Летом у нашей деревни речка зарастает кувшинками, рогозом, камышом, поэтому рыбаки строят мостки. Или, как их называют, сижи. У каждого рыбака своя сижа. С утра пораньше они занимают их и рыбачат. Многие приносят подкормку, кормят рыбу. Сыплют в воду и пареную пшеницу, и кашу, и вареную картошку, комбикорм и жмых. Сыплют много, но и рыбу ловят обычно хорошо.

Как-то в начале сентября сидел я на сиже. Мои мостки метров на десять уходили от берега. Сидишь на такой сиже, будто на лодке плывёшь. Внизу широкие листья кувшинок, сзади, на берегу, густые заросли тальника, а впереди заводь. Благодать. Вода чистая и хорошо просматривается. Можно и за рыбой наблюдать. Стайки мальков постоянно держатся листьев. Иногда заскочит сюда бойкий окунишка, разгонит их, но мальки снова появляются. Конечно же, их привлекает моя пшённая каша, которую я щедро сыпанул в воду.

Сижу я этак, поглядываю на поплавок и наблюдаю за мальками. Рыба почему-то клевала слабо. Клюнет раз, и опять нет. Поэтому я больше на мальков, чем на поплавок, смотрю. Вообще-то я люблю наблюдать. Вот из-за листьев высунулась плоская мордочка щурёнка, совсем крохотный щурёнок, наверное, с карандаш ростом.

В зубах у него рыбка. Поперёк её держит. Вот щурёнок подправил малька и проглотил. Снова притаился и ждёт в засаде следующую жертву.

Мне всё интересно. Поэтому улов у меня частенько бывает меньше, чем у других рыбаков. Однако это меня не очень волнует.

Так вот в то утро мне довелось наблюдать ещё за одним рыбаком. Конечно же, о нём я и читал, и по телевизору видел. Но всё это не то. Всё это чужое и быстро забывается. Важен собственный опыт.

Сначала я услышал за спиной в кустах какой-то шорох, потом крик. Крик был довольно резкий, неприятный. А потом появился сам рыбак. Странная пичуга. Конечно же, я вначале его не узнал. Чуть меньше скворца, с непропорционально большой головой на короткой шее, с длинным прямым клювом. До этого мне его видеть не доводилось. Вот птица повисла над водой, махая, будто жаворонок, крыльями в трёх-четырёх метрах, потом бултых в воду. Только брызги во все стороны. И исчезла в воде. А через какой-то миг уже с рыбкой вылетела из воды и села на ветку прибрежного куста. Она тут же проглотила малька и снова взлетела. «Зимородок! – наконец-то осенила меня догадка. – Конечно же, он».

Теперь я наблюдал за крылатым рыбаком. Странная всё-таки у него окраска, непонятная. Будто Создатель зимородка для смеха так разукрасил. Грудка и брюшко грязно-коричневые, крылья будто у павлина хвост, иссиня-зелёного цвета. Головка чёрная в белую крапинку.

Вот он снова взлетел и завис над водой. Потом бултых, и опять вынырнул с добычей.

– Молодец, – говорю ему, – бьёшь без промаха.

А зимородок опустился на ветку, проглотил рыбку и снова взлетел. Но теперь опустился на мою удочку. У меня телескопическая удочка, и я её обычно держу в руке. Сидит зимородок на удочке и в воду смотрит. Я замер, боюсь спугнуть удивительного рыболова. Конечно же, он наблюдает за рыбой, на меня не обращает никакого внимания. Вот он опять бултых в воду и опять сел на мою удочку, а в клюве новая рыбка. Проглотил и снова уставился в воду.

– Да, – говорю, – такого рыболова едва ли перерыбачишь. Три раза нырнул и три рыбёшки поймал. Придётся мне с тебя за амортизацию моей удочки брать.

Я незаметно повёл удочкой в сторону. Пусть, думаю, посидит, понаблюдает. Сидит. Не боится. Будто так и надо. А может, ему нравится кататься. И опять бултых, и снова малёк в клюве. С моей удочки четыре раза нырял, и один только промах. А я уже осмелел, стал водить удочкой над водой туда-сюда, помогать ему. Думал, подружился с ним и, видно, сделал резкое движение. И это его испугало. Он взлетел и сел на ветку тальника. И сколько я его ни уговаривал, вернуться на мою удочку он не захотел.

По ночам ещё приходили морозы. Растаявший за день снег к утру твёрдый, как наждак. Весь субботний вечер Фёдот Ермачков провозился с нартой. Не мог старик допустить, чтобы за одну ездку деревянные полозья измочалить. Часа три старался, зато оковал их железом не хуже самого искусного кузнеца.

Мы едем по ровному берегу Пенжинской губы. Нарта с визгом и скрежетом режет ноздреватый и жёсткий снег. Солнце уже повисло над сопками, но ещё по-ночному холодно. Собаки в своих новых пинетках бегут азартно и резво. Федот любит своих собачек – целую неделю вечерами шил им из нерповой шкуры обувь. Попробуй, обуй всех-, тринадцать собак у него в упряжке. Бережёт старик собак. Снег колючий, лужи вымерзли – лёд навис над травой острыми стёклами. Без обуви собаки не побегут, быстро лапы поранят.

Вторая половина мая привела весну и к нам, на север Камчатки. На южных склонах снег весь растаял, а тундра в сплошных пятнах – огромные и малые озёрины, островки прошлогодней травы, залежи снега.

Федот изредка помахивает на собак остолом, торопит их и напевает что-то себе под нос. Я молча оглядываю всё вокруг.

Своеобразная весна в тундре. Вон к берегу губы нагнало приливом громадной величины льдины. Они пристыли к илистому берегу и кажутся издали фантастическим городом. А слева и спереди – сопки, будто великан поработал, огромный вал набросал и оставил стоять здесь. Справа – сплошная равнинная тундра. Блестят на солнце и снег, и лёд даже глазам больно.

Уже несколько дней с юга летели гуси. Они летели дальше на север: на Чукотку, на морское побережье, в тундру – на места гнездовий. Местные охотники уже бодрствовали в своих скрадках на их пути. Ехали и мы с Федотом на охоту. Федот – охотник бывалый, он не спешит:

— Мои гуси от меня никуда не улетят.

Старик знал место, где птицы садились на отдых и кормёжку. По его словам, в том месте росла в огромном количестве шикша. Эта маленькая, каштанового цвета ягода – любимое лакомство гусей. Снег там, как думал Федот, уже растаял, а в воде гуси легко находят ягоду.

Нарта то прыгала по жёсткому снегу, то плыла по густой прошлогодней тропе.

— Стоп! – крикнул Федот и остолом упёрся в землю. – Носок потеряли.

Нарта остановилась.

Только теперь я заметил собачью пинетку. Старик вернулся назад, поднял её и, ласково похлопывая каждую собаку ладонью, стал искать растеряху. Нашёл ее, обул, завязал ремешки, и мы тронулись дальше.

Но не успели проехать и десяти шагов, как услышали гусиное гоготание. Огромная стая летела прямо на нас. Но странно было то, что птицы летели не строем, как обычно летают на большой высоте, а вразнобой, и громко, испуганно кричали. Ясно было одно: их кто-то напугал. Нас они заметить не могли, мы остановились в зарослях вечнозелёного кедрового стланика.

— Что это они? – удивился Федот. – Неужели кто из охотников опередил нас?

— Вот, глядите! – я неожиданно увидел незнакомую птицу. Она, с каждой секундой увеличиваясь в размерах, настигала гусей.

— Это же орёл. Вот бестия, — щуря узкие глаза, говорил Федот, наблюдая за птицами. – Смотри, вверх пошёл. Не иначе, на таран пойдёт.

Старик оказался прав. Набрав высоту, орёл камнем бросился на обречённую птицу. Гусь испуганно кричал и, махая крыльями, изо всех сил старался уйти от преследователя. Но скорости были очень уж разными. Судьба гуся была решена. Пернатый охотник настиг птицу, ударил грудью. Неуклюже планируя, гусь начал падать на землю.

— Хак-хак-хак! – заторопил Федот собак. – Пошёл, пошёл!

Орёл, делая небольшой круг, снижался к своей добыче. Федот махал остолом на собак. Нарта мчалась среди зарослей кедрача, поэтому уже через минуту мы не могли видеть ни гуся, ни орла.

Скоро нарта выскочила на простор. Перед нами была ровная площадка, покрытая высокой прошлогодней травой. И тут я увидел орла. Он, махая могучими крыльями, пытался оторваться от земли. Но странно, подняться почему-то не мог. Гусь словно был привязан к высокой траве. Там, где был хищник и его добыча, слышалось сердитое ворчание, похожее на ворчание пса, у которого отбирают кость. Наши собаки рвались вперёд, а Федот сдерживал их.

Я вскочил с нарты и всё понял. Оказывается, не только мы с Федотом видели охоту орла. Наблюдал за ней и матёрый лис. Он успел первым схватить добычу, крепко держал гуся в зубах и ворчал. Орёл вонзил когти в тело птицы и старался отобрать ее у непрошенного соперника. Он почти оторвал от земли и птицу, и зверя, но, как говорят авиаторы, для него это был явный перегруз.

Мы стояли с Федотом совсем близко от соперников, но они нас не замечали. По-прежнему слышалось сердитое ворчание лиса и боевой клёкот орла.

— Подождите, не стреляйте! – крикнул я Федоту, увидав в его руках ружьё. – Интересно, чем всё это кон…

Но договорить я не успел. Грохнул выстрел. Орёл бросил добычу, взмыл вверх. Я видел, как он сделал круг над нами, набрал высоту и медленно полетел в сопки. Но рыжий хищник, видно, не слышал выстрела и не захотел оставлять трофей, потащил гуся в кусты.

— Вот наглый ворюга, не бросает. Но ничего, сейчас я его, — Федот кинул приклад двустволки к плечу, и снова грянул выстрел.

Когда дым рассеялся, на поляне лиса не было. Только пышный хвост его огненно мелькал в кустах кедровника.

— Кто же так стреляет? На таком расстоянии промазать, — упрекнул я старика.

— Ну, знаешь, парень! Я о тебе лучшего мнения был! Я всегда считал себя человеком. Ишь, «промазал»! Человек – судья и бог природы. Над птицами, над зверями. Если он, конечно, настоящий человек.

— Так вы что, мимо стреляли? – обрадовался я.

— Зачем – мимо? Мимо мои выстрелы не летают. Видишь, и орёл живой улетел, и лис убежал. А позволь я им до конца драться, что могло получиться? Орёл мог погубить лисицу, мог и сам пострадать: матёрый зверь был. А что толку от лисицы в мае? Шкура разве что на барабан пригодна. А зачем орлу умирать? Он природе нужен. Редки у нас орлы. Вот гусь нам пригодится, — Федот подобрал погибшую птицу.

Через минуту мы ехали дальше. Охотник снова помахивал остолом на собак и напевал свою песенку.

Мы ехали вдоль берега озера Сартлана. Стоял жаркий июньский день. В кабине было душно и пахло дорожной пылью. Даже открытые окна мало помогали.

– Может, искупаемся? – нарушил молчание Павлик. Он крепко держался за баранку, стараясь вовремя притормозить у очередной колдобины или объехать её.

– Давай, – соглашаюсь я.

Но берег озера порос камышом, осокой, и до плёса так просто не подойдешь. Нам пришлось ехать километров пять. Только у какой-то деревушки увидели чистый, ровный берег. Остановились у крайнего дома.

Вода была чистая, тёплая. Дно твёрдое, песчаное. Мы блаженствовали, плавали, ныряли. Однако радость наша скоро кончилась.

На берегу мы вдруг увидели собаку. Она выскочила из-за дома и с лаем бросилась в воду. Это была большая рыжая собака с белой отметиной на боку. Вот она уже бежит по воде, только брызги летят во все стороны. А вот уже плывёт, плывёт к нам. Странно было то, что пёс лаял и как-то жалобно и тоскливо повизгивал.

– Чудной пёс, – говорю. – Чего ему надо?

– Плывём дальше, – кивает мне Павлик.

Мы быстро удалялись от берега, но собака не отставала. Она изо всех сил гребла лапами и быстро приближалась. Скоро псина догнал нас. Она громка лаяла и не пускала дальше. Потом подплыла к Павлику и схватила его за плавки зубами.

– Пошёл вон! – кричал на собаку парень. Но она его и не думала отпускать. – Куда ты меня тянешь?

– Может, она бешеная?

– Да ты что? – испугался Павлик и толкнул собаку ногой.

Плавки треснули, и он освободился от зубов собаки. Пёс вдруг оставил Павлика, стал приближаться ко мне. Он плыл, громко булькая и поднимая тысячи брызг. Длинная рыжая шерсть то вздымалась, то опускалась в воду.

– Поплыли к берегу, – говорю. – Не даст он нам здесь покупаться.

Мы направились к берегу, и это обрадовала пса. Он убавил скорость, но плыл за нами и тихо повизгивал.

– Вот псина, так псина. Не дает купаться и все, – возмущался Павлик.

– Переедем подальше, – говорю. – Берег большой.

Пёс теперь радостно лаял, повизгивал, но к нам больше не подплывал. А когда мы шли по берегу, увидели женщину. Пожилая, чуть сгорбленная крестьянка приближалась к нам.

– Не даёт купаться? – подойдя, спросила женщина.

– Чудная собака, – говорю. – Из воды выгоняет. Не видали ещё такой.

– Бедный Тулай, – вздохнула женщина и посмотрела на сидящую в пяти шагах собаку. – Горе у него.

– Что еще за горе? – усмехнулся Павлик. – Собачье?

– Это такая собака… Умница. Все понимает, только говорить не умеет. Хозяин у Тулая неделю назад здесь утонул. Ветер сильный был, лодку волной опрокинуло. И все это произошло у него на глазах. Не мог он спасти хозяина-рыбака. А теперь никого вводу не пускает, волнуется, боится чтобы не утонули.

– Надо же, – удивился Павлик. – А мы чёрт знает о чём подумали.

– Да, – опять вздохнула крестьянка, – осиротели мы с ним. Пошли, Тулай, домой.

Мы долго смотрели в след сгорбленной старухе и идущему следом Тулаю. Потом сели в машину и поехали дальше. Ехали молча, переживая рассказ старой женщины.