В её первые школьные каникулы ворвалось новое слово – «война». А следом ещё одно – «эшелон». Все говорили как-то особенно тревожно – «эшелоны идут…» Недалеко от их дома в Чите проходила железная дорога. И Гера видела из своих окон непрерывно стучащие составы. Только раньше их называли поездами, а не эшелонами. Старший брат Петруша учил её считать до двадцати по своей методе – на бегущих мимо вагонах. Не отходя от окна, на добровольном посту Гера всё считала и докладывала старшим. Только неведомо ей было тогда, что мимо их дома везут обстрелянных на японском фронте солдат, что с Востока страны на Запад срочно перебрасывают воинские части. А взрослые вокруг всё говорят и говорят об эшелонах, да японцах и каком-то непонятном «немце», который зачем-то «прёт»…

Первым ушёл отец, пополнив одну из сибирских дивизий. Потом – старшая сестра Аня, когда объявили мобилизацию девушек, достигших 18 лет. Краткосрочные курсы санинструкторов и – Первый Украинский фронт. А за ней ушёл и любимый Петруша, чей седьмой класс, вместе с другими старшеклассниками поселили в ФЗУ при одном из эвакуированных заводов. Дом опустел. Осталась Гера с мамой да её рыжий друг Трезорка, которого Петруша принёс щенком сестре-первоклашке. Весёлый щенок рос любимцем всей округи, спал на лестнице, ел на общей кухне. Но и эта дружба закончилась в один момент. Для маленькой Геры это был первый удар. Вышел приказ – «в целях экономии средств и борьбы с голодом всех собак изъять и уничтожить». Гера, не в силах пережить это, ушла из дома и из города, куда глаза глядят, чтобы не видеть тех, кто будет отнимать её друга. Вволю нарыдавшись, ночью она вернулась домой. Надежды на чудо не осталось – Трезорка её уже не встретил. От мамы узнала, что «спецкоманда» его увезла.

Второй удар был таким же неожиданным. Как-то зимой, вернувшись из школы, она открыла дверь и обмерла. Её мамочка, её защита и крепость, беспомощно билась на полу и громко стонала, повторяя одно слово – «убили, убили!» Она била ладонью об пол и всё повторяла – «убили! убили!» Гера чуть не наступила на раскрытый «треугольник» и поняла – «папа!» То ли испугавшись, то ли протестуя, она с размаху накрыла это страшное письмо своим портфелем, но… что могла изменить маленькая девочка!

Навсегда остались в памяти отпечатки крови на полу от разбитой маминой ладони. До сих пор взрослая Гера не может рассказывать этот эпизод без слёз и боли… Наверное, время плохо лечит войну.

Так зимой 41-го они осиротели. Неся немыслимые потери, сибиряки спасали сердце родины – Москву. Многие из них так никогда её и не увидели.

Воспоминания о том, как начальные классы выезжали в поля «на картошку», Гера не считает достойным внимания, хотя работали они, как и взрослые, весь световой день и у них тоже были свои рабочие нормы. Не только в каникулы, а – каждую осень до глубоких холодов, они обычно выезжали на открытых грузовиках в любую погоду и… пели все песни подряд. Спали на полу, на соломе. Но там, в колхозе кроме картошки был настоящий хлеб. Пусть немного, но хлеб замечательный! И как же он пах, этот хлеб! Учителя говорили детям, что работают они для фронта, бойцам нужна их картошка.

А в городе картошки не было. И всё время хотелось есть. Гера помнит, что раз-другой маме удавалось у охотников, которые тоже всё сдавали для фронта, заполучить «головизну». Мама варила её в большущем ведре, и по всему дому разносился запах настоящей еды, но это было так редко.

А потом вернулся их сосед, везучий Яков Моисеевич, парикмахер. Только теперь у него одна нога стала короче, и он сильно припадал на неё. Но он всё так же любил музыку. И ставя пластинку с какой-нибудь модной тогда опереткой, не только подпевал, но выкидывал такие коленца, что Гере было страшно – упадёт! Иногда он всё-таки падал, но всё кончалось благополучным реверансом в сторону маленькой «дамы», и наступал миг всеобщего счастья. А ещё Гера помнит его саквояж. В этой самой прекрасной на свете сумке среди разных парикмахерских инструментов лежали маленькие кусочки хлеба – щедрые дары мастеру стрижки. Дядя Яша работал по госпиталям, стриг-брил раненых. А когда возвращался, ставил перед ребёнком свою волшебную сумку. И делом Геры было «освободить инструмент», с чем девочка успешно и справлялась…

В 45-м, после московского госпиталя вернулась сестра Аня – с двумя ранениями, орденом Красной звезды и двумя медалями «За отвагу». Пулевое ранение в бедро мучило её всю оставшуюся жизнь. Хромота и постоянные боли не дали Ане испытать семейное счастье.

В том же 45-м призвали в армию Петрушу, которому исполнилось 18 лет. Отправили на японский фронт. Ему повезло – эта война оказалась короткой, и пулю для него просто не успели отлить…

В закоулках детской памяти Геры немало эпизодов того времени. Но вот ещё один. Примерно середина войны. У входа на базар симпатичная девушка с гитарой. На местных не очень похожа. По моде беретка на бочок. Сидит почти на земле, но, кажется ноги в порядке. Поёт о несчастной любви. Никогда больше этой песни Гера не слышала. Возможно, это была история самой девушки. Гера специально прибегала на этот пятачок и слушала, будто околдованная, не в силах отвести глаз от её искалеченной правой руки. Война шла не первый год, и искалеченных появлялось всё больше, к ним даже стали привыкать. На простеньких тележках, безногие, ростом с маленькую Геру, они бесстрашно сновали под ногами у базарной толпы. Но эта девушка была из какой-то страшной ожившей сказки! К запястью, нет – к обрубку правой руки была чудом приделана ложка, заменявшая ей кисть. Понять, как ей удаётся управлять струнами, было невозможно. Тоска этой девушки так проникла в душу ребёнка, что застряла в ней на всю оставшуюся жизнь. Вот она, военная «лавстори», одна из многих:

Мой милый друг, что может дать рабыне

Чугунная немецкая земля?
Быть может, на какой-нибудь осине
Уже готова для меня петля.
Быть может, мне валяться под откосом
С пробитой грудью у чужих дорог.
И по моим, по шелковистым косам
Пройдёт немецкий кованый сапог…

Финал истории маленькой Гере было не дано понять и запомнить. Кроме одного – девушка просит «милого друга» её не искать…

На удивление, сегодня Герта Алексеевна пропела мелодию так легко, будто слышала её накануне. А, возможно, так оно и есть! Война для её детей – всегда близко, может быть, не далее, чем вчера.

В основу этого рассказа легли художницы Герты Алексеевны Портнягиной.