столицу.

*

Наступил последний день года. Первый советник короля попрощался с женой и детьми и, собираясь во дворец, готовился к самому худшему. И тут раздался стук. Советник открыл дверь и увидел прекрасную девушку.

— Меня послали к вашему дому, — сказала она. — Отведите меня к принцу.

Советник, уже потерявший надежду, был добрым человеком.

— Я должен предупредить, — сказал он, — что принц очень жестокий человек. Если он не признает вас равной себе, пощады не будет никому.

— Я не боюсь, — отвечала Розамунда. – И вы не бойтесь. Обещаю, сегодня ночью вы будете спать в собственной кровати.

Советник подумал, что если эта девушка хотя бы наполовину так же умна и так же богата, как прекрасна, то ни один мужчина не в силах устоять против неё.

Когда они прибыли во дворец, принц уже кричал:

— Безмозглые идиоты, где моя жена? Прошёл год, а вы не нашли её! В темницу всех!

— Ваше величество, — низко кланяясь, выступил вперед Первый советник. — Позвольте представить вам принцессу Розамунду.

Перед троном стояла прекрасная девушка. И как только Рафаэль её увидел, сразу решил взять себе в жены.

— Ты прелестнейшее создание, которое мне довелось когда-либо видеть, – сказал он.

— Вы так добры, милорд, — отвечала кротко Розамунда.

Принц вспомнил слова отца: королева должна быть во всём равна королю.

— Сомнений нет, ты прекрасна, — сказал Рафаэль, — но умна ли? Так ли образована, как я?

— Решать вам, — сказала Розамунда. – Но я знаю одну вещь, которую больше не знает никто.

— Что можешь знать ты, чего не знаю я? – спросил надменно принц.

— Я знаю… — сказала Розамунда так тихо, что только принц мог её услышать. — Я знаю, что вы безмерно одиноки.

Принц посмотрел на неё с удивлением. Как могла эта незнакомая девушка знать его лучше, чем он знал себя сам? Он до этого момента и не подозревал, как был одинок.

— Очень хорошо, — сказал он грубо, — ты выдержала два испытания, но остается ещё одно. Как ты докажешь, что твоё богатство равно моему?

— Никак, милорд. Вы видите, у меня с собой ничего нет. Но, есть способ нас рассудить. Скажите, желаете ли вы в данный момент что-нибудь, чего нет у вас?

Мысли Рафаэля закружились вокруг обширных владений, парусных судов, алмазов… И, наконец – корона!

— Конечно, — ответил он сердито, — таких вещей немало.

— Тогда, — сказала Розамунда, — наверное, ыы беднее меня, поскольку нет ничего, что я желала бы иметь и чем ещё не обладаю.

— Равная королю! – не выдержал Первый советник. – Она найдена!

И все советники закричали: «Ура! Да здравствует Равная королю!»

Рафаэль был тоже доволен, он протянул Розамунде руку и сказал:

— Решено. В соответствии с древним законом и волей моего отца ты станешь королевой и моей женой.

Но Розамунда не взяла его руки.

— Я буду рада стать королевой, — сказала она, — но боюсь, ничего не получится, так как по вашему собственному признанию, я – самая красивая из тех, кого вы видели, имею знания, которыми не обладаете вы, и на свете много вещей, которые хотели бы иметь вы, но не имеете. Таким образом, вы сами объявили, что я более чем равна вам.

Рафаэль был разъярён. Теперь, когда эта девушка оказалась недосягаемой, он желал её более чем когда-либо.

— Что я должен сделать, чтобы получить тебя в жены? – воскликнул он.

— Высоко в горах есть пастбище и заброшенная хижина старого пастуха, где живут три козы, — ответила Розамунда. – Если вы действительно хотите, чтобы я стала вашей женой, то должны отправиться туда и прожить в хижине один год. Ровно через год вы вернётесь во дворец и приведёте с собой коз, целых и невредимых. Так вы станете во всём равны мне.

Не раздумывая, Рафаэль согласился и отправился в горы. А Розамунда осталась жить во дворце.

Едва Рафаэль скрылся, как девушка принялась за работу. Засучив рукава, она принялась исправлять всё то зло, что успел сотворить Рафаэль за своё короткое правление. И королевство никогда не знало такого веселого, трудолюбивого и мудрого правителя, как Розамунда.

Это был год хорошей погоды и обильного урожая. Дети вернулись в школы, и у каждого жителя страны появился достаток и время для отдыха.

Когда Рафаэль добрался до горного пастбища, козы приветствовали его радостным блеяньем. Однако оно превратилось в жалобные вопли, как только они поняли, что Рафаэль не принёс им еды.

Запах животных не понравился Рафаэлю, и он вытолкал их из хижины на холод. Не обращая внимания на крики, Принц попытался найти в хижине что-нибудь съедобное. Наконец, он наткнулся на кувшин с пшеницей и начал жевать твёрдые зерна.

Вдруг с заснеженного пастбища послышался отчаянный вопль. Рафаэль испугался. Если свирепый зверь напал на коз, он растерзает и его самого, и никто ему здесь не поможет. Он проклинал Розамунду, пославшую его в это дикое место. Но вспомнив, что должен сохранить коз целыми и невредимыми, принц схватил палку и выскочил из хижины.

В снегу стоял огромный волк и держал в зубах козлёнка.

— Негодяй! – закричал Рафаэль, размахивая палкой. – Это мой козлёнок. Оставь его и убирайся отсюда.

Волк отпустил козлёнка.

— Я не знал, что он твой, — сказал он.

Никогда прежде принц не слышал, чтобы дикий зверь разговаривал, как человек.

— Кто ты? – спросил он волка.

— Я друг Розамунды, — ответил волк.

— Тогда почему ты крадёшь козлёнка? – спросил Рафаэль, немного придя в себя.

— Я не краду его. Мы с козами друзья, живём вместе в этой хижине, и разыграли маленькое представление, чтобы избавиться от тебя — незваного гостя.

— Розамунда о тебе не упоминала, — сердито сказал Рафаэль.

— Она и не должна была этого говорить, – проворчал волк.

Он завёл коз в хижину и захлопнул дверь перед носом принца.

Теперь Рафаэль остался на морозе и сначала посчитал ниже своего достоинства просить милости у животных. Но день склонялся к вечеру, ветер пронизывал до костей, мороз крепчал, и Рафаэль стал стучать в дверь.

— Пожалуйста, откройте, я могу здесь замерзнуть насмерть.

— Так и быть, входи, — сказал волк, впуская принца в хижину. – Мы не откажемся от твоей помощи. Лапы и копыта не предназначены для того, чтобы разводить огонь, молоть муку и печь хлеб.

— Мне очень жаль, — смутился Рафаэль, – только я ничего этого делать не умею.

— Ну, не страшно, — заметил волк. – Было бы желание.

Волк научил Рафаэля всему, с чем легко справлялась Розамунда. И принц стал разводить огонь, перемалывать зерно в муку, печь хлеб.

Наступила весна, за ней лето. Рафаэль питался простой пищей, ухаживал за козами, заготавливал сено на зиму. Он загорел, его руки огрубели. Чудесная одежда принца превратилась в лохмотья, а нахальные птицы свили гнездо в его шляпе. Козы привязались к Рафаэлю и играли с ним. А по ночам у костра волк рассказывал принцу старые сказки и учил его песням, которые когда-то пела Розамунда.

Ни одного дня не проходило без того, чтобы Рафаэль в мечтах не видел Розамунду своей женой.

Наконец, пришла зима, и горное пастбище снова покрылось снегом. Рафаэль впервые в жизни чувствовал себя счастливым, потому что у него появились друзья.

— Пора, — сказал волк однажды вечером. — Пришло время тебе возвращаться во дворец.

Душа Рафаэля затрепетала. Он боялся встречи с Розамундой.

— Не согласишься ли ты пойти со мной? — обратился он к волку.

— Ты теперь мой друг, но я принадлежу этим горам, — ответил волк. – Иди и передай прекрасной Розамунде, что я её помню и люблю.

Спустившись с гор, в последний день года Рафаэль вошёл в ворота дворца, сопровождаемый тремя козами. Он выглядел как простой пастух и не стал ломиться во дворец через парадную дверь, а направился к чёрному ходу.

Собираясь с духом, у закрытой двери принц услышал знакомую песню гор. Потом толкнул тяжёлую дверь на кухню.

У печи, раскрасневшаяся от жара, стояла прекрасная Розамунда.

— Это ты, Рафаэль! — воскликнула она. – Неужели пролетел год?

— Я привёл твоих коз, – ответил принц.

— Да, — рассеянно сказала Розамунда. Она вдруг схватилась руками за голову: — Ой, я забыла свой обруч…

— Ты стала ещё прекрасней, чем прежде.

— Нет, — засмеялась Розамунда. – Может, это ты изменился?

— Да, — сказал Рафаэль. – Горы изменили меня. Я нашёл там друзей.

— Человек, у которого есть друзья, по-настоящему богат…

— Я многому научился, — продолжал Рафаэль. – Я понял, что на самом деле не такой красивый, не такой умный и не такой богатый, как думал. Мне нечего предложить тебе, кроме этих коз, да и они не мои.

Рафаэль печально повернулся, чтобы уйти.

— Совсем забыл, — остановился он. – Волк просил передать, что помнит и любит тебя.

— Подожди, — сказала Розамунда, задерживая руку принца. – Не уходи…

Той же ночью они поженились и стали коронованными королём и королевой.

Они и все их подданные жили счастливо много-много лет.

И каждой зимой под Новый год король Рафаэль и королева Розамунда, взяв с собой детей, отправлялись в далёкие горы, чтобы, как рассказывают, встретиться со своим старым другом.

10

с. 28
Рубрика: Перевод
Морис Сендак — Записка на двери Роузи

Перевод с английского Ивана Мельника

Глава первая

На двери дома Роузи, висела записка: «Если хотите узнать секрет, постучите три раза».

Кэтти постучала три раза, и Роузи открыла дверь.

– Привет Кэтти!

– Привет, Роузи. Что у тебя за секрет?

– Секрет в том, что я больше не Роузи.

– И кто же ты теперь? – удивилась Кэтти.

– Я – Алинда, поп звезда.

– Ух ты!

– И когда-нибудь я устрою грандиозное музыкальное шоу!

– Когда?

– Да прямо сейчас, на заднем дворе. Придёшь?

– А можно тогда я тоже кем-нибудь буду? – попросила Кэтти.

Роузи задумалась на минуту.

– Я думаю… Ты можешь стать моей арабской танцовщицей Чачарой.

– Ладно, – согласилась Кэтти, – я приду.

Пришли все. И Долли, и Толстяк, и Сол.

– Садитесь, – пригласила Роузи.

Все расселись на складных стульях.

– Теперь тихо, – сказала Роузи. – Шоу начинается!

Все затихли. Роузи и Кэтти исчезли за дверью в подвал.

– Хорошее шоу, – шепнул Толстяк.

– Точно! – согласилась Долли.

БАМ, БАМ, БАМ! Загремел барабан за дверью в подвале.

– Дамы и господа! – послышался далекий голос. – Представляем вам арабскую танцовщицу Чачару. Поприветствуйте её!

Все закричали и захлопали в ладоши. Дверь подвала открылась, и вышла Кэтти. Она была в длинной ночной рубашке, а на голове у неё было полотенце.

Кэтти взмахнула руками и сделала три шажка.

– Ча-чару-ру-ру, – пропела она негромко.

– Достаточно, – послышался голос из подвала. – Хлопайте и кричите ура!

Хлоп. Хлоп. Хлоп!

– Ура! Ура! Ур-а-а!

– А теперь – лучшая часть шоу, – продолжил голос. – Я – несравненная Алинда, спою для вас песню «На солнечной стороне улицы». Умирайте от восторга!

И все стали умирать от восторга:

– Ох!

– Ах!

– Ох, ах!

Распахнулась дверь подвала, и появилась Алинда. Она была в шляпе с пером, в платье и в туфлях на высоком каблуке.

– Всем привет! – раздался чей-то голос.

Все повернулись и увидели Ленни в шляпе пожарника.

– Можно мне тоже с вами поиграть?

– Мы не играем, – закричала Алинда, – это настоящее шоу! Тебе нельзя.

– Почему?

– Потому.

– Между прочим, – заявил Ленни, – я собираюсь тушить пожар. Все хотят посмотреть?

Но все отказались, и Ленни убежал.

– Теперь я спою, – сказала Алинда.

Она закрыла глаза:

– На солнечной…

– Хотите узнать кое-что? – раздался голос неожиданно возвратившегося Ленни.

– Что? – прервала свою песню Алинда.

– Я знаю одну штуку.

– Что за штука?

– Я подброшу свою шляпу вверх, и кто первым её поймает, может взять себе. Все хотят сыграть?

Все согласились: «Да!»

– Ладно, – сказала Алинда.

Ленни подбросил шляпу в воздух, и она упала на карниз.

– Как теперь мы её достанем? – спросила Кэтти.

– Для этого нужно забраться на карниз, – сказала Алинда.

Так они и сделали. Сол взобрался на Толстяка. Долли влезла на Сола. Кэтти – на Долли. Ленни уселся на Кэтти, а Алинда вскарабкалась на самый верх. Она сняла шляпу пожарника с карниза и надела себе на голову.

– Я поймала её, теперь она моя, – закричала она. – Ура мне!

Все спустились вниз.

– Теперь я спою, – сказала Алинда.

Она вытянула перед собой руки.

– На солнечной…

– Отдай мою шляпу, – сказал Ленни. – Мне нужно потушить ещё один пожар.

– Нет, – сказала Алинда, – ты сказал, кто поймает, может взять её себе.

– Но это была всего лишь игра. Моя мама сказала, чтобы я больше ничего не раздавал.

Он сорвал шляпу с головы Алинды.

– Пойдёмте со мной, Толстяк, Сол, – крикнул он и побежал со двора. – Помогите мне тушить пожар!

– Мы лучше поможем ему, – решил Толстяк.

– Мы ему нужны, – подтвердил Сол.

– Но… – начала Алинда.

Но ребята уже скрылись.

– Я тоже пойду, – сказала Долли.

– Я ещё не спела свою песню, – сказала Алинда.

– А я хочу есть, – сказала Долли и отправилась домой.

Ушли все. Два складных стула остались валяться на земле.

– Уже поздно, – сказала Кэтти. – Мне тоже пора домой.

– А правда, здоровское получилось шоу? – спросила Роузи.

– Это было лучшее шоу, которое я видела, – ответила Кэтти. – Давай в ближайшее время сделаем ещё одно.

– Да, в этот же час, в этом же месте, – сказала Роузи. – Пока, Чачара!

– Пока, Алинда!

Роузи осталась совсем одна. Она встала на складной стул и очень тихо объявила:

– Дамы и господа, а теперь Алинда споёт «На солнечной стороне улицы».

И она спела песню, всю – от начала до конца.

Глава вторая

Было нечего делать.

– Мама, мне нечего делать, – сказала Роузи.

– Ну, сделай что-нибудь, – ответила мама.

И Роузи сделала «что-нибудь». Она написала записку и прикрепила её на входную дверь.

– Что ты сделала? – спросила мама.

– Я прикрепила на входную дверь записку, – ответила Роузи.

– Хорошо, – сказала мама, – займись чем-нибудь ещё.

Роузи нашла красное одеяло. Накрылась им с головой и села на заднем дворе у входа в подвал.

Глава третья

– Мама, – сказала Кэтти, – мне нечего делать.

– Иди поиграй с Долли, – сказала мама.

Кэтти пошла к дому Долли.

– Привет, Долли, что ты делаешь? – спросила она.

– Не знаю, – ответила Долли.

Они отправились к дому Толстяка. Тот сидел перед домом на ступеньках вместе с Солом.

– Что вы тут делаете? – спросила Кэтти.

– Мы не разговариваем друг с другом, – ответил Толстяк.

– Не слишком утомительное занятие, – заметила Долли.

– А что делаете вы? – спросил Сол.

– Ничего, – ответила Кэтти. – Мы думали, вы будете что-нибудь делать.

– Что бы вы хотели делать? – спросил Толстяк.

Все смотрели друг на друга и не знали, что сказать.

– Давайте спросим у Роузи, что делать.

И они отправились к дому Роузи.

– Роузи! – позвали ребята.

Но ответа не было.

– Смотрите, – сказала Кэтти, указывая на записку, приклеенную на дверь. – Тут написано: «Если вы будете меня искать, это будет нелегко, потому что я замаскировалась. Искренне ваша Алинда».

– Давайте поищем на заднем дворе, – предложила Долли.

Все побежали на задний двор. У двери в подвал сидел кто-то, завернутый с головы до ног в красное одеяло.

– Это ты, Роузи? – спросила Долли.

Ответа не последовало.

– Скажи нам, пожалуйста, кто ты? – спросила Кэтти.

– Я Алинда, потерянная девочка.

– Кто тебя потерял? – спросил Толстяк.

– Я сама себя потеряла.

– Разве ты не Роузи на самом деле?

– Раньше я была Роузи, – ответила Алинда, – а теперь нет.

Все присели рядом с входом в подвал.

– От кого ты прячешься? – спросил Сол.

– От Чародея, – сказала Алинда.

– Кто он такой?

– Мой лучший друг, – ответила Алинда.

– А что будет, когда он тебя найдёт? – спросила Кэтти.

– Он скажет мне, что делать.

– Можно мы подождём его с тобой? – спросил Толстяк.

– Думаю, можно, – сказала Алинда. – Только сидите очень тихо.

Они сидели очень тихо.

Они не говорили ни слова.

Они не делали ничего.

Они просто ждали.

– Это смешно, – прошептала Кэтти.

– Ш-ш-ш! – зашипели все.

Они молчали долго.

Стало очень поздно.

– Уже очень поздно, – прошептала Долли. – Мне пора домой.

– Мне тоже, – сказал Толстяк.

– Боюсь, Чародей сегодня не придёт, – сказала Кэтти.

– Боюсь, нет, – сказала Алинда.

– Может быть, он придёт завтра? – предположил Сол.

– Может – да, – сказала Алинда. – А может – нет.

– Можно мы придём и подождём с тобой завтра? – спросила Долли.

– Можно, – сказала Алинда.

– Мы придём завтра пораньше, – сказала Кэтти. – Тогда мы сможем ждать дольше.

– Давайте встретимся все в двенадцать часов здесь, у входа в подвал, – предложил Толстяк.

– Точно в двенадцать! – сказал Сол.

– Точно! – согласились все.

И отправились домой.

В тот вечер, когда мамы начали допытываться у детей, что они делали весь день, те отвечали, что дел было так много, что не хватило времени, чтобы их закончить. И они собираются переделать всё завтра.

– Хорошо, – сказали все мамы.

Глава четвёртая

– Мама, – спросила Роузи, – я ведь твоя маленькая девочка?

– Конечно, – ответила мама.

– Я хотела бы… – начала Роузи.

– Ты хотела бы этого, – сказала мама и поцеловала Роузи три раза.

– Я хотела бы… – сказала Роузи. – Можно мне взять фейерверк?

– Нет, – решительно ответила мама.

– Но ведь четвертое июля – День Независимости, – сказала Роузи.

– Я знаю, – сказала мама.

– У Кэтти и Долли есть фейерверки, – сказала Роузи.

– Я этому не верю, – ответила мама. – Фейерверки опасны, и я не хочу, чтобы мою маленькую девочку поранило.

– Я уже не маленькая девочка, – сказала Роузи. – Я большая, и у всех остальных уже есть фейерверки.

– Я этому не верю, – повторила мама.

Роузи не произнесла ни слова.

– Поиграй с кошкой Милкой, – сказала мама. – Это будет гораздо лучше.

– Я этому не верю, – сказала Роузи.

– Что ты сказала?!

Роузи вышла из дома и села на ступеньки крыльца.

Было двенадцать часов. Кэтти, Долли, Толстяк и Сол пришли и встали перед ней.

– Двенадцать часов, – сказала Кэтти. – Время ждать Чародея.

Роузи сходила в дом и вернулась, завернутая в красное одеяло.

Когда она вышла, все уже сидели у подвальной двери на заднем дворе.

Она села рядом с ними.

Никто не произнёс ни слова.

– Он скоро появится, Роузи? – спросила Долли.

– Меня зовут Алинда, – напомнила Роузи.

– Он скоро появится, Алинда?

– Я не знаю, – ответила Алинда.

– Лучше нам помолчать, – прошептал Толстяк.

Все притихли.

Кошка Милка тихо мяукнула и забралась к Роузи на колени.

Время шло.

– Я слышу, кто-то идёт. Быстро, – сказала Алинда – закройте все глаза!

Все закрыли глаза.

– Привет, это я. Что с вами?

Все открыли глаза. Это пришёл Ленни в ковбойской шляпе.

– Если хочешь ждать с нами, – сказала Алинда, – сядь и молчи.

– Хорошо, – сказал Ленни и сел. – А чего вы ждёте?

– Чародея, – прошептал Толстяк.

– О! А кто это?

– Ш-ш-ш!

Все снова замолчали.

– Мне показалось, я заметила, как шевельнулись листья, – прошептала Долли.

– Теперь это точно он, – сказала Алинда. – Закройте опять глаза!

Все снова закрыли глаза.

Сжали руки.

Слушали.

Все услышали, как Алинда сказала:

– Здравствуйте, Чародей… О, как приятно… Большое спасибо.

– До свиданья, пожалуйста, передайте от меня привет Вашей жене.

Все помолчали ещё немного, и Кэтти спросила:

– Можно теперь открыть глаза?

– Да, – сказала Алинда.

– Я не видел его, – сказал Ленни.

– У тебя же были закрыты глаза, – сказала Долли.

– Его не было слышно, – сказал Сол.

– Он носит ковбойскую шляпу? – спросил Ленни.

– Да, – сказала Алинда.

Все начали кричать одновременно.

– И маску?

– И крылья?

– И голубую накидку?

– И наушники?

– Конечно, – сказала Алинда.

– Тогда это действительно был Чародей! – закричал Ленни.

– Конечно, – согласились все.

– Что он тебе сказал, Алинда? – спросила Кэтти.

– Он сказал, что я больше не Алинда – потерянная девочка.

– А что ещё? – спросил Толстяк.

– Он сказал мне…

– Что? – закричали все.

– Он сказал, что я могу быть Большим Красным Фейерверком!

– О-о-о!

– И он сказал мне…

– Что? – закричали все.

– Он сказал, что вы все можете быть небольшими серебряными фейерверками!

– Крак-питц-бум! – закричала Кэтти.

– Визз-бам-бум! – закричали Толстяк и Сол.

– Бум-м! – закричала Долли.

– И он сказал мне…

– Что?

– Он сказал, что мы все можем быть фейерверками весь день четвертого июля!

– Ура Чародею!

Ленни высоко подпрыгнул.

– Я взрываюсь. Визз-бум!

Сол встал на голову.

– А я ещё не погас.

Кэтти и Долли стали кружиться, взявшись за руки:

– Бум-те-де бум-бум.

Роузи взобралась выше всех и завопила:

– Я самый Большой Красный Фейерверк в целом мире и взрываюсь: БУМ-М! БУМ-М-БУМ-М-а-ВИШ-Ш-Ш-Ш!

Все начали прыгать, бегать, и побежали прочь со двора Роузи.

Все свистели, жужжали и с треском взрывались всю дорогу домой.

Кошка Милка тихо мяукнула.

– Ты устала, милая? – спросила Роузи. – Пойдём домой.

Она взяла кошку на руки и постучала в дверь.

ТУК-ТУК.

– Кто там? – спросила мама.

– Это Алинда, поп звезда, – сказала Роузи.

– Я не верю этому, – ответила мама.

– Это Алинда, потерянная девочка, – сказала Роузи.

– И этому не верю, – сказала мама.

– Это Алинда – Большой Красный Фейерверк, я взорвусь, и весь дом рухнет!

– Не делай этого, – сказала мама и открыла дверь.

– Роузи? – удивилась мама.

– Ты не поняла, что это я?

– Я, думала, что это ты, но не была уверена.

– Я устала, мама, И Милка тоже устала. У нас был большой День Независимости.

– Вот этому я могу поверить, – сказала мама. – Почему бы вам обеим не отправиться спать?

С кошкой на руках Роузи поднялась по лестнице в свою комнату. Скоро мама пошла проверить, спят ли они. Она открыла дверь и увидела Милку в кровати под одеялом и Роузи, свернувшуюся калачиком на коврике.

– Роузи! – позвала мама.

– Ш-ш-ш! – сказала Роузи. – Милка спит.

– Ты почему лежишь на полу, дорогая? – прошептала мама.

– Потому что я спящая кошка, – ответила Роузи.

– Ах, так, – сказала мама и на цыпочках вышла из комнаты.

– Мяу, – ответила Роузи.

с. 8
Ушки и сушки

Сидели однажды Маша с Виктошей в столовой, пили чай с сушками и болтали о том, о сём.

– Ты любишь улиток? – спросила Маша Виктошу.

– Люблю, а ты?

– Я тоже. Я даже стихотворение про улитку придумала:

Улитка пошла
К своей соседке…

Маша замолчала, будто задумалась.

– А дальше?

– Ты не понимаешь, улитка ведь медленно двигается:

Ползла-ползла,
Ползла-ползла…

Маша снова замолчала.

– Ну, а дальше?

– Ползла-ползла…
А всё на ветке!

– Ну, это не настоящее стихотворение, – сказала Виктоша, – «ползла-ползла» – я тоже так могу!

– А я ещё про пироги придумала, – объявила Маша, – вот:

Бабушка пекла пироги
Долго-долго.
Пекла-пекла,
Пекла-пекла –
Всей улице напекла!

– А, это совсем неправдашнее стихотворение, не может твоя бабушка всей нашей улице пироги напечь!

Помолчали, похрустели сушками. Маша предложила:

– Давай вместе стихи сочинять!

– Давай, – согласилась Виктоша, – а про что?

– Ну, вот – про сушки:

Сушки –
Не ушки!

Виктоша подхватила:

Сушки кушают…

И Маша закончила:

– А ушки – слушают!

Обе засмеялись: здорово получилось.

Немножко переставили слова, и получилось ещё смешнее:

Ушки –
Не сушки!
Ушки кушают,
А сушки слушают!

Виктоша смеялась так, что чуть со стула не свалилась. Маша стонала от смеха и даже пролила немножко чай:

– Ой, не могу, «Ушки – кушают»!

Отсмеявшись и закончив пить чай, девочки стали думать, что ещё сочинить, но больше ничего не придумывалось.

На другой день вечером, когда все собрались за столом, Маша забралась к деду на колени и спросила:

– А что такое вдохновение?

Взрослые переглянулись: вот так вопрос! Конечно, лучше всех могла бы Машина мама ответить, она детский поэт и учительница. Но она молчала, и пришлось деду самому выкручиваться.

– Помнишь, на днях ты стихи сочиняла? Мы с тобой про качели придумали, про кота…

– Помню! Ещё про пироги и улитку!

– Тебе это нравилось?

– Нравилось. Вчера мы с Виктошей тоже сочиняли, очень весело было. А сегодня ничего не придумывается…

– Вот это оно и есть – вдохновение – то приходит, то уходит.

– А оно вернётся?

– Всё может случиться…

– А у тебя, мама, сегодня есть вдохновение? – принялась допытываться Маша.

Мама погладила Машу по голове, посмотрела на деда, как строгая учительница, и ничего не ответила.

И вдруг Маша как заорёт:

– Пришло, пришло вдохновение! Вот оно, стихотворение:

Идет собака брякнутая,
На поводке вздыхает:
У ней хозяин брякнутый,
Хозяйка стуканутая,
И дочка африканская…

Вот!

с. 12
Чужие деньги

Лето – время замечательное. Три месяца, свободных от школьных уроков – это целая жизнь, полная приключений. Долгий летний день вмещает в себя многое: купание в реке и рыбалку, футбол на пустыре, игры в войну с самодельным деревянным оружием, с незыблемыми законами чести, когда великодушие победителей делает победу сладкой, но временной, а игра, с переменным успехом, может продолжаться всё лето.

Тогда, в конце пятидесятых, городок Калачинск был пыльным и преимущественно одноэтажным. По единственному в то время автобусному маршруту автобусы ходили редко, жители передвигались по городу пешком или на велосипедах. По улице, на которой жил Владик, был проложен «грейдер» – дорога, засыпанная гравием с канавами по бокам, по ней днём и ночью шли машины.

Иногда, заигравшись на улице дотемна, мальчишки хулиганили. Взяв катушку белых ниток, привязывали конец нитки к дереву, перетягивали через дорогу и ждали. Как только вдали показывался грузовик с включенными фарами, нитку поднимали на высоту «до пояса», цепляли за ближайший куст и прятались. В ярком свете фар белая нитка казалась канатом! Машина тормозила перед препятствием, выскакивал шофер, обнаружив обман, покрывал невидимых хулиганов крепким матом, обрывал нитку и ехал дальше, а ребята, сидя в кустах, давились от смеха.

Но была и святая семейная обязанность любого городского мальчишки и девчонки: каждый летний день начинался с того, что нужно было идти занимать очередь в хлебный магазин, чтобы к обеду приносить домой тяжёлый, ещё горячий «серый» и через день – белый хлеб. Магазин «Хлеб» был маленький, а очереди – длинные, и змеились они вдоль улицы почти на квартал. Стояли в этих очередях преимущественно дети: от шестилетних дошколят до подростков. Были и совсем маленькие с мамами и бабушками. Стояли в очереди пенсионеры, домохозяйки, обсуждая новости, делясь друг с другом своими бедами и радостями.

Выдавали хлеб по числу едоков: на три рубля – если один человек, на пять рублей – если двое. Чтобы купить больше, занимали очередь повторно, а взрослые прихватывали с собой ребятишек – своих, соседских и других, знакомых, кого можно было встретить на улице. Хотя это и запрещалось властями, хлеб брали не только для себя, кормили домашнюю живность: кур, уток, свиней…

Стоять в очереди было томительно, но не так уж скучно. Дети устраивали игры, порой забывая об очереди, что оборачивалось для них бедой: хлеба на всех хватало не всегда.

В конце мая, когда закончились занятия в школе, Владику подарили фотоаппарат «Любитель», и с этого момента он забыл про походы в кино, про мороженое и прочие мелкие удовольствия.

Дрожащими от волнения руками он заряжал в фотоаппарат катушечную плёнку, крутил ручку, слушая шуршание перематываемой плёнки. В окошечке с красным стеклом появлялись чёрточки, кружочки, а потом указывающая рука и, наконец, цифра «1» – номер первого из двенадцати кадров. Теперь можно было, нажав на кнопочку, раскрыть шторки в верхней части фотоаппарата и наблюдать на матовом стекле изображение сторожевого пса Букета или гордого петуха, взлетевшего на забор, а может быть, мамы, вышедшей на крылечко – все то, что заметит зоркий глаз объектива – и останется на пленке, если захочет фотограф. Только вот двенадцать кадров, как они быстро кончались!

Надо признать, у юного фотографа не всегда всё получалось со съёмкой. То экспозиция не та, то рука дрогнет, и изображение «смажется», бывали ошибки и с проявкой плёнки, печатью фотографий. Но были и удачные снимки, которые попадали в семейный альбом.

Увлечение фотографией стало для Владика настоящей страстью, а всякая страсть, как известно, требует денег.

Чтобы купить фотоплёнку, пачку фотобумаги «6 на 9» и набор необходимых химикатов для проявки плёнки и печати фотографий, требовалось около десяти рублей. На эту же десятку можно было купить чуть больше килограмма сахара или чуть меньше – конфет «подушечки».

В то утро Владику повезло: мама выдала не только три рубля на хлеб, но и десять рублей на нужды фотографии. Встретившись у магазина с «бойцами» своего отряда, он успел обсудить с ними план «боевых действий» на ближайшие дни, показать свой вырезанный из дерева новый пистолет и посмотреть «образцы оружия» товарищей.

– Ничего себе пистолет, похож на настоящий!

– Краску чёрную где брал?

– У отца выпросил, водостойкая…

– Надо сделать всем погоны: сняли погоны – вышел из игры! А в конце подсчитать трофеи, сколько погон, сколько звёздочек…

– Пошлём Витька на переговоры к Мишке.

– Да, пусть у нас будут погоны красные…

– А у них – жёлтые или зелёные!

– Мишка не согласится, тоже захочет красные.

– Тогда пусть звёздочки у всех будут красные, а сами погоны, какие они хотят, а мы другой цвет сделаем.

– Надо чтобы размер был одинаковым!

– Договоримся…

Часам к одиннадцати хлеб в деревянном фургончике на телеге привезла неторопливая добродушная лошадка, которую сразу окружила малышня:

– Смотри, чёлка у лошадки какая!

– Ага, а глаза в ресницах…

– Устала, видно!

– Бока вздыхают…

– Ты сама попробуй такую телегу тягать!

– А хвостом-то машет, будто метёлкой!

– Хлебушка бы ей…

– Вот купим, угостим!

Очередь ожила, и пока возчик выгружал, а продавщица принимала деревянные поддоны с хлебом через окошко, уточняли, поругиваясь, кто за кем:

– Позвольте, гражданка, вы тут не стояли!

– Как же не стояла, если стояла!

– Нет, не стояли!

– Да стояла я, у меня и свидетельница есть!

– Где ваша свидетельница?

– Отошла на минутку…

– Слушайте, имейте совесть, вы уже третью очередь занимаете!

– У меня семья большая…

– Ага, и два поросёнка!

– Да где же это вы у меня этих поросей видели?

– Видели, всё знаем!

– Дама, вы опять чужого ребёнка с собой прихватили!

– Где же чужой, когда мой!

– Конечно чужой: у вас волосы светлые, а он совсем чёрный, как цыганёнок!

– У меня муж чернявый…

– А позавчера мальчонка беленький был!

– Так это другой сын…

Продавщица взвешивала хлеб на рычажных весах: на три рубля – полторы буханки, на пять – две с половиной. Когда хлеб привозили сырым, «довески» были меньше полбуханки. Обычно дети съедали эти куски по дороге домой.

Заплатив три рубля, Владик получил свои полторы буханки, уложил хлеб в холщовую сумку и отправился в магазин «Культтовары», располагавшийся тут же неподалеку на Кооперативной улице.

Не так уж много товара стояло на полках таких магазинов, особенно в маленьких провинциальных городках. Но для мальчишки такой магазин был подобен пещере из сказки про Али Бабу и сорок разбойников. Прежде чем подойти к прилавку, где под стеклом лежала плёнка, фотобумага и химикаты, Владик обошёл весь магазин и, как будто в первый раз, осмотрел велосипеды, рыболовные принадлежности, музыкальные инструменты. Задержался у витрины с альбомами и цветными карандашами, повздыхал над акварельными красками и, наконец, попросил у скучающей продавщицы фотоплёнку и всё остальное. Когда требуемое оказалось перед ним на прилавке, полез в карман за деньгами.

В левом кармане штанов денег не оказалось, полез в правый карман – там тоже было пусто. Проверил сумку – и там ничего, кроме хлеба.

– Ну что, платить будешь? – нетерпеливо спросила продавщица.

– Деньги куда-то подевались…

– Найдёшь – приходи! – смахнула продавщица пакетики с прилавка.

Глядя под ноги, Владик вышел из магазина. Где он мог потерять десятку? Наверное, когда стоял в очереди за хлебом и, скорее всего, в самом магазине, когда платил за хлеб. Надо пойти и посмотреть, может, под ногами никто не заметил, и деньги ещё лежат там, у прилавка?

Очереди за хлебом уже не было. Владик зашёл в магазин – хлеб кончился, и там было пусто. На полу, кроме смятой пачки папирос и грязной бумажки ничего не было. Он вышел на улицу, и ноги снова понесли его в сторону «Культтоваров». Владик шёл по тротуару, пинал попадавшие под ноги камешки, ощупывая глазами, как локатором, всё, что попадалось на пути. Ветер лениво гнал листья, тополиный пух и обрывки бумаги. Вдруг что-то красненькое, пролетев над тротуаром, прижалось к стене дома.

Владик нагнулся, поднял и не поверил своим глазам: это была десятка! Не его десятка, другая – у той, что дала мама, был оторван уголок, а эта была совершенно целая! Сложив десятку вчетверо, Владик уверенной походкой зашагал к «Культтоварам».

На тротуаре недалеко от магазина стояла какая-то долговязая девчонка в выгоревшем от солнца платье с цветочками. Она шмыгала носом и тёрла кулаком глаза, в то время, как толстая тётка громко, противным голосом, отчитывала её:

– Растяпа, вот растяпа безрукая! Ничего доверить нельзя, надо же, деньги потеряла, целую десятку! За сахаром её послала, а она потеряла!

Девчонке нечего было сказать, она отводила взгляд в сторону, и только вздыхала виновато между всхлипами.

– У-у-у, зла на тебя не хватает!

И тетка с размаху стукнула девочку по затылку так, что дернулась её голова.

– Вы что бьёте, по голове… – заплакала девочка.

– Оторвать тебе надо голову! Неизвестно о чём думаешь… Иди ищи деньги-то, может где ещё валяется десятка!

Владик замедлил шаг, проходя мимо, обернулся, обойдя парочку, крепче зажал в кулаке найденные деньги и пошёл дальше. Каждый новый шаг давался всё труднее, Владик втянул голову в плечи, будто ожидая, что тётка сейчас накинется и на него… Так и дошёл до «Культтоваров», ощущая свинцовую тяжесть в ногах.

А в магазине… в магазине играла гармошка. Невысокого роста квадратный дядька, похожий на артиста Крючкова, попробовал инструмент быстрыми пальцами, изобразив что-то невероятное, но тут же вернул гармошку продавщице:

– Ты, милая, убери-ка эту «пилу» подальше, и больше никому не предлагай! А мне подай-ка вон ту гармошку, справа на второй полке…

Продавщица не спорила: по всему было видно, дядька знает толк в музыкальных инструментах. Получив гармошку, он расстегнул застёжку, кинул пальцы сверху вниз и обратно, утвердительно кивнул – не для продавщицы, для себя, и заиграл, да как заиграл!

Красивым перебором начал гармонист вступление к песне, но едва гармонь вздохнула, чтобы начать: «Не для тебя ли в садах наших вишни…», как он неожиданно лихо перешёл на марш:

Три танкиста, три весёлых друга –

Экипаж машины боевой!

Снова резко прервал песню, заиграл медленно, полилась мелодия Владику неизвестная, грустная, из тех, от которых в носу щекочет, горло перехватывает и почему-то хочется плакать. Магазин наполнился народом, а дядька играл, закрыв глаза, наклонив голову к мехам гармошки… Потом, к всеобщему удовольствию, сыграл «Цыганочку», остановился, подумал немного и, хитро подмигнув Владику, пропел, подыгрывая на гармошке:

Мишка, Мишка, где твоя улыбка,

Полная задора и огня?

Самая нелепая ошибка, Мишка,

То, что ты уходишь от меня!

Закончив играть, дядька объявил продавщице:

– Вот это – гармонь настоящая, музыкальный инструмент, беру!

А Владик вдруг вспомнил, зачем он тут, в магазине, вспомнил про найденные деньги, плачущую девчонку и бросился к выходу. Он пробежал сначала в одну сторону от магазина, потом вернулся, пошёл в другую, перешёл на противоположную сторону улицы, вглядываясь в прохожих. Ни девчонки, ни её злой тётки на улице уже не было.

«Ну и ладно, не надо быть раззявой! – подумал Владик про девчонку, – Я тоже – раззява, потерял деньги. Но мне повезло, я нашёл. Так ведь бывает: кто-то теряет, кто-то находит. Может, эту десятку и не девчонка потеряла, а кто-нибудь другой…»

Постояв немного на улице, Владик вернулся в магазин, где народу уже почти не было. Продавщица узнала его и обрадовалась, как старому знакомому:

– Ну, что, нашёл деньги?

– Нашёл, – ответил Владик и выложил десятку на прилавок.

Продавщица выдала ему плёнку, пачку фотобумаги, пакетики с химикатами и сдачу – 24 копейки. Мелочь весело звенела в кармане, когда Владик вышел из магазина на залитую солнцем улицу.

Дома Владик отдал маме хлеб, она спросила:

– Ну, что, фотограф, плёнку и всё остальное купил?

– Купил, – ответил Владик и поспешил к своему столу.

Зарядил в фотоаппарат плёнку, вышел на улицу и, почти не выбирая объект для съемки, отщёлкал все двенадцать кадров. Вернувшись домой, сделал растворы – проявитель и закрепитель. В специальном, непроницаемом для света рукаве вставил плёнку в бачок для проявки. Залил из бутылки раствор и заметил время.

И только когда пришло время выливать из бачка проявитель и начинать промывку, понял, что вместо проявителя залил в бачок фиксаж! А это означало, что плёнка была безнадежно испорчена.

Впрочем, Владика это не очень расстроило, так как радости и удовольствия от любимого занятия в этот раз не было, и все оставшиеся дни летних каникул он не прикасался к фотоаппарату.

Случай с найденными чужими деньгами, которые не принесли радости, Владик запомнил на всю жизнь. И даже став взрослым, Владислав Петрович с горечью вспоминал случившееся и переживал оттого, что не отдал найденную в тот день десятку долговязой девчонке, лица которой он тогда не разглядел.

с. 6