Рассказать вам сказку про белого бычка? Вы говорите — рассказать, я говорю — рассказать. Рассказать вам сказку про белого бычка?

Я живу в этой сказке.

Это у самого леса, не доходя. Если идти по дороге, нужно свернуть у ларька и по тропинке, по тропинке — прямо к нам, на нашу лужайку.

Место у нас хорошее, не хуже других. Трава высокая, посредине дерево, а под деревом — мы с бычком. Лужайка маленькая, но для двоих — как раз. Не тесно.

Рассказать вам сказку про белого бычка? Это и есть наша сказка.

Сразу за нами начинается лес — хозяйство бабы Яги. Одни заводят себе цветники, другие — садик или огородик, а баба Яга завела себе тёмный лес и живёт посреди него в своей избушке на курьих ножках. Конечно, её тоже можно понять: живёт старушка одна, дети, какие были, давно разъехались, вот она и окружила себя темнотой, чтобы никто не глядел на её старость. Старость — не радость чтоб на неё глядеть.

Правда, не все так думают. Вон там, по ту сторону дороги, лежит огромная синяя сказка, на берегу которой стоит старый рыбак. Странный рыбак. Каждый день он забрасывает в море свой невод и всё, что поймается в него, выпускает обратно в море, хотя он очень бедный старик, и у него очень злая старуха. Потому что обычная рыба его не устраивает, ему нужно поймать золотую рыбку. Это тянется с тех пор, когда старуха его была ещё красной девицей, и он решил поймать для неё что-то особенное. И вот прошла целая жизнь, красна девица стала злой, некрасивой старухой, но старик этого не замечает, ему кажется, что всё осталось по-прежнему…

Если идти от нас по тропинке, то придешь к ларьку, в котором торгует Золушка. Это её сказка, вернее, не её, а её тётки, доброй волшебницы. Раньше Золушка жила в другой сказке, но та сказка ей не понравилась. Бывают такие сказки: как будто волшебные, а на самом деле бытовые. И вот Золушка ушла из своей бытовой сказки, которая сначала ей казалась волшебной.

— А ты кто такой?

На этот вопрос я никогда не умел ответить. Да и вряд ли найдётся человек, который смог бы ответить на этот вопрос. Емеля-дурак управляет королевством, а Бова-королевич чистит у него лошадей. Кто из них королевич, а кто дурак?

Рассказать вам сказку про белого бычка? Если есть бычок, то должен же кто-то за ним присматривать…

Я присматриваю. Я слежу за тем, чтобы он хорошо ел, хорошо спал и, чего доброго, не залез в чужую сказку.

Может быть, я Иван-царевич. Может быть. Может быть, Еруслан Лазаревич. Но если мой бычок недоспит, какое это имеет значение?

Золушка ушла из своей неволшебной сказки и теперь продаёт в ларьке волшебные палочки. Торговля идет хорошо, потому что палочки она продает бесплатно. Перед её ларьком всегда очередь: многие покупают волшебные палочки на дрова…

Золушка торгует бесплатно, а старый рыбак выпускает в море рыбу, которую вытащил с таким трудом… Вот они какие, волшебные сказки.

Рассказать вам сказку про белого бычка? Она у нас совсем не волшебная. Бычок пасётся, а я смотрю, чтобы он хорошо ел, хорошо спал… Обычная бытовая сказка…

— Добрый день, как вы тут поживаете? Это Змей Горыныч, сосед. Тот, который недавно усыновил Мальчика-с-пальчика. Одинокий он, вот и усыновил. Теперь ходят вдвоём, друг на дружку радуются.

— Скажи «папа», — просит Змей.

— Папа, — говорит Мальчик.

Змей Горыныч прямо тебе человеком стал. Прежде буянил, а теперь его и не слышно. Мимо пройдёт — поклонится:

— Добрый день, как вы тут поживаете? Заходите, — говорит, — посмотрите на моего Мальчика.

Так мы живём. Посредине мы с бычком, а вокруг наши соседи. А может, мы совсем и не посредине, может, это только так кажется?

Рассказать вам сказку про белого бычка? Про нашу лужайку, про дерево, под которым мы любим сидеть? Это не очень большое дерево, но когда стемнеет, мы как будто в лесу. Так же шепчутся листья, и ветки склоняются до земли, и бычок прижимается ко мне — ему всё кажется, что из-за нашего дерева выскочит волк.

Потом наступает утро, и сразу редеет наш лес. Я отвязываю бычка от дерева, отправляю его пастись и смотрю — что там в соседних сказках.

Старый рыбак тянет невод… Мальчик-с-пальчик… Баба Яга…

Рассказать вам сказку про белого бычка? Каждый день мы её начинаем с начала…

(Из «Записок Кащея Бессмертного»)

Вон там дорога, а при дороге ларёк. Если выйти из этого ларька и пойти по тропинке в сторону леса, то придёшь прямо к нашей лужайке. Здесь можно остановиться, полежать на траве. Пусть себе пасётся бычок – он никому не мешает.– Как тебе у нас?– Хорошо.– Здесь и троим места хватит. Золушка смеётся:

– Но вас же двое. Зачем же троим?– Мало ли что? Сейчас двое, а будет трое. Так даже лучше, правда?– Нет, не правда, – говорит Золушка.У нас лужайка, а на лужайке дерево. А под деревом мы с бычком. Нас с бычком – раз-два и обчёлся, и нам так не хватает кого-нибудь третьего… Нет, конечно, не кого-нибудь…– Золушка, – говорю я, – ну зачем тебе эта тёткина сказка? Не век же в ней вековать.Я чудак. Я ничего не понимаю. Потому что как же Золушка оставит ларёк? Должен же кто-то продавать волшебные палочки.– Бесплатно?Конечно. Чтобы было больше чудес.– Золушка, – говорю я, – разве тебе плохо на нашей лужайке? У нас вот и дерево есть – правда, не очень большое дерево, но когда стемнеет – это всё равно, что в лесу. И будем мы под этим деревом жить-поживать да добра наживать – чем плохо?И опять я ничего не понимаю. Я живу в своей сказке, как в лесу, хотя у меня здесь всего одно дерево.– Жить-поживать? – говорит Золушка.– Но ведь это же конец сказки. Когда так бывает, значит, уже конец.В начале начало, а в конце конец. Одного этого достаточно, чтобы испортить любую сказку.Так было у Золушки.В той сказке, в которой она раньше жила, у неё было мало радости. Злая мачеха, злые сестры – попробуй им угодить. Сколько ни работай – никакой благодарности. Но потом Золушку полюбил принц, она стала его невестой, и тогда-то случилось самое страшное:

ВСЕ СТАЛИ ЖИТЬ-ПОЖИВАТЬ ДА ДОБРА НАЖИВАТЬ.Туфельку больше не возили по городу в поисках Золушки, – теперь Золушку возили по городу в поисках туфелек, бальных платьев, жемчугов, бриллиантов и других предметов первой царской необходимости.Золушка жила во дворце: прежде чем стать принцессой, ей надо было привыкнуть к новым условиям. Ей надо было привыкнуть к мягкой постели и вкусной еде, к лакеям, которые угадывают мысли на расстоянии, и к советникам, которые на расстоянии подсказывают мысли. Было просто удивительно, откуда взялась эта роскошь. Золушка пробиралась на конюшню, где стояли великолепные рысаки, похожие на рысаков доброй волшебницы, и спрашивала у них:

– Лошадки, лошадки, вы из какой мышеловки? Но лошади в ответ презрительно фыркали, потому что происходить из мышеловки считали для себя унизительным.Золушка подходила к лакею:

– Добрый человек, вы не могли бы снова стать ящерицей?И лакей отвечал так, как отвечают все лакеи:

– Как будет угодно вашей милости.Золушка часто вспоминала теперь о своей тесной каморке. Да, конечно, там было сыро и холодно, и приходилось много работать, но зато там мыши превращались в рысаков, а тыква – в карету. Здесь же, во дворце, ничего этого не бывает. Здесь кареты не растут в огороде – их делают знаменитые мастера, и бриллианты здесь – просто бриллианты, а золото – просто золото…– Почему ты не радуешься? – спрашивал у неё принц.– Мне не радостно.– Это не причина. А почему ты не веселишься?– Мне не весело.– Это не причина.Кончилось тем, что Золушка сняла туфельки и босиком ушла из дворца.Прежде, когда она оставляла одну туфельку, у принца была ещё какая-то надежда. Но увидев две туфельки, он понял, что всё кончено.А Золушка ушла далеко-далеко, к своей старой тётке – доброй волшебнице. Вдвоём они открыли ларёк и продают в нём волшебные палочки.– Но ведь многие покупают их на дрова!– Ну так что ж? Ведь это самые обычные палочки, тут всё зависит от людей. Важно, чтоб люди хотели. Если очень захотеть, даже твой прутик может стать волшебной палочкой.Мой прутик, которым я иногда погоняю бычка.– У меня таких прутиков целое дерево, – сказал я. – А нас с бычком только двое. Если б ты согласилась жить у нас…– Ну и что?– Мы бы вместе сидели под этим деревом.– Ну и что?– Ничего. Просто сидели б.– И конец?– Нет, Золушка, – сказал я, – у нас с тобой конца не будет. Ведь у нас сказка про белого бычка. Рассказать тебе сказку про белого бычка? Ты говоришь – рассказать, я говорю – рассказать… А там опять всё повторяется.Всё повторяется. Вчера мой бычок щипал траву, потом бегал по лужайке, потом спал. А сегодня он снова щиплет траву, бегает по лужайке…Всё повторяется. Всё повторяется.Но она сказала, что в жизни ничего не должно повторяться, что повторение – это всё равно что конец. И что лучше иметь одну простую палочку, которая, если захотеть, может стать волшебной, чем иметь целое царство и больше уже ничего не хотеть.У меня нет царства. У меня только лужайка, а на ней дерево. Если с этой лужайки пойти по тропинке, то придёшь к ларьку.Я смотрю ей вслед. Я машу ей прутиком и хочу, чтоб она обернулась. Я очень хочу и машу прутиком.Она оборачивается, но тут же спешит дальше. От нашей лужайки – по тропинке – к ларьку, у которого уже собралась длинная очередь.Золушка продает палочки. Торговля идёт хорошо. Покупатели соблюдают очередь: они становятся в самый конец и постепенно продвигаются к началу. В жизни обычно бывает наоборот, и только в очереди можно нарушить этот обычай.

Мальчик-с-пальчик

Рассказать вам сказку про белого бычка? Третий день мы идём с ним по горной дороге, которая то петляет по склонам, то круто забирает вверх, то узенькой лентой повисает над пропастью. Мы идём, разрушая непрочный грунт, и камни, ускользая у нас из-под ног, стремительно уносятся в бездну. А бездна всё глубже, и небо приближается к нам.

Горная страна, владение соседа Горыныча. Кажется, близко, а мы идём третий день, потому что расстояния в горах – это особые расстояния. Тут очень важно, куда идёшь: если вниз – можно скатиться за пару минут, а вот вверх нужно долго и трудно взбираться.

Мой бычок несколько раз пытался сорваться с горы, но я крепко держу его за верёвку. Он у меня любит свободу, но дай ему свободу сейчас… Кажется, он начинает это понимать и относиться к верёвке с уважением.

Мы ушли из своей сказки. Мы ушли из неё, потоку что у нас каждый день всё повторяется, а повторение – это всё равно что конец.

Домик Горыныча вынырнул из-за горы так, будто хотел перебежать через дорогу, да так и застыл посередине, зазевавшись на нежданных гостей.

Дорога вела прямо к нему, хотя, по правде сказать, она совсем не вела, а наоборот, на последних шагах оказывала самое отчаянное сопротивление.

Но вот, наконец, мы прибыли. Я привязываю бычка к воротам, чтобы он, не дай бог, куда-нибудь не свалился, а сам вхожу в дом.

Что такое дом соседа Горыныча, представить довольно легко, поскольку тут не нужно представлять ничего лишнего. Просто – крыша, просто – четыре стены, а внутри – отдалённый намёк на мебель. Впрочем, довольно грубый намёк, потому что и стол, и скамья сделаны одним топором, без помощи какого-нибудь более тонкого инструмента.

Стол заполняет собой всю комнату, тянется от двери к окну, и я не сразу замечаю Мальчика-с-пальчика, который, как мужичок на огромном поле, трудится на краю стола.

Он меня тоже не замечает. Я подхожу, останавливаюсь у него за спиной и смотрю, как он старательно выводит в тетрадке:

1 волк + 7 козлят = 1 волк.

1 волк + 1 ягнёнок =

Боясь, что таким образом он уничтожит всех животных, я прерываю его занятие:

– А где папа?

– Его нет,– говорит Мальчик, не поднимая глаз от тетрадки.

Судьба ягненка была решена. Мальчик уже занёс руку, чтобы записать это решение, но тут я задал новый вопрос:

– А куда он ушёл?

Этот вопрос, как видно, пришёлся ему по вкусу. Он даже легонько прыснул в кулак, потом отодвинул тетрадь и посмотрел на меня весёлыми глазами.

– Пошёл с кем-нибудь посоветоваться, – сказал Мальчик и засмеялся, впрочем, сдержанно, поскольку речь шла об отце.

– О чём посоветоваться?

Какое-то время на его лице шла борьба между природным озорством и воспитанным почтением к родителю.

Второе всё-таки взяло верх, и когда Мальчик заговорил, лицо его было совершенно серьёзно.

– Известно, о чём… О моём воспитании…

Мальчик слез со скамейки и подошел ко мне. Взял у меня прутик, махнул им несколько раз из стороны в сторону, затем отдал прутик и не спеша вернулся на своё место.

– Он совсем не умеет воспитывать. Другой возьмёт палку или ремень, а он только и знает, что ходит советоваться.

– Ты что ж, не доволен?

– Да нет, я доволен, мне только на него жалко смотреть. Все ему глупости советуют, а он после переживает.

И Мальчик-с-пальчик рассказал о своей последней проделке.

У них в классе есть Царевна Лягушка. Она, конечно, больше лягушка, чем царевна, а воображает, будто наоборот. Вот подождите, говорит, ко мне прилетит стрела, а за ней придёт царевич, и он меня заберёт, и я стану царевной. Вот за это её прозвали Царевной Лягушкой. А так она просто Лягушка.

Мальчик замолчал и нахмурился.

– А дальше что?

– Дальше я взял и пустил эту стрелу. Будто от царевича.

– И она поверила?

– Поверила, – серьёзно кивнул Мальчик. – Теперь ходит с этой стрелой, носит её за пазухой.

– А вы смеётесь?

– Смеёмся, – сказал Мальчик-с-пальчик и ещё больше нахмурился.

Бедная Лягушка! Мы себе тут спокойно сидим и разговариваем, а она там носится со своей стрелой, думает, что это на самом деле. И ждёт своего царевича, и когда куда-нибудь идёт, предупреждает соседей: «Тут один царевич должен прийти. Вы скажите, что я ненадолго…»

Вот когда мне пригодилась бы волшебная палочка. Я помог бы Царевне Лягушке, а заодно и Мальчику-с-пальчику, которому тоже, видно, не по себе. Но Золушка говорит, что если очень захотеть, даже мой прутик может стать волшебной палочкой… А я ведь очень хочу…

Так подумал я и – махнул прутиком. 

Царевна-лягушка 

В дверь постучали, и на пороге возникла девочка. Обыкновенная девочка, а совсем не лягушка.

– Что нам на завтра по арифметике? – спросила она с порога и смутилась, увидев меня.

Мальчик-с-пальчик тоже смутился. В первую минуту он даже не мог сообразить, о чём его спрашивают. Он смотрел то на Царевну Лягушку, то на меня, и вдруг – дети хорошо разбираются в этих вещах – взгляд его остановился на прутике. Видимо, поняв, что произошло, он сразу успокоился и повернулся к двери.

– Заходи, – сказал он девочке. И – покосился на прутик.

Царевна Лягушка сделала несколько робких шагов.

– Мне только спросить, – сказала она, обращаясь скорее ко мне, чем к Мальчику.

Я повернулся к окну.

Погода начала портиться: на стекле появились капли дождя. Кажется, они катятся с гор – с тех гор, которые видны из окна дома. Я вожу прутиком по стеклу, но не остановить горные потоки.

У меня за спиной разговор:

– Здесь неправильно, – голос Царевны Лягушки.

– Нет, правильно! – это Мальчик-с-пальчик. – Один волк, плюс семеро козлят – равняется один волк.

– Да нет же! – упорствует Царевна Лягушка. – Один волк, плюс семеро козлят – равняется семеро козлят.

– Ну хорошо, будем рассуждать. Мы берём одного волка. Представляешь? Вол-ка. И добавляем семерых козлят. Представляешь? Коз-лят. Что же получится?

– Да нет, ты совсем не так рассуждаешь. Мы берём одного волка. Представляешь? Од-но-го. И добавляем семерых козлят. Представляешь? Се-ме-рых.

– Все равно волк съест козлят, – убеждённо заявляет Мальчик.

– Нет, не съест. Их же семеро!

– Нет, съест. Он же волк!

Мальчик готов торжествовать победу, но тут он слышит вопрос, который сводит на нет все его познания в арифметике:

– Значит, ты хочешь, чтобы волк съел козлят?

– Я хочу? Я совсем не хочу!

– А зачем же ты так решаешь?

Я подхожу к ним и теперь могу поближе разглядеть девочку. Что-то в ней всё-таки есть от лягушки: рот большой и глаза какого-то зеленоватого цвета. И одета она в старое зелёное платьице, на котором ясно видны следы прошлых заплат: вероятно, это старое платье перешили из какого-то ещё более старого, которое тоже перешло по наследству.

На голове у девочки торчат две косички, похожие на рожки (мечту моего бычка). Одной рукой девочка поправляет эти косички, а другой прижимает к себе что-то, спрятанное за пазухой.

– Что это у тебя?

Царевна Лягушка сразу забыла об арифметике. Она улыбнулась и заговорила так охотно, как будто давно ждала этого вопроса:

– Это у меня стрела, – сказала она, вытаскивая стрелу из-за пазухи. – Мне её прислал царевич. По этой стреле он должен меня найти. Меня очень трудно найти, – объяснила девочка, – потому что я живу в таком месте… Но по этой стреле царевич меня найдёт, и мы уедем далеко-далеко, может быть, в тридевятое царство…

– Но почему ты думаешь, что это стрела от царевича?

– А от, кого же ещё? – улыбнулась Царевна Лягушка, словно и впрямь больше ждать стрелы неоткуда.

– Ну, мало ли от кого?.. Хотя бы, от него, – я показал на Мальчика-с-пальчика. Она засмеялась. – А если царевич всё-таки не придёт?

– Это царевич-то?

И до чего же она уверена, что всё случится именно так, как она придумала!

– Ну так вот, – говорю я. – Царевич здесь ни при чём. Стрелу запустил этот мальчишка, он хотел над тобой подшутить.

– Конечно, так я вам и поверила! – Словно боясь, что у неё отнимут стрелу, Царевна Лягушка спрятала её за пазуху: – Я пойду. Мне ещё по физике учить – про волшебную лампу Аладдина…

Я пытаюсь её удержать:

– Но если ты мне не веришь, пусть он сам тебе подтвердит.

Мальчик молчит. Он не поднимает глаз от тетрадки. А она, Царевна, смотрит на него, и при этом глаза её, два зелёных островка, расширяются, расширяются (так бывает во время отлива) – и вдруг (так бывает во время прилива) их начинает заливать водой.

– Что ты? Из-за чего? Неужели тебе не лучше знать правду?

Тонут зелёные островки. Теперь это даже не островки, это корабли, которые потерпели крушение.

Мальчик-с-пальчик ещё ниже опустил голову. Он говорит:

– Если б мой отец не был таким слабохарактерным!

Подумать только – и это он говорит об отце!

– Ты не прав, – я взял его за плечо, – твой отец совсем не слабохарактерный. Я его знаю с тех пор, когда он был ещё Змеем Горынычем.

– Кем был? – Мальчик-с-пальчик как-то странно задрожал под моей рукой.

– Змеем Горынычем. Ого, как все тряслись перед ним! Чуть что – и нет человека.

– Это неправда, – говорит Мальчик-с-пальчик. – Это вы всё выдумываете.

– Милый Мальчик, я ничего не выдумываю. Можешь сам спросить у отца.

1 волк + 7 Козлят = 1 волк.

Семеро козлят расплываются, их уже почти невозможно прочесть.

1 волк + (что-то расплывчатое) = 1 волк.

Я стою и думаю, куда девались козлята. Только что они были, и вот от них только мокрое место.

Да, именно мокрое, соображаю я. Это оттого, что Мальчик плачет.

Боже мой, сколько всюду воды!

– Кап, кап, кап… – Это Мальчик-с-пальчик.

– Кап, кап, кап… – Это Царевна Лягушка.

– Кап, кап, кап… —Это дождь стучит за окном. Ну что ты скажешь? Не успеешь человеку раскрыть глаза, как из них тотчас льются слёзы…

«…Которых нет на свете»

Как на небо забрели Кемберли и Беркемли

Лягушка Кемберли, 
Которой нет на свете, 
И жаба Беркемли, 
Которой нет на свете, 
Решили как-то летом 
Увидеть белый свет 
И побрели по свету, 
Где их на свете нет.

Они брели, брели 
И день, и два, и двадцать, 
Брели и не могли 
Никак налюбоваться: 
Зелёные просторы, 
Сиреневый рассвет, 
Леса, поля и горы, 
Где их на свете нет.

Среди красот земли 
Весёлые подружки 
Сначала просто шли, 
Как жаба и лягушка, 
А после полетели 
За облаками вслед. 
А что им, в самом деле?
Ведь их на свете нет. 

Лягушка Кемберли 
Летит по небу птицей. 
И жаба Беркемли 
Летит по небу птицей. 
Чтоб, в небе их заметив, 
Мог убедиться свет, 
Что есть они на свете, 
Хоть их на свете нет.

Птица Флетти летит через океан

Ходил по океану хмурый ветер, 
Не слыша волн сердитых нареканий. 
А там, под облаками, птица Флетти 
Летела, отражаясь в океане.

И видела она в своём движенье, 
Как, у стихий выпрашивая милость, 
Покинутое ею отраженье 
На гребнях волн угодливо дробилось.

Захлёбывалось, билось и дрожало, 
Но всё-таки сквозь океан и ветер 
Оно текло, упорно путь держало 
Туда, куда летела птица Флетти.

Порой и мы,
В себя теряя веру,
Угодливо дробимся в океане.
Мы так слабы...
Но нас ведут примеры,
Которые летят под облаками.
 

Мы с Зайцем идём на охоту

Сегодня чуть свет заглянул ко мне Заяц.

– Вставай, братец Кролик, пошли на охоту!

На охоте мне не раз приходилось бывать, но всё это получалось как-то случайно. Нарвёшься на собаку – и ходу, а она за тобой. Ну, и пошла охота.

– Оставь, – говорю, – я с прошлой еле ноги унёс.

– Да нет, братец Кролик, я не о том. Мы сами будем охотиться.

Мы – охотиться. Вот чудак!

Тоже скажешь… Какие из нас охотники?

– Ещё какие! – говорит Заяц и разглаживает усы – это он недавно завёл себе такую привычку. – Пойдём засядем в кусты, глядишь, и затравим кого-нибудь. На прошлой неделе – слыхал? – во-от такого Медведя затравили.

– Медведя?

– Ну да, – Заяц почему-то начал смеяться. – Сидим мы, понимаешь, с ребятами в кустах. То-сё, пятое, десятое… Смотрим, Медведь ползёт. Не спеша так, видно, прогуливается. Ступит шаг – воздух понюхает, но нас не чует: ветер-то в нашу сторону. И тут Хорёк говорит: «Трави его, ребята!»

Первым начал травить Сурок. Спрятался подальше за кустик и кричит: «Эй ты, рыжий!» Медведь идёт, будто его не касается. «Рыжий! Рыжий!» – кричит Сурок. Ещё немного прошёл Медведь и всё-таки обернулся. «Это вы меня?» – спрашивает, а сам никого не видит, потому что мы все в кустах. Только хлопает глазами да носом водит по сторонам. Потеха!

«Тебя! – кричит Хорёк. – Тебя, рыжего!» – «Я вовсе не рыжий, – говорит Медведь. – Это вам показалось». – «Рыжий!» – кричит Хорёк. «Я коричневый, – оправдывается Медведь. – Это только сверху немного выгорело». – Представляешь? Мы там, в кустах, прямо валимся со смеху. «Рыжий!» – кричит Хорёк. «Рыжий!» – кричит Сурок.

Тут и я голос подал: «Рыжая кандала, тебя кошка родила!» А чего мне стесняться? Ветер-то в нашу сторону!

Эх, жаль, что тебя там не было, когда я ему это крикнул. Я еще тогда, когда крикнул, подумал: «Жалко, что здесь нет братца Кролика!» «Рыжая кандала, тебя кошка родила!» – крикнул я, и Медведь сразу присел, попятился. «Нет, не родила! – заревел он. – При чём здесь кошка и ещё какая-то кандала?» Жаль, что тебя там не было, ты б на него посмотрел. Мы с ребятами так и покатились в кусты от смеха. «Рыжий!» – кричит Хорёк. «Рыжий!» – кричит Сурок. И я тоже кричу: «Рыжий!»

Ревёт Медведь, рвёт на себе шерсть, будто хочет показать, какой он внутри. «Честное слово! – ревёт. – Не верите, да? Чтоб я так был здоров, чтоб мои дети так были здоровы!» – «Рыжий! – кричим мы, а сами помираем от смеха. – Рыжий чёрт! Рыжая команда!»

И тогда, представляешь, он лёг на спину и рванул шкуру у себя на груди. «Не верите? Тогда сами можете посмотреть. Снимайте с меня шкуру!»

– Ну?

– Ну и сняли. Это проще всего, когда Медведь затравленный.

Да, вот это охота. Никто за тобой не гонится, никто не преследует по пятам. Сиди себе под кустиком, отдыхай. Тут и покричишь, и посмеёшься.

Пошли мы с Зайцем.

– А кого сегодня будем травить? – спрашиваю его по дороге.

– Это уж кого придётся, заранее трудно сказать. – Заяц засмеялся: – Не могу забыть, как он сдирал с себя шкуру.

Когда мы пришли, ребята – Сурок и Хорёк – уже сидели под кустиками.

– Значит, травим? – сказали они.

– Травим, – сказали мы с Зайцем.

Залезли мы под кустик, и все вместе стали ждать. Час ждём, два ждём – никто не появляется. Погода хорошая, солнышко не печёт, и ветерок с полянки как раз в нашу сторону.

– Я пойду погляжу, – говорит Заяц. – Может, они там ходят другой дорогой?

Вышел он на полянку, вокруг походил, назад возвращается. Я уже и потеснился, чтобы место ему освободить, как вдруг слышу, Хорёк кричит:

– Рыжий!

Упал Заяц на землю, по сторонам оглядывается. Но по сторонам никого нет.

– Рыжий! – кричит Хорёк. А за ним и Сурок: – Рыжий!

Только я один ничего не понимаю.

– Кого травим? – спрашиваю ребят.

– Ты что, не видишь? Вот этого! – И показывают на Зайца.

А Заяц, видно, и сам смекнул – не в первый раз на охоте. Сидит, прикрылся ушами, а глазами водит по сторонам. Никогда я не думал, что у Зайца такие большие глаза. И круглые, как капуста.

– Это вы меня, ребята? – спрашивает Заяц и жмётся к земле.

– Тебя! – кричит Сурок. – Тебя, рыжего!

Глаза у Зайца стали ещё круглей и такими большими, что в них сразу поместились мы все, со всеми нашими кустиками.

– Какой же я вам рыжий, ребята? – тихо сказал Заяц. – Я просто серый, обыкновенный, как все.

– Рыжий! – кричит Сурок.

– Рыжий! – кричит Хорёк.

Никуда от них не сбежишь, не спрячешься.

– Вы же меня знаете, ребята, – объясняет Заяц, а у самого даже уши дрожат. – Я же серый, это только сверху немножко выгорело.

– Рыжий красного спросил, где ты бороду красил? – пропел Хорёк, покатываясь от смеха.

– Я на солнышке лежал, кверху бороду держал! – подхватил Сурок.

– Ну что вы, какая у меня борода? – сказал Заяц, и мы все исчезли из его глаз – такими они стали мутными. – А если у меня шкура… немножко… так внутри я ж совсем не такой…

– Такой! – крикнул Хорёк.

– Такой-сякой! – крикнул Сурок.

А я добавил, вспомнив, как травили Медведя:

– Рыжая кандала, тебя кошка родила!

Услышав про кошку, Заяц вскочил, но тут же снова упал на землю.

– Не верите? – крикнул он и заплакал.

Слёзы текли у него по шерсти, она становилась мокрой и торчала клочьями, так что на Зайца было смешно смотреть.

И мы хором крикнули: «Рыжий!», и опять крикнули: «Рыжий!», и опять крикнули, и опять.

А он всё мокрел и мокрел от своих слёз, и шерсть у него всё больше торчала клочьями. И он катался по земле, которая к нему прилипала, так что уже нельзя было определить его цвет.

– Не верите? – плакал он. – Почему же вы мне не верите? Ну почему? Почему?

Конечно, мы верили ему. Но охота есть охота.