Эти страницы посвящаются тому, о чём мы с вами не должны забывать. Это было – а значит, это наша с вами история, история наших мам и пап, дедушек и бабушек. Что вы знаете о своих родных? Мало чего. Это не укор, ведь и мы были такими же, и это естественно: детям трудно представить себе жизнь взрослого, заглянуть в его память и посмотреть на мир его глазами. Это придет само, позже. Но попробовать можно уже сейчас.
Блестит булыжник лиловатый, -
Идёт дорога в облака.
И водокачка, как граната,
Стоит у края городка.
Уже горит заката алость, -
Она густеет на ветру.
Война ещё не начиналась –
Начнётся завтра поутру…
Доныне в памяти тот год –
Военной гари стойкий запах, -
Когда в неволю, словно скот,
Враги везли детей на запад.
При скудном, мизерном пайке
Едва держались души в теле.
Из них в далёком далеке
Людское вытравить хотели.
А следом в ужас лагерей
Ночным осенним небосклоном
Летели души матерей
Над каждым страшным небосклоном.
Кругом военная страда
Светилась заревом багряным.
И лишь такие поезда
Не подрывали партизаны…
В моё не розовое детство,
Когда окончилась война,
Я помню, как хотел наесться
На все иные времена.
И мог в любое время суток,
Припомнив голода оскал,
Чем Бог послал набить желудок, -
А Бог не часто посылал…
Давно живу уже в достатке,
Не помню вкуса лебеды,
Но видеть больно мне остатки
Едва отведанной еды.
И в теплом нынешнем жилище
Живёт в душе моей вина,
Что эта бросовая пища
Сейчас кому-нибудь нужна…
Через долы и чащи,
Через чьё-то жилье,
Я всё чаще и чаще
Вижу детство своё.
Там пустынно и голо,
Там родимо до слёз,
Там бесчинствует голод,
Как сегодня мороз.
Не смеюсь, не играю,
Не читаю в тепле, -
Колоски собираю
На застывшей земле…
И тени облаков,
И сами облака,
Уносит далеко
Воздушная река.
То солнышко печёт,
То снова гаснет свет.
Течёт река, течёт, –
Конца и края нет.
Прозрачна и легка,
Всей толщей голубой,
Ты унеси, река,
Печаль мою с собой.
Память сердца ведет по Рославлю,
Где войною жилище смело
И травою простоволосою
Всё пожарище поросло.
Только липы стоят нетленные –
Обошёл их пожара пир.
Здесь когда-то была вселенная –
Довоенного детства мир.
Вот – я вижу – бегу росистою
И тяжелой сырой травой,
Небо ветреное и чистое
Синей бездной над головой.
Словно снова я мальчик маленький,
Голос мамы звучит в ушах.
Вот и печки моей развалины,
От которой мой первый шаг.
И чем дальше, тем ярче в памяти
Неизменный и страшный вид:
Старый дом исчезает в пламени:
Это детство мое горит…
Всплывает в памяти упрямо
Разрывов грохот, гарь и дым.
Была картофельная яма
Бомбоубежищем моим.
Я в ней сидел порою поздней,
Зенитки ухали вдали.
И в вышине сияли звезды
И отвлекали как могли
От мысли жуткой и мгновенной
И придавившей жажду жить, -
Что вот сейчас твоей вселенной
Конец наступит, может быть…
По западу России залегла
Смоленщина - еловая смола.
В ней вязли стрелы, копья и мечи.
Кто с ними шёл - в сырой земле молчит.
Летели стрелы острые в висок,
А стали стрелы стрелами осок.
Раскраивали копья плоть земли.
Еловым лесом копья проросли.
Мечи врубались в грудь по рукоять,
Крестами в поле тем мечам стоять.
И если от села и до села
Тревогу пронесут колокола,
Еловый лес - из чёрных копий лес -
Богатыри возьмут наперевес…
Как воплощенье силы древней,
Стоят зелёные леса.
Насосы мощные деревьев
Качают воду в небеса.
Струится влага выше, круче,
Как вертикальная река.
Подобный фабрике могучей,
Лес производит облака.
Он знает, миллионолицый,
Что после это серебро
Прольётся каплями на листья,
Добром отплатит за добро.
Я шёл, охваченный чувством дома,
Я предвкушал уже стол и кров.
Виднелось из облачного проёма
Солнце, стёсанное с краёв.
Вдаль хрустальной дороги марта
Синей саблей легла река.
Был мир окрестный, как новая карта,
Только что снятая со станка.
Снега осевшие догорали,
И оставались в душе моей
Поля, похожие на караваи,
Стога, как шапки богатырей.
И чувство дома росло всё выше –
Вмещало рощи, сады, поля.
И стало небо высокой крышей,
А полом – мартовская земля.